|
... Московские психиатрические заведения закрыты от общественности. На территорию сложно попасть даже родственнику заключенного. А между тем, внутри них царит Освенцим. И это - не музей. Это - современная реальность для сотен.
Проникнуть в острое отделение почти невозможно: нужно преодолеть КПП психзаведения, разобраться в хаосе корпусов, дозвониться в дверь отделения (если посчастливится, то откроют и даже пустят), преодолеть отказ "медсестры"; и, наконец, успешно совершить беседу с психиатром, который не желает никого видеть. Он "занят". А ведь именно этого посетителя в отделении ждет Человек. Родной человек, которого лишили надежды выбраться. Отчего-то лишь некоторые родственники пациентов осмеливаются комментировать то, что они узнали о жизни в отделении. Жизни, которую мы ведем на свободе, там нет. Близким сотрудники психушки елейно говорят: "мы его вылечим, ведите скорее!" . За этими шторами почти неразличимо происходящее в отделении. Подъём в 7, и тут же закрываются на ключ палаты. Люди, испытывающие слабость и боль от препаратов, должны сидеть на лавках коридора целый день, прерываясь на безвкусный принудительный обед и тихий час. Лишь пара людей из сотен обитающих в "остром" настроена решительно. Кто-то обещает устроить разборки родственникам, кто-то с жутковатым азартом сообщает палате, что его могут отправить в псих-интернат, мол, родственник просил. Остальные молчат и лежат в позе "смирно", уставившись в потолок. Лежат час, день, месяцы. Они имеют многолетнюю историю психушки (иногда психушек). Стараются изменить жизнь, или когда-то старались. Но при любых усилиях что-то сделать - оказываются в психушке снова и снова... и снова. А по другую сторону забора кипит жизнь. Пациенты забыли о ней. У них осталась пенсия по инвалидности и работа курьером. Эти деньги - все, что объединяет их с ничего не знающими об "остром отделении" людьми. Остальная их жизнь проходит под контролем родственников. Семья должна (да, "должна", ведь так говорят в диспансере) следить, чтобы пациент после выписки регулярно ходил в диспансер, глотал таблетки три раза в день, вставал с постели в восемь утра, ходил перед завтраком за хлебом (да-да, если он перестанет утром ходить за хлебом, то на приеме у психиатра он получит т.н. "направление на госпитализацию"). Видит Бог, мне трудно писать эти вещи. Кто из истинных докторов скажет, что человеку нужно вмешательство, если он один раз отказался сходить в магазин? А для людей с диагнозом это - реальность. Каждодневная. В "буйном" (где буйствует только персонал, особенно - санитарки) - атмосфера горя, подавленности, слабости. Контроль во всем: что ешь, чем занят, с кем и о чем говоришь. Разговор с психиатром - иногда лишь раз в несколько месяцев. А лежать можно много месяцев. Выйти нельзя. Вспомнилось то, что кажется забавным и невообразимым: психиатр решает, в какой спортзал можно ходить, а в какой - нельзя. Мм. Да, это - не требование, это - рекомендация. На деле - вторжение в жизнь. Что такое состояние под препаратами, наверное, объективно рассказать невозможно. Это, - просто когда забываешь, что ты - человек. И позволяешь все "это" с собой делать. Позволяешь сотрудникам диспансера и психушки, маме, супругу, своему ребенку - тому, кто держит связь с психиатром. Если никто в семье не контролирует "пациента", то почти непременно его отправляют в "государственный дом". Печаль охватывает меня при мыслях об этом месте. Это - целый мир на ста квадратных метрах. Потому что для многих отделение заменяет жизнь... http://antipsychiatry.ru/download/file. ... &mode=view http://antipsychiatry.ru/download/file. ... 9b92e59f1f http://antipsychiatry.ru/download/file. ... 9b92e59f1f http://antipsychiatry.ru/download/file. ... 9b92e59f1f http://antipsychiatry.ru/download/file. ... 9b92e59f1f http://antipsychiatry.ru/download/file. ... 9b92e59f1f |
|
Это очень присущие человечеству качество, - ограниченность. Качество привлекательное простотой, обыденностью и одновременно очень коварное. Присущее на столько, что даже собственное страдание, унижение, собственный горький опыт зачастую восприятие человека не расширяет.
Преследуемые, замордованные, наказуемые бывшие советские диссиденты (многие из них) вполне на себе испытали прелести принудительного лечения. Некоторые оставили весьма впечатляющие описания превращения неугодного человека в безвольную, беззащитную тушу. Собственно, чем не убедительное основание твердо осознать, - психиатрическое «лечение» являет изуверский способ уничтожения человека и ни чем более являться не может?! Однако странным образом, наблюдаемое и собственной участью испытываемое явление претерпело в сознании нелепую метаморфозу. - Не смотря на собственное прохождение через перемолку, они умудрились отделить других жертв (не диссидентов) от себя. И получилось, что это их, нормальных, разумных человеков преводить на мыло нельзя, а вот тех, других, «настоящих психов) можно и оправдано. Кто то даже и высказался в таком духе, что мол те лечения ужасны, разрушительны, но вот для больных полезны. Просто поражаешся, как не икнулось такое кощунственное извращение?! Следующим уровнем постижения оказалось признание факта преступности исключительно советской психиатрии. И в противовес этому психиатрии иная, западная заранее предполагалась «хорошей и правильной». Еще бы, заметить не соответствие означало бы отказаться от столпов убежденности. А это весьма тяжело. Этак можно и под новую, «демократичную» диагностику подпасть. Набраться мужества открыть глаза, узреть реальность каковая она есть не просто, очень не просто. Это тяжкий синдром. Те всяким опытом умудренные «за правду страдальцы» начисто из внимания упустили главную, определяющую мысль, - сама цель применения психиатрии, которую сии около гипократы призваны решать - абсолютна преступна!!! Что она, эта цель совершенно очевидно стирает признанные неотъемлемыми человеческие права! И уж если такое разрешение оказывается приемлемым человеческим разумом, никакие права после этого гарантированы быть не могут. По сути психиатрия собой, самим явлением подменяет закон. Здесь альтернатива,- коль действует психиатрия, закон действовать не может. И уж если западные ревнители демократии эту абсолютно противоправную, начисто человеческое достоинство отменяющую чихарду приняли, можно не сомневаться, у них так же психиатрия действует вместо закона. Однако продолжать не вытаскивать голову из песка означает собственное содействие и поддержку царящему злу. Жуткий это синдром. |
..Тело - чрезвычайно сложное биохимическое устройство, химические реакции и потоки которого происходят ритмично и в гармонии друг с другом. Их течению присущи особые последовательности, определённые соотношения и строго соразмеренные скорости течения. Когда в тело вводится чуждое вещество, такое как психотропный препарат, эти потоки и внутренние механизмы разлаживаются. Препараты могут ускорять, замедлять, останавливать, нагнетать избыток или прекращать поступление критически важных составляющих обмена веществ.
Вот почему психотропные вещества вызывают побочные эффекты. В действительности, именно в этом и состоит их действие. Психотропные вещества ничего не лечат. Тем не менее, человеческое тело наделено непревзойдённой способностью выдерживать такие вмешательства и защищаться от них. Различные системы организма обороняются, пытаясь переработать чуждое вещество, и напряжённо работают над тем, чтобы уравновесить его воздействие на тело. Но организм не может сопротивляться бесконечно долго. Рано или поздно, его системы начинают ломаться. Нечто похожее происходило бы с автомобилем, заправленным ракетным топливом: возможно, Вы были бы способны гнать его со скоростью тысячу миль в час, однако шины, двигатель и внутренние узлы машины не предназначались для этого; автомобиль распадается на части... http://vk.com/topic-20722778_23695160 |
..Я не понимаю людей, которые недовольны тем, как Вы руководите страной. Правда, я Вас не избирал, да и вообще, я не смог найти ни одного человека, который бы Вас избирал. Но при этом, я лично считаю, что Вы делаете всё на благо страны и чиновников, то есть народа. Особенно ощутил Вашу заботу я, на зависть всей своей семье.
Поясню. Как-то обратились мы всей семьёй к Вам и к Вашему предшественнику по вопросам легализации, приобретения гражданства, с жилищными проблемами. Прошло всего-то каких-то 3 года, и моим детям (я являюсь гражданином России с 1994 г.) выдали гражданство! Жене, правда, до сих пор ничего не выдали, но мы не расстраиваемся, ведь с момента регистрации её первых обращений прошло всего-то почти 4 с половиной года. А пока она, конечно, спокойно походит без какого-либо документа удостоверяющего личность вообще. Так даже проще – в случае чего и привлечь-то к ответственности некого, человека же вообще нет на территории страны, да и вообще нельзя определить она это или не она. Моя супруга не может себе позволить даже заболеть. Ведь врачи не могут принять на приём человека которого юридически нет в стране и который не может доказать что он это он. Насчёт улучшения наших жилищных условий, Вы (и Ваш предшественник) также очень быстро разрешили вопрос. Прошло всего полгода, как мне выделили отдельную «шконку» сначала в тюрьме, а затем полноценную койку в психиатрической больнице. Правда, Вы почему-то забыли про остальных членов моей семьи, которые продолжают писать Вам всякие глупости о какой-то коррупции, фальсификации уголовного дела, совершении уголовных преступлений следователями, прокурорами, милиционерами, судьями, врачами и прочей ерунде. Видимо, моя мама, жена и дети тоже хотят улучшить свои жилищные условия, не понимая, как так: мне «повезло» а им нет. Был решён и вопрос с личным приёмом у Вас, о котором я просил. Меня прямо из СИЗО-1 г. Новосибирска за трое суток доставили в г. Москву. Правда вышла какая-то накладка, и вместо Кремля, меня доставили в психиотрическое отделение СИЗО № 2 г. Москвы, которое известно большинству как «Бутырка». Правда, скоро ошибка была исправлена (за эти 3 месяца я успел креститься в Бутырке), и меня доставили… в ГНЦ им. Сербского, где эксперты-психиатры спросили: Вы же просили приёма у Президента, Губернатора, вот и приехали по адресу... С уважением, Сергеев Андрей Алексеевич: 22.03.2013 г. http://sergeevandrey.livejournal.com/ |
Разумные мысли:
"Одно из самых сильных исследовательских впечатлений было связано с чтением книг «Рождение клиники» и «История безумия в классическую эпоху» Мишеля Фуко. Последний – отнюдь не психиатр, однако его размышления оказались чрезвычайно ценными. В его трудах удалось обнаружить ответы на некоторые мучительные вопросы, которые созрели у меня во время пребывания в клинике. Фуко начинает свои рассуждения вот с какого факта. До конца XVIII века в Европе попросту не существовало понятия «психически больной». Были специальные учреждения - работные дома, где содержались девианты: бродяги, мелкие воришки, попрошайки, карманники. И даже алхимики. Это была группа людей, которые не могут или не желают адаптироваться к социальному режиму – и тем самым мешают его нормальному функционированию. Место, в которое их помещали, было типичным исправительным учреждением. Но никто не называл этих людей больными. Скорее, это были просто маргиналы, иногда – преступники или «чудаки». То есть, по сути, тот самый сброд, который я и наблюдал в больнице имени Кащенко. За пару сотен лет ничего не изменилось. Правда, диагнозов тогда не ставили, ведь психиатрия только зарождалась… Таким образом, мысль Фуко состоит вовсе не в том, что до конца XVIII века не было понятия «душевнобольной», но были сами больные. Отнюдь! Он заявляет нечто куда более интересное: до этого момента не было самого больного. Фуко демонстрирует, что психиатрия стала не просто по-новому изучать психические болезни, но что она создала их. Сама делает из человека больного. Примерно к таким же выводам пришел и я. Вот каким образом это происходит. Лица, которые раньше описывались языком пенитенциарных систем – как люди, преступившие грань закона – теперь описаны языком медицины. Можно рассмотреть это как некоторую либерализацию карательных систем и учреждений. На самом деле практики, которые применяются к больному, структурно полностью совпадают с теми, что ранее применялись к преступнику. В одном случае – допрос, в другом – прием у врача (откровенное признание является условием как исцеления, так и преодоления порочных желаний). Преступник должен откровенно рассказать о содеянном, больной – о болезненных переживаниях. В одном случае назначается наказание, в другом – метод лечения… Но и они, как правило, схожи. И там, и здесь господствует иерархический надзор – как больной, так и провинившийся постоянно «открыты для осмотра» - власть заставляет свой объект «демонстрировать себя». Техники надзора в равной степени присущи тюрьме, военному госпиталю, психиатрической больнице… Еще более древней моделью, прообразом исправительной системы является церковь. Там человек приходит к духовнику и кается в грехах. Грехи отпускаются, либо накладывается епитимья, послушание. Суд выносит приговор и присуждает срок заключения с исправительными работами. А врач ставит диагноз и назначает лечение, больничный режим, мучительные процедуры и манипуляции. Церковь, тюрьма, клиника... На дисциплинарном уровне каждая последующая система является калькой с предыдущей, это совершенно очевидно." http://kir-zhuravlyov.livejournal.com/1447.html |
На днях стало известно, что апелляционный суд Запорожья отменил решение Коммунарского райсуда о принудительном лечении Раисы Радченко.
На заседании суда присутствовала уполномоченная по правам человека Валерия Лутковская, которая после того, как специальная комиссия Минздрава признала лечение Радченко полностью обоснованным, взяла происшествие с запорожской правозащитницей под личный контроль. По словам главного врача областной психбольницы диагноз был своевременным, лечение являлось гуманным, законным и именно это помогло Раисе Радченко почувствовать себя лучше. Нелогично. Получается, что уважаемое Министерство, которому мы, по сути, доверяем свои жизни, не увидело истинной ситуации? Благодаря широкой огласке и активным действиям этот акт карательной психиатрии удостоился внимания омбудсмена Валерии Лутковской, чье участие способствовало быстрому освобождению Раисы Радченко. Но скольким психиатрическим заключенным не выпал такой счастливый билет? Сколько еще людей, которые лишены возможности обратиться в правозащитные организации и которых никто никогда не услышит, вынуждены встречать каждое утро в стенах психбольниц, надеясь, что однажды помощь придет и к ним? Кто-то расскажет об их историях, справедливость восторжествует, а виновные будут наказаны. Сегодня сотни таких несчастных лежат на психиатрических койках, и никого не интересует их будущее. http://cchr.org.ua/na-chey-storone-minz ... omment-573 |
|
..Очевидным фактом является то, что психиатрия пропагандирует идеологию, которая вдохновила Гитлера, превратила нацистов в массовых убийц и осуществила Холокост. Немецкие психиатры нарушали базовые моральные принципы врача и Клятву Гиппократа, обосновывая "научное" оправдание эвтаназии до второй мировой войны. В 1920 году профессор психиатрии Альфред Кох и юрист Карл Биндин опубликовали монографию "Уничтожить жизнь, недостойную жизни", приравняв убийство к "медицинской терапии". Они открыто защищали уничтожение душевнобольных, заявляя: "Для идиотов… продолжение жизни для общества бессмысленно, так же как и для них самих жизнь не представляет никакой ценности". В апреле 1940 года психиатры внедрили программу эвтаназии, известную под названием "Т4". С 1939 по 1944 год от рук психиатров погибло 300 тысяч "умственно дефектных" людей. В 1941 г. опытные психиатры были направлены в концентрационные лагеря, чтобы внедрить программу "Т4" как модель массовой ликвидации евреев, поляков, цыган и других. Об бесчеловечных экспериментах по уничтожению людей в концлагерях фашистскими "медиками" свидетельствует, в частности, Борис Полевой, бывший корреспондентом на Нюрнбергском процессе, в своём романе "В конце концов". Исторические факты взаимодействия психиатров с нацистами довольно подробно изложены в книге Брюса Вайсмана "Психиатрия предательство, не знающее границ". Лишь четыре психиатра, виновных в осуществлении этой программы, были осуждены; другие избежали правосудия и вернулись к практике после войны.
