*255. Уроки «Правого дела»
 

http://www.vedomosti.ru/opinion/news...roki_prohorova

Vedomosti.ru

16.09.2011, 00:27

Драматическая история с Михаилом Прохоровым, еще вчера утром бывшим лидером вроде бы патронируемой Кремлем партии, а сегодня являющимся беспартийным общественником с неясными перспективами, нуждается в осмыслении и извлечении уроков. Хотя бы для того, чтобы другие политики не попадались в ту же ловушку.

Урок первый. Бойтесь данайцев, дары приносящих. Если для данайцев превыше всего была Эллада, то для Кремля — «Единая Россия». Административный ресурс по определению не делится — надежды на то, что первоначальное благоволение президента чудом позволит партии получить 7,1%, были наивны. Оппозиция (или квазиоппозиция) в российской политической системе может существовать только в виде нишевых партий, т. е. не претендующих даже на периферийного избирателя «партии власти». Прохоров, стремясь улучшить изначально скромные партийные рейтинги, этот принцип нарушил, что и стало реальной причиной его изгнания.

Урок второй. Нельзя выиграть у казино. Попытка Прохорова вначале получить поддержку Кремля, а потом вести себя в качестве автономного игрока, оказалась обречена на провал. Разумеется, о полностью самостоятельной игре изначально не могло быть и речи: Прохоров понимал, что у партии есть масса ограничителей — нельзя критиковать первых лиц, сколько-нибудь сближаться с оранжевыми. Но на автономию владелец многомиллиардного состояния претендовал, не имея ядерного электората хотя бы в 5-6%. Это коммунисты могут торговаться с Кремлем, имея за спиной миллионы дисциплинированных избирателей и частично сохранившийся партийный аппарат.

Урок третий. Кадры решают все. Кстати, об аппарате. Прохоров сохранил ключевые позиции в нем за близкими к власти людьми, которые были лояльны ему, только пока это было в интересах Кремля. В то же время он перешерстил ряд региональных организаций, напугав имевшихся в наличии партийцев, ожидавших золотого дождя, а получивших отставку или угрозу оной. В решающий момент Прохоров не смог опереться на аппарат, а демонстративное увольнение Андрея Дунаева и иже с ним выглядело запоздалым и неэффективным шагом. О том, что лидер бессилен перед выступившим против него аппаратом, свидетельствуют не только советская (конфликты Сталин — Троцкий, Хрущев — Маленков) история, но и постсоветские реалии. Вспомним историю основателя Демпартии России Николая Травкина, которого выжили из партии при активном участии аппаратчиков (пресловутый Андрей Богданов тогда, кстати, был лидером молодежной парторганизации ДПР). К тому же в случае с Прохоровым аппарат опирался еще и на мощный внешний для партии ресурс.

Урок четвертый. Мы живем в информационном обществе. Обычно о политическом интернете сейчас говорят в контексте революций — то ли ушедших в историю цветных, то ли самоновейших арабских. Но сетевой ресурс можно эффективно использовать и с «другой стороны». В результате Прохоров столкнулся с мощным присутствием в сети его противников, которые активно продвигали идею о том, что весь конфликт носит игровой характер. В результате даже драматическое выступление Прохорова перед журналистами было воспринято многими как часть заранее разработанного сценария. Буквально через несколько часов всем все стало ясно, но в решающий момент Прохоров не смог в полной мере использовать остававшиеся у него возможности.

Урок пятый. Каждый за себя. История с Прохоровым не вызвала общественного сочувствия. Население не любит олигархов — даже к сидельцу Михаилу Ходорковскому отношение меняется весьма медленно. Лоялисты от Прохорова шарахнулись. Для реальной оппозиции он остался чужим. Привлечение артистов мало что изменит — они не являются «лидерами общественного мнения», которое разделяет культуру и политику. Поэтому, кстати, политические перспективы олигарха выглядят весьма туманными. В публичном пространстве высказываются самые разные оценки случившегося — от злорадства до изумления, — но практически нет сочувствия. Да и сам Прохоров, похоже, действует сейчас, исходя из сильных эмоций, а не из холодного рассудка. Например, его требование отставки Владислава Суркова последнему весьма выгодно — власть никак не может уволить «государева человека» по требованию олигарха. Возможно, что, поостыв, Прохоров уйдет из политики — тем более что нынешние думские выборы он пропускает, губернатором теперь избраться нельзя, участие в президентской кампании бесперспективно, а других реальных возможностей не видно.

И наконец, урок шестой. Архитектурный. Эффективное партийное строительство сверху, с помощью архитектурного принципа, в современных российских условиях возможно только в случае, если речь идет о «партии власти» (см. урок первый). К тому же если до выборов осталось полгода. Такая эластичная форма организации, как избирательные блоки, законодательством запрещена — повторить опыт СПС 1999-го или «Родины» 2003-го сейчас нельзя. История с Прохоровым еще раз подтвердила, что чудес с партийными проектами, изначально являющимися периферийными, обычно не происходит. А в современной управляемой партсистеме — тем более.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/opinion/news...#ixzz1Y5hplQQW

Содержание темы:
01 страница
#01. Алексей Макаркин. 249. Уроки «Правого дела»
#02. Тоталитарная пресса. А.Макаркин: «ЕдРо» устраивает консерватизм «а-ля Брежнев»
#03. Алексей Макаркин. Незаметные партии
#04. Алексей Макаркин. Опыт Манделы
#05. Алексей Макаркин. Итоги года. Многослойная Россия
#06. Алексей Макаркин. Итоги года. Время стагнации и иллюзий
#07. Алексей Макаркин. Шансы у радикальной реформы правительства невелики
#08. Алексей Макаркин. Праздник без эмоций
#09. Алексей Макаркин. Первый результативный протест за последние годы
#10. Алексей Макаркин. Казус Литвинович
02 страница
#11. Алексей Макаркин. Бесперспективный патриотизм
#12. Алексей Макаркин. "Главная интрига 2016 года – хватит ли экономического ресурса для проведения амбициозной внешней политики"
#13. Алексей Макаркин. Амбиции и амуниция
#14. Алексей Макаркин. Жириновский для Болотной
#15. Алексей Макаркин. Киргизия: революция или клановый бунт? 23 МАРТА 2005 г.
#16. Алексей Макаркин. Ватикан перед выбором
#17. Алексей Макаркин. Десять лет и три года
#18. Алексей Макаркин. Забавная история
#19. Алексей Макаркин. Жилищный бардак
#20. Алексей Макаркин. Панцерпапа
03 страница
#21.
04 страница
#31. Алексей Макаркин. Как нам понять венгров
01 страница
01 страница

А.Макаркин: «ЕдРо» устраивает консерватизм «а-ля Брежнев»
 

http://svpressa.ru/politic/article/47947/
Понедельник
19 сентября 2011 года 12:44 | Андрей Полунин
http://svpressa.ru/photo/47947.jpg

Элиты хотят сохранить статус-кво, который все сильнее не устраивает общество

Структуры «Единой России» создали в минувшие выходные новое общественное объединение – Общественный Социально-консервативный союз. Союз создан под патронажем Центра социально-консервативной политики (ЦСКП), который «Единая Россия» использует в качестве экспертно-дискуссионной площадки для трех своих внутрипартийных клубов — социально-консервативного («Гражданская инициатива»), либерально-консервативного («4 ноября») и государственно-патриотического.

Насколько новый «союз» общественный, понять сложно: в его руководство вошел координатор ЦСКП, замсекретаря президиума генсовета «ЕдРа» Юрий Шувалов. А первый замсекретаря президиума генсовета, глава думского комитета по труду и социальной политике Андрей Исаев возглавил координационный совет.

Как заявил господин Исаев, союз будет играть роль «экспертного сообщества, предлагающего решения, исходя из ценностных ориентиров социально-консервативной идеологии». Впрочем, пока проекта консервативной идеологической программы для «Единой России» участники нового союза не выработали. Первая состоявшаяся дискуссия касалась либерализма, главной альтернативой которому большинство ораторов называли «православные ценности». В итоге, как заявил Андрей Исаев, состоялся «разговор, который потом ляжет в основу идеологической программы». Правда, в программе, которую утвердит 24 сентября предвыборный съезд «ЕдРа», нет ни идеологического раздела, ни глав, которые касались бы политической системы. Впрочем, как подчеркнул господин Исаев, съездом «идеологическая работа в партии не ограничивается».

Что стоит за созданием Социально-консервативного союза, рассуждает первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин.

«СП»: – Алексей Владимирович, для чего «Единой России» потребовался еще и консервативный союз?

– Проблема в том, что в «Единой России» официальной идеологией является социальный консерватизм. Эта идеология появилась до кризиса. В тот момент общество устало от перемен, стало бояться изменений (кстати, это ощущение сохраняется и сейчас) – слово «реформы» стало в 1990-е ругательным. Отсюда – апелляция к консерватизму. Эта апелляция была поддержана большинством общества на рубеже 1990-х – 2000-х годов.

Но все меняется, и кризис поставил под вопрос привлекательность консервативного варианта, снова востребовал изменений. В итоге «Единая Россия» оказалась в достаточно сложном положении. С одной стороны, она хочет остаться на политической арене самым сильным игроком. С другой, – та идеология, которую партия продвигала, оказалась не востребованной.

«СП»: – Чего теперь хотят «единороссы»?

– Вероятно, есть желание прежнюю идеологию сохранить в какой-то форме, подчеркнуть приверженность ей. Но на выборы с ней идти очень проблематично: люди после кризиса стали немного другими. Их не устраивает тихая консервативная гавань, в которой они хотели найти прибежище после страшных реформ 1990-х. Стабильность, которая была достаточно высокой ценностью до кризиса, стала ассоциироваться с отрицательными понятиями. Кроме того, в обществе снизился оптимизм.

«СП»: – Это плохо вяжется с консерватизмом?

– На самом деле, консерватизм возможен только при наличие ясного представления, что будет завтра. До кризиса в отношении этого «завтра» был умеренный оптимизм. Это, конечно, не было эйфорией, как во времена горбачевской перестройки, но оптимизм был, причем основанный на реалиях нашего нефтяного благополучия: жизненный уровень постепенно улучшался. Сейчас оптимизм уходит, а ценность стабильности в условиях тревожности снижается.

И еще важный момент: консерватизм консерватизму рознь. Есть, например, консерватизм Рейгана - Тэтчер, который отвергается «Единой Россией». Есть консерватизм Людвига Эрхарда (отец «экономического чуда» послевоенной Германии, – «СП»), к которому «единороссы» относятся благожелательно. Но в данном случае, за словами «Единой России» о консерватизма, о роли православия, традиции, скрывается наш привычный, хорошо известный советский консерватизм времен Леонида Брежнева.

«СП»: – Но почему?

– Такая трактовка выгодна элитам, которые все получили, и заинтересованы в максимальном консервировании ситуации. Если говорить об идеологической составляющей, можно на имиджевом уровне говорить о ценности российских традиций, о возвращении к истокам. Но за этим стоит желание сохранить статус-кво, который все более перестает устраивать общество.

Поэтому тема консерватизма ушла из публичной политики. Она уходит на уровень клубов, экспертных площадок, хотя ее хотят сохранить. Но большой вопрос, насколько такая идеология будет конкурентоспособной. Потребность в изменениях ощущают наиболее активные группы общества, и консерватизм в версии застоя а-ля Брежнев становится все менее популярным.

«СП»: – И к чему приведет дискуссия в рамках нового Союза?

– Пока «Единая Россия» является доминирующей силой, ее дискуссионные площадки будут функционировать. Но они все меньше будут кого-то вдохновлять и привлекать…

Другое мнение

Евгений Минченко, директор Международного института политической экспертизы:

– Понятно, что у «Единой России» – в ее нынешнем состоянии, вместе с «Народным фронтом» – не может быть единой идеологии. Потому что, если сегодня – фактически – создается коалиция вокруг Путина, там по определению должны быть люди с разными идеологическими воззрениями. Думаю, в данной ситуации создание Социально-консервативный союза – это проявление аппаратной борьбы внутри «Единой России»: группы Грызлова борется за усиление своих позиций.

«СП»: – Какие цели этой борьбы, в чем они выражаются количественно?

– Сейчас идет достаточно серьезная борьба вокруг списков. Понятно, у Грызлова и его команды существует задача увеличить свою квоту. Конкуренция там достаточно большая, особенно после того, как возникла тема с включением в списки людей из «Народного фронта».

Кроме того, я не исключаю, что будут предприняты попытки поменять спикера Госдумы. В этом случае ареол партийного идеолога Борису Вячеславовичу тоже не помешал бы.

Фото: er.ru

Незаметные партии
 

http://www.ej.ru/?a=note&id=11914
28 ИЮНЯ 2012 г.
http://www.ej.ru/img/content/Notes/1...1340828485.jpg
РИА Новости

Весной нынешнего года было принято законодательство о либерализации партийной системы. Было снято фактически действовавшее табу на создание новых партий. Результат — бурное партстроительство, оставшееся, однако, почти незаметным в публичном пространстве.

По состоянию на 22 июня Минюст зарегистрировал 21 новую партию — в дополнение к семи существовавшим ранее и РПР-ПАРНАС, восстановившей свою регистрацию после решения Страсбургского суда. На очереди еще 176 оргкомитетов, из которых, впрочем, далеко не всем удастся получить партийный статус. Например, некто Олег Балакирев объявил о создании аж шести оргкомитетов, в том числе с названиями «Другая Россия» и «Левый фронт» — теперь Эдуард Лимонов и Сергей Удальцов окажутся в очереди за Балакиревым О.И. А партию с названием «Посади свое дерево» создает некий Медведев Дмитрий Анатольевич.

Четыре группы

Как зарегистрированные, так и находящиеся в процессе регистрации партии можно условно разделить на несколько групп.

Одни партии представляют собой симулякры, спешно созданные для разных целей. Для того чтобы выступать спойлерами реально оппозиционных партий (например, КПРФ вполне можно противопоставить Коммунистическую партию социальной справедливости — КПСС). Или для подстраховки «Единой России»: если в каком-нибудь регионе рейтинг «единороссов» сильно просядет, то можно допустить к участию в кампании какую-нибудь малоизвестную провластную партию, выступающую за все хорошее и против всего плохого (а в будущем региональном парламенте соперники образуют коалицию). Или же для того, чтобы перехватить «бренд» у оппозиционеров — см. выше историю про «Левый фронт» и «Другую Россию». Например, Михаилу Горбачеву не удастся зарегистрировать Социал-демократическую партию — такая организация уже существует.

Другие партии формируют деятели, в целом лояльные власти, но со своими собственными интересами и приоритетами, которые не всегда совпадают с властными. Например, Олег Митволь, как и ожидалось, возглавил и быстро зарегистрировал «Альянс зеленых — народную партию» — он давно известен активным педалированием экологической темы в публичном пространстве. Или владелец Ростсельмаша Константин Бабкин, руководящий пока незарегистрированной Партией дела, — он активно выступает против вступления России в ВТО и пытался инициировать референдум по этому вопросу. Сторонников Партии дела можно встретить как на оппозиционных, так и на лоялистских митингах. Или Виктор Аксючиц, бывший нардеп РСФСР, создатель христианско-демократического движения в начале 90-х, сейчас собирающийся регистрировать православную Народную партию большинства.

Третий тип партий — оппозиционные. Им свойственна традиционная для российских партий проблема — дробление, причем во всех идеологических сегментах. Пока в очереди на регистрацию стоит левая партия «РОТ Фронт». Один из ее лидеров — бывший глава распущенной Российской коммунистической рабочей партии Виктор Тюлькин, который, среди немногих руководителей, пытался бороться за сохранение регистрации. В партию вошли и его соратники по РКРП. Но ряд видных партийцев — это активисты нового рабочего движения, в том числе председатель профсоюза «Защита» Степан Маленцов и Петр Принев, зампредседателя межрегионального профсоюза «НовоПроф» (работающего в том числе с мигрантами) и один из лидеров Центра взаимопомощи рабочих. Однако леворадикальная рабочая партия оказалась более узкой по составу, чем предполагалось ранее. В ее состав не вошел «Левый фронт» Сергея Удальцова (объявлено о присоединении к «РОТ Фронту» лишь ряда его региональных организаций). Таким образом, в «РОТ Фронт» вступили «орговики» из РКРП и профсоюзники, работающие непосредственно с рабочим классом, но харизматических лидеров среди них нет.

Среди националистов тоже нет единства. Первым — и пока единственным — регистрацию среди них получил опытнейший партстроитель Сергей Бабурин, реанимировавший свой Российский общенародный союз (РОС), стремящийся объединить националистическую и имперскую идеи. Одним из заместителей Бабурина стал Иван Миронов — оправданный обвиняемый в деле о покушении на Анатолия Чубайса. В очереди — ближе к ее концу – стоит Национал-демократическая партия, создаваемая Константином Крыловым, Владимиром Тором и их соратниками. «Нацдемы» выступают против кормления Кавказа, за создание русского государства и за ситуативное взаимодействие с другими оппозиционными силами. Более радикальные националисты Александр Белов и Дмитрий Демушкин пока заявку на регистрацию не подали (еще до партийной либерализации они образовали объединение «Русские»).

На либеральном фланге действует упомянутый выше РПР-ПАРНАС, а также старое доброе, но изрядно изношенное «Яблоко». Но часть либералов из «Солидарности» создали оргкомитет по регистрации «Партии 5 декабря». На либеральный электорат рассчитывает и пока что незарегистрированная «Гражданская платформа» Михаила Прохорова.

Наконец, четвертый тип партий — малоизвестные проекты, не связанные с властью или оппозицией и не представляющие сколько-нибудь серьезных интересов. Это либо плоды творчества политтехнологов, либо собрания экстравагантных деятелей. Некоторые из этих партий в будущем могут быть выставлены на продажу — например, для амбициозных бизнесменов, желающих попробовать свои силы в политике.

Объективные ограничители

Для функционирования новых партий существует несколько объективных ограничителей.

Начнем с того, что общественный запрос на создание партий сравнительно невелик. По данным декабрьского опроса Левада-Центра, 56% респондентов в той или иной степени выступали против создания новых партий (26% — «за»). Это позиция людей, которые не видят в развитии партийной системы никаких плюсов для себя лично. Партии воспринимаются ими как собрания «дармоедов», не приносящих блага обществу, но отрывающих от общего «пирога» часть средств (которые можно было бы направить на более полезные — например, социальные — нужды). Напрашивается параллель с известным советским анекдотом о том, что в СССР не следует создавать вторую партию, так как ее народ не прокормит.

Новые партии не очень привечают на телевидении, играющем громадную роль в электоральных процессах. Если их представителей и допускают к участию в телепрограммах, то нередко в неблагоприятной для них обстановке. В начале 90-х годов значение этого фактора было куда меньшим, чем сейчас — общество стало куда более скептичным и недоверчивым по отношению к партийным политикам.

Определенным ограничителем для создания новых партий являются жесткие правила для действующих депутатов, избранных по партийным спискам. Депутат может быть членом только той партии, во фракцию которой он входит, и не имеет права добровольно выйти из этой фракции. Таким образом, у него остаются три варианта: дождаться, когда его исключат, сдать мандат или примкнуть к новой партии, не входя официально в ее состав. Однако исключения может и не произойти (здесь все зависит от руководства партии или фракции), сдавать мандат — значит лишить себя важных ресурсов (неприкосновенности, возможности выступлений в официальных СМИ и др.). Остается вариант с «примыканием», но он носит явно двусмысленный характер и, в любом случае, затрудняет возможность стать публичным лидером партии. Такой вариант, в частности, использовал Алексей Этманов, известный профсоюзный лидер, избранный по «эсеровскому» списку в ЗАКС Ленинградской области. Он стал почетным секретарем ЦК партии «РОТ Фронт».

Есть и проблема выдвижения кандидатов на выборах. Парламентские партии имеют преференции — их выдвиженцам не надо собирать подписи избирателей. Новым партиям придется куда сложнее — они должны будут представить в избиркомы автографы, подлинность которых может быть оспорена (подобных примеров в российской политической практике немало). Поэтому многим политикам куда надежнее оставаться в парламентской «заводи», не подвергая себя дополнительным рискам.

Все эти факторы изначально ослабляют новые партии. Неудивительно, что целый ряд политиков старается дистанцироваться от партийного строительства, успех которого не гарантирован, тогда как сторонники подталкивают их к активным действиям. Это относится к Прохорову, не вошедшему в собственную партию. И к Алексею Навальному, который может повторить его опыт. И к Алексею Кудрину, испытывающему серьезные сомнения по поводу необходимости создания партии на базе Комитета гражданских инициатив. Никому из них не хочется портить свою репутацию, возглавив партию-аутсайдера (вспомним, что неудачное партстроительство во второй половине 90-х годов не пошло на пользу такому перспективному политику, как Александр Лебедь). Впрочем, если новые партии будут укреплять свои позиции и добиваться успехов на выборах в регионах, то интерес к ним может вырасти — и у населения страны в целом (а не только конкретных субъектов Федерации), и у популярных лидеров.

Автор - первый вице-президент Центра политических технологий

Фотографии РИА Новости

Опыт Манделы
 

http://www.ej.ru/?a=note&id=23915
6 ДЕКАБРЯ 2013 г.
http://ej.ru/img/content/Notes/23915//1386341031.jpg
О Нельсоне Манделе сейчас говорят и пишут – нередко в «глянцевом» стиле. Действительно, его опыт замечателен и еще долго будет вызывать пристальный интерес. Как многолетний узник стал миротворцем и нобелевским лауреатом, выведшим – вместе со своим предшественником на президентском посту Фредериком де Клерком – свою страну из международной изоляции, быстро (и с минимальными издержками) демонтировав режим апартеида.

Но реальный опыт политика обычно не соответствует «глянцевым» схемам – тем более важно его пристальное и всестороннее изучение. И здесь можно отметить несколько примечательных особенностей.

Во-первых, Мандела не всегда был миротворцем и сторонником ненасильственных действий. Когда власти не только не захотели идти на уступки африканскому большинству, но, напротив, ужесточали режим апартеида, этот невоинственный, в общем, человек стал лидером вооруженной борьбы, за что и был приговорен к пожизненному заключению. Демонстративная жесткость (и жестокость) власти приводит к радикализации политиков, которые при других обстоятельствах могли бы оказаться в числе умеренных. Но эта же жесткость является тупиковой – масса тактических успехов властей ЮАР, построивших по-своему логичную политическую систему, обладавшую мощными силовыми структурами, все равно не спасла от стратегического поражения.

Во-вторых, любой процесс слома системы драматичен – и «минимальные издержки», о которых говорят эксперты, оборачиваются трагедиям человеческих судеб. Да, события в ЮАР развивались не по сценарию гражданской войны, и африканской общине удалось ограничить собственных радикалов – среди которых была и жена Манделы, с которой он развелся из-за зашедших слишком далеко политических расхождений. Но все равно многие белые жители страны, лишившиеся привилегированного статуса, воспринимают Манделу как «террориста», а де Клерка – как «предателя». И это такая же реальность, как и очевидные успехи по преодолению наследия апартеида.

В-третьих, большая историческая заслуга Манделы состоит в том, что он не превратился в Мугабе – то есть в авторитарного лидера, всеми силами цепляющегося за власть. На фоне рухнувшей экономики Зимбабве ЮАР является вполне успешной страной, недавно вошедшей в состав группы БРИКС. Печальной африканской традицией было пожизненное президентство, достигшее своего трагикомического апогея в фигуре страшновато-опереточного императора Бокассы. Мандела показал, как можно с достоинством уходить после первого президентского срока. И создал прецедент, который сейчас применяется в целом ряде африканских государств (правда, с разной степенью успешности – где-то передача власти проходит относительно спокойно, где-то вспыхивают межобщинные конфликты или даже войны). Деперсонализация власти помогла ЮАР избежать диктатуры – хотя все президенты, начиная с Манделы, являются членами Африканского национального конгресса, внутри этой партии существует реальный плюрализм, конкуренция лидеров и идеологических течений. А правительство одной из провинций страны – Западно-Капской – возглавляет представительница белой общины и лидер оппозиционной либеральной партии «Демократический альянс».

Нельсон Мандела еще при жизни стал символом современной африканской демократии – непрочной и уязвимой, противоречивой и, в то же время, вселяющей надежду. Его опыт не гарантирует успеха в долгосрочной перспективе, в том числе и в ЮАР, где новые поколения африканского большинства могут поставить вопрос о пересмотре «правил игры» в свою пользу, в рамках собственного понимания справедливости. И права белого меньшинства навечно гарантировать невозможно. Но Мандела дал африканской демократии шанс – и уже от его наследников зависит, насколько успешно они его используют.

Автор - первый вице-президент Центра политических технологий
Фото ИТАР-ТАСС

Итоги года. Многослойная Россия
 

http://www.ej.ru/?a=note&id=12516
6 ЯНВАРЯ 2013 г.
2012 год в очередной раз продемонстрировал, что Россия представляет собой многослойный феномен — разные слои живут своей жизнью, причем в условиях растущего общественного раздражения.

Есть власть, которая быстро отошла от прошлогоднего декабрьского шока и сделала ставку на отказ от каких-либо переговоров с реальной оппозицией и на консервативную мобилизацию. То есть ублажать своих и зажимать чужих, сочетая советские и досоветские традиции и опираясь на инженера Холманских и протоиерея Чаплина вместе с евразийцем Дугиным. В Думе де-факто сформировано конституционное большинство из «единороссов», жириновцев и ориентированной на Кремль «эсеровской» группы. КПРФ и «Справедливая Россия» играют в тесных рамках, установленных властью. Обещанные в медведевском послании политические реформы проведены, но выхолащиваются. Конкуренция на губернаторских выборах сводится на нет с помощью муниципального фильтра и неформальных сигналов Кремля, опасающегося любого раскола элит, пусть даже на региональном уровне (попытка выдвинуть серьезного альтернативного кандидата в Рязанской области была быстро пресечена). Многопартийность выродилась в создание огромного количества имитационных структур — некоторые из них уже успели попробовать свои силы в качестве спойлеров на осенних выборах, у других еще все впереди. Пока формировалось Общественное телевидение, общество потеряло к этому проекту всякий интерес, а гендиректор еще не функционирующего канала говорит о своем неприятии политизации. И еще о нехватке денег.

Что сейчас серьезно волнует власть, так это изоляция в мире, превращение в изгоев. Поэтому — а не только из-за геополитических соображений – она сочувствует Башару Асаду (сегодня Сирия, завтра — Иран, а послезавтра — мы?). Поэтому она столь эмоционально отреагировала на «Акт Магнитского», что привело к появлению одиозного законопроекта о запрете усыновления российских детей американцами, вызвавшего бурю протестов. И еще волнуют ее собственные поданные — о них ниже.

Есть элита, которая зависима от Кремля и заинтересована в самосохранении, как бы ни развивались события. Она подчеркнуто лояльна власти, когда та в резкой форме требует от нее действий — будь то голосование в Думе за закон об иностранных агентах или даже за «людоедский» законопроект об усыновлении (против него в третьем, заключительном, чтении проголосовали лишь восемь депутатов). Но самостоятельных действий в поддержку Кремля элита в большинстве своем предпринимать не собирается, что рождает у власть имущих подозрения в двойной лояльности. Отсюда и план национализации элит, столкнувшийся, однако, со столь сильным сопротивлением, что его пришлось на ходу корректировать, разрешая владение зарубежной недвижимостью. Дело в том, что под удар попадают не только потенциально нелояльные элиты, но и полезные люди, тесно связанные с властью или к ней же и принадлежащие.

Антикоррупционная кампания также, в принципе, должна была повысить зависимость элиты от власти, но она захлебывается, только начавшись — и по той же причине. Как только следователи и журналисты начинают «копать» чуть дальше, возникает опасность подключения к делу слишком влиятельных фигур. Похоже, что сама власть уже не рада, что «раскрутила» с помощью верного Мамонтова «дело Минобороны», повысив общественные ожидания относительно посадки Сердюкова, который на скамье подсудимых для власти куда более неприятен, чем на свободе.

Есть миллионы сторонников власти, которые продолжают голосовать за нее, потому что боятся смуты в случае исчезновения Владимира Путина с политической арены. А также потому, что не видят альтернативы на «зачищенном» поле кандидатов в президенты — не считать же таковыми неизменных Геннадия Андреевича и Владимира Вольфовича. Они верят телевидению и ненавидят все, что не вписывается в «нормальную жизнь» в их понимании. Недовольны наказанием для девушек из Pussy Riot («двушечка» — детский срок для тех, кто, как им сказали, хотели подорвать тысячелетние устои!), требуют прижать «иностранных агентов», не любят бездельников, выходящих «за печеньки» на московские митинги. И, разумеется, искренне жалеют российских детей, которых отправляют в Америку к усыновителям-коммерсантам (на органы) и усыновителям-маньякам (про которых по телевизору говорили). Но они же ненавидят и коррумпированных чиновников, и неэффективную бюрократическую систему, далекую от их интересов. Любые реформы, покушающиеся на привычные права (бесплатное здравоохранение, «советское» образование и пенсионное обеспечение) вызывают у них резкое неприятие. Поэтому государство, с одной стороны, довольно поданными, а с другой – опасается их гнева. Опираться на «лоялистов» становится все труднее – а если нефтяные цены упадут, то они превратятся в бунтарей, сочтя, что власть грубо и односторонне разорвала с ними социальный контракт.

Есть активный слой общества (в нем тоже миллионы, но их меньше, чем лоялистов), для которого проявления политической реакции являются просто дикостью. Который хотел бы сближения своей страны с Западом и ощущает, что Россия идет в тупик, в очередной раз демонстрируя свои амбиции, не подкрепленные достаточной амуницией и противоречащие мировому мейнстриму. Часть представителей этого слоя в прошлом году (и в феврале нынешнего) сходила на Болотную и Сахарова, но потом наступила усталость — ходи, не ходи, ничего не изменится. А постоянно иметь отношение к политике (хотя бы в качестве членов участковых избиркомов) готовы лишь тысячи из этих миллионов. Но отчуждение от власти, ее негативное восприятие никуда не делось. Отсюда как сохраняющиеся эмиграционные настроения (что для власти даже выгодно — «утечка мозгов» лучше, чем новая Болотная), так и не исчезнувший протестный потенциал, способный проявить себя в самой неожиданной ситуации. Например, когда журналисты даже лояльных власти столичных СМИ начинают задавать президенту неудобные вопросы.

Есть оппозиция, которая выясняет отношения друг с другом, стремясь понять, кто ответственен за резкое снижение числа участников массовых акций. И не стоило ли в прошлом декабре собраться на площади Революции и свершить там революцию, а не ходить на Болотную. И какую тактику избрать сейчас — революционную или эволюционную. И как представить обществу целостную программу, когда идеологические разногласия не позволяют сформулировать консенсусные положения в социально-экономической (наиболее интересующей население) сфере. Но главное для оппозиции — что она перестала быть маргинальной политической силой, и, несмотря на все ошибки и внутренние конфликты, возврата к додекабрьской ситуации 2011 года не будет.

