-Помогла его мама. Мы поехали в Курскую область, сняли ее. И она очень переживала, ее возмущало, что людям мешают делать их работу. Когда я попал-таки к Руцкому, он сказал: «Мне мать звонила». А привратники, с которыми я вел переговоры более месяца, как оказалось, вообще ему об этом не сообщали. По-моему, многие пресс-службы со своей работой не очень справляются. Ведь заявления наших президентов невозможно цитировать: они не содержат никаких интересных формулировок. Все словечки, выражения, которые ушли в народ и стали нарицательными за годы перестройки,-случайно. Спонтанно выскочившие: «Борис, ты не прав», «чертовски хочется поработать», «процесс пошел»…..
А в цивилизованных странах этим занимаются пресс-службы. Наши президенты побили, по-моему, все рекорды по количеству неловких интервью, заявлений. Их опять неправильно поняли, опять задним числом кто-то извиняется, оправдывается. А начальник аппарата одного из президентов отвечает на мое предложение сделать передачу: «Мы считаем, что есть имидж в отсутствие имиджа». Только с А. Горбуновым, лидером Латвии, все было просто. Я пришел к послу в России Петерсу, он при мне позвонил в Ригу, сразу же было получено «добро», согласованы сроки.

-Это было в июле 90-го года в Архызе-я запомнил. Горбачев впервые появился в джемпере, потому что Г. Коль рядом с ним тоже был в джемпере. И последняя вспышка любви к нему тоже связана с одеждой: когда он придется из Фороса, на нем была трогательная домашняя кофточка…. Сьемки Анатолия Горбунова происходили на даче, он оделся в зеленый свитер, вел себя свободно-как хозяин дома, а не как начальник, к которому пришел проситель. Вот стереотип телевизионного общения с политиками: пришел проситель по поводу вопросов: «Я вам там вопросики посылал, так вы уж уважьте….» И «барин» милостиво соизволяет.

-Я считаю высшей похвалой, если меня спрашивают: а как вы сами относитесь к Руцкому? Это значит, что за сорок минут я ни разу нигде не проговорился. Меня упрекают: «Не спорил с Горбуновым, не возражал Руцкому»,-предполагая, очевидно, что есть точка зрения Руцкого, а есть правильная. Программа называется «Портрет на фоне»-портрет героя, а не мой. Кому нужны мои взгляды? Как немного пышно, но точно выразился Алан Куперман, корреспондент «Ассошиэйтед пресс»: «Журналист не Фемида, а грузчик у ее весов».

Леонид Парфенов: историю делают чайники
 

https://www.mk.ru/editions/daily/art...-chayniki.html

11.01.2001 в 00:00

Новый век окончательно отнимет у нас книгу и ни за что не отпустит от “ящика”. С некоторых пор популярный телеведущий Леонид Парфенов стал бытописателем и архивистом. “Намедни”, “300 лет Новому году”, “Живой Пушкин”, “Российская империя” — скоро мы начнем изучать историю по Парфенову...

— У вас уже есть план “Намедни-2000”?

— 2000 год — это: Путин — президент, 100 лет королеве-матери, канонизация Николая II, детективы Бориса Акунина, Сафин, Жорес Алферов — Нобелевский лауреат, “Курск”, конечно, Пушкинская площадь, разделили “Майкрософт”, в Воронежской области люди отравились грибами, 56 миллионов долларов впервые выплатили за футболиста — Луиша Фигу... Это детали, штрихи, кусочки мозаики, которые дополняют опыт. Часто меня здесь не понимают. Хула-хуп появился в 62-м году и уже никогда окончательно не исчезнет. А Братская ГЭС — это опыт. В 90-х — “Гербалайф”, принцесса Диана, новые русские... Чайники появились электрические быстрозакипающие. И это поменяло представление людей о жизни: больше не нужно, ставя чайник, ждать, пока он там закипит. Это тоже историческое событие.

— Вам 40 лет, и вы слывете модником. Насколько вам интересна молодежная культура? Земфиру, например, вы воспринимаете?

— Все женщины у нас на эстраде пели: уходя — уходи, но никто не объяснялся так, как она: “Меньше всего нужны мне твои кам бэки”. И я не думаю, что Земфиру слушают только подростки. Мне это интересно как другое мироощущение. Я очень хорошо помню, как в первый раз услышал “Мумий Тролля” или Алсу и сразу понял, что это что-то другое.