В начале 1900-х годов психиатр Эдвин Кацен-Еллабоген составил проект закона, разрешающего стерилизацию эпилептиков, преступников и неизлечимых психически больных в Нью-Джерси. Двадцать два американских штата приняли подобные законы. Швеция последовала этому примеру в 1920-х годах, и к 1976 году были признаны "генетически дефективными" и насильственно стерилизованы 60 тысяч человек, включая девочек-подростков |
Брюс Вайсман Психиатрия — предательство, не знающее границ
Предисловие к русскому изданию Мне было очень приятно узнать о существовании книги Б. Вайсмана «Психиатрия — предательство, не знающее границ». Может показаться странным, что о психиатрии, которую принято называть наукой, пишет человек, который сам не является врачом-психиатром. Однако это обычный довод, который выдвигают сами психиатры, не желающие, чтобы сфера их деятельности привлекала внимание общественности. Однако, этот довод несостоятельный, потому что он не принимает во внимание печальный опыт человечества. Любая наука предназначена только для того, чтобы улучшать жизнь людей. Нет никакого смысла в науке, если она не отвечает запросам людей и не делает их жизнь легче и проще. Однако, как показывает вся история человечества, в какой-то момент некоторые ученые забывают о том, что они призваны помогать людям, а не тратить деньги налогоплательщиков на удовлетворение своего интереса в какой-то области. Такие ученые, пользуясь своим статусом и обвиняя других в дилетантстве и непонимании сути исследований делали то, что считали нужным Неудивительно, что вследствие этого человечество получило такие результаты деятельности ученых, как ядерная бомба, противопехотные мины, боевые отравляющие газы, машины для проведения электросудорожной терапии, ЛСД, героин и т.д. и т.п. Общество, именно общество, обязано оценивать деятельность ученых, в данном случае — психиатров. Только критериями оценки будут являться не те, которыми пользуются сами психиатры, а совсем другие. В середине сороковых годов прошлого века психиатрия взяла на себя ответственность за то, чтобы уменьшить преступность, наркоманию и улучшить психическое здоровье людей. Были ли достигнуты результаты? И как вообще обществу следовало бы оценивать деятельность профессиональных психиатров? Исходя из здравого смысла, общество не должно пользоваться тестами самих психиатров и доверчиво внимать тому, что говорят её эксперты. Оно должно было бы пристально посмотреть на то, насколько менее опасно стало ходить по улицам, насколько меньше молодых людей губят свои жизни в наркотическом бреду, насколько меньше стало безумных людей. Вообще стала ли легче и безопаснее жизнь? Б. Вайсман провел невероятно трудную работу. Он сделал то, на что многие не решаются, не желая идти наперекор принятому мнению и посягать на целую науку. Он отказался слепо верить экспертам-психиатрам, заявляющим о большом успехе в области душевного здоровья, а посмотрел на происходящее непредвзято и попытался найти причину кризиса общества. В этой книге автор вовсе не пытается поупражняться в риторике или сделать самому себе рекламу громкими заявлениями. Вовсе нет. Это уникальный по своей насыщенности и полноте сборник документальных подтверждений того, что психиатрия является фактором, играющим огромную роль в разрушении общества — ухудшении здоровья людей, развитии наркомании, росте преступности, изменении принципов судебной системы, нарушении прав человека, развитии аморальности и т.д. Несмотря на то, что в книге, в основном, идет речь об американском обществе, российскому читателю иногда может показаться, что автор пишет о нашей стране, настолько плотно вопросы, которые он поднимает, касаются России. Скажем, особое место в книге посвящено ситуации, связанной с изменением основ судебной системы на базе «достижений» психиатрической науки и использованию психиатрии в целях, не имеющих отношение к медицине. Каждый из нас, наверняка, всякий раз испытывал недоумение, когда читал в газетах о том, что злостные преступники уходят от ответственности за свои страшные преступления из-за их, якобы, невменяемости. Вопреки здравому смыслу убийцы, насильники и маньяки не несут заслуженного наказания, а мы являемся свидетелями очень странных отношений между судебной системой и психиатрией. Полную версию можно прочесть: http://www.hvp.org.ru/Wiseman.htm |
dghkllfsdggtnkdmkl
|
Томас Сас.
…Работа врача, между прочим, состоит в том, чтобы оказывать помощь. Работа судьи, между прочим, в том, чтобы причинять вред: наказывать нарушение закона без согласия нарушителя... Тюремные надзиратели, исполняющие вынесенные судьями приговоры, вредят своим заключенным вне зависимости от причин вмешательства. Психиатры, исполняющие вынесенные судьями приговоры, также вредят своим пациентам вне зависимости от причин и мотивов вмешательства... Разница лишь в том, что тюремщики не объявляют себя благодетелями заключенных, тогда как психиатры настаивают, что они — благодетели недобровольно госпитализированных пациентов... Большинство индивидуумов воспринимают свое насильственное психиатрическое лечение как наказание. Психиатры же настойчиво утверждают, что те, кто подвергается психиатрическому принуждению, являются психиатрическими пациентами, а не психиатрическими жертвами, что психиатрическое принуждение является лечением, а не наказанием, и что те, кто противится их «благотворительности», являются отъявленными врагами заботы о больных, а не защитниками свободы и справедливости. Тот, кто контролирует лексику, контролирует социальную реальность. Эрозия наших свобод — не тайна. Она, главным образом, — результат слияния медицины с государством, слияния, усиливающего зависимость людей от власти фарминдустрии и психиатрического контроля, поощрявшегося и поощряющегося необоснованно широким определением терминов «болезнь» и «лечение». Когда правительство контролирует религию, не только религиозная свобода, но все свободы становятся химерой. Когда правительство контролирует здоровье [людей], не только медицинская свобода, но все свободы становятся химерой… |
Томас Сас "Медикализация самоубийства"
...Болезнь предотвращают, а не запрещают, даже тогда, когда для этого используются полномочия, предоставленные государством, как в случае с прививками. Вождение автомобиля в нетрезвом состоянии – это преступление, несмотря на то, что цель закона – предотвращать аварии, совершаемые пьяными водителями. Предотвращение самоубийств следует называть «запретом самоубийств». Почему это важно? Потому что самоубийство – это деяние (то, что совершают), а не болезнь (то, что переносят). И потому что основной инструмент государства – это принуждение, а не терапия. Превентивные меры нацелены на то, чтобы нежелательные события не происходили. Запреты – на то, чтобы люди не участвовали в разновидностях поведения, признанных опасными для них самих или окружающих. Разница между этими двумя способами воздействовать на поведение человека или контролировать его, иллюстрируется разницей между «войной против рака» и «войной с наркотиками». Первую ведут с помощью денег и медицинской технологии, вторую – используя законы и тюрьмы... http://szasz-po-russki.blogspot.com/ |
“психическое заболевание” и утрата доверия
Люди знают, что повседневный язык преломляет общественные реалии согласно господствующим культурным верованиям, но практически не испытывают этого на себе. До тех пор, пока человек не попал в государственную систему психиатрического контроля, он едва ли поймет, как она в действительности работает, и какие угрозы фундаментальным правам человека она представляет. Как только человек становится «потребителем услуг в сфере охраны психического здоровья», он считается достойным доверия лишь постольку, поскольку он восхваляет систему. Когда он критикует ее, его отвергают в качестве индивида, не понимающего своего собственного болезненного состояния. (Критик психиатрии, не являющийся потребителем психиатрических услуг, скорее всего, также будет отвергнут). Сегодня предотвращение суицидов – это широкомасштабное бюрократическое полицейско-психиатрическое предприятие. http://szasz-po-russki.blogspot.com/ |
Томас Сас
Основная проблема психиатрии В отличие от многих своих предшественников и современников, разделявших традиционный взгляд на психиатрию, Сас видит центральную проблему психиатрии не в диагностике и лечении психических заболеваний, а в насилии: «Основной проблемой психиатрии всегда было и поныне остается насилие: объявленное угрозой, но лишь предполагаемое насилие „сумасшедшего“, направленное якобы против общества, и действительное насилие, чинимое обществом и психиатром против „сумасшедшего“. Результатом становится лишение пациентов человеческого достоинства, притеснение и преследование тех граждан, которых объявили „душевнобольными“»[5]. Насилием отмечены многие меры психиатрического вмешательства, но в наибольшей степени насилие выражено в недобровольной госпитализации, которую Сас называет преступлением против человечности. Насилие санкционируют и применяют три стороны: «Подобно всем прочим систематическим, всенародно одобренным формам агрессии, психиатрическое насилие одобрено и принято влиятельными общественными институтами, санкционировано законом и традицией. Основные социальные институты, вовлеченные в теорию и практику психиатрического насилия, — государство, семья и медицинская профессия. Государство одобряет принудительное заключение под стражу „опасных“ душевнобольных, семья одобряет его и извлекает выгоду из этого мероприятия, медицинская профессия в лице психиатрии осуществляет эту деятельность и находит для нее оправдания»[5]. Поскольку в психиатрии насилие широко одобряется, то стремление защитить права людей, признаваемых душевнобольными, влечет конфликт с социальными институтами, ответственными за применение насилия: «Защищать права предполагаемых душевнобольных значит нападать на целостность общества. Существует тенденция представлять защитника этих прав как бездумного (если не сказать хуже) апологета „половых маньяков“, растлевающих юных девочек, или „маньяков-убийц“, нападающих на своих соседей. Тот факт, что насилие, совершаемое по отношению к душевнобольным, многократно превосходит насилие с их стороны, не имеет никакого значения. Настоящий душевнобольной, утверждаю я, может быть опасен, так как он может повредить себе или окружающим. Однако мы уже причиняем вред: мы лишаем „душевнобольного“ доброго имени и свободы и подвергаем его пыткам, которые называются „лечением“»[5]. Таким образом, Сасу удается заметить и подчеркнуть два весьма существенных момента, которые в психиатрии, как правило, принято игнорировать: насилие по отношению к людям, признаваемым душевнобольными, применяется прежде (во-первых) и в большей мере (во-вторых), чем насилие с их стороны. Сас обращает внимание на печальные последствия этой бесчеловечной практики: «Однако, нравится это психиатрам или нет, суровая действительность состоит в следующем: психиатрическое образование представляет собой, помимо прочего, ритуальное посвящение в теорию и практику психиатрического насилия. Чудовищное влияние этого процесса на пациентов достаточно очевидно. Менее очевидно то, что его воздействие на врача часто бывает столь же трагичным. Один из немногих „законов“ в отношениях между людьми состоит в том, что не только жертвы произвола власти, но и их палачи отчуждаются от окружающих и обесчеловечиваются. Подавляемый постепенно становится послушным, пассивным, похожим на вещь существом, подавляющий — одержимой манией величия, богоподобной фигурой. Когда первый осознает, что превратился в пародию на человека, а второй понимает, что превратился в пародию на Бога, результатом часто становится вспышка насилия, когда жертва ищет возмездия в убийстве, а создатель жертв — облегчения в самоубийстве. Я думаю, эти соображения хотя бы отчасти объясняют тот факт, что в Соединенных Штатах наибольшее количество самоубийств наблюдается среди психиатров»[5]. Обложка книги Томаса Саса «Психиатрия: Наука лжи» (2008)В итоге Сас приходит к неутешительному выводу: «История психиатрии… представляет собой в основном отчет о чередовании модных тенденций в теории и практике психиатрического насилия, составленный на самодовольном медицинском жаргоне»[5]. Отношения, в которых состоят врач и пациент в психиатрической больнице, определяются Сасом в категориях власти: «…В больнице для душевнобольных пациент и врач связаны отношениями борьбы за власть, в которых врач выступает в роли притеснителя, а пациент — в роли жертвы. Начиная с эпохи инквизиции притеснители настаивали на том, чтобы носить форму помощников. Сначала они надели облачения священников. Сегодня они не покажутся на людях иначе как в белых медицинских халатах»[5]. |
dgfghjfgfxckjdkk
|
Что такое психиатрия. О психиатрии
Получилось так, что с психиатрией я был связан всю свою жизнь. Дело в том, что мои родители, и отец, и мать, были врачами-психиатрами. И квартира наша была расположена на территории огромной психиатрической больницы. Так что когда я окончил медицинский институт, для меня было совершенно естественным пойти работать в психиатрическую больницу тоже психиатром. Там я проработал три года, а затем пятнадцать лет научным сотрудником в институте психического здоровья. В 1986 году защитил кандидатскую диссертацию. Это я сообщаю для того, чтобы было понятно, что то, что происходит в психиатрии, я знаю не понаслышке, а изнутри и очень хорошо. А происходит там очень и очень много такого, что, если бы это происходило в любом другом месте, считалось бы уголовным преступлением. Беда в том, что область психиатрии, в нашем обществе, является совершенно особой. Ни один депутат Государственной Думы не обладает такой непробиваемой неприкосновенностью, ни один судья не обладает такой полной абсолютной властью как психиатр. И это происходит только лишь по той причине, что считается, что психиатру дано право решать является человек в здравом рассудке, или нет. Вы можете быть абсолютно уверены в том, что Вы что-то знаете, и сотни , тысячи других людей могут быть согласны с Вами, но психиатр скажет, что это психическая болезнь и Вы, и тысячи других людей, уверенных в своей правоте, будут считаться невменяемыми, а, следовательно, они должны быть помещены в психиатрическую больницу, с ними можно будет делать все что придет в голову психиатру, не смотря ни на какие Ваши протесты. Нигде, ни в одной самой беспредельной тюрьме не существует такого наглого, беспардонного принуждения, как в психиатрической больнице. Даже раб имел больше прав, чем психически больной. Именно поэтому с психиатрией надо кончать и чем быстрее это произойдет, тем лучше от этого будет для всех, в том числе и для самих психиатров. Почему? Откуда такая уверенность в преступности психиатрии? Наверно у многих есть знакомые, которые работают психиатрами. И я знаю, что это могут быть хорошие, милые люди, к которым частенько обращаются за помощью. Я не говорю о том, что в психиатрию идут работать одни негодяи. Чаще всего в нее приходят очень хорошие, порядочные люди. Вопрос в том, почему эти люди начинают совершать преступления. А совершают преступления все психиатры. Без исключения. Чтобы понять это я позволю себе привести несколько слов из истории психиатрии. Нужно сказать, что психиатрия, как медицинская специальность, появилась сравнительно недавно. Психически больных было немного и, вплоть до 19 века, они содержались в обычных тюрьмах в ужасающих условиях. Их безумие объяснялось в основном мистическими причинами, такими, как одержимость дьяволом и т.