Есть, наконец, люди, существование которых позволяет надеяться на то, что у страны есть будущее. В 2012-м они проявляли себя в самых разных сферах. Учительница Татьяна Иванова из Питера разоблачила электоральные фальсификации — она потеряла работу, оказалась под судом (о защите деловой репутации начальницы РОНО), но не сломалась и добилась отмены неправедного судебного решения. Анна Федермессер, основательница первого в Москве детского хосписа, где облегчаются страдания самых несчастных малышей. Адвокат Ирина Хрунова из «Агоры», берущаяся за сложные политизированные дела (от дела Сергея Курт-Аджиева из Самары до дела Екатерины Самуцевич во второй инстанции) и при этом не рассматривающая их как возможность для саморекламы. И многие другие люди, деятельность которых не дает впасть в уныние во время анализа итогов года.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Итоги года. Время стагнации и иллюзий
 

http://www.ej.ru/?a=note&id=24072
10 ЯНВАРЯ 2014
http://ej.ru/img/content/Notes/24072//1389300286.jpg
ИТАР-ТАСС

Когда в экономике стагнация, становится востребованным производство иллюзий. Это в полной мере относится к современной России, в которой власть все больше внимания уделяет идеологии, обосновывающей величие страны. Нечто вроде мысли генерала Бенкендорфа, полагавшего, что прошлое России было удивительно, настоящее более чем великолепно, а будущее «превзойдет все, что может себе представить воображение самое смелое». Правда, на горизонте маячила Крымская война, разрушившая иллюзии, которым предавались власть и значительная часть общества.

Отличие России Бенкендорфа (Уварова, Чернышева и, разумеется, НиколаяI) от путинской России образца 2013 года состоит, однако, в том, что в позапрошлом столетии власть считала свою страну частью Европы. Были, правда, некоторые осложнения, например, во время польского восстания, когда Россия столкнулась с Францией — впрочем, не на поле боя, а в дипломатических и идеологических баталиях. Но с французами конфликтовали не первый раз (была еще жива память о войне двенадцатого года, в которой Бенкендорф был лихим партизаном), а с консервативными Пруссией и Австрией было достигнуто полное взаимопонимание на предмет подавления смуты. Да и с Францией потом договорились, несмотря на личное негативное отношение Николая к «королю-буржуа» Луи Филиппу.

Сейчас же ситуация выглядит иначе. Российская власть в течение пары десятилетий заявляла о том, что стремится в Европу. Было большое желание встать наравне с лидерами других стран G8, четыре из которых находятся в западной части Старого света. При Борисе Ельцине сближение с Европой носило во многом романтический характер, при Владимире Путине — прагматичный с немалым налетом цинизма, а в последние годы — уже почти полностью декларативный. Но сейчас Россия быстро меняет даже официальные ориентиры. И в риторике российских государственных деятелей (включая президентское Послание), и в пропаганде все больше не только антилиберальных, но и антизападных мотивов. Некоторые мотивы этой пропаганды напоминают советские времена, которая представляла Запад порочным и «загнивающим». Но на сей раз стилистика заимствована не у дискредитированных адептов классовой борьбы, а у ультраправых идеологов и политиков типа Пэта Бьюкенена или отца и дочери Ле Пен. Таким образом, противостоя Западу в идеологии, российская власть использует аргументацию маргинальной части западного политического класса, иногда разбавляемую более или менее подходящими цитатами из русских философов.

Закономерным элементом антизападной кампании является консервативная волна, доходящая до открытой реакции. Она началась в 2012 году как политтехнологический прием, направленный на подмену повестки — с тем чтобы население вместо экономики, коррупции и ЖКХ рассуждало о нравственности, патриотизме и религии. Попутно дискредитируется оппозиция: любая критика консервативных законов представляется в публичном пространстве оскорблением православия и грубым нарушением нравственных норм. Однако очень быстро тактику сменила стратегия — и в 2013 году речь шла уже не только о технологиях, но об идеологическом выборе, обусловленном все большей системной несовместимостью российской власти и западной цивилизации.

Другое дело, что с новоизбранной идеологией есть несколько проблем. Первая из них вполне очевидна. В обществе нарастает ощущение тупика, растут сомнения в правильности действий власти в экономической сфере. Левада-Центр фиксирует ухудшение социального самочувствия россиян: растет агрессия (в 2011 году об усилении этого чувства говорили 32% опрошенных, сейчас — 40%), зато с удовлетворенностью становится все хуже (за тот же период она упала с 36 до 30%). Если учесть, что 31-32% при этом свидетельствовали об усилении депрессии, то складывается удручающая картина. Если сейчас агрессию можно направить на «чужаков» (Запад, либералов, сексуальные меньшинства), то завтра она может обернуться против самой власти. Подобных примеров в истории было немало. В 1915 году часть российской властной элиты была удовлетворена патриотическими настроениями «простых москвичей», громивших магазины и квартиры немцев (а в ряде случаев лиц с иностранными фамилиями). Прошло совсем немного времени, и эти же «патриоты» обратили свой гнев против царской власти.

Вторая проблема связана с непривлекательностью этой идеологии для модернистских, активных слоев общества. Для них идеологические и пропагандистские усилия власти являются раздражителем из-за архаизма, изоляционизма и отсутствия позитивного образа желаемого будущего. Разумеется, речь идет о меньшинстве населения, но конфликт с «интеллектуальным слоем» уже неоднократно оборачивался большими проблемами для власти, в случае если она не имеет общественно одобряемых рецептов разрешения реальных социальных проблем. Потому что опора на патерналистски настроенных «своих» недолговременна и зависит от того, когда у власти закончатся ресурсы (которых становится все меньше из-за все той же стагнации). А потом «свои» начнут требовать возвращения к реальной, а не иллюзорной повестке и искать альтернативы, которые как раз «интеллектуальный слой» и формулирует.

И, наконец, третья проблема заключается в отсутствии в среде сторонников новейшей версии российского консерватизма образцов для подражания — конечно, если речь не идет о рецептах для скорейшего устройства карьеры. Прошедший год дал немало примеров человеческого мужества, явленного людьми, несовместимыми с консервативной тенденцией: Надежда Толоконникова и Мария Алехина, Сергей Кривов и Михаил Ходорковский, Ирина Ясина и многие другие. А что на противоположной стороне? Мизулина с Милоновым да судьи, выносящие оправдательные приговоры в одном проценте случаев из ста. Православные активисты, от жалоб которых, кажется, уже устала даже прокуратура, и депутаты, послушно обслуживающие «взбесившийся принтер». Контраст очевиден, причем именно в моральной сфере, которую выдвигают на первый план авторы консервативной повестки.

Автор, первый вице-президент Центра политических технологий

Фотография ИТАР-ТАСС

Шансы у радикальной реформы правительства невелики
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=28822
16 ОКТЯБРЯ 2015,
http://3.3.ej.ru/img/content/Notes/2...1444991379.jpg
ТАСС

В стране готовится новая административная реформа. В настоящее время в аппарате правительства идет подготовка итогового документа с предложениями относительно оптимизации деятельности министерств и ведомств, который должен лечь на стол Путина. РБК удалось ознакомиться с рабочими материалами, которые были представлены в экспертный совет при правительстве и могут лечь в основу итогового доклада. По сведениям издания, оптимизация может вылиться в масштабную реформу, в результате которой будет упразднено 6 министерств и 11 федеральных агентств. Большая часть их функций будет передана в укрупненные министерства, часть — в 9 крупных федеральных надзорных ведомств. Так, расформированы могут быть Минрегионразвития и Министерство по развитию Дальнего Востока, Минсвязи, Минэнерго, Минспорта, а также Министерство труда и социального развития. Кроме того, самостоятельный юридический статус могут получить Администрация президента и аппарат правительства. По оценке правительственного источника, эти меры помогут экономить 4,5 миллиарда рублей в год на содержании аппарата федеральных чиновников.

Готовящуюся административную реформу «Ежедневному журналу» прокомментировал политолог, заместитель директора Центра политических технологий Алексей МАКАРКИН:

Предложение внесло Открытое правительство. В нем три основных момента: сокращение числа министерств, появление новых надзоров, которые будут подчинены непосредственно главе кабинета, а также упразднение 11 федеральных агентств. Понятно, что речь идёт, с одной стороны, о мерах по экономии в связи с кризисом — по крайней мере, представляться они могут именно так. Кроме того, передача надзорных функций служит усилению главы правительства, так как он получит в свои руки достаточно серьёзный ресурс.

Что касается агентств, то сама трёхступенчатая система, которая сейчас существует, когда есть министерства, федеральные службы и федеральные агентства, была создана в 2004 году. Тогда прошла предыдущая большая административная реформа. По идее, министерства должны были заниматься общей политикой в отрасли, федеральные службы выполнять контрольные функции, а агентства заниматься реализацией конкретных проектов. Схема была в значительной степени взята у Маргарет Тэтчер, у которой независимые агентства успешно работали.

Но у нас, как выяснилось, не Англия, и сразу же выявились две проблемы. Во-первых, надзорные службы оказались в ведении соответствующих министерств. То есть они их контролируют, но при этом — подчиняются министрам. Были разные предложения, как это исправить, например, переподчинить их другим, соседним, министрам, но из опасений, что это будет стимулировать аппаратную войну внутри правительства, от такой идеи отказались.

Вторая проблема — не произошло чёткого разделения между министерством и агентством, в соответствии с советской и русской традицией министерство продолжило отвечать за всё. В каких-то случаях агентства пытались реализовать свои амбиции, но у них ничего не получилось, министерства по сути полностью определяют деятельность агентств. То есть эта система на практике всё больше стала напоминать старую систему, хотя и выглядела иначе.

Теперь агентства предлагают просто присоединить к министерствам, чтобы юридически оформить то, что уже де-факто происходит. А надзоры, вместо того чтобы подчиняться тем министрам, за которыми они и должны наблюдать, будут переподчинены премьер-министру. Это одновременно повысит их статус и даст дополнительный аппаратный ресурс главе правительства.

Насколько всё это реализуемо? Предыдущая реформа была проведена при только что вступившем в должность и достаточно слабом премьере Фрадкове. Она была, конечно, инициирована не им, а Кремлём, главный её сторонник Дмитрий Козак даже перешёл в аппарат правительства для наблюдения за ходом преобразований. Поэтому сейчас правительство может что-то предлагать, но, если Кремль не поддержит, ничего не будет реализовано.

Вопрос о том, насколько Кремль заинтересован в реальном расширении полномочий Медведева. То, что происходит сейчас, это скорее «виртуальное усиление». Медведев стал чаще появляться по телевизору, встретился с президентом в неформальной обстановке. Получил орден «За заслуги перед отечеством» первой степени, второй по значению орден России. Путин предложил его в качестве главы делегации для обсуждения с США проблемы Сирии, а в 2016 году Медведев может возглавить список «Единой России». Но реально это не даёт ему никаких полномочий. Та же поездка в США была бы для Медведева совершенно расстрельной, если бы американцы согласились. Патриоты стали бы обвинять его в том, что он «сдал» Асада, как уже обвиняют в сдаче Муаммара Каддафи. «Единой России» же его фамилия в списке голосов не прибавит, может быть, даже убавит, зато обременит дополнительной ответственностью.

Однако у Медведева есть желание, чтобы усиление было не совсем виртуальным. Вряд ли Открытое правительство, его проект, могло бы что-то предложить без его ведома. А какой у нас основной способ реально усилить своё положение? Только получить дополнительные возможности для контроля. Кто контролирует, тот и управляет ресурсами.

Ещё один важный момент связан с тем, что такое само Открытое правительство. Оно было создано для того, чтобы генерировать идеи и обеспечивать связь правительства с обществом, но по сути это экспертный орган. Причём его влияние, как и влияние самого премьера, не очень высоко, и его часто предлагают вообще упразднить, мотивируя это тем, что если уж экономить, то можно сэкономить на Открытом правительстве.

Так что реализация поступившего предложения была бы выгодна Медведеву, но реально полностью зависит от Путина. Сейчас, однако, крупная административная реформа, которая затронет интересы крупных игроков и усилит премьера, кажется маловероятной. Нельзя исключать, что какие-то корректировки в правительстве могут быть, и кадровые, и структурные. Но тот факт, что это предложение внёс не сам Медведев, для которого это был бы ответственный и обязывающий шаг, а Открытое правительство и имя премьера непосредственно под ним не стоит, свидетельствует о том, что шансы на проведение этой реформы не велики.

Причём шансы уменьшаются ещё и в связи с тем, что информация была обнародована сейчас и в таком формате. Обычно такие доклады становятся достоянием общественности в удобное для инициаторов время. Неожиданное появление этой новости авторам, конечно, невыгодно. Они не подготовлены к тому, что проект надо отстаивать, его не представили президенту, а по нашим неформальным правилам подобный проект до того, как с ним ознакомился глава государства, в СМИ не продвигают. Не случайно Абызов только что заявил, что Открытое правительство ничего не предлагало, по сути дела отмежевавшись от него. Это не значит, что документ ерунда, но очевидно, что для самого Абызова и Открытого правительства появление новости стало неожиданностью.

Фото Денис Вышинский/ТАСС

Праздник без эмоций
 

http://www.mk.ru/social/2015/11/05/p...ez-emociy.html
Если кому-нибудь придет в голову отменить празднование 4 ноября, то общество воспримет это спокойно
Сегодня в 16:34,
http://www.mk.ru/upload/entities/201...06_8849805.jpg
фото: Алексей Меринов

День народного единства для россиян — прежде всего выходной день в ноябре, к которому они уже давно привыкли. Впервые ноябрьский праздник появился в России в 1918 году — к первой годовщине события, которое для одних было Великой Октябрьской социалистической революцией, а для других — октябрьским переворотом. Причем в советское время (с 1927 года) праздник длился два дня, что позволяло пролетариям опохмелиться и приступить к работе со свежими силами. А позднее, когда пролетариев сменил единый советский народ, обзаведшийся шестью сотками загородной земли, двухдневный ноябрьский праздник приобрел новый смысл. Граждане могли поехать на садовый участок с вечера 6-го, посмотреть парад по телевизору (у кого он был на даче) утром 7-го и оставшиеся полтора дня посвятить подготовке к зиме. Все было точно так же, как и в расширенный праздник 1–2 мая, который был отведен под весенние сельскохозяйственные работы на родной фазенде. Неудивительно, что в течение многих лет россияне мечтают о возвращении выходного дня 2 мая, который не несет никакой исторической или идейной нагрузки, — еще один весенний день отдыха (или садово-огородной работы) не помешает. И все очень рады, когда в результате переносов выходных дней 2 мая оказывается нерабочим.

Поэтому когда десяток лет назад придумывался новый государственный праздник, то изначально существовала вводная — он должен быть ноябрьским, чтобы не нарушать привычные обычаи. За эти годы россияне к празднику привыкли — согласно свежему опросу Левада-центра, 55% знают его название (в 2006-м — всего 20%). Число компетентных в этом вопросе респондентов постоянно растет, что неудивительно: о празднике регулярно говорят по телевидению, который является для россиян основным источником информации по общественно-политическим вопросам. Однако сильных эмоций праздник как не вызывал, так и не вызывает. 22% участников опроса заявили, что отмечают его (в 2006-м — 12%), тогда как 14% продолжат праздновать «угасающий» день 7 ноября, превратившийся в корпоративное событие КПРФ. Девять лет назад количество праздновавших «красный день календаря» составляло 23% — можно сказать, что праздники поменялись местами с точки зрения массовости.

Однако большинство россиян — 55% — игнорируют и старый, и новый праздники. И понятно, с чем это связано. Сейчас часто говорят — и это справедливо, — что Россия обращена в прошлое, в стране быстрыми темпами идет процесс архаизации. Впервые как минимум за сотню лет россияне думают не о прогрессе (хотя разные поколения понимали под этим словом разные, иногда противоположные вещи), а о том, что без него лучше обойтись, а то он еще заведет куда не следует. Раз уж не удается догнать Европу, то куда комфортнее обозвать ее «гейропой» и испытывать чувство глубокого удовлетворения от собственной праведности, нравственности и истории. Не случайно, что, согласно тому же «левадовскому» опросу, 38% россиян гордятся отечественной историей (второе место по этому показателю; на первом — природные богатства, от нефти до березок). А полгода назад история с 43% вообще возглавляла список предметов гордости. Для сравнения — экономическими успехами и системой образования сейчас гордятся по 4%, здравоохранением — 2%.

Но почтение перед историей не приводит к росту интереса к ней. Не наблюдается ничего подобного ситуации конца 1980-х, когда тогда еще советские люди стояли в очередях за подпиской на Соловьева и Ключевского, мечтая узнать из многотомных изданий историческую правду, скрывавшуюся номенклатурщиками вместе с качественной колбасой. Интерес к истории тогда продержался несколько лет и исчез еще до того, как колбаса и качественные исторические книги перестали быть дефицитом. Изменился ритм жизни, людям надо было бороться за существование — и им стало не до исторических споров. Тем более что многие, купившие первый увесистый том Соловьева, уже не пришли за вторым. И их можно понять, так как для неподготовленного читателя это чтение — тяжкая и не слишком продуктивная работа, которой вполне можно избежать.

Теперь же для большинства россиян события отечественной истории представляют собой темный лес, в котором блуждающий путник иногда наталкивается на знакомые фигуры. Но кто жил раньше из этих знакомых — Александр Невский или Дмитрий Пожарский, — не слишком интересно. Победа невского героя на конкурсе «Имя России» представляется элементарным политкорректным ходом, чтобы не допустить в победители Сталина, в поддержку которого прошла мощная мобилизация (как во вполне европейской и демократической Португалии в аналогичном конкурсе с большим отрывом победил экс-диктатор Салазар, у которого также есть свой активный «фан-клуб»). Гордость и другие сильные позитивные чувства вызывают у россиян Великая Отечественная война и (со значительным отрывом) полет в космос Юрия Гагарина. Но ничего подобного Бессмертному полку в истории праздника 4 ноября нет и не будет.

Некоторое оживление этому дню придавали «Русские марши», на которые 4 ноября, начиная с 2005 года, собираются националисты (в 2005-м это мероприятие, приуроченное к новому празднику, называлось «Правым маршем»). «Придавали» в прошедшем времени. В этом году акция националистов провалилась — число прибывших на нее правоохранителей было сопоставимо с количеством охраняемых. Это связано не с повышением толерантности российского общества, а со сложным комплексом причин. Среди них раскол националистов по украинскому вопросу — если одни из них (и их большинство) сочувствуют если не реально существующим ДНР-ЛНР, то хотя бы идеальному «русскому миру» в его противостоянии с Западом и Киевом, то другие симпатизируют идейно близким из батальона «Азов» и аналогичных организаций. Неудивительно, что в прошлом году «Русский марш» сопровождался скандальным выяснением отношений между недавними союзниками. Конфликты между националистами были и раньше — без особого преувеличения можно сказать, что если трое ультраправых собирались, чтобы объединиться, то на выходе получались три враждующие организации — но такого принципиального разлома еще, кажется, не было.

Но дело не только в ситуации внутри националистического лагеря. Свою роль сыграло и смягчение «антимигрантской» тематики — экономический кризис привел к сворачиванию строительных проектов, количество мигрантов объективно уменьшилось. Попытки масштабного использования идеологических националистов против «цветной революции» давно ушли в историю из-за неэффективности и, самое главное, недостаточной предсказуемости партнеров. Кремль не устраивают ни митинговая риторика борцов с «нерусью», ни ситуации, при которых поиск вменяемых партнеров в этой среде приводил к какому-нибудь «Русскому образу», основатель которого Илья Горячев, казавшийся вполне интеллигентным молодым человеком, в этом году приговорен к пожизненному заключению за организацию политических убийств. Куда рациональнее делать ставку на проверенные кадры.

И самое главное — не судьбы лидеров, а настроения субкультуры. Националистам в России, будь то сторонники создания русского национального государства или, тем более, восстановления империи, психологически очень трудно быть в оппозиции к государственной власти. Внутренне они ощущают себя большинством (в отличие от либералов, привычных к роли гордого меньшинства), представляющим если не 90, то хотя бы 80% населения страны. И тем более этой субкультуре комфортно вновь — после присоединения Крыма — ощутить свое единство с большинством. Вопросы, волнующие политических лидеров и часть активистов (почему не пошли на Киев, почему не взяли Мариуполь и др.), не являются важными для субкультуры в целом. Власть для нее стала «своей» — и это главное.

Что будет с праздником дальше? Думается, что ничего особенного. Привыкание к празднику будет расти — тем более что отрицательных эмоций он практически не вызывает. Другое дело, что и сильной позитивной реакции на него не будет. Это спокойный праздник, избавляющийся от скандального националистического флера, которого большинство населения, судя по всему, даже не заметило. И даже если кому-нибудь придет в голову отменить его (хотя непонятно зачем), то общество воспримет это спокойно — разумеется, если новый праздник тоже придется на привычный ноябрь.

Первый результативный протест за последние годы
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=28931
12 НОЯБРЯ 2015,
http://3.3.ej.ru/img/content/Notes/2...1447316020.jpg
В России впервые за многие годы протестная акция завершилась победой протестующих. В среду тысячи водителей-дальнобойщиков по всей стране выстроились в правом ряду и вдоль обочин сразу нескольких федеральных трасс в Подмосковье, Карелии, Ульяновской области, Сибири и в других регионах, затруднив движение по этим трассам, что в ряде случаев привело к многочасовым пробкам. Причиной протеста стали планы введения оплаты за проезд по федеральным трассам для грузовых автомобилей массой более 12 тонн и штрафов за неоплаченный проезд. В результате Минтранс предложил компромиссное решение. Штрафы за неоплаченный проезд 12-тонных автомобилей по федеральным трассам общего пользования (450 тысяч рублей за первое нарушение и 1 миллион рублей за повторное) с 15 ноября будут брать только в Московской области, а в других регионах их введут на полгода позже — в мае 2016 года. Введен также понижающий коэффициент по сравнению с изначально предложенной ставкой 3,73 руб./км. До конца февраля владельцам тяжелых грузовиков придется платить 1,53 руб. за километр, а с 1 марта 2016 г. до 31 декабря 2018 г. 1 км будет стоить 3,06 рубля.

Однако дальнобойщики требуют отмены платы за проезд, поэтому в воскресенье, 15 ноября, акция может быть повторена. Ситуацию с протестом дальнобойщиков «Ежедневному журналу» комментирует политолог, заместитель директора Центра политических технологий Алексей МАКАРКИН:

Власти сделали всё, чтобы купировать этот протест. Они пошли на какие-то частичные уступки, не очень принципиальные, но которые могут быть значимы для части протестующих. Возможны и какие-то дальнейшие шаги навстречу протестующим, если общественное движение будет разрастаться. Но при этом им будут достаточно чётко давать понять, что если их протест начнёт политизироваться, то они не получат вообще ничего. Сами по себе дальнобойщики могут чего-то добиться, но если они начнут сотрудничать с оппозицией или пользоваться ее лозунгами, то такая возможность исчезнет.

Кроме того, существуют способы раскола подобных движений. Они описаны ещё в западной литературе и хорошо известны по опыту начала ХХ века. Внутри протеста выделяется умеренная часть, которая боится вступать в какое-то серьёзное противостояние, и противопоставляется радикалам. Скорее всего, события будут развиваться по подобному сценарию.

При этом не только представители власти, но и сами дальнобойщики в большинстве своём также против политизации своей активности. Вряд ли кто-то из них ответит утвердительно на вопрос о том, означают ли их действия отказ от поддержки президента. Сейчас они будут очень осторожны в общении с представителями любых политических сил, как парламентских, так и непарламентских.

Россия. Новосибирск. 11 ноября 2015. Во время массовой акции протеста дальнобойщиков на трассе Р-254 "Иртыш" в связи с введением покилометровой оплаты проезда с 15 ноября для транспортных средств массой свыше 12 тонн. Евгений Курсков/ТАСС

Казус Литвинович
 

26.10.2009, 14:39
В истории со смещением Марины Литвинович с должности исполнительного директора Объединенного гражданского фронта есть две стороны. Первая – роль политтехнолога в российской партийной жизни.
http://demset.org/f/attachment.php?a...1&d=1256557117
Литвинович – профессиональный политтехнолог, представитель профессии, глубоко рациональной и ориентированной на скорейшее достижение оптимального результата. Практика показывает, что политтехнологу может стать неуютно в идеологической партии (либо движении, как ОГФ). Наилучшая модель отношений между партией и политтехнологом – трудовое соглашение, когда специалист предлагает клиенту наилучшие – по его, разумеется, мнению – решения, а клиент имеет выбор из большого количества возможностей, от полного принятия рекомендаций до прекращения сотрудничества. При этом сам политтехнолог, разумеется, не выступает в публичном пространстве от имени партии, идеологию которой он может не полностью разделять, а иногда не разделять совсем. Для каждого специалиста (либо фирмы, работающей в этой сфере) существуют свои ограничители в этом вопросе, он сам определяет, с какими клиентами нельзя сотрудничать, исходя из нравственных критериев. У политтехнолога могут быть свои политические взгляды, симпатии или антипатии, представления о добре и зле – это помогает ему не превратиться в ландскнехта. Но его рабочим приоритетом является профессиональная эффективность – по аналогии с адвокатом или финансовым аналитиком.

Марина Литвинович стала не только политтехнологом, но и главным политорганизатором ОГФ, что неизбежно привело к тому, что она оказалась внутри структуры ОГФ – движения идеологизированного и радикально оппозиционного, со своей внутренней дисциплиной. Это своего рода клуб, в котором действуют определенные правила, несоблюдение которых неприемлемо для большинства его членов. Пока эти правила представлялись политтехнологу единственно возможными, он им следовал. Однако рано или поздно должен был произойти конфликт – когда рациональность вступила в противоречие с характером организации. По мнению политтехнолога, будущее у этой организации возможно только в результате серьезных изменений, на которые ей пойти крайне сложно (если вообще возможно) по идеологическим или иных значимым причинам.

Политтехнолог может работать со структурой, не имеющей серьезных перспектив, год, два, три, больше. Но если он понимает тупиковость своих усилий, то стремится изменить ситуацию, вступая при этом в конфликт со сторонниками ортодоксии. Если он находится вне организации, все решает просто, без излишнего шума, который невыгоден ни одной из сторон – участники мирно расходятся. Если внутри, то возможен скандал, что и произошло в ОГФ, где политтехнолог объективно превратился в политика, сохранив при этом во многом «технологический» подход к решению политических проблем.

И здесь мы переходим ко второй стороне этой истории. Представляется, что, с точки зрения Литвинович, радикальная оппозиционность ОГФ, жесткая непримиримость в отношении всех представителей власти и их действий, были неизбежны в то время, когда провоцировались самой властью. А именно: целенаправленной политикой исключения из политической жизни «несогласных» в широком смысле этого слова, от радикальной НБП до вполне умеренных республиканцев Владимира Рыжкова. Вспомним хотя бы вынужденное исключение из избирательного списка лояльнейшей «Справедливой России» Сергея Шаргунова. Новое избирательное законодательство лишило возможности баллотироваться в Госдуму политикам, не вписавшимся в оставшиеся семь политических партий, только две из которых (КПРФ и «Яблоко») можно считать оппозиционными, несмотря на то, что и они вынуждены идти на компромиссы с властью.

Что изменилось с приходом Дмитрия Медведева на пост президента? На первый взгляд, изменений мало – ни одна принципиально новая партия не зарегистрирована, государство сохраняет доминирование в медийной сфере. И все же есть два новых явления, которые нуждаются в серьезном осмыслении. Первое из них – отказ от жесткой политики исключений в пользу постепенного, эволюционного (в стиле Медведева) «включения» критиков власти в процесс диалога. Никита Белых стал губернатором Кировской области, а Мария Гайдар (первоначально эмоционально осудившая его за этот шаг) – вице-губернатором. Из состава Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека выведены почти все его члены, считавшие, что права человека – дело десятое по сравнению с правами государства. Зато включены Ирина Ясина, Елена Панфилова (поддержавшая сейчас Марину Литвинович в конфликте с большинством лидеров ОГФ и объявившая о выходе из этой организации), Дмитрий Орешкин. Членом Общественной палаты по президентской квоте стала Елена Лукьянова. Из этого же ряда и некоторые другие действия Медведева, не связанные с персональными назначениями. Например, интервью «Новой газете», после которого прекратилась осада этого оппозиционного издания, проводившаяся прокремлевской молодежью. Этого мало? С точки зрения оппозиции, наверное, да. Но не стоит забывать о реальном влиянии оппозиционных сил на российское общество, которое сейчас крайне невелико. И если бы Медведев не предпринял перечисленных выше действий, то на его рейтинге это никак бы ни сказалось.

Второе явление – месседжи Медведева, адресованные обществу. Это не только статья в «Газете.ру», но и критика в адрес государственных корпораций, и позиция в «деле Подрабинека», озвученная пресс-секретарем президента Натальей Тимаковой. Без этого политика «включения» могла быть объяснена стремлением расколоть оппозицию, вырвав из ее рядов наиболее дееспособные элементы. Похоже, однако, что дело не в этом. Медведев, желая создать максимально представительную политическую коалицию, действительно ищет союзников, в том числе и в той части общества, которая для российской власти последних лет была «отрезанным ломтем». А уже эта часть – оппозиционная – вынуждена в связи с этим определяться, раскалываясь на «большевиков» и «меньшевиков». «Большевики» требуют от власти революционных изменений (причем «здесь и сейчас»), «меньшевики» готовы принять медведевскую эволюционную логику. Для «большевиков» Элла Памфилова существенно опаснее, чем движение «Наши», потому что отвлекает часть оппозиции от борьбы в пользу диалога. Точно так же, как Ленин считал тогдашних меньшевиков и кадетов более вредными врагами рабочего класса, чем черносотенцев. Таким образом, Литвинович в нынешней ситуации оказалась в числе «меньшевиков», позиция которых полностью неприемлема для «большевистской» части оппозиции.

Есть ли шанс на успех – не в рамках отдельно взятой организации, а в общенациональном масштабе – у «большевиков»? Есть, но только в условиях очередной смуты, которых в российской истории было немало – ведь после смуты в этом случае неизбежно последуют люстрации. Могут ли ответственные политики ориентироваться на такой сценарий, отвергая возможность эволюции, пусть даже и не безусловную – вопрос риторический.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

http://www.ej.ru/?a=note&id=9563

(Про шанс у большевиков это очень любопытно. Мне-то казалось, что этим шансом большевики уже пользовались в течение этак лет семидесяти. Речь идёт о второй попытке?.. А сколько всего разрешат?.. - В.Р.)