— Вам не кажется, что ту же Земфиру или Алсу просто втюхивают людям?

— Втюхать ничего нельзя. Самая большая реклама была у Лены Зосимовой. Но как она закончилась, так и певица сдулась. Ничего не бывает случайно.

— А историю людям навязывают? “Намедни” навязывают свою трактовку?

— Да нельзя ничего навязать. Если нет ничего, на что глаз положить, останется только реклама.

— В “Намедни” вы работаете с символами времени. Принятие нового-старого гимна — это символ возврата назад в СССР?

— Я убежденный противник музыки Александрова. Когда сойдут в могилу поколения, которые помнят, что это музыка к словам “Нас к торжеству коммунизма ведет”, — тогда можно было бы отнестись к ней как к просто хорошей “гимнической” мелодии. И уж совсем гнусность — что опять текст Сергея Михалкова. При всем уважении к сединам Сергея Владимировича нельзя так испытывать терпение людей своей растяжимостью на все режимы. Одна и та же рука пишет бестрепетно и про Сталина, и про Ленина, и про новую державность, а нам предлагается это принять как слова, рвущиеся из глубины души.

— И вставать под гимн...

— ...я не буду.

— Вы законопослушный человек?..

— Хотел бы посмотреть: ну не встану я — и что? Из зала выведут? Да я сам выйду, если на то пошло. Да я и не бываю в таких залах.

— Давайте лучше об “Империи”. История здесь у вас получается достаточно веселая. Не слишком легко вы с ней обходитесь?

— Меня ругают: “Почему Остермана нет?” Человек, который полагает, что в вечерний прайм-тайм можно говорить об Андрее Остермане, ничего не понимает в ТВ. Мы отбираем явления, которые можно экранизировать. И мы очень зависимы от массового сознания: Екатерина меняла фаворитов, Кутузова ранили в глаз, веселой царицей была Елизавета, царь Петр — очень длинный... Это вещи, которые ТВ обойти не может. Мы ведь и награды Суворова будем объяснять, разумеется, через “ждем-с” и “звезду Александру Васильевичу!”. Российский ум, российский флаг, российскую шпагу забрасывало в самые невообразимые места — и так много было странного и удивительного в истории! В первых сериях получилась очень бодрая, молодая империя, которой нет преград ни в море, ни на суше. Это потом она будет надрываться, откроются всевозможные внутренние кровотечения в прямом и в переносном смысле...\
— Почему накануне “Империи” вы надолго выпали из эфира?

— А разве в фильме не видно, сколько там командировок?..

— У НТВ сейчас финансовые проблемы, а программа очень дорогая. Вас за это упрекают?

— Нет. И не такие это безумные деньги. Мои программы окупаются. Ведь сколько раз уже показывались “Намедни”! Все затраты на них давно отбились. “Пушкина” показывали дважды в прайм-тайм, с утренними повторами. К тому же ТВ состоит не из одной прибыли. Если беззастенчиво заниматься чистоганом, тебя тут же просекут. Репутация — вот деньги.

Леонид Парфёнов: В камеру лезет тщеславный
 

https://www.mk.ru/editions/daily/art...eslavnyiy.html

07.06.2001 в 00:00

— Вы остались на НТВ, чтобы доделать “Империю”?

— Нет, это не так. Я об этом даже не думал.

— Зачем вы пошли работать в программу “Герой дня”? Ведь видно, что вам неинтересно.

— Мне интересна любая работа. Есть день — есть герой. Ты задаешь ему вопросы, это профессия.

— Вы что, на все руки мастер?

— В 95-м году я вел самый первый выпуск этой программы.

— Но политики — это вам не Пушкин...

— Зачем об этом говорить? Все, что я делаю, и так видно на экране.

— Актеры иногда отказываются, прочитав сценарий, видят, что эта роль ничего хорошего не принесет.

— А я не актер. Я занимаюсь ремеслом, технологией с элементами творчества. Да, есть вещи, за которые я не возьмусь. Наверное, я не смогу вести детскую программу.