п. Отсюда и методы "лечения" сумасшедших скорее напоминали средневековые пытки, направленные на изгнание "бесов". Один из таких методов, например, состоял в том, что человека направляли идти по коридору. Затем, неожиданно, под ним открывался потайной люк и человек падал в ледяную воду. Однако, многие врачи-гуманисты того времени пытались хоть как - то облегчить судьбу сумасшедших людей, настаивая на том, что для безумных должны строиться самостоятельные учреждения, где к ним было бы более человеческое отношение. Большую роль в том, что безумие стали считать болезнью, сыграло открытие микробов и понимание того, что многие болезни вызываются микроорганизмами. Когда же было открыто, что прогрессивный паралич (очень распространенное психическое расстройство в прошлом столетии) вызывается бактериями сифилиса, медики еще больше утвердились в мысли, что психические болезни, также как и многие телесные заболевания, вызываются материальными причинами, которые можно обнаружить, если очень постараться. Соблазн в этом смысле был очень велик, так как в случае нахождения материальной причины психических заболеваний, например такой, как микробы, у врачей появлялась реальная возможность с помощью различных уже привычных средств: хирургия, химические препараты, электричество, изменения температуры и тому подобное воздействовать на материальную причину болезни и излечивать ее. Интенсивные поиски в этом направлении до настоящего времени, к сожалению, ничего существенного не принесли. Если бы можно было собрать в одно место всю литературу, посвященную поиску материальных причин психических заболеваний, думаю, что ими можно было бы заполнить очень и очень приличное помещение от пола и до потолка. Где только не велись эти поиски. Изучались типы строения человеческого тела, особенности ушных раковин, формы черепа, состав крови человека и отдельных ее клеток, наследственность и даже рисунок линий на коже ладоней, тот, что используется в криминалистике. С изобретением все более мощных инструментов исследования, таких как электронный микроскоп, современные компьютеры, ученые-психиатры стали пытаться найти причину психического заболевания в самых мельчайших структурах самых различных клеток. Или пытаться с помощью невероятно сложных математических сопоставлений найти причину психических нарушений у человека в сочетании самых несопоставимых особенностей его жизни, например характера отношений с начальством, женой, строением ушных раковин, характером поведения клеток крови и состоянием психического здоровья его ближайших и самых отдаленных родственников. В связи с этим невольно вспоминается анекдот про пьяного, который искал потерянные ключи от квартиры под фонарным столбом. Когда его спросили, он что, здесь их потерял? Он ответил, что здесь просто светлее и легче искать. До сих пор, когда двадцатое столетие уже заканчивается, материальные причины психических заболеваний все еще не найдены. Психиатров это, однако, никогда не смущало. И в конце 19 века немецкий психиатр Емиль Крепелин решил, что раз невозможно различать психические заболевания по причине их возникновения, то можно их различать по тому, как они чисто внешне себя проявляют. И он на основании схожести внешних проявлений психических расстройств у больных выделил 5 групп психических заболеваний. Т.е. к концу 19 столетия было только пять психиатрических диагнозов. Сегодня их насчитывается около четырехсот, но больным от этого лучше не становится. Представьте себе, что у вас сломался телевизор, появились какие-то помехи, а вы совершенно не разбираетесь в телевизорах и не знаете, как они устроены. Возможно, вы слышали от кого-то, что, иногда, если телевизор похлопать, он может исправиться. И вот, вы начинаете хлопать по своему телевизору, сначала осторожно, а потом все сильнее. Пытаетесь крутить разные ручки, и, может, вам повезет и телевизор, вдруг, неожиданно начнет работать. Вы обрадованы, горды собой, потому что отремонтировали такую сложную технику. Но проходит немного времени и телевизор снова ломается. И уже никакие похлопывания не помогают а, возможно, даже приводят к каким-то новым поломкам. Что ж, ваши старания его отремонтировать будут тщетны до тех пор, пока вы не изучите его устройств о. Но даже если вы его разберете полностью по деталям, вы все равно не поймете, как он устроен, если не будете знать о существовании электричества и по каким законам оно работает. Что-то похожее с этой историей с телевизором произошло в психиатрии, когда психиатры стали пытаться "лечить" те пять психических заболеваний, которые выделил Крепелин. Поскольку причины заболеваний оставались неизвестными, то методы лечения психически больных очень сильно напоминали с одной стороны процедуры изгнания бесов, а с другой - попытки исправить телевизор с помощью покручивания, похлопывания с использованием так называемого метода тыка, когда тыкают отверткой или чем-нибудь еще в разные места с надеждой, что что-то да поможет. Естественно, ничто не помогает. Более того, психике человека, его здоровью наносится непоправимый вред, последствия которого тем более тяжелы и разрушительны, чем более интенсивным было это "лечение". И сейчас, на пороге третьего тысячелетия, последствия такого "лечения " гораздо более фатальны, чем сто лет назад. Потому что такие изощренные методы "терапии" как электросудорожная терапия , психохирургия , психофармакотерапия были изобретены в двадцатом столетии. Каждый более или менее опытный психиатр, если дело касается близкого человека, друга или родственника, сделает все для того, чтобы этот человек как можно позже с момента начала своего заболевания попал в психиатрическую больницу, а лучше всего, если он туда совсем не попадет. Потому что каждый психиатр знает: чем раньше человек попадает в психиатрическую больницу и чем раньше он начинает принимать психиатрическое лечение, тем быстрее наступает его деградация. Больной опускается как человеческое существо в се ниже и ниже и, в конце-концов, начинает вести так называемый вегетативный, то есть растительный, образ жизни, когда все его желания сводятся только к тому чтобы есть, спать и отправлять другие естественные потребности. Что же это за методы? Влажные обертывания - это метод, который используется до настоящего времени, при котором человека заворачивают, как куклу, в простыни и намачивают их холодной водой. При этом человек испытывает сильное переохлаждение и панический страх, поскольку в этом состоянии он совершенно беззащитен. Психохирургия, то есть хирургическое разрушение мозга. Один из наиболее распространенных и часто применяемых вариантов психорирургии сводится к тому, что стальной спицей протыкают сбоку от глаза рядом с носом глазницу ( это очень тонкая косточка), спица проходит в лобные части головного мозга и потом ее поворачивают кругом, просто разрушая мозг человека. После такой операции человек полностью теряет человеческий облик навсегда. Он, становится уже, ни на что не способен. Электросудорожная терапия, или ЭСТ. При этом методе лечения, на голову человека накладываются электроды, и пропускается разряд электрического тока напряжением от 90 до двухсот вольт. Вследствие этого у человека развивается самый настоящий эпилептический припадок со всеми вытекающими отсюда последствиями и осложнениями. Мало того, что ЭСТ сопровождается нередко смертельным исходом, самими психиатрами в результате анализа большого количества случаев применения ЭСТ статистически доказано, что в результате ее применения у людей происходит разрушение головного мозга с образование в ткани мозга пустот, заполненных жидкостью. Вследствие этого человек теряет память, происходит расстройство работы желез внутренней секреции с развитием эндокринных заболеваний и в конечном итоге также происходит полное разрушение личности пациента. Еще один современный метод лечения психически больных - это инсулино-коматозная терапия. Суть метода состоит в том, что человеку вводится чрезвычайно большая доза гормона поджелудочной железы инсулина и у него наступает кома, состояние, от которого нередко умирают больные сахарным диабетом. До настоящего времени используется такой метод лечения, как сульфазинотерапия. При этом методе лечения человеку вводят шприцем масляный раствор серы. В результате в месте укола появляется страшная боль, припухлость, краснота, до сорока градусов повышается температура тела, ощущается жуткая ломота во всем теле. Не случайно этот метод применяется в качестве наказания "непослушных " больных. После нескольких таких процедур человек становится согласным на все. Он готов перенести любое насилие, лишь бы толь ко не повторять эту лечебную пытку. Наконец психофармакотерапия, то есть лечение психических болезней с помощью различных химических соединений. Необходимо отметить, что психиатрических лекарств становится все больше и больше. Новые названия этих препаратов обрушиваются на нас каждый год лавиной. Многие из них становятся для людей такими же привычными как аспирин, продаются без рецепта и даже начинают раздаваться в школах учителями или школьными психологами для того, чтобы ученики стали более спокойными. Нас уверяют в том, что это совершенно безвредно и не дает никаких отрицательных последствий. Но это не так. Не существует безвредных психиатрических средств, просто потому, что эти химические соединения, проникая в клетки мозга, приводят к необратимому нарушению химических процессов, протекающих в человеческом мозге. Эти вещества, как бы они не назывались, дают только два эффекта: они вызывают жуткую подавленность, невероятно болезненный и неконтролируемый спазм мышц, изматывающую неусидчивость, в результате которой больные не могут найти себе места и вынуждены целыми днями беспрерывно ходить из угла в угол. Состояние, вызываемое этими веществами, крайне тягостное и лица, содержащиеся в психиатрических больницах, любыми правдами и неправдами стараются избежать приема этих медикаментов. Вторая группа веществ вызывает чувство успокоенности, улучшает настроение, вызывает расслабление мышц (в том числе и мышц сердца, что иногда приводит к его остановке и смерти человека), привыкание к этим лекарствам, появление зависимости от них, психической и физической, и, как следствие этого, ухудшение самочувствия, возникающее в результате их отмены. Но то, что здесь описано один к одному наблюдается у человека, когда он принимает наркотики и становится наркоманом. Фактически, эти лекарства и являются ничем иным, как наркотиками. Они, кстати говоря, весьма часто с этой целью и используются наркоманами и имеют свое специфическое название "колеса". Это наркотики, и как бы их не называли, они продолжают оставаться наркотиками. И если человек принимает их, он становится самым настоящим наркоманом. И это все. Других методов лечения в современной психиатрии не существует. Все что применяется психиатрами так или иначе наносит непоправимый вред человеку. Теперь представьте себе, что в психиатрическую больницу приходит молодой человек, только что окончивший медицинский университет. Он хороший человек, добрый, испытывающий искреннее сострадание к душевнобольным людям и, возможно, именно поэтому решивший посвятить себя избавлению их от страданий. И когда он приходит в психиатрическую больницу он начинает использовать то, что находится в его врачебном арсенале, то, что описано мной выше, то, что однозначно приносит человеку вред. Первое, что испытывает в этом случае молодой психиатр - это искреннее недоумение и ощущение того, что он делает что-то не так. Он испытывает вполне понятную растерянность и спешит за советом к более опытным, маститым психиатрам. Но в их лице он встречает невероятный цинизм, полное равнодушие к здоровью пациентов, неприкрытую озабоченность только собственным благополучием и стремление избавиться от него как можно быстрее. Я вспоминаю случай, когда один молодой психиатр, мой одногруппник по институту, во время сдачи врачебного дежурства в психиатрической больнице, докладывал о том, что ночью одному из пациентов стало плохо и он умирал. Далее он рассказал о том, как он проводил оживляющие действия: делал больному искусственное дыхание, массаж сердца, вводил внутривенно сердечные лекарства и, не без гордости, сообщил о том, что больной остался жив и что он нуждается в дополнительном наблюдении и соответствующем лечении. Я присутствовал во время его рассказа потому что должен был дежурить следующие сутки после него. Также вместе с нами находились наиболее опытные психиатры больницы, врачи высшей категории - заместители главного врача по лечебной работе. И когда мой однокашник закончил свой рассказ они стали смеяться (их было двое), обвиняя его в том, что он делал. Зачем, говорили они, Вы затратили столько сил на какого-то душевнобольного, не спали всю ночь, делали ему искусственное дыхание (как вообще Вы это делали, это же так противно), а самое главное, угробили столько лекарств совершенно напрасно. Потому что кому он нужен. Будет он жить или нет - это не имеет никакого значения. У него нет родственников, он пролежал на психе уже несколько десятков лет и никого его смерть не будет волновать.. Одним психом больше, одним меньше - какая разница. Когда мы вышли из кабинета, мой товарищ никак не мог понять, что он сделал неправильно. Он мне говорил о том, что он принимал клятву Гиппократа и сделал все в соответствии с этой клятвой: он использовал все свои знания и силы для того, чтобы спасти человека, неважно кто он и где находится. Он не мог одного понять, что клятва Гиппократа к психиатрам не имеет ни какого отношения. Этот человек очень скоро спился, уволился из психиатрической больницы и мне неизвестна его дальнейшая судьба. Но не все психиатры кончают так как он. Многие плодотворно усваивают уроки своих старших наставников и в короткое время становятся такими же как они, полностью оправдывая свою преступность тем, что психические заболевания неизлечимы. Изо дня в день, приходя на работу и осуществляя лечение, которое по сути своей уже является, психиатры сами становятся все в большей и большей степени преступниками. И, к сожалению, это закономерность, не знающая исключений. Не имея истинных, объективных признаков психического здоровья или нездоровья, вся диагностика врачом психиатром осуществляется на основе сравнения с самим собой. И если человек думает как-то иначе, чем этот врач психиатр, то, естественно, ему и выносится вердикт психически больного. Такая "диагностика" приводит к тому, что все большее и большее число окружающих психиатра людей попадают в категорию "психически больных", поскольку все люди разные и каждый чем-то отличается от него самого. Именно поэтому современная психиатрическая классификация насчитывает около четырехсот психиатрических диагнозов, в отличие от пяти в прошлом веке. Весьма примечательна, в этом смысле, манера психиатров общаться друг с другом. Когда они разговаривают, то невольно ставят психиатрические диагнозы своим коллегам, друзьям, родственникам. Поэтому когда их слушаешь, можешь услышать что-нибудь типа: "Ты знаешь, моя жена такой эпилептоид" и т.п. Весь мир, каждый человек им кажется не таким, как они, а, следовательно, ненормальным и опасным. Любое упоминание о духовности человека, религии вызывает у них кривую ухмылку и презрительное хмыкание. Беда психиатров в том, что они продолжают "лечить" людей даже тогда, когда выходят из стен психиатрической больницы. Это их несчастье и в этом кроется их жестокость и опасность для общества. Когда мы боремся с психиатрией, мы боремся с преступной идеей, которая делает людей, исповедующих ее, преступниками. Когда мы разоблачаем их преступления, делаем их достоянием гласности, а преступным психиатрам предоставляем возможность справедливо искупить свои злодеяния против прав и свобод человека, мы помогаем, прежде всего, самим психиатрам стать более этичными, а потом уже и всему человечеству избавиться от бредовой идеи о том, что его душевное состояние можно исправить, разрушив его тело. Именно поэтому необходимо разоблачать преступления психиатров. Сами они это сделать не в силах. Российское отделение Международной Гражданской комиссии по правам человека просит Вас сообщить любые подробности преступлений в психиатрии по адресу 143912 ,Московская область,п/я 125. http://www.dvoi.ru/index.php?page=anti&sub=psychiatry |
dfghfjhsjfjksfj
|
БЕЗУМНАЯ ПСИХИАТРИЯ
Анатолий Стефанович Прокопенко Книга А.С. Прокопенко "Безумная психиатрия" основана на эксклюзивном, никогда ранее не публиковавшемся материале из Государственных архивов РФ и Архива ЦК КПСС. Автор - в прошлом один из руководителей Государственной архивной службы РФ и консультант Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ. Самой ценной собственностью человека является его психика. Любая попытка отнять, раздавить или по чужой прихоти манипулировать этой собственностью вызывают у человека страх, протест, омерзение. Представляемая читателю книга является естественной реакцией нравственно здорового и чистого человека на такую манипуляцию психикой, на издевательства над человеческим достоинством, которые проводились в нашей стране на протяжении многих десятилетий на основании нормативных актов, приказов, постановлений и "устных мнений",… http://www.psychosophia.ru/pdf/madpsych.pdf |
dffjgfghsdfjhvv
|
"Кто сумашедший?"