Бесперспективный патриотизм
 

http://www.mk.ru/politics/2015/12/16...atriotizm.html
Впервые за последнюю сотню лет общество не видит пути вперед, пусть даже утопического
http://www.mk.ru/upload/entities/201...82_3094456.jpg
фото: Алексей Меринов

Ноябрьский опрос «Левада-Центра» показал, что россияне прежде всего гордятся триадой — своей историей (88%), своей армией (85%) и своим спортом (84%). В то же время экономическими достижениями гордятся 27%, социальной справедливостью — 23%, системой социальной защиты — 21%. Таким образом, из современных событий люди гордятся присоединением Крыма и войной в Сирии (как атрибутом великой державы — чем мы хуже американцев, которые при Буше-младшем воевали в Афганистане и Ираке), а также олимпийской победой в Сочи.

Отсюда и гордость армией и спортом, тогда как в экономике и социальной сфере похвастаться нечем. В известной гонке телевизора и холодильника первый пока ведет с большим отрывом, что связано не только с фактором пропаганды — просто очень хочется ощущать величие страны, в которой ты живешь и с которой себя идентифицируешь. 85% согласны с тем, что для них лучше быть гражданами России, чем любой другой страны мира. «Внутренняя эмиграция» насчитывает всего несколько процентов населения — как, впрочем, и в РСФСР начала 1980-х годов. Поэтому негативная информация вытесняется на периферию сознания, а в ряде случаев — например когда речь идет о рисках сирийской войны — просто игнорируется. Ключевым в отношении как к позитивным, так и к негативным событиям становится фактор веры — людям хочется верить, что стоит немного потерпеть — и экономический рост возобновится, зато и величие никуда не денется.

Немаловажно также и то, что российские военные и спортсмены играют в общественном сознании роль своего рода «реставраторов» — они не столько создают новые сущности, сколько восстанавливают прежние, знакомые по советским годам (либо по рассказам о них представителей старших поколений). Более сложная ситуация с ответами на вопросы о достижениях в технической и гуманитарной сферах. Отечественными наукой и техникой гордятся 72%, а литературой и искусством — 77%. Но если внимательно посмотреть, то становится ясно, что предметами гордости они были и пару десятилетий назад (цифры 1996 года — соответственно 66% и 74%). А это означает, что респонденты в данных случаях имеют в виду не современное состояние этих сфер, а все ту же историю — от стихов Пушкина до полета Гагарина. Дарья Донцова и падающие спутники не имеют к этому никакого отношения.

Таким образом, основанием для современного российского патриотизма является гордость за историю и стремление к «реставрации» былого величия. В этом принципиальное отличие от предыдущих времен, где истории уделялось свое почтенное, но не ведущее место. Так, в императорской России основой идентичности было православие. Знаменитая уваровская формула «Православие, самодержавие, народность» расставляла приоритеты именно в такой последовательности. В официальном гимне говорилось о «царе православном», а декабрист Одоевский мечтал о временах, когда «Из искры возгорится пламя / И православный наш народ / Сберется под святое знамя». Православная вера создавала эффект уникальности страны, подчеркивала ее духовное превосходство над соседями как на юге и востоке, так и на западе.

Кроме того, фактор веры играл немалую роль в отношении русских людей к «своей» территории. До появления протестантизма внутриевропейские войны нередко не отличались слишком большим ожесточением — в конце концов для спасения души не так важно, кто правит той или иной территорией — английский или французский король, или же бургундский герцог. В любом случае вера оставалась католической, а местный епископ подчинялся Папе Римскому. В России ситуация была принципиально иной. Потеря даже небольшой части территории («Кемской волости», которую в известном фильме и.о. царя чуть было не отдал шведам) означала, что ее жители будут обращены в чуждую веру и, следовательно, лишатся надежды на посмертное спасение в раю. Более того, периодически возникало желание спасти братьев-славян от чуждого ига, приведя их под скипетр православного царя. Отсюда и огромная роль территориального фактора, который нельзя объяснить только имперскими амбициями или экономическими интересами.

Впрочем, к началу ХХ века религиозный фактор в значительной степени выдохся, причем это относилось как к образованным слоям общества, так и к народу в целом. В Первую мировую войну перспектива водружения креста над Святой Софией (тема, возродившаяся в информационном пространстве в последние недели в результате конфликта с Эрдоганом) уже не вызывала всенародного энтузиазма. Поэтому в период «кризиса веры» государству приходилось все чаще обращаться за легитимностью к истории — апофеозом этого стало празднование 300-летия династии Романовых за четыре года до свержения монархии. «Кризис веры» привел и к противоположному эффекту — широкому распространению, в первую очередь в интеллигентских кругах, теорий эволюционного прогресса, свойственных либеральному западничеству. Но в любом случае важно отметить, что православие хотя и исторично (сама миссия Христа — часть истории), но не обращено в прошлое. Напротив, оно эсхатологично, то есть для православного человека главным является ожидание второго пришествия Христа и конца мира, а история рассматривается как подготовка к этим событиям, а не как самодовлеющий фактор.

Секулярный ХХ век предложил России альтернативу православному сознанию — единственно верное коммунистическое учение. Вместо устремленного ввысь храма Христа Спасителя появились роскошные мозаичные подземные станции Московского метрополитена. Коммунистическая идея неразрывна с понятием прогресса (только связывала его в первую очередь с революциями) и при этом была своего рода атеистической квазирелигией, также обращенной в будущее, — только рай ожидался не на небесах, а на земле. Отсюда и та же самая ключевая роль территории — не оставлять же трудящихся под пятой капитала. А если оставили (Брестский мир, договоры с Польшей и балтийскими странами), то надо сделать все, чтобы при первом же удобном случае спасти их от помещиков и капиталистов. Однако уже перед Великой Отечественной войной забытая в борьбе за светлое будущее история начала возвращаться (вспомним фильмы «Александр Невский» и «Петр Первый»), а в военные годы о Суворове и Кутузове говорили едва ли не чаще, чем о Ленине. Но о светлом будущем официально не забывали до конца восьмидесятых, когда оно окончательно себя дискредитировало.

Что мы видим сегодня? После кратковременного ренессанса либеральной версии прогресса и малоудачных и не слишком настойчивых попыток сформулировать идею продвижения России на Запад, общество обратилось назад — приоритетом стала гордость своим прошлым. Это неудивительно — еще в перестроечные годы предпринимались попытки «реставрировать» досоветскую Россию, хотя бы виртуально (вспомним фильм Станислава Говорухина «Россия, которую мы потеряли», вышедший уже после распада СССР, но задуманный еще до него). Правда, сейчас вся досоветская история в глазах россиян все более сливается в один длинный сюжет из полузабытого школьного учебника, где неясно, да и неинтересно, кто был раньше — Александр Невский или Минин с Пожарским. К празднику 4 ноября народ равнодушен (как, впрочем, и к 7 ноября — прежнему красному дню календаря), а победитель в Ледовом побоище получил первую строчку в конкурсе «Имя России» только потому, что ее не хотелось отдавать Сталину, лидировавшему в результате мощной мобилизации сторонников «вождя и учителя». Единственное событие, консолидирующее россиян, — это Великая Отечественная война, через призму опыта которой рассматриваются многие современные события — от украинских событий до противостояния с Западом.

И, конечно же, очень многим хочется вернуться в модифицированный Советский Союз — то есть брежневский СССР, но без коммунистической идеологии (ее можно заменить на патриотическую), официального атеизма, слишком большого вмешательства в частную жизнь и запрета любого бизнеса. При этом любые территориальные уступки решительно отвергаются (фактор Курил), но и экспансия не слишком приветствуется, за исключением Крыма, который и украинским-то психологически не считался еще задолго до марта 2014-го. Если «братьев» надо спасать с помощью военной силы и к тому же при опасности втягивания в большую войну, то лучше не рисковать и не идти на Киев или даже Мариуполь — в этом уверены большинство россиян (за направление войск на помощь ДНР-ЛНР в августе, согласно «Левада-Центру», высказывались лишь 20% россиян).

Пожалуй, впервые за последнюю сотню лет общество не видит пути вперед, пусть даже утопического. Коммунистическая идея дискредитирована пустыми прилавками второй половины 80-х. Западническая идея тоже не сработала, столкнувшись с отсутствием европейской перспективы и разочарованием в партнерах. Идеологическое евразийство так и осталось игрой ума для интеллигентов — частью азиатского мира россияне себя не видят. Людям очень хочется жить в великой стране и гордиться славной историей — но цены на нефть и прогнозы экономистов все чаще напоминают о суровых реалиях, которые нельзя игнорировать, даже если очень хочется это делать.

"Главная интрига 2016 года – хватит ли экономического ресурса для проведения амбициозной внешней политики"
 

http://polit.ru/article/2016/01/02/new_makarkin/
02 января 2016, 08:38 Новый год Россия

Наиболее важные события и итоги 2015 года, ожидания и прогнозы на 2016 год от первого вице-президента Центра политических технологий, главного редактора "Политком.ру" Алексея Макаркина.

Наиболее важные события и итоги 2015 года

Что касается итогов года, то это рост проблем между Россией и Западом; замораживание – хотя и не очень стабильное – украинского конфликта, который в любой момент может снова вспыхнуть. В Сирии Россия стремилась навязать себя Западу в качестве союзника, показать, что без нее никуда в ключевых мировых вопросах. Но это желание упирается в другую проблему – в то, что Россия очень сильно завязана на Башаре Асаде, который неприемлем для Запада. И те варианты, которые предлагает Запад – «давайте Асад уйдет через какое-то время» – для самого Асада тоже неприемлемы, так как он является не только президентом Сирии, но и неформальным главой алавитской общины. И если он уйдет с поста президента, то президентом уже не станет алавит, и эта община может оказаться под серьезным ударом. Поэтому возникает ситуация, когда Россия вошла в Сирию, но оказывается во все большей зависимости от интересов Асада.

Еще, конечно, нужно упомянуть существенное ухудшение российско-турецких отношений и эта тема существенно шире, чем просто двусторонняя проблема, потому что когда у России в 2014 году испортились отношения с Западом, то много говорилось о том, что «Запад нам больше не нужен, мы идем на восток». И вот выстраивание отношений с президентом Турции Эрдоганом было одним из элементов политики «идем на восток». Соответственно, этот элемент сейчас больше неактуален.

Ну, и еще один, может быть, даже более важный элемент «дружеского похода на восток» – это отношения с Китаем. В отношениях этих нет ничего конфликтного, но подоплека этих отношений достаточно непростая. Китай рассматривает Россию как страну сырьевую, и это вызывает у России достаточно серьезную обеспокоенность. И еще важный фактор: Китай не собирается делать России никаких подарков и поблажек. И в тех случаях, когда российские компании находятся под санкциями, это осложняет работу и с китайцами.

Что касается ситуации внутри страны, то она заключается в том, что население мобилизовано и консолидировано вокруг президента – он единственный защитник и спаситель, люди верят в чудо, в то, что раз он Крым присоединил, он так же и с Америкой справится, и с другими проблемами. Но, судя по некоторым признакам, начиная от выборов в Иркутской области, где победил коммунист, и заканчивая выступлениями дальнобойщиков, «надежда на царя» все меньше распространяется на остальных политиков. Президентский рейтинг чрезвычайно высок, а у остальных начинаются проблемы.

Ожидания или прогнозы на 2016 год

Ну, и главная интрига 2016 года – это хватит ли экономического ресурса для проведения амбициозной внешней политики. То есть политика остается прежней, но вот каковы будут ее основы? В условиях, когда у России растут проблемы с экономикой и уже есть предположение, что при нынешних нефтяных ценах Резервный фонд будет исчерпан уже в 2016 году. Это вполне вероятный сценарий. И второе: у России нет союзников. То есть она втягивается в очень серьезное противостояние со своими оппонентами, но при этом без союзников. В отличие, скажем, от Советского Союза, у которого был Варшавский договор, был Совет экономической взаимопомощи. И здесь в ситуации с Турцией союзники России, партнеры ее по Евразийскому союзу, от России достаточно отчетливо дистанцировались. И Лукашенко, и Назарбаев, не говоря уж о китайцах, партнерах России по ШОС. То есть здесь проблема вот эта: нет серьезной, мощной экономической основы и нет союзников.

Думаю, парламентские выборы пройдут довольно спокойно. Если будут расти протестные настроения – а, скорее всего, это произойдет, – то голосовать будут за коммунистов, эсэров, которые поддерживают власть по многим значимым вопросам. То есть они, по сути, поддерживают президента, но критикуют правительство. Что, в общем, власть вполне устраивает.

Основные проблемы будут за пределами 2016 года – на 2016 год ресурса хватит.

Что почитать-посмотреть на новогодних каникулах

Что почитать? Ну, я сейчас Улицкую читал, «Лестницу Якова» –может быть, потому, что эта книга поднимает, в том числе, темы, актуальные для современной России, хотя эпоха там описана совсем другая и внешние обстоятельства совсем другие. Но то, как люди себя ведут, как они реагируют и где находятся пределы адаптации, к чему можно адаптироваться в смысле потребительского поведения, - очень похоже. И да, до какой бы степени ни надо было адаптироваться – наверно, все-таки не надо терять самого себя. Очень важно оставаться в мире с самим собой. И это такой очень важный опыт, и опыт нашей истории, который там описан, об этом свидетельствует.

И сейчас вышла очередная книга Акунина по российской истории – уже третий выпуск «От Ивана Третьего до Смутного времени». Думаю, она также может быть интересным и полезным чтением. Я ее с удовольствием почитал. Сейчас тоже достаточно сложные времена, и понимание истории, понимание того, чем руководствовались наши предки, принимая те или иные ключевые решения, это одна из достаточно важных вещей.

Пожелания читателям «Полит.ру»

Что пожелать? Рационального поведения в экономической сфере, соизмерения доходов и расходов. В кризис это важно для семейного бюджета, как и понимание того, что сейчас возможно и доступно. Допустим, если есть возможность найти подработку, то ею надо пользоваться. И если есть возможность чего-то не покупать, это тоже надо использовать. То есть здесь такой переход от общества потребления к элементам мобилизационного общества – целиком мобилизационное общество у нас невозможно, но элементы уже внедряются, и даже элементы такого военного общества. Это всегда достаточно тяжело не только для экономики в целом, но и для конкретных граждан. Поэтому вот такая адаптация, понимание новой ситуации и того, как себя надо рационально вести – это такой ключевой момент.

У нас еще в 1992 году, в период инфляции, по инерции несли свои деньги государству. А куда еще они могли? Сейчас, конечно, люди стали рыночно более грамотными. Но это не избавляет их от финансовых «пирамид», всяких сомнительных структур, ну, и не избавляет их от инерции – инерции потребительского поведения, свойственного совсем другой эпохе.

Амбиции и амуниция
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=29303
9 ФЕВРАЛЯ 2016,
http://3.3.ej.ru/img/content/Notes/2...1454974965.jpg
Михаил Златковский

Главная проблема политики российской власти – принципиальное расхождение свойственных ей внешнеполитических амбиций и находящейся в ее распоряжении амуниции.

Правда, внутриполитические условия для ее деятельности в прошлом году были весьма благоприятны. Рейтинг одобрения работы Владимира Путина на посту президента в прошлом году достигал заоблачных 90%, вслед за ним выросла поддержка и всех институтов власти. Эйфорическое состояние общества ярко выражалось в соотношении тех, кто считает, что дела в стране идут в правильном направлении (оптимистов), и тех, кто считает иначе (пессимистов). В июне 2015 года их соотношение, согласно исследованию Левада-центра, составляло 64 к 22 – и это в условиях нарастающих социально-экономических проблем. Во втором полугодии число оптимистов снижалось, но незначительно – людям не хотелось расставаться с надеждами на то, что вот-вот появятся первые признаки окончания кризиса.

Однако в январе нынешнего года произошло сильное падение оптимизма россиян. Количество тех, кто считает, что дела в стране идут в правильном направлении, за месяц снизилось на 11 пунктов – с 56 до 45%. Эта цифра практически соответствует количеству оптимистов, зафиксированному накануне присоединения Крыма – в январе 2014 года (43%). Число пессимистов также увеличилось, хотя и в меньшей степени – на 7 пунктов – с 27 до 34%. Это существенно меньше, чем в январе 2014-го, когда количество пессимистов примерно соответствовало числу оптимистов и достигало 41%. В то же время часть недавних оптимистов на сегодняшний момент перешла в число неопределившихся (оно увеличилось на 5 пунктов – с 16 до 21%). После патриотического подъема 2014 года им психологически сложно заявить о полной утрате оптимизма – похоже, что они еще надеются на позитивные изменения.

Президентский рейтинг остается на высоком уровне (82%), но сильно «просели» рейтинги региональной власти (они упали на более низкий уровень, чем в январе 2014 года) и традиционно непопулярной Государственной думы (число одобрящих ее деятельность на 15 пунктов меньше, чем осуждающих). Количество одобряющих и неодобряющих деятельность правительства примерно сравнялось, что существенно лучше, чем в январе 2014-го, но все равно тревожно для кабинета министров.

Хотя «крымская» эйфория ушла, доверие к телевизионным новостям падает (с марта 2014-го по ноябрь 2015-го – с 50 до 41%), население все более подвержено пессимизму и тревожится по поводу состояния своего холодильника, однако отказаться от мечты о «вставании с колен» россияне не готовы. Слишком сильным является чувство возвращения величия страны, которое сейчас понимается россиянами преимущественно как возможность поступать на международной арене по образцу Джорджа Буша-младшего, то есть широко использовать силовой ресурс для достижения геополитических целей. Впрочем, США не справились тогда с ролью единоличного мирового лидера, несмотря на куда более мощный набор имеющихся в их распоряжении ресурсов, чем те, которыми сейчас располагает Россия. Но об этом общество предпочитает не задумываться.

В то же время подавляющее большинство россиян не готовы идти на сколько-нибудь значимые жертвы для достижения великих целей – по оценкам, к ним готовы 10-12% населения. Мобилизовать народ на масштабные свершения не удастся. В частности, общество, хотя и позитивно относится к использованию военной силы против врагов, но боится затяжной войны. Оно одобряет два вида военных действий – либо бескровный «освободительный поход» (присоединение Крыма), либо «телевизионная картинка» (как ракеты с Каспия, разящие террористов в Сирии). Но не более того.

Как представляется, количество пессимистов в нынешнем году будет расти, так как «подарков» у государства для патерналистски настроенного общества практически не остается. Даже в год выборов пенсии предполагается проиндексировать всего на 4% – на большее средств нет. Впрочем, к концу лета могут «подбросить» еще, но догнать инфляцию вряд ли удастся – поэтому всплесков оптимизма может быть все меньше и они будут все слабее. Кроме того, будет уменьшаться надежда на то, что из кризиса удастся выйти в относительно короткие сроки.

Но такое состояние общества вряд ли скажется в 2016 году на политической системе. Люди не хотят выходить на улицы, причем сразу по трем соображениям. Первое – страх того, что в России будет «как в Украине, Сирии, Ливии», то есть начнется стрельба. Второе – неверие в способность добиться реальных перемен. И третье – ужесточившееся законодательство, грозящее участникам митингов не только резко повышенными штрафами, но и уголовным преследованием (и прецедент такой «посадки» уже есть – «дело Ильдара Дадина»). В этой ситуации люди будут, как в советское время, дебатировать на кухнях (в соцсетях это делать все более рискованно) и, как в 90-е годы, урезать расходы и пытаться искать подработки. А на протестные акции по экономическим вопросам способны лишь локальные группы (такие как дальнобойщики, выступившие в 2015 году против системы «Платон», или работники отдельных градообразующих предприятий).

Рост протестных настроений может использовать на думских выборах парламентская оппозиция, которая действует в рамках «крымского консенсуса», предусматривающего единство в области внешней политики, безопасности и «борьбы с экстремизмом» (то есть с теми, кто в этот консенсус не вписывается). Она не критикует президента, но по максимуму играет на недовольстве курсом правительства – тем более что «единороссовский» список возглавит премьер Медведев.

Таким образом, можно говорить о том, что общество не готово идти против власти, но оно все более погружается в депрессию. А ситуация с экономической амуницией, то есть с базой для проведения амбициозной внешней политики выглядит еще более проблемной. Времена даже умеренного стабильного роста ВВП остались в прошлом (а для нормального развития России как развивающегося рынка нужен рост, существенно превышающий европейский, – примерно 5-7%). При нынешних ценах на нефть Резервный фонд может быть израсходован уже в 2016 году. А оснований для их быстрого роста не наблюдается – Саудовская Аравия демпингует на европейском рынке, Иран после снятия санкций собирается резко нарастить нефтяной экспорт. ОПЕК в ее нынешнем виде все менее способна играть регулирующую роль – как из-за внутренних противоречий, так и в связи с напряженными отношениями с производителями, в организацию не входящими и ее правилам не подчиняющимся. А все слова о диверсификации и импортозамещении не влияют на ситуацию в экономике (что неудивительно – даже Ирану с его Стражами исламской революции и мощным религиозным мобилизующим фактором не удалось создать эффективный импортозамещающий сектор в период санкций).

Герман Греф говорит о самом масштабном банковском кризисе за 20 лет – и, действительно, рушатся не только «прачечные», но и известные банки с многолетней историей (Пробизнесбанк, «Российский кредит», Внешпромбанк). Снят неформальный запрет на банкротство системообразующих компаний в ключевых отраслях – первым примером стала авиакомпания «Трансаэро». И это, похоже, только верхушка айсберга – многие банкротства вскрывают махинации с отчетностью, которые приводили к тому, что уже нежизнеспособные структуры продолжали выглядеть вполне нормальными (своего рода «эффект зомби»). Так что в следующем году, вполне возможно, будут новые печальные сообщения такого рода.

Разговоры о реформах (хотя бы экономических) упираются в две проблемы. Первая – нежелание идти на непопулярные меры, такие как повышение пенсионного возраста, до президентских выборов 2018 года. Вторая – огромная роль силового лобби, препятствующего любому действенному ограничению контролируемых им ресурсов. Поэтому возможны технические улучшения в отдельных сферах, которые, однако, вряд ли окажут серьезное влияние на деловой климат.

Не лучше ситуация и с союзниками на международной арене – точнее говоря, с их отсутствием. Если у СССР хотя бы были партнеры по Варшавскому договору и СЭВ, то сейчас участники пророссийского альянса ОДКБ не торопятся поддержать Россию в конфликте с Эрдоганом. О «повороте на Восток», популярном в 2014 году, сейчас предпочитают не говорить – Турция стала врагом, а Китай оказался трудным переговорщиком, не собирающимся авансировать российские проекты (даже выгодную ему «Силу Сибири»). К негативным для себя переменам в Латинской Америке (поражение кандидата-перониста на президентских выборах в Аргентине, разгром чавесистов на парламентских выборах в Венесуэле) Россия оказалась явно не готова. Попытки делать ставки в Европе то на Орбана, то на мадам Ле Пен, то на Ципраса выглядели импровизациями, которые по разным причинам быстро рассыпались. Но главное – страна обращена в прошлое, гордится великой историей, нравственностью и духовностью и становится все менее интересной для партнерства в современном мире – пожалуй, это еще большая проблема, чем санкции и антисанкции.

Таким образом, в России наблюдаются снижение общественного оптимизма, трудная вынужденная адаптация населения к кризису, экономическая депрессия и отсутствие союзников. И нет оснований полагать, что в нынешнем году ситуация серьезно изменится – напротив, ситуация будет осложняться и далее. Так что разрыв между амбициями и амуницией в полной мере сохранит свою актуальность.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Графика Михаила Златковского/ zlatkiovsky.ru

Жириновский для Болотной
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=29762
3 ИЮНЯ 2016 г.
http://3.3.ej.ru/img/content/Notes/2...1464936335.jpg
ТАСС

Социологические службы фиксируют рост рейтинга ЛДПР, которая хотя и ненамного, но опережает КПРФ. По данным ВЦИОМ, в конце мая жириновцы опережали коммунистов на 2 процентных пункта (11 против 9%). ФОМ считает, что ЛДПР обгоняет КПРФ на один процентный пункт (11 против 10%).

Конечно, избирательная кампания еще не началась — поэтому не стоит преувеличивать значимость этих результатов. Коммунистический избиратель отличается дисциплинированностью, да и агитация, которая может повлиять на настроения россиян, еще не началась. К тому же разрыв между коммунистами и жириновцами находится в пределах статистической погрешности. Но и недооценивать эту тенденцию не стоит.

Во-первых, потому что впервые за долгое время у КПРФ появился реальный конкурент в борьбе за второе место на выборах по пропорциональной системе. Напомним, что в сентябре только половина депутатов будет избираться по спискам — вторую половину выберут в одномандатных округах. Это, кстати, не слишком приятная новость для жириновцев: сильных одномандатников у них никогда не было и сейчас не видно. Разве что удастся привлечь влиятельных регионалов и договориться с Кремлем о том, что в этих округах не будут выдвигаться «единороссы». Прецедент был: в 2014 году депутатом Мосгордумы был избран выдвинутый ЛДПР владелец стройхолдинга «СУ-155» Михаил Балакин. Баллотироваться от «Единой России» ему было неудобно — холдинг к тому времени уже испытывал сильнейшие финансовые трудности (а в нынешнем апреле московский арбитраж официально признал его банкротом). А ЛДПР с удовольствием согласилась помочь Балакину избраться, впервые в своей истории получив депутата в Мосгордуме.

Во-вторых — и это самое интересное, — возникает вопрос о том, что за избиратель пришел сейчас к Жириновскому. Можно выдвинуть обоснованное предположение, что речь идет о «продвинутом» городском населении, то есть о тех россиянах, которые в декабре 2011 года пошли голосовать за «Справедливую Россию», проведя в Думу не только отца и сына Гудковых, Пономарева, покойного Валерия Зубова, но заодно и Мизулину. В 2012 году на президентских выборах многие из них поддержали Михаила Прохорова. Они солидаризировались с большинством требований протестующих с Болотной площади, хотя активной роли в этих событиях не играли — это своего рода «периферия протеста», гораздо более многочисленная, чем его непосредственные участники.

Сейчас эти избиратели не видят «своей» партии, что неудивительно. Существует представление, что все большее количество россиян получает политическую информацию из интернета, но оно нуждается в уточнении. Действительно, количество интернет-пользователей растет (в 2015 году, по данным GfK, на 4 млн человек, достигнув отметки 70,4% населения России), но основные сведения о политике россияне все равно получают из телевидения — интернет лишь дополняет эту информацию, да и то далеко не всегда. А на телеэкране представители непарламентских партий появляются эпизодически, зато Жириновский — постоянный гость телеканалов. Так что если Явлинского будут показывать по телевизору хотя бы в три раза меньше, тем Жириновского, то рейтинг лидера «Яблока» может пойти вверх, хотя и не очень сильно. Но Явлинского никто не показывает.

Дело, разумеется, не только в телевидении. Три парламентские партии соревнуются друг с другом в выражении глубокого почтения к советскому прошлому. Коммунисты вообще собираются идти на выборы с портретом Сталина. А Жириновский в свойственной ему манере демонстративно громит по телевизору и Сталина, и Ленина как малограмотных варваров, прославляя величие Российской империи. Миллионы ностальгирующих по Союзу поклонников Проханова и Николая Старикова возмущаются, принимая игру за реальный бой, а «продвинутые» горожане смотрят на Жириновского и думают: ну, Жирик, молодец, правильно говорит, так им, ретроградам, вмазал.

Возникает парадоксальная ситуация: именно Жириновский сейчас уловил антитоталитарный запрос и расширяет тем самым свою поддержку за счет новых электоральных групп. При этом он руководствуется традиционной для себя логикой: не надо стремиться понравиться всем — куда лучше сделать ставку на конкретную целевую аудиторию и умело ее обхаживать. Конечно, можно много и обоснованно говорить об имитационном, «шутовском» характере деятельности лидера ЛДПР, но факт остается фактом. Когда Сталина критикует либерал, его можно обвинить в том, что он занимается диверсией по заданию иностранных разведок. И в нынешней психопатической ситуации и «продвинутый» горожан, даже заглянувший разок из любопытства на Болотную, может задуматься: а вдруг правда? Но у Жириновского на этот счет стопроцентное алиби — ему можно.

Добавим к этому и то обстоятельство, что в условиях резкого роста антизападных настроений Жириновский, которые долгие годы был enfant terrible российской политики, сейчас оказался в ее мейнстриме. А «продвинутые» городские слои, хотя и в меньшей степени, чем другие, но тоже подвержены антизападничеству, желанию, чтобы «пиндосам» было похуже. И риторика Жириновского перестает вызывать отторжение и возмущение — она вписывается в общий тренд, когда формулировки о «ядерном пепле» воспринимаются спокойно, как нечто нормальное. На этом фоне пресловутое желание омыть ноги в Индийском океане выглядит образцом умеренности.

И, наконец, самое главное. Четверть века назад жители тогда еще советских мегаполисов выходили на многотысячные демонстрации, видя мир в черно-белом свете и надеясь на лучшее будущее. Тогда было время открытия Толкиена и Льюиса — жанра фэнтези, где есть добро и зло, и свобода выбора между ними, и отсутствие «третьего пути». Можно склониться ко злу, но исправиться, пока не поздно (Боромир во «Властелине колец», Эдмунд во «Льве, Колдунье и Платяном шкафе»). Но если зло овладевает человеком, то он морально гибнет вне зависимости от прежних достоинств — как Саруман.

Сейчас времена «Игр престолов» — в том смысле, что речь идет не об идеалах, а об интересах. Нет правых и виноватых — есть победители и проигравшие. В «Играх престолов» невозможно представить себе Аслана — там вообще нет Бога, зато собраны все кошмары Средневековья стереотипного, от свирепых войн до религиозного фанатизма, но без очагов духовности, которые не позволяли деградировать Средневековью реальному. Главная задача всех игроков — добиться победы любой ценой, захватить власть или жестоко отомстить обидчикам. При этом подавляющее большинство героев верны своему клану, самыми разными способами защищая его интересы (о морали никто при этом не думает, иначе в этом мире загрызут конкуренты), действуя в парадигме «свой-чужой». Нужно быть совсем уж загнанным в угол, чтобы пойти против клана, как это произошло с Тирионом Ланнистером.

Вот и в сознании современного россиянина все меньше морально правых и виноватых. Широко распространено, к примеру, представление, что «все воруют» — и власть, и оппозиция. А раз так, то «продвинутый» горожанин (как и «непродвинутый») делит политиков не на честных и бесчестных, а совсем по другим критериям — на своих и чужих, на успешных и лузеров — под последними, в частности, понимаются лидеры внепарламентской оппозиции. Если тебя нет на телевидении (либо ты присутствуешь там в роли аутсайдера, против которого и ведущий, и подобранная аудитория в зале) — значит, ты неудачник.