— В вас еще не умер генпродюсер НТВ, коим вы недавно были?

— Он во мне и не рождался.

— Никаких личных обид нет на то, что вас отстранили?

— Никогда.

— Новое руководство НТВ намерено подсчитать расходы на каждую программу. Вас это не коснется?

— Основные расходы на “Империю” прошли еще до смены руководства. Новых расходов у меня пока не было.

— Но вас шмон в любом случае не коснется, вы же с Кохом домами дружите?

— Вы меня об этом спрашиваете? Я денег не даю. Вы спросите об этом того, кто деньги дает.

— С прежним начальством у вас не было проблем из за денег?

— Всякое бывало. Почему-то все думают, что я везучий и что мне все разрешают.

— Вы знаете, что вашу “Империю” выдвигают на ТЭФИ?

— В прошлом году “Пушкина” тоже выдвинули.

— Но уж две ТЭФИ подряд вам вряд ли дадут.

— Это не ко мне вопрос, но такие случаи на ТЭФИ были.

— Но вы же понимаете, что академики будут оценивать не вашу “Империю”, а ваши уходы-приходы на НТВ.

— Пускай, это их дело. Я каждый год выдвигался на ТЭФИ с какими-то работами. За “Намедни 61—99” я ничего не получил, но не считаю, что это провал. “Старые песни-1 и 2” не получали, а “Старые песни-3” получили. Хотя мне кажется, что они не самые лучшие. Но это ничего не значит. Гораздо ценнее, что “Старые песни” в свое время определили моду.

— Но эта мода уже закончилась?

— Какая разница, главное — был создан стиль. На мой взгляд, “Старые песни-2” — это образец постмодерна. Очень редкий случай, когда ТВ шло в ногу с большим искусством.

— То есть, если бы не ложная скромность, в серии “Намедни-95” вы бы сказали: “Леонидом Парфеновым создан на ТВ новый ретростиль”.

— А я, по-моему, так и сказал, только себя не упоминал. Здесь оценка абсолютно не важна. Приз не приз, это не самое главное.

— А что главное?

— Собственное ощущение, себя же не обманешь.

— Вы тщеславный человек?

— Ну, наверное, нетщеславный не полез бы в камеру.

— И при этом вы обидчивый человек?

— Нет, я уже столько про себя прочитал такого. Почему-то пишут, оценивая нас как историков и литературоведов, а мы нечто другое.

— Что же это за нечто?

— Телевидение — жанр синтетический. У него свои законы, оно живет на малом экране, оно цветное, оно одновременно говорит и показывает. Оно неконтролируемо, в том смысле что человека не заставишь смотреть с самого начала, как в театре, после третьего звонка. Во время просмотра можно звонить по телефону, выходить, пить чай. И во многом с этим связано то, как оно делается.

— В политике вы не разбираетесь?

— Она мне неинтересна. Говорить о бодании фракций в Думе — это не ко мне. Но если за этим найти второй смысл, то пожалуйста. Я в “Итогах” именно так и работал.

— То-то вы называли тех людей, которые работали с Киселевым в “Итогах”, пацанами...

— Просто они работали только в “Итогах” и больше нигде. Они никуда из них не уходили. У них нет такого опыта — начинать сначала.

— После “Живого Пушкина” и “Империи” вас теперь можно назвать большим патриотом?

— Это все слова. Патриотизм в чистом виде — это когда любишь ни за что. Ты ощущаешь общность судьбы со страной, традиции. Это не значит, что они хорошие, они твои, родные.

— Как-то не очень модно все это звучит в вашем исполнении...

— Для меня это нормальное чувство. Я в своей стране прожил жизнь. Ни в какой другой стране я жить не смогу. Я не гражданин мира.

— Очень пафосно.

— В этом нет пафоса. У меня есть знакомые, которые прекрасно знают языки. Им, где мидл-класс, там и родина. У меня нет рабочего западного языка и нет параллельной западной жизни. Я не лучше и не хуже, но просто другой. Поэтому я не только не хочу нигде больше жить, но и не могу.

— А где же ваш всем известный цинизм? Люди прочитают и скажут: вот Парфенов дошел — теперь он патриотом стал!

— Ни до чего я не дошел. Я никуда с этого места не сходил.