Нет худшего, более оскорбительного, исключающего ценность человека определения, чем определение психиатрическое. Назвать лгуном, пакостником, последней сволочью, не звучит столь уничтожающе оскорбительно. Аферисты, взяточники, воры, избиватели, истязатели, убийцы никто не пользуется таким убийственным неприятием, как определяемые сумасшедшими. В раздражение, когда хочется чем то досадить непонравившемуся, его не называют негодяем, сволочью, подонком. Это не звучит. Оскорбляющий сам, как бы проигрывает. Неугодного называют психом, ненормальным. Это срабатывает сразу... Вышла из одних ворот баба Маня, из других баба Феня. Спрашивает Маня Феню: " Смотрела вчера сериал?"—" Нет прозевала. Борщ готовила." отвечает баба Феня. " Ты, что дурная?! Такой кайф пропустила!", восклицает баба Маня. " Сама дура!" справедливо замечает Феня и уходит. Маня крутит пальцем у виска в ее сторону. Вид у нее, при этом, не терпящий сомнения, что у нее самой сполна хватает. Коль такой сериал пропустила, Феня конечно сумасшедшая. Другие причины не принимаются. Вот вам психиатрическое определение в чистом виде. Склонность эта, определять неугодного в психи, в дураки ( что в представление людей не думающих одно и то же ), и таким образом ощущать собственную состоятельность (другой дурак, стало быть я уже умный) столь распространено, прижилось, что горько становится до смешного... Как то выступает по радио одна новоиспеченная целительница. Рассказывает скольким больным, нуждающимся, обиженным помогла. Приводит примеры, письма самих исцеленных. Подтверждают, действительно поправились. Никакие врачи помочь не могли, а вот целительница исцелила. И хандра прошла, и волосы выросли, и сглазы удалились… А если потенция низкая?,, вопрошает воодушевленный слушатель. Улыбается: "Подымем. Почему нет" Под занавес передачи напоминает что к сожалению время передачи подходит к концу. Сообщила куда звонить. Пожелала быть здоровыми, и к ней обращаться. И напоследок сделала важное указание:- "Обращаться только здравомыслящим". Нет более обидного, более нарицательного, чем ярлык ,,психа,, Но какая же глупость, какое всепопирающее зло сосредоточено в этом! Ведь все, что есть в нас ценного, человеческого, переживания, любовь, сострадание, отчаяние, ярость, раздумья, убеждения собственно мы, сама личность все это есть проявление нашей психики. Без этого просто нет нас. Казалось бы, одно это должно заставить убоятся легкомысленного, пренебрежительного отношения к каким бы то ни было проявлениям души другого человека... Одного психа заперли в цистерне из под горючего. Он задыхался, кричал, ругался. Мерзавцы издевались, смеялись, показывали прохожим. Мол, во псих дает! Прохожие относились с пониманием;- тоже смеялись. Ведь псих же!. Они не психи. У них вообще психики нет. Очень удобно предположение об опасности больного... Психи навязчивы, озлобленны, претензиозны, агрессивны. Не знаешь, чего от них ждать. Повязать бы их всех, и обеспечить безопасность нормальных людей. Но собственно кто не претензиозен и не агрессивен в любых ситуациях? Если, скажем Вы оступились, едва не упали и какой ни будь болван сейчас же обрушил на Вас злорадствующий хохот? Или кто то вырвал из рук у Вас кошелек, Вы погнались за ним, но не догнали. Остановились запыхавшись и выругались: " Вот сволочь!" И тут, такой же болван показал где у Вас не хватает. Что бы Вы сделали? Хлоднокровно удалились? Нет, двинули бы в морду. Но ведь это уже опасность и агрессивность. Вы правы, у Вас были бы причины. А у психа таких причин быть не может? Странное дело получается;- Если Вы бьете по морде негодяя, то это потому, что он Вас допек. А если псих бьет, то потому, что он псих. Тут приходит для сопоставления один сатирический сюжет:... Разговорились два зека в зоне. И один рассказывает как здесь оказался. ,, Понимаешь какая штука вышла... Выбегаю я как то в обеденный перерыв за пивом в магазин рядом. Очередь небольшая, но продавщица не шевелится. То разговаривает с кем то, то спорит, то по телефону трындит. Очередь возмущается: "Ну как же можно так, нам же некогда!" А она: -- " Подождете, кому некогда пусть проваливает. Вас много, я одна" Я ей говорю: "Девушка, мне одну бутылочку только. Время в обрез" Посмотрела она на меня уничтожающим взглядом, и опять за телефон. "Вот стерва! Я б убил ее! " не выдерживает слушающий. -- "Так я так и сделал". |
dfdfjgfsfjkghgfgfgf
|
Владислав Умнов. Концлагеря с надзирателями в белых халатах. Отрывок:
Занимаясь психиатрами – расследованием их преступлений – я забыл про эту свою физическую вселенную к чертовой бабушке. Хотя я материально не бедный человек, но у меня теперь нет интересов, нет вещей, нет ничего, кроме ненависти. После того, чего я наслушался от пострадавших, от бывших пациентов, мне все безразлично. Меня как доской по голове отходили – лишь бы отоспаться, отлежаться. Безразлично все кроме одного – уничтожить эти концлагеря с надзирателями в белых халатах. Смерть детей от передозировки психиатрических препаратов – это полное говно. И это реальность, которая существует в каждом крупном городе, где есть закрытый детский психиатрический стационар. Вдумайтесь в это: ДЕТЯМ В ПСИХУШКАХ СТАВЯТ УКОЛЫ ПСИХИАТРИЧЕСКИХ НАРКОТИКОВ В КАЧЕСТВЕ НАКАЗАНИЯ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! И вы живете в этом городе, но не знаете об этом. А кто-то, услышав об этом раз в жизни, отвернулся и не вспоминает больше. Не то, чтобы он забыл об этом. Нет. Просто он поставил себе в уме тумблер. Даже моя жена, при всей ее юридической грамотности и просвещенности на предмет психиатрии, отворачивается и говорит немного писклявым голосом: «Я не ха-ачу об этом слышать». Я задался вопросом: «почему это продолжает происходить, а люди продолжают жить в городах, ходить рядом с психушками, и ни черта с этим не делают?» И это очень интересный вопрос – почему человек, услышав об этом, предпочитает быстро забыть, занявшись своими текущими делами? Почему прокуратура, которая по закону обязана проверять психушки, вообще туда не заглядывает, как будь-то их нет? Почему бы каждому человеку не зайти туда и не посмотреть – а как там дети – послушать, что они скажут об их жизни в неволе? (Я говорю о закрытых психиатрических стационарах). А попробуйте зайти в психушку, в качестве человека доброй воли, который, скажем, принес еду детям. Вас туда не пустят. А если и пустят, то только в одну-две самые чистенькие комнаты, которые специально предназначены для осмотра всякими комиссиями. А скажите психиатрам: «Откройте мне для осмотра это помещение, ту комнату, другую…». И вы получите настойчивое «нет, не положено». В любом случае, вас не пустят в любую комнату психушки по вашему усмотрению. И это очевидное доказательство беспредела, который творят психиатры в своих закрытых стационарах. Есть и другие доказательства, но это – самое очевидное. Это факт! И никаких других объяснений этому нет. Там концлагерь, – и поэтому вас туда не пустят ни при каких обстоятельствах. |
Аминазин Глава из книги Рубена Гонсалеса Гальего «Я сижу на берегу».
У меня была очень хорошая характеристика, у Миши – очень плохая. В характеристиках про нас было написано все. В характеристиках было написано, что я очень-очень хороший, а Миша – очень-очень плохой. Если бы в Рай или Ад принимали по характеристикам, мы с Мишей не встретились бы больше никогда. В Мишиной характеристике было написано, что он безнадежно испорчен, не признает авторитета учителей, что Миша представляет несомненную опасность для окружающих. С этой характеристикой после окончания школы его направили в психоневрологический интернат. В психоневрологический интернат, то есть дурдом, отправляли самых-самых плохих. Поэтому в дурдоме его положили в палату к самым плохим и опасным. Он лежал в палате с ворами–рецидивистами, мокрушниками и насильниками – с зэками. Зэки спасли ему жизнь. Если бы в дурдоме не было зэков, Миша бы умер. В первый же день пребывания Миши в дурдоме ему вкололи укол аминазина. Мише стало плохо, очень плохо. После аминазина становится плохо всем. Даже здоровые и безбашенные зэки боялись аминазина. Аминазин им назначали только в крайних случаях. Но Миша был страшнее зэков. Зэкам кололи одну ампулу аминазина, Мише назначили полный курс. Наверное, врачу было некогда осмотреть Мишу. Врач прочитал характеристику и испугался. Наверное, он боялся Миши очень сильно, так сильно, что решил встретиться с ним только после полного курса аминазина. Когда молоденькая медсестра пришла делать Мише следующий укол аминазина, Мише было совсем плохо. Мише было уже почти все равно. Его расслабленные мышцы расслабились еще больше. Миша стал дураком от одного укола. Он лежал и не мог понять, что все делается для его же блага. От уколов он должен был стать хорошим, совсем хорошим. Но он упорно не хотел становиться хорошим, характеристика была права. Он хотел остаться плохим. Чтобы стать хорошим, нужно было терпеливо переносить укол за уколом. После последнего укола он обязательно стал бы хорошим, я уверен, – ведь после первого он не мог жевать. Молодой веселый зэк подозвал медсестру к своей кровати. Внезапно схватил ее за рукав халата, бросил на кровать. Навалился всем телом, отобрал шприц. – Чем народ травишь? – Не положено говорить. Отпусти сейчас же, я закричу. – Что в шприце, сука? – Витамины. – Странно, что–то он после твоих витаминов разговаривать не может. Ну, ты меня знаешь, я доверчивый. Сейчас я этот витаминчик тебе вколю. Медсестра перестала вырываться, заплакала. – Не надо, пожалуйста, не надо. Там аминазин. Зэк побагровел. Зэка передернуло. Он медленно справлялся с гневом. – Тихо, – сказал он. – Слушай меня внимательно. Я свои ноги на лесоповале потерял. Но руки еще при мне. Хорошие руки, сильные. – Он придвинул к лицу девушки кулак, огромный кулак в татуировках. – А еще я подхватил в тюрьме психическую болезнь. Когда вижу беспредел, на меня находит. А когда на меня находит, я за себя не отвечаю. Кажется, прямо сейчас находит. Вот сейчас задушу тебя, и мне ничего не будет, совсем ничего. Он отпустил ее. Медсестра встала, шатаясь. Она стояла перед зэком, плакала и даже не пыталась убежать. – Ладно. Знаешь ведь, что я пошутил, не плачь. Скажи мне, только честно, зачем вы ему эту гадость кололи? – Не знаю, мне говорят, я колю. Мы всем буйным колем. – Понятно. Теперь все понятно. Выходит, он буйный? Медсестра кивнула, медсестра не могла говорить, она плакала. Зэк ловко соскочил с кровати на тележку. Зэк подъехал к Мишиной кровати, сдернул с Миши одеяло. Миша лежал на кровати неподвижно. Руки и ноги его, тоненькие, как спички, были совсем не страшные. Совсем. Мужчина смотрел на Мишу, мужчина не отводил глаза. Сказал с тоской, как будто ни к кому конкретно не обращаясь. Выдохнул в воздух перед собой: – Да. Серьезный случай. Сразу видно, что буйный. Такой с одного удара лошадь повалит, не то что медсестру. Тут без санитаров не подступишься. – Повернул голову в сторону женщины. – А ты, я гляжу, смелая. Не страшно тебе было мальчишку колоть? Бога не боялась? Она не боялась Бога, она никого не боялась, кроме начальства. Еще зэка боялась. Удушит ведь, подонок, – и ему ничего не будет. Он уже наказан авансом. Наказан за все. – Что ты стоишь, дура?! – внезапно закричал зэк на медсестру. – Сделай что-нибудь. Не видишь – умирает он. Чаю хоть принеси сладкого. Он же не ел ничего с утра. Медсестра принесла сладкого чаю, медсестра сменила простыню. Вечером Миша открыл глаза. Вечером он застонал. Зэк подкатил на своей тележке. Зэк бережно покормил Мишу мясом. Мелко нарезанные кусочки мяса он аккуратно вкладывал Мише в рот, терпеливо ждал, пока мальчик проглотит очередной кусок. – Ну как, понравилось мясо? – Понравилось, спасибо. – Значит, ты собачатину любишь? – Так это собака была? Зэк засмеялся. Зэк смеялся в полный голос, скаля металлические фиксы. Смеялись все, смеялась вся палата. Смеялись от радости за Мишу и от удачной шутки одновременно. Кто-то отчаянно лаял. Миша не смеялся. Миша спросил холодно и серьезно: – Еще есть? – Что «еще»? – не понял зэк. – Мясо еще осталось? Когда собаку привели? Или съели уже все? Зэк странно смотрел на странного мальчика. – Собаку сегодня привели. Мяса много. Так ты ел собаку до этого? – Нет, – снисходительно усмехнулся Миша. – Не ел. Но приблизительно представлял, куда меня отвезут. – И откуда ты такой взялся? – Из детдома. – Мяса мне не жалко. Сейчас еще дам. Может, ты и водки выпьешь? – Выпью. Зэк налил водки на дно стакана, одной рукой приподнял Мишину голову над подушкой, другой потихоньку влил водку в раскрытый рот. Подождал, пока Миша проглотит жидкость, дал закусить. Смотрел на мальчика, как на загадочную зверушку. – Ну что, пошла? – спросил участливо. – Пошла, – весело ответил Миша. – Куда она денется? Зэк нахмурился. Зэк не понимал. Спросил зло, спросил грубо, спросил, как отрезал. – За что тебя? Миша рассказал. Зэк нахмурился, зэк сосредоточенно думал. – Значит, ты, гаденыш, голову мыл, сигареты покупал и директора козлом обозвал? Ты, получается, как все мы – зэк? – Получается. – Во что менты, суки, вытворяют. Уже и до детей добрались. – Это не менты, это воспитатели. – Заткнись. Я лучше знаю. Менты – они и есть менты. Развернулся на тележке. Обвел глазами коллектив. – Так. Пацан – наш. Собачатину жрет, водку пьет. Срок тянет ни за что. Умереть не дадим. Кто тронет или слово скажет – убью. Все поняли? Никто не спорил. Все поняли. Сказал – убьет, значит – убьет. http://www.psychepravo.ru/article/aminazin.htm |
Синдром замкнутого пространства Владимир Пшизов. Отрывок.