Конечно, есть люди, которые рассуждают иначе, но они не влияют на электоральные процессы из-за своей малочисленности, многие из них сознательно выбирают внутреннюю и, все чаще, внешнюю эмиграцию. Прежние моральные авторитеты перестали быть таковыми — место стало вакантным.

Жириновский прекрасно вписывается в такую логику. Он свой — то есть пламенный критик врагов России. И успешный — раз уже не просто четверть века в политике, но с 1993 года неизменно заседает в Госдуме, богат, влиятелен, любимец телеведущих, настоящий self-made man. Раз в 2012 году голосовали за успешного Прохорова, почему бы сейчас не поддержать успешного Владимира Вольфовича? Даже если в прошлом он и вызывал отторжение по причинам, о которых уже мало кто помнит.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фото:Россия. Москва. 19 апреля 2016. На открытии выставки лидера ЛДПР Владимира Жириновского "70 лет на службе России", посвященной его 70-летию, в Госдуме РФ. Александр Шалгин/ТАСС

Киргизия: революция или клановый бунт?
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=539
23 МАРТА 2005 г.
vesti.ru

Что происходит в Киргизии? Являются ли бурные события в этой республике продолжением сербо-грузино-украинской цепочки «оранжевых» революций?

«Оранжевая революция» – это мирные выступления средних слоев (интеллигенция, средний и малый бизнес, учащаяся молодежь), направленные на достижение одной глобальной цели – вестернизации страны. Участники «оранжевой революции» хотят жить в Европе, имеют основания полагать, что эта мечта сбудется (если не сейчас, то спустя 10-15 лет, и они готовы подождать, если появятся признаки того, что их страна движется по «европейскому пути») и именно поэтому идут на свой майдан, где готовы мерзнуть несколько дней или даже недель. Соответственно, все, что противоречит европейскому выбору – будь то коррумпированный режим Шеварднадзе, милошевичевская автаркия или пророссийский Янукович, – оказывается по другую сторону баррикад.

Еще один важный признак – подчеркнуто легитимный характер, что отличает «оранжевую революцию» от многочисленных бунтов, стремящихся разрушить до основания старый мир и воздвигнуть на его отставках новую властную систему явочным порядком. «Оранжевые» не просто заявляют, что привержены закону (в роли нарушителя которого выступает старая власть), но и стараются его соблюдать, не допуская явно незаконных действий. Даже присяга, принятая Ющенко в разгар революции, носила символический характер и должна была просто подбодрить его сторонников, не дать им раскиснуть в условиях, когда противостояние стало затягиваться. Законным президентом после этого Ющенко никто не считал, включая и его самого: речь шла лишь о «клятве верности» народу Украины. Решающим моментом революции стал вполне юридический акт – вердикт Верховного суда о проведении «третьего тура» выборов.

Что же мы видим в Киргизии? «Пути в Европу» для этой страны нет – в силу географического положения (даже Турция, многолетний член НАТО, внедряется в Евросоюз со скрипом), менталитета населения и уровня экономического развития. Даже самые последовательные киргизские западники не могут не признавать этого факта. Что касается интеллигенции, то значительная ее часть явно симпатизирует России: хотя бы потому, что группируется вокруг Киргизско-славянского университета. Официализация статуса русского языка в стране прошла без каких-либо серьезных проблем – сравним ситуацию в Украине и Молдавии. Бизнесу же по большей части нужны стабильность и нормальные условия для работы, так что он посматривает на нынешние события без особого энтузиазма, особенно если принять во внимание сообщения об ограблении банков в Джалал-Абаде, где царит хаос.

Что же до законности, то назначения «народных губернаторов» говорят сами за себя – равно как и выход на свободу местных уголовников, освобожденных из-под стражи «революционерами». Напрашиваются параллели с февралем 1917 года в России, когда антиправительственная оппозиция потеряла контроль над улицей, в результате чего некоторым ее лидерам очень скоро захотелось пулеметов, которых в их распоряжении не оказалось. Что же до апелляции к старому составу парламента (который оппозиционеры противопоставляли новому), то она напоминает, конечно, грузинский вариант, но выглядит скорее имитацией последнего. Ведь нынешние выборы международные организации (включая и европейцев) признали более технически чистыми, чем предыдущие. Кроме того, в Грузии все же ключевую роль для легитимации революции сыграло решение Верховного суда оботмене результатов выборов, и только после этого можно было говорить о продлении полномочий старого парламента. В Киргизии «судебный» фактор оппозиция фактически отбросила – по крайней мере, на сегодняшний момент.

Таким образом, о киргизской «оранжевой революции» говорить нельзя. Речь идет об имитации, о разыгрывании модной революционной темы, о заимствовании отдельных внешних приемов – будь то массовые акции или апелляция к старому парламенту. За всем этим, однако, видна попытка скрыть реальное содержание событий – борьбу между севером и югом, стремление южных кланов взять реванш за оттесненность от власти. При этом если в Украине противоречия между востоком и западом были лишь составляющей масштабного цивилизационного выбора, когда решающую роль сыграла позиция населения центральных регионов страны, то здесь о подобным выборе говорить нельзя – речь идет о типичном «передельческом» процессе, инициированном обиженными политиками. Не случайно в рамках оппозиции объединились уволенные администраторы и коммунисты, сторонники сближения с Западом и представители наиболее архаичных южных группировок.

Напомним, что в 1985 году к власти в Киргизии пришел представитель южной элиты Масалиев, сменивший «северянина» Усубалиева, управлявшего республикой еще с хрущевских времен. В Москве тогда плохо разбирались в вопросах противоречий севера и юга, а если и знали о них, то рассматривали в качестве феодальных пережитков, которые не стоит особенно учитывать при принятии ключевых решений. Значение имело то, что Масалиев принадлежат к горбачевскому поколению партаппаратчиков. В 1990 году «север» взял реванш, использовав новые перестроечные веяния и выдвинув в качестве своего лидера академика Акаева, имевшего имидж либерала и реформатора. Южане же продолжали ставить на ортодоксальную коммунистическую риторику, не успев вовремя сориентироваться и понять, что защищают идеологию вчерашнего дня. С тех пор южные кланы по большей части находятся в оппозиции, но не утратили надежды на возвращение во власть.

Конечно, противостоянием «север-юг» современный киргизский конфликт не исчерпывается. У оппозиции есть симпатизанты на севере, недовольные Акаевым (как, к примеру, во время «северо-южной» гражданской войны в США на севере существовала оппозиция Линкольну – так называемые «медянки»). И не весь юг поддерживает противников действующего президента. Однако основной водораздел проходит все же между бишкекской властью и южными (ошскими и джалал-абадскими) кланами, поднявшими антипрезидентский бунт и использовавшими некоторые «оранжевые» технологии для того, чтобы придать своей позиции больше респектабельности в глазах не столько самих киргизов, сколько зарубежных наблюдателей и международных организаций.

Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий

Ватикан перед выбором
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=620
1 АПРЕЛЯ 2005 г.
Yahoo/AP

Папа Римский Иоанн Павел II тяжко болен. Похоже, что заканчивается самый длинный понтификат в истории прошедшего века. Напомним, что нынешний Иоанн Павел — первый славянин во главе римского католицизма, один из самых харизматичных пап в истории, посетивший с пастырскими визитами множество стран мира (знаковое исключение составляет Россия). Человек, который стремился, насколько возможно, укрепить католическую традицию, опираясь на созданный лишь в ХХ столетии орден «Опус Деи», объединивший значительную часть католической элиты и получивший при Иоанне Павле статус личной прелатуры Его Святейшества. Папа-пастырь, ставший кумиром миллионов людей и остановивший натиск «теологии освобождения» — радикального обновленческого движения, чьи сторонники участвовали в латиноамериканской герилье и цитировали не столько Священное Писание, сколько Че Гевару. Папа-политик, во время первой части своего понтификата приложивший немало усилий для содействия краху коммунистических режимов в Центральной Европе (в первую очередь, в родной Польше), а во второй половине более чем сдержанно относящийся к феномену однополярного мира – наиболее ярко эта позиция Ватикана проявилась во время иракской войны 2003 года.

Папа-мыслитель, автор работ в области католической философии, изучаемых в крупнейших мировых университетах. Папа-поэт, писатель, человек, прекрасно знающий и понимающий светскую культуру: еще в юности он участвовал в деятельности подпольного театра во время нацистской оккупации.
Понятно, что миллионам католиков совсем не безразличен вопрос о том, кто станет преемником нынешнего папы. Продолжит ли он его курс или внесет в него изменения. Понятно, что новый первосвященник не будет революционером на престоле — и женское священство или гомосексуальные браки, разумеется, не получат одобрения Ватикана. Однако в менее важных вопросах будущий папа может позволить себе быть чуть более правым или, наоборот, чуть более левым. Например, если Ватикан возглавит традиционалист, то можно ожидать дальнейших шагов по «реабилитации» Тридентской мессы на латинском языке, бывшей обязательной до Второго Ватиканского собора (1962-1965), хотя, разумеется, на сугубо добровольной основе (от перевода богослужения на национальные языки не собираются отказываться даже самые консервативные кардиналы). В то же время папа-либерал может санкционировать дискуссии по вопросам обновления церкви и даже сделать некоторые жесты в сторону оказавшихся в загоне теологов-освобожденцев.

Сейчас рассматриваются несколько вариантов выбора будущего конклава.

Папа-традиционалист. Если на конклаве возобладают умеренно-консервативные настроения, то понтификом может стать германский кардинал Йозеф Ратцингер, «ветеран» курии, декан коллегии кардиналов. Ратцингер выступает за следование традиции, против модернистов, весьма критично относится к некоторым решениям Второго Ватиканского собора. Кардиналу 78 лет, что может побудить голосовать за него более молодых кардиналов – напомним, что избрание 57-летнего Кароля Войтылы в 1978 году «закрыло» возможность стать папой для всех тогдашних кардиналов, которые к настоящему моменту либо уже скончались, либо превысили 80-летний рубеж (кардиналы старше 80-ти не участвуют в избирательных процедурах).

Папа-либерал. Чаще всего, рассматривая этот вариант, говорят о кардинале Диониджи Теттаманци, архиепископе Генуи, представителе умеренного модернизма в современном католичестве, продолжателе реформаторских идей «Второго Ватикана». Либеральную тенденцию представляет также кардинал Джованни Батиста Ре, возглавляющий Конгрегацию по делам епископов. При этом и Теттаманци, и Ре никак нельзя назвать радикалами – оба они пользуются расположением нынешнего папы. Впрочем, неясно, захотят ли кардиналы голосовать за представителя Италии, восстановив традицию бессменного пребывания во главе церкви итальянцев, начавшуюся еще в 1523 году и прерванную лишь с избранием «польского папы».

Папа из третьего мира. Много говорят о том, что новым первосвященником впервые в истории может стать кардинал, не представляющий Старый свет. Например, Френсис Аринзе (префект Конгрегации богослужения и таинств) или архиепископ Гаваны Хайме Лукас Ортега Аламино. «Кубинский вариант» может быть плохим предзнаменованием для Фиделя Кастро – напомним, что избрание Кароля Войтылы предшествовало краху коммунизма в Польше. Неясно, однако, смогут ли кардиналы пойти на такой революционный шаг, «выйдя» за пределы Европы.

Вполне возможно, впрочем, что прогнозы не сбудутся, как это уже многократно бывало в истории католичества. Так, после второй мировой войны наблюдатели смогли предсказать результаты конклава лишь однажды – в 1963 году, когда папой стал кардинал Монтини (Павел VI), ближайший соратник своего предшественника. Пятью годами раньше понтификом был избран пожилой кардинал Ронкалли, ставший папой Иоанном XXIII, как казалось многим, фигура компромиссная и «переходная». Тем неожиданнее были его решительные действия, направленные на церковное обновление – именно он созвал Второй Ватиканский собор, и теперь причислен за это к лику блаженных. На двух конклавах 1978 года основная конкуренция, как считалось, шла между двумя кардиналами – реформатором Бенелли и консерватором Сири. В результате ни один из них так и не стал папой. Вначале выбрали относительно малоизвестного кардинала Лучани (Иоанна Павла I), а после его скорой и неожиданной кончины – Кароля Войтылу.

Ясно одно: кто бы ни пришел на смену нынешнему папе, он должен будет учитывать опыт понтификата своего предшественника. Хотя бы потому, что преемником Иоанна Павла II в любом случае станет человек, которого он лично посвятил в кардиналы во время своего пребывания во главе церкви.

Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий

Десять лет и три года
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=648
6 АПРЕЛЯ 2005 г.
Коллаж ЕЖ

Президент обещал бизнесу сократить срок исковой давности по приватизационным сделкам с десяти до трех лет. Практически все наблюдатели расценили это как подарок предпринимательскому сообществу, как закрытие «приватизационного досье» 90-х годов. Однако не все так просто.

Во-первых, по значительной части сделок периода чубайсовской приватизации срок давности уже истек или истекает. Так, на суде над Михаилом Ходорковским даже прокурор согласился с тем, что по делу «Апатита» (единственная приватизационная составляющая этого процесса) он истек, и это был единственный пункт, в котором оказались солидарны обвинение и защита. В конце нынешнего года можно будет отметить своеобразный юбилей – десятую годовщину залоговых аукционов, тех самых, к которым больше всего вопросов. Так что президентское обещание может быть признанием существующей реальности.

Во-вторых, государство на самом деле не слишком хотело пересматривать итоги приватизации. И не только потому, что на Западе косо посмотрят. Важнее другое: большинство предприятий, которые получили новых владельцев при Чубайсе, уже успели неоднократно поменять собственников. Сейчас эти предприятия принадлежат добросовестным приобретателям, в том числе и иностранным инвесторам. Складывается дикая ситуация: в случае пересмотра итогов приватизации возможные нарушители окажутся в выигрыше (они уже свои деньги с лихвой вернули на перепродаже), а крайними станут те, кто поверил в российскую рыночную экономику и действовал в строгом соответствии с законом. Понятно, что это нелепо (если кому-нибудь придет в голову национализировать Тюменскую нефтяную компанию, то за чубайсовскую приватизацию придется пострадать ВР). Но даже в том случае, если предприятия переходили из рук в руки в рамках одной бизнес-группы, в суде в каждом конкретном случае пришлось бы долго и утомительно доказывать, что речь идет об аффилированных юридических лицах, а не об абсолютно разных субъектах.

В-третьих, у государства имеется в наличии куда более действенный ресурс влияния на бизнес – налоговые органы, – что прекрасно продемонстрировало «дело ЮКОСа». Если бы власти пошли по пути пересмотра итогов приватизации (при том, что срок давности еще формально не истек), то им бы пришлось в полной мере столкнуться с обозначенными проблемами. Есть серьезные основания полагать, что маялись бы до сих пор. А применение налогового рычага позволило в короткие сроки решить проблему огосударствления юкосовской «жемчужины» – ЮНГ. Ведь претензии в этой сфере не зависят от состава акционеров, истории создания компании и других подобных вопросов. Да и Запад смотрит на налоговые дела куда более лояльно, чем на устрашающий «пересмотр итогов», попахивающий реваншем, отъемом и разными другими неприятными вещами.

В-четвертых, многие забывают, что приватизация не только была – она есть и будет. Каждый год утверждается очередная приватизационная программа, в которую входят далеко не только сравнительно малоизвестные предприятия. Так, недавно ConocoPhillips купила пакет акций ЛУКОЙЛа, причем сделке предшествовала встреча трех президентов – России, ЛУКОЙЛа и ConocoPhillips (таким образом, американские инвестиции получили гарантии российской власти). Серьезно обсуждается вопрос о приватизации ряда других крупных компаний – например, «Связьинвеста» и «Аэрофлота». А на дальнем горизонте просматривается возможность приватизации «Росспиртпрома», который в нынешнем году подлежит акционированию. В состав этой компании входит в качестве филиалов 18 ГУПов, да еще в оперативное управление ей переданы госпакеты 80 предприятий-производителей ликеро-водочной продукции. Понятно, что речь идет о весьма выгодных «кусках» государственной собственности, которые будут приватизированы под контролем уже нынешней власти (точно так же, как при Чубайсе раздел шел при самом активном участии власти тогдашней).

Понятно, что Кремль вовсе не намерен держать дамоклов меч десятилетнего срока над теми инвесторами, которые будут им же приведены и согласованы и утверждены в официальном порядке. Более того, ему не хотелось бы, чтобы новым собственникам только что приватизированных предприятий могли быть заданы неприятные вопросы году в 2013-2014м. Сейчас это время кажется далеким, но вспомним, что из 1995-го никто не заглядывал в 2003-й. И хотя пересмотр итогов приватизации и в будущем выглядит не лучшим инструментом передела собственности, но подстраховаться все равно не мешает.

Поэтому сокращение «приватизационного срока» вряд ли можно рассматривать как щедрый подарок олигархам ельцинской формации. Скорее можно сказать, что власть сделала его себе.

Автор - заместитель генерального директора Центра политических технологий

Забавная история
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=729
14 АПРЕЛЯ 2005 г.
Архив ЕЖ

В Читинской области случилось вот что. В декабре минувшего года местные законодатели делегировали в Совет Федерации Григория Томчина, бывшего депутата Госдумы и одного из лидеров Союза правых сил. Дальнейшие события должны были развиваться предсказуемо: региональная дума направляет документы об избрании в Совет Федерации, который выносит решение о признании полномочий нового коллеги. Но не тут-то было. Документы в Москву ушли, но до комиссии по регламенту (которая должна была их рассмотреть до вынесения вопроса на заседание палаты) не дошли. В течение нескольких месяцев Томчин, а затем и читинские депутаты пытались выяснить судьбу пропавших грамот. Бумаги то ли потерялись, то ли подверглись «грызущей критике мышей» в сенатской канцелярии. Сам Томчин полагал, что документы застряли у спикера верхней палаты Сергея Миронова, коего разгневанный кандидат в сенаторы даже обвинил в развале России путем нарушения прав субъекта федерации.

Шли недели, а кандидатуру Томчина все не вносили на утверждение сенаторов, несмотря на развитую им бурную активность по лоббированию интересов Читинской области. Что касается спикера Миронова, то он хранил молчание по поводу томчинских документов, а потом вдруг заявил, что неплохо было бы делегировать в Совет Федерации не только питерцев и москвичей, но и местных людей, воззвав при этом к региональному патриотизму. Эксперты сразу же решили, что это прямой намек на Томчина, который до своего избрания к Читинской области отношения не имел, зато большую часть жизни прожил в Петербурге. Впрочем, к «путинскому призыву» во власть он отношения не имеет, а считается протеже Анатолия Чубайса и возглавляет основанную Егором Гайдаром ассоциацию приватизированных и частных предприятий.

Гордиев узел, связанный с судьбой Томчина, оказался разрублен 13 апреля, когда читинские законодатели передумали – и отменили решение о его избрании. Однако новым сенатором был избран не местный патриот, а постоянный житель Москвы Константин Сурков, с которым большинство депутатов познакомились перед голосованием. Они узнали, что Сурков представляет в Совете Федерации Счетную палату, а из розданной биографии стало ясно, что речь идет о «человеке Степашина», под руководством которого новоиспеченный сенатор работал еще в Министерстве внутренних дел. А до этого учился у него в Ленинградском высшем политическом училище МВД.

В общем, один питерец сменил другого. Человек Степашина – человека Чубайса. Проблем с утверждением у нового избранника не предвидится: об этом спикер областной думы заявил после телефонного разговора с Мироновым, который поддержал кандидатуру Суркова. Таким образом, после четырехмесячного перерыва читинцы, похоже, получат второго сенатора (первого, напомним, делегирует губернатор). Характерно, однако, что все главные действующие лица этой локальной истории оказались в весьма забавном положении.

Во-первых, читинские законодатели. Вначале они подавляющим большинством голосов проголосовали за одного малознакомого кандидата. Затем, хотя и со скрипом, совсем за другого, столь же далекого от проблем региона. Суркова, надо сказать, утвердили лишь со второй попытки и, как видно, после нескольких часов колебаний: утром – отвергли, вечером – одобрили. При этом одна местная дама-депутат, видимо, по простоте душевной, так мотивировала выбор чужака Суркова: мол, другой чужак, Томчин, даже не будучи утвержденным сенатором, все же умудрялся решать текущие проблемы области, причем благодаря его усилиям удалось существенно сократить дефицит областного бюджета. Почему же тогда надо было отказываться от такого замечательного избранника, она так и не объяснила. В этой ситуации сохранить лицо смогли лишь местные коммунисты, которые последовательно протестовали против избрания как Томчина, так и Суркова. Впрочем, неспроста: ранее читинскую думу в верхней палате представлял их товарищ по партии.

Во-вторых, члены Совета Федерации. Им, кажется, все равно, что происходило в течение нескольких месяцев с их избранным коллегой. Впрочем, удивляться не приходится: из влиятельного губернаторского клуба конца 90-х годов нынешний сенат превратился в собрание лоббистов, которое по определению не может стать по-настоящему сплоченной корпорацией.

В-третьих, спикер Миронов. Он так и не дал внятного ответа на вопрос, почему так долго мариновались томчинские документы, хотя сам Томчин публично обвинял его в своих злоключениях. Занятно посмотреть, сколько времени будут рассматриваться аналогичные материалы на Суркова – с учетом того, какой телефонный разговор состоялся между спикерами Совета Федерации и областной думы. Есть все основания полагать, что проблем с утверждением у нового кандидата в сенаторы не будет.

Наконец, в-четвертых, сам несостоявшийся член Совета Федерации, который пытался отстоять право на сенаторское кресло, обратившись к Борису Грызлову как к лидеру «Единой России». В своем письме к главе партии – конкурента СПС Томчин напомнил о том, как фракции «Единство» и ОВР поддерживали его кандидатуру на пост председателя думского комитета по экономполитике в 2002 году. И о том, как плодотворно он трудился в нижней палате вместе с такими знатными единороссами, как Георгий Боос, Виктор Плескачевский, Владимир Пехтин, Александр Жуков. Не помогло. Равно как и послание к президенту России – «гаранту выполнения Конституции всеми должностными лицами и органами власти», с которым у Томчина, по его собственным словам, «неплохие отношения». Представители фракции «Единая Россия» в областной думе дисциплинированно проголосовали за Суркова. Точно так же, как до того – за Томчина.

Почему же оказалась возможной такая история, почему она не вызвала не только общественного возмущения, но даже особого недоумения в связи с тем, что законно избранный сенатор так и не смог занять своего места в палате? Никто, кажется, и не удивился тому, что в роли пострадавшего оказался представитель либеральной партии, пусть даже подчеркнуто лояльный по отношению к власти и конструктивно работавший с представителями ее партии. Видимо, дело в существовавшей еще в советское время привычке: воля начальства неисповедима, и обсуждать (а тем более осуждать) ее не стоит – только лишние проблемы заработаешь. Раз «есть мнение» (все равно чье, главное, что сформировавшееся наверху), то спорить с ним бессмысленно. Казалось, эти времена давно прошли, а выясняется, что нет. И в этом, признаться, забавного мало.

Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий

Жилищный бардак
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=773
19 АПРЕЛЯ 2005 г.
Архив ЕЖ

Новый Жилищный кодекс представляет собой яркий продукт современного российского законотворчества. Равно как и на монетизацию льгот, на него распространяется принцип: хотели как лучше, получилось как всегда.

Кодекс ждали давно – старый, принятый еще в андроповское правление, явно устарел и не соответствовал рыночным реалиям. За это время появился невиданный ранее институт частного собственника жилья, чьи права нуждаются в четком определении и защите. Необходимо регулировать и жилищный рынок, включая ипотечную сферу.

Разумеется, целый ряд положений нового кодекса не вызывают возражений. Например, надо было что-то делать с накопившимися обязательствами государства по бесплатному предоставлению жилья — многие остались еще с тех лет, когда энергичный генсек обещал каждой советской семье отдельную квартиру. Согласно новому кодексу в очереди на бесплатное жилье остаются только малоимущие, которые теперь могут всерьез надеяться на получение жилья, а не ждать его десятилетиями. В документе прописаны особенности функционирования жилищных кооперативов и товариществ собственников жилья, что можно расценить сугубо положительно.

Но вот что касается защиты прав собственника, то здесь оснований для оптимизма немного. Кодекс предусматривает возможность изъятия у собственника жилого помещения в том случае, если земельный участок понадобился для государственных и муниципальных нужд. Вот здесь и начинается самое интересное. Сейчас собственнику предоставляют новую квартиру, согласно же новому кодексу это совсем не обязательно.

Государство может выкупить квартиру у собственника, а уже он сам должен распорядиться своими деньгами. В кодексе прямо предусмотрен вариант, согласно которому собственник может оказаться во временном жилище (пользование которым оплачивает государство) и лишь затем приобрести в собственность новую квартиру. Получить же новую квартиру в собственность можно, только договорившись с государством, причем вполне возможен вариант, при котором собственнику будет предложено жилье меньшей площади, а остальное доплатят деньгами. Если же собственник не согласится с условиями, предложенными государством, то последнее может обратиться в суд и таким образом добиться принятия своих условий. Если учесть степень независимости российской судебной системы, то можно представить себе, чем завершится соперничество строптивого собственника и государства.

Таким образом, риски для многих собственников возрастают. Представим, к примеру, старушку, которая не разбирается в особенностях риэлтерской деятельности. Она получает на руки немыслимую для нее сумму и начинает плаванье по незнакомому для нее рыночному морю. Велика вероятность, что на этом пути она столкнется с рифами – например, в виде мошеннических контор, которые будут предлагать посреднические услуги при покупке жилья. В результате недавний собственник вполне может оказаться на улице и без денег. Но, допустим, речь идет не о старушке, а о семье, состоящей из людей вполне дееспособного возраста и живущих, скажем, в двухкомнатной хрущобе. Рыночной стоимости такого жилья хватит разве что на «однушку» среднего качества (и то очень посредственного, если в нынешнем жилище крыша протекает). И придется всей семье с разнополыми детьми перебираться в это жилье. Или же доплачивать по рыночной цене за то, чтобы снова оказаться в «двушке» - понятно, что это далеко не каждому по силам.

Но, допустим, собственник, переехавший не по своей воле из «двушки» в «однушку», решит все же сделать из нее «двушку», совершив перепланировку. Однако и здесь его подстерегает сюрприз: необходимость согласования вопроса с органом местного самоуправления и внесения поправок в технический паспорт квартиры. Сколько «транзакционных издержек» (то есть, говоря не по-научному, затрат на «умасливание» чиновников) придется при этом понести, можно только догадываться.

Отметим при этом, что налогообложение собственников недвижимости уже в ближайшее время существенно повысится. Так что владение квартирой для многих наших сограждан может стать головной болью, а не одним из немногих преимуществ, которые были получены на заре рыночной экономики в новой России. Поэтому для многих россиян выходом может стать избавление от такой собственности (расприватизация квартиры), но в таком случае они лишаются той часто единственной реальной собственности, которой обладают. И остаются, как в советское время, с одним движимым имуществом в казенной квартире.

Обращает на себя внимание крайний лаконизм кодекса в тех случаях, когда речь идет о взаимоотношениях между собственником и государством. Возможно, авторы имели в виду, что судебная практика все расставит по своим местам. Возможно, со временем это и произойдет, но пока что будут страдать конкретные люди, неожиданно потерявшие почву под ногами.

С чем же связано такое качество законодательной деятельности? Ведь практика современного российского парламентаризма дает совершенно иные примеры, в том числе в области кодификации. Можно вспомнить качественный Уголовный кодекс и Гражданский кодекс на уровне современных мировых стандартов. Но эти документы обсуждались еще в Первой Думе – самом плюралистичном российском парламенте наших дней, где стабильное большинство отсутствовало как таковое. Можно вспомнить и такие документы, как новые УПК и Земельный кодекс, – они были приняты в Третьей Думе, где правящее большинство имело лишь незначительный перевес и было вынуждено взаимодействовать с либеральными фракциями. Да и внутри самого большинства далеко не все и не всегда были согласны друг с другом — тем более что оно было разделено на четыре депутатских объединения, два из которых включали в себя одномандатников. Такая ситуация приводила к углубленной, часто на основе компромиссов, проработке принимаемых документов, что не мешало законотворческой деятельности, а делало ее более осмысленной.

Исключение составляла Вторая Дума, левое большинство которой постоянно бодалось с исполнительной властью в ущерб законодательству, зато отличилось в принятии эдиктов, подобных приснопамятному закону о пчеловодстве. Нынешняя, Четвертая Дума, является примером другой крайности – полного контроля со стороны исполнительной власти. Фактически парламент превратился в машину для голосования, одобряющую законопроекты, поступающие сверху. А раз так, то о серьезных корректировках этих документов (не говоря уже об их отклонении) говорить не приходится. Достаточно вспомнить сотни поправок в законодательство о монетизации, отвергавшиеся автоматически, по списку. Новый Жилищный кодекс мало чем отличается в этом отношении. Разве что если в вопросе о льготах речь может идти о каких-то рыночных аргументах (связанных с необходимостью адресной поддержки нуждающихся), то здесь гарантии прав собственности, без которых немыслима нормальная рыночная экономика, оказываются под угрозой.

Похоже, что ничего неожиданного не произошло. Государственные чиновники разработали документ, который в полной мере защищает интересы государства в возможных спорах с собственником. А государственно мыслящие депутаты за него проголосовали.

Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий

Панцерпапа
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=786
20 АПРЕЛЯ 2005 г.
Йозефа Ратцингера за глаза называли «панцеркардиналом», что можно перевести как «кардинал-броненосец». Вчера человек с репутацией жесткого сторонника традиционного католицизма был избран папой голосами консервативных кардиналов, повергнув в смущение сторонников модернизации Римской церкви.

Portal-credo.ru

Ратцингер был ближайшим соратником Иоанна Павла II, который назначил его на высокие посты в ватиканской иерархии – главы Конгрегации вероучения (преемницы знаменитой инквизиции) и декана Коллегии кардиналов. Однако трудно представить себе двух столь разных людей. «Польский папа», до вступления на престол долгие годы служивший епархиальным архиереем в своей родной стране, был далек от ватиканской курии. Его преемник, напротив, проработал в курии свыше двух десятков лет, став одним из двух наиболее влиятельных ее членов, наряду с государственным секретарем кардиналом Анджело Содано. Мюнхенской епархией же новый папа руководил менее пяти лет. Иоанн Павел II был известен своими выступлениями перед сотнями тысяч своих почитателей во время многочисленных пастырских поездок. Ратцингер предпочитает массовым акциям углубленную теологическую дискуссию с участием знатоков богословия и канонического права. Папу-пастыря сменил папа-ученый.

Однако без Ратцингера трудно представить себе понтификат Иоанна Павла II. Достаточно вспомнить, в каком состоянии покойный понтифик принял курию. Ее сотрясали многочисленные скандалы, начиная от обвинений в коррупции в адрес почтенных прелатов (в том числе имевших отношение к Ватиканскому банку, втянутому в сомнительные финансовые операции) и заканчивая упорными слухами о принадлежности некоторых кардиналов к масонству и даже о том, что папа Иоанн Павел I, понтификат которого длился всего несколько недель, был отравлен при участии высших иерархов церкви. Церковная дисциплина была расшатана, целый ряд священников не скрывал своих симпатий к левацким политическим силам. На этом фоне избрание папой польского кардинала выглядело вполне логичным – курия изрядно дискредитировала себя в глазах многих церковных деятелей из разных стран.

За время понтификата Иоанна Павла II ситуация принципиально изменилась. Был урегулирован скандал вокруг Ватиканского банка. Церковь официально подтвердила свое негативное отношение к масонству, что оказалось очень своевременно в связи с громким скандалом вокруг политизированной ложи «П-2». Дисциплину удалось навести ценой ряда решительных мер, в частности, сменили генерала ордена иезуитов, а главному идеологу католических радикалов Гансу Кюнгу запретили преподавать в католических учебных заведениях. Престиж курии постепенно был восстановлен, что сделало возможным избрание папой одного из ее представителей. Во всем этом велика заслуга кардинала Ратцингера, который выступал в качестве хранителя моральных устоев церкви, ее верности каноническим традициям.

Избрание кардинала Ратцингера прошло по наиболее благоприятному для него сценарию. Подробности голосования, как обычно, держатся в тайне, однако можно предположить, что в первый раз Ратцингеру удалось получить около 50 кардинальских голосов – эту цифру его первоначальных сторонников называла накануне конклава итальянская пресса. Скорее всего, уже в первом туре он существенно опередил всех своих соперников – это подтверждают и слухи о том, что либералы так и не определились с единым кандидатом. Явно не от хорошей жизни они накануне конклава сделали ставку на кардинала Мартини, оставившего три года назад Миланскую епархию по состоянию здоровья, – видимо, именно он должен был стать компромиссной фигурой, способной примирить различные либеральные группы.

Однако кандидатура Мартини вряд ли могла привлечь кардиналов из «третьего мира» — не столько из-за его итальянского происхождения (хотя далеко не все хотели видеть на престоле выходца из Италии), сколько в связи с нездоровьем. Второй понтифик подряд, страдающий от болезни, вряд ли мог укрепить позиции католической церкви. Поэтому, как представляется, Ратцингер от голосования к голосованию наращивал отрыв, привлекая на свою сторону колеблющихся. Выбор Папы в четвертом туре свидетельствует о том, что ему удалось сделать это достаточно быстро (напомним, что Иоанн Павел II был избран лишь с восьмой попытки). Скорее всего, это произошло не без поддержки кардинала Содано, которого считают аппаратным союзником Ратцингера в Римской курии.

Возможно, что на мнение кардиналов повлияла не только приверженность Ратцингера к традиции, но и тот факт, что он вряд ли будет окружать себя большим количеством соотечественников. Наличие в Ватикане сильного польского лобби вызывало раздражение многих деятелей церкви. Теперь же папой стал человек, находящийся в сложных отношениях с большинством кардиналов – своих соотечественников: для них он слишком консервативен. Не случайно, многие немецкие кардиналы не хотели голосовать за его кандидатуру, а среди германских католиков избрание Ратцингера вызвало противоречивые чувства – от явной радости в родной Баварии (форпосте германского католицизма со времен Контрреформации) до столь же очевидного скепсиса либералов.

Попытка дискредитировать Ратцингера, предпринятая накануне конклава, завершилась неудачей. Напомним, что в одной из газет появилась информация о том, что наиболее вероятный кандидат в юности был членом гитлерюгенда. Однако, как ни странно, обстоятельства участия 14-летнего школьника в деятельности одиозной нацистской организации говорят в его пользу. После того как Ратцингера записали в нее вместе с другими сверстниками, он добился выхода из гитлерюгенда, так как учился в семинарии и собирался посвятить себя церкви. Такой поступок становится понятным, если учесть, что он воспитывался в католической семье, негативно относившейся к нацистам. Кстати, факт недолгого членства в этой организации Ратцингер не скрывал.

Более того, сторонники нацизма могли бы поставить ему в вину тот факт, что молодой солдат самовольно покинул свою часть, не дождавшись официальной капитуляции. Однако отметим, что так поступили многие его сверстники, которые, как и абсолютное большинство немцев, понимали, что война проиграна. Обратим внимание на тот факт, что фельдмаршал Шернер, безжалостно вешавший таких беглецов, был после возвращения из советского плена осужден за это германским судом. Так что не стоит «награждать» Ратцингера ярлыком дезертира, как это поспешили сделать многие СМИ.
Избранное новым папой имя – Бенедикт XVI – дает возможность порассуждать о приоритетах начинающегося понтификата. Действительно, несмотря на свою роль ближайшего соратника Иоанна Павла II и репутацию продолжателя его дела, Ратцигенр не взял себе его имя, что выглядело бы логично. Скорее всего, это произошло по двум причинам. Первая, о которой много говорят, – желание дистанцироваться как от крайних критиков Второго Ватиканского собора (в противном случае он, скорее всего, избрал бы имя Пий, которое носили несколько крайне консервативных пап), так и от сторонников либерального курса, связанного с именами Иоанна XXIII и Павла VI.

Вторая же причина может заключаться в том, что новый папа не хочет быть «тенью» своего великого предшественника и не согласен с теми, кто рассматривает его понтификат как «переходный». Действительно, несмотря на почтенный возраст (78 лет), новый понтифик известен своей энергией и выдающимися интеллектуальными способностями. Можно напомнить еще и то, что последний по времени выбор «переходного Папы» привел в Ватикан столь же пожилого Иоанна XXIII, который, начав Второй Ватиканский собор, заложил основы масштабной реформы католической церкви.

Вряд ли новый понтифик будет столь же популярен, как его предшественник, но, видимо, жесткий и принципиальный «панцерпапа» Бенедикт XVI к этому и не стремится. Однако это не означает, что папа замкнется в стенах Ватикана. Уже в августе Бенедикт XVI собирается не просто посетить родную ему Германию, но и встретиться там с католической молодежью. Есть основания полагать, что противостоять «обмирщению» христианства он будет, апеллируя в первую очередь к молодым людям — будущему церкви. «Нам следует вновь обрести мужество исповедовать священное, мужество исповедовать особую идентичность христианина не для того, чтобы ограничивать, но чтобы преобразовывать и быть действительно исполненными динамизма», — сказал как-то кардинал Ратцингер. Возможно, эти слова станут лейтмотивом его понтификата.

Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий

Возвращение к миру
 

http://www.mk.ru/politics/2016/06/15...ie-k-miru.html
Для России наступает время решений — как на украинском направлении, так и в общем контексте отношений с Западом
Вчера в 19:25,
http://www.mk.ru/upload/entities/201...17_8424185.jpg
фото: Алексей Меринов

Ситуация на Донбассе продолжает оставаться напряженной. Масштабные военные действия закончились более года назад — после дебальцевских боев, но локальные перестрелки происходят каждый день. В то же время, несмотря на стрельбу и жесткость риторики с обеих противостоящих сторон, наблюдаются попытки договориться о компромиссе.

Все чаще в публичном пространстве звучат слова «полицейская миссия» как инструмент для разведения сторон и стабилизации военной ситуации в регионе. Впрочем, здесь не все просто. Украина рассчитывает на то, что эта миссия будет контролировать проведение выборов в Донецке и Луганске, а также ситуацию на границе с Россией. Сил для блицкрига у Украины сейчас нет, да и западные партнеры негативно отнесутся к любым украинским военным акциям. Запад Киев не бросит, но он не собирается рисковать, когда речь может идти о большой войне. К тому же европейский бизнес устал от санкционного режима в отношениях с Россией — и политики из Франции и Германии хотели бы, чтобы санкции были смягчены в обозримом будущем. Поэтому на Украину оказывается серьезное давление со стороны Запада, чтобы она выполнила свои обязательства, зафиксированные в Минских соглашениях.

Для ДНР-ЛНР вариант с «полицейской миссией» выглядит угрозой, так как возрождает страхи того, что Россия «сливает» непризнанные республики. Впрочем, такие страхи были и раньше, но они не сбывались. Вопрос заключается в том, что такое «слить». Если речь идет о допуске украинских войск в Донецк и Луганск, то этот вариант никем всерьез не рассматривается. Однако для наиболее радикальных сторонников ДНР-ЛНР «слить» — значит, отказаться от какого-либо продвижения проекта «Новороссия» — если не до Харькова и Одессы, то хотя бы до Мариуполя. В этом смысле действительно можно говорить о пересмотре позиции, но он наступил не в этом году, а еще в 2014-м (дебальцевские бои были связаны со стремлением выровнять линию фронта, а не передвинуть ее к границам Донецкой области).

Для России вопрос о расширении роли ОБСЕ приемлем, хотя сам термин «полицейская миссия» вызывает неприятие из-за его возможного широкого толкования. После резолюции Совбеза ООН 2011 года о бесполетной зоне над Ливией, приведшей к разгрому режима Каддафи, Москва крайне недоверчиво относится к подобным формулировкам. Представляется все же, что компромисс по ситуации на востоке Украины в принципе возможен. Так, спорная «полицейская» формулировка может быть заменена на другую — например связанную с расширением уже существующего мандата ОБСЕ, выполняющей наблюдательную функцию в регионе. Похоже, что в России все более усиливается влияние точки зрения о том, что украинский кризис надо разрешать на основе договоренностей. Это может быть связано с несколькими обстоятельствами.

Самое простое — прогнозы о скором крахе украинского режима не сбылись. Нового Майдана не видно. Украинская экономическая ситуация выглядит безрадостно, хотя обвальный спад закончился и в нынешнем году прогнозируется 1–2%-ный рост ВВП. Но важнее другое — активный слой общества, выходивший на Майдан, новых революций не хочет, даже если многие его представители не в восторге от политики Петра Порошенко. Напрашивается аналогия с 1990-ми годами в России, когда разочарование в Борисе Ельцине не привело к краху его режима из-за того, что для активных горожан коммунистический реванш был еще более неприемлем. Что касается последовательных «антимайдановцев», то они оказались либо в России, либо на Донбассе, либо в подполье. Следовательно, России предстоит сосуществовать с прозападной Украиной — и вопрос в том, как это делать с минимальными издержками.

Но кроме украинского фактора есть еще и сугубо внутрироссийские аргументы — не менее, а, видимо, и более серьезные. Традиционно считается, что российская власть в настоящее время опирается на прочную поддержку со стороны общества — и для этого есть немало аргументов. Однако общественное мнение в самой России носит сложный характер, который нельзя свести к простым схемам. Да, россиянам очень хочется жить в сильной и могущественной стране — поэтому любая критика наших порядков нередко принимается в штыки. Но так было и в СССР первой половины 1980-х годов, когда советские люди искренне считали Америку единственным виновником гонки вооружений, а диссидентов — врагами собственной страны. Прошло несколько лет — и патриотизм уступил место разочарованию и самоуничижению. Такая тенденция исторически свойственна России, где амплитуда колебаний маятника общественных настроений настолько масштабна, что за короткое время может преодолеть путь от одного полюса до другого. Речь идет о глубинных особенностях менталитета россиян, над которыми размышляли многие философы и историки. Например, Николай Бердяев писал о сочетании в нем таких противоположных свойств, как деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность. Именно с этими противоположностями Бердяев связывал причины потрясений, которыми так богата российская история.

Перейдем от философских прозрений к прозе современной социологии. Рейтинг президента хотя и несколько снизился, но по-прежнему чрезвычайно высок — 80% (согласно майскому опросу «Левада-Центра»). О таком снижении любой западный лидер может только мечтать. Но этот «системообразующий» рейтинг все более отрывается от реального отношения населения к социально-экономической ситуации в стране. На президента практически не возлагается ответственность за проблемы в экономике, медицине, пенсионной сфере. Виновными, с точки зрения общества, являются депутаты и министры (кроме «президентского» блока). Количество одобряющих и критикующих деятельность правительства в мае было равным — по 49%. Разрыв между позитивно и отрицательно относящимися к работе Дмитрия Медведева тогда же составил 9 пунктов (54 к 45%), тогда как в декабре прошлого года — 24 пункта (61 к 37%). Что же до депутатов, то население в них разочаровалось еще больше — деятельность Думы одобряют 42%, не одобряют — 56%. Эти цифры свидетельствуют о том, что запас прочности постепенно истончается. В обществе растет усталость, эйфорические настроения 2014 года ушли в историю, что создает условия для последующего роста протестных настроений.

С экономикой ситуация тоже обстоит непросто — зависимость бюджета от энергоресурсов сохраняется. А положение на нефтяном рынке непростое. Нефть, конечно, может подняться в цене — например до 60 долларов. Но, во-первых, не факт. А во-вторых, для того чтобы выйти на докризисный уровень социальных обязательств, необходима цена раза в два больше — а на такое развитие событий в ближайшие годы не рассчитывают даже самые оптимистичные авторы прогнозов. 60 долларов за баррель не освобождает от мер жесткой экономии, хотя и позволяет немного перевести дух. Но если динамика цен будет противоположной, то затягивать пояса придется сильнее. Причем Россия все меньше может воздействовать на ценовую конъюнктуру. Страны ОПЕК нынешней весной так и не смогли договориться не только о сокращении, но даже о замораживании объемов нефтяного экспорта. Позиции Саудовской Аравии и Ирана примирить не удалось.

А как же диверсификация, стремление слезть с нефтяной иглы? Действительно, в последнее время растет сектор АПК, новые заказы получает «оборонка». Только сельское хозяйство получило допинг за счет протекционистских мер («контрсанкций») и падения курса рубля — улучшения качества продукции не наблюдается. А «оборонка», как известно, преуспевала в советское время, что не спасло экономику СССР от развала. Напротив, сейчас только ресурс рыночной экономики, более гибкой и легче адаптирующейся к новым реалиям, предусматривающей частную инициативу, и спасает Россию от повторения советского «обвала» середины 80-х годов. Но любой ресурс, как известно, не безграничен.

Планы масштабного «поворота на Восток» так и остались иллюзией. Насколько пару лет назад в обществе существовала эйфория по поводу выстраивания отношений с Китаем, настолько же сейчас преобладают осторожные суждения. Китайцы готовы сотрудничать с Россией, но не надо путать протоколы о намерениях с «твердыми» контрактами — последних существенно меньше. Кроме того, Китай — очень сложный переговорщик, готовый ждать годами, пока другая сторона не выдержит и пойдет на уступки. О партнерстве с Турцией по понятным соображениям сейчас не вспоминают.

Таким образом, для России наступает время решений — как на украинском направлении, так и в общем контексте отношений с Западом, который тесно связан с решением проблемы Донбасса. «Красной линией» для российской власти в украинском вопросе может быть статус Крыма (он не является предметом обсуждения) и сохранение идентичности населения востока Украины, недопущение ее подавления центральными властями страны. Все остальное может быть предметом политических договоренностей, направленных на то, чтобы смягчить внешнеполитическую ситуацию и снизить давление на российскую экономику. Шанс на такие договоренности сейчас выглядит реальным — тем важнее его не упустить.

Полумагистр-полупрофессор
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=979
13 МАЯ 2005 г.
Yuschenko.com.ua

На Украине скандал. Министр юстиции Роман Зварыч обвинен в искажении фактов биографии. Зварыч, единственный в кабинете Юлии Тимошенко представитель украинской диаспоры в США, уже успел получить известность благодаря демонстративной попытке уйти в отставку в феврале, спустя считанные недели после назначения.

В официальной биографии Зварыча значится, что он имеет ученую степень магистра философии, полученную в Колумбийском университете за диссертацию «Онтологические основы этики Платона». Сейчас выяснилось, что этой степени Зварыч не имеет, а получил он в свое время лишь степень бакалавра в одном из американских колледжей. Научную работу Зварыч не дописал, о чем сейчас сожалеет. В Колумбийском же университете этнический украинец учился, но так и не доучился. Оправдания министра выглядели более чем невразумительно: вначале он заявлял, что документы об образовании утеряны, а затем начал выдавать диковинные формулировки типа того, что его академический уровень «эквивалентен степени магистра» или «уровню высшего образования».

Также в биографиях Зварыча часто содержалась информация о том, что он был то ли профессором, то ли «ассоциированным профессором» (доцентом) Нью-Йоркского университета. Сам Зварыч эти данные не опровергал. Сейчас же выясняется, что он был лишь временным преподавателем на неполной ставке (что и понятно: доцент в США должен иметь более высокую – докторскую – степень; однако украинским политикам, которые с удовольствием и без лишних расспросов принимали «заморского гостя», это было неведомо). Спрашивать же документы об образовании, как при любом приеме на работу, было бы нетактично в отношении «выпускника» престижнейшего американского университета. О своей преподавательской деятельности Зварыч говорит еще более туманно, чем об образовании: «Звание профессора, бесспорно, касалось меня в такой мере, в которой это было связано с должностью, которую я занимал». Как звание может касаться, министр не пояснил.

Подобные скандалы время от времени случаются в странах с развивающейся демократией, где меньше внимания уделяют биографическим формальностям, чем в «классических» демократических государствах. Так, совсем немного недоучился в университете президент Польши Александр Квасьневский: он сдал все положенные экзамены, но променял право получить диплом магистра на возможность сделать карьеру в официальном молодежном движении. На этом основании его оппоненты пытались даже опротестовать результаты президентских выборов: мол, Квасьневский ввел в заблуждение избирателей, утверждая, что имеет высшее образование. А три года назад парламент республики Корея отказался утвердить на посту премьер-министра Чан Сан, которая могла стать первой женщиной-руководителем правительства в истории существования корейского государства. В своей анкете она сообщила, что получила докторскую степень в знаменитом Принстонском университете, а не в куда менее престижной Принстонской теологической семинарии, как это было на самом деле.

Почему же скандал вокруг Зварыча вспыхнул именно сейчас? Ведь в течение долгого времени он спокойно заседал в Верховной раде, представлял интересы Ющенко в Центризбиркоме… Существуют две версии случившегося, и обе они связаны с раздорами в стане победителей. Первая увязывает скандал с упорным нежеланием министра регистрировать политическую партию «Пора!», основанную активистами «оранжевой революции». Специалисты Минюста нашли в представленных партийных списках массу нарушений: в нем оказались не только дома, которых нет, но и 10 подписей партийных неофитов из несуществующего села Иванцы Хмельницкой области. Теперь активисты «Поры!» организуют массовые акции с требованием отставки министра –с не меньшим рвением, чем когда скандировали «Кучму – геть!».

Вторая версия связана с противоречиями между Зварычем и Юлией Тимошенко. Напомним, что неудавшаяся попытка Зварыча уйти в отставку была обусловлена жестким конфликтом в кабинете министров по поводу запрета реэкспорта нефти (на этом настаивала Тимошенко). Зварыч был решительно против – единственный из всех членов правительства. Сторонники министра полагают, что этот шаг свидетельствует о его особой американской принципиальности. Противники обращают внимание на тот факт, что супруга Зварыча работает генеральным директором компании «Ойл-Транзит», которая как раз прямо заинтересована в реэкспорте нефти. На кону тогда оказались 3 млн тонн нефти, которые ввезли на Украину, но так и не могли реэкспортировать. Впрочем, сама «Ойл-Транзит» утверждает, что непристроенную нефть вынудили продать другим украинским фирмам, у которых, по счастливому стечению обстоятельств, имелись возможности таможенного оформления товара и специальное «разрешение» на реэкспорт. В результате покупатель претендует на возмещение НДС, который он не платил, да еще и наживается на разного рода льготах при уплате налогов и акцизов. Фактически речь идет о теневой схеме возврата НДС. Кто прав, так и осталось неясным.

Что касается Тимошенко, то она заявила, что все решения о запрете реэкспорта были приняты правильно, законно и своевременно. Отметим, что близкая к премьеру Украинская республиканская партия «Собор» обратилась к Зварычу с призывом покинуть занимаемый пост. Кстати, в экономической борьбе критерий наличия или отсутствия специального образования уже использовался ранее: в 1998 году российский ЦБ отказал амбициозному финансисту Борису Йордану в праве возглавлять банк МФК по причине не только «недостаточного опыта работы в банковской сфере», но и отсутствия высшего образования: диплом бакалавра американского вуза (как у Зварыча) таковым не считался.

«Казус Зварыча» связан не только с судьбой конкретного министра. Похоже, что первые месяцы пребывания у власти Ющенко и Тимошенко так и не стали свидетельством роста инвестиционной привлекательности и прозрачности украинской экономики. В одном ряду стоят масштабные планы реприватизации («доплаты» за купленные предприятия) и передел нефтяных потоков, начавшаяся война компроматов, в ходе которой выявляются скелеты, надежно, казалось, упрятанные в шкафах, и кадровая политика, основанная в значительной мере на клановом принципе. Если события будут развиваться по этому же сценарию, то «оранжевая революция» может обернуться масштабным разочарованием.

Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий

Пленные красноармейцы: правда историков и спекуляции политиков
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1087
25 МАЯ 2005 г.
Admin.smolensk.ru

Когда Россия признала факт расстрела в 1940 году польских военнопленных в Катыни, Твери и Харькове, то сразу же встал традиционный для нашей страны вопрос о национальном самолюбии. Трудно признать, что совершил преступление по отношению к соседней стране, уничтожив тысячи представителей ее интеллигенции: как кадровых офицеров, так и врачей, педагогов, инженеров, мобилизованных в польскую армию в начале войны. В этом случае было два сценария поведения: или безоговорочно признать свою вину, или начать искать оправдания и выдвигать контробвинения.

Как ни печально признать, но российское общественное мнение пыталось – и надо сказать, небезуспешно – повернуть на второй путь. В течение последних лет в СМИ появилась масса публикаций о трагической судьбе красноармейцев, попавших в плен в 1919-1920 годах во время советско-польской войны. Из политиков эту тему поднимал кемеровский губернатор Аман Тулеев, радеющий за национальное достоинство, – характерно название его статьи: «Нельзя жить на коленях». Он даже утверждает, что пытки в польских лагерях «превосходили зверством палачей Освенцима». Главная идея Тулеева проста: да, мы черненькие, но и вы не беленькие. В общем, у нас были свои палачи, а у вас – свои, все виноваты, и поэтому каяться нам не стоит. Именно подпитываемый такими настроениями, стал возможен скандальный отказ российской Генпрокуратуры предоставить польской стороне большую часть «катынского досье» — материалы расследования событий многолетней давности оказались засекречены.

Действительно, многие из красноармейцев не вернулись из польского плена, стали жертвами эпидемий, плохого питания, а то и дурного обращения. Это хорошо известно историкам, равно как и то, что нельзя ставить на одну доску трагедию Катыни и судьбы пленных советско-польской войны. В первом случае речь шла о преступлении, санкционированном высшей государственной властью в лице Сталина и его ближайших соратников, о целенаправленной варварской акции. Во втором – о сочетании объективных и субъективных событий, которые часто принимали драматический оборот, но далеко не всегда были проявлением целенаправленной злой воли. Так, с эпидемиями польские власти боролись, и небезуспешно – им удалось существенно снизить смертность. Случаи же военных преступлений имели несанкционированный сверху характер, такое нередко бывало и в других армиях того времени (да и современных тоже).

Однако все это не значит, что тема советских военнопленных не нуждается в изучении, очищенном от политических спекуляций. Этим и занялись российские и польские историки, которые под эгидой Федеральной архивной службы России и Генеральной дирекции государственных архивов Польши подготовили многосотстраничный том под названием «Красноармейцы в польском плену». В результате кропотливой совместной работы удалось выявить и опубликовать множество ценных архивных документов. При этом поляки не скрывали и тех страниц истории, которые представляют их соотечественников не в лучшем виде. Например, в одном из опубликованных документов рассказана трагическая история двухсот красноармейцев, расстрелянных в ответ на такую же казнь 99 польских военнослужащих.

В сборнике рассеивается культивируемый политиками и публицистами миф о том, что в польском плену погибли то ли 60, то ли 80 (эту цифру называет Тулеев), то ли даже 100 тысяч советских военнослужащих. Анализ исторических документов свидетельствует о том, что в плену скончалось 18-20 тысяч (из примерно 157 тыс.), что близко к известным ранее польским данным. Причины указаны выше – суровые военные годы не способствовали выживанию пленных. Конечно, гибель даже одного человека – трагедия, но никаких свидетельств целенаправленного массового уничтожения красноармейцев польскими властями найдено не было. Подобные драмы происходили и в других странах, за примерами далеко ходить не надо: из более чем 44 тыс. поляков, оказавшихся в те же 1919-1920 годы в советском плену, домой вернулись лишь 26,5 тысячи. Однако польская сторона не «приплюсовывает» этих погибших к числу жертв Катыни, проводя принципиальное различие между причинами их гибели.

Что же касается судеб красноармейцев, якобы пропавших в польском плену (в российских СМИ обычно назывались цифры 62-64 тыс.), то кое-что о них удалось выяснить. Не менее 20 тыс. красноармейцев вступили в антибольшевистские формирования под руководством Булак-Балаховича, Перемыкина, Петлюры. Еще 12 тыс. — бывшие «стрельцы», члены Украинской галицийской армии — перешли на сторону большевиков, а затем сдались полякам. Рядовых тут же распустили по домам, офицеры пошли служить к Петлюре. Кстати, некоторых из этих бывших пленных, оставшихся после войны в Польше, органы НКВД настигли уже в 40-е годы, репрессировав за «антисоветскую деятельность».
Таким образом, не менее трети «пропавших» пленных с оружием в руках воевали против большевиков, а западные украинцы не захотели участвовать в русско-польских разборках. Но куда же делись остальные? Историки доказывают, что часть пленных была освобождена наступавшей на Варшаву и Львов Красной армией (только в один из дней удалось «отбить» у противника 7 тыс. пленных). Позднее в официальных списках вернувшихся из плена их не учитывали. Другие бежали из-под стражи и вернулись на Родину «самотеком» — таких были тысячи, так как у польских властей часто не хватало сил для того, чтобы сторожить пленных. Некоторые были освобождены поляками. Около одной тысячи не вступили в антисоветские формирования, но предпочли остаться в Польше – в том числе у родственников. Наконец, часть пленных составили мобилизованные в Красную армию белорусские крестьяне-возчики, которых, ввиду их явной безобидности, распустили по домам.

В общем, работа историков смогла прояснить темные места давней трагедии. Вряд ли, однако, их аргументы убедят политиков и публицистов, которые все ищут «противовес» Катыни и обвиняют поляков в сознательном сокрытии массовых военных преступлений. Ведь исторические сборники выходят небольшим тиражом и не для массового читателя, а спекуляции на беде русских крестьян и рабочих, посланных большевистским начальством экспортировать революцию в соседнюю страну, были обнародованы в многотиражных СМИ.

В любом случае, однако, выход в свет сборника о судьбе советских пленных в Польше свидетельствует о том, что наряду с политиканской и спекулятивной тенденцией существует и другая, демократическая, которой свойственен открытый и честный диалог на основе исторических фактов, вне зависимости от того, удобны ли они для кого-то или нет.

Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий

Олигарх и узник
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1155
2 ИЮНЯ 2005 г.
Newsru.com

Приговор Михаилу Ходорковскому вызвал парадоксальную общественную реакцию в истеблишменте, политическом классе, экономическом сообществе, медийной корпорации. Не видно искреннего ликования, очень мало (особенно для столь значимого случая) казенного восторга. Одни не скрывают раздражения, а то и гнева, другие молчат, третьи дают сугубо экспертные оценки – мол, Кремль пошел туда, Ходорковский сюда, Кремль поставил шах, но до мата вроде далеко. И это несмотря на массу официального и неофициального компромата на бывшего главу ЮКОСа, появившегося за последние полтора года: он и российское ядерное оружие хотел супостатам сдать, и в телефонных разговорах страшно сказать о ком без почтения отзывался. Еще немного, и всплыла бы совершенно истинная правда о том, как магнат хотел прорыть туннель от Москвы до Вашингтона с враждебными целями, да был вовремя схвачен за руку бдительными органами. А нагромождение все новых и новых юридических обвинений в адрес Ходорковского (скоро, кажется, прокуратура инкриминирует ему половину УК), создает обратное впечатление – не правосудия, а мщения. К тому же дело ЮКОСа не завершается (как хотели бы многие бизнесмены, желающие хоть какой-то определенности в отношениях с государством), а разрастается, эскалирует, превращается в аналог дрейфусиады.

Во время суда над Ходорковским и Лебедевым обратил на себя внимание следующий факт. Слегка ожила оппозиция, одни представители который вышли на улицу, а другие демонстративно выразили свою солидарность с подсудимыми, появившись в зале суда. Со стороны же власти – пустота, заполняемая то собранной невесть откуда массовкой, которая двух слов связать не может, а от журналистов шарахается, то вдруг срочно начатыми ремонтными работами, которые, кажется, еще немного - и вызвали бы стихийный протест законопослушных жителей соседних домов. Ни одна из общественных сил не вышла на улицу, не подняла знамя борьбы с расхитителем народной собственности и злостным налоговым уклонистом. Впрочем, желающих можно было бы найти – из тех, кто всегда готов «бить и спасать». Однако помощь таких маргиналов была бы для власти контрпродуктивной: в Европе и так все чаще нос воротят, а что подумали бы, если бы на улицу вышла солидарная с обвинителями Ходорковского черная сотня. В этом случае, глядишь, и «Международная амнистия» признала бы бывшего главу ЮКОСа политзэком без особых формальностей.

В Думе, полностью лояльной Кремлю, нашлось только пять депутатов, которые воззвали к президенту с просьбой обеспечить примерное наказание Ходорковского. Из них двое уже поставили свои автографы под антисемитским «письмом пятисот» (то есть идейные сторонники черносотенства). Третий, «черный полковник» времен нардеповских съездов Алкснис, прославился призывами отнять у Литвы Вильнюс и Клайпеду. Имена двух других ничего не говорят даже экспертам. Остальные народные избранники, многие из которых вовсе не сочувствуют Ходорковскому, предпочитают не быть первыми учениками. Даже Рогозин, который на волне антиолигархической кампании вместе с Глазьевым прорвался в Думу полтора года назад, непривычно сдержан в выражениях и даже именует Ходорковского козлом отпущения. Из немногочисленных защитников приговора можно выделить разве что гордую своей заведомой победой прокуратуру. Остальные защищают нехотя и как бы по должности: служба такая.