Началось, как и все начинается. Волин поддался уговорам своего приятеля Бульникова и написал заявление с просьбой принять его психиатром в больницу специального типа МВД. Бульников, одногодок, с вечно отечным, словно с похмелья, лицом, убеждал: – Давай, переходи в спецуху, нам свои ребята нужны. Чего ты забыл в диспансере, вкалываешь, как лошадь, а здесь две надбавки: тридцать процентов за психиатрию и тридцать за тюремность, рабочий день до двух. Синекура. Надо застолбить свой участочек..., пока места есть. – У вас там, говорят, политические..., бериевские методы, – неуверенно протянул Волин. – Фуфло все это. Раньше антисоветчики были, а теперь совсем мало. В 56-м все выздоровели, – Бульников хохотнул. Ждать пришлось около месяца. Из управления внутренних дел позвонили в диспансер, где работал Волин. Сказали, чтобы он явился для оформления документов. Склоняя Волина обмыть это событие, друг Бульников поучал: «Теперь все в порядке... Главное в этой больнице – не опаздывай и посещай открытые партийные собрания. Ты сюда не работать пришел. А остальные... Сам увидишь – не переутомляются. Таких загривков, как у наших врачей, в других больницах нет». Мокрое февральское утро. Волин свернул с улицы Комсомола на Арсенальную, где находилось его новое место работы. Тревожно посасывало где-то под сердцем. Вдоль тротуаров тянулись каменные и деревянные заборы с заводскими зданиями внутри. Ни одного жилого дома. Через две сотни метров проходная из красного кирпича. Строение не современное и явно тюремного типа. Справа и слева от проходной стена каменного забора. Справа в заборе ворота для автотранспорта. Тут же, снаружи, несколько деревьев с толстыми стволами. Очевидно, ровесники этой постройки. За забором длинное пятиэтажное здание из черного кирпича. Высокие окна с черными железными решетками, Волин успел заметить мелькнувшие силуэты в белых халатах, в темных пижамах. Чьи это лица? Скоро станет известно. Вместе с Волиным у проходной собралось несколько пожилых мужчин и женщин. Спрятанные глаза, неулыбчивые лица. Колко посматривают на редких прохожих. Через проходную впускают группами, словно ждут, пока накопятся несколько человек. Седой надзиратель-украинец проверил пропуск, напряженно разглядывая фотокарточку, потом оригинал. Лицо надзирателя не выражало ничего, кроме многолетней привычки проверять документы и пересчитывать количество людей поштучно. Впоследствии Волин заметил этот штамп на всех без исключения надзирательских физиономиях. Постепенно зал наполняется. Врачей около 40 человек. Большинство в белых халатах. Есть в мундирах работников МВД. Длинный стол, примыкающий к трибуне, занимает один человек, начальник больницы полковник Прокопий Васильевич Клинов. Чуть располневший, не то чтобы полный, а скорее сдобный, подвижный, с вкрадчивыми движениями, мужчина лет пятидесяти. Овал лица весьма неопределенный, видимо за счет сильной покатости лба. Узкие поджатые губы, волосы грязно-пшеничного цвета. Того самого счастливого цвета, которому не страшны ни седина, ни грязь. Серые глаза насторожены, смотрят и считают, но кого – здесь лишь доверенные пересчитанные лица. Волин растерянно чувствовал себя в новой обстановке, он инстинктивно искал любого одобрения в первых же глазах. Перед ним, как и перед остальными, первыми и единственными были глаза полковника. В них никакого чувства, но мерцал скудный огонек – зачаток разума, как у не очень породистой, но твердо обученной несложным инструкциям собаки. Это песье бросалось в глаза при первом знакомстве с полковником Клиновым. А, может быть, все это Волину только, кажется. Взгляд начальника прощупывал каждого входящего. Ровно в 9 часов Клинов постучал карандашом по столу. Стук вкрадчивый, тихий, казался наполненным смысла. Так могла бы постучать овчарка, если бы ее обучили. Конференция началась. Докладывала о суточном дежурстве пожилая женщина: «В больнице спокойно. Поступило трое больных. Двое склонны к агрессии, один к побегу. На приеме без признаков психоза. Один на вопросы не отвечал, наверное, галлюцинирует. Помещены в первое отделение. В седьмом отделении Смирнов вскрыл вены, говорит, что надоела жизнь. Рана обработана, наложены скобки. Персонал был на местах. Пища приготовлена вовремя. В общем, в больнице спокойно, без происшествий. Дежурство передаю врачу Ефимову». «Какие будут вопросы к дежурному врачу?» – Клинов встал и словно увеличился в размерах. Гипнотической жидкостью его взгляд растекся по залу и проник в каждого из сидящих. Волин это почувствовал, но почувствовал он также, что в него этот взгляд не проник. «Наверное, случится позже», – возникла мысль. «Садитесь, пожалуйста, – с холодной вежливостью сказал Клинов. Обратился он тихо и значительно: «Обстановка в больнице серьезная. Если у нас стало благополучно с побегами, то нарастает суицидная ситуация. Идет полоса самоубийств», – он показал рукой, как идет эта полоса. «Третье, пятое и, наконец, седьмое отделения. Только благодаря бдительности надзирательного состава нам удалось избежать чрезвычайных происшествий. Начальники отделений, обратите внимание ваших ординаторов на то, что от их терапевтической активности зависит успех нашей работы. Нельзя все бремя общих забот перекладывать на плечи надзор состава. Мне стало известно, что некоторые врачи в рабочее время занимаются чем угодно, только не своими прямыми обязанностями. Мы, администрация, вправе спросить с вас. Вам многое дано, с вас многое и взыщется. Лечите! Лечите активно и целенаправленно... Да, да, да, – засуетился Марлович-Марабу, – У меня беседа с больным, – он серьезно взглянул на Волина. Тот присел за свободный стол. Дверь ординаторской открылась, вошел бритоголовый, спокойный с виду, коренастый человек в полосатой пижаме. – Садитесь, – обратился к нему по имени-отчеству Марлович, сам подошел и встал, полусогнувшись, чуть сзади и сбоку от больного. Он начал вкрадчиво: – Так на чем мы прервали нашу беседу?.. Да. Скажи мне, пожалуйста, Клопов, голоса у тебя есть? – Какие голоса? – спросил в свою очередь Клопов. – Ну..., в общем, ты чего-нибудь слышишь, когда рядом никого нет? – Такого не бывает. В камере всегда рядом кто-то есть. Когда они говорят, я их слышу. – Не то, – в голосе Марловича раздражение. – Посторонние голоса ты слышишь? – Какие такие посторонние, – удивился больной, – у нас там есть, которые сами с собой разговаривают, у меня такого не бывало. – Не обманывай меня. Клопов! Сознайся честно, есть у тебя голоса? Вот сейчас! Прислушайся! Слышишь чего-нибудь? А?! – Когда Вы говорите, вас слышу, а молчите – ничего не слышу. – Опять все не то... Чей-нибудь чужой голос слышишь, а? – наступал Марлович. – Да что Вы ко мне пристали со своими голосами!.. Хоть бы объяснили, что это такое... Я убил жену...! Ревновал ее... по пьянке... Ни о каких голосах понятия не имею. Вы сами, наверное, слышите голоса, а мне хотите приписать! – Виталий Иванович слышит, – прыснул Ефимов в историю болезни. – Эт-точно, – прогудел Бульников. – Прекратите. Это не этично и не коллегиально. Можешь идти, Клопов, будешь получать уколы. Больной оглядел врачей, ничего не понимая: «За что? Что я такого сделал? Работаю без прогулов, сестрам не грублю, санитары бьют – молчу..» – Мне нагрубил... И вообще, ты больной. Не «за что» тебе уколы, а по болезни, – тут Волин заметил, что Марлович косноязычен, вместо буквы «р» он произносил мягкое «л». И звучало: «Мне наглюбил». – За что же, граждане врачи..., Валерий Александрович! – обратился больной к Бульникову, – Подтвердите, что я хорошо работаю. «А чего ты меня, Клопов, просишь? Он начальник, ему виднее», – резюмировал Бульников и добавил, растягивая слова – «опытный клиницист». Клопов напрягся, глаза его заблестели, лицо исказилось: «На работу не пойду... Перебью все стекла... Себя порежу!» «Ограничим» – сказал Марлович (прозвучало «огляничим»), сам незаметно для больного нажал кнопку за спиной на стене. Дверь открылась. Вошли двое: бритый санитар в халате и тапочках и надзиратель в военной фуражке и мундире с белым халатом поверх формы. Начальник отделения показал на больного: «Сделайте ему тепло-влажное обертывание на два часа. Потом медсестра пусть введет четыре кубика аминазина. Только сначала фиксируйте в постели. Да... и не выводите на работу». Больного держали под руки, но он и не сопротивлялся. Все трос вышли без шума. В ушах Волина осталось лишь: «обельтывание..., четыле... фиксилюйте...» Когда Волин читал скорбные листы своих новых пациентов, вошла медсестра и сообщила, что больной ударил санитара по лицу. Требовалось вмешательство врачей. Молодой парень, когда его ввели, дрожал всем телом от страха. Он находился в больнице за то, что в бреду убил своих родителей и единственную сестру. «Круглый сирота», как здесь называли таких. «Сирота», тщедушный безумец, ни за что наказанный болезнью, теперь ждал наказания, которого боятся все больные, – уколов в задницу. Марлович отпросился у начальника больницы и ушел с работы пораньше, поэтому Волину предстояло разобраться с этим случаем самому. Но его опередили. Послышался властный голос Александры Гавриловны: «Сделайте 5 кубиков аминазина и тепло-влажное обертывание в ванной». Медсестра повернулась к выходу, этот больной не протестовал. «Позвольте, – вмешался Волин, его голос прозвучал неуверенно – «поскольку я уже лечащий врач больного, то сам и разберусь. Зачем связывать его? Достаточно инъекции аминазина. И потом, неизвестно, почему он ударил. Может быть, бредовые переживания...» Медсестра ждала окончательного решения, Ратвеева молчала. Тогда Волин заключил: «Да, да. Инъекция аминазина, 100 миллиграмм». Медсестра пожала плечами и вышла, пропустив больного вперед. Волин был недоволен собой. С одной стороны, он считал, что прав, предотвратив это тепло-влажное. Но нужна ли была инъекция? Следовало бы вызвать санитара, опросить медсестру, побеседовать с больным. Сумбурное, неквалифицированное начало, явно в их, тюремном духе. И тут он почувствовал на себе давление двух тупых органов зрения коллеги Ратвеевой. «Вячеслав Александрович, – начала она, словно вдалбливая слова в того, к кому обращалась, – Вы еще не успели сесть за стол в нашем кабинете, как сразу же становитесь во враждебную позицию по отношению к врачу, который старше Вас по опыту и званию». И сразу как-то стало легче, напряжение, нагнетавшееся с утра, исчезло: «Уважаемая Александра Гавриловна, я имею врачебный диплом, как и Вы, поэтому вправе делать назначения своему больному, какие сочту нужным. Между прочим, тепло-влажное обертывание признано методом инквизиторским и во всем мире от него уже отказались». «Вы находитесь не во всем мире, а в специальной психиатрической больнице системы МВД», – пробубнила Ратвеева, побагровев. Несколько минут она сидела неподвижно, глядя в свои бумаги, потом встала и неженским каменным шагом вышла из кабинета... Report this post |
ddfjgffhggfgf
|
Когда то давно оказался я свидетелем разговора двух подростков. Один из них подрабатывал летом на мясокомбинате. И рассказывал о своей работе. В частности рассказал такой эпизод, как он корове кочергой во влагалище провернул. Тут я не выдержал: "Зачем же ты это сделал?!". Хотя я к разговору отношения не имел. Просто случайно рядом оказался. Ответ последовал незамедлительно. Как будто заранее был готов: "Так их же всеравно на убой". Вот так. Раз на убой то хоть кочергой во влагалище.
Что ж, именно такие отморозки орудуют в учреждениях принудительной психиатрии. Свое отношение к подопечным определили четко, этих психов общество сдало им на убой. А потому все можно. |
Катастрофа. рассказ пострадавшего:
Психиатрическое принуждение принято оправдывать опасностью, исходящей от больных. Если человек настойчиво возмущается, ругается, угрожает и т.п. — первое же мнение возникает, что он ненормальный. Но разве любой человек никогда, ни при каких обстоятельствах не возмущается, не ведет себя агресивно, если его оскорбляют, унижают, издеваются над ним? Может мне возразят, мол это другое дело, если есть причины... Но разве у полагаемого больным таких причин быть не может? Я оказался в психбольнице вследствие слишком тяжких для меня, труднообъяснимых обстоятельств. Был тогда ещё ребёнком. Обстоятельства те себе не заказывал. Я был их жертвой. Но как же должны были относиться к такому ребёнку взрослые люди, во власти которых я волею жестокой участи оказался? — То, с чем столкнулся там, что претерпел не вписывается ни в какие рамки представлений о допустимости зла. Они ни только не жалели, и без того страдающих детей, но несщадно деспотировали, издевались. Однажды ночью меня разбудил шум. Открыв глаза, увидел, как медсестра и санитарка бьют мальчика, лежащего у окна. Мальчик при этом весь дрожал, тело сводили судороги. «А, это Вовка, опять у него припадок» — сказал кто то. «Как припадок?!» — вырвалось у меня: «А почему бьют?!» Тут медсестра оставила на секунду Вовку и обернулась ко мне: «Помалкивай, а то и тебе перепадёт!» Это ночное происшествие долго не давало мне покоя: я очень надеялся, что изуверов накажут, но все сошло, как ни в чём не бывало. Как-то одна медсестра привязала меня в наказание за неподчинение и сделала это особым образом: кисти рук она прижала к металлическим уголкам кровати. Сказала: «Отвяжу когда попросишь прощение» — и ушла. Кровообращание нарушалось, руки отекали. Затем начали чесаться и болеть. Терпеть становилось всё труднее. Медсестра эта заходила в палату и спрашивала: «Ну что, прощенье просить собираешься?» И поскольку я не собирался — уходила. Дело уже близилось к вечеру. Скоро должна была прийти смена. Я очень надеялся, что эта стерва уйдет, а другая медсестра отвяжет. Однако вскоре выяснилось, что эта стерва остается на ночную смену. Она зашла в палату и объявила победным тоном: «Ну что, прощение просить будешь?!» Не мог я терпеть, попросил прощение у этой гадины, как она хотела. После этого чувствовал себя ужасно уязвлёным. Другая медсестра "страдала" паталогическим антисемитизмом и всё время искала повод мне досадить. И раздражалась когда не находила. Но тогда она его создавала. Так однажды во время еды она села напротив меня и стала рассказывать какие евреи жадные. И показала на меня: «Посмотрите дети, ест конфеты и ни с кем не делится.» Я поделился с одним, подходили другие. В конце концов у меня осталась одна конфета. Я не стал отдавать её. Она сейчас же прокомментировала: «Вот видите какой он жадный.» В другой раз она сделала мне один очень болезненный укол. Его полагалось делать с новокаином. Она специально сделала его без новокаина и злорадствовала, когда я кричал от боли. Вообще не она одна была такая. Многие ненавидели меня за страдание, за возмущение моё. За то, что я возмущался за других. Нам постоянно вдалбливали, что всё равно все будет по ихнему. Хоть какая подлость, хоть какое попрание человеческого достоинства, хоть сам умопомрачительный кашмар — всё равно по-ихнему... Был там один мальчик-подросток. Он страдал эпилепсией с тяжёлой формой умственной отсталости и был очень раздражителен. Сволочи пользовались этим: его специально выводили из себя, а когда он приходил в ярость — набрасывались со всех сторон и учиняли расправу. Так, во время очередной расправы медсестра, та самая которая пытала меня на привязи, уже привязаного его схватила за половой орган и дёрнула так, что картина эта до сих пор вызывает у меня оцепенение. Вообще естественное наше интимное достоинство было предметом особой, садисткой ненависти. Вечно мы были бугаями и коровами. Черти что у нас выросло. Страшно мешали им наши яйца. Желание оторвать этот излишек так и слетало с их помойных глоток. А некоторые устраивали такие игры-расправы: гонялись за детьми и дергали их за половые органы. И Этот дикий кашмар происходил открыто, у всех на глазах. Но страшнее всего был аминазин. Жуткое действие его невозможно описать! В каких сатанинских лабораториях готовили этот препарат!? Он разрущал тончайшие, интимнейшие струны существа. Действие его вызывало реакцию полного отторжения. Каждая клетка, каждый нерв вопил возмущением. Покуда проявлялось подавляющее действие аминазина, реакция эта была полностью задавлена. Но как только это действие ослабевало, всё существо наполняла ярость. Но аминазин делали ещё и ещё. Была там одна медсестра, крайне алчная и циничная. Она часто подменяла других и дежурила несколько смен подряд. А чтоб дежурства проходили спокойно всем поголовно делала аминазин. Добивалась этого разными способами. Вначале с помощью дежурных врачей. Там было много молодых врачей, в основном женщин. С ними она состояла в панибратских отношениях. Вызывала врачиху по телефону, та приходила и назначала аминазин, даже не видя того, кому назначает. Затем перестали утруждатся приходом, назначали по телефону. Затем и это оказалось излишним. Медсестра эта сама стала делать аминазин, а назначения делали потом, задним числом. Затем её примеру последовали другие и спасения от этого изничтожения не стало никакого. В результате такой переделки я был низведён до состояния полной прострации. Не способен был чувствовать, возмущатся, как-то реагировать. В таком состоянии меня выписали домой. Через какое-то время стали пробиваться "обрывки" чувств. Прежде всего "задавленное" разъярение, как реакция на действие аминазина. Постепенно наполняло осознание происшедшего. Пережитое, злодеяния изощренные, безнаказанные, переполняли меня. Прекрасные моменты жизни, Юности проносились мимо. Я кусал себе губы от отчаяния и ничего не мог изменить. Руки мои тянулись к ним. Но дотягивались только до моей мамы — Самого дорогого мне человека на свете, которая без колебания отдала мне всю жизнь, всегда и везде до последнего вздоха была со мной. Когда ударял её все вопило во мне: «Что я делаю!?» И чувствовал, что не я движу собой. И опять оказывался там. Опять насилия, нещадный цинизм. Опять хамейшее назидание, что всё равно всё будет по-ихнему. Что захотят, то и сделают — никто им не указ. Да, не было руки на них. Не было предела их своеволью. Всё предопределяла мерзость! — безграничные возможности абсолютного ничтожества. Не мог я ни терпеть их, ни противостоять им! И опять меня перемалывали и выскабливали аминазином. Покуда не уничтожили всю плоть и кость, каждый нерв, каждую клетку. Природа человеческая не предполагала такого воздействия и не предусмотрела защиты от него. Столь губительного воздействия существо не должно пережить — оно должно умереть прежде, чем произойдёт подобное. Но садистское действие аминазина преодолевало эту последнюю защитную грань и уничтожало не только суть жизни, но и возможность умереть. И я не умер тогда только по этой жуткой причине. И всё это, конечно, называлось излечением тяжёлого больного от опасного состояния. Но кто и когда обратил внимание какую опасность они представляли для меня?! В состоянии полной опустошённости я вновь оказался дома. Вновь всё повторялось по старому сценарию. Только реакция была полностью подавлена. Всё переживалось только внутри. Я чувствовал, что пережил то, чего пережить нельзя. Я должен был умереть прежде, чем такое случилось. Мысль о смерти, как избавление от этой нереальной реальности, стала постоянной спутницей. Я искал возможность умереть. Однажды удалось достать флакончик инсулина. Я ввел его себе весь. Эта доза в несколько раз превышает шоковую. Но сознание даже не померкло. Что это значило?! Я не мог умереть, ибо был уничтожен хуже смерти. Но принять такую реальность невозможно. И я искал, без конца искал возможность умереть. Вместе с тем я хотел жить. И в этом нет противоречия. Ведь я не жил вовсе. Изуверы вырвали меня из детства, ввергнули в этот непереживаемый кошмар. Но столь вероломно отторгнутое от того не перестает быть необходимым. Иной раз я рвался доказать себе, что я есть, что могу достичь чего-то. Но всякое столкновение с нормальной жизнью приводило к осознанию сокрушительной безнадёжности. Со всеохватывающим ужасом ощущал я отсуствие в себе жизненной силы, реакциоспособности. И тогда меня вновь несло вон со света. Однажды обратился с просьбой достать мне яд к одному негодяю. Он обещал и привёл меня прямо в психловушку. Я конечно видел всё заранее, но не мог резко развернуться и уйти. Абсолютно повергнутая моя реакция не позволила это сделать. Я шёл к злорадствующим садистам, как кролик идёт в пасть змее. Совершенно раздавленый я существовал в полной беспомощности. Меня растёрли по жизни. Все усилия обращались в прах. Всё происходило против моей воли. Терпел неимоверные истязания. Жил потому, что не мог умереть! И чья-то движимая садистским злорадством рука сквернила в сатанинском протоколе, называемом "история болезни": «Ведет себя спокойно. Работает, учится. Вылечили.» В какой еще мистерии ужасов описано такое?! Но действительность превзошла пределы изуверской фантазии. И кошмар этот сотворён посредством адовой мясорубки, называемой "психиатрическим излечением". |
dfghdjkgfdggg
|
Расуль Ягудин. Балет для сумасшедших
"А он зверел, входил в экстаз…" Владимир Высоцкий В Мурманской областной психиатрической больнице медперсонал заставляет детей целовать и массировать им ноги! Под угрозой так называемой электросудорожной терапии (в просторечии «электрошок» - легендарный оскароносный фильм «Полёт над гнездом кукушки» смотрели?), каковая угроза немедленно приводится в исполнение, если какой-нибудь малыш спятил настолько, что отказывается целовать и массировать санитару ноги. А ещё в Мурманской областной психиатрической больнице пациентов любого (кроме старенького, разумеется) возраста насилуют как хотят. А почему нет, если, например, мужской персонал психушек имеет доступ к женскому составу пациентов… и наоборот, господа граждане России, и наоборот – непонятно, кстати, как это соотносится с правилами пенитенциарных учреждений, почему на женских зонах даже вертухаи все женщины, а в женских отделениях дурдомов всем, как в гаремах, заправляют мужики, причём, далекооо не менталитета Ростроповича? Ну а уж о том, что в Мурманской областной психиатрической больнице пациентов матерят, избивают, глушат психотропными препаратами, разрушительно действующими на личность и интеллект, а также привязывают голыми (а иногда обмотанными мокрой простынёй) к кроватям и оставляют в таком виде подхватывать воспаление лёгких и подыхать, как собакам (что на юридическом языке, вообще-то, именуется «убийством с эвентуальным умыслом»), смешно даже упоминать – это уже для нашей дорогой, горячо любимой демократической России полнейшая рутина, как например полнейшей рутиной для империи Чингис-хана была казнь в форме ломания позвоночника – берёшь гражданина и прижимаешь ему пятки к затылку, щёлк. Оно, конечно, медперсонал Мурманской областной психиатрической больнице может на мою статью жутко обидеться по причине наличия присутствия в ней того, что я все вышеперечисленные факты изложил лишь со слов самих пациентов Мурманской областной психиатрической больницы, ныне обширно опубликованных по всему Рунету, и будут правы в той части,... http://rulit.org/read/823 |
Расуль Ягудин. Россия номер 6. Психиатры в законе
В демократической России счастливое (для начальства) событие - в одном из районов Республики Башкортостан открыт психиатрический концлагерь. Сам глубокомногоуважаемый премьер Байдавлетов освятил сие народное гуляние своим сиятельным присутствием. Назвали концлагерь “санаторием”. Красивое, блин, название. Навевает воспоминания о пальмах, пляжах и съемных девочках в ближайшем кабаке. Но здесь всего этого нет. Есть замки, есть пыточные приспособления и инструменты. И есть вопрос: для чего кичащейся своей пародией на демократизм стране понадобился ещё один огромный психиатрический концлагерь, каковых в России и без того бессчётное количество? Риторический вопрос. Для чего-то понадобился. Раз открыли. Чертовы ублюдки. Открыли-таки. Мне не хотелось верить до последнего дня. Но дракон растет. Ему требуются новые территории и, конечно, новые жертвы. Концлагерь готов. Теперь его надо заполнить (не может же он простаивать). Одними личными врагами и политическими противниками сиятельных лиц его не укомплектовать. Где же будет добываться новая плоть для кормления дракона? Где-где! В городах и селах, где же еще? Среди нас с вами. Тем более, что психиатрическая мысль не стоит на месте. Сейчас, например, склонность к писанию стихов официальная психиатрическая наука считает симптомом тяжелейшего психического заболевания. (Психом был Пушкин, мать его. Полнейшим психом.)... Так что скоро не останется у человечества ни поэтов, ни философов, ни литературных героев, ни просто чистоплотных людей. Всех рассуют по “санаториям”. Всех, чей духовный мир не вмещается в горизонты могильных червей в белых халатах... И еще нюансик - в уже упомянутом мною “законе” имеется пункт о независимости психиатра. А это означает, что любой кретин в белом халате может заявить: “А я считаю его психически больным и социально опасным”, - и этого достаточно, чтобы человека не стало. Господи боже! По этому “закону” можно сгноить в дурдоме человека, который НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ! Просто на основании плохого настроения или каприза горстки врачей-убийц. Депутатов, принявших этот “закон”, в дальнейшем расстреляли из танков. Ни по одному не попали. А жаль. http://saps.ex6.ru/index.php?option=com ... &Itemid=16 |
Расуль Ягудин. Курс лечения убийство. Не спрашивай по ком звенит колокол. Он звенит по тебе.
Убийство. Сколько страшной леденящей силы, словно во взгляде кобры, заключается в этом слове. Каким ужасом и мраком заволакивает человеческую душу при одном лишь звучании этого слова. Мы слышим слово "убийство" - и окружающий мир словно смещается, ломая плоскости и искажая перспективы, превращая привычную тёплую землю в жуткую чёрную дыру посреди беспощадного неживого космоса, обжигающего сердце своим ледяным дыханием, искалывающего мозг пронзительными жёсткими иглами чужих равнодушных звёзд. Даже убийство на войне, даже убийство в честном бою, даже убийство, совершённое убийцей, за которым после, как ни крути, а всё-таки начнётся охота, даже убийство убийцы, стократно заслужившего свою судьбу, любое убийство вызывает в нас, людях, ужас и отвращение. Но сегодня пойдёт речь не об убийстве на войне, не об убийстве в честном бою, не об убийстве, совершённом убийцей, за которым после, как ни крути, а всё-таки начнётся охота, не об убийстве убийцы, стократно заслужившем свою судьбу: Сегдодня мы вспомним об обычном молодом человеке, которого когда-то, когда он был жив, звали Тимур Рифович Галеев, и которого убили официальные лица, официальные государственные служащие Российской Федерации, той самой Российской Федерации, что сейчас под чутким руководством некоего бывшего писателя Толяна Приставкина, верещит на весь мир об отмене смертной казни, - сотрудники 21-го отделения Башкирской республиканской психиатрической больницы, именной той, на Владивостокской в Уфе, до которой от Дома печати - тридцать минут ходьбы пешком. Вернее, нет - не будем уподобляться убийцам-госслужащим в белых халатах, мы не должны передёргивать факты в угоду готовому приговору или диагнозу, нам следует строго следовать действительному ходу событий - Тимура в Уфе на Владивостокской добили. А убивать - убивать преднамеренно, методично, хладнокровно и беспощадно его начали ещё в психушках в его родном городе Ишимбае, затем продолжили в самых разных местах, включая психушки в Москве, Ново-Александровке и Благовещенске. Его впервые взяли, когда ему было лет двенадцать - за что? хрен его знает, подрался, наверное, пацан, может, и не один раз, какая разница, что бы он ни сделал, смерти своей, да ещё такой, изуверской и методичной, растянувшейся на восемь лет, он не заслужил... В принципе, я знаю людей, которые и в психушках устраивались не хило. А чего - кормят, поят, моют, обстирывают, работать не заставляют, и всё, что требуют взамен - быть хорошим и послушным. Мне, к примеру знаком некий гражданин, который, убив человека, попал в психушку, а через полгода я его случайно встретил на улице Ленина, была прекрасная солнечная весення погода и мы даже прогулялись пару кварталов вместе, болтая о том о сём. В психушке ведь, в принципе, как и везде, главное - вовремя подставить зад, особенно в наши печальные времена, когда не пожелавшего встать раком размазывают в пыль, так что психушка - эдакая маленькая модель общества, где всё - как у больших, где есть свои хозяева, свои кумы, свои шестёрки, свои рабы. И где тоже периодически и неизбежно появляются свои мученики - люди, погибающие в борьбе за человеческое достоинство и свободу, погибающие в борьбе, даже зная, что борьба безнадёжна. Его сестрёнка уже выросла и стала студенткой-первокурсницей в Уфе, когда их родителям в Ишимбай официально сообщили, что Тимур якобы подхватил туберкулёз у себя в Благовещенском дурильнике. Правда, в то время врачи ещё не решили под каким соусом: то бишь, пардон, диагнозом Тимура убить, и на всякий случай стали намекать что-то насчёт возможности опухоли где-то там в мозгу. Родители были далеко, в Ишимбае. Естественно, печальная необходимость навестить брата в дурдоме легла на несовершеннолетние плечи его сестрёнки. Благовещенск - не близко, если идти пешком, особенно в мрачную хмурую погоду декабря 1999-го года, перед самым Happy New Year. К счастью, возле неё в нужный момент оказался некий Друг-С-Машиной, он её и повёз. Искать брата. Это оказалось делом непростым. В регистратуре какая-то откормленная тварь в белом халате с неописуемо похабным выражением лица на блудливой харе, всем своим видом выказывая пренебрежение, нарочито медленными издевательскими движениями начала листать какие-то бумажки. (Интересно, к чему был весь этот цирк? - может, она надеялась, что её попросят действовать побыстрее, и тогда она сможет быстренько вызвать санитаров, записать "возбуждена", упаковать девочку в психушку и таким образом избавить себя от необходимости рыться в бумажках?) Наконец, вроде бы нашла. Оказалось, что Тимур Галеев вообще не