В конце позапрошлого года было не слишком престижно защищать олигарха Ходорковского. Финансовые возможности ЮКОСа давали повод говорить об ангажированности такой защиты, о том, что речь идет о банальной заказухе. Теперь ситуация другая. Нет, в глазах широких народных масс Ходорковский остался олигархом, и было бы опрометчиво утверждать обратное. Слишком серьезный осадок остался от нелегитимной, с точки зрения большинства населения, приватизации, грандиозного социального расслоения, социального шока 90-х годов, чтобы отношение масс к одному из самых активных участников этих процессов изменилось бы в лучшую сторону. Народ по большей части, скорее, безмолвствует по обыкновению, не вставая ни на сторону Ходорковского, ни на сторону его обвинителей. В будущем, возможно, ситуация изменится, однако сегодня реальность такова.

Но с точки зрения элиты Ходорковский, преданный «басманно-мещанскому» правосудию, из активного и небезупречного борца за власть и влияние превращается в жертву государственной машины. Из олигарха – в узника. Из могущественного владельца компании, способного, если припечет, прагматично договориться с властью, – в человека, не пошедшего на намечавшийся компромисс (мягкий приговор в обмен на признание - хотя бы частичное, косвенное, стыдливое - свой вины и, следовательно, отказ от претензий на роль общественно значимой фигуры как в ближайшее время, так и в последующем). Прецеденты историкам отечественного диссидентства хорошо известны: можно вспомнить такие некогда весьма известные, а затем забытые имена, как Якир-младший и Красин.

Обстоятельства разгрома ЮКОСа (один феномен «Байкалфинансгрупп» чего стоит!) подтверждают эту точку зрения и заставляют умерить восторги по поводу обуздания олигархов даже многих из тех, кто в 2003 году аплодировал аресту Лебедева, а затем и Ходорковского. Очевидно, что на место олигархии, которая при всех своих недостатках все же имела модернизаторский потенциал, рвется воинствующая бюрократия, которая обладает всеми негативными чертами временщиков, стремящихся отобрать собственность, а отобранное – поделить. А вставать на сторону такой бюрократии не слишком прилично и очень даже стыдно. Вот никто особенно и не спешит.

Автор - заместитель генерального директора Центра политических технологий

Как епископу стать контрабандистом?
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1165
3 ИЮНЯ 2005 г.

mdf.ru
На фоне одиозного процесса над Михаилом Ходорковским мало кто заметил такое событие, как оправдание старообрядческого епископа Аполлинария в одном из районных судов Брянска. А это дело, между прочим, не менее примечательно с точки зрения характеристики российской судебной системы.

Владыка Аполлинарий – человек для церковной старообрядческой среды не совсем обычный – закончил Менделеевский институт (для любителей конспирологии специально отметим – на полтора десятилетия раньше Ходорковского), защитил диссертацию. Занимался научной работой, преподавал, получил звание доцента. Священником стал в начале 1990-х годов. Впрочем, происходит он из старообрядческой семьи, последовательный приверженец древнего благочестия. В общем, человек с почтенной биографией, а не какой-нибудь проходимец.

Фабула дела проста. А апреле 2000 года епископ Аполлинарий собрался с пастырской поездкой в Украину, где живут его духовные чада. Поездка предполагала совершение православных обрядов – крещения, исповеди, причащения. Поэтому владыка взял с собой необходимые для этого предметы – латунную ложечку для причастия, латунный крестик и четыре богослужебные книги, изданные в 1909-1912 годах.

Старообрядческая церковь еще со времен протопопа Аввакума очень ревностно относится к тому, что многие верующие РПЦ считают формальностью – например, кем и когда изданы книги, необходимые для богослужебной практики. Не дай Бог помолиться, используя никонианские, испорченные, с точки зрения старообрядцев, Библию или Требник. Поэтому многие из них до сих пор служат по книгам, изданным массовыми тиражами в начале века, когда царь Николай II разрешил старообрядцам свободу богослужения.
Когда владыка Аполлинарий пересекал границу, ему задали сакраментальный вопрос: не везет ли он чего-либо запрещенного. Епископ, разумеется, не мог предположить, что привычные ему вещи входят в разряд «запрещенных» и подлежат декларации. Однако таможенники сочли их «культурными ценностями», и местное управление ФСБ начало против епископа уголовное дело, которое затем передали в суд.

Тут и началось. В 2002 году епископа приговорили к трем годам лишения свободы — «за контрабанду». Приговор был подтвержден судом второй инстанции, но отменен по протесту зампреда Верховного суда. В 2003 году – новый суд и новый приговор: 6 месяцев лишения свободы с применением амнистии. Наконец 27 мая 2005 года в ходе очередного судебного процесса епископ был оправдан. Фантасмагория вокруг четырех книг и латунной ложечки длилась свыше пяти лет.

Кстати, о книгах. За прошедшие годы несколько раз назначались экспертизы на предмет их оценки и определения того, являются ли они культурным достоянием. Один из экспертов оценил «контрабанду» (включая и ложечку, и крестик) в 580 рублей, другой – в 500, третий – аж в 2000 (правда, эта экспертиза была вскоре отозвана органом, который ее проводил – иными словами, дезавуирована).

Четвертый – из управления по сохранению культурных ценностей – посчитал, что вывозимые предметы «не могут быть признаны культурными ценностями». Пятый – из Брянской научной библиотеки – заявил, что книги являются редкими, так как в его библиотеке они отсутствуют (феноменальная мотивировка, сразу многократно умножившая количество редких книг на земле). Кстати, именно на последней экспертизе основывалась позиция прокуратуры.

Особенность процесса над владыкой Аполлинарием заключается в том, что для обычного подсудимого полгода условно или с применением амнистии – это, конечно, неприятность, но не смертельная. Репутационные издержки для большинства наших соотечественников — проблема сугубо абстрактная. К тому же судимость в случае примерного поведения довольно быстро снимается, и тогда в анкетах можно смело писать: «Не судим».

Совсем по-другому обстоит дело с людьми, которые по тем или иным причинам заботятся о своей репутации. Для них даже один день условно – это сильнейший моральный удар. Ну не может епископ быть уголовником-контрабандистом – в этом случае от него отвернется паства, особенно если иметь в виду строгость нравов в старообрядческой среде. Поэтому в течение всей судебной «пятилетки» владыка твердо стоял на своем, вину не признавал и добивался оправдания. Кстати, репутационный аспект сближает «дело Аполлинария» с процессом Ходорковского – в обоих случаях подсудимые не согласились на предлагаемый компромисс, который вел к «гражданской смерти».

Остается только гадать, с чем связано упорство стороны обвинения, стремившейся во что бы то ни стало «посадить» епископа. Может быть, с желанием защитить честь мундира – самая простая и обычная причина. А может быть, с внутренними конфликтами в старообрядческой среде – епископ Аполлинарий выступил против издавна связанного с государством руководства своей Древлеправославной церкви и фактически основал новую ветвь поповского старообрядчества. Впрочем, это скорее конспирологическая точка зрения.

Но как бы там ни было, главная беда в том, что в течение пяти лет ни в чем не повинный священнослужитель вынужден был доказывать, что не собирался вывезти из страны и продать за сущие гроши предметы, обладающие для верующего человека в первую очередь сакральной ценностью. Пять лет над ним был занесен дамоклов меч судебной системы. Пять лет человек не мог нормально выполнять свои обязанности пастыря. И поэтому счастливый финал дела о контрабанде на 500 (а может, и на все 2000!) рублей оставляет смешанные чувства – и облегчение, и горечь.

Европа и Рамзан
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1201
9 ИЮНЯ 2005 г.

ng.ru

Чечня готовится к парламентским выборам, которые состоятся осенью нынешнего года. Кремль хотел бы сделать эти выборы «витринными», то есть образцово-показательными – для Европы, где с крайним скептицизмом восприняли все три предыдущих чеченских голосования: референдум и выборы Кадырова-старшего и Алханова. Запад не привык одобрять народное волеизъявление с заранее предсказуемым результатом. Зато на парламентских выборах можно позволить и некоторую непредсказуемость – разумеется, в управляемых рамках. Например, допустить к реальному участию в выборах политиков, которым не разрешили претендовать на пост президента, а также их ставленников, которые могли бы претендовать на депутатские мандаты. А то и дать возможномть участвовать в выборах тщательно проверенным бывшим сепаратистам, поклявшимся в неукоснительном соблюдении российских законов. Европа в этом случае может быть довольна, посчитав такие выборы первым шагом на пути Чечни к демократии. Европейцы в последнее время вроде были не слишком требовательны в чеченском вопросе: – времена неуступчивого лорда Джадда прошли.

Рамзан Кадыров не заинтересован в подобного рода играх. Да, чеченский парламент слаб, что изначально было заложено в конституции Кадырова-старшего. Но, во-первых, при поддержке федеральной власти его роль можно укрепить. А во-вторых, получение официального статуса его противниками может создать плацдарм для борьбы за власть в дальнейшем. Отсюда и ряд событий последнего времени. Бислан Гантамиров, мечтавший с помощью парламентских выборов вернуться в чеченскую политику, получил по полной программе: его обвинили в связях с боевиками, а заодно в хищении четырех автомобилей, находившихся на балансе чеченского Минпечати, которое он некогда возглавлял.

Понятно, что первое обвинение выдвинуто специально для Кремля, который болезненно относится к любым намекам на то, что какой-либо политик является скрытым сепаратистом – тем более Гантамиров, который при Дудаеве из экс-старшины милиции превратился в мэра Грозного. Второе же обвинение может стать предметом конкретного разбирательства со стороны прокуратуры, тем более что Гантамиров уже оказывался за решеткой, когда был признан виновным в хищениях. А заодно у гантамировского брата правоохранители забрали несколько автоматов, пулемет и гранатомет. По чеченским понятиям это средних размеров арсенал для человека, тесно связанного с силовыми структурами, – но именно в этом случае изъятие было демонстративным.

Акции против Гантамирова – предупреждение другим политикам и бизнесменам (Малику Сайдуллаеву, Руслану Хасбулатову и прочим), которые, возможно, хотели бы попробовать сыграть в игру под названием «выборы в чеченский парламент». С весьма специфической подготовкой к выборам связана и замена чеченского муфтия. Разница только в том, что если Гантамиров – политик, то муфтий и его подчиненные способны оказать серьезную моральную поддержку любому кандидату, причем совсем не обязательно рамзановцу. Теперь муфтий Ахмад Шамаев вынужден подать в отставку, а на его месте оказался Султан Мирзаев, издавна и тесно связанный с семейством Кадыровых. По протекции Ахмада Кадырова Аслан Масхадов назначил его на пост главного шариатского судьи Ичкерии. По кадыровской же инициативе Мирзаев два года назад стал заместителем Шамаева.

Мирзаев уже объявил о предстоящей масштабной чистке в рядах республиканского духовенства – как раз к выборам. Если раньше от имамов требовали поддержки пророссийского курса в целом и отмежевания от ваххабитов, то теперь, похоже, требования выросли. Если Шамаев, несмотря на полную политическую лояльность, все же заступался за жертв бессудных арестов, то сейчас этого ожидать вряд ли приходится. Равно как и поддержки имамами кандидатов, которые по тем или иным причинам не будут устраивать Рамзана.

Понятно, что такая подготовка к выборам вряд ли понравится Европе. В связи с этим возникает закономерный вопрос, кто Кремлю важнее – Европа или Рамзан. Европа надоедает, постоянно взывая к демократическим ценностям и видя в России ученика, который все хуже отвечает на экзаменах. Рамзан с нравоучениями не лезет, а то, что его отряды больше напоминают ватагу, с которой опасно связываться не только чужим, но и вроде бы своим, – это досадные мелочи, оправдываемые сложностью обстановки. Европа не способна поймать Шамиля Басаева, а Рамзан неоднократно это обещал – правда, пока не получается, но вдруг удастся. Европа же если и пошлет кого-то в Чечню, то не бойцов, а наблюдателей на выборах и распределителей гуманитарной помощи (разумеется, при наличии гарантий безопасности). А у Рамзана под ружьем несколько тысяч бойцов, многие из которых служили Дудаеву и Масхадову, а теперь используют накопленный опыт в борьбе с бывшими соратниками. И притом совсем неясно, как они поведут себя, если тронешь их шефа, – не уйдут ли в горы, благо не впервой.

Рамзан выполняет, по сути дела, важнейшую политическую функцию: именно благодаря его усилиям нынешние события в Чечне находятся вне сферы общественного внимания (исключая немногочисленных правозащитников). Не будь Рамзана, в Чечню пришлось бы посылать призывников, а потери в их рядах привели бы к росту общественного протеста. Теперь же одни чеченцы убивают других, и общество вспоминает о Чечне лишь после очередных крупных терактов за пределами республики. В этом основный смысл так называемой «чеченизации» конфликта, получившей свое имя по аналогии с «вьетнамизацией», которую американцы проводили во время войны 60-70-х годов.

Похоже, что Европа все правильно поняла. Не случайно сопредседатель политкомиссии ПАСЕ Андреас Гросс заявил, что положение в республике за последние пять лет лишь ухудшилось. Гросс не Джадд, а скорее типичный европейский «реалист», для которого ичкерийцы – это обычные сепаратисты, а не борцы за свободу. Не случайно, что он так и не смог найти языка с главным ичкерийским эмиссаром Умаром Ханбиевым, обвиняющим его в излишней уступчивости по отношению к российской стороне. Теперь уже и полностью уверенный в себе Рамзан поучает Гросса, рекомендуя тому подумать над своим выступлением, трезво все оценить и принести извинения за оскорбления, нанесенные, оказывается, практически всему населению Чечни. Так что Европа может сколь угодно долго и часто предлагать свои рецепты – они в рамзановской Чечне не востребованы.

Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий

Два демократа – три партии
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1263
20 ИЮНЯ 2005 г.

Newsru.com

Демократический фланг российского политического спектра переживает период очередного размножения делением: появляются новые партии и движения. Кажется, что инициаторы их создания просто не читали нового законодательства, резко ужесточающего требования к партийным структурам (теперь в партии должно быть не менее 50 тыс. членов). Демократов, готовых получить партбилет (при извечной неприязни интеллигентов к партдисциплине и разумной осторожности бизнеса, не желающего соприкасаться с басманно-мещанским правосудием), столько может просто не найтись. К тому же дурную шутку со сторонниками демократии играет индивидуализация (как раз один из признаков демократии): люди решают свои проблемы сами, а не сбиваясь в кучу для создания партии или похода на демонстрацию. Время политических мегамитингов прошло: само по себе показательно, что успешным считается оппозиционный концерт у Соловецкого камня 12 июня, на который пришло около двух тысяч человек.

Но главное даже не в этом. Ни один из политических проектов не может вырваться за пределы семи-восьмипроцентного демократического электората (до этого уровня он усох на последних думских выборах).

Нельзя сказать, что такие попытки не делаются. Создана Партия солдатских матерей. Понятно желание ее организаторов дистанцироваться от политических неудачников и попробовать пойти на выборы самостоятельно, поборовшись за голоса тех избирателей, которые на дух не переносят Немцова и Явлинского. Проблема, однако, в том, что и в данном случае пацифизм солдатских матерей разделяет все тот же демократический электорат – да и то не весь. Многие сторонники СПС, к примеру, предпочитают быть патриотами – поддерживают наведение конституционного порядка в Чечне и при этом «отмазывают» своих детей от армии с помощью вузов с военными кафедрами. Сейчас министр Иванов будет кафедры сокращать, но вряд ли электорат солдатских матерей существенно вырастет. Если что и увеличится, так это доходы медиков, выдающих «белые билеты», и членов экзаменационных комиссий в вузах, где военные кафедры уцелеют.

Еще один проект – партия «Зеленая Россия» во главе с правозащитниками Яблоковым и Никитиным. Это тоже попытка апеллировать к новым для демократов электоральным группам – тем, кто природу любит и экологически чистые овощи покупает. Только вот и они индивидуалисты, и для того, чтобы купить картошку без нитратов, партия им не нужна. Так что «Зеленой России», если ей повезет набрать 50 тысяч адептов, придется рассчитывать на часть сторонников лояльных власти «зеленых» из бывшего КЕДРа, а также на голоса некоторых «яблочников» – то есть, по сути дела, апеллировать в значительной степени к тому же съежившемуся до предела демократическому электорату.

Традиционные проекты СПС и «Яблоко» – в их нынешнем виде «клиентелы Чубайса» и «свиты Явлинского» – вообще не способны выйти за пределы 7-8%. СПС, правда, неплохо выступает в регионах, но либо под чужим флагом (типа блока «Наша Родина – Архангельская область»), что вскоре будет невозможно, либо всячески открещиваясь от Чубайса с Немцовым и ратуя за льготные кредиты селу (дождутся, что фон Хайек в гробу перевернется!). А тут еще и конкуренты добавляются. Гарри Каспаров и Владимир Рыжов объявили об отказе объединять правых и «яблочников», но тут же разошлись по политическим проектам различной степени оппозиционности. Причем дистиллировано чистых партийных активистов, свободных от груза поражений и ошибок, найти для новых проектов негде – поэтому придется искать их среди членов уже действующих партий (так, документ о создании каспаровского фронта подписали известные питерские «яблочники»), что явно не улучшит отношения на демократическом фланге. Кажется, слова о том, что на двух демократов приходится три партии, вскоре надо будет понимать буквально.

Что же делать в создавшейся ситуации? Простых рецептов, разумеется, нет – особенно если учесть, что на выборах 2007 года избирательные блоки будут запрещены, так что украинский сценарий 2002 года (объединить всех на старте избирательной кампании под знаменем нового блока и с новым лидером – тогда появилась «Наша Украина» и вождем демократов стал Виктор Ющенко) не работает. Представляется, что можно попробовать реализовать иной вариант – создать постоянно действующее (а не собирающееся раз в году) демократическое совещание – но не клубного типа, как «Комитет-2008», а по принципу представительства партий и движений. И находить взаимопонимание в ходе организации конкретных публичных мероприятий.

Затем можно в рейтинговом режиме провести голосование по выборам тройки лидеров при отказе от участия в них тех политиков, которые возглавляли проигравшие в прошлую кампанию демократические списки. Лидеры должны определить структуру (партию), которая и будет участвовать в выборах. Несогласные могут оставаться за бортом с репутацией раскольников. В идеологии апеллировать не к «светлым 90-м годам» (для многих потенциальных избирателей демократов они светлыми вовсе не являются), а к принципу справедливости, понимаемому как равенство возможностей для граждан, а не как шариковское «взять и поделить»…

Написал последние фразы и подумал: а не похож ли я на некоего профессора, на вступительную лекцию которого собиралось пол-университета – послушать, как умно и язвительно он критикует философические системы своих предшественников. Правда, на следующих лекциях количество посетителей резко сокращалось – собственная научная система профессора была не лучше (а возможно, и хуже), чем штудии критикуемых им оппонентов. Понятно, что демократическое совещание – это банальность, реализация которой к тому же столкнется с массой технических проблем и хорошо известных амбиций. Однако банальность банальностью, а ничего лучшего, кажется, никто не придумал.

Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий

Ратцингеру – да, Кондрусевичу – нет!
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1273
21 ИЮНЯ 2005 г.

Отношения между Русской православной и Римско-католической церквями в последние недели отличаются внешней противоречивостью. С одной стороны, заметны явные признаки «оттепели», с другой – последовали резкие инвективы руководителей РПЦ в отношении главы российских католиков архиепископа Тадеуша Кондрусевича. При ближайшем рассмотрении, однако, становится ясно, что никакого противоречия здесь нет.

amorozov.ru
В кругах, близких к руководству РПЦ, в течение многих лет укоренялось представление о том, что все зло в православно-католических отношениях происходит от поляков, то есть от неправильных славян, которых угораздило принять католичество. При случае полякам припоминают все прегрешения за многие века – введение унии в Галиции, гибель св. патриарха Гермогена в 1612 году, разрушение кафедрального собора в Варшаве в первой половине 1920 годов – поляки считали его символом российского владычества. С «польской интригой» связывается и легализация унии в Украине в перестроечный период, когда Горбачева попросил об этом папа Иоанн Павел II. Именно польскому лобби в католицизме инкриминировались зловещие планы по окатоличиванию России путем массированной проповеди среди «людей с православными корнями» — это русские жители СНГ, которые в церковь не ходят, но, быть может, когда-нибудь придут.

Правда, сколько-нибудь существенных доказательств прозелитизма – то есть переманивания православных в католицизм – найти не удалось, разве что самые микроскопические. Да и что такое прозелитизм, остается не совсем понятным. Например, католики в 2002 году издали в Петербурге тиражом 1000 (одна тысяча) экземпляров книгу кардинала Йозефа Ратцингера – будущего папы. Означает ли это, что сделана коварная попытка охмурить тысячу православных или потенциально православных? Или некоторые католические священники служат на русском языке, ибо Вторым Ватиканским собором разрешено служить на национальных языках. Идет ли в данном случае речь о прозелитизме (по контрасту с непонятными многим верующим церковнославянскими службами, принятыми в РПЦ) или же это внутреннее дело католиков? В общем, под понятие прозелитизма можно подвести почти любую католическую деятельность в странах СНГ, которые РПЦ считает своей канонической территорией.

Именно проблемой прозелитизма (да еще сложными взаимоотношениями между православными и униатами на Западной Украине) объяснялся отказ патриарха Алексия II от приглашения в Россию «польского папы». Но дело не только в этом. Сама харизматичная личность Иоанна Павла II могла привлечь к католицизму симпатии многих россиян – без всякого коварного переманивания. Папа Войтыла был одной из наиболее значимых фигур в современном мире – на его фоне российские иерархи выглядят провинциально и не способны выдержать жесткую конкуренцию в нынешнем глобальном информационном обществе. При том что среди них есть люди незаурядные, об этом мало кому известно – для массовой аудитории, они, исключая патриарха, все на одно лицо. «Практикующие» же верующие – постоянно ходящие в церковь и регулярно причащающиеся – составляют от 2 до 6% (по разным подсчетам) от тех, кто считает себя православными – количество, несоизмеримое с потребителями телевизионной картинки.

Неудивительно, что завершение «польского понтификата» было воспринято руководством РПЦ с явной надеждой на изменение ситуации. Считается, что для Бенедикта XVI основными станут проблемы Франции и Германии, Испании и Италии (в которой Ватикан только что добился немалого успеха, внеся решающий вклад в провал референдума по репродуктивным правам). На Россию же новый понтифик будет обращать меньше внимания, а, быть может, как умеренный консерватор сделает и ряд шагов навстречу РПЦ – первый из них, кстати, уже сделан: папа призвал к диалогу с православием, находясь в святом для каждого православного человека месте – близ мощей св. Николая в итальянском городе Бари (Барграде русских средневековых хроник).

А что касается харизмы, то насчет нового папы в РПЦ не беспокоятся. Он интеллектуал, ученый, человек кабинетного типа. Такого можно и пригласить в Москву, а еще лучше – встретиться с ним на нейтральной территории (если, конечно, позволит здоровье Святейшего), дабы не вызвать протестов со стороны «православных ортодоксов», которые любого папу считают викарием Антихриста. Тем более что подобные планы были еще в 90-е годы (тогда речь шла о встрече в Вене), но так и остались не реализованными.

Показательны в связи с этим некоторые события последнего времени. 7 июня Алексий II встретился с председателем палаты депутатов парламента Италии Пьером Фердинандом Казини и заявил буквально следующее: «Мы надеемся, что с Римско-католической церковью, ее новым предстоятелем, с которым мы связываем добрые надежды, мы будем совместно противостоять всему тому негативному, что встречается в нашей жизни». А город Бари Патриарх назвал «плацдармом сотрудничества» между двумя церквями. Казини, в свою очередь, заявил, что «нужно всячески помогать диалогу, который ведется между православной и католической церквями».
Практически одновременно Ватикан посетил глава российского МИДа Сергей Лавров. Он провел переговоры с госсекретарем Ватикана кардиналом Анджело Содано, в ходе которых было достигнуто соглашение, что осенью в Россию приедет руководитель ватиканского внешнеполитического ведомства архиепископ Джованни Лайоло. Если учесть, что МИД России давно и тесно взаимодействует с РПЦ, можно не сомневаться в том, что этот вопрос был согласован с патриархом.

Уже есть и повестка дня для возможной встречи двух предстоятелей. Это поддержка христианских ценностей в современной Европе, где чрезвычайно сильны секулярные настроения. Так, в проект Европейской конституции, несмотря на активное лоббирование со стороны Ватикана, так и не удалось включить формулировку о христианских корнях «старосветской» цивилизации. Теперь близкие к католической церкви политики не скрывают своего удовлетворения результатами референдумов по конституции во Франции и Нидерландах. Тот же Казини полагает, что евроконституция «не смогла пробудить сознание людей, в ней не был учтен тот призыв, с которым обратился Алексий II и католическая церковь».

Однако для возобновления полноценного диалога РПЦ требует отказа от прозелитизма, католики должны продемонстрировать, что признали свои ошибки. Но ввиду зыбкости проблемы демонстрировать что бы то ни было крайне сложно. Это понимают и православные. Видимо, в связи с этим и возникла идея – символом победы над прозелитизмом должна стать отставка архиепископа Кондрусевича. Он поляк и воспринимается как соратник прежнего папы. С его деятельностью связывают создание в 2002 году на территории России полноценных католических епархий (вместо переходной формы — апостольских администратур), что привело к крайне резкой реакции и РПЦ, и государства. Первая на пару лет прервала все связи с Ватиканом. Второе выслало из страны одного епископа и шестерых священников, не имеющих российского гражданства.

Выслать Кондрусевича, однако, нельзя. Причем не только из-за опасения громкого скандала, но и по закону – он российский гражданин. Но можно дать понять Ватикану, чтобы его перевели из России с повышением – например, в Римскую курию. Вместо него же хорошо бы прислать иерарха непольского происхождения и, желательно, не владеющего русским языком. Пускай окормляет католиков из дипкорпуса и на этом успокоится.

Для демонстрации православного «фэ» в отношении Кондрусевича был выбран первый попавшиеся повод: на заседании президентского Совета по взаимодействию с религиозными объединениями тот высказался в поддержку преподавания в школах строгой научной дисциплины — истории религий, а не загадочного предмета под названием «Основы православной культуры», в который каждый, в том числе и среди руководителей Церкви, вкладывает свой смысл и содержание. Позиция для католиков не новая – кстати, аналогичной точки зрения придерживаются и министр образования и науки Фурсенко, и муфтий Гайнутдин. Но с министром руководству РПЦ ссориться не хочется (хотя оно и не может сдержать своего раздражения позицией Фурсенко), а вот выступление Кондрусевича повлекло за собой послание замглавы Отдела внешних церковных связей — православного МИДа — епископа Марка к послу Ватикана в России архиепископу Меннини. Глава российских католиков был обвинен в «подрыве православно-католического диалога и нанесении серьезного ущерба делу проповеди христианских ценностей». Подтекст очевиден: пока папа и патриарх изо всех сил стараются найти взаимопонимание, архиепископ Кондрусевич выступает в качестве подрывного элемента, мешающего достижению чаемой идиллии.

Теперь Ватикан оказался перед выбором – или обменять Кондрусевича (в мягкой форме и с приличествующим почетом) на диалог с РПЦ, или пойти на принцип. В последнем случае, скорее всего, количество многообещающих жестов резко уменьшится, зато в очередной раз будут говорить об упущенных возможностях.

Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий

Остров Колчака: восстановление справедливости
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=1484
27 ИЮЛЯ 2005 г.
kamsha.ru

Российское правительство приняло решение о переименовании острова Расторгуева в Карском море в остров Колчака – в память выдающегося российского моряка, полярного исследователя, теоретика морского дела. Адмирал Александр Васильевич Колчак был главой Белого движения в России: в 1918-1920 годах он носил звание Верховного правителя страны. В феврале 1920 года адмирал был расстрелян по решению Сибирского ревкома, которое, как ни странно, до сих пор не отменено.

Остров Колчака был назван так еще в начале ХХ века, когда лейтенант Колчак был одним из руководителей открывшей остров полярной экспедиции. В 1937 году имя расстрелянного адмирала было стерто с географической карты, а остров был назван в память другого участника экспедиции – Расторгуева. При этом никто не обратил внимания на то, что именем Расторгуева уже назван другой остров. Возникла географическая нелепица, которая исправлена только сейчас.

Возвращение острову Колчака его первоначального имени – это не только восстановление справедливости в отношении выдающегося исследователя, но и знак уважения руководителю Белого движения. Именно россияне не только первыми стали жертвами большевизма, но и первыми выступили против него с оружием в руках. По данным доктора исторических наук Сергея Волкова, во время гражданской войны погибли 50-55 тысяч российских офицеров, воевавших в белых армиях. Около 20 тысяч офицеров пали в эти же годы жертвами «красного террора». 70-80 тысяч были расстреляны или погибли в тюрьмах и лагерях в 20–30-е годы (от трети до половины этого числа приходится на 1920–1922 гг. — главным образом в Крыму и Архангельской области). Это был цвет российского общества – напомним, что речь идет как о кадровых военных, так и об учителях, инженерах, юристах, образованных крестьянах, призванных в армию еще в годы первой мировой войны.

И мы не имеем морального права забывать подвиг тех, кто, по словам писателя Ивана Шмелева, явил «ярчайший пример великого национального напряжения, безоглядно-жертвенного». «Они кровью своею ставят Россию на высоту, делают бытие Ея высшею целью жизни: они умирали за Нее добровольно!» – писал далее Шмелев, закончивший свои дни в эмиграции. Его сын, офицер Белой армии, был расстрелян в Крыму в 1920 году. Он остался в России, положившись на обещание большевиков амнистировать участников Белого движения, и жизнью заплатил за то, что поверил в это.

Переименование острова Колчака – далеко не единственный пример восстановления исторической справедливости в последнее время. В Военно-морском институте в Петербурге еще в 2002 году была установлена памятная доска: в конце XIX века это учебное заведение закончил Колчак. Еще один памятник поставлен Колчаку в прошлом году в Иркутске – городе, где он был расстрелян. Не исключено, что еще один памятник адмиралу появится в Омске, бывшем долгое время «столицей» Белого движения в Сибири.

В декабре 2003 года в городе Сальске Ростовской области был воздвигнут памятник генералу Сергею Леонидовичу Маркову, погибшему в бою с большевиками летом 18-го. Марков – один из участников знаменитого «Ледяного похода» отряда ревнителей Белого дела, из которого потом выросла Добровольческая армия. Бывший преподаватель Академии Генштаба, талантливый штабной работник, он стал выдающимся командиром-тактиком: незадолго до гибели Марков лично командовал захватом красного бронепоезда, поразив своей храбростью даже врага. Гражданская война вообще преподносила немало сюрпризов: скромные офицеры становились руководителями подпольных организаций (как подполковник, а затем генерал Алексей Николаевич Гришин-Алмазов в Новониколаевске – нынешнем Новосибирске), кабинетные ученые – организаторами добровольческих отрядов (как профессор философии Дмитрий Васильевич Болдырев в Сибири, в трагические последние дни колчаковского правления).

Инициаторы увековечивания памяти генерала считают, что памятник Маркову – это «памятник всем офицерам, солдатам, казакам, юнкерам, гимназистам, всем участникам Белого движения, которые любили Россию и отстаивали с оружием в руках право на ее развитие по традиционному историческому пути. Осознавая всю горечь невозвратных потерь и сопереживая им, мы становимся народом с общей историей и с одной Родиной – Россией».

В настоящее время обсуждается вопрос о перезахоронении на родине праха генерала Антона Ивановича Деникина и философа Ивана Александровича Ильина. Деникин командовал белыми войсками на юге России, в 1919 году он признал главенство адмирала Колчака, разрушив надежды большевиков на конфликт между двумя военными деятелями. Ильин был одним из самых ярких идеологов Белого движения в годы эмиграции. Генерал Деникин был похоронен в США, философ Ильин – в Швейцарии. Скорее всего, их прах перенесут в Донской монастырь, где уже покоятся останки Ивана Шмелева, перевезенные в Москву из Парижа пять лет назад.

Разумеется, далеко не все в России одобряют реабилитацию Белого движения. Наследники большевиков до сих пор не смирились с историческим поражением. Так, представители левых сил протестовали против установки памятника Колчаку в Иркутске, а часть морских офицеров возражала против увековечивания его памяти в Петербурге – трагический парадокс, демонстрирующий исторический разрыв между русской и советской морскими традициями. Но аргументы тех, кто против уважения памяти Белого движения, с каждым годом оказывают все меньшее влияние на настроения россиян. Правду об этом движении люди могут узнать из опубликованных в последние полтора десятилетия лет книг, в том числе из уникального многотомного издания офицерских мемуаров, выходящего в серии «Россия забытая и неизвестная». Недавно вышел 25-й том этой серии, что само по себе выдающееся достижение, если учесть, что некоторые амбициозные издательские проекты прекращают свое существование на третьем-четвертом томе. Традиции Белого движения продолжаются…

Автор – заместитель генерального директора Центра политических технологий

Выборы в осажденной крепости
 

http://www.vedomosti.ru/opinion/arti...ennoi-kreposti
Статья опубликована в № 4164 от 20.09.2016 под заголовком: Власть и общество: Выборы в крепости

Политолог об электоральных признаках усталости общества
20 сентября 00:02
https://cdn.vedomosti.ru/image/2016/...e_high-2a2.jpg
Выборы прошли при небывалом уровне апатии
Холявчук Светлана / Интерпресс / PhotoXPress

Можно спорить о том, сколько именно получила голосов «Единая Россия» на прошедших выборах – 54% или 44–48% (как предсказывали в воскресенье социологические службы). Наверное, ближе к истине цифры социологов, а разница с официальным результатом связана с конкуренцией административных ресурсов на части территории страны. Когда один губернатор хочет быть не хуже другого, помочь пройти в Думу нужному человеку и не пустить ненужного, а то и вредного. Это на федеральном уровне есть возможность мыслить более широкими категориями – что единороссов вполне могло бы быть на пару-тройку десятков меньше, а оппозиции – побольше. В регионах рассуждают куда проще и делают иные выводы – хотя и не во всех. Достаточно сравнить уровень явки в Москве и Кемерове, чтобы сделать вывод о том, что правила игры в разных регионах существенно отличаются друг от друга.

Но все равно и 44–48% – это очень много, при проседании КПРФ и «Справедливой России» и провале всех непарламентских партий (так что еще одним, кроме единороссов, победителем в воскресенье стал Антон Силуанов – его ведомству не надо тратиться на финансирование политических сил, которые получили бы свыше 3% голосов). Только Владимир Жириновский, риторика которого уже давно перестала быть маргинальной и превратилась в мейнстрим, смог улучшить результат своей партии – но добился лишь того, что она фактически сравнялась с коммунистами.

В этих условиях надежда только на президента – неудивительно, что основной мотив голосования за «Единую Россию» заключается в том, что это путинская партия. А на неловкие высказывания ее формального лидера Дмитрия Медведева избиратели обращают мало внимания, полагая, что если тот будет плохо работать, то президент его снимет. А когда именно – это президенту виднее. В осажденной крепости вообще не принято задавать много вопросов, если они не касаются мелких, локальных дел, – а то еще примут за вражеского агента.

Но голосование на прошедших выборах значимо не только фактом победы «Единой России». Не менее важно и то, что именно стоит за этим результатом. В целом по стране снизилась явка, причем не только из-за отъезда части избирателей на садовые участки. Дело и в том, что общество все более устает. Уже давно прошла эйфория 2014 г., когда обитатели осажденной крепости ожидали новых побед над супостатами. Ушли в историю и ожидания, что осада даст шанс для внутреннего развития: то ли закрытую четверть века назад кузницу восстановим, то ли новую сыроварню откроем. Все чаще стали вспоминать цитату покойного российского премьера о том, что хотели как лучше, а получилось как всегда.

Сейчас общество вошло в состояние депрессии, которому свойственны апатия, нежелание действовать, замкнутость на личных и семейных делах. В этом состоянии люди не протестуют, не ищут альтернатив, а скорее ждут – если не улучшения, то хотя бы «неухудшения» своих жизненных условий. Они все более равнодушны к происходящему в мире, тем более что простая биполярная схема «свой – чужой» все чаще размывается (самый наглядный пример – история с Эрдоганом). Лишь иногда происходят эмоциональные всплески, когда «наших бьют» – как в случае с Исинбаевой и паралимпийцами, – но они довольно быстро проходят. Причем в состоянии депрессии человек может и проигнорировать выборы, и проголосовать за наиболее известную и сильную партию, состоящую к тому же из «государевых людей». То есть заведомо присоединиться к большинству, но без того энтузиазма, который был пару лет назад.

Но депрессия имеет свойство заканчиваться, причем в современных российских условиях это вряд ли будет связано с новым периодом оптимизма. Цены на нефть вряд ли подскочат не только что до $130, но хотя бы до $80 за баррель. А эксперты пророчат экономике длительную стагнацию. Уже во вполне обозримом будущем (а именно: после президентских выборов) новой Думе придется оформлять массу непопулярных, но вынужденных решений, самым знаковым из которых может стать повышение пенсионного возраста. Но не только – список мер в рамках жесткой экономии может быть весьма солидным. Понятно, что эти решения совсем не будут соответствовать даже самым скромным ожиданиям «неухудшения».

Выход из состояния депрессии в этих условиях может быть связан с резким ростом политических рисков. Как это нередко бывает в осажденных крепостях, гарнизоны которых приходят к выводу, что они, оказывается, воевали сами с собой. И тогда значение нынешнего триумфа может быть существенно пересмотрено.

Автор – первый вице-президент Центра политических технологий

Как нам понять венгров
 

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...ponyat-vengrov
Статья опубликована в № 4196 от 03.11.2016 под заголовком: История: Как нам понять венгров

Политолог об отсутствии в России рефлексии по поводу советских полицейских операций
02 ноября 23:20
https://cdn.vedomosti.ru/image/2016/..._high-1tkn.jpg
60 лет назад начался повторный ввод советских войск в Венгрию для подавления восстания. На фото: танки на улицах Будапешта
AFP

Шестьдесят лет назад, рано утром 4 ноября 1956 г. началась операция «Вихрь» – в Венгрию вводились советские войска для подавления мятежников. Нынешнее отношение россиян к венгерскому восстанию 1956 г. связано с двумя ключевыми факторами. Первый – отсутствие у одной части общества интереса к историческим событиям, в том числе послевоенным, казалось бы, сохранившим свою актуальность. Второй – сознательное нежелание другой его части понимать проблемы других стран и народов, ощущение безусловной правоты «своих» в столкновении с «чужими».
Подрывная акция

Сентябрьский опрос «Левада-центра» показал, что каждый второй россиянин (57%) ничего не знает о событиях в Венгрии в 1956 г. Среди респондентов в возрасте от 18 до 24 лет таких 83%. Лишь 21% опрошенных признались, что хорошо знают об этих событиях или хотя бы слышали или читали о них. Достаточно популярный ответ («что-то слышал, но точно сказать не могу», 22% респондентов) может скрывать как действительно хоть какое-то представление о проблеме, так и вполне понятное желание показать социологу более высокую степень осведомленности, чем есть на самом деле.

Из числа тех 43%, что декларируют знание о венгерском восстании, больше половины (60%) выбирают ответы негативные в отношении восставших («подрывная акция западных стран», «попытка антисоветских и ревизионистских сил в руководстве Венгрии произвести переворот» и др.). Лишь 15% предпочитают привычный для современной Венгрии (и Европы) вариант – «восстание народа против режима, навязанного Советским Союзом». 50% считают, что советское руководство было право, когда подавляло восстание, и лишь 24% придерживаются противоположной точки зрения.

Венгерское восстание для советских людей – это, прежде всего, кровавые события на улицах Будапешта, линчевание коммунистов, смута и хаос; все это тесно связано с деятельностью западных разведок и офицеров армии Хорти, воевавших против СССР во время Второй мировой войны (хотя повстанцами командовали генералы Кирай и Малетер, действительно бывшие младшими офицерами при Хорти, но сделавшие блестящие карьеры уже при коммунистах). Этот стереотип начал размываться в период перестройки, но вновь укрепился после дискредитации перестроечных ценностей и возвращения к восприятию Запада как геополитического соперника (в лучшем случае) или врага (в худшем). А «посткрымский эффект» привел к тому, что слой «западников» в российском обществе предельно истончился – это находит свое отражение в ответах как на актуальные, так и на исторические вопросы социологов.
Имперский блок

Неприятие венгерского восстания объединяет в России сторонников разных идеологических течений – как коммунистов, так и консерваторов. Это вполне естественно – мышление как тех, так и других носит имперский характер. Только для одних идеальная Россия – это «красная» империя, а для других – «белая». Непреодолимой стены между этими мировоззрениями в современной России нет – неудивительно, что губернатор-коммунист ставит памятник Ивану Грозному, а многие имперцы-консерваторы с уважением относятся к Сталину. В том числе и за то, что он расстрелял множество ортодоксальных коммунистов – про казненных архиереев, священников и православных мирян они стараются не вспоминать.

Примечательно, что имперцы разных оттенков мыслят, прежде всего, геополитическими категориями. Даже для коммунистов приоритетен тот факт, что восставшие венгры выступили против советского влияния, а правительство Имре Надя успело принять заявление о выходе страны из Варшавского договора. Вопрос о ревизии социалистических принципов на этом фоне является вторичным. Что же касается консерваторов, то они равнодушно (а то и с раздражением) относятся к социалистической риторике, но принцип контроля над территорией, завоеванной кровью в 1944–1945 гг., для них священен.

В постсоветской России восстановился имперский консенсус, гласящий, что тот, кто стреляет в русского солдата, является преступником вне зависимости от времени, места и обстоятельств. Советская историография допускала определенные исключения из этого принципа – когда стрелявшие были более «прогрессивными», чем соотечественники. К венгерскому восстанию 1956 г. это, разумеется, никак не относилось, но зато было применимо к революции в той же Венгрии, которая происходила веком раньше – в 1848–1849 гг. «Своим» для советских историков был Кошут, а не Паскевич – точно так же, как в польском восстании 1863 г. их симпатии были на стороне Сераковского, а не Муравьева-Виленского. Хотя эта схема и страдала изрядными дефектами, когда приходилось выбирать между идеализированным Суворовым и прогрессивным Костюшко, оценивая события конца XVIII в.

Крах коммунизма привел к обрушению этой схемы, место которой заняло простое и непротиворечивое представление о том, что «мы всегда правы». Стремление вернуться к «потерянной России» привело к реабилитации «слуг царизма», о которых в советское время упоминали редко и обычно с осуждением. Что уж говорить о венгерском восстании 1956 г., подавлением которого руководил маршал Жуков, его образ четверть века назад использовали даже многие либералы, противопоставляя Сталину. Восставшие венгры выглядят людьми, пытавшимися пересмотреть итоги Великой Отечественной войны – главного события мировой истории с точки зрения подавляющего большинства россиян.

Поэтому покаяние за танки в Будапеште – это удел лишь российских либералов, духовных наследников тех советских граждан, которые в 56-м осудили военные действия своей страны против венгерского народа. Тогда с открытой критикой вторжения выступили Михаил Молоствов, Револьт Пименов, Борис Пустынцев, Виктор Шейнис, Эрик Юдин и другие. Существенно больше было тех, кто сочувствовал венграм тихо, высказываясь лишь в семейном кругу или в разговорах с очень близкими знакомыми. Сейчас дискуссии, разумеется, носят куда более открытый характер и за сочувствие венграм не посадят в тюрьму и не подвергнут другим преследованиям – но в обоих случаях речь идет об антиимперском меньшинстве.
Понять другого

Схема «свой-чужой» предусматривает также отсутствие интереса к причинам того, почему чужой становится таковым. Более того, тот факт, что в СССР репрессии носили многомиллионный характер (если добавить к расстрелянным также лагерников, административно высланных, изгнанных из страны, вынужденных влачить голодное существование после увольнения с работы), приводит к «притуплению боли», к тому, что огромные цифры становятся статистикой, не вызывающей сильных чувств. Тем более что на другой чаше весов – великая Победа, создание мощной промышленности, влияние в мире (в том числе и занятие Восточной Европы, включая и Венгрию).

Поэтому драма Венгрии, которая началась не в 56-м, а куда раньше – гонения в рамках социалистического эксперимента обрушились на сотни тысяч людей, – мало волнует современных россиян. При этом режим Ракоши в Венгрии был более жестоким, чем аналогичный режим Берута в Польше, где коммунистам в 1956 г. удалось удержаться у власти без советских танков. В Польше «национально-коммунистического» лидера Гомулку арестовали, но не расстреляли – в отличие от венгерского коммуниста Райка. Польского кардинала Вышиньского отправили под домашний арест, тогда как его венгерского коллегу Миндсенти приговорили к пожизненному заключению в тюрьме. Все эти обстоятельства стимулировали ответную жестокость в октябре 1956-го. Тем более что венгерский режим даже перед самым восстанием проявил куда меньшую гибкость, чем польский, – появление Имре Надя в качестве лидера страны катастрофически запоздало, а ему самому приходилось плыть по течению, идя на все новые уступки повстанцам.

Все это неинтересно россиянам частично потому, что они имеют об этих событиях крайне слабое представление, частично – из-за устоявшейся точки зрения о том, что «нам было хуже, но мы не роптали, а победили». Так же, как их мало волнует катынская боль Польши и судьба жителей балтийских стран, депортированных перед началом войны. Прежде чем пытаться понять других, гражданам России надо глубже осмыслить собственную историю, свой великий и трагический опыт – без надрыва и самобичевания, но и без самовосхваления, основанного на имперском комплексе.-

Автор – первый вице-президент Центра политических технологий

«История движется не только линейно и поступательно»
 

http://polit.ru/article/2016/12/31/makarkin/
31 декабря 2016, 17:20

Автор, первый вице-президент Центра политических технологий, главный редактор «Политком.ру», об итогах и наиболее важных событиях 2016 года

Наверное, самое важное в уходящем году – это очень мощный консервативный и евроскептический тренд в рамках Европейского союза, начиная с Brexit и заканчивая референдумом в Италии. Плюс победа Трампа в Соединенных Штатах – это тоже часть этого тренда.

Этот тренд носит ярко выраженный антиэлитный характер, то есть это своего рода восстание индустриального общества, которое пытается опираться на традиционные ценности. С точки зрения этого общества элиты зашли слишком далеко, причем в неправильном направлении, и эти люди пытаются изменить ситуацию.

В каждой стране это происходит по-разному. Не везде речь идет о правом тренде как основной форме протеста – например, в тех странах, где еще есть память о крайне правых авторитарных режимах, там, скорее, поднимаются левые. Это Греция с СИРИЗА, это Португалия, где сейчас у власти левоцентристская коалиция с участием коммунистов, это в какой-то степени Испания, где правоцентристы хотя и выиграли выборы, но смогли сформировать правительство только потому, что левые не договорились по поводу Каталонии (а самое заметное событие последних лет там – это подъем крайне левой партии «Подемос»). Но основной протестный тренд все же правый.

Мы видим его в Америке, видим во Франции, где в следующем году пройдут президентские выборы. Уже сейчас там идее активная кампания, и сейчас для левого избирателя во Франции может возникнуть драматический выбор. Потому что если никто из левых кандидатов во второй тур выборов в следующем году не выйдет (а такая вероятность есть), то с одной стороны будет правоцентристский политик Франсуа Фийон, который выдвигает программу очень непопулярных для левых реформ в экономике в стиле Маргарет Тэтчер и, одновременно, выступает с очень консервативных позиций в морально-нравственной сфере, ориентируется на католическую субкультуру; а с другой стороны – Марин Ле Пен, представительница Национального фронта, который, по ощущению левых, почти фашистский. Но она, судя по всему, будет выступать с достаточно левой программой в экономической сфере, привлекая к себе рабочих и мелких служащих, борясь, в том числе, и за голоса левого электората. Это будет очень драматический выбор, если установится такая конфигурация.

Итак, это антиэлитное движение, причем антиэлитное во всех сферах: это и неприятие политической элиты, это и неприятие той ставки на пост-индустриальное общество, которую сделала значительная часть экономической элиты, переводящей промышленные предприятия на Восток, в Азию. Это и культурные проблемы, проблемы мироощущения, когда та часть общества, которая всегда ощущала себя большинством, основной, вдруг начала чувствовать, что может оказаться в меньшинстве, что ее опережает по влиянию, по ресурсам коалиция меньшинств. Это, в частности, очень серьезно проявилось в Америке и привело к тому, что эта часть общества отвергла не только Клинтон, но и профессиональных республиканских политиков, и проголосовала за человека, который, с ее точки зрения, может что-то вернуть, о хотя бы частично. По крайней мере, вернуть уверенность в том, что ты – большинство, ты правильный, ты нормальный, именно на тебе держится страна. Вот это самый интересный тренд, пожалуй.

И конечно, интересна роль России во всем этом, потому что в России и власть, и большая часть элиты этому процессу симпатизирует, рассчитывая на то, что с этими новыми политиками удастся договориться. Эти расчеты основаны на целом ряде положений, начиная от надежд на то, что в Америке восторжествует изоляционизм, и ей будет не до Украины, не до Ближнего Востока, она будет заниматься своими делами, и заканчивая тем, что, если говорить о консервативном тренде, то он созвучен консервативной волне, которая возникла в России по инициативе власти после протестов 2011-2012 годов – как реакция на этот протест, как стремление консолидировать своих сторонников, мобилизовать их. И, в общем, некоторые направления этой волны близки к тому, о чем говорят эти новые западные консерваторы.

Конечно, везде есть свои акценты – например, там большую роль играет антиэмигрантская тема. В России, наоборот, ее постарались смягчить, притушить – с учетом национального фактора самой России. Но есть и очень серьезные пересечения. Интересно, что россияне, если посмотреть опросы, победу Трампа воспринимают почти как свою победу. И в конце 2016 года, по опросам «Левада-центра», существенно выросла доля людей, которые зотя улучшения отношений с Западом. То есть: «Мы не хотим Запад Клинтон, мы хотим Запад Трампа. Мы с Трампом договоримся».

Но на самом деле, думаю, ситуация гораздо сложнее, потому что, во-первых, везде есть очень серьезная инерция государственного аппарата. Государственный аппарат в отношении России, как правило, настроен куда критичнее, чем те или иные политики, которые могут рассчитывать на сближение с Россией. И эти политики живут не в вакууме. И если когда Трамп пришел к власти, в России было ликование, то сейчас, когда смотрят, кто приходит в команду Трампа, ликование очень серьезно уменьшается. Трамп собирает в свою команду самые разные фигуры, в том числе и очень критично относящиеся к политике России и совершенно не собирающиеся замыкаться в пределах Америки.

Сейчас много говорят и о кризисе Европейского союза, о том, что он вот-вот развалится, что после Brexit будут новые выходы – Italexit, например. Но я бы здесь был осторожен в оценках. Brexit произошел в значительной степени потому, что британцев была и остается своя валюта – фунт. А выйти из зоны евро – куда сложнее и опаснее. Вспомним ситуацию с Грецией, когда греки на эмоциях говорили: мы вернемся в драхме и заживем! Но, немножко посчитав, они пришли к заключению, что вернуться к драхме возможно, но тогда экономика рухнет. И они остались в зоне евро. Сейчас о Греции в России, кстати, говорят очень мало – потому что греческое правительство проводит проевропейскую политику.

Думаю, и с другими странами все будет очень непросто – везде есть своя специфика. Например, специфика итальянского референдума, только что прошедшего, состоит в том, что образовалась очень широкая коалиция против предоставления дополнительных полномочий центральной власти – коалиция, которая выходила за рамки евроскептиков. И сами партии евроскептиков очень разные и конкурируют друг с другом. Там есть люди, очень серьезно идеологически заряженные и выступающие за то, чтобы быстрее сворачивать отношения с Евросоюзом и сближаться с Россией, и есть те, для кого, судя по всему, евроскептицизм – это возможность получить дополнительные очки на выборах, дополнительные голоса. И они из Европы уходить никуда не собираются.

Таким образом, ситуация достаточно сложная. Но очередные разговоры о том, что налицо «закат Запада», на мой взгляд, преждевременны. Дело в том, что западная демократия периодически сталкивается с очень серьезными вызовами, которые, если брать послевоенную историю, иногда носили куда более драматичный характер, чем сейчас. Например, вспомним, как в 1970-е годы трясло Италию: левый терроризм, правый терроризм, заговоры… Казалось, что итальянская демократия держится на волоске. Можно вспомнить о том, с какими вызовами столкнулась Европа в начале 1980-ых, когда в целом ряде стран пришли к власти левые силы. Причем это произошло на фоне усиления «холодной войны», и стоял вопрос, как эти левые будут себя вести, останутся ли они союзниками Америки или нет. Во французском правительстве тогда были даже коммунисты, что было весьма необычно. А в Испании пришли к власти левоцентристы, социалисты, которые исторически были связаны с Испанской республикой 1930-х годов, были наследниками республиканской традиции. При этом неплохо ужились с королем.

То есть таких вызовов в истории было много. И я считаю, что этот вызов Запад переживет. Но это будет уже модифицированный Запад – по сравнению с безудержным оптимизмом предыдущих двух десятилетий, когда считали, что история движется только линейно и в направлении дальнейшего прогресса, движется поступательно. Выяснилось, что нет – в очередной раз выяснилось. Что история значительно сложнее и что неуклонный поступательный тренд может столкнуться с реакцией, которая заставит этот тренд скорректировать. Не отменить, но достаточно серьезно скорректировать. Это, наверное, и есть самое главное из того, что было в 2016 году и что, как мы видим, затронуло и Россию.

Итоги года. Год сенсаций и риска
 

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=30563
5 ЯНВАРЯ 2017,
http://3.3.ej.ru/img/content/Notes/3...1483439005.jpg
ТАСС

2016 год стал сенсационным для современного мира. Вначале «Брэксит», потом избрание Дональда Трампа президентом США, а в течение почти всего года – лидерство Марин Ле Пен во французских президентских рейтингах. Только в декабре ее обошел новый фаворит правоцентристов Франсуа Фийон. Добавим к этому трехтуровые выборы в Австрии (оказывается, такое происходит не только в Украине, но и в «старых демократиях»), которые с большим трудом выиграл системный кандидат. И поражение правительства на референдуме в Италии, вызвавшем отставку премьера Маттео Ренци.

Все это в очередной раз сделало актуальной давнюю тему о конце Запада и конце Европы, которые будут сокрушены мощным популистским трендом. Впрочем, за последнюю сотню лет Европу и вообще западный мир хоронили не единожды. Серьезные экономисты защищали преимущества плановой экономики, серьезные журналисты говорили о более высокой конкурентоспособности СССР по сравнению с Западом. Символом бессилия США в 70-е годы стали кадры бегства американцев и их сторонников из Сайгона, а спустя несколько лет Джимми Картер оказался бессилен перед иранцами, захватившими заложников в посольстве США в Тегеране. На этом фоне торжественные парады на Красной площади казались символами не только мощи, но и вековой стабильности. Прошло несколько лет и выяснилось, что западный мир более гибкий и адаптабельный к современным вызовам.

Что происходит сейчас? После окончания «холодной войны» целый ряд принципов казался незыблемым для западного мира. Это рациональный выбор избирателей, которые голосуют, исходя из демократических ценностей и собственных интересов. Это безусловная необходимость сильных политических институтов для развития демократии. И это представление о прогрессе, близкое к позитивизму, бытовавшему до Первой мировой войны, когда люди были уверены в том, что образование способствует продвижению прогрессивных ценностей и этот процесс носит линейный или почти линейный характер.

И вдруг вся привычная конструкция начала рассыпаться. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что все значительно сложнее.

Действительно, не укоренившееся ли представление о силе институтов способствовало тому, что многие люди голосуют за Трампа или собираются поддержать Ле Пен? Разумеется, это не главное объяснение, но, кажется, психологически очень важное. Страшно голосовать за популиста с авторитарным потенциалом. Но если ты знаешь, что в стране есть сильный независимый суд и влиятельная оппозиция, то страха становится меньше и может возникнуть желание рискнуть. Попробовать «остренькое» блюдо, понимая, что, если оно окажется несъедобным, его можно будет заменить на очередных выборах – как это было в условиях дружественной конкуренции между лево- и правоцентристами. Многие люди уверены, что новые лидеры не станут диктаторами (институты не позволят им это сделать), но будут лучше представлять интересы граждан, оказавшихся на обочине прогресса.

И здесь можно поставить вопрос о рациональности. Нередко считается, что голосование за популистов связано с эмоциональным фактором, реакцией на громкие и недостаточно просчитанные (или не просчитанные вовсе) обещания. Но необходимо отметить, что эмоция – это неотъемлемая часть политики. Если кандидат неспособен вызвать эмоцию, то стимулы голосовать за него уменьшаются. И нет ли проблемы в том, что западный мир выдвигает меньше «системных» политиков, способных апеллировать к чувствам людей? Политика становится возможностью сделать гладкую карьеру – такую же, как в крупных корпорациях. Но раз так, то граждане ищут менее скучные альтернативы – и находят их.

Но было бы упрощением говорить о том, что голосующие за популистов делают это только из эмоциональных соображений, видя в них живых и искренних людей (вне зависимости от реальной степени их искренности). Главное – что переход от индустриальной к сервисной экономике стал драмой для миллионов и миллионов людей. Причем эта драма носит многоплановый характер. Многие потеряли не только привычную работу, но и статус – например, промышленного рабочего, члена профсоюза, опоры общества. Такой человек может даже не потерять в доходах, переместившись в сферу услуг, но у него все равно есть глубокое ощущение, что он живет не свою жизнь, делает не то, что надо ему и обществу. Психология всегда отстает от экономики. Неудивительно, что Хиллари Клинтон потерпела роковое для себя поражение в трех индустриальных штатах (Пенсильвании, Висконсине и Мичигане), которые ранее считались стабильно демократическими. Она ничего не смогла предложить рабочим, у которых не осталось именно рациональных стимулов голосовать за нее.

Тем более что многие реально проиграли и в деньгах – особенно после финансового кризиса 2008 года, который нанес не только экономический, но и сильный психологический удар по западному обществу. С технократической точки зрения понятно, почему правительства бросились спасать банки – но это не объяснишь человеку, которого в это же время оставили на произвол судьбы. Место поступательного экономического роста занимают более сложные процессы, в которых рост чередуется со стагнацией и кризисами. Многие от этого отвыкли.

Теперь о демократических переменах. Здесь возникает вопрос о том, смогли ли элиты предложить обществу повестку, которая его реально интересует. Целый ряд тем – например, миграционная – оказался табуирован в ходе общественных дискуссий. Это способствует тому, что их поднимают – в яркой и жесткой форме – политики-популисты, предлагающие простые ответы на сложные вопросы. Но общество не получает от элит альтернативных внятных ответов. Причем ограничиваться формулами, ставшими банальными от долгого употребления к месту и не к месту (типа «все люди – братья» и «надо понимать другого и уважать другие культуры»), уже невозможно.

Нередко возникает вопрос о балансе интересов большинства и меньшинства. Ярким примером является громкая итальянская история с первоначальным решением Европейского суда по правам человека о необходимости удаления из школ распятий как религиозных символов – на том основании, что это неприемлемо для родителей, воспитывающих своих детей в духе атеизма. Вторая инстанция, правда, отменила это решение, сославшись на исторические традиции Италии как христианской страны. Напряженность между Италией и судом по конкретному вопросу снята, но сама тема осталась. Люди, привыкшие считать себя большинством и основой общества, все чаще ощущают, что привычные для них ценности оказываются под ударом. Когда, например, из политкорректности предлагается отмечать не Рождество, а некий «зимний праздник», очищенный от любого намека на его христианский характер. Понятно, что это сейчас не мейнстрим, но нет гарантий, что таким не будет мейнстрим через пару десятков лет.

Характерно отношение прессы к папе Франциску. Когда он говорит о милосердии и открытости в церкви, о сочувствии к мигрантам, то у него, как говорится, «хорошая пресса» — даже с оттенком приторности. Но как только папа вежливо дает понять, что не намерен демонтировать тысячелетние традиции католицизма и что между ним и его более консервативным предшественником есть преемственность – тон комментариев тут же меняется. В то же время католики тоже являются частью общества – и считают, что их мнение недостаточно учитывается. Отсюда и мощная католическая мобилизация на правоцентристских праймериз во Франции в поддержку Фийона – вопреки бытующим в России представлениям, большинство французских католиков не в восторге от мадам Ле Пен, для них она слишком радикальна.

Таким образом, голосование за популистов вынуждает традиционные элиты к реакции, которая может носить многоплановый характер, причем не связанный с отказом от демократических принципов. Речь идет о смене лидеров, продвижении людей, которые могут говорить с людьми на их языке. И о перехвате инициативы – в цивилизованной, разумеется, форме – у популистов в общественно значимых вопросах (новое правительство Австрии ужесточило позицию в отношении миграции – и крайне правый кандидат в третьем туре получил меньшую поддержку, чем во втором). Усиливается понимание того, что радикальный авангардизм в продвижении неконсенсусных ценностей может повредить не только конкретным политикам, но и демократическому развитию, вызвав ответное противодействие. И есть серьезные основания полагать, что далеко не первый (и, наверное, не последний) «конец Запада» на самом деле станет его очередной трансформацией, ответом на реальные вызовы, которые политики не могут не учитывать.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фото: Россия. Москва. 23 декабря 2016. Журналист перед началом большой ежегодной пресс-конференции президента России Владимира Путина в Центре международной торговли на Красной Пресне. Артем Коротаев/ТАСС

У нас фашистом может быть любой
 

http://www.mk.ru/social/2017/05/04/u...yt-lyuboy.html
Этот термин давно превратился в ругательство, не связанное с его истинным значением
Два дня назад в 17:13,

В 1993 году я часто ходил к Музею Ленина, где собирались коммунисты и националисты, шли жаркие споры и продавались газеты одна радикальнее другой. Тогда я только начинал заниматься изучением российской политики, и знакомство с первоисточниками входило в обязательную программу исследователя. Помню, как в один из дней застал у музея пожилую женщину, которая громко говорила о том, что Гайдар — фашист, потому что разорил свой народ. Дальнейшие ее высказывания были куда более диковинными даже для тогдашнего крайне эмоционального времени и сводились к тому, что Гитлер, оказывается, не фашист, потому что заботился о своих соотечественниках.
http://www.mk.ru/upload/entities/201...3d114744f7.jpg
фото: Геннадий Черкасов

Понятно, что в то время у многих людей, что называется, крыша поехала — они не выдержали обвальных перемен, обрушившихся на неподготовленное общество, мечтавшее о шведском социализме с американскими зарплатами и российской духовностью. Но сейчас и куда более уравновешенные люди используют одиозное понятие фашизма далеко не в соответствии с его академическими определениями. Это связано с восприятием фашизма как абсолютного зла, которое свойственно большинству современных людей — и которое отталкивает любого нормального человека от всего, что с этим зло связано.

Фашизм в массовом сознании — это убийство миллионов людей по этническому принципу, безудержные агрессивные войны и массовые военные преступления. При этом различия между терминами «фашизм» и «нацизм» в этом же сознании практически отсутствуют. Оба эти слова носят ярко выраженный негативный характер, причем тесно связаны именно с самым трагическим периодом истории Германии (фашизм Муссолини и его эпигонов интересует разве что специалистов и любителей истории).

Конечно, есть и исключения, связанные с героизацией нацизма. Еще в советское время некоторые молодые люди отмечали день рождения Гитлера, а нацистская эстетика проникла в общество в немалой степени после просмотра вполне антифашистского фильма «Семнадцать мгновений весны» (где сотрудники Главного управления имперской безопасности одеты куда более элегантно, чем было на самом деле). Неофашистские настроения существуют в России и сейчас — как и в европейских странах. Но все же исключения только подтверждают правило.

Неудивительно, что обвинения в фашизме звучат в политических дискуссиях — такую наклейку можно попытаться прилепить к оппоненту, чтобы от него шарахались люди. Но большой вопрос, удержится ли она на нем — в большинстве случаев обвинение провисает за отсутствием исчерпывающих доказательств. Интересно, что американские левые обвиняли в фашизме правое крыло республиканцев, а лет десять назад в США вышла книга консерватора Джоны Голдберга, который, напротив, проводит параллели между фашизмом и либерализмом. Она так и называется — «Либеральный фашизм». Аргументы леваков, кстати, пропагандировались в СССР, а книгу Голдберга перевели в современной России, где она вписалась в антилиберальный тренд. Но это отнюдь не значит, что в общественном мнении как США, так и России либерализм или консерватизм связывается с фашизмом.

Если же обратиться к внутрироссийским реалиям, то в 1990-е годы в фашизме нередко обвиняли Владимира Жириновского. Недавно в Интернете был размещен ролик, связывающий с Гитлером Алексея Навального. Однако в обоих случаях такие сравнения не сработали — более того, они контрпродуктивны, так как привлекают дополнительное внимание к объекту нападок.

Почему же такие мощные сравнения не сработали? Именно из-за того, что они являются слишком мощными. В 90-е Жириновский не был абсолютным злом даже в глазах своих самых жестких критиков. Он воспринимался, конечно, иначе, чем в настоящее время, — далеко не как талантливый политический шоумен, прекрасно использующий протестные настроения. После неожиданной победы на думских выборах 1993 года Жириновский, предлагавший омыть сапоги в Индийском океане, выглядел куда более серьезной и для многих опасной фигурой — но все равно не Гитлером. Московский красноречивый юрист никак не связывался с убийствами и концлагерями. Равно как трудно было представить, чтобы генералы и офицеры двинулись за этим юристом в направлении Индийского океана — как и любого другого.

То же самое относится и к Навальному — за тем исключением, что он даже на риторическом уровне не проповедует целесообразность агрессивных войн. Что же касается его ораторского стиля, то он не выходит за рамки, свойственные митинговому политику, так что сравнение с Гитлером не работает и в этом случае. Более того, время для того, чтобы проводить такие параллели, было выбрано исключительно неудачно — когда в обществе уже закончился период мобилизации, связанной с ощущением, что Россию окружили враги. Зато возродился интерес к антикоррупционной теме, что неудивительно в условиях затянувшейся экономической стагнации, которая делает все более актуальным извечный вопрос о том, кто во всем этом виноват. На этом фоне сравнение Навального с Гитлером воспринимается как попытка подменить антикоррупционную тему дискредитацией того, кто наиболее активно и успешно ее использует.

Впрочем, столь мощное сравнение все хуже работает и в других странах. Современная европейская политическая культура маргинализирует даже минимальную терпимость к нацизму, поэтому политики, стремящиеся добиться электорального успеха, делают все, чтобы избежать обвинений в любых симпатиях к Гитлеру. Хрестоматийным является пример с катастрофой, постигшей карьеру известного деятеля германского ХДС Филиппа Еннингера, бывшего в 1988 году председателем бундестага. В своей антифашистской по смыслу речи по поводу 50-й годовщины «хрустальной ночи» (массового еврейского погрома) он допустил двусмысленные выражения, которые были истолкованы общественным мнением как примиренческие в отношении нацизма. Разразился скандал, и Еннингер был вынужден уйти не только в отставку, но и из политики вообще.

Раз политические деятели не дают повода для обвинений, то их очень трудно убедительно сравнить с Гитлером. Так, Марин Ле Пен для достижения политического успеха порвала с родным отцом, который неполиткорректно, а то и просто расистски высказывался на различные, в том числе исторические, темы. И уже после первого тура нынешней избирательной кампании быстро уволила с поста временного главы своей партии Жана-Франсуа Жалька, когда выяснилось, что тот много лет назад поставил под сомнение достоверность холокоста. Марин прекрасно понимала, что промедли она хоть на день, и сотни тысяч, а то и миллионы избирателей могли засомневаться в том, насколько искренне она отказалась от отцовского политического наследства, которое остается одиозным для очень многих ее нынешних сторонников.

Впрочем, иногда сравнение с фашизмом все же работает эффективно — но сугубо точечно, когда надо решать конкретные задачи. Например, в прошлом году в Австрии состоялись президентские выборы, причем прошли они в три тура (второй тур пришлось переиграть из-за процедурных нарушений). И фашистская тема была активно использована против ультраправого кандидата Норберта Хофера, бывшего одним из фаворитов этой избирательной кампании. Много голосов она у Хофера не отняла — сам кандидат, подобно мадам Ле Пен, всячески демонстрировал свою совместимость с демократическим обществом. Но основные кандидаты шли ноздря в ноздрю, и Хоферу для победы могло не хватить как раз нескольких процентов заколебавшихся избирателей.

Полемика в стиле «ты фашист — сам фашист» связана и с еще одной проблемой. Можно вспомнить старую историю про пастушка, который донимал взрослых криками «Волки, волки!» и не получил помощи, когда волки действительно пришли. Так и с фашизмом — если упоминать его по каждому поводу, в сугубо конъюнктурных целях, то можно проглядеть и реальную угрозу.
Дело Навального. Хроника событий
Алексей Макаркин, первый вице-президент Центра политических технологий

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №27387 от 5 мая 2017 Тэги: Выборы,

О чем говорят итоги соцопроса
 

http://www.mk.ru/politics/2017/06/27...ut-lyudey.html
Сталин как объединитель: положительные оценки деятельности генералиссимуса примиряют людей

Вчера в 16:41,

Иосиф Сталин в очередной раз был признан россиянами самым выдающимся государственным деятелем всех времен и народов. Таковым его признали 38% респондентов, опрошенных Левада-центром. Второе-третье места поделили Владимир Путин и Александр Пушкин — по 34%.
http://www.mk.ru/upload/entities/201...8144c25b7e.jpg
фото: Алексей Меринов

В первой десятке нет ни одного иностранца. Разве что Екатерина II — урожденная немка, но при этом русская императрица, писавшая по-русски не совсем складные, но многочисленные пьесы. Самый выдающийся, по мнению россиян, иностранец — это Наполеон, находящийся на 14-м месте. Но и в этом результате немало от российского патриотизма — гордости за победу над столь великим полководцем. Россия для респондентов безусловно центр мира, а зарубежная история их интересует очень мало. Равно как, кстати, и реальная жизнь современных государств: часто в их характеристиках россияне используют клише, заимствованные из телепрограмм.

Опрос интересен, в частности, тем, что его участники сами называют имена выдающихся — с их точки зрения — людей. Таким образом, социолог не «подсказывает» им варианты ответа. Неудивительно, что оказавшись перед необходимостью беседовать на необычную для них тему, россияне мобилизуют свои знания, оставшиеся после школьных курсов истории и литературы. Поэтому во многих ответах Пушкин соседствует с Лермонтовым, Суворов — с Кутузовым (хотя интерес к последнему — как и к Наполеону, и к Льву Толстому как автору «Войны и мира» — снизился после 2012 года, когда отмечалась двухсотлетняя годовщина первой Отечественной войны). Впрочем, нет еще одной классической пары — Толстой—Достоевский. Если эпичного Льва Николаевича россияне включают в «десятку» («Война и мир» с Тихоновым и Бондарчуком входит в советский кинематографический канон), то мятущегося Федора Михайловича они вспоминают куда реже. От сложнейших переживаний на грани (или за гранью) безумия люди стараются держаться подальше.

Интересно, что в благостном 2008 году — перед самым падением нефтяных цен — в аналогичном опросе умиротворенно настроенные россияне поставили на первое место Пушкина, причем с большим отрывом (47% против 36% у Сталина). Тогда же резко подскочил «исторический рейтинг» Путина — до 32%. В 2012-м, когда страна испытала и экономическую турбулентность, и массовые протесты, ситуация резко изменилась. Выросло количество сторонников «сильной руки» как опоры в ненадежном мире, и Сталин стал лидером с 42%. Путина же в числе выдающихся назвали всего 22% — сработал эффект разочарования в том, что в очередной раз не удалось добиться бескризисного развития. Пушкин тоже стал неактуален — с 29%: в период потрясений о музах вспоминают реже.

Прошло пять лет, и ситуация вновь изменилась. Сталин остался лидером, хотя и с несколько меньшим результатом. После присоединения Крыма до рекордного уровня поднялся рейтинг Путина, к которому вернулись элементы образа «военного вождя». Стал более популярным и Пушкин, хотя ненамного: время муз пока что не наступило и в ближайшее время вряд ли наступит.

Но, конечно же, наибольшее внимание наблюдателей привлекает высокая поддержка Сталина.

Самое простое — и совершенно верное — объяснение этого феномена заключается в авторитарной культуре, свойственной российскому обществу. Оно не слишком уважает институты (тем более что не имело возможности убедиться на собственном опыте в их эффективности), зато делает ставку на сильного и справедливого лидера, способного навести порядок. Взлет демократического движения начала 90-х не был исключением — при всем своем антисталинизме и антитоталитаризме. Только тогда надежды возлагались на Бориса Ельцина, которого общественное мнение наделяло чертами чуть ли не сказочного богатыря. Разочарование в Ельцине привело к росту симпатий к Сталину: уже в опросе Левада-центра 1999 года его относили к числу выдающихся деятелей 35% респондентов. С тех пор ситуация принципиально не изменилась. Разве что россияне стали чаще оправдывать действия «вождя народов». Согласно другим опросам Левада-центра, в 2009 году основной причиной больших потерь СССР в войне с Германией 21% признавал роль сталинского руководства, действовавшего, не считаясь с жертвами. Сейчас — всего 12%.

В то же время обращает на себя внимание отсутствие в России сколько-нибудь мощного сталинистского движения. Сталин является героем для КПРФ — но позиции этой партии слабеют. Дело в том, что положительные оценки деятельности генералиссимуса объединяют людей, которые по другим вопросам придерживаются очень разных взглядов. Дело в разных сторонах сталинского мифа, которые становятся приемлемыми для идеологических оппонентов.

Так, поклонником Сталина может быть россиянин, лояльно относящийся к существующему в России политическому режиму — если он видит в Путине продолжателя дела советского вождя. Присоединение Крыма находится для него в одном ряду с экспансией Сталина на Запад в 1939–1940 годах, которую он однозначно воспринимает как справедливое возвращение исконных земель. А может быть и критик Путина с имперских или советских позиций. Он также ценит Сталина за его завоевания, но сильно разочарован в том, что российские войска в 2014 году не взяли Киев и Львов. Для него Сталин — это альтернатива нынешним лидерам России, которых он считает слишком слабыми и нерешительными.

Сталинистом может оказаться человек, для которого 90-е годы стали сильнейшей травмой: в Сталине он видит аскетичного героя в шинели, сурово каравшего представителей элит. Для этих людей их собственная драма (потеря работы, утрата чувства величия страны) заслоняет трагедию людей, расстрелянных, замученных, отправленных в лагеря и ссылки при Сталине, — отсюда и крайне эмоционально негативное отношение к любым упоминаниям о кровавых преступлениях «вождя народов», и стремление найти им любые оправдания. Но поклонников Сталина можно найти и среди тех, кто преуспел в 90-е и рассматривает его как «эффективного менеджера», успешно решавшего большие задачи. Войну выиграл, территорию страны расширил, заводы построил, да и умер в собственной постели — чего еще надо? О последних днях жизни диктатора, к которому долго боялись подступиться даже его слуги, они вряд ли задумываются.

Таким образом, сталинизм проникает в разные общественные группы. Общая причина видится в дефиците эмпатии, в атомизации общества, которое может объединиться на время и лишь против врага, которого ему укажут с телеэкрана. Чужие страдания вызывают мало сочувствия, что оправдывается циничной формулой «чего чужих жалеть, когда меня самого не пожалеют». В этих условиях самоуверенный социал-дарвинизм, основанный на принципе «победит сильнейший», оказывается не так уж несовместим с социальной завистью, с желанием «взять и поделить». Сторонники и того, и другого подходов могут видеть в Сталине родственную душу.

Впрочем, ни те, ни другие в большинстве не хотели бы жить в сталинские времена. Никому не хочется быть вытолкнутым из теплой постели и оказаться в черном «воронке». Никому не хочется потерять свое имущество (пусть даже приватизированную квартиру), не говоря уже о жизни. Поэтому мечты о Сталине преимущественно ограничиваются семейно-кухонными разговорами, самовыражением в Интернете да ответами социологам. Что, однако, не должно успокаивать, так как само оправдание сталинизма огромной частью россиян не свидетельствует о моральном здоровье общества.
Автор, первый вице-президент Центра политических технологий

Сочувствие Сталину, а не Немцову
 

http://polit.ru/article/2017/07/03/nemtsov/
03 июля 2017, 16:00
http://polit.ru/media/photolib/2017/...00x450_q85.jpg
Цветы на месте убийства Бориса Немцова
Wikimedia Commons

Коллегия присяжных в Московском окружном военном суде признала всех подсудимых по делу об убийстве оппозиционного политика Бориса Немцова виновными и не заслуживающими снисхождения. По мнению юристов, всем пятерым грозит лишение свободны на срок вплоть до пожизненного.

Немцов был застрелен на Большом Москворецком мосту Москвы вечером 27 февраля 2015 года. Исполнителем убийства следствие считает бывшего офицера чеченского батальона «Север» Заура Дадаева, еще четверых – Анзора и Шадида Губашевых, Тамерлана Эскерханова и Хамзата Бахаева – его сообщниками.

Первоначально обвиняемые дали признательные показания, но в суде заявили о своей невиновности. Однако присяжные признали всех пятерых виновными в незаконном хранении оружия и убийстве.

Прокомментировать для «Полит.ру» ход судебного процесса и его восприятие общественностью согласился политолог Алексей Макаркин, первый вице-президент Центра политических технологий, главный редактор «Политком.ру». По его оценке, общественная реакция на судебный процесс в первую очередь связана с тем, что на вопрос о причинах убийства ответов пока не было дано. Он также высказал мнение, что вердикт был в достаточной мере ожидаемым.

«Вопрос о том, кто мог это приказать, остановился на фигуре майора Руслана Геремеева (бывшего командира батальона внутренних войск МВД – прим.ред.), которого так и не смогли отыскать и привести в суд, чтобы он там рассказал свою версию случившегося и чтобы ему можно было задавать вопросы. И, соответственно, дальнейшее расследование было фактически обрублено. Хотя понятно, что эти подсудимые и, скорее всего даже предполагаемый организатор преступления Руслан Мухудинов (по данным Следственного комитета России, Мухудинов, с ноября 2015 года находящийся в международном розыске, за 15 млн рублей заказал убийство Немцова – прим.ред.) совершенно не тянут на роль заказчиков. Тот же Мухудинов – совершенно непонятно, что такого сделал Немцов, чтобы тот так обиделся.

Так что если говорить об общественных реакциях, то, наверное, как ни печально это говорить, для большей части общества эта тема не очень интересная. Дело в том, что одна из проблем нашего обществ а- страшный дефицит эмпатии, сочувствия. Людям, кстати говоря, не свойственна какое-то злорадство по поводу смерти человека – злорадство сейчас присутствует в интернете, но это достаточно узкий слой. Но в большинстве случаев в обществе нет ни сильного переживания, ни сочувствия, ни злорадства. Общество очень сильно атомизировано, и люди исходят из убеждения, что в этих вопросах каждый – сам по себе. Не раз видел формулировки наподобие «если бы меня убили, это не было бы интересно никому, кроме узкого круга моих родственников и знакомых; так почему я должен переживать из-за постороннего человека?».
http://polit.ru/media/photolib/2017/...00_YO7Ygxh.jpg
Журналисты в здании суда / YouTube.com

Такой подход очень распространен и фактически означает, что человек отстраняется от проблемы, от переживаний, и если даже интересуется случившимся, то интересуется как этим как очередной историей, которую он может увидеть по телевизору или прочитать в Сети. Ему интересно разве что, чем все это закончится, осудят подсудимых или не осудят. И то, в общем-то, интерес довольно слабый. И вот это, на самом деле, большая, фундаментальная общественная проблема.

Кстати, это относится не только к убийствам – много к чему. Одно из следствий дефицита эмпатии – это высокий уровень одобрения деятельности Сталина. То есть значительная часть общества сочувствует не столько убитым, как сочувствовали не столько арестованным при Сталине, как самому Сталину. Как человеку, который «выиграл войну», «страну поднял», «расширил территорию». Вот из этого же ряда.

Что касается того меньшинства общества, которое Сталину не сочувствует, считает его преступником, убийцей, и которое очень сочувствует Немцову и хотело бы полного раскрытия его убийства, то для этой части общества нынешний результат дает очень частичное удовлетворение. Они исходят из того, что главное, как я уже говорил, – узнать, почему это произошло и кто за этим стоит. Так что удовлетворения они не испытывают или почти не испытывают.

Те люди, которые оказались на скамье подсудимых, выполняли приказ – в первую очередь, непосредственно убийца, – конечно, виновны. Но убийца – офицер, и он, конечно, не мог такого сделать по просьбе какого-либо предпринимателя или шофера Мухудинова, как нам говорят. Но понятно, что сами особенности следствия, и тот факт, что следователям так и не удалось допросить Геремеева, пусть они этого очень хотели, позволяют предположить, что в обозримом будущем вряд ли назовут того, кто это финансировал и, по сути, является главным преступником.

Поэтому, думаю, те люди, которые Немцову сочувствуют, будут ждать – ну и, наверное, в это же время будут предприниматься какие-то попытки узнать правду. Если где-нибудь, например, объявится Гереемев, то потерпевшая сторона потребует, чтобы его допросили. Да и следствие, наверно, в этом все еще заинтересовано. Другое дело – вопрос, когда это произойдет. Этого мы не знаем.

Тут есть еще важный вопрос: изменятся ли в дальнейшем настроения в обществе, повысится ли эмпатия? Это, опять-таки, неясно. Даже если в обществе будут расти протестные настроения, что является вполне реальной перспективой, то дело в том, что человек будет в первую очередь отстаивать свой интерес. То есть он будет протестовать не потому, что допущена большая несправедливость по отношению к большому числу сограждан; не потому, что совершено какое-то резонансное преступление – а только если затронут его интересы. Вот когда их затронут, он может и петиции подписывать, и на улицы выходить. Если же, с его точки зрения, имеется в виду что-то абстрактное, как правило человек на него не реагирует. Наверно, так оно на какое-то время еще и останется.
http://polit.ru/media/photolib/2017/...00_B4lgi6K.jpg
Протестующие на митинге / wikipedia.org

То есть если затронут его личный интерес, человек начинает кричать, протестовать, искать варианты того, как ему действовать. Но не раньше. Словом, подход утилитарный. И, в общем, происхождение его понятно: люди очень слабо связаны друг с другом, многие связи были утрачены, разрушены, уменьшены в период распада СССР. Плюс ушли многие иллюзии, и человек оказался в ситуации, когда он чувствует, что, во-первых, от него мало что зависит; а во-вторых – что он очень мало кому интересен, за исключением, может быть, своих ближайших родственников и друзей. Это и привело в такому положению дел», – сказал Алексей Макаркин.

Добавим: прокурор Мария Семененко заявила, что гособвинение удовлетворено вердиктом присяжных. Ожидается, что на следующем заседании суда, которое состоится 4 июля, прокуратура запросит конкретные сроки для обвиняемых, после чего судья уйдет писать приговор. Не исключено, что приговор будет оглашен в тот же день. Защита уже заявила, что намерена обжаловать его в связи с процессуальными нарушениями.

В какую историю втянул нас Мединский
 

http://www.mk.ru/politics/2017/10/05...medinskiy.html
Мифы зачастую актуальнее научной истины
Сегодня в 16:12

На фоне громкой истории с рекомендацией лишить Владимира Мединского докторской степени, сделанной экспертным советом ВАК, произошла история куда менее заметная, но не менее примечательная. Минобрнауки на основании заключения того же совета отказалось присуждать эту же степень питерскому историку Кириллу Александрову, защитившего в прошлом году диссертацию о командном составе власовской армии. Причем если судьба степени Мединского до сих пор неясна — и, как представляется, после рассмотрения вопроса в следующих инстанциях (президиум ВАК и Минобрнауки) у него есть шансы остаться доктором, — то в деле Александрова, как говорится, поставлена точка.
http://www.mk.ru/upload/entities/201...7ac523bb9d.jpg
фото: Наталья Мущинкина

Можно сравнить две диссертации. Работа Мединского была защищена в Российском государственном социальном университете (РГСУ) в ту пору, когда там буквально «пеклись» диссертации, ставшие затем объектом пристального внимания знаменитого «Диссернета». Но претензии к этому тексту связаны не с банальным плагиатом, а с явлением куда более интересным. Автор работы исходил из того, что абсолютный стандарт истинности — это национальные интересы России. Следовательно, все, что им противоречит, должно трактоваться как русофобская пропаганда. Или же в лучшем случае как заблуждения несведущих людей. Поэтому вся критика в адрес России и ее жителей, их нравов и обычаев, содержащаяся в записках посетивших страну иностранцев, автором решительно отвергается.

Иногда кажется, что автор диссертации обладает уникальной машиной времени, на которой он добрался до времен позднего средневековья и там увидел всю возможную лепоту — богомольных и высоконравственных русских людей, думающих о Боге, Родине и семье. А еще заезжих щелкоперов, выискивающих разные недостатки, не находящих их и за отсутствием оных занимающихся выдумками и искажениями по типу проделок мистера Джона Ланкастера Пека, в результате коих, как известно, «Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,/Наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад./Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой./И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ». А так как обезвредить и посадить, например, имперского барона Сигизмунда фон Герберштейна по объективным основаниям не удастся, то можно его заклеймить позором в диссертационном исследовании.

Понятно, что никакой машины времени у Мединского нет — а его методологию вкупе с занятным подходом к источникам (использование русских переводов — причем не всегда «свежих» — вместо оригинальных текстов) подробно проанализировали историки из экспертного совета. Впрочем, судьба министра пока не решена, и возможен вариант, на который намекнул председатель совета Павел Уваров — что вышестоящие инстанции отметят недостатки диссертации, но возложат ответственность на тех, кто участвовал в ее одобрении — от диссовета до оппонентов. А сам диссертант вроде и ни при чем — он же не воровал чужие мысли, а изложил свои, пусть и не совсем научные. В этом случае министр степень сохранит, хотя репутационный ущерб никуда не исчезнет.

Но хотелось бы обратить внимание на вопрос, который в связи с нашумевшей диссертацией, кажется, не обсуждался. А именно — работа Мединского, как и его популярные книги, разоблачающие мифы про русский народ, попали в очень благоприятный общественный контекст. Неслучайно эти книги стали бестселлерами — людям приятно читать о величии предков, это косвенно возвеличивает и их самих, наполняет национальной гордостью. После нескольких лет перестроечных разоблачений и начавшихся попыток осмысления истории прилавки книжных магазинов заполнили книги о мудрых государственных мужах (вплоть до Сталина и Берии), великих нравственных традициях (как православных, так и языческих) и войнах, всегда справедливых и почти всегда победоносных. А если в виде исключения «наши» терпят поражение, что это из-за удара в спину со стороны предателей-союзников или собственных изменников. Авторы таких работ, кажется, не догадываются в большинстве своем, что именно таким аргументом немецкие националисты оправдывали свое поражение в Первой мировой войне, мечтая о реванше. Что из этого вышло, хорошо известно.

Диссертация Кирилла Александрова — из совершенно другого ряда. О власовской армии в советское время вообще говорить было не принято — отсюда, кстати, распространенный и оскорбительный для ветеранов миф о том, что генерал Власов «сдал» свою 2-ю ударную армию немцам (на самом деле 2-я ударная с ее героической и трагической судьбой никакого отношения к «Русской освободительной армии» не имела). Тема тяжелая и неудобная — а раз так, то общественное сознание склоняется к тому, чтобы либо замолчать ее, либо ограничиться сформировавшимися еще в советские годы стереотипами вроде «предали из-за трусости или из-за изначальной враждебности к власти трудового народа». Которые в немалом количестве случаев имеют под собой основания, но недостаточны для понимания сложной и многогранной проблемы.

Александров занялся изучением истории не рядовых солдат, а власовского офицерского корпуса. И много лет поработав в архивах (как в российских, так и зарубежных), перелопатив массу литературы, в том числе редкой, собрал массу информации об этих людях, которые в большинстве своем оказались советскими офицерами, чьи биографии мало отличались от биографий их сослуживцев. Видимых причин ненавидеть советскую власть у большинства из них не было — лишь меньшинство подвергалось репрессиям. Зато при этой власти они смогли сделать карьеру, на которую вряд ли могли рассчитывать при царе. Что касается трусости, то возникает вопрос о том, почему люди, имевшие заслуги перед страной (многие имели государственные награды и другие отличия), честно служившие многие годы, вдруг оказались на противоположной стороне.

Автор предположил, что дело в восприятии этими людьми большевистской репрессивной политики. И проследил, как некоторые из них служили в районах, где происходили восстания против власти или голод начала 1930-х годов. Все они прошли через период массовой «чистки» в армии, когда арестовывали их командиров и сослуживцев. Поэтому когда у них появилась возможность, то они выступили против власти, которой они служили, но втайне не считали своей. В ходе своей научной работы Александров тщательно выяснил детали биографий власовцев, попутно исправил немалое число ошибок, которые имели место в исторической литературе. Только один пример. Бывший советский генерал Маркис Салихов, разжалованный в начале войны в полковники и вскоре попавший в плен, значился как казненный в 1946 году. Однако Александров установил, что на самом деле Салихов жил в эмиграции под другой фамилией и даже оставил мемуары, которые историк обнаружил в архиве Гуверовского института.

Защищал Александров свою диссертацию в Санкт-Петербургском институте истории РАН — солидном научном учреждении, известном высоким качеством исторических исследований. Решение присудить докторскую степень было принято почти единогласно (17 за, 1 воздержался). Однако и во время защиты, и потом автора обвиняли в отработке «технологии измены и практики предательства», в восхвалении Власова, в оскорблении ветеранов и в других грехах. На историка даже подавали жалобу в прокуратуру, но найти статью УК, по которой его можно было бы привлечь к ответственности, не удалось. Дело дошло до того, что патриоты-энтузиасты пытались инкриминировать Александрову «публичные призывы к развязыванию агрессивной войны», что совсем расходилось со здравым смыслом.

В результате пошли другим путем — экспертный совет ВАК рекомендовал диссертацию не утверждать, а министерство к этой рекомендации охотно прислушалось. И вряд ли здесь сыграло решающую роль мнение коммунистов и православных активистов (в отличие от известной истории с «Матильдой», в этом случае они были вместе). Скорее, речь шла о позиции куда более серьезных людей, искренне уверенных в том, что историки должны заниматься патриотическим воспитанием населения на основе стандарта истинности в виде национальных интересов, если следовать методологии диссертации Мединского.

Наверное, этим объясняется и позиция совета. Как ни странно на первый взгляд, но оказалось легче написать негативный отзыв на диссертацию министра, чем защитить работу историка. Аппаратные позиции Мединского слабеют — к нему негативно относятся уже не только либералы, но и многие православные патриоты (из-за его позиции по той же «Матильде»). Один из заместителей арестован по «делу реставраторов». Переназначение при формировании правительства в следующем году министру совсем не гарантировано. А в случае с Александровым вопрос, как говорится, государственный, связанный с защитой патриотических ценностей в условиях противостояния с Западом. Это та же тенденция, что и в случае с «удушением» Европейского университета — одного из лучших вузов Петербурга.

Только вот в чем проблема — все это российское общество уже проходило. И во времена «православия, самодержавия, народности», и в годы советского официального патриотизма. И каждый раз поддерживаемые государством исторические концепции вызывали разочарование, затем резкое неприятие и рушились под влиянием сильных общественных эмоций. Другое дело, что затем на смену одним мифам, основанным на текущем понимании национальных интересов, приходили другие — но, быть может, стоит хотя бы попытаться прервать эту грустную тенденцию.