здесь, а: в Ново-Александровке, его туда, оказывается, перевели, что для всего мира было полнейшей новостью - оказывается, пациентов дурдомов перекидывают туда-сюда беспрестанно, при этом никого даже не информируя, так что в один прекрасный день человека можно вообще не найти - исчез, мол, как в воду канул, у нас, дескать, нет, а где? - ищите, хе-хе!!! Однако в этот раз нашли, ладно. И Друг-С-Машиной повёз девочку туда, в Ново-Александровку. Теперь Тимура начали искать там. Нашли, как будто. И привели: совершенно постороннего человека. Объяснили это господа врачи и санитары так: "У нас Галеевых много". Прелестно. Похоже на кучу детских игрушек, где нужную игрушку не сразу и найдёшь. По причине полного беспорядка. Поехали обратно, в Благовещенск - если бы не Друг-С-Машиной, таскаться на десятки километров при крайне скудном в тех местах обеспечении населения общественным транспортом было бы настоящей пыткой, интересно, родственники пациентов, не имеющие возможность обратиться к Другу-С-Машиной, так и бродят меж городами и психушками, где разжиревшие "слуги Гиппократа" небрежно перепинывают их из дурдома в дурдом. В Благовещенске за время их отсутствия ничего не изменилось - всё так же воняло какой-то мерзостью и всё та же откормленная тварь в белом халате всё с тем же неописуемо похабным выражением лица на блудливой харе, всё так же всем своим видом выказывая пренебрежение, всё теми же нарочито издевательскими движениями продолжала своё служение Российскому госудраству. Тимур же Галеев, как в конце концов выяснилось, уже был на последнем рубеже - в 21-м отделении БРПБ - как зайдёшь налево наискосок через территорию - здание, напоминающее нечто среднее между современным хлевом и пыточными казематами времён Екатерины Второй. Это и есть 21-е отделение - место, откуда Тимур Галеев уже не вышел живым. Тем временем Друг-С-Машиной, потрясённый и ошеломлённый всем увиденным, завёз девочку в супермаркет и мрачно сказал: "Покупай всё, что хочешь, я заплачу". Она мне потом говорила, с трудом удерживая слёзы: "Я ведь в тот момент ещё не знала, что меня ждёт, я думала, что иду в обычную больницу, куда нужно принести что-нибудь вкусненькое - вот и накупила - всякие дурацкие чипсы, фрукты, сладости:". Когда она, наконец, увидела брата, сцена воспоследовала настолько страшная, что её невозможно описать иначе как в предельно эмоциональной стилистике какого-нибудь французского романтизма - Тимур, увидев сестру, протянул к ней руки и душераздирающе закричал: "Мариночка!!! о боже!!! ты пришла!!! я знал, что ты придёшь!!! господи, я знал, что ты меня не бросишь!!!, я ждал, ждал, ждал, ждал!!!" Он бросился к ней и, уткнувшись ей в плечо, разразился рыданиями. "Боже мой, - продолжала девочка свой рассказ, - раньше он был вполне крепким рослым молодым человеком - в тот раз же в комнату вошёл страшно измождённый, исхудавший, трясущийся то ли от холода в своей белой рубашонке, то ли от слабости и голода маленький человек. Он набросился на принесённые мной дурацкие покупки и начал судоржно запихивать их в рот, давясь и спеша, словно боясь, что их у него отнимут, чипсы падали на пол, и Тимур, бросившись на колени, торопливо подбирал их с пола и ел, апельсины он пытался съесть вместе с кожурой, так что мне пришлось их вырывать и чистить: я никогда бы не подумала, что увижу нечто подобное в своей жизни:" На его запястьях были страшные глубокие шрамы и синяки от верёвок: как будто: Как будто его распинали на кресте. Потом его силой оторвали от сестры и уводили обратно в темноту, и он кричал, пока она могла его слышать: "Марина!!! Забери меня отсюда!!! Не оставляй меня здесь, не оставляй!!!" К следующему визиту Марины он, старший брат, постарался взять себя в руки и не причинять маленькой сестрёнке излишних страданий - ей незачем было знать заранее, как мало ему оставалось жить. Поэтому следующая встреча прошла спокойней - и был, в принципе, ни к чему лоснящийся откормленный санитар, возвышавшийся за спиной и бдящий, чтобы Тимур не сболтнул лишнего. Тимур вновь был в своей тоненькой больничной рубашке и он снова мёрз. "Где же те вещи, что я приносила в прошлый раз?" - спросила сестра. И Тимур ответил: "Их отобрали у меня. Избили и отобрали." И тогда несовершеннолетняя девочка нашла в себе силы поднять взор и вглянуть санитару прямо в глаза, как взрослая, жёстко и прямо. Санитар, которому выдалась в жизни нелёгкая доля пытаться сломать Тимура, о галеевском характере уже весьма не понаслышке знал, так что он отвёл глаза и, глядя на Тимура, с идиотским ржанием выдал: "Дык, Тимур, ты же сам вёл себя плохо, вот и пришлось отобрать, гы-гы-гы." Вот так. Такое наказание, кроме всего прочего, существует в Башкирской республиканской психиатрической больнице - если пациент себя плохо ведёт, - например, не хочет добровольно подставлять задницу под сульфазин (серный укол. Р.Я.), - у него отбирают все личные вещи и пищу, оставляя умирать от голода, холода и туберкулёза. При этом изуверский сульфазиновый укол ему всё равно делают. Насильно. После тирады санитара девочке пришлось сказать: "Тимур, если ты будешь себя плохо вести, я больше не приду." Тимур был неглупый парень, он, разумеется, понял, что хотела сказать ему сестра - чтобы он прогнулся, чтобы он сдался, чтобы научился кланяться палачам, господи, все же так живут, вся страна такая, весь мир, уступи им, Тимур, будь послушными, тогда тебя, может быть, пощадят. Тимур понял. Но не смог. Он лишь сказал, уходя: "Я хочу, чтобы все знали - меня здесь бьют и у меня здесь всё отбирают". Когда-то, так же осторожно, столь же тщательно подбирая слова, нечто подобное Понтий Пилат говорил Иисусу. Иисус тоже понял. И тоже не смог. Хотя тоже плакал и молил господа, чтобы минула его чаша сия. Девочка, разумеется не собиралась бросать Тимура в беде, она была намерена приходить ещё, но так получилось, что она не смогла навестить брата достаточно скоро. Когда она, наконец, пришла в следующий раз, уже было - всё. Тимур уже стоял у грани, за которой открывался ослепительный свет , он уже покидал своё полное страданий земное прошлое. Говорить и плакать он уже не мог, так что теперь не было ни слёз, ни жалоб. Есть он уже тоже не мог, и сестра осторожно и нежно кормила его с ложечки, как когда-то, много-много лет назад он, старший братик, кормил с ложечки её, свою любимую маленькую сестрёнку: когда-то: много-много-много-много лет назад: в другом, безвозвратно потерянном, прекрасном, солнечном забытом мире, когда перед ними открывалась целая, огромная, дарованная господом жизнь: И тут мать решила его забрать. Потрясённая рассказом дочери, столь сильно отличавшимся от сладких песенок писхиатров, она решила попытаться его спасти, вытащить, вывезти в деревню, в тишину и покой, на парное молоко. И теперь уже все обычные ухищрения врачей не оказывали на неё никакого воздействия, всё это дерьмо типа: "он психически болен", "мы хотим вам помочь", "вам следует спасать ту семью, которая осталась" (как тооооооооненько сформулирована эта угроза, ага. Р.Я.), "у вас есть ещё ребёнок, подумайте о нём", "как бы ни было тяжело, откажитесь от сына - он не сможет жить среди людей": Она внимательно и терпеливо выслушала весь этот доброжелательный бред, вываленный перед ней всеми этими вежливыми, обходительными, обаятельными, внимательными, культурными, глубоча-а-а-а-а-ашим образом интеллигентными государственными служащими в белых халатах и сказала в ответ лишь одно: "Летом я его заберу". Это был вновь галеевский характер, психиатры его узнали, и поняли - теперь им надлежало действовать быстро, всю же галеевскую породу невозможно было угробить в психушке, они с одним Тимуром-то провозились безрезультатно восемь лет. Да, теперь врачам надлежало действовать быстро, и они стали спешить, и они: успели, когда счёт уже пошёл на часы. Мать собиралась его забрать, как только установится летняя погода, психиатры спешили, спешили, спешили, убивали, убивали, и убивали его, а он всё держался, он всё оставался в живых. Казалось, Тимур еле жив, он плачет, он слаб - ещё чуть-чуть, ещё одно усилие, и он наконец-то сдохнет, этот проклятый, упрямый, неумирающий, словно внезапно обретший бессмертие, словно внезапно ставший неуязвимым, как грозный ангел мщения, этот хренов, этот чёртов Галеев Тимур. А он, прямо по Морису Дрюону,"плакал, но не умирал", он сопротивлялся, сопротивлялся, сопротивлялся, сопротивлялся: Мать собиралась забрать его летом 2000-го года. Он умер в мае, не дожив до лета нескольких дней. Заведующий отделением в этот момент (какая удача!) оказался в отпуске. В очередном. Будь я на его месте, я постарался бы обеспечить себе алиби именно так - уйдя в отпуск. В очередной - это очень важно, чтобы алиби было более надёжным. Дождаться, когда он умрёт сам, врачам так т не удалось. Так что вернуть его родителям им пришлось со вскрытой черепной коробкой, насквозь пропиленной пилой. Они объяснили, что было, дескать, вскрытие, чтобы проверить, нет ли опухоли. (Помните, сообщив о тубрекулёзе, на всякий случай, намекнули и насчёт опухоли? - вот и пригодилось - всегда надо иметь запасной вариант.) Насчёт вскрытия не знаю, но шрамы такого рода на голове остаются вообще-то после так называемой префронтальной лоботомии - пересечения нервных волокон в лобной доле головного мозга- сугубо психиатрическая операция, во всех остальных сферах медицины негласно считающаяся изуверской и бессмысленной, и, главное, чрезвычайно удобной, чтобы пациент случайно сдох. Десяткам людей была рассказана эта история. В убийстве не усомнился никто, только версии выдвигались разные, самая мягкая версия, кстати, была высказана мамой Тимура - дескать, избили его так, что покалечили, скрыть это было уже невозможно, вот и грохнули окончательно, чтобы замести следы. Я не очень верю в такой вариант, мне больше кажется правдоподобным другое - над ним, вероятно, производились какие-то незаконные эксперименты, которые, разумеется, окончились полным крахом, но бесследно не прошли, всё могло открыться, вот и: - чтобы тоже замести следы. Есть версия ещё круче - у Тимура, когда-то молодого и здорового парня, украли на продажу какие-то внутренние органы, ну и: - чтобы опять замести следы, причём, эта версия при всей своей жуткости косвенно подтверждается тем физическим состоянием, в котором Тимур находился незадолго до смерти - помните? он уже не мог даже есть. Фантастично? Не очень. Зато по-настоящему фантастической выглядит официальная версия, предлагаемая врачами - дескать, находясь в медицинском учреждении, молодой человек сгорел от чахотки дотла за несколько месяцев, господи, даже в тюрьмах и на зонах туберкулёзники живут годами. Насчёт опухоли, кстати, по словам Марины, в медицинском заключении нет ни слова - слишком уж явная была бы лапша, зато там есть что-то вроде "усиления психических процессов", хе-хе-хе. Оставим в стороне то, что любой психиатрический диагноз вообще, в принципе, всегда субъективен, что любое психическое заболевание вообще, в принципе, никогда не факт, упомянем лишь азбучную психиатрическую истину - от психических заболеваний как таковых ещё никто не умирал, люди умирают от посторонних причин, возникших в связи с психическим заболеванием - например, от неспособности себя прокормить или в результате акции суицида, или - голым и спящим гуляя по крыше в лунную ночь и - сорвавшись с крыши вниз: Даже кататоники умирают не от кататонии, а от пролежней и отсутствия должного ухода. Психика - это ведь не орган, психика не может простудиться или воспалиться, она не пальпируется, не рентгеноскопируется и не экстрагируется, её невозможно хиругически удалить и унести, психики, как субстанции физической просто нет, и убить она не может. Даже если писхическое заболевание развивается как результат чисто физического заболевания (например, при опухоли мозга), умирает-то человек от опухоли мозга, а не от связанного с этой опухолью бзика. Даже больной зуб может убить своего хозяина, а психика сама по себе - нет. Так при чём тут "усиление психических процессов" в посмертном медицинском умозаключении? Уж не для красного ли словца, чтобы показать, какие они там, в психушке, все умные? Или, может, - чтобы напустить туману? Зачем??? Не говоря уж о том, что официально считается, что Тимура в психушках на протяжении восьми лет вроде как бы "лечили", а тут на тебе - усиление, понимаешь, психических процессов, - выходит, в результате восьмилетнего лечения человеку только хуже стало, да настолько хуже, что он прямо от психического заболевания сдох - вот так лечение, мать вашу так! И это тоже косвенное доказательство факта убийства - врачам было важно не засветиться в качестве убийц, а признание в собственной профессиональной некомпетентности при таком раскладе - весьма небольшая жертва с их стороны. Тем временем история продолжалась. Во-первых, мама Тимура поинтересовалась, а куда, на хрен, подевалась пенсия по третьей группе инвалидности, которую Тимуру должны были выплачивать все эти годы. За этот вопрос ретиво взялась некая Валентина Андреевна Шабалина, которая сказала, хе-хе-хе, что она главврач. Да неужели? Это - что, по Высоцкому: "Вот - главврачиха, женщина, пусть тихо, но - помешана"? А я почему-то всегда думал, что главврачом этой самой печально знаменитой БРПБ, которую без всяких натяжек можно назвать самым страшным местом в Уфе, а, может, и во всей Башкирии, и заодно главным психиатром Республики Башкортостан является некий гражданин Валинуров Р.Г., занявший данный пост десяток лет назад, после того как бывшего главврача Пурика (так, по-моему, пишется это фамилиё) мой учитель и коллега, опытнейший журналист Витя Шмаков сумел сломать в Верховном Суде Республики Башкортостан, после чего вся психиатрическая династия Пуриков, наворотившая в Уфе чрезмерных делов, в полном составе отвалила в Белебей (бедные белебейчайники) с прозрачной целью наворотить делов там. Так вот ента самая, хе-хе, "главврачиха-женщина" Валентина Андреевна Шабалина произнесла совершенно удивительную фразу, достойную того, чтобы быть навечно записанной в каких-нибудь психиатрических скрижалях: "Я попробую договориться, чтобы вам выплатили, потому что вы такая интеллигентная женщина". А если бы договориться не удалось? А если бы мама Тимура была менее интеллигентной женщиной? Они там что, в психушке, распоряжаются пенсиями как хотят? - захотят -выплатят, а захотят - пропьют, что ли? Во-вторых, на сцене появился некий чрезвычайно обаятельный Константин Шаркаевич, который: тоже главврач. Это, кстати, достаточно обычная в психушках практика - когда измученный пациент требует адвоката, прокурора, следователя или главврача, местная докторня наряжает кого-либо из своих и подводит ряженого к человеку. Ряженый внимательно выслушивает все жалобы и затем в истории болезни пишут что-нибудь типа "усиление психических процессов: считает, что его бьют:считает, что у него всё отбирают: полагает, что хавка плохая:думает, что он голоден: галлюцинирует, считая, что ему холодно в замечательной больничной рубашке : показано: электрошоковая терапия, сульфазинотерапия, ледяные ванны, вязать, бить, подвешивать на дыбу, показана префронтальная лоботомия, показано - убийство, показано - распять на кресте!" Раньше такая методика использовалась только в отношении пациентов, чтобы всякие там психи не беспокоили его сиятельство господина главврача, но теперь, как видим, психиатры проявляют творческий подход и заряжают ту же самую лабуду в отношении кого угодно, недалёк, я думаю, тот день, когда и журналистам, и прокурорам будут предъявлять санитара или дворника под видом главврача или другого прокурора. Так вот ентот самый "главврач" Константин Шаркаевич на сестру Тимура вроде как бы положил глаз. Предложил ей встретиться, провести вместе вечерок: ну и: так далее. Они встретились и, гм, провели вместе вечерок. Я спросил Марину: "Как ты думаешь, зачем он с тобой, гм, провёл вечерок?" И она ответила: "Я красивая девушка, он, наверное, хотел со мной переспать". Хмм-да, это, конечно, была бы чрезвычайно изысканная гнусность - убив брата, трахнуть его сестру, тем более что несчастный, подавленный горем ребёнок не мог не купиться на обходительные манеры седовласого"главврача", всем своим видом выражавшего сострадание и сочувствие, но я всё-таки думаю, что Марина, как всякая красивая девушка, склонна к некоторому бреду величия, изрядно переоценивая свою неотразимость. Вряд ли Константину Шаркаевичу она была нужна, у него в дурдоме хватает девочек уже готовеньких - привязанных к кроватям, да не привязанные тоже ради смягчения режима или иллюзорной надежды на освобождение не отказываются подставить врачишке любую полость своих, скажем, организмов: Я думаю, дело было в другом - Константину Шаркаевичу необходимо было удостовериться, что по факту убийства Тимура Галеева у него в дальнейшем не будет проблем, что сестра Тимура и мама Тимура никуда не заявят. Но проблем у них не возникло. Ни мама, ни, что особенно печально, сестра Тимура не потребовали расследования и независимой патологоанатомической экспертизы - и это главная причина, почему я здесь стараюсь как можно реже упоминать имя сестры Тимура Галеева, она просто не заслужила, она пока что в отличие от своего брата ничего не сделала в жизни, она даже не погибла в войне, и лучшее, что можно о ней сказать, так это то, что она - сестра Тимура. Сестра солдата, за всех нас погибшего на войне. Однако срок давности ещё не прошёл. Так не пора ли? Не пришло ли время государственным служащим, убившим человека именем Российского государства, ответить хотя бы за этот непреложный факт. Они, конечно же, будут отпираться до конца, они будут объяснять, втолковывать, ссылаться на врачебную тайну, вворачивать непонятные слова и поражать латынью, они будут мудрстовать лукаво, залезать в дебри, мутить воду и наводить тень на плетень, настойчиво занавешивая нам уши своей безграмотной галиматьёй наподобие "усиления психических процессов". А когда их припрут к стене, они будут каяться, валить всё друг на друга, валить всё на свою неопытность и ссылаться на свою некомпетентность, на трагическую случайность, на преступную халатность, на недосмотр. И, возможно, непосредственно по обвинению в убийстве их так не удастся привлечь. Но никакие ухищренияи и никакие психические технологии уже не помогут им устранить из мира, из реальности, из окружающей нас объективности, как минимум, один упрямый, железный, непреложный, неустранимый, неумолимый факт - факт, что они забрали человека живым, а вернули обратно - мёртвым! С пропиленной насквозь головой. |
dfhfasdgsdfff
|
|
dfjfgfjsdfff
|
Владимир Высоцкий.
"Жизнь без сна" Отрывки. ... А сегодня мне нянечка сказала: "Красавчика ты нашего" и ещё – что я стал дисциплинированнее самых тихих (помешанных). Хорошо это или плохо? To be or not to be – вот в чем вопрос. Пишу латынью, потому что английского не знаю, да и не стремился никогда, ведь не на нём разговаривал Ленин, а только Вальтер Скотт и Дарвин, а он был за обезьян. В 3 ч(аса) 30 мин(ут) ночи моложавый идиот тихонько сунул мне в бок локтем и сообщил, что трамваи уже не ходят, и последний, 47-й, прошёл 2 часа назад, видимо, развозя кондукторов, работников парка и случайных прохожих. "Последний троллейбус, по улицам мчи!" – и т(ак) д(алее). Эх, всё-таки замечательная эта штука – жизнь!.. Докто, я не хочу этого лекарства, от него бывает импотенция! Нет, бывает, нет, бывает, да бывает же, чёрт возьми! Ну ладно, в последний раз! Ну зачем опять! Прошу же – в руку! Вчера мне снилась кто-то средняя между Бриджит Бардо и Ив Монтаном. Это, наверное, началась нимфомания. Говорят, что Бриджит не живет со своим мужем, потому что не хочет. Грандиозно, у них всё-таки: не хочет, и всё! И не живёт! А здесь – попробуй! Нет, и думать нечего! Выйду отсюда – заставят. Они всё могут заставить. Изверги! Немцы в концлагерях, убийцы в белых халатах, эскулапы, лепилы! Гиппократы, и всё! Ах, если бы не судьбы мира! Если бы не это! Если бы!.. Шестым чувством своим, всем существом, всем данным Богом Господом нашим разумом уверен я, что нормален. Но увы – убедить в этом невозможно, да и стоит ли?! И сказал Господь: "Да восчешутся руки мои, да возложатся на рёбра твои, и сокрушу я их". Так и с недугом будет моим! – мне врач обещал, что к четвергу так и будет. Все пророки – и Иоанн, и Исаак, и Соломон, и Моисей, и ещё кто-то – правы только в одном, что жил Господь, распнули его, воскрес, он и ныне здравствует, царство ему небесное. А всё другое, насчёт возлюбления ближнего, подставления щёк под удары оных, а так же "не забижай", "не смотри", "не слушай", "не дыши, когда не просят", и прочая чушь, – всё это добавили из устного народного творчества. Да, вот ещё: "Не убий". Это правильно. Не надо убивать. Убивать жалко, да и не за что! ... Да! Да! Благодарю! Я и буду голодать на здоровье. Читали историю КПСС (нет, старую)? Там многие голодали и, заметьте, с успехом. А один доголодался до самых высоких постов и говорил с грузинским акцентом. Он уже, правда, умер, и тут только выяснилось, что голодовки были напрасны. Но ведь это через 40 почти лет. Ничего, лучше жить 40 лет на коне, чем без щита. Я лучше поживу, а потом, уже после смерти, пускай говорят: вон он-де голодал и поэтому умер. Пусть говорят, хоть и в сумасшедшем доме. Мне хватит этих 40. ... Каждый человек может делать то, что хочет и не хочет его начальник. Есть такой закон. А если начальника нет, то и закона нет, и человека, следовательно, тоже, – ничего нет. Ничего нет. Есть дома, окна, машины, а больше ничего. Нуль. Один всемирный нуль, как бублик, который никто не съест, потому что он не бублик вовсе, а нуль. Нуль. Хватит, так нельзя. Врач запретил мыслить такими громадными категориями. Можно сойти с ума и... тогда прощай: гололёд, метро и пивные, тогда всё время – это одно: психи, врачи, телевизор и много завтраков, обедов и ужинов, то есть Вселенная. Сгинь! Сгинь! Сгинь, нечистая сила! Нечистая сила – это грязный Жаботинский. Есть такое сравнение. Сгинь, грязный Жаботинский. ... Доктор! Я не могу спать, а ведь вы приказали, вы и лекарства-то мне колете эти самые, чтобы я спал, а от них импотенция. Да, да, не убеждайте меня, мне сказал алкоголик, а он-то знает; и сам, в конце-концов, читал в медицинском справочнике. Доктор, отпустите меня с Богом! Что я вам сделал такого хорошего, что вам жаль со мной расставаться? Я и петь-то не умею, без слуха я, и исколот я весь иглами и сомнениями! Отойдите, молю как о последней милости. Нельзя мне остаться импотентом, меня из дома тёща выгонит, и жена забьёт до смерти. А? Ну ладно! Последний раз, самый последний. Опять вы не в руку! Это, в конце концов, свинство. А сестры – они милосердия, а не свинства! О! Боги! Боги! Зачем вы живете на Олимпе, чёрт вас подери в прямом смысле этого слова. ... Почему вы никогда не отвечаете мне? Что я, не человек, что ли! Молчите? Ну, молчите, молчите! Многие молчали, но ради подвига, так сказать, за идею! Слышали? – Камо, например, или масса партизан, а вы из хамства прирождённого, и не из чистого, а из грязного хамства. Хам на хаме в вас! Загордились? Ничего, и вас повесит кто-нибудь на могильной плите в виде фотографии. ... Сегодня произошел возмутительный случай, который потряс меня с фундамента до основания, подобно Ашхабадскому землетрясению в 49 году и Ташкентскому в 66-67 годах. Один выздоравливающий больной написал главному врачу заявление. Вот его текст. Привожу дословно и построчно: "Я, нижеподписавшийся, Соловейчик Самуил Яковлевич, армянин по национальности, а если хотите – и не армянин, возраста – 43-х лет, 12 из которых я отдал Вам, уважаемый друг, – торжественно и в присутствии понятых заявляю, что: 1) Давление мое колеблется всегда в одних и тех же пределах – 1230... 1240 км2/сек; 2) пульс мой – 3-3,5 порсек в час; 3) РОЭ – 12 мегагерц в раунд; 4) моча – всегда фиолетовая; 5) претензий нет. В связи со всем вышенаписанным, считаю себя наконец здоровым и абсолютно, Вы слышите, абсолютно нормальным. Прошу отпустить меня на поруки моих домочадцев, выписанных вами вчера из этой же больницы (Вы ведь ни разу не дали нам увидеться), и горячо любимых мною, надеюсь – взаимно. Хватит, наиздевались, проклятые! С любовью и уважением к вам И. Солов". Если бы вы знали, что началось, когда это заявление стало достоянием "общественности". Алкоголики бросили домино, эту отвратительную игру. Один даже съел шестёрочный дупель, так что пришлось делать потом из картона. (Хоть бы он их все съел – и дупли и нет, – тогда не было бы этого стука), и, бросив всё, они начали хохотать над унитазами (в коридорах и палатах нам шуметь не дают), и те унитазы, в свою очередь, гулко усиливали этот дикий отвратительный смех. "Чума" не понимала, в чём дело, но тоже вскоре начала взвизгивать и бить себя по ляжкам, оставив обед, ложками. Началось нечто. Ну, конечно же, понятно: Не "км2", а просто "километров", и что "парсек" пишется через "а", но нельзя же из-за двух-трёх неточностей в орфографии так насмехаться над человеком. Это же человек, а не какой-нибудь деятель профсоюза в США, который обуржуазился до неузнаваемости. Все мы знаем его как тихого, ненавязчивого больного. Он никогда ни о чём не просил, его не было слышно, он был немой и даже сам себе ставил клизму. И такого человека накануне выздоровления так обхамить! Я сам помогал ему писать записку. Я даже сам её писал, потому что Соловейчик давно лежит парализованный, и я горжусь этой своей скромной помощью умирающему уже человеку. Конечно же, он умрёт – Солов, после всего этого. Быдло, кодло, падло – вот они кто. Утопающий схватился за соломинку, а ему подсунули отполированный баобаб. А главврач? Что главврач? Он пожал плечами, порвал крик моей, то есть его, Соловейчика, души и ушел в первое отделение для буйных, будто там ему ничего не преподнесут. Я был там, там ему будет рецепт. Зачем, зачем я жил до сих пор? Чтобы убедиться в чёрствости и духовной ядовитости обслуживающего персонала моей родной психиатрической лечебницы. Завтра я повешусь, если оно будет, это завтра. Да! И всё! И всё тогда! Тогда уже, конечно, всё. |
dfhdfdjsdfdfg
|
Андрей Белый
И сижу под окном. Прижимаюсь к решетке, молясь. В голубом Все застыло, искрясь. И звучит из дали: "Я так близко от вас, "Мои бедные дети земли "В золотой, янтареющий, час". И под тусклым окном За решеткой тюрьмы Ей машу колпаком: "Скоро, скоро увидимся мы". С лучезарных крестов Нити золота тешат меня... Тот же грустно-задумчивый зов: "Объявись - зацелую тебя"... Полный радостных мук Утихает дурак. Тихо падает на пол из рук Сумасшедший колпак. |
dfhdfkdfdfd
|
Игорь Гирич 30 октября
(Посвящается всем замученным в дурдомах) У меня есть свобода и вода - Я могу назвать себя богатым. Захочу я пить - пойду попью. И не нужно мне проситься из палаты. 30 октября 2005 г. ________________________________________ Молитва Стон звучит, но он не слышен - он далеко. Мясникам контроль не нужен. Нужен им кто? Стон не слышен. Их хозяин очень рад... ...Сатану теперь скрывает белый халат. Этих зданий не строят в городской черте. Стон не слышен. И довольны лекари те. Те, кого считают знатоками умов... Господи, избави мир от дурдомов! 6 июля 2005 г. ________________________________________ Здесь на крестах сейчас не распинают - Сейчас так неудобно убивать. Здесь хладнокровно в вену шприц вдвигают И оставляют сутки полежать. Я не хотел лежать - и привязали, Жгутом стянули руки, ноги, грудь. Гуманно били. Синяков не оставляли. Но не заставили они меня заснуть. Нет, я не умер. Так угодно было Богу. Спасибо, Господи, что муки мне послал. Ведь пытки указали мне дорогу. Прости, Отец, что не всегда я это понимал. А утром за решеткой солнце встало. А мне казалось - вечной будет ночь. А капли крови все впитало одеяло. Вот "врач". Привычно лжет: "Хочу тебе помочь". 1999 ________________________________________ Что в моей крови сейчас - не знаю. Но Христу не нужен этот шприц. И прошу я Бога, умоляю, Чтобы не было на свете психбольниц. Дьяволу нужны эти таблетки, Чтобы души наши усыпить. - Ты здоров? Ложись-ка на кушетку! Сатана пришел тебя лечить. Причаститься хочешь? Гад, разжуй таблетку! Трифтазин заменит вам вино! Нет просфоры! На-ка сигаретку! Мышцы снова сводит? Вроде не должно. Циклодола нет. Осталось лишь молиться, Чтобы Дьявол понял -Бог сильней его. Попытался я перекреститься - Дьявол тянет мышцы - нет, не получилось ничего. Бог ответил на мою молитву. Стало легче - я могу дышать. У тебя я, Дьявол, выиграл эту битву. Боже, как легко без "вязок" засыпать! Я уснул. Играют в карты санитары. Пусть приснятся мне ЕЁ глаза. Пусть приснится, что у Саши есть гитара. Пусть от счастья заблестит слеза. 1999 |
| Текущее время: 17:46. Часовой пояс GMT +4. |
Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2025, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot