*1085. Коммунизм
 

http://www.marxists.org/russkij/marx/1848/manifesto.htm

Манифест Коммунистической партии
К.Маркс - Ф.Энгельс (1848)

http://www.geocities.com/CapitolHill/Lobby/3198

Содержание

I. Буржуа и пролетарии
II. Пролетарии и коммунисты
III. Социалистическая и коммунистическая литература
1. Реакционный социализм
a) Феодальный социализм
b) Мелкобуржуазный социализм
c) Немецкий или "истинный", социализм
2. Консервативный, или буржуазный, социализм
3. Критически-утопический социализм и коммунизм
IV. Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям

Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские.
Где та оппозиционная партия, которую ее противники, стоящие у власти, не ославили бы коммунистической? Где та оппозиционная партия, которая в свою очередь не бросала бы клеймящего обвинения в коммунизме как более передовым представителям оппозиции, так и своим реакционным противникам?
Два вывода вытекают из этого факта.
Коммунизм признается уже силой всеми европейскими силами.
Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма противопоставить манифест самой партии.
С этой целью в Лондоне собрались коммунисты самых различных национальностей и составили следующий "Манифест", который публикуется на английском, французском, немецком, итальянском, фламандском и датском языках.
БУРЖУА 1 И ПРОЛЕТАРИИ
История всех до сих пор существовавших обществ2 была историей борьбы классов.
Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер3 и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.
В предшествующие исторические эпохи мы находим почти повсюду полное расчленение общества на различные сословия,- целую лестницу различных общественных положений. В Древнем Риме мы встречаем патрициев, всадников, плебеев, рабов; в средние века - феодальных господ, вассалов, цеховых мастеров, подмастерьев, крепостных, и к тому же почти в каждом из этих классов - еще особые градации.
Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых.
Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса - буржуазию и пролетариат.
Из крепостных средневековья вышло свободное население первых городов; из этого сословия горожан развились первые элементы буржуазии.
Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Остиндский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента.
Прежняя феодальная, или цеховая, организация промышленности более не могла удовлетворить спроса, возраставшего вместе с новыми рынками. Место ее заняла мануфактура. Цеховые мастера были вытеснены промышленным средним сословием; разделение труда между различными корпорациями исчезло, уступив место разделению труда внутри отдельной мастерской.
Но рынки все росли, спрос все увеличивался. Удовлетворить его не могла уже и мануфактура. Тогда пар и машина произвели революцию в промышленности. Место мануфактуры заняла современная крупная промышленность, место промышленного среднего сословия заняли миллионеры-промышленники, предводители целых промышленных армий, современные буржуа.
Крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки. Всемирный рынок вызвал колоссальное развитие торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения. Это в свою очередь оказало воздействие на расширение промышленности, и в той же мере, в какой росли промышленность, торговля, мореплавание, железные дороги, развивалась буржуазия, она увеличивала свои капиталы и оттесняла на задний план все классы, унаследованные от средневековья.
Мы видим, таким образом, что современная буржуазия сама является продуктом длительного процесса развития, ряда переворотов в способе производства и обмена.
Каждая из этих ступеней развития буржуазии сопровождалась соответствующим политическим успехом. Угнетенное сословие при господстве феодалов, вооруженная и самоуправляющаяся ассоциация в коммуне4, тут - независимая городская республика, там - третье, податное сословие монархии5, затем, в период мануфактуры, - противовес дворянству в сословной или в абсолютной монархии и главная основа крупных монархий вообще, наконец, со времени установления крупной промышленности и всемирного рынка, она завоевала себе исключительное политическое господство в современном представительном государстве. Современная государственная власть - это только комитет, управляющий общими делами всего .класса буржуазии.
Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль.
Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его "естественным повелителям", и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана". В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой.
Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников.
Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям.
Буржуазия показала, что грубое проявление силы в средние века, вызывающее такое восхищение у реакционеров, находило себе естественное дополнение в лени и неподвижности. Она впервые показала, чего может достигнуть человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства, но совсем иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические соборы; она совершила совсем иные походы, чем переселение народов и крестовые походы.
Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив, первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными представлениями и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения.
Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару. Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду установить связи.
Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, - отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература.
Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. Дешевые цены ее товаров - вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам. Под страхом гибели заставляет она все нации принять буржуазный способ производства, заставляет их вводить у себя так называемую цивилизацию, т. е. становиться буржуа. Словом, она создает себе мир по своему образу и подобию.
Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни. Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы - от буржуазных народов, Восток- от Запада.
Буржуазия все более и более уничтожает раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила население, централизовала средства производства, концентрировала собственность в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация. Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными интересами, законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с одним национальным классовым интересом, с одной таможенной границей.
Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения, - какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!
Итак, мы видели, что средства производства и обмена, на основе которых сложилась буржуазия, были созданы в феодальном обществе. На известной ступени развития этих средств производства и обмена отношения, в которых происходили производство и обмен феодального общества, феодальная организация земледелия и промышленности, одним словом, феодальные отношения собственности, уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство, вместо того чтобы его развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты.
Место их заняла свободная конкуренция, с соответствующим ей общественным и политическим строем, с экономическим и политическим господством класса буржуазии.

Подобное же движение совершается на наших глазах. Современное буржуазное общество, с его буржуазными отношениями производства и обмена, буржуазными отношениями собственности, создавшее как бы по волшебству столь могущественные средства производства и обмена, походит на волшебника, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями. Вот уже несколько десятилетий история промышленности и торговли представляет собой лишь историю возмущения современных производительных сил против современных производственных отношений, против тех отношений собственности, которые являются условием существования буржуазии и ее господства. Достаточно указать на торговые кризисы, которые, возвращаясь периодически, все более и более грозно ставят под вопрос существование всего буржуазного общества. Во время торговых кризисов каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил. Во время кризисов разражается общественная эпидемия, которая всем предшествующим эпохам показалась бы нелепостью, - эпидемия перепроизводства. Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию внезапно наступившего варварства, как будто голод, всеобщая опустошительная война лишили его всех жизненных средств; кажется, что промышленность, торговля уничтожены, - и почему? Потому, что общество обладает слишком большой цивилизацией, имеет слишком много жизненных средств, располагает слишком большой промышленностью и торговлей. Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство. - Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им.
Оружие, которым буржуазия ниспровергла феодализм, направляется теперь против самой буржуазии.
Но буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, - современных рабочих, пролетариев.
В той же самой степени, в какой развивается буржуазия, т. е. капитал, развивается и пролетариат, класс современных рабочих, которые только тогда и могут существовать, когда находят работу, а находят ее лишь до тех пор, пока их труд увеличивает капитал. Эти рабочие, вынужденные продавать себя поштучно, представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а потому в равной мере подвержены всем случайностям конкуренции, всем колебаниям рынка.
Вследствие возрастающего применения машин и разделения труда, труд пролетариев утратил всякий самостоятельный характер, а вместе с тем и всякую привлекательность для рабочего. Рабочий становится простым придатком машины, от него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего усваиваемые приемы. Издержки на рабочего сводятся поэтому почти исключительно к жизненным средствам, необходимым для его содержания и продолжения его рода. Но цена всякого товара, а следовательно и труда, равна издержкам его производства. Поэтому в той же самой мере, в какой растет непривлекательность труда, уменьшается заработная плата. Больше того: в той же мере, в какой возрастает применение машин и разделение труда, возрастает и количество труда, за счет ли увеличения числа рабочих часов, или же вследствие увеличения количества труда, требуемого в каждый данный промежуток времени, ускорения хода машин и т. д.
Современная промышленность превратила маленькую мастерскую патриархального мастера в крупную фабрику промышленного капиталиста. Массы рабочих, скученные на фабрике, организуются по-солдатски. Как рядовые промышленной армии, они ставятся под надзор целой иерархии унтер-офицеров и офицеров. Они - рабы не только класса буржуазии, буржуазного государства, ежедневно и ежечасно порабощает их машина, надсмотрщик и прежде всего сам отдельный буржуа-фабрикант. Эта деспотия тем мелочнее, ненавистнее, она тем больше ожесточает, чем откровеннее ее целью провозглашается нажива.
Чем менее искусства и силы требует ручной труд, т. е. чем более развивается современная промышленность, тем более мужской труд вытесняется женским и детским. По отношению к рабочему классу различия пола и возраста утрачивают всякое общественное значение. Существуют лишь рабочие инструменты, требующие различных издержек в зависимости от возраста и пола.
Когда заканчивается эксплуатация рабочего фабрикантом и рабочий получает, наконец, наличными свою заработную плату, на него набрасываются другие части буржуазии - домовладелец, лавочник, ростовщик и т. п.
Низшие слои среднего сословия: мелкие промышленники, мелкие торговцы и рантье, ремесленники и крестьяне - всо эти классы опускаются в ряды пролетариата, частью оттого, что их маленького капитала недостаточно для ведения крупных промышленных предприятий и он не выдерживает конкуренции с более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство обесценивается в результате введения новых методов производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения,
Пролетариат проходит различные ступени развития. Его борьба против буржуазии начинается вместе с его существованием. Сначала борьбу ведут отдельные рабочие, потом рабочие одной фабрики, затем рабочие одной отрасли труда в одной местности против отдельного буржуа, который их непосредственно эксплуатирует. Рабочие направляют свои удары не только против буржуазных производственных отношений, но и против самих орудий производства; они уничтожают конкурирующие иностранные товары, разбивают машины, поджигают фабрики, силой пытаются восстановить потерянное положение средневекового рабочего.
На этой ступени рабочие образуют рассеянную по всей стране и раздробленную конкуренцией массу. Сплочение рабочих масс пока является еще не следствием их собственного объединения, а лишь следствием объединения буржуазии, которая для достижения своих собственных политических целей должна, и пока еще может, приводить в движение весь пролетариат. На этой ступени пролетарии борются, следовательно, не со своими врагами, а с врагами своих врагов - с остатками абсолютной монархии, землевладельцами, непромышленными буржуа, мелкими буржуа. Все историческое движение сосредоточивается, таким образом, в руках буржуазии; каждая одержанная в таких условиях победа является победой буржуазии.
Но с развитием промышленности пролетариат не только возрастает численно; он скопляется в большие массы, сила его растет, и он все более ее ощущает. Интересы и условия жизни пролетариата все более и более уравниваются по мере того, как машины все более стирают различия между отдельными видами труда и почти всюду низводят заработную плату до одинаково низкого уровня. Возрастающая конкуренция буржуа между собою и вызываемые ею торговые кризисы ведут к тому, что заработная плата рабочих становится все неустойчивее; все быстрее развивающееся, непрерывное совершенствование машин делает жизненное положение пролетариев все менее обеспеченным; столкновения между отдельным рабочим и отдельным буржуа все более принимают характер столкновений между двумя классами. Рабочие начинают с того, что образуют коалиции6 против буржуа; они выступают сообща для защиты своей заработной платы. Они основывают даже постоянные ассоциации для того, чтобы обеспечить себя средствами на случай возможных столкновений. Местами борьба переходит в открытые восстания.
Рабочие время от времени побеждают, но эти победы лишь преходящи. Действительным результатом их борьбы является не непосредственный успех, а все шире распространяющееся объединение рабочих. Ему способствуют все растущие средства сообщения, создаваемые крупной промышленностью и устанавливающие связь между рабочими различных местностей. Лишь эта связь и требуется для того, чтобы централизовать многие местные очаги борьбы, носящей повсюду одинаковый характер, и слить их в одну национальную, классовую борьбу. А всякая классовая борьба есть борьба политическая. И объединение, для которого средневековым горожанам с их проселочными дорогами требовались столетия, достигается современными пролетариями, благодаря железным дорогам, в течение немногих лет.
Эта организация пролетариев в класс, и тем самым - в политическую партию, ежеминутно вновь разрушается конкуренцией между самими рабочими. Но она возникает снова и снова, становясь каждый раз сильнее, крепче, могущественнее. Она заставляет признать отдельные интересы рабочих в законодательном порядке, используя для этого раздоры между отдельными слоями буржуазии. Например, закон о десятичасовом рабочем дне в Англии.
Вообще столкновения внутри старого общества во многих отношениях способствуют процессу развития пролетариата. Буржуазия ведет непрерывную борьбу: сначала против аристократии, позднее против тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с прогрессом промышленности, и постоянно - против буржуазии всех зарубежных стран. Во всех этих битвах она вынуждена обращаться к пролетариату, призывать его на помощь и вовлекать его таким образом в политическое движение. Она, следовательно, сама передает пролетариату элементы своего собственного образования7, т. е. оружие против самой себя.
Далее, как мы видели, прогресс промышленности сталкивает в ряды пролетариата целые слои господствующего класса или, по крайней мере, ставит под угрозу условия их жизни. Они также приносят пролетариату большое количество элементов образования.
Наконец, в те периоды, когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри господствующего класса, внутри всего старого общества принимает такой бурный, такой резкий характер, что небольшая часть господствующего класса отрекается от него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит будущее. Вот почему, как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно - часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения.
Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности, пролетариат же есть ее собственный продукт.
Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин - все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории. Если они революционны, то постольку, поскольку им предстоит переход в ряды пролетариата, поскольку они защищают не свои настоящие, а свои будущие интересы, поскольку они покидают свою собственную точку зрения для того, чтобы встать на точку зрения пролетариата.
Люмпен-пролетариат, этот пассивный продукт гниения самых низших слоев старого общества, местами вовлекается пролетарской революцией в движение, но в силу всего своего жизненного положения он гораздо более склонен продавать себя для реакционных козней.
Жизненные условия старого общества уже уничтожены в жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности; его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями; современный промышленный труд, современное иго капитала, одинаковое как в Англии, так и во Франции, как в Америке, так и в Германии, стерли с него всякий национальный характер. Законы, мораль, религия - все это для него не более как буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы.
Все прежние классы, завоевав себе господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя все общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, они должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность.
Все до сих пор происходившие движения были движениями меньшинства или совершались в интересах меньшинства. Пролетарское движение есть самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного большинства. Пролетариат, самый низший слой современного общества, не может подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух вся возвышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих официальное общество.
Если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии является сначала борьбой национальной. Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией.
Описывая наиболее общие фазы развития пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии.
Все доныне существовавшие общества основывались, как мы видели, на антагонизме между классами угнетающими и угнетенными. Но, чтобы возможно было угнетать какой-либо класс, необходимо обеспечить условия, при которых он мог бы влачить, по крайней мере, свое рабское существование. Крепостной в крепостном состоянии выбился до положения члена коммуны так же, как мелкий буржуа под ярмом феодального абсолютизма выбился до положения буржуа. Наоборот, современный рабочий с прогрессом промышленности не поднимается, а все более опускается ниже условий существования своего собственного класса. Рабочий становится паупером, и пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это ясно показывает, что буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества и навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве регулирующего закона. Она неспособна господствовать, потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования, потому что вынуждена дать ему опуститься до такого положения, когда она сама должна его кормить, вместо того чтобы кормиться за его счет. Общество не может более жить под ее властью, т. е. ее жизнь несовместима более с обществом.
Основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц, образование и увеличение капитала. Условием существования капитала является наемный труд. Наемный труд держится исключительно на конкуренции рабочих между собой. Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны.
II
ПРОЛЕТАРИИ И КОММУНИСТЫ

В каком отношении стоят коммунисты к пролетариям вообще?
Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям.
У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом.
Они не выставляют никаких особых8 принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение.
Коммунисты отличаются от остальных пролетарских партий лишь тем, что, с одной стороны, в борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата; с другой стороны, тем, что на различных ступенях развития, через которые проходит борьба пролетариата с буржуазией, они всегда являются представителями интересов движения в целом.
Коммунисты, следовательно, на практике являются самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед9 частью рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения.
Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти.
Теоретические положения коммунистов ни в какой мере не основываются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира.
Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического движения. Уничтожение ранее существовавших отношений собственности не является чем-то присущим исключительно коммунизму.
Все отношения собственности были подвержены постоянной исторической смене, постоянным историческим изменениям.
Например, французская революция отменила феодальную собственность, заменив ее собственностью буржуазной.
Отличительной чертой коммунизма является не отмена собственности вообще, а отмена буржуазной собственности.
Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими10.
В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности.
Нас, коммунистов, упрекали в том, что мы хотим уничтожить собственность, лично приобретенную, добытую своим трудом, собственность, образующую основу всякой личной свободы, деятельности и самостоятельности.
Заработанная, благоприобретенная, добытая своим трудом собственность! Говорите ли вы о мелкобуржуазной, мелкокрестьянской собственности, которая предшествовала собственности буржуазной? Нам нечего ее уничтожать, развитие промышленности ее уничтожило и уничтожает изо дня в день.
Или, быть может, вы говорите о современной буржуазной частной собственности?
Но разве наемный труд, труд пролетария, создает ему собственность? Никоим образом. Он создает капитал, т..е. собственность, эксплуатирующую наемный труд, собственность, которая может увеличиваться лишь при условии, что она порождает новый наемный труд, чтобы снова его эксплуатировать. Собственность в ее современном виде движется в противоположности между капиталом и наемным трудом. Рассмотрим же обе стороны этой противоположности.
Быть капиталистом - значит занимать в производстве не только чисто личное, но и общественное положение. Капитал - это коллективный продукт и может быть приведен в движение лишь совместной деятельностью многих членов общества, а в конечном счете - только совместной деятельностью всех членов общества.
Итак, капитал - не личная, а общественная сила. Следовательно, если капитал будет превращен в коллективную, всем членам общества принадлежащую, собственность, то это не будет превращением личной собственности в общественную. Изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер. Перейдем к наемному труду.
Средняя цена наемного труда есть минимум заработной платы, т. е. сумма жизненных средств, необходимых для сохранения жизни рабочего как рабочего. Следовательно, того, что наемный рабочий присваивает в результате своей деятельности, едва хватает для воспроизводства его жизни. Мы вовсе не намерены уничтожить это личное присвоение продуктов труда, служащих непосредственно для воспроизводства жизни, присвоение, не оставляющее никакого избытка, который мог бы создать власть над чужим трудом. Мы хотим уничтожить только жалкий . характер такого присвоения, когда рабочий живет только для того, чтобы увеличивать капитал, и живет лишь постольку, поскольку этого требуют интересы господствующего класса.
В буржуазном обществе живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд. В коммунистическом обществе накопленный труд - это лишь средство расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих.
Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим, в коммунистическом обществе - настоящее над прошлым. В буржуазном обществе капитал обладает самостоятельностью и индивидуальностью, между тем как трудящийся индивидуум лишен самостоятельности и обезличен.
И уничтожение этих отношений буржуазия называет упразднением личности и свободы! Она права. Действительно, речь идет об упразднении буржуазной личности, буржуазной самостоятельности и буржуазной свободы.
Под свободой, в рамках нынешних буржуазных производственных отношений, понимают свободу торговли, свободу купли и продажи.
Но с падением торгашества падет и свободное торгашество. Разговоры о свободном торгашестве, как и все прочие высокопарные речи наших буржуа о свободе, имеют вообще смысл лишь по отношению к несвободному торгашеству, к порабощенному горожанину средневековья, а не по отношению к коммунистическому уничтожению торгашества, буржуазных производственных отношений и самой буржуазии.
Вы приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых. Вы упрекаете нас, следовательно, в том, что мы хотим уничтожить собственность, предполагающую в качестве необходимого условия отсутствие собственности у огромного большинства общества.
Одним словом, вы упрекаете нас в том, что мы хотим уничтожить вашу собственность. Да, мы действительно хотим это сделать.
С того момента, когда нельзя будет более превращать труд в капитал, в деньги, в земельную ренту, короче - в общественную силу, которую можно монополизировать, т. е. с того момента, когда личная собственность не сможет более превращаться в буржуазную собственность, - с этого момента, заявляете вы, личность уничтожена.
Вы сознаетесь, следовательно, что личностью вы не признаете никого, кроме буржуа, т. е. буржуазного собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена.
Коммунизм ни у кого не отнимает возможности присвоения общественных продуктов, он отнимает лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд.
Выдвигали возражение, будто с уничтожением частной собственности прекратится всякая деятельность и воцарится всеобщая леность.
В таком случае буржуазное общество должно было бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится. Все эти опасения сводятся к тавтологии, что нет больше наемного труда, раз не существует больше капитала.
Все возражения, направленные против коммунистического способа присвоения и производства материальных продуктов, распространяются также на присвоение и производство продуктов умственного труда. Подобно тому как уничтожение классовой собственности представляется буржуа уничтожением самого производства, так и уничтожение классового образования для него равносильно уничтожению образования вообще.
Образование, гибель которого он оплакивает, является для громадного большинства превращением в придаток машины.
Но не спорьте с нами, оценивая при этом отмену буржуазной собственности с точки зрения ваших буржуазных представлений о свободе, образовании, праве и т. д. Ваши идеи сами являются продуктом буржуазных производственных отношений и буржуазных отношений собственности, точно так же как ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса.
Ваше пристрастное представление, заставляющее вас превращать свои производственные отношения и отношения собственности из отношений исторических, преходящих в процессе развития производства, в вечные законы природы и разума, вы разделяете со всеми господствовавшими прежде и погибшими классами. Когда заходит речь о буржуазной собственности, вы не смеете более понять того, что кажется вам понятным в отношении собственности античной или феодальной.
Уничтожение семьи! Даже самые крайние радикалы возмущаются этим гнусным намерением коммунистов.
На чем основана современная, буржуазная семья? На капитале, на частной наживе. В совершенно развитом виде она существует только для буржуазии; но она находит свое дополнение в вынужденной бессемейности пролетариев и в публичной проституции.
Буржуазная семья естественно отпадает вместе с отпадением этого ее дополнения, и обе вместе исчезнут с исчезновением капитала.
Или вы упрекаете нас в том, что мы хотим прекратить эксплуатацию детей их родителями? Мы сознаемся в этом преступлении.
Но вы утверждаете, что, заменяя домашнее воспитание общественным, мы хотим уничтожить самые дорогие для человека отношения.
А разве ваше воспитание не определяется обществом? Разве оно не определяется общественными отношениями, в которых вы воспитываете, не определяется прямым или косвенным вмешательством общества через школу и т. д.? Коммунисты не выдумывают влияния общества на воспитание; они лишь изменяют характер воспитания, вырывают его из-под влияния господствующего класса.
Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения, чем более разрушаются все семейные связи в среде пролетариата благодаря развитию крупной промышленности, чем более дети превращаются в простые предметы торговли и рабочие инструменты.
Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жен, - кричит нам хором вся буржуазия.
Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства. Он слышит, что орудия производства предполагается предоставить в общее пользование, и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин постигнет та же участь.
Он даже и не подозревает, что речь идет как раз об устранении такого положения женщины, когда она является простым орудием производства.
Впрочем, нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа по поводу мнимой официальной общности жен у коммунистов. Коммунистам нет надобности вводить общность жен, она существовала почти всегда.
Наши буржуа, не довольствуясь тем, что в их распоряжении находятся жены и дочери их рабочих, не говоря уже об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы соблазнять жен друг у друга.
Буржуазный брак является в действительности общностью жен. Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жен официальную, открытую. Но ведь само собой разумеется, что с уничтожением нынешних производственных отношений исчезнет и вытекающая из них общность жен, т. е. официальная и неофициальная проституция.
Далее, коммунистов упрекают, будто они хотят отменить отечество, национальность.
Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет. Так как пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения национального класса11, конституироваться как нация, он сам пока еще национален, хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия.
Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни.
Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата.
В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой.
Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой.
Обвинения против коммунизма, выдвигаемые с религиозных, философских и вообще идеологических точек зрения, не заслуживают подробного рассмотрения.
Нужно ли особое глубокомыслие, чтобы понять, что вместе с условиями жизни людей, с их общественными отношениями, с их общественным бытием изменяются также и их представления, взгляды и понятия, - одним словом, их сознание?
Что же доказывает история идей, как не то, что духовное Производство преобразуется вместе с материальным? Господствующими идеями любого времени были всегда лишь идеи господствующего класса.
Говорят об идеях, революционизирующих все общество; этим выражают лишь тот факт, что внутри старого общества образовались элементы нового, что рука об руку с разложением Старых условий жизни идет и разложение старых идей.
Когда древний мир клонился к гибели, древние религии были побеждены христианской религией. Когда христианские идеи в XVIII веке гибли под ударом просветительных идей, феодальное общество вело свой смертный бой с революционной в то время буржуазией. Идеи свободы совести и религии выражали в области знания лишь господство свободной конкуренции.
"Но", скажут нам, "религиозные, моральные, философские, политические, правовые идеи и т. д., конечно, изменялись в ходе исторического развития. Религия же, нравственность, философия, политика, право всегда сохранялись в этом беспрерывном изменении.
К тому же существуют вечные истины, как свобода, справедливость и т. д., общие всем стадиям общественного развития. Коммунизм же отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность, вместо того чтобы обновить их; следовательно, он противоречит всему предшествовавшему ходу исторического развития".
К чему сводится это обвинение? История всех доныне существовавших обществ двигалась в классовых противоположностях, которые в разные эпохи складывались различно.
Но какие бы формы они ни принимали, эксплуатация одной части общества другою является фактом, общим всем минувшим столетиям. Неудивительно поэтому, что общественное сознание всех веков, несмотря на все разнообразие и все различия, движется в определенных общих формах, в формах сознания, которые вполне исчезнут лишь с окончательным исчезновением противоположности классов.
Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого.
Оставим, однако, возражения буржуазии против коммунизма. Мы видели уже выше, что первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии.
Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. в. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил.
Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т. е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя12 и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.

Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.
Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:
1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.
2. Высокий прогрессивный налог.
3. Отмена права наследования.
4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.
5. Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
6. Централизация всего транспорта в руках государства.
7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.
8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.
9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней13.
10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.
Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в собственном смысле слова - это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса.
На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.
III
СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ И КОММУНИСТИЧЕСКАЯ
ЛИТЕРАТУРА

1. РЕАКЦИОННЫЙ СОЦИАЛИЗМ

а) ФЕОДАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ

Французская и английская аристократия по своему историческому положению была призвана к тому, чтобы писать памфлеты против современного буржуазного общества. Во французской июльской революции 1830 г. и в английском движений' в пользу парламентской реформы ненавистный выскочка еще. раз нанес ей поражение. О серьезной политической борьбе не могло быть большей речи. Ей оставалась только литературная борьба. Но и в области литературы старые фразы времен Реставрации14 стали уже невозможны. Чтобы возбудить сочувствие, аристократия должна была сделать вид, что она уже не заботится о своих собственных интересах и составляет свой обвинительный акт против буржуазии только в интересах эксплуатируемого рабочего класса. Она доставляла себе удовлетворение тем, что сочиняла пасквили на своего нового властителя и шептала ему на ухо более или менее зловещие пророчества.
Так возник феодальный социализм: наполовину похоронная песнь - наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого - наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории.
Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою народ. Но всякий раз, когда он следовал за нею, он замечал на ее заду старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом.
Разыгрыванием этой комедии занималась часть французских легитимистов и "Молодая Англия"
Если феодалы доказывают, что их способ эксплуатации был иного рода, чем буржуазная эксплуатация, то они забывают только, что они эксплуатировали при совершенно других, теперь уже отживших, обстоятельствах и условиях. Если они указывают, что при их господстве не существовало современного пролетариата, то забывают, что как раз современная буржуазия была необходимым плодом их общественного строя.
Впрочем, они столь мало скрывают реакционный характер своей критики, что их главное обвинение против буржуазии именно в том и состоит, что при ее господстве развивается класс, который взорвет на воздух весь старый общественный порядок.
Они гораздо больше упрекают буржуазию в том, что она порождает революционный пролетариат, чем в том, что она порождает пролетариат вообще.
Поэтому в политической практике они принимают участие во всех насильственных мероприятиях против рабочего класса, а в обыденной жизни, вопреки всей своей напыщенной фразеологии, не упускают случая подобрать золотые яблоки15 и променять верность, любовь, честь на барыш от торговли овечьей шерстью, свекловицей и водкой16.
Подобно тому как поп всегда шел рука об руку с феодалом, поповский социализм идет рука об руку с феодальным.
Нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок. Разве христианство не ратовало тоже против частной собственности, против брака, против государства? Разве оно не проповедовало вместо этого благотворительность и нищенство, безбрачие и умерщвление плоти, монастырскую жизнь и церковь? Христианский социализм - это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа.
b) МЕЛКОБУРЖУАЗНЫЙ СОЦИАЛИЗМ
Феодальная аристократия - не единственный ниспровергнутый буржуазией класс, условия жизни которого в современном буржуазном обществе ухудшались и отмирали. Средневековое сословие горожан и сословие мелких крестьян были предшественниками современной буржуазии. В странах, менее развитых в промышленном и торговом отношении, класс этот до сих пор еще прозябает рядом с развивающейся буржуазией.
В тех странах, где развилась современная цивилизация, образовалась - и как дополнительная часть буржуазного общества постоянно вновь образуется - новая мелкая буржуазия, которая колеблется между пролетариатом и буржуазией. Но конкуренция постоянно сталкивает принадлежащих к этому классу лиц в ряды пролетариата, и они начинают уже видеть приближение того момента, когда с развитием крупной промышленности они совершенно исчезнут как самостоятельная часть современного общества и в торговле, промышленности и земледелии будут замещены надзирателями и наемными служащими.
В таких странах, как Франция, где крестьянство составляет гораздо более половины всего населения, естественно было появление писателей, которые, становясь на сторону пролетариата против буржуазии, в своей критике буржуазного строя прикладывали к нему мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую мерку и защищали дело рабочих с мелкобуржуазной точки зрения. Так возник мелкобуржуазный социализм. Сисмонди стоит во главе этого рода литературы не только во Франции, но и в Англии.
Этот социализм прекрасно умел подметить противоречия в современных производственных отношениях. Он разоблачил лицемерную апологетику экономистов. Он неопровержимо доказал разрушительное действие машинного производства и разделения труда, концентрацию капиталов и землевладения, перепроизводство, кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету пролетариата, анархию производства, вопиющее неравенство в распределении богатства, истребительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых национальностей.
Но по. своему положительному содержанию этот социализм стремится или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или - вновь насильственно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны и необходимо должны были быть взорваны. В обоих случаях он одновременно и реакционен и утопичен.
Цеховая организация промышленности и патриархальное сельское хозяйство - вот его последнее слово.
В дальнейшем своем развитии направление это вылилось в трусливое брюзжание17.
с) НЕМЕЦКИЙ, ИЛИ "ИСТИННЫЙ", СОЦИАЛИЗМ
Социалистическая и коммунистическая литература Франции, возникшая под гнетом господствующей буржуазии и являющаяся литературным выражением борьбы против этого господства, была перенесена в Германию в такое время, когда буржуазия там только что начала свою борьбу против феодального абсолютизма.
Немецкие философы, полуфилософы и любители красивой фразы жадно ухватились за эту литературу, позабыв только, что с перенесением этих сочинений из Франции в Германию туда не были одновременно перенесены и французские условия жизни. В немецких условиях французская литература утратила все непосредственное практическое значение и приняла вид чисто литературного течения. Она должна была приобрести характер досужего мудрствования об осуществлении человеческой сущности. Так, требования первой французской революции для немецких философов XVIII века имели смысл лишь как требования "практического разума" вообще, а проявления воли революционной французской буржуазии в их глазах имели значение законов чистой воли, воли, какой она должна быть, истинно человеческой воли.
Вся работа немецких литераторов состояла исключительно в том, чтобы примирить новые французские идеи со своей старой философской совестью или, вернее, в том, чтобы усвоить французские идеи со своей философской точки зрения.
Это усвоение произошло таким же образом, каким вообще усваивают чужой язык, путем перевода.
Известно, что на манускриптах, содержавших классические произведения языческой древности, монахи поверх текста писали нелепые жизнеописания католических святых. Немецкие литераторы поступили с нечестивой французской литературой как раз наоборот. Под французский оригинал они вписали свою философскую чепуху. Например, под французскую критику денежных отношений они вписали "отчуждение человеческой сущности", под французскую критику буржуазного государства - "упразднение господства Абстрактно-Всеобщего" и т. д.
Это подсовывание под французские теории своей философской фразеологии они окрестили "философией действия", "истинным социализмом", "немецкой наукой социализма", "философским обоснованием социализма" и т. д.
Французская социалистическо-коммунистическая литература была таким образом совершенно выхолощена. И так как в руках немца она перестала выражать борьбу одного класса против другого, то немец был убежден, что он поднялся выше "французской односторонности", что он отстаивает, вместо истинных потребностей, потребность в истине, а вместо интересов пролетариата - интересы человеческой сущности, интересы человека вообще, человека, который не принадлежит ни к какому классу и вообще существует не в действительности, а в туманных небесах философской фантазии. ' Этот немецкий социализм, считавший свои беспомощные ученические упражнения столь серьезными и важными и так крикливо их рекламировавший, потерял мало-помалу свою педантическую невинность.
Борьба немецкой, особенно прусской, буржуазии против феодалов и абсолютной монархии - одним словом либеральное движение - становилась все серьезнее.
"Истинному" социализму представился, таким образом, желанный случай противопоставить политическому движению социалистические требования, предавать традиционной анафеме либерализм, представительное государство, буржуазную конкуренцию, буржуазную свободу печати, буржуазное право, буржуазную свободу и равенство и проповедовать народной массе, что в этом буржуазном движении она не может ничего выиграть, но, напротив, рискует все потерять. Немецкий социализм весьма кстати забывал, что французская критика, жалким отголоском которой он был, предполагала современное буржуазное общество с соответствующими ему материальными условиями жизни и соответственной политической конституцией, т. е. как раз все те предпосылки, о завоевании которых в Германии только еще шла речь.
Немецким абсолютным правительствам, с их свитой попов, школьных наставников, заскорузлых юнкеров и бюрократов, он служил кстати подвернувшимся пугалом против угрожающе наступавшей буржуазии.
Он был подслащенным дополнением к горечи плетей и ружейных пуль, которыми эти правительства усмиряли восстания немецких рабочих.
Если "истинный" социализм становился таким образом оружием в руках правительств против немецкой буржуазии, то он и непосредственно служил выражением реакционных интересов, интересов немецкого мещанства. В Германии действительную общественную основу существующего порядка вещей составляет мелкая буржуазия, унаследованная от XVI века и с того времени постоянно вновь появляющаяся в той или иной форме.
Сохранение ее равносильно сохранению существующего в Германии порядка вещей. От промышленного и политического господства буржуазии она со страхом ждет своей верной гибели, с одной стороны, вследствие концентрации капитала, с другой - вследствие роста революционного пролетариата. Ей казалось, что "истинный" социализм одним выстрелом убивает двух зайцев. II "истинный" социализм распространялся как зараза.
Вытканный из умозрительной паутины, расшитый причудливыми цветами красноречия, пропитанный слезами слащавого умиления, этот мистический покров, которым немецкие социалисты прикрывали пару своих тощих "вечных истин", только увеличивал сбыт их товара среди этой публики.
Со своей стороны, немецкий социализм все более понимал свое призвание быть высокопарным представителем этого мещанства.
Он провозгласил немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого мещанина - образцом человека. Каждой его низости он придавал сокровенный, возвышенный социалистический смысл, превращавший ее в нечто ей совершенно противоположное. Последовательный до конца, он открыто выступал против "грубо-разрушительного" направления коммунизма и возвестил, что сам он в своем величественном беспристрастии стоит выше всякой классовой борьбы. За весьма немногими исключениями все, что циркулирует в Германии в качестве якобы социалистических и коммунистических сочинений, принадлежит к этой грязной, расслабляющей литературе18.
2. КОНСЕРВАТИВНЫЙ, ИЛИ БУРЖУАЗНЫЙ, СОЦИАЛИЗМ
Известная часть буржуазии желает излечить общественные недуги для того, чтобы упрочить существование буржуазного общества.
Сюда относятся экономисты, филантропы, поборники гуманности, радетели о благе трудящихся классов, организаторы благотворительности, члены обществ покровительства животным, основатели обществ трезвости, мелкотравчатые реформаторы самых разнообразных видов. Этот буржуазный социализм разрабатывался даже в целые системы.
В качестве примера приведем "Философию нищеты" Прудона,
Буржуа-социалисты хотят сохранить условия существования современного общества, но без борьбы и опасностей, которые неизбежно из них вытекают. Они хотят сохранить современное общество, однако, без тех элементов, которые его революционизируют и разлагают. Они хотели бы иметь буржуазию без пролетариата. Тот мир, в котором господствует буржуазия, конечно, кажется ей самым лучшим из миров. Буржуазный социализм разрабатывает это утешительное представление в брлее или менее цельную систему. Приглашая пролетариат осуществить его систему и войти в новый Иерусалим, он в сущности требует только, чтобы пролетариат оставался в теперешнем обществе, но отбросил свое представление о нем, как о чем-то ненавистном.
Другая, менее систематическая, но более практическая форма этого социализма стремилась к тому, чтобы внушить рабочему классу отрицательное отношение ко всякому революционному движению, доказывая, что ему может быть полезно не то или другое политическое преобразование, а лишь изменение материальных условий жизни, экономических отношений. Однако под изменением материальных условий жизни этот социализм понимает отнюдь не уничтожение буржуазных производственных отношений, осуществимое только революционным путем, а административные улучшения, осуществляемые на почве этих производственных отношений, следовательно, ничего не изменяющие в отношениях между капиталом и наемным трудом, в лучшем же случае - лишь сокращающие для буржуазии издержки ее господства и упрощающие ее государственное хозяйство.
Самое подходящее для себя выражение буржуазный социализм находит только тогда, когда превращается в простой ораторский оборот речи.
Свободная торговля! в интересах рабочего класса; покровительственные пошлины! в интересах рабочего класса; одиночные тюрьмы! в интересах рабочего класса - вот последнее, единственно сказанное всерьез, слово буржуазного социализма.
Социализм буржуазии заключается как раз в утверждении, что буржуа являются буржуа, - в интересах рабочего класса.
3. КРИТИЧЕСКИ-УТОПИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ И КОММУНИЗМ.
Мы не говорим здесь о той литературе, которая во всех великих революциях нового времени выражала требования пролетариата (сочинения Бабёфа и т. д.).
Первые попытки пролетариата непосредственно осуществить свои собственные классовые интересы во время всеобщего возбуждения, в период ниспровержения феодального общества, неизбежно терпели крушение вследствие неразвитости самого пролетариата, а также вследствие отсутствия материальных условий его освобождения, так как эти условия являются лишь продуктом буржуазной эпохи. Революционная литература, сопровождавшая эти первые движения пролетариата, по своему содержанию неизбежно является реакционной. Она проповедует всеобщий аскетизм и грубую уравнительность.
Собственно социалистические и коммунистические системы, системы Сен-Симона, Фурье, Оуэна и т. д., возникают в первый, неразвитый период борьбы между пролетариатом и буржуазией, изображенный нами выше (см. "Буржуазия и пролетариат").
Изобретатели этих систем, правда, видят противоположность классов, так же как и действие разрушительных элементов внутри самого господствующего общества. Но они не видят на стороне пролетариата никакой исторической самодеятельности, никакого свойственного ему политического движения.
Так как развитие классового антагонизма идет рука об руку с развитием промышленности, то они точно так же не могут еще найти материальных условий освобождения пролетариата и ищут такой социальной науки, таких социальных законов, которые создали бы эти условия.
Место общественной деятельности должна занять их личная изобретательская деятельность, место исторических условий освобождения - фантастические условия, место постепенно подвигающейся вперед организации пролетариата в класс - организация общества по придуманному ими рецепту. Дальнейшая история всего мира сводится для них к пропаганде и практическому осуществлению их общественных планов.
Правда, они сознают, что в этих своих планах защищают главным образом интересы рабочего класса как наиболее страдающего класса. Только в качестве этого наиболее страдающего класса и существует для них пролетариат.
Однако неразвитая форма классовой борьбы, а также их собственное положение в жизни приводят к тому, что они считают себя стоящими высоко над этим классовым антагонизмом,
Они хотят улучшить положение всех членов общества, даже находящихся в самых лучших условиях. Поэтому они постоянно апеллируют ко всему обществу без различия и даже преимущественно - к господствующему классу. По их мнению, достаточно только понять их систему, чтобы признать ее самым лучшим планом самого лучшего из возможных обществ.
Они отвергают поэтому всякое политическое,- в особенности всякое революционное, действие; они хотят достигнуть своей цели мирным путем и пытаются посредством мелких- , конечно, не удающихся опытов, силой примера проложить дорогу новому общественному евангелию.
Это фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии и представляет себе поэтому свое собственное положение еще фантастически, оно возникает из первого исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию общества.
Но в этих социалистических и коммунистических сочинениях содержатся также и критические элементы. Эти сочинения нападают на все основы существующего общества. Поэтому они дали в высшей степени ценный материал для просвещения рабочих. Их положительные выводы насчет будущего общества, например, уничтожение противоположности между городом и деревней19, уничтожение семьи, частной наживы, наемного труда, провозглашение общественной гармонии, превращение государства в простое управление производством, - все эти положения выражают лишь необходимость устранения классовой противоположности, которая только что начинала развиваться и была известна им лишь в ее первичной бесформенной неопределенности. Поэтому и положения эти имеют еще совершенно утопический характер.
Значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к историческому развитию. По мере того как развивается и принимает все более определенные формы борьба классов, это фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление ее фантастическим путем лишается всякого практического смысла и всякого теоретического оправдания. Поэтому, если основатели этих систем п были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на дальнейшее историческое развитие пролетариата. Поэтому они последовательно стараются вновь притупить классовую борьбу и примирить противоположности. Они все еще мечтают об осуществлении, путем опытов, своих общественных утопий, об учреждении отдельных фаланстеров, об основании внутренних колоний ["Home-colonies"], об устройстве маленькой Икарии20 - карманного издания нового Иерусалима, - и для сооружения всех этих воздушных замков вынуждены обращаться к филантропии буржуазных сердец и кошельков. Они постепенно опускаются в категорию описанных выше реакционных или консервативных социалистов, отличаясь от них лишь более систематическим педантизмом и фанатической верой в чудодейственную силу своей социальной пауки.
Вот почему они с ожесточением выступают против всякого политического движения рабочих, вызываемого, по их мнению, лишь слепым неверием в новое евангелие.
Оуэнисты в Англии и фурьеристы во Франции выступают - первые против чартистов, вторые против реформистов.
IV
ОТНОШЕНИЕ КОММУНИСТОВ К РАЗЛИЧНЫМ ОППОЗИЦИОННЫМ ПАРТИЯМ

После того, что было сказано в разделе II, понятно отношение коммунистов к сложившимся уже рабочим партиям, т. е. их отношение к чартистам в Англии и к сторонникам аграрной реформы в Северной Америке.
Коммунисты борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения. Во Франции, в борьбе против консервативной и радикальной буржуазии, коммунисты примыкают к социалистическо-демократической партии21, не отказываясь тем не менее от права относиться критически к фразам и иллюзиям, проистекающим из революционной традиции.
В Швейцарии они поддерживают радикалов, не упуская, однако, из виду, что эта партия состоит из противоречивых элементов, частью из демократических социалистов во французском стиле, частью из радикальных буржуа.
Среди поляков коммунисты поддерживают партию, которая ставит аграрную революцию условием национального освобождения, ту самую партию, которая вызвала краковское восстание 1846 года.
В Германии, поскольку буржуазия выступает революционно, коммунистическая партия борется вместе с ней против абсолютной монархии, феодальной земельной собственности и реакционного мещанства,
Но ни на минуту не перестает она вырабатывать у рабочих возможно более ясное сознание враждебной противоположности между буржуазией и пролетариатом, чтобы немецкие рабочие могли сейчас же использовать общественные и политические условия, которые должно принести с собой господство буржуазии, как оружие против нее же самой, чтобы, сейчас же после свержения реакционных классов в Германии, началась борьба против самой буржуазии.
На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной революции, потому, что она совершит этот переворот при более прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия. Немецкая буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции.
Одним словом, коммунисты повсюду поддерживают всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя.
Во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения, независимо от того, принял ли он более или менее развитую форму.
Наконец, коммунисты повсюду добиваются объединения и соглашения между демократическими партиями всех стран.
Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.
ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
--------------------------------------------------------------------------------

1 Под буржуазией понимается класс современных капиталистов, собственников средств общественного производства, применяющих наемный труд. Под пролетариатом понимается класс современных наемных рабочих, которые, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою рабочую силу. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)
2 То есть вся история, дошедшая до нас в письменных источниках. В 1847 г. предистория общества, общественная организация, предшествовавшая всей писаной истории, почти совсем еще не была известна. За истекшее с тех пор время Гакстгаузен открыл общинную собственность на землю в России, Маурер доказал, что она была общественной основой, послужившей исходным пунктом исторического развития всех германских племен, и постепенно выяснилось, что сельская община о общим владением землей является или являлась в прошлом повсюду первобытной формой общества, от Индии до Ирландии. Внутренняя организация этого первобытного коммунистического общества, в ее типической форме, была выяснена Морганом, увенчавшим дело своим открытием истинной сущности рода и его положения в племени. С разложением этой первобытной общины начинается расслоение общества на особые и в конце концов антагонистические классы. Я попытался проследить этот процесс разложения в работе "Der Urspriing der Famille, des Privateigentums and des Staats", 2. Aufl., Stuttgart, 1886 ["Происхождение семьи, частной собственности и государства", 2-е изд., Штутгарт, 1886]. (Примечание Энгельса к английскому .изданию1888 г.)
3 Цеховой мастер - это полноправный член цеха, мастер внутри цеха, а не старшина его. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)
4 "Коммунами" назывались во Франции нарождавшиеся города дате до того времени, когда они отвоевали у своих феодальных владык и господ местное самоуправление и политические права "третьего сословия". Вообще говоря, здесь в качестве типичной страны экономического развития буржуазии взята Англия, в качестве типичной страны ее политического развития - Франция. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)
Коммуна - так называли горожане Италии и Франции свою городскую общину, после того как они откупили или отвоевали у своих феодальных господ первые права самоуправления. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1888 г.)
5 В английском издании 1888 г., редактированном Энгельсом, после слов "независимая городская республика" вставлены слова; "(как в Италии и Германии)", а после слов "третье, податное сословие мовархии" - "(как во Франции)". Ред.
6 В английском издании 1888 г. после слова "коалиции" вставлено: "(профессиональные союзы)". Ред.
7 В английском издании 1888 г. вместо слов "элементы своего собственного образования" напечатано: "элементы своего собственного политического и общего образования". Ред.
8 В английском издании 1888 г. вместо "особых" оказано "сектантских". Ред.
9 В английском издании 1888 г. вместо слов "всегда побуждающей к движению вперед" напечатано: "самой передовой". Ред.
10 В английском издании 1888 г. вместо слое "эксплуатации одних другими" напечатано: "эксплуатации большинства меньшинством". Ред.
11 В английском издании 1888 г. вместо слов "подняться до положения национального класса" напечатано: "подняться до подозрения ведущего класса нации". Ред.
12 В английском издании 1888 г. после слов "перерастают самих себя" добавлено: "делают необходимыми дальнейшие атаки на старый общественный строй". Ред.
13 В издании 1848 г. - "противоположности между городом и деревней". В издании 1872 г. и в последующих немецких изданиях слово "противоположности" было заменено словом "различия". В английском издании 1888 г. вместо слов "содействие постепенному устранению различия между городом и деревней" напечатано: "постепенное устранение различия между городом и деревней путем более равномерного распределения населения по всей стране". Ред.
14 Имеется в виду не английская Реставрация 1660-1689 гг., а французская Реставрация 1814-1830 годов. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)
15 В английском издании 1888 г. после слов "золотые яблони" вставлено; "падающие с древа промышленности". Ред.
16 Это относится главным образом к Германии, где земельная аристократия и юнкерство ведут хозяйство на большей части своих земель за собственный счет через управляющих и вдобавок являются крупными владельцами свеклосахарных и винокуренных заводов. Более богатые английские аристократы до этого еще не дошли; но они тоже знают, как можно возмещать падение ренты, предоставляя свое имя учредителям более или менее сомнительных акционерных компаний. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)
17 В английском издании 1888 г. вместо слов; "В дальнейшем своем развитии направление это вылилось в трусливое брюзжание", напечатано: "В конце концов, когда неопровержимые исторические факты заставили исчезнуть всякие следы упоительного действия иллюзий, эта форма социализма вылилась в жалкое брюзжание". Ред.
18 Революционная буря 1848 г. унесла все это гнусное направление и отбила охоту у его носителей спекулировать социализмом. Главным представителем и классическим типом этого направления являются г-н Карл Грюн. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1888 г.)
19 В английском издании 1888 г. это место сформулировано так: "Предлагаемые ими практические мероприятия, например, уничтожение различия между городом и деревней". Ред.
20 Фаланстерами назывались социалистические колонии, которые проектировал Фурье; Икарией Кабе называл свою утопическую страну, а позднее свою коммунистическую колонию в Америке. (Примечание Энгельса к английскому изданию1888 г.)
Home-colonies (колониями внутри страны) Оуэн называл свои образцовые коммунистические общества. Фаланстерами назывались общественные дворцы, которые проектировал Фурье. Икарией называлась утопически-фантастическая страна, коммунистические учреждения которой описывал Кабе. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1890 г.)
21 Эта партия была тогда представлена в парламенте Ледрю-Ролленом, в литературе Луи Бланом, в ежедневной печати - газетой "Reforme". Придуманным ими названием - социалистическо-демократическая они обозначали ту часть демократической или республиканской партии, которая была более или менее окрашена в социалистический цвет. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)
Называвшая себя социалистическо-демократической партия во Франции была представлена в политической жизни Ледрю-Ролленом, в литературе Луи Бланом; таким образом, она, как небо от земли, отличалась от современной немецкой социал-демократии. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1890 г.)

February 17th, 22:59

СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО ЗДЕСЬ БЫЛО ПЛОХОВО??? СКАНДИНАВСКИЕ СТРАНЫ ЖИВУТ ИМЕННО ТАК!!!

ТАМ СОЦИАЛЬНЫЕ ГОСУДАРСТВА!!!

Моральный кодекс строителя коммунизма

Утверждён XXII съездом КПСС

1. Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма.
2. Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест.
3. Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния.
4. Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов.
5. Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного.
6. Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат.
7. Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни.
8. Взаимное уважение в семье забота о воспитании детей.
9. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству.
10. Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни.
11. Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов.
12. Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.

ВОТ ДРУГОЙ КОДЕКС...

Моральный кодекс строителя капитализма

1. Преданность делу капитализма, любовь к капиталистической Родине, к странам капитализма.
2. Добросовестный труд на благо капиталиста: кто работает, тот не ест.
3. Забота каждого о сохранении и умножении достояния капиталиста.
4. Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов капиталиста.
5. Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного капиталиста.
6. Гуманные отношения и взаимное уважение к капиталисту: человек человеку друг, товарищ и брат.
7. Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни на благо капиталиста.
8. Взаимное уважение в семье капиталиста и забота о воспитании его детей.
9. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству - ВСЁ только на благодетеля.
10. Дружба и братство всех народов, нетерпимость к национальной и расовой неприязни.
11. Нетерпимость к врагам капитализма, дела накоплений и свободы капиталиста.
12. Братская солидарность с капиталистами всех стран

Марксизм-ленинизм, оказывается, победил!
 

http://forum-msk.org/material/economic/5583827.html

22.02.2011

Главным вопросом исторического общественного развития человечества был и остается вопрос освобождения от эксплуатации и создания общества, свободного от классообразующей составляющей разделения труда и основанного на принципах: каждому по труду - от каждого по способностям; условие развития каждого является условием развития всех. Главной личностью, поднявшей и поставившей этот вопрос, является Карл Маркс. Благодаря, в громаднейшей степени, вкладу Ленина, марксизм получил дальнейшее теоретическое развитие и практическое применение в советском опыте. И хотели бы мы этого или нет, человечество и сегодня живет марксизмом-ленинизмом, продвигаясь, пусть и не всегда торной дорогой, по пути, предначертанному Марксом, по пути, обогащенному советскими теорией и практикой, по пути избавления от эксплуатации и построения коммунизма.

Мало кто осознает это, разве чувствует интуитивно, но сегодня ситуация с передачей прибавочной стоимости трудящимся, то есть ситуация с освобождением от эксплуатации и построением коммунизма, стала предельно близка к окончательному разрешению. Когда К. Маркс создал свою теорию прибавочной стоимости, то перед ним встал вопрос о передаче прибавочной стоимости трудящимся, чтобы освободить их от эксплуатации. Так как капиталисты присваивали прибавочную стоимость деньгами, то, казалось бы, здесь надо было только установить источник денег и передать этот источник и деньги, истекающие из него, трудящимся. «Следовательно, вопрос состоит не в том, откуда происходит прибавочная стоимость, а в том, откуда берутся деньги, в которые превращается прибавочная стоимость». (К. Маркс «Капитал», том 2, книга 2, М. 1988 г., стр. 370)

И Маркс стал исследовать все возможные, иногда весьма умозрительные, варианты превращения прибавочной стоимости в деньги, вновь и вновь задаваясь вопросом: «Откуда берутся деньги?» И, в конце концов, пришел к выводу. «Добавочные товары, которые должны превратиться в деньги, находят необходимую для такого превращения сумму денег уже в наличии, потому что, с другой стороны, не посредством обмена, а самим производством выбрасывается золото (и серебро), которое должно превратиться в товары». (К. Маркс «Капитал», том 2, книга 2, М. 1988 г., стр. 387)

То есть здесь К. Маркс обнаружил схему ограбления трудящихся капиталистами прямо на предприятиях, как в производственных отношениях, так и в товарно-денежных отношениях того времени. Прибавочная стоимость присваивалась через деньги, выпускаемые на производимое золото. Стоимость производимого золота превращалась в деньги и распределялась между капиталистами, как добавка, как прибыль, на вкладываемый ими капитал. Постоянным капиталом присваивалась постоянная прибавочная стоимость, переменным - переменная и т. д. Тогдашние золотопаритетные деньги и были там инструментом эксплуатации. Кроме самого факта эксплуатации, здесь становилась очевидной и другая порочная особенность этой капиталистической системы. Товарная масса не могла расширенно (неограниченно!) наращиваться, а должна была соответствовать денежной массе, ограниченной золотым государственным запасом. Иначе, кризис перепроизводства.

Конечно, такая система должна была быть отброшена и по факту эксплуатации и по факту своей ограниченности в развитии. И в 1976 году эта система была отброшена. Отброшена именно через отмену основного инструмента капиталистической эксплуатации, через отмену золотопаритетных денег. Золотой паритет денег был отменен. Деньги стали новыми, потому что стали выпускаться не на золотой запас, а на общий труд населения страны, на всю прибавочную стоимость (и прибыль), создаваемую в стране. И эти новые деньги стали выпускаться уже без какой-либо прямой, как раньше, связи с производством, с товарно-денежными отношениями. Что лишило возможности присвоения прибавочной стоимости капиталистами прямо на производстве или в ходе товарно-денежных отношений. Капитализм, как и предрекал марксизм, исчез. Исчезла и классообразующая составляющая разделения труда, потому что выпускаемые деньги стали выпускаться на общий труд населения страны, без различения конкретного труда. То есть исчезли классы, потому что классы перестали различаться выпускаемыми деньгами.

Прибавочная стоимость стала полностью и без различения ее составляющих, переменная ли, постоянная ли, превращаться в выпускаемые деньги. Передать трудящимся прибавочную стоимость, избавить их, тем самым, от эксплуатации, стало совсем просто, передав им выпускаемые деньги. Раз стали новыми деньги, то новыми стали и товарно-денежные отношения и способ производства, основанный на этих отношениях. Капитализм закончился. Победил марксизм- ленинизм. Победил пока идеологически, как противник капитализма.

Есть определенные трудности, теоретического и практического планов, в понимании и освоении этой победы. Не только антикоммунисты, но и множество коммунистических идеологов, сторонников продуктообмена, продолжают свою деструктивную и безнадежную деятельность, по превращению этой победы марксизма-ленинизма в поражение. Но борьба человечества за освобождение от эксплуатации максимально приблизилась к благополучному завершению. Осталось только оформить это завершение рядом юридических формальностей. Прежде всего, по оформлению полной, открытой и законной (бюджетной) передачи выпускаемых денег народу.

Первым шагом здесь должно быть приведение законодательства РФ по выпуску денег в соответствие Конституции РФ. Затем нам предстоит работа по построению коммунизма в условиях новых неэксплуататорских товарно-денежных отношений, работа по развитию новых производительных сил, по созданию, укреплению и развитию новых производственных отношений, по развитию нового способа производства.

Мне могут возразить, что, в сложившейся сегодня ситуации, не просматривается победа марксизма-ленинизма. Но, уверен, это будут поверхностные возражения, без корневого, глубинного обоснования, без рассмотрения тех доводов, которые приведены в статье. Действительно, ситуация сегодня тяжелейшая и похожа на ситуацию 1941 года, когда фашисты подошли к Москве, когда мало кто в мире сомневался, что победа будет за фашистами. Но мы выстояли. Выстоим и сейчас, когда фашисты устраивают погромы в самой Москве. И начинать разгром теперешних фашистов надо с разгрома национал-коммунизма, нынешней модификации гитлеровского национал-социализма. И именно сейчас в Москве поднимаются интернационалисты, члены КПРФ, на борьбу с фашистской группировкой в КПРФ, проповедующей национал-коммунизм, то есть фашизм, а не коммунизм. После разгрома фашистов в КПРФ будет окончательно оформлена и победа марксизма-ленинизма.

КОММУНИЗМ
 

http://avtonom.org/old/index.php?nid=983
Последний номер «Наблюдателя»10 содержит статью или, вернее, начало статьи о коммунизме, которая очень приятно нас поразила. Она написана с таким достоинством и спокойствием, которые в «Наблюдателе» действительно изумляют.

Есть люди, которые утверждают, что такой тон в «Наблюдателе» всегда является плохим признаком, и мы признаемся, что очень часто разделяли этот мнение. Но на сей раз, как нам кажется, дело обстоит несколько иначе: по-видимому, «Наблюдатель» уразумел всю опасную серьезность коммунизма и решился теперь отказаться от своей обычной манеры, недостойной серьезного человека и серьезной души, и исследовать этот в высшей степени важный предмет с достоинством и добросовестностью.

Дальнейшее покажет нам, ошиблись ли мы. Однако известно, что ничто не действует столь деморализующим образом на человека, как сознание, что от него не ожидают ничего хорошего и благородного. И если «Наблюдатель» действительно хочет исправиться, то мы не хотим преждевременным заподозриванием его цели сделать для него эту задачу невыполнимой. Напротив, мы всеми находящимися в нашем распоряжении средствами будем стараться удержать его на этом более похвальном пути.

Во всяком случае, коммунизм представляет весьма важное и опасное явление, и этим очень многое сказано. Ибо опасным, действительно опасным может быть для общества явление лишь постольку, поскольку оно содержит в себе по крайней мере относительную истину и находит свое оправдание в самом состоянии общества. То, что является только случайным, не может быть опасным для благоустроенного государства, ибо все могущество и живая сила государства заключаются именно в том, что оно сохраняет себя и может сохранить себя от тысячи случайностей повседневности. Государство должно и может быть выше всяких бед, которые возникают из злонамеренности отдельных лиц. Для этого существует полиция, для этого существуют законы и суды, для этого существует вся организация государства. Вор и даже большая банда разбойников могут быть опасны для тех или иных отдельных лиц в государстве, но не для самого государства, покуда оно остается здоровым и хорошо устроенным организмом.

Совершенно иначе обстоит дело с явлением, которое имеет своим источником не произвол и злую волю отдельных личностей, а недостатки государственного организма, государственных учреждений, всего политического тела. По отношению к такому явлению государство имеет только два выхода: или воспринять в свой организм заключающееся в нем право и постольку реформировать себя самого мирным путем, или же прибегнуть к силе. Но на этом втором пути каждое государство, наверное, пойдет к гибели, так как право, вошедшее в сознание, непреодолимо.

Вот те причины, по которым мы вместе с «Наблюдателем» считаем коммунизм весьма важным и в высшей степени опасным явлением. Во избежание недоразумений мы раз навсегда заявляем, что мы лично — не коммунисты и что у нас столь же мало охоты, как и у господ из «Наблюдателя», жить в обществе, устроенном по плану Вейтлинга. Это — не свободное общество, не действительно живое объединение свободных людей, а невыносимое принуждение, насилием сплоченное стадо животных, преследующих исключительно материальные цели и ничего не знающих о духовной стороне жизни и о доставляемых ею высоких наслаждениях. Мы даже не думаем, чтобы такое общение когда-либо могло быть создано, ибо мы настолько верны в снятую, более или менее сознательно присущую всем людям силу истины, что можем быть в этом отношении вполне спокойны.

Но, с другой стороны, мы вполне убеждены, что коммунизм в самом деле содержит элементы, которые мы считаем в высшей степени важными, даже более чем важными: в основе его лежат священнейшие права и гуманнейшие требования, и в них-то и заключается та великая, чудесная сила, которая поразительно действует на умы. Коммунисты сами не понимают этой незримо действующей силы. Но только в ней и только благодаря ей они представляют нечто, без нее же они — ничто. Только эта сила в короткое время сделала коммунистов из ничего чем-то сильным и грозным, ибо не следует скрывать от себя: коммунизм стал теперь мировым вопросом, который ни один государственный деятель не может игнорировать, а тем более разрешать просто силой.

По-видимому, «Наблюдатель» думает, что коммунизм является непосредственным результатом немецкой философии и радикализма и отличается от них обоих только тем, что имеет смелость и добросовестность высказывать открыто и ясно такие взгляды, которые этими последними или облекаются в непонятный философский жаргон, или совершенно замалчиваются.

Что касается мнимого замалчивания у философов и радикалов, то мы не думаем, чтобы «Наблюдатель» всерьез высказал это обвинение. Это было только шуткой с его стороны, ибо в действительности он сам, напротив, убежден и отлично знает, что вся сила радикалов заключается в публичности и что замалчивание есть необходимая участь так называемой консервативной партии, которая нуждается в народе только как в средстве и не видит в нем цели. Он отлично знает, что самоуправление народа составляет принцип, лежащий в основе всех взглядов радикалов, и что эти последние специально работали над улучшением школы и развитием народного образования, ибо были убеждены, что народ сможет сам собою управлять лишь постольку, поскольку он является совершеннолетним и самостоятельным, и что только путем образования он может быть поднят до совершеннолетия и самостоятельности. Одним словом, «Наблюдатель» отлично знает, что главная цель радикалов есть освобождение народа от опеки знатных и богатых как таковых, и потому мы не будем больше тратить время на опровержение обвинения, которое, впрочем, как уже сказано, было простой шуткой.

Философия и радикализм имеют, правда, много общего с коммунизмом. Чтобы действительно понимать явление, конечно, недостаточно подчеркивать только ту сторону, которая является общею с другими явлениями. Необходимо также ознакомиться с его существенными отличиями, иначе мы неминуемо должны будем прийти к утверждению, что все оказывается одним, ибо нет ни единой вещи в физическом и духовном мире, которая не имела бы ничего общего со всеми другими вещами.

Во всяком случае, философия в очень многих пунктах соприкасается с коммунизмом. Да иначе и быть не могло. Жизнь и ход развития человечества являются не безразличным сборищем случайных событий, а необходимым и внутренне разумно организованным шествием единого духа, который целиком отражается в каждом отдельном проявлении своей внутренней сущности точно так же, как общая жизнеспособность и общая чувствительность человеческого организма коренятся в мельчайших частях его.

Поэтому современная философия необходимо должна иметь с коммунизмом очень много общего, так как оба они родились из духа нашего времени и представляют собой самые значительные его откровения. Какова цель философии? Познание истины. Но истина не есть нечто вполне абстрактное и воздушное, а потому она может и даже должна оказывать значительное влияние на общественные отношения, на организацию общества. Уже в Евангелии сказано: «Познают истину, и истина освободит их». В этих немногих словах высказано все стремление философии, а что это стремление не осталось бесплодным, об этом можно судить по новейшей истории и по истории французской революции. Еще незадолго до революции трудящаяся, лучшая часть французского народа находилась в самом печальном положении. Она не владела даже одной третьей частью земли, самый труд ее, единственное средство ее существования, был отягчен всевозможными препятствиями, и однако именно на эту часть населения ложилось все бремя государственных налогов, а сверх того она принуждена была платить особые подати в пользу духовенства и аристократии. Мы уже не говорим о других унизительных повинностях, возложенных на бедный народ. Суды были так устроены, что знатные всегда оказывались правыми против народа. Народ, одним словом, во всех отношениях угнетался знатью. А почему? Не потому, что он был слаб, боже упаси, народ никогда не бывает слаб, а потому, что он был невежествен и давал себя обманывать католическим попам, которые толковали ему, что король, дворянство и духовенство даны ему божьей милостью и что народ должен служить им, склоняться перед ними и терпеть от них унижения, дабы получить за это царствие небесное. «Ты глуп, ты не способен правильно понимать нас, положись поэтому на нас, мы будем тобою руководить» — так говорили попы народу, и бедный народ, в котором всегда скрыто так много веры и так много здравого смысла, действительно поверил, что он глуп, и подавлял в себе, как порождение дьявола, всякие сомнения, всякие освободительные мысли. Что освободило народ от этого духовного рабства? Философия. Философы прошедшего столетия во многом ошибались, немало святого и красивого они просмотрели, но свое провиденциальное назначение, заключающееся в том, чтобы заставить народ почувствовать себя самого, привести его к сознанию своего достоинства и своих неизменных святых прав, — это назначение они верно выполнили. История судит всегда лучше и великодушнее, чем мелкие, слепые и потому злопыхательские партии, и по этой причине она, несомненно, сохранит их имена среди имен освободителей и лучших слуг человечества.

Вплоть до настоящего времени философия продолжает еще свою упорную борьбу, борьбу на жизнь и смерть, со всеми предрассудками, со всем тем, что мешало людям достигнуть их высокой святой цели, осуществления свободного и братского общества, осуществления царства божия на земле. Ей остается еще многое сделать, еще против многого бороться, чтобы сорвать покров лжи, который консервативные друзья народа в эгоистических интересах набрасывают на народ. Но она имеет мужество истины, и она победит и должна победить, так как истина, познание истины есть ее единственное оружие. Она сражается при свете, а ее враги — во мраке ночи. Ее враги пробуждают в народе грубые, темные страсти, демоническое, она же, наоборот, опирается только на богоподобную, светлую сторону человеческой природы, она апеллирует к высокой страсти свободы, любви и познания. А бог, истина в конце концов одержат же победу над тьмою.

Вот в чем пункт соприкосновения между философией и коммунизмом: оба стремятся к освобождению людей. Но здесь же начинается и их существенное расхождение. Философия по существу своему только теоретична, она движется и развивается только в рамках познания; коммунизм же в своей нынешней форме, наоборот, является только практичным. Этим указаны как преимущества, так и недостатки каждого из этих явлений по отношению к другому. Правда, мысль и дело, истина и нравственность, теория и практика составляют в последнем счете одно и то же, единую нераздельную сущность. Правда, величайшая заслуга новейшей философии и заключается в том, что она признала и познала это единство, но с этим познанием она дошла до своего предела, — предела, которого она как философия не может перешагнуть, ибо по ту сторону этого предела начинается более высокая сущность, чем она, — действительное, одушевленное любовью и вытекающее из божественной сущности первобытного равенства общение свободных людей, посюстороннее осуществление того, что составляет божественную сущность христианства, истинный коммунизм.

«И для него (Вейтлинга), — говорит «Наблюдатель», — как и для «Швейцарского республиканца», всякое национальное чувство является глупостью, бессмыслицей. Существуют только люди, а не собственно народы, только граждане мира, а не граждане государств».

Опять мистификация! О, «Наблюдатель» — плут, правда христианский, но все-таки плут. Иногда он шутит так тонко, что его шутки можно принять за правду, но он слишком умен, чтобы действительно быть такого мнения о «Республиканце», и слишком нравствен, чтобы говорить всерьез то, чему он сам не может верить. Как, «Республиканец» объявляет всякое национальное чувство глупостью и бессмыслицей? Разве «Наблюдатель» не знает, что «Республиканец» всегда считал возмутительной, позорной государственной изменой, если кто-либо ради победы своих собственных политических взглядов, верны ли эти взгляды или неверны, станет способствовать вмешательству иностранцев в дела своего отечества? Самостоятельность и гордая независимость Швейцарии по отношению ко всем влияниям иностранных правительств — разве это не было постоянной целью «Республиканца» и разве он это недостаточно доказал своим поведением, например, в деле Совета, в осложнениях с Луи Бонапартом и в деле Гервега(2)?

В том, что Вейтлинг игнорирует значение национальности, мы его упрекать не станем: это — ошибка, но необходимая ошибка, неизбежная ступень в развитии коммунизма. Всякое великое историческое явление, даже христианство, остается вначале односторонним, только отрицанием существующего. Так, христианство вначале, безусловно, отрицало искусство, потому что искусство было тогда нераздельно связано с язычеством. Но впоследствии оно снова признало искусство, как возрожденное из христианского начала. И таким образом возникло христианское искусство. Точно так же обстоит дело и с коммунизмом. Сейчас он отрицает всякую национальность не потому, что принцип национальности по самому существу был плох. Об этом коммунизм пока еще ничего не знает, потому что он вообще теоретически, научно еще очень малоразвит, потому что он еще далек от того, чтобы уразуметь свой собственный принцип во всей его истинности и во всей полноте вытекающих из него выводов. Но коммунизм отрицает все национальности потому, что в своем нынешнем виде они не проводят своего принципа и вместо того, чтобы быть живыми и свободными носителями и органами единого человечества, черство и эгоистически восстают против того божественного единства, в котором они только и могут достигнуть своего истинного назначения.

Надо остерегаться смешения космополитизма коммунистов с космополитизмом прошлого столетия. Теоретический космополитизм(3) прошлого века был холодным, индифферентным, рефлективным, без почвы и страсти. Он был мертвой и бесплодной абстракцией, теоретическим построением, лишенным хотя бы малейшей искры продуктивного, творческого огня. Против этой безжизненной и бездушной тени демоническая отрицательная стихия национальности была, безусловно, права и действительно одержала над ним полную победу.

Напротив, коммунизм нельзя упрекнуть в недостатке страсти и огня. Коммунизм — не фантом, не тень. В нем скрыты тепло и жар, которые с громадной силой рвутся к свету, пламень которого уже нельзя затушить и взрыв которого может стать опасным и даже ужасным, если привилегированный образованный класс не облегчит ему любовью и жертвами и полным признанием его всемирно-исторической миссии этот переход к свету.

Коммунизм — не безжизненная тень. Он произошел из народа, а из народа никогда не может родиться тень. Народ — а под народом я понимаю большинство, широчайшую массу бедных и угнетенных, — народ, говорю я, всегда был единственною творческою почвою, из которой только и произошли все великие деяния истории, все освободительные революции. Кто чужд народу, того все дела заранее поражены проклятием. Творить, действительно творить можно только при действительном электрическом соприкосновении с народом. Христос и Лютер вышли из простого народа, и если, герои французской революции могучей рукой заложили первый фундамент будущего храма свободы и равенства, то это удалось им только потому, что они возродились в бурном океане народной жизни.

Таким образом, протест коммунизма против принципа национальности гораздо важнее и значительнее протеста просвещенных космополитов прошлого века. Коммунизм исходит не из теории, а из практического инстинкта, из народного инстинкта, а последний никогда не ошибается. Его протест есть могучий вердикт человечества, святое и единоспасающее единство которого до сих пор еще нарушается узким эгоизмом наций.

Или, быть может, «Наблюдатель» не желает ничего знать о человечестве? Разве для него идея человечества действительно бессмыслица, пустое слово? Это было бы странно! Ведь он не только «Наблюдатель», но и христианский «Наблюдатель», а как таковой он должен был бы хорошо знать, что подчеркивание идеи человечества перед лицом обособленных и строго замкнутых в себе наций языческой эпохи было одним из величайших дел христианства.

Все люди, все без исключения, — братья, учит Евангелие, и только тогда, когда они любят друг друга, в них присутствует незримый бог, искупительная и освобождающая истина, присовокупляет к этому Иоанн. Следовательно, отдельный человек, как бы высоки и нравственны ни были его побуждения, не может причаститься истине, если он не живет в обществе. Не в отдельном лице, а только в общении присутствует бог, и, таким образом, добродетель отдельной личности, живая, плодотворная добродетель, возможна только путем святого и чудодейственного союза любви, только в общении. Вне общения человек — ничто, в общении — все. И когда Библия говорит об общении, то она меньше всего понимает под этим отдельные, узко замыкающиеся в себе общины или нации. О национальных различиях первобытное христианство ничего не знает, а проповедуемое им общение есть общение всех людей человечества.

Таким образом, Вейтлинг вполне верен первобытному христианству, когда во имя единого и неделимого человечества отвергает разъединяющий принцип национальности. Христианство также выступало вначале односторонне как отрицание, как разрушение всех национальных различий. Впоследствии внутри христианского мира снова образовалось разумное различие. Но до тех пор, пока христианство сохраняло еще свою мощь, оно в отдельные великие исторические моменты было также в состоянии снова устранять обособление наций и объединять их все в одной великой общей цели. Лучшим доказательством этому могут служить крестовые походы.

Теперь власть христианства над государством исчезла. Современные государства, правда, еще называют себя христианскими, но они уже таковыми не являются. Христианство служит для них только средством, а не источником и целью их существования. Они живут и действуют на началах, которые совершенно противоположны христианству. А то, что они еще называют себя христианскими, есть лицемерие, более или менее сознательное лицемерие. В дальнейшем изложении мы надеемся доказать это ясно и неопровержимо. Мы исследуем важнейшие стороны современной государственной жизни и покажем, что христианство оказывается здесь только слабой тенью и что только нехристианское здесь действительно.

Но с тех пор как христианство перестало быть связующим и одухотворяющим европейские государства цементом, что же еще связывает их, что сохраняет в них святыню согласия и любви, которые были возвещены им христианством? Святой дух свободы и равенства, дух чистой человечности, в громе и молнии открывшиеся людям во время французской революции и, подобно семенам новой жизни, разнесенные повсюду посредством революционных войн. Французская революция есть начало новой жизни. Многие так слепы, что думают, будто побороли и укротили ее мощный дух. Жалкие люди, как ужасно будет их пробуждение! Нет, революционная драма еще не закончена. Мы родились под революционной звездой, мы живем и все без исключения умрем под ее влиянием. Мы находимся накануне великого всемирно-исторического переворота, мы — накануне новой борьбы, тем более опасной, что она будет носить не просто политический, но и принципиальный религиозный характер. Не следует предаваться иллюзиям: речь будет идти не меньше чем о новой религии, о религии демократии, которая под старым знаменем с надписью «Свобода, равенство и братство» начнет свою новую борьбу, борьбу на жизнь и смерть.

Вот дух, породивший коммунизм. Этот дух ныне невидимо сплачивает воедино все народы без различия национальности. Этому духу, блестящему преемнику христианства, противятся ныне так называемые христианские правительства и все монархические правители и владыки, ибо они прекрасно знают, что их мнимое христианство, их корыстные дела не в состоянии будут вынести его пламенного взора. И что они делают, какие средства они употребляют, чтобы помешать его победе? Они стараются развить в народе национальное чувство за счет человечности и любви, они, христианские правительства, пропагандируют ненависть и убийство во имя национальности!

Против них Вейтлинг и коммунисты, несомненно, правы, ибо по принципам самого христианства должно быть уничтожено все, что противится духу любви4.

КОММУНИЗМ

Впервые опубликована на немецком языке в газете демократического направления «Der Schweizerischer Republikaner» (1843. 2, 6 и 13. VI), издававшейся Ю. Фре-белем в Цюрихе. На русском языке впервые опублико*вана в журнале «Красный архив» (1926. № 1 (14). С. 59— 64). В настоящем издании текст печатается по: Баку*нин М.А. Избранные философские сочинения и письма. М., 1987. С. 233-241.

10 Речь идет о выходившей в Цюрихе газете «Der Schweizerischer Beobachtev» («Швейцарский наблюда*тель»), выражавшей взгляды консервативной партии.

(2> Речь идет о дипломатическом конфликте между правительством Швейцарии и Франции времен Луи Фи*липпа в связи с отклонением швейцарским правитель*ством требования французского правительства о высылке поселившегося в Швейцарии после неудачного госу*дарственного переворота принца Луи Бонапарта (буду*щего Наполеона III). Швейцарское правительство усту*пило давлению германских правительств и выслало в 1843 г. немецкого поэта, революционера-демократа Г. Гервега из Цюриха.

131 В 40-х гг. XIX в. термин космополитизм означал при*верженность наднациональной идее единства челове*ческого рода, солидарности народов и стран как частей одного человечества. Применительно к коммунизму этот термин у Бакунина не совсем адекватно выражал его интернациональный характер.

т Статья «Коммунизм» осталась незаконченной.

Распределение и первобытный коммунистический рай
 

http://evrazia.org/article/1731
Испытав все прелести научного коммунистического номенклатурного рая, мы в некотором отношении оказались в условиях современника стихийного первобытного коммунизма 23 июля 2011 09:00

Единоличное и тотальное централизованное распределения в экономических и общественных отношениях заведомо несправедливы - они должны практиковаться только для выживания в неблагоприятных условиях

В Советском Союзе тотальное централизованное распределение совокупного результата общественного производства, порождая иллюзию полной вседозволенности, настолько удовлетворяло корыстным интересам господствовавшей партийной номенклатуры, что не могло быть и речи об использовании какой-либо другой, более приемлемой формы экономической организации советского общества.
Не только постоянное изобилие, но и длительное благополучие не способствует ускорению общественного прогресса.

Огромная толпа титулованных идеологов от общественных и экономических наук настойчиво выискивала всевозможные несуществующие преимущества общественно-экономических отношений нового типа, обосновывая их затем с помощью наукообразной словесной эквилибристики. Лежащие на поверхности многочисленные несообразности сложившегося образа хозяйствования, обусловленные переходом к крайне отсталой экономической организации, преподносились в качестве досадных незначительных недоразумений, для устранения которых достаточно было, дескать, использовать методы материального стимулирования.

Власть неоднократно пыталась использовать предлагаемые методы, не позволяя при этом заработать ни на копейку больше. Настолько мудрую политику партии и правительства в области оплаты труда советский народ не менее мудро сравнил в свое время с сидящей на удлиняемой цепи изголодавшейся собакой и весьма соблазнительной для нее костью, подвязанной к одновременно укорачиваемой веревке.

Очевидная несостоятельность советской системы хозяйствования вызывает глубокие сомнения в практической целесообразности этого изобретения. Что касается его новизны, то уже сами создатели псевдонаучной теории научного коммунизма, оглянувшись на досуге назад, обнаружили в необозримом историческом прошлом светлое будущее всего человечества в виде коммунизма первобытного.

Чтобы выяснить степень светлости нашего далекого прошлого, обратимся к так называемому неписаному периоду в истории человечества, характеризовавшемуся полным отсутствием отношений товарообмена.

Примитивность первых орудий труда, несовершенство способов добывания пищи зачастую не могли обеспечить первобытной общине даже необходимый минимум продуктов труда. Безусловно имевшие место периоды достаточно благополучного существования никакого интереса в настоящее время не представляют. Если бы постоянное коммунистическое изобилие бананов сопутствовало существованию оказавшихся прототипом человека древних обезьян, то и сегодня все мы были бы теми же самыми обезьянами.

В условиях продолжительного критического недостатка продуктов труда устойчивое состояние первобытной общины могло быть обеспечено только лишь посредством единоличного распределения на основе единоличной власти, господствовавших в качестве единственно возможных форм экономической и общественной организации за 4-6 тысяч лет до нашей эры, если справедливо соответствующее утверждение Маркса, относившего именно к этому времени возникновение в Вавилонии наиболее ранних отношений товарообмена.

В противном случае следовал необратимый распад оставшейся ее части после завершения полномасштабного неуправляемого самопроизвольного процесса в общественных и экономических отношениях. То есть, только единоличное распределение позволяло выживать всей первобытной общине или, по меньшей мере, наиболее значительной ее части в очень неблагоприятных условиях. Более того, только единоличное распределение и единоличная власть позволили сохранять достаточно длительное время такую форму человеческой организации как первобытная община до объединения их в составе древнего государства и перехода к более высокой форме экономической организации на основе товарно-денежных отношений.

В качестве наглядного примера повсеместного существования первобытного коммунизма Маркс указывал на сохранившиеся изолированные островные цивилизации, основываясь на отсутствии в последних и в необозримом историческом прошлом невозможной в принципе частной собственности на совместно используемые средства производства.

Весьма кстати пришлось длительное благополучное и бесконфликтное их существование, из которых длительное благополучие объясняется достаточным постоянством благоприятных природных условий и недосягаемостью для завоевателей всех времен и народов, а бесконфликтность представляется весьма спорной по причине необходимости постоянного регулирования численности островного населения, которое не могло осуществляться планомерно, а происходило, вне всяких сомнений, стихийным образом.

Оказавшиеся на обочине мирового общественно-исторического процесса, островные сообщества застыли в своем развитии на самом примитивном уровне общественной, экономической и производственной организации, свидетельствующей не о существовании первобытного коммунизма, а о том, что не только постоянное изобилие, но и длительное благополучие не способствует ускорению общественного прогресса.
Изобретенный Марксом коммунизм научный и выдуманный им же коммунизм первобытный существовали только лишь в его собственном и его адептов воображении.

Североамериканские индейцы, жившие в достаточно благоприятных природных условиях бок о бок с огромными стадами бизонов, значительно задержались в своем развитии, не продвинувшись дальше томагавка. Однако их будущее не выглядело совсем бесперспективным, так как сейчас нельзя утверждать о том, что они сняли больше шкур с бизонов, чем скальпов друг у друга. Хотя и не очень скоро, но им предстояло изобрести механизм для одновременного снятия скальпов с нескольких голов, однако, находившиеся в самом круговороте мирового разбоя французы развились намного быстрее до способности изобрести механизм для одновременного снятия нескольких голов целиком.

Действуя в полном соответствии с якобы научным предвидением того же Маркса, устранив после Октября 1917 года товарно-денежные отношения, разрушив сферу обмена, мы тотчас оказались за той скрывающейся во мгле тысячелетий чертой, из-за которой до нас не дошло никаких исторических сведений о существовавших тогда формах общественной и экономической организации. Полученный в масштабах побежденной страны плачевный результат полностью согласуется с никчемным гегелевским изобретением в виде некоей диалектической спирали, в восходящие витки которой укладывается вся история человеческого развития, последовательно повторяясь на каждом новом, более высоком своем уровне.

Действительно, единоличное распределение повторилось в виде распределения тотального централизованного, а единоличная власть – в виде власти тоталитарной. История повторилась на новом, но на более низком своем уровне. То есть, перемещение по диалектической спирали полностью согласуется с непредсказуемыми поворотами пресловутого дышла. Вот такое поразительное сходство, заключающееся в полном подобии самого якобы передового общественно-экономического строя почти что наиболее примитивной человеческой организации, существовавшей еще тогда, когда никакой другой и быть не могло, обнаруживается между коммунизмом научным и коммунизмом первобытным.

Испытав все прелести научного коммунистического номенклатурного рая, мы в некотором отношении оказались в условиях современника стихийного первобытного коммунизма. Это позволяет с уверенностью утверждать о том, что наши древние предки заплатили развитию мировой цивилизации не меньше нашего. Не довелось им расслабленно блаженствовать в первобытных коммунистических райских кущах. На своей собственной шкуре, которая была ничуть не толще нашей, они вынесли более чем достаточно невзгод и лишений в процессе непрерывной борьбы за свое выживание в весьма неблагоприятных природных условиях.

Не меньше несправедливости и жестокости, о которых сейчас можно только догадываться, досталось им и от произвола единоличной власти. Вспомнив произвол нашей бывшей тоталитарной власти, приходим к пониманию того, что советские трудящиеся являются пришельцами из того самого необозримого исторического прошлого, в котором они пребывали в качестве простых трудящихся.

Действительно, обнаружить в несуществующем первобытном коммунизме еще и несуществующие первобытные Советы депутатов не смог никто, даже прищурившийся Ленин. В результате получаем начальное звено просматривающейся в истории развития отношений между участниками совместной производственной деятельности последовательности, которая будет выглядеть теперь следующим образом: трудящийся – раб – крепостной – рабочий – ?

Таким образом, единоличное распределение и тотальное централизованное, являющиеся заведомой несправедливостью в экономических и общественных отношениях, должны использоваться только для выживания в наиболее неблагоприятных условиях и не могут быть основными составными частями общественной организации, превосходящей по своей эффективности натуральное хозяйствование, поэтому изобретенный Марксом коммунизм научный и выдуманный им же коммунизм первобытный существовали только лишь в его собственном и его адептов воображении.

Коммунизм
 

Коммунизм (от латинского Communis — общий),

1) сменяющая капитализм общественно-экономическая формация, основанная на общественной собственности на средства производства;

2) в более узком значении — высшая по сравнению с социализмом ступень (фаза) развития этой формации — "... бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производственные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип "от каждого — по способностям, каждому — по потребностям". Коммунизм — это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа" (Программа КПСС, 1972, с. 62).

Коммунистические воззрения при своём зарождении опирались на требование социального равенства на основе общности имущества. Как лозунг революционной борьбы его выдвигали радикальные участники гуситского движения в Чехии 15 в. (М. Гуска), Крестьянской войны в Германии 16 в. (Т. Мюнцер), буржуазных революций в Англии 17 в. (Дж. Уинстэнли) и Франции конец 18 в. (Г. Бабёф). Теоретическая разработка первых систематизированных представлений о коммунистическом образе жизни опирается на идеологию гуманизма 16—17 вв. (Т. Мор, Т. Кампанелла) и французского Просвещения 18 в. (Морелли, Г. Мабли). Ранняя коммунистическая литература отражает переход от плебейско-мелкобуржуазной революционности к пролетарской, но свойственная ранней коммунистической литературе проповедь всеобщего аскетизма и уравнительности составляет реакционный элемент в её содержании. В начале 19 в. А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн и др. социалисты-утописты обогатили представление о справедливом общественном устройстве идеями о труде как наслаждении, расцвете способностей человека, обеспечении всех его потребностей, централизованном планировании, распределении по труду. Однако вразрез с коммунистическими идеалами социалисты допускали сохранение в утопическом обществе частной собственности, имущественного неравенства. Выражая протест против капиталистической системы угнетения и эксплуатации трудящихся, они выступили с утопическими проектами устранения классовых различий. В России наиболее крупными представителями утопического социализма были А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский.

Научный К. как теоретическое выражение пролетарского движения, направленного на уничтожение капитализма и создание коммунистического общества, возник в 40-х гг. 19 в., когда классовая борьба между пролетариатом и буржуазией выступила на первый план в наиболее развитых странах Европы (восстания лионских ткачей в 1831 и 1834, подъём движения английских чартистов в середине 30—начале 50-х гг., восстание ткачей в Силезии в 1844).

Опираясь на материалистическое понимание истории и на теорию прибавочной стоимости, вскрывшую тайну капиталистической эксплуатации, К. Маркс и Ф. Энгельс выработали научную теорию К., выражающую интересы и мировоззрение революционного рабочего класса и воплощающую лучшие достижения предшествующей общественной мысли (см. Марксизм-ленинизм). Они раскрыли всемирно-историческую роль рабочего класса как могильщика капитализма и творца нового строя. Развитое и обогащенное применительно к новым условиям В. И. Лениным, Коммунистической партией Советского Союза, братскими коммунистическими и рабочими партиями, это учение раскрывает историческую закономерность смены капитализма коммунизмом, пути построения коммунистического общества.

Объективная необходимость уничтожения капиталистического строя и утверждения социалистических форм организации общественного производства определяется развитием производительных сил. Вследствие их роста "монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют" (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, с. 772—73). Обобществление труда — главная материальная основа неизбежного наступления социализма. Возникновение и развитие государственно-монополистического капитализма означает, как показал В. И. Ленин, полнейшую материальную подготовку новой формации.

Превращение капиталистической формации в коммунистическую не просто продукт экономической эволюции, а неизбежное следствие порождаемой самим капитализмом классовой борьбы пролетариата, социальной революции. Империализм есть канун социалистической революции.Неравномерность экономического и политического развития капиталистических стран в эпоху империализма обусловила победу социализма первоначально в одной, отдельно взятой, стране, в СССР — в результате Великой Октябрьской социалистической революции 1917. Началась эпоха перехода от капитализма к К. После 2-й мировой войны 1939—45, когда победили социалистические революции в ряде стран Европы, Азии и Америки, сложилась мировая система социализма. Становление новой, коммунистической, формации продолжается уже в системе социалистических государств. Завершится этот процесс переходом к социализму всех народов мира, с превращением К. во всемирную, охватывающую все страны общественную систему. Содержание мирового революционного процесса определяется ныне слиянием в единый поток антиимпериалистической борьбы трех революционных сил: мировой системы социализма, международного рабочего класса, национально-освободительного движения. В авангарде общественно-политического движения, ведущего борьбу за свержение капитализма и построение К., стоят коммунистические и рабочие партии, опирающиеся в своей политике на марксистско-ленинскую теорию (см. Международное рабочее движение).

Наряду с ростом коммунистической системы "вширь" путем присоединения в результате социалистических революций все новых стран, выпадающих из системы империализма, происходит развитие К. "вглубь": каждая страна, вставшая на путь социализма, и все социалистическое содружество государств в целом достигают более высоких ступеней социально-экономической зрелости новой формации. Превращение частной капиталистической собственности и других форм частной собственности на средства производства в общественную, социалистическую собственность составляет содержание переходного периода от капитализма к социализму. Ему "... соответствует и политически переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата" (Маркс К., там же, т. 19, с. 27). Исторический опыт подтвердил предвидение классиков марксизма-ленинизма о единстве ряда общих закономерностей социалистического строительства в разных странах, проявляющихся при многообразии путей, форм и методов осуществления социалистических преобразований. К ним относятся: руководство трудящимися массами со стороны рабочего класса, ядро которого составляет марксистско-ленинская партия в проведении социалистической революции и установлении диктатуры пролетариата, союз рабочего класса с основной массой крестьянства и другими слоями трудящихся, ликвидация капиталистической собственности и установление общественной собственности на основные средства производства и планомерное развитие народного хозяйства, социалистическое преобразование сельского хозяйства, культурная революция и др. Большинство стран социализма, успешно решив задачи переходного периода, вступили к началу 60-х гг. в социалистическую фазу развития коммунистической формации и выдвинули задачу создания развитого социалистического общества. СССР, который вступил в фазу социализма в 30-х гг. и построил развитое социалистическое общество в 60-х гг., осуществляет коммунистическое строительство. Новая формация достигла таких исторических рубежей, когда процесс ее развития стал уже необратимым. Но и на этом этапе сохраняется необходимость решительного отпора попыткам мирового империализма подорвать основы социалистической государственности, сорвать строительство нового общества в тех или иных странах, реставрировать капитализм. Трудности в развитии новой формации порождаются не только давлением империализма извне и мелкобуржуазной стихии изнутри, но и объективной сложностью задач строительства нового общества в странах, различных по своему экономическому уровню, социальной структуре и т.д. Однако общность социально-экономического строя, совпадение коренных интересов и целей стран, входящих в мировую систему социализма, создают условия для преодоления имеющихся трудностей в развитии новой формации, укрепления единства социалистических стран на принципах марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма.

Коммунистическая формация в первой своей фазе предстаёт в том её виде, в каком она после долгих мук родов "... только что выходит как раз из капиталистического общества и... поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном сохраняет еще родимые пятна старого общества..." (там же, с. 18). Исторический генезис (происхождение) высшей фазы К. иной: она представляет собой такой вид нового общества, которое развилось на собственной основе, т. е. сложилось на базе совершенствования экономических отношений социализма и уже вполне освободилось от следов капитализма. По определению В. И. Ленина, социализм и высшая фаза К. выступают "... ступенями экономической зрелости коммунизма" (Полное собрание сочинений, 5 изд., т. 33, с. 98). Различия между двумя фазами проявляются, прежде всего, в различиях уровней развития общественного производства и не сводятся только к способу распределения. Однако это — различия в рамках единой общественно-экономической формации—коммунистической. Понятие К. применимо к характеристике социализма, "поскольку общей собственностью становятся средства производства...". Но "... это не полный коммунизм", ибо "... на первой своей ступени коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым..." (там же).

К. отличается от социализма, прежде всего зрелостью, развитостью экономической основы новой общественно-экономической формации — производительных сил и производственных отношений. Это "... социалистическое общество в развернутом виде...", "... высшая ступень социализма" (там же, т. 36, с. 65; т. 45, с. 263). Когда новая формация вполне созреет, социализм превратится в полный К.

Общие черты и различия двух фаз коммунистической формации сводятся к следующему. На высшей фазе К. получат дальнейшее развитие некоторые закономерности, существенные признаки социализма, характерные для коммунистической формации в целом. Это: общественная собственность на средства производства, отношения сотрудничества и взаимопомощи, сознательная дисциплина труда, плановое ведение народного хозяйства подчинение экономического и культурного прогресса общества целям достижения полного благосостояния и всестороннего развития всех его членов, социальное единство общества на базе общности коренных интересов трудящихся, марксистско-ленинской идеологии, управление общественными делами, осуществляемое на основе научного познания экономических законов и принципов коммунистического мировоззрения. Сохранятся и упрочатся такие исторические завоевания социализма, как всеобщность труда, свобода от эксплуатации, от всех форм социального порабощения и национального гнета. Другие существенные черты социализма, связанные с особенностями развития новой формации еще не на своей собственной основе, постепенно отпадут при полном К. или в процессе его становления. Две социалистических формы общественной собственности — государственная и кооперативная разовьются, преобразуются в единую коммунистическую, от распределения по труду общество перейдёт к распределению по потребностям, политические и правовые элементы надстройки, которые обеспечивают функционирование социалистического базиса, эволюцию общества к К. станут ненужными и исчезнут. При определенных материальных и духовных предпосылках, в процессе длительной преобразовательной работы постепенно будут полностью преодолены пережитки в экономике и сознании людей, доставшиеся в наследство от капитализма. Новое общество приобретёт и ряд свойств, характерных признаков, прежде всего в системе экономических отношений, которых не может быть при социализме. К ним относятся изобилие материальных и духовных благ, полное социальное равенство, всестороннее развитие работников производства, общественное самоуправление, труд на общество, как первая жизненная потребность членов общества, распределение по потребностям.

Характерные черты К. возникают в результате развития основ социализма. Капитализм даже на своей высшей стадии не создаёт ещё объективной основы, с которой общество может начать движение к высшей фазе коммунизма. С другой стороны, общество, построившее социализм, не может остановиться на этой ступени. "... Социализм, — указывал Ленин, — неизбежно должен постепенно перерасти в коммунизм..." (там же, т. 31, с. 180). Но необходимые для этого условия складываются не сразу: К. "... может развиваться лишь тогда, когда вполне упрочится социализм" (там же, т. 40, с. 33). Опыт Советского Союза и других социалистических стран показывает, что только в результате полной и окончательной победы социализма, построения развитого социалистического общества, создаются условия для успешного строительства К. Путь к высшей фазе К. лежит через раскрытие и использование возможностей и преимуществ социалистического способа производства. В этом главная отличительная черта диалектики перехода к К.

Поступательное движение общества к К. организует и направляет Коммунистическая партия. Основное содержание и главные проблемы коммунистического строительства раскрыты в Программе Коммунистической партии Советского Союза, принятой 22-м съездом партии (1961). Переход к К. — длительный процесс общественно-экономического развития социализма, включающий ряд последовательных этапов. Движущей силой развития общества выступает не борьба классов, а сотрудничество, взаимопомощь, соревнование свободных от эксплуатации людей, не частный, а общественный интерес. К. создается в условиях, когда нет антагонистических классов, когда рабочий класс, занимающий ведущее положение в системе социалистических производственных отношений и играющий ведущую роль в строительстве К., кооперированное крестьянство, интеллигенция сплочены вокруг Коммунистической партии, ведущей трудящихся к победе К. Перерастание социализма в К. — качественно новый тип общественного прогресса. Коммунистическое строительство в каждой социалистической стране — органическая часть единого мирового революционного процесса перехода человечества от капитализма к К. На его темпы и масштабы оказывают влияние развитие мировой социалистической системы, борьба международного рабочего класса, развитие национально-освободительного движения, противоречия мирового капитализма.

Вопрос об исторической тенденции развития социализма, перерастании его в полный К., уже решаемый на практике в СССР и некоторых других социалистических странах, становится узловым вопросом идеологической борьбы. Проповедники "теории конвергенции двух систем" пытаются представить социализм как строй якобы эволюционизирующий к капитализму; по их утверждениям, оптимальный общественный строй, "обновленный" капитализм, а не коммунизм — будущее социалистического общества (см. Конвергенции теория). Несостоятельными являются также попытки идеологов буржуазного и мелкобуржуазного социализма изобразить социалистический строй и К. как альтернативные, взаимоисключающие линии общественной эволюции, доказать возможность "социализма без коммунизма", прежде всего без перехода власти в руки трудящихся при руководящей роли рабочего класса и его политического авангарда, без общенародной собственности на средства производства, без марксистско-ленинской идеологии, без руководящей роли Коммунистической партии. Правые ревизионисты выдвигают тезис о "преждевременности" строительства К. в современную эпоху. "Левые" ревизионисты пытаются представить социализм как необязательный этап развития, который можно-де и нужно миновать, отрицают принцип материальной заинтересованности, хозрасчет и т.д. Все антинаучные антикоммунистические трактовки социализма и К. сходятся в одном: они отрицают коренной вывод марксизма-ленинизма о неизбежном постепенном перерастании социализма в К. (см. Антикоммунизм).

Коммунизм — высшая фаза коммунистического общества. Главное материальное условие реализации принципов К. составляет высшая по сравнению с капитализмом производительность общественного труда. Решающими факторами достижения соответствующей К. производительности труда выступают повышение научно-технической оснащенности труда на основе гигантского роста производительных сил, приводящего к качественно новой ступени в их развитии — к созданию материально-технической базы К. — высшая организация труда, производства и управления и рост научно-технической подготовленности самих работников производства, их квалификации. Построение материально-технической базы К. определено в Программе КПСС в качестве главной экономической задачи партии и советского народа на современном этапе развития СССР. Построение такой базы предполагает органическое соединение достижений современной научно-технической революции с преимуществами социализма и связано с коренными изменениями в орудиях труда и технологии производства (осуществление комплексной механизации и переход к массовому применению автоматических систем машин), в энергетике (полная электрификация страны и широкое использование новых видов энергии), в предметах труда (разработка более экономичных видов сырья и материалов и создание новых видов предметов труда с заранее заданными свойствами) в формах приложения науки к производству (превращение науки в непосредственную производительную силу общества), в организации производства и управления (внедрение научной организации труда, переход к управлению с использованием электронно-вычислительных машин, кибернетизация производства), в отношении к природной среде (охрана природы и рациональное использование природных ресурсов).

На высшей фазе К., когда "... исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда,... исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда" (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 19, с. 20), будут созданы предпосылки и материальная основа для постепенного перерастания социалистического труда в труд коммунистический. Развитие экономики, науки, техники, культуры, системы образования, подъем народного благосостояния, улучшение условий труда, его облегчение — все это расширяет объективные возможности для труда по способностям, создает более благоприятные условия для применения способностей каждого, из развития. С прогрессом производительных сил социалистического общества, опирающимися на достижения научно-технической революции, исчезает тяжелый и неквалифицированный физический и монотонный умственный труд, в полной мере преодолеваются различия между индустриальным и сельскохозяйственным трудом с точки зрения его научно-технической оснащенности. Умственный и физический труд органически соединяются в производственной деятельности людей, возрастают содержательность и творческие функции труда независимо от конкретной сферы его приложения. На базе совершенствования экономических отношений устраняются остатки старого разделения труда, обуславливающие при социализме социальные различия (различия между классами социалистического общества, социально-экономические различия между городом и деревней, между людьми физического и умственного труда. В этих новых условиях исходным моментом специализации работника в рамках сохраняющегося профессионального распределения труда, связанного теперь с приложением главным образом научно-технических знаний к производству, становится общая культура, всестороннее развитие индивида, для которого труд по способности — первая жизненная потребность. Преодолеваются последствия узкого профессионализма, полностью уничтожается на новой производственной основе порабощающее человека подчинение его разделению труда, отчуждение духовных потенций труда от работника. Условия для всестороннего развития личности обеспечиваются доступностью для всех членов общества средств образования, научного, эстетического и физического совершенствования, ростом жизненного уровня трудящихся, сокращением рабочего дня на основе высокопроизводительного труда, рациональным использованием свободного времени. Вследствие изменения характера труда и роста его производительности работа в сфере материального производства потребует от общества относительно меньшего времени и будет совершаться при условиях, наиболее достойных человека и дающих простор для всестороннего развития и приложения его способностей.

Процесс строительства материально-технической базы К. органически связан с совершенствованием социалистических производственных отношений, их перерастанием в коммунистические. В ходе развития социалистической экономики непрерывно возрастает масса средств производства, находящихся в государственной, общенародной собственности, повышается уровень их экономического обобществления путём усиления концентрации производства, создания крупных хозяйственных объединений, специализации и кооперирования, расширяется сфера государственной собственности в народном хозяйстве благодаря растущему сближению двух форм социалистической собственности — государственной и кооперативной на базе совершенствования каждой. Совершенствование экономических отношений социализма ведет к сближению рабочего класса, кооперированного крестьянства, интеллигенции, укреплению социального единства народа на основе марксистско-ленинской идеологии, выражающей интересы и коммунистические идеалы рабочего класса, и в конечной перспективе — к созданию общества без классов. За годы социалистического строительства в СССР возникла новая историческая общность людей — советский народ. В рамках коммунистических производственных отношений объективно устраняется противопоставление личного и коллективного общественному, всенародному и обеспечивается единство общественных и личных интересов на базе полного социального равенства. Отличительные признаки этого равенства — ликвидация классовых и социальных различий, устранение любого предпочтения в потреблении и владении. Позитивное содержание коммунистического равенства раскрывается через положение человека в системе общественного производства, через отношение людей: к материальным условиям труда, средствам производства, составляющим общественное достояние (все члены общества обладают высокой квалификацией и работают безвозмездно и добровольно, в полную меру своих способностей, применяя их с наибольшей пользой для общества); к трудовому процессу (все члены общества активно участвуют в управлении общественными делами, а контроль над непосредственным процессом труда осуществляют сами участвующие в нём работники в соответствии с принятым обществом планом); к результату труда, общественному продукту, который принадлежит всему обществу (каждый черпает из общественных фондов всё необходимое для полного удовлетворения своих потребностей в средствах к жизни и всестороннего развития).

Материальная заинтересованность трудящихся используется в процессе строительства К. как важнейший принцип. Оплата по труду остается основным источником удовлетворения потребностей членов общества. Этот принцип исчерпает себя экономически, когда будет достигнуто изобилие материальных благ, а труд превратится в первую жизненную потребность. Совершенствование социалистической системы распределения — оплаты по труду в сочетании с распределением через общественные фонды — таков путь к распределению по потребностям. С перерастанием социалистических производственных отношений в коммунистические связано использование товарно-денежных отношений, надобность в которых отпадёт лишь на высшей фазе К., когда будет ликвидирована социально-экономическая неоднородность труда и появится возможность измерять затраты труда не в стоимостной форме, а непосредственно — путём подсчёта рабочего времени. В период коммунистического строительства используются экономические стимулы, совершенствуются товарно-денежные отношения при всемерном усилении роли и значения моральных стимулов к труду.

Прогресс коммунистической формации в материальном производстве порождает потребность в постоянном всестороннем совершенствовании человека и определяет расцвет духовной жизни нового общества. В отличие от "собственно материального производства", которое и при К. "все же остается царством необходимости", духовная жизнь развитого коммунистического общества, расцветшая в условиях изобилия на базе высокопроизводительного труда, будет представлять, по определению К. Маркса, "истинное царство свободы", где развитие человеческих сил — самоцель (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 25, ч. 2, с. 387). Развитие способностей общества в целом при К. совпадает с развитием каждого отдельного члена общества, тогда как в антагонистических формациях оно совершалось в ущерб большинству трудящихся классов. Развитие индивидуальности при К. действительно свободно в утверждении гармоничных отношений между личностью и обществом, здесь свободное развитие каждого — условие свободного развития всех. Каждому предоставлена возможность пользоваться благами и ценностями культуры и создавать их в соответствии со своими наклонностями и способностями. Решение проблемы свободы духовного развития личности предполагает наряду с обеспечением материальных условий и достижение высокого уровня культуры, образованности и сознательности народа, утверждение коммунистического мировоззрения и нравственности в качестве содержания общественного сознания. В период строительства К. важнейшее значение приобретает идеологическая работа Коммунистической партии в массах, выдвигается и решается задача формирования научного коммунистического мировоззрения всего народа, воспитание нового, коммунистического отношения к труду. Этот процесс протекает в острой идеологической борьбе с чуждыми социализму идейными влияниями, с пережитками капитализма в сознании людей.

Главным и необходимым орудием построения К. выступает социалистическое государство, с помощью которого трудящиеся управляют производством, направляют его развитие в интересах всего общества, осуществляют контроль за мерой труда и мерой потребления, защищают свои социальные завоевания от враждебных классов извне и от "... тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных „хранителей традиций капитализма"..." (Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд., т. 33, с. 102). С построением социализма государство диктатуры пролетариата превращается в политическую организацию всего народа при руководящей роли рабочего класса во главе с его политическим авангардом — Коммунистической партией. Политическая основа общества, строящего К., — союз рабочего класса и крестьянства. В период строительства К. управление общественными делами, всей жизнью общества имеет политический характер и предполагает учет интересов, как всего народа, так и составляющих его дружественных классов и социальных групп. Главные направления развития государственности в период создания К. — развитие и совершенствование социалистической демократии, укрепление сознательной дисциплины и повышение чувства ответственности всех граждан, их активное участие в управлении государством, в руководстве хозяйственным и культурным строительством, улучшение работы государственного аппарата и усиление народного контроля за его деятельностью, укрепление законности и правопорядка. Всемерно развиваются демократические основы управления, усиливается роль общественных организаций трудящихся. Все процессы создания нового общества в материальной и духовной сферах могут протекать успешно, если усилия масс на решение задач строительства К. организует и направляет Коммунистическая партия, вооружённая передовой теорией. Социалистическое государство сохраняется до полной победы К.

С построением развитого коммунистического общества, когда все его члены будут вовлечены в управление общественными делами, когда соблюдение единых общепризнанных правил коммунистического общежития станет внутренней потребностью и привычкой каждого, когда забота об общественном достоянии, всеобщий труд по способностям, высокая трудовая дисциплина станут естественной нормой поведения, вмешательство государственной власти в общественные отношения станет излишним, и политическое управление людьми будет заменено распоряжением вещами и руководством процессами производства. Социалистическая государственность разовьётся в коммунистическое общественное самоуправление. Хозяйственная организаторская деятельность в масштабе всего общества, отдельных отраслей и предприятий, которую при социализме осуществляет государство, по необходимости сохранится и при К. Усиление экономической роли государства, совершенствование методов хозяйственного руководства и планирования, системы управления экономикой представляет существенный элемент в создании экономической организации К. Оно подготавливает механизм управления производством для нового общества, где органы планирования и учёта, руководства хозяйством и развитием культуры станут органами общественного самоуправления. Развитие демократического централизма в управлении производством и во всех областях общественной жизни на базе материальных условий К. сделает, в конце концов, излишним особый аппарат политической власти. Но отмирание государства зависит и от внешних условий существования коммунистического общества. Пока в части мира будет существовать капитализм, остается надобность в особом, государственном органе для защиты завоеваний К. Марксистско-ленинской наукой доказано, что победе К. во всемирном масштабе может предшествовать постепенное установление основ этого строя в одной или ряде социалистических стран. Необходимые внешнеполитические условия для перехода к К.: развитие и укрепление мировой системы социализма, классовая солидарность с народами, борющимися против империализма за своё социальное и национальное освобождение, обеспечение международного мира, защита социалистических завоеваний от посягательств мирового империализма.

При К. на основе полной общности экономических, политических и духовных интересов, братской дружбы и сотрудничества коммунистические нации все более будут сближаться между собой, пока, наконец, не произойдет их добровольное слияние в высшую, объединяющую все народы коммунистическую общность людей, всего человечества. Экономические основы для такого сближения вызревают постепенно в недрах мировой системы социализма: выравнивается общий уровень экономического и культурного развития стран, усиливается социалистическая экономическая интеграция, совершенствуется система международного социалистического труда, развивается тенденция к созданию в будущем мирового коммунистического хозяйства, регулируемого по единому плану.

В коммунистической формации заложена возможность безграничного прогресса материального производства, духовной культуры, улучшения жизни людей, совершенствования личности. Историческое развитие человеческого общества уже не будет идти путём смены одной формации другой, более высокой формацией. Коммунизм — высшая и последняя общественно-экономическая формация, в рамках которой развернётся подлинная история человечества.

Лит.: Маркс К., Энгельс Ф., Ленин В. И., О научном коммунизме, М., 1963; Маркс К. и Энгельс Ф., Немецкая идеология, Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3; их же, Манифест Коммунистической партии, там же, т. 4; Маркс К., Капитал, т. 1—3, там же, т. 23—25; его же, Критика Готской программы, там же, т. 19; Энгельс Ф., Принципы коммунизма, там же, т. 4; его же, Анти-Дюринг, там же, т. 20; его же, Происхождение семьи, частной собственности и государства, там же, т. 21; Маркс К., Экономическо-философские рукописи 1844 года, там же, т. 41; Ленин В. И., Государство и революция, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 33; его же, Очередные задачи Советской власти, там же, т. 36; его же, О "левом" ребячестве и о мелкобуржуазности, там же: его же. Великий почин, там же, т. 39; его же, Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата, там же, т. 39: его же, Задачи союзов молодежи, там же, т. 41; его же, О кооперации, там же, т. 45; его же, О нашей революции, там же; его же, Как нам реорганизовать Рабкрин, там же; его же, Лучше меньше, да лучше, там же (см. также Справочный том, ч. 1, с. 248—49); Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм, М., 1964; Программа КПСС, М., 1971, Материалы XXIII съезда КПСС, М., 1966; Материалы XXIV съезда КПСС, М., 1971; Задачи борьбы против империализма на современном этапе и единство действий коммунистических и рабочих партий всех антиимпериалистических сил, М., 1969; Брежнев Л. И., Ленинским курсом. Речи и статьи, т. 1—3, М., 1970—72; его же, О пятидесятилетии Союза Советских Социалистических Республик, М., 1972; Суслов М. А., Избранное. Речи и статьи, М., 1972; Волгин В. П., Очерки по истории социализма, 4 изд., М. — Л., 1935; Коммунизм и культура. Закономерности формирования и развития новой культуры, М., 1966; Экономические закономерности перерастания социализма в коммунизм, М., 1967; Курылев А. К., Коммунизм и равенство, М., 1971; Проблемы развития социализма. Международные дискуссии марксистов, Прага, 1971; Леонтьев Л. А., Экономические проблемы развитого социализма, М., 1972; Многостороннее экономическое сотрудничество социалистических государств. (Сб. документов), 2 изд., М., 1972; Федосеев П. Н., Марксизм в XX веке. Маркс, Энгельс, Ленин и современность, М., 1972.

Е. Г. Панфилов.
Яндекс.Словари › БСЭ, 1969-1978

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844
 

http://psylib.org.ua/books/marxk01/txt07.htm
[ КОММУНИЗМ ]

[I] К стр. XXXIX. – Однако противоположность между отсутствием собственности и собственностью является еще безразличной противоположностью; она еще не берется в ее деятельном соотношении, в ее внутреннем взаимоотношении и еще не мыслится как противоречие [52], пока ее не понимают как противоположность между трудом и капиталом. Эта противоположность может выражаться в первой форме и без наличия развитого движения частной собственности (в Древнем Риме, в Турции и т.д.). В таком виде эта противоположность еще не выступает как обусловленная самой частной собственностью. Но труд, субъективная сущность частной собственности, как нечто исключающее собственность, и капитал, объективированный труд, как нечто исключающее труд, – такова частная собственность как развитая до степени противоречия форма указанной противоположности, а потому как энергичная, побуждающая к разрешению этого противоречия.

К той же странице. – Снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение. Вначале частная собственность рассматривается только со своей объективной стороны, – но труд все же мыслится как ее сущность. Ее формой существования является поэтому капитал, подлежащий уничтожению "как таковой" (Прудон). Или же особый характер труда – труд нивелированный, раздробленный и поэтому несвободный – мыслится как источник пагубности частной собственности и ее отчужденного от человека существования; Фурье, который, подобно физиократам, опять-таки считает земледельческий труд по меньшей мере наилучшим видом труда [53], тогда как по Сен-Симону, наоборот, суть дела заключается в промышленном труде как таковом, и он в соответствии с этим домогается безраздельного господства промышленников и улучшения положения рабочих [54]. И, наконец, коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность [55]. Беря отношение частной собственности в его всеобщности, коммунизм

1) в его первой форме является лишь обобщением и завершением этого отношения [56]. Как таковой он имеет двоякий вид: во-первых, господство вещественной собственности над ним так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет насильственно абстрагироваться от таланта и т.д. Непосредственное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность, выражается в совершенно животной форме, когда оно противопоставляет браку (являющемуся, действительно, некоторой формой исключительной частной собственности) общность жен, где, следовательно, женщина становится общественной и всеобщей собственностью. Можно сказать, что эта идея общности жен выдает тайну этого еще совершенно грубого и неосмысленного коммунизма. Подобно тому как женщина переходит тут от брака ко всеобщей проституции,* так и весь мир богатства, т.е. предметной сущности человека, переходит от исключительного брака с частным собственником к универсальной проституции со всем обществом. Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием. Всеобщая и конституирующаяся как власть зависть представляет собой ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным способом удовлетворяет. Всякая частная собственность как таковая ощущает – по крайней мере по отношению к более богатой частной собственности – зависть и жажду нивелирования, так что эти последние составляют даже сущность конкуренции. Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него – определенная ограниченная мера. Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной [IV] простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее [57].

* Проституция является лишь некоторым особым выражением всеобщего проституирования рабочего, а так как это проституирование представляет собой такое отношение, в которое попадает не только проституируемый, но и проституирующий, причем гнусность последнего еще гораздо больше, то и капиталист и т.д. подпадает под эту категорию.

Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом. Обе стороны взаимоотношения подняты на ступень представляемой всеобщности: труд – как предназначение каждого, а капитал – как признанная всеобщность и сила всего общества.

В отношении к женщине, как к добыче и служанке общественного сладострастия, выражена та бесконечная деградация, в которой человек оказывается по отношению к самому себе, ибо тайна этого отношения находит свое недвусмысленное, решительное, открытое, явное выражение в отношении мужчины к женщине и в том, как мыслится непосредственное, естественное родовое отношение. Непосредственным, естественным, необходимым отношением человека к человеку является отношение мужчины к женщине. В этом естественном родовом отношении отношение человека к природе непосредственно заключено его отношение к человеку, а его отношение к человеку есть непосредственным образом его отношение к природе, его собственное природное предназначение. Таким образом, в этом отношении проявляется в чувственном, виде, в виде наглядного факта то, насколько стала для человека природой человеческая сущность, или насколько природа стала человеческой сущностью человека. На основании этого отношения можно, следовательно, судить о ступени общей культуры человека. Из характера этого отношения видно, в какой мере человек стал для себя родовым существом, стал для себя человеком и мыслит себя таковым. Отношение мужчины к женщине есть естественнейшее отношение человека к человеку. Поэтому в нем обнаруживается, в какой мере естественное поведение человека стало человеческим, или в какой мере человеческая сущность стала для него естественной сущностью, в какой мере его человеческая природа стала для него природой. Из характера этого отношения явствует также, в какой мере потребность человека стала человеческой потребностью, т.е. в какой мере другой человек в качестве человека стал для него потребностью, в какой мере сам он, в своем индивидуальнейшем бытии, является вместе с тем общественным существом.

Таким образом, первое положительное упразднение частной собственности, грубый коммунизм, есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности.

2) Коммунизм a) еще политического характера, демократический или деспотический; b) с упразднением государства, но в то же время еще незавершенный и все еще находящийся под влиянием частной собственности, т.е. отчуждения человека. И в той и в другой форме коммунизм уже мыслит себя как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения; но так как он еще не уяснил себе положительной сущности частной собственности и не постиг еще человеческой природы потребности, то он тоже еще находится в плеву у частной собственности и заражен ею. Правда, он постиг понятие частной собственности, но не уяснил еще себе ее сущность.

3) Коммунизм как положительное упразднение частной собственности – этого самоотчуждения человека – и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т.е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он – решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение [58].

[V] Поэтому все движение истории есть, с одной стороны, действительный акт порождения этого коммунизма – роды его эмпирического бытия, – ас другой стороны, оно является для мыслящего сознания постигаемым и познаваемым движением его становления. Вышеуказанный же, еще незавершенный коммунизм ищет для себя исторического доказательства в отдельных противостоящих частной собственности исторических образованиях, ищет доказательства в существующем, вырывая отдельные моменты движения (особенно любят гарцевать на этом коньке Кабе, Вильгардель и др.) и фиксируя их в доказательство своей исторической чистокровности; но этим он только доказывает, что несравненно большая часть исторического движения противоречит его утверждениям и что если он когда-либо существовал, то именно это его прошлое бытие опровергает его претензию на сущность.

Нетрудно усмотреть необходимость того, что все революционное движение находит себе как эмпирическую, так и теоретическую основу в движении частной собственности, в экономике.

Эта материальная, непосредственно чувственная частная собственность является материальным, чувственным выражением отчужденной человеческой жизни. Ее движение – производство и потребление – есть чувственное проявление движения всего предшествующего производства, т. е. оно представляет собой осуществление или действительность человека. Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т.д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону. Поэтому положительное упразднение частной собственности, как утверждение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, т.е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т.д. к своему человеческому, т.е. общественному бытию. Религиозное отчуждение как таковое происходит лишь в сфере сознания, в сфере внутреннего мира человека, но экономическое отчуждение есть отчуждение действительной жизни, – его упразднение охватывает поэтому обе стороны. Понятно, что если у различных народов это движение начинается либо в одной, либо в другой из этих областей, то это зависит от того, протекает ли подлинная признанная жизнь данного народа преимущественно в сфере сознания или же в сфере внешнего мира, является ли она больше идеальной или же реальной жизни. Коммунизм сразу же начинает с атеизма (Оуэн) [59], атеизм же на первых порах далеко еще не есть коммунизм; ведь и тот атеизм, с которого начинает коммунизм, есть еще преимущественно абстракция. Поэтому филантропия атеизма первоначально есть лишь философская, абстрактная филантропия, тогда как филантропия коммунизма сразу же является реальной и нацелена непосредственно на действие.

Мы видели, как при предположении положительного упразднения частной собственности человек производит человека – самого себя и другого человека; как предмет, являющийся непосредственным продуктом деятельности его индивидуальности, вместе с тем оказывается его собственным бытием для другого человека, бытием этого другого человека и бытием последнего для первого. Но точно таким же образом и материал труда и человек как субъект являются и результатом и исходным пунктом движения (в том, что они должны служить этим исходным пунктом, в этом и заключается историческая необходимость частной собственности). Таким образом, общественный характер присущ всему движению; как само общество производит человека как человека, так и он производит общество. Деятельность и пользование ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования, носят общественный характер: общественная деятельность и общественное пользование. Человеческая сущность природы существует только для общественного человека; ибо только в обществе природа является для человека звеном, связывающим человека с человеком, бытием его для другого и бытием другого для него, жизненным элементом человеческой действительности; только в обществе природа выступает как основа его собственного человеческого бытия. Только в обществе его природное бытие является для него его человеческим бытием и природа становится для него человеком. Таким образом, общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы.

[VI] Общественная деятельность и общественное пользование существуют отнюдь не только в форме непосредственно коллективной деятельности и непосредственно коллективного пользования, хотя коллективная деятельность и коллективное пользование, т.е. такая деятельность и такое пользование, которые проявляются и утверждают себя непосредственно в действительном общении с другими людьми, окажутся налицо всюду, где вышеуказанное непосредственное выражение общественности обосновано в самом содержании этой деятельности или этого пользования и соответствует его природе.

Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, – деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, – даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности – даже и сам язык, на котором работает мыслитель, – но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо.

Мое всеобщее сознание есть лишь теоретическая форма того, живой формой чего является реальная коллективность, общественная сущность, но в наши дни всеобщее сознание представляет собой абстракцию от действительной жизни и в качестве такой абстракции враждебно противостоит ей. Поэтому и деятельность моего всеобщего сознания как таковая является моим теоретическим бытием как общественного существа.

Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять "общество", как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни – даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, – является проявлением и утверждением общественной жизни. Индивидуальная и родовая жизнь человека не являются чем-то различным, хотя по необходимости способ существования индивидуальной жизни бывает либо более особенным, либо более всеобщим проявлением родовой жизни, а родовая жизнь бывает либо более особенной, либо всеобщей индивидуальной жизнью.

Как родовое сознание, человек утверждает свою реальную общественную жизнь и только повторяет в мышлении свое реальное бытие, как и наоборот, родовое бытие утверждает себя в родовом сознании и в своей всеобщности существует для себя как мыслящее существо.

Поэтому, если человек есть некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо, то он в такой же мере есть также и тотальность, идеальная тотальность, субъективное для-себя-бытие мыслимого и ощущаемого общества, подобно тому как и в действительности он существует, с одной стороны, как созерцание общественного бытия и действительное пользование им, а с другой стороны – как тотальность человеческого проявления жизни.

Таким образом, хотя мышление и бытие и отличны друг от друга, но в то же время они находятся в единстве друг с другом.

Смерть кажется жестокой победой рода над определенным индивидом и как будто противоречит их единству; но определенный индивид есть лишь некое определенное родовое существо и как таковое смертен.

4) Подобно тому как частная собственность является лишь чувственным выражением того, что человек становится в одно и то же время предметным для себя и вместе с тем чужим для самого себя и бесчеловечным предметом, что его проявление жизни оказывается его отчуждением от жизни, его приобщение к действительности – выключением его из действительности, чужой для него действительностью, – точно так же и положительное упразднение частной собственности, т.е. чувственное присвоение человеком и для человека человеческой сущности и человеческой жизни, предметного человека и человеческих произведений, надо понимать не только в смысле непосредственного, одностороннего пользования вещью, не только в смысле владения, обладания. Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, следовательно, как целостный человек. Каждое из его человеческих отношений к миру – зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, желание, деятельность, любовь, словом, все органы его индивидуальности, равно как и те органы, которые непосредственно по своей форме есть общественные органы, [VII] являются в своем предметном отношении, или в своем отношении к предмету, присвоением последнего. Присвоение человеческой действительности,* ее отношение к предмету, это – осуществление на деле человеческой действительности, человеческая действенность и человеческое страдание, потому что страдание, понимаемое в человеческом смысле, есть самопотребление человека.

* Поэтому человеческая действительность столь же многообразна, как многообразны определения человеческой сущности и человеческая деятельность.

Частная собственность сделала нас столь глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т.е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т.д., – одним словом, когда мы его потребляем, – хотя сама же частная собственность все эти виды непосредственного осуществления владения в свою очередь рассматривает лишь как средство к жизни, а та жизнь, для которой они служат средством, есть жизнь частной собственности – труд и капитализирование.

Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств – чувство обладания. Вот до какой абсолютной бедности должно было быть доведено человеческое существо, чтобы оно могло породить из себя свое внутреннее богатство. (О категории обладания см. статью Гесса в сборнике "Двадцать один лист" [60].)

Поэтому уничтожение частной собственности означает полную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств; но оно является этой эмансипацией именно потому, что чувства и свойства эти стали человеческими как в субъективном, так и в объективном смысле. Глаз стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками. Они имеют отношение к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку,* и наоборот. Вследствие этого потребность и пользование вещью утратили свою эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза стала человеческой пользой.

* Я могу на практике относиться к вещи по-человечески только тогда, когда вещь по-человечески относится к человеку.

Точно так же чувства и наслаждения других людей стали моим собственным достоянием. Поэтому, кроме этих непосредственных органов, образуются общественные органы, в форме общества. Так, например, деятельность в непосредственном общении с другими и т.д. стала органом проявления моей жизни и одним из способов усвоения человеческой жизни.

Ясно, что человеческий глаз воспринимает и наслаждается иначе, чем грубый нечеловеческий глаз, человеческое ухо – иначе, чем грубое, неразвитое ухо, и т.д.

Мы видели, что человек не теряет самого себя в своем предмете лишь в том случае, если этот предмет становится для него человеческим предметом, или опредмеченным человеком. Это возможно лишь тогда, когда этот предмет становится для него общественным предметом, сам он становится для себя общественным существом, а общество становится для него сущностью в данном предмете.

Поэтому, с одной стороны, по мере того как предметная действительность повсюду в обществе становится для человека действительностью человеческих сущностных сил, человеческой действительностью и, следовательно, действительностью его собственных сущностных сил, все предметы становятся для кого опредмечиванием самого себя, утверждением и осуществлением его индивидуальности, его предметами, а это значит, что предметом становится он сам. То, как они становятся для него его предметами, зависит от природы предмета и от природы соответствующей ей сущностной силы; ибо именно определенность этого отношения создает особый, действительный способ утверждения. Глазом предмет воспринимается иначе, чем ухом, и предмет глаза – иной, чем предмет уха. Своеобразие каждой сущностной силы – это как раз ее своеобразная сущность, следовательно и своеобразный способ ее опредмечивания, ее предметно-действительного, живого бытия. Поэтому не только в мышлении, [VIII] но и всеми чувствами человек утверждает себя в предметном мире.

С другой стороны, со стороны субъективной: только музыка пробуждает музыкальное чувство человека; для немузыкального уха самая прекрасная музыка не имеет никакого смысла, она для него не является предметом, потому что мой предмет может быть только утверждением одной из моих сущностных сил, следовательно, он может существовать для меня только так, как существует для себя моя сущностная сила в качестве субъективной способности, потому что смысл какого-нибудь предмета для меня (он имеет смысл лишь для соответствующего ему чувства) простирается ровно настолько, насколько простирается мое чувство. Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека. Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, – короче говоря, такие чувства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.), – одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, – возникают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе. Образование пяти внешних чувств – это работа всей предшествующей всемирной истории. Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности, обладает лишь ограниченным смыслом. Для изголодавшегося человека не существует человеческой формы пищи, а существует только ее абстрактное бытие как пищи: она могла бы с таким же успехом иметь самую грубую форму, и невозможно сказать, чем отличается это поглощение пищи от поглощения ее животным. Удрученный заботами, нуждающийся человек нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному зрелищу; торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства. Таким образом, необходимо опредмечивание человеческой сущности – как в теоретическом, так и в практическом отношении, – чтобы, с одной стороны, очеловечить чувства человека, а с другой стороны, создать человеческое чувство, соответствующее всему богатству человеческой и природной сущности.

Подобно тому как благодаря движению частной собственности, ее богатства и нищеты – материального и духовного богатства и материальной и духовной нищеты – возникающее общество находит перед собой весь материал для этого образовательного процесса, так возникшее общество производит, как свою постоянную действительность, человека со всем этим богатством его существа, производит богатого и всестороннего, глубокого во всех его чувствах и восприятиях человека.

Мы видим, что только в общественном состоянии субъективизм и объективизм, спиритуализм и материализм, деятельность и страдание утрачивают свое противопоставление друг другу, а тем самым и свое бытие в качестве таких противоположностей; мы видим, что разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путем, только посредством практической энергии людей, и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительную жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу.

Мы видим, что история промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией [61], которую до сих пор рассматривали не в ее связи с сущностью человека, а всегда лишь под углом зрения какого-нибудь внешнего отношения полезности, потому что, – двигаясь в рамках отчуждения, – люди усматривали действительность человеческих сущностных сил и человеческую родовую деятельность только во всеобщем бытии человека, в религии, или же в истории в ее абстрактно-всеобщих формах политики, искусства, литературы и т.д. [IX] В обыкновенной, материальной промышленности (которую в такой же мере можно рассматривать как часть вышеуказанного всеобщего движения, в какой само это движение можно рассматривать как особую часть промышленности, так как вся человеческая деятельность была до сих пор трудом, т.е. промышленностью, отчужденной от самой себя деятельностью) мы имеем перед собой под видом чувственных, чужих, полезных предметов, под видом отчуждения, опредмеченные сущностные силы человека. Такая психология, для которой эта книга, т.е. как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Что вообще думать о такой науке, которая высокомерно абстрагируется от этой огромной части человеческого труда и не чувствует своей собственной неполноты, когда все это богатство человеческой деятельности ей не говорит ничего другого, кроме того, что можно выразить одним термином "потребности), "обыденная потребность"?

Естественные науки развернули колоссальную деятельность и накопили непрерывно растущий материал. Но философия осталась для них столь же чуждой, как и они оставались чужды философии. Кратковременное объединение их с философией было лишь фантастической иллюзией. Налицо была воля к объединению, способность же отсутствовала. Даже историография принимает во внимание естествознание лишь между прочим, как фактор просвещения, полезности отдельных великих открытий. Но зато тем более практически естествознание посредством промышленности ворвалось в человеческую жизнь, преобразовало ее и подготовило человеческую эмансипацию, хотя непосредственно оно вынуждено было довершить обесчеловечение человеческих отношений. Промышленность является действительным историческим отношением природы, а следовательно, и естествознания к человеку. Поэтому если ее рассматривать как экзотерическое раскрытие человеческих сущностных сил, то понятна станет и человеческая сущность природы, или природная сущность человека; в результате этого естествознание утратит свое абстрактно материальное или, вернее, идеалистическое направление и станет основой человеческой науки, подобно тому как оно уже теперь – хотя и в отчужденной форме – стало основой действительно человеческой жизни, а принимать одну основу для жизни, другую для науки – это значит с самого начала допускать ложь. Становящаяся в человеческой истории – этом акте возникновения человеческого общества – природа является действительной природой человека; поэтому природа, какой она становится – хотя и в отчужденной форме – благодаря промышленности, есть истинная антропологическая природа.

Чувственность (см. Фейербаха) должна быть основой всей науки. Наука является действительной наукой лишь в том случае, если она исходит из чувственности в ее двояком виде: из чувственного сознания и из чувственной потребности; следовательно, лишь в том случае, если наука исходит из природы. Вся история является подготовкой к тому, чтобы "человек" стал предметом чувственного сознания и чтобы потребность "человека как человека" стала [естественной, чувственной] потребностью. Сама история является действительной частью истории природы, становления природы человеком. Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука.

[X] Человек есть непосредственный предмет естествознания; ибо непосредственной чувственной природой для человека непосредственно является человеческая чувственность (это – тождественное выражение), непосредственно как другой чувственно воспринимаемый им человек; ибо его собственная чувственность существует для него самого, как человеческая чувственность, только через другого человека. А природа есть непосредственный предмет науки о человеке. Первый предмет человека – человек– есть природа, чувственность; а особые человеческие чувственные сущностью силы, находящие свое предметное осуществление только в предметах природы, могут обрести свое самопознание только в науке о природе вообще. Даже элемент самого мышления, элемент, в котором выражается жизнь мысли – язык, – имеет чувственную природу. Общественная действительность природы и человеческое естествознание, или естественная наука о человеке, это – тождественные выражения.

Мы видим, как на место экономического богатства и экономической нищеты становятся богатый человек и богатая человеческая потребность. Богатый человек – это в то же время человек, нуждающийся во всей полноте человеческих проявлений жизни, человек, в котором его собственное осуществление выступает как внутренняя необходимость, как нужда. Не только богатство человека, но и бедность его получает при социализме в равной мере человеческое и потому общественное значение. Она есть пассивная связь, заставляющая человека ощущать потребность в том величайшем богатстве, каким является другой человек. Господство предметной сущности во мне, чувственная вспышка моей сущностной деятельности есть страсть, которая, таким образом, становится здесь деятельностью моего существа.

5) Какое-нибудь существо является в своих глазах самостоятельным лишь тогда, когда оно стоит на своих собственных ногах, а на своих собственных ногах оно стоит лишь тогда, когда оно стоит лишь тогда, когда оно обязано своим существованием самому себе. Человек, живущий милостью другого, считает себя зависимым существом. Но я живу целиком милостью другого, если я обязан ему не только поддержанием моей жизни, но сверх того еще и тем, что он мою жизнь создал, что он – источник моей жизни; а моя жизнь непременно имеет такую причину вне себя, если она не есть мое собственное творение. Вот почему творение является таким представлением, которое весьма трудно вытеснить из народного сознания. Народному сознанию непонятно чрез-ссбя-бытие природы и человека, потому что это чрез-себя-бытие противоречит всем осязательным фактам практической жизни.

Представление о сотворении земли получило сокрушительный удар со стороны геогнозии [62], т.е. науки, изображающей образование земли, становление ее как некий процесс, как самопорождение. Generatio aequivoca [63] является единственным практическим опровержением теории сотворения.

Легко, конечно, сказать отдельному индивиду то, что говорил уже Аристотель: Ты рожден твоим отцом и твоей матерью; значит, в случае с тобой соединение двух человеческих существ, т. е. родовой акт людей произвел человека. Ты видишь, стало быть, что человек и физически обязан своим бытием человеку. Значит, ты должен иметь в виду не только одну сторону – бесконечный прогресс, в силу которого ты продолжаешь спрашивать: кто породил моего отца? кто породил его деда? и т.д. Ты должен иметь в виду также и то круговое движение, которое чувственно-наглядным образом дано в этом бесконечном прогрессе, – круговое движение, в силу которого человек в деторождении повторяет себя самого и, следовательно, субъектом всегда остается человек. Однако ты ответишь: я признаю это круговое движение, так признай же и ты вышеуказанный бесконечный прогресс, который гонит меня все дальше и дальше, пока я не спрошу, кто же породил первого человека и природу вообще. На это я могу тебе ответить только следующее: самый твой вопрос есть продукт абстракции. Спроси себя, как ты пришел к этому вопросу; спроси себя, не продиктован ли твой вопрос такой точкой зрения, на которую я не могу дать ответа, потому что она в корне неправильна. Спроси себя, существует ли для разумного мышления вышеуказанный бесконечный прогресс как таковой. Задаваясь вопросом о сотворении природы и человека, ты тем самым абстрагируешься от человека и природы. Ты полагаешь их несуществующими и тем не менее хочешь, чтобы я доказал тебе их существование. Я говорю тебе: откажись от своей абстракции, и ты откажешься от своего вопроса; если же ты хочешь придерживаться своей абстракции, то будь последователен, и когда ты мыслишь человека и природу несуществующими, [XI] то мысли несуществующим и самого себя, так как ты тоже – и природа и человек. Не мысли, не спрашивай меня, ибо, как только ты начинаешь мыслить и спрашивать, твое абстрагирование от бытия природы и человека теряет всякий смысл. Или, быть может, ты такой эгоист, что полагаешь все несуществующим, а сам хочешь существовать?

Ты можешь мне возразить: я вовсе не предполагаю природу несуществующей; я спрашиваю тебя об акте ее возникновения, как спрашивают анатома об образовании у зародыша костей и т.д.

Но так как для социалистического человека вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом, становление природы для человека, то у него есть наглядное, неопровержимое доказательство своего порождения самим собою, процесса своего возникновения. Так как для социалистического человека существенная реальность человека и природы приобрела практический, чувственный, наглядный характер, причем человек наглядно стал для человека бытием природы, а природа наглядно стала для него бытием человека, то стал практически невозможным вопрос о каком-то чуждом существе, о существе, стоящем над природой и человеком, – вопрос, заключающий в себе признание несущественности природы и человека. Атеизм, как отрицание этой несущественности, не имеет больше никакого смысла, потому что атеизм является отрицанием бога и утверждает бытие человека именно посредством этого отрицания; но социализм, как социализм, уже не нуждается в таком опосредствовании: он начинается с теоретически и практически чувственного сознания человека и природы как сущности. Социализм есть положительное, уже не опосредствуемое отрицанием религии самосознание человека, подобно тому как действительная жизнь есть положительная действительность человека, уже не опосредствуемая отрицанием частной собственности, коммунизмом. Коммунизм есть позиция как отрицание отрицания, поэтому он является действительным, для ближайшего этапа исторического развития необходимым моментом эмансипации и обратного отвоевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества. [XI]

Излом коммунизма
 

http://worldcrisis.ru/crisis/1258844
Излом коммунизма (часть 1)

(Размышления над книгой А.А. Зиновьева "Гибель русского коммунизма": вопросы, сомнения, альтернативные интерпретации)

Именно несогласие делает жизнь стящей штукой.
Ф.Фехер

Надо посмотреть на советское общество в таком разрезе и в такой системе понятий, в каких не заинтересованы смотреть на них ни апологеты коммунизма, ни его противники.
А.А.Зиновьев

I
Читатель перевернул последнюю страницу книги Александра Александровича Зиновьева – книги жесткой и горькой, часто злой, книги без иллюзий, говорящей читателю: мы вступаем в эпоху, на знаменах которой можно было бы написать "ни свободы, ни равенства, ни братства". Эта эпоха в нашей стране, считает Зиновьев, наступила в результате макропредательства и несет на себе его отпечаток. Предателями (и в то же время преданными) оказались все: руководители и народ, интеллигенция и работяги. По настрою, тональности книга Зиновьева чем-то напомнила мне "Окаянные дни" Ивана Алексеевича Бунина. "Но не менее страшно было на всем прочем пространстве России, где вдруг оборвалась громадная, веками налаженная жизнь и воцарилось какое-то недоуменное существование, беспричинная праздность и противоестественная свобода от всего, чем живо человеческое общество". Это – Бунин о России 1918 г. Но эти же слова могут быть сказаны (и по сути сказаны Зиновьевым) о России 1992 г.

Для Бунина революция и Гражданская война – результат предательства и тупости русского народа, господство улицы, приход "новых проклятых монголов". И далеко не один Бунин так считал: "Богоносец-то поднасрал", – смачно припечатал русский народ Борис Викторович Савинков.

Те же слова о советском народе, его поведении и "выборе" на рубеже 80-90-х годов может сказать – и по сути сказал – Зиновьев. Ему уже много раз пеняли, что он не любит свой народ. Это ошибка. Во-первых, Зиновьев сам часть народа – в народном, русском характере этого человека и его творчестве сомнений нет, как и в его советском характере. Во-вторых, что значит – любит? Я вспоминаю телеинтервью писателя Виктора Петровича Астафьева, в котором он так много нелестного сказал о русских людях, что собеседник спросил его: "Вы не любите свой народ?" После паузы Астафьев ответил: "Я – знаю свой народ". Думаю, то же может сказать и Зиновьев. Именно это дает ему моральное право писать о происшедшем в нашей стране так, как он и пишет. Но не только это.

У Зиновьева есть и другое право – право победителя. Не в том смысле, что победителей не судят (еще как судят), а в том, что если и есть в советской истории "поколение победителей", то это те, кто, как и Зиновьев, победил в Великой Отечественной. Поколение (условно) Зиновьева свою страну отстояло. Поколение (условно) Горбачёва страну, ту самую, которую в 1941-1945 гг. отстояли, профукало – по-провинциальному, бездарно и самонадеянно; "словесный понос" перешел в "исторический", который и стал последним – фарсовым – аккордом крушения реального коммунизма и СССР, слитых в унитаз Истории.

Другой вопрос, – почему и как это произошло. Вот здесь-то я с очень и очень многим в аргументации Зиновьева не согласен, не могу принять. Но об этом позже. Сейчас о правде Зиновьева, которая имеет место быть даже в тех случаях, когда он не прав, как мне представляется, в своих интерпретациях постсоветской и советской реальности. Именно эта правда дает Зиновьеву право писать то, что он написал в публикуемой в журнале книге (и во всех других), так, как он написал, в такой форме; именно она дает ему право на ярость и бескомпромиссность, с которыми он относится к постсоветской власти, и которые он почти автоматически переносит на те события, которые привели к ее возникновению, переносит, словно забывая им же сказанные слова: "История не оставляет следов, только последствия, которые не имеют никакого отношения к породившим их причинам".

Правда Зиновьева – это правда фронтовика-победителя, который честно отвоевал, "отработал войну", защищая ту самую страну, которую – таков результат – уничтожили перестройка и постперестройка. Я хорошо знаю немало людей этого типа (к нему относился, например, мой отец, окончивший войну майором Дальней авиации, и многие его друзья-однополчане, называвшие Сталина не иначе как "Ёськой" и демонстративно не горевавшие во время его похорон). Именно эти люди сломали хребет гитлеровской машине, став антисталинистами (но не антисоветчиками), и не только "смело входили в чужие столицы", но и без страха возвращались в свою.

Их было немало, победителей, прошедших Европу, а потому социально уверенных в себе, своей правде. Привыкших к самостоятельному принятию решений, к инициативе, готовых – подготовленных опытом советской городской жизни, кроме которой они не знали никакой другой – к аресту, и, в отличие от жертв репрессий 30-х, если и не понимавших, то, по крайней мере, чувствовавших за что могут взять и уже потому не являвшихся жертвами. Их было немало настолько, что "Сталину и его команде" пришлось начать сажать этих людей, изымать из "социального (круго)оборота". В отличие от "посадок" 30-х годов, имевших наступательный характер, это была оборона. Режим защищался. Активно, но – защищался. От тех, кто спас Родину (и этот режим) в жестокой войне и в этой же войне выковал себя как антисталинистов. Режим защищался от таких, как Зиновьев, от тех, кто своим антисталинизмом и самостоянием сделали возможными десталинизацию, так называемую "оттепель" (хотя, конечно же, настоящей "оттепелью" был "застой", ибо единственное тепло, которое мог выделять коммунизм как система, – это тепло гниения) и "шестидесятничество". Сделали возможным – и были забыты, нередко сознательно, но чаще бессознательно, так как не успели, да и не могли по суровости окружающей жизни и по серьезности своей жизненной сути попасть в рекламу и саморекламу "шестидесятничества". Но именно они между 1945 и 1955 г. заложили фундамент десталинизации, став гарантией ее необратимости. Именно они были первым советским, т.е. выросшим на основе советских, а не дореволюционных или революционных форм жизни и отрицания коммунистического порядка, сопротивлением – сопротивлением не крикливым, не апеллирующим к Западу (победителям это ни к чему), а неторопливым, уверенным в своей социальной правоте по отношению к режиму и внутри него одновременно, а потому действительно опасным, страшным для режима – не только сталинского, но и для последующих. Замалчивание "бесшумного сопротивления" 1945-1955 гг., в котором невозможно было прогреметь героем и попасть на страницы западных газет и журналов – все происходило обыденно и тихо – и последующее выдвижение на первый план "шестидесятничества" и диссидентства как главных форм "борьбы против системы" – явление не случайное, но это отдельный разговор.

Зиновьев – оттуда, из того, что условно можно назвать "первым советским Сопротивлением" режиму. Главными историческими опорами этого Сопротивления были Победа и Война – главное дело жизни этого поколения.

Война? Она запомнилась по дням.
Все прочее? Оно по пятилеткам.

(Б.Слуцкий)

Далее. Правда Зиновьева – это правда миллионов советских и постсоветских людей, которых "герои" нашего – перестроечного и особенно постперестроечного – времени выпотрошили, отобрав деньги, как Лиса Алиса и Кот Базилио у доверчивого деревянного Буратино (с той лишь разницей, что у Буратино отняли золотые, а у "дорогих россиян" – "деревянные"), заманив его на Поле Чудес в Стране Дураков. В нашем последнем случае – на Поле Чудес очередного обещанного Светлого Будущего, только уже не коммунистического, а капиталистического, либерального и демократического. (Ах, как символично появление передачи с таким названием на постсоветском ТВ!) Неудивительно, что эти выпотрошенные в 1992 и 1996 гг. неудачники по постсоветской жизни голосовали за КПРФ, за коммунистов-неудачников (удачники-коммунисты уже заняли место в демократических шеренгах, хотя, разумеется, в этих шеренгах были и идеалисты, и просто честные люди – об этом тоже не надо забывать). В этом смысле правда Зиновьева – это правда тех, над кем, как сказал бы Баррингтон Мур, вот-вот сомкнутся, или уже сомкнулись волны прогресса, ведь прогресс, как верно заметил Борис Стругацкий, – это всегда за счет кого-то, так сказать, игра с нулевой суммой.

Правда Зиновьева – это правда несытых, или как сказал бы Зыгмунт Бауман, локализованных, тех, кого все больше локализуют во все более глобализирующемся мире. Поэтому любой, кто критикует Зиновьева с моральных и эмоциональных позиций, должен об этом помнить. Разумеется, на это можно возразить, припомнив факт "реакционности и отсталости масс", их "ложное сознание" и т.д. и т.п., и отчасти это так. Но только отчасти; к тому же, подобный посыл в целом напоминает большевистский подход к рабочему классу и особенно к крестьянству как к несознающим своей выгоды – в будущем, ради которого надо потерпеть и пострадать, кстати, в том самом коммунистическом рае, на который пришелся "полет юности" Зиновьева, который он критиковал до начала 80-х годов и которому теперь слагает нечто похожее на посмертные оды – не всегда несправедливые, хотя далеко не всегда объективные.

Другое дело, является ли, оборачивается ли социальная правда, о которой идет речь, правдой научной, профессиональной? Вот здесь у меня много вопросов и сомнений. В данной работе я сознательно сделал упор на несогласия и расхождения, оставив в стороне то, в чем я согласен с Зиновьевым, и тем более то, что я не люблю, как и он. Так, в стороне осталось разделяемое мной убеждение в том, что советский коммунизм – центральное событие и явление XX в. (а Ленин, добавлю я, – центральная фигура). Я согласен с автором "Гибели..." в оценке "рыночной идеологии" советских "реформаторов"-экспроприаторов, убогость и лживость представлений которых о нынешнем Западе очевидна. Список согласия можно продолжить: это и тезис о невозможности построения общества западного типа в России – я бы сказал о невозможности превращения Русской Системы в Капиталистическую, повторив, к тому же, за Зиновьевым, что эволюция крупных сложных систем необратима; это и тезис о том, что только в форме коммунизма Россия (некапиталистический и незападный мир) могла сопротивляться и иногда побеждать (я бы добавил: в индустриальную эпоху) Запад; это и оценка Запада, его демократии, человеческого материала и многое другое. Что не менее важно, это неприятие злых, жадных и малообразованных клоунов, приватизировавших исторический (или как сказал бы Зиновьев, реальный) коммунизм, устроивших свой пир на его костях (и на костях значительной части населения, убывающего с каждым годом, словно стремясь к зафиксированной в свое время Тэтчер цифре) и кривляющихся с экранов телевизоров. Кстати, программа "Куклы", помимо прочего, лишь приучает (и приручает) нас к нормальности такого состояния, к тому, что с этим ничего не поделаешь: "Игра была равна...", – а потому и хрен с ними со всеми; хотя внешне вроде бы "смело" высмеивает, бичует. Все не так просто, по крайней мере, по части результата. "Нет, ребята, все не так, все не так, ребята". Но это – к слову.

Интереснее, однако, взглянуть на то, в чем мы с Зиновьевым расходимся, и расхождений этих немало. Это так и в силу определенных различий в теоретических подходах, и в силу поколенческих различий, в силу того, что в событиях последнего десятилетия я участвовал (или наблюдал за ними) изнутри, а не иначе. Наконец, Зиновьев est une personne trs-trs engage, но ангажирован не столько политически – он подчеркивает, что он не политик, а ученый и, что еще важнее не представляет ничьих интересов, кроме собственных, как "суверенного государства в одном лице", а по-своему, "государственно-политически" по-зиновьевски, т.е. как это самое государство в одном лице. Замечу мимоходом, что именно эта социальная и этическая позиция является одной из самых привлекательных для меня в опыте и творчестве Зиновьева. Действительно, выживать и не проигрывать в массовом и корпоративно, кланово организованном обществе индивид, если он хочет остаться самим собой, а не бегать в стае, может, лишь став организацией, социальным институтом, государством в одном лице. Разумеется у такой стратегии есть своя цена – и немалая, но every acquisition is a loss, and every loss is an acquisition.

Прежде чем приступить к анализу некоторых идей "Гибели русского коммунизма", отмечу следующее.

У настоящей работы, несмотря на то, что она немала, все равно исходно ограниченный объем, и потому речь в ней пойдет только о некоторых проблемах, поднятых в книге, а не обо всех. Иначе нужно было бы написать большую книгу, желательно в жанре неотрактата, в такой форме, как это сделали в свое время Б.В.Бирюков и Ф.В.Широков в своем "Опыте оценки", написанном по поводу "Суммы технологии" Ст.Лема. Что еще более важно, трудно и сложно – качественный аспект. Когда-то устами одного из героев "Светлого будущего", Антона, Зиновьев сказал о марксизме, что это "штука весьма серьезная, оказывается. Его не обойдешь. За какую проблему не возьмись, она обязательно так или иначе рассматривалась и по-своему решалась в марксизме". Иными словами, речь идет о том, что марксизм – интегральный и многое (если не все) охватывающий идейный комплекс.

Аналогичным образом дело обстоит и с "зиновьевизмом". Совокупность текстов, созданных Зиновьевым, тоже образует довольно интегрированный, хотя и не лишенный противоречий (впрочем, как и марксизм) и многое охватывающий идейный комплекс. Строительство таких целостных (или стремящихся к целостности) комплексов, систем – большая редкость для русской мысли, здесь опыт Зиновьева почти уникален, а если учесть, что, во-первых, его система – это ответ одновременно советскому марксизму, коммунизму и "западнизму", реакция на них, а, во-вторых, что на основе своей теории Зиновьев попытался предложить и практическую философию жизни индивида в советском обществе ("Живи", "Иди на Голгофу"), то опыт этот становится просто еще одним уникальным русским экспериментом. Поэтому полноценный критический анализ работ Зиновьева должен вестись на уровне целого, на уровне зиновьевского идейного комплекса в целом. С одной стороны, это затрудняет и усложняет задачу – широкий масштаб и даже многоплановость, короче мы имеем дело не с шахматами, а с го; с другой стороны – облегчает: в любой объективно стремящейся к целостности идейной системе внутренние противоречия вдвойне взрывоопасны. У нас еще будет возможность поговорить об одном из крупнейших достижений русской мысли XX в. – "системе Зиновьева", тем более, что не за горами и 80-летний юбилей философа, а это хороший повод плотно поговорить о его творчестве. Это – в будущем, хотя и в ближайшем. Здесь же и сейчас поговорим о некоторых проблемах, поднятых или затронутых в "Гибели русского коммунизма", которые вызвали сомнения и вопросы и которые побудили меня предложить альтернативные интерпретации и/или оценки.

II
Сомнения и вопросы, о которых идет речь, можно сгруппировать в несколько "проблемных блоков": советский коммунизм; социальная природа западного общества; перестройка как явление русской истории; оценки и интерпретации некоторых конкретных событий начала 1990-х годов, прежде всего августовского путча 1991 г., и 3-4 октября 1993 г.; внутренняя логика интерпретации советского коммунизма, его истории и гибели; некоторые теоретические проблемы истории, в частности, проблема социальных революций, причин участия в них людей и их последствий.

Очень интересная тема – социальная природа послевоенного Запада, однако я сознательно исключаю ее из проблематики настоящей работы: в следующих номерах "Русского исторического журнала" нас ждет встреча с книгой Зиновьева "Великий эволюционный перелом", в которой речь непосредственно идет о нынешней мировой ситуации, об изменениях, которые произошли с западным обществом за последние 50 лет. Вот мы и вернемся к этой проблематике после публикации "...перелома".

Интерпретация событий начала 90-х годов. представляется мне наиболее уязвимой в "Гибели...", и это понятно: ее автор наблюдал за этими событиями извне, не был их непосредственным участником, зависел от прессы и телевидения. Кроме того, налицо эмоциональный накал, обусловленный отношением к посткоммунистической власти. Однако если власть плоха, это не значит, что ее противники хороши; личностные различия и событийное противостояние не суть свидетельства фундаментального, системного различия. Последнее нуждается в доказательстве и не может быть принято как данность.

С учетом сказанного на зиновьевской интерпретации августовских (1991) и октябрьских (1993) событий можно было не останавливаться подробно. Однако есть одно обстоятельство, которое диктует иное: Зиновьев сравнивает октябрь-93 и октябрь-17 и их последствия, и вот это сравнение оставить без ответа я не могу и, боюсь, мне будет так же трудно сдержать свои эмоции по этому поводу, как Зиновьеву – свои.

Центральное место в "Гибели...", как следует из названия, занимает гибель русского коммунизма, т.е. перестройка. Поэтому я начну с зиновьевского анализа перестройки как макропредательства, с того, что представляется мне спорным и противоречивым в подобной интерпретации. Здесь же будут затронуты проблемы социальных революций, борьбы классов (групп) в них, роли социального обмана и самообмана в революционной борьбе.

В то же время, поскольку речь идет о гибели-перестройке русского коммунизма, СССР, мы неизбежно должны будем вслед за Зиновьевым обратиться к проблеме социальной природы советского общества – к проблеме, по которой в данной работе будет предложена альтернативная интерпретация. Речь идет о теории советского общества ("исторического коммунизма") как кратократии, которая была разработана мной на рубеже 80-90-х годов и которая, как мне представляется, логически выводит перестройку из социальной природы советского общества, представляет ее как результат суммации, наложения, волнового резонанса последствий разрешения системообразующих противоречий исторического коммунизма.

Ну а закончим мы, как уже говорилось, событиями 90-х годов – самими по себе и в историческом сравнении, а также несколькими вопросами, обращенными ко всему комплексу зиновьевских работ, к "зиновьевизму".

Разбирая "Гибель..." Зиновьева, споря с Зиновьевым, я буду активнейшим образом опираться на его работы 1970-1980-х годов, использовать их, сталкивая с "Гибелью...", противопоставляя ее выводам и тезисам. Прежде всего речь идет о моем любимом "Желтом доме", который стоит на книжной полке на расстоянии вытянутой руки от рабочего кресла, – так, чтобы можно было дотянуться, не поворачиваясь. Впрочем, там же стоят и все остальные работы философа и тех людей (Владимира Крылова, Иммануила Валлерстайна), которых, как и Зиновьева, я считаю своими учителями и споры с которыми считаю для себя прежде всего внутренним научным делом.

Я не согласен – так или иначе, больше или меньше – со многими выводами и мыслями трех мыслителей, у которых (или по работам которых) имел честь учиться. И этому несогласию во многом научили меня именно они. Тем не менее, в самых, полагаю, важных, сущностных вещах, я нахожусь по одну сторону с теми людьми, у которых учился и предпочту скорее ошибиться вместе с ними, чем быть правым с иными из их оппонентов. Англосаксыговорят: "Right or wrong, my country". Перефразирую: "Right or wrong, my teachers".

Такая моя позиция обусловлена тем, что научное творчество Зиновьева и других людей, у которых я учился, обладает несколькими очень важными качествами, особенностями, которые даже в случае критического отношения, не оставляют у меня сомнения, по какую сторону научных баррикад следует находиться, где свои, а где чужие.

Первое. Зиновьев (я буду говорить о Зиновьеве, но это имеет прямое отношение также к Крылову и Валлерстайну) в своих работах вообще и в "Гибели русского коммунизма", в частности, говорит, размышляет о главных вещах, о наиболее серьезных проблемах ХХ в. и Современности (1789-1991) в целом. Его не интересуют ставшие модными в наше время и потому являющиеся главным и любимым предметом исследований мэйнстрима второ- и третьестепенные частные проблемы, проблемы-парцеллы, отвлекающие (так и задумано) от главного, маскирующие его (почему вдруг оказывается важно изучать, например, gayandlesbianproblems, куда важнее, чем судьбы социальных систем, логику их развития! Почему образ жизни и пристрастия гомиков и ковырялок должны становиться центральной проблемой науки об обществе, а не, например, мировая социальная и экономическая поляризация, формирование новых мировых господствующих групп – "Железной пяты" XXIв.?!). Зиновьева в социальной теории интересует главное, первостепенное. Субстанциональное. Читать и спорить с Зиновьевым, купаться в его текстах, обдающих мощной интеллектуальной и эмоциональной энергетикой, – это значит заниматься главными проблемами развития современного мира и науки о нем.

Когда-то помощник президента Ричарда Никсона Чак Колсон заметил (о политических противниках): "Если вы ухватили их за яйца, остальные части тела придут сами". Перефразируя Колсона, можно сказать: своими работами Зиновьев берет современный мир "за яйца", и вслед за главными проблемами мирового развития в его работах оказывается почти "все остальное". Зиновьев поднимает такие главные – тяжелые и острые – вопросы, которые очень многие в настоящее время обходят как по интеллектуальным, научным причинам, так и по причинам ненаучного, "социально-политического" порядка ("политкорректность по-постсоветски").

Зиновьев размышляет и пишет о главном. Правильно или нет – это вопрос дискуссии. Важно, что – о главном. Персонификаторов такого интеллектуального и одновременно социального качества (и уровня) у нас можно по пальцам пересчитать, тем более, что место ученого все активнее занимает эксперт, т.е. тот, кто, во-первых, "знает все больше и больше о все меньшем и меньшем", во-вторых, тот, кто не ставит вопрос, а дает ответ (главным образом, в виде справки), выбирая его уже из готовых (активность и новизна отдыхают).

В известном смысле Зиновьев – настоящий, качественный, а не количественный мэйнстрим (потому и мэйн) в одном лице. И это лишний раз иллюстрирует ту истину, что наука – не парламент, и в ней количеством поднятых "за" или "против" рук вопросы не решаются. Опять же в известном смысле Зиновьев (как и Крылов у нас и Валлерстайн в Америке) – это интеллектуальный ответ эпохи "выхода" из Современности (1970-1990-е годы) эпохе "входа" в нее (1830-1860-е годы), т.е. эпохе Маркса. Отсюда – стремление к целостности, системности, макроструктурам.

Второе. Зиновьев в своих исследованиях радикален в том смысле, который вкладывал в это понятие Маркс: "Быть радикальным – значит идти до конца", что предполагает интеллектуальную честность, ясность и бескомпромиссноть в поиске истины, а это и есть conditiosinequanon научности. Работы Зиновьева, его интеллектуальные романы, свое время опередившие, – это смерть антинауке – антинаучности, явлению, хорошо описанному в "Зияющих высотах": "Принципы научности и антинаучности диаметрально противоположны. Научность производит абстракции, антинаучность их разрушает под тем предлогом, что не учитывается то-то и то-то. Научность устанавливает строгие понятия, антинаучность делает их многосмысленными под предлогом охвата реального многообразия. Научность избегает использовать те средства, без которых можно обойтись. Антинаучность стремится привлечь все, что можно привлечь под тем или иным предлогом. Научность стремится найти простое и ясное в сложном и запутанном. Антинаучность стремится запутать простое и ясное в сложном и запутанном. Антинаучность стремится запутать простое и сделать труднопонимаемым очевидное. Научность стремится к установлению обычности всего, что кажется необычным. Антинаучность стремится к сенсационности, к приданию обычным явлениям формы загадочности и таинственности. Причем сначала научность и антинаучность (под другими названиями, конечно) рассматривают как равноправные стороны единой науки, но затем антинаучность берет верх, подобно тому, как сорняки глушат оставленные без прополки культурные растения. Научности в рамках науки отводится жалкая роль чего-то низкосортного. Ее терпят лишь в той мере, в какой за ее счет может жить антинаучность. В тенденции ее стремятся изгнать из науки насовсем, ибо она есть укор для нечистой совести. Это типичный случай борьбы социальности и антисоциальности. Причем, научность представляет элемент и средство антисоциальности, тогда как антинаучность есть ярчайшее выражение социальности".

Зиновьевские работы – это то, что противостоит антинаучности, объективно ограничивает ее, срывает с нее наукообразную маску, делает невозможным "околонаучное" словоблудие, определяет и поддерживает научный стандарт, указывает "тени науки" ее место. Ясно, что многим работы таких ученых просто мешают жить. "Жить мешает", – так сказала о моем покойном учителе Крылове одна его коллега-докторесса. Конечно, мешает. А как же. Лучше – когда мутная водичка, когда темно, когда все кошки серы и хорошо серости. И именно в "темноте" особенно нужны работы "поворота" и уровня Зиновьева. Как пелось у Высоцкого:
Очень нужен я там, в темноте,
Ничего, распогодится.

Зиновьев сделал максимум возможного (невозможного?), чтобы в нашей науке распогодилось в научном смысле. Его работы кричат: "Ребята, сюда, здесь. Здесь главное, здесь копать". Услышат ли его? Кто захочет – услышит.

Третье. Социальные исследования – это, как правило, социальная позиция. Честное социальное исследование – это всегда социальная оппозиция существующему строю, системе, ее системообразующему элементу – власть и собственность имущим. Интеллектуально честный, бескопромиссный исследователь, даже не являясь политически ангажированным, самой сутью и логикой своей профессиональной, интеллектуальной позиции оказывается в противостоянии со своей социальной системой (и первой линией "фронта" часто оказываются коллеги). Речь не идет о политике, речь не идет об оппозиции в смысле борьбы за власть. Речь идет именно о социальной оппозиции – в том смысле, что ни одна социальная система, ни одна господствующая группа (и ни одно профессиональное сообщество) не любит правду о себе. Это – как минимум.

На излете 1990 г. (и советской перестройки) в "Манифесте социальной оппозиции" Зиновьев писал: "Называя себя оппозицией социальной, а не политической, мы тем самым хотим подчеркнуть, что не имеем ближайшей целью разрушение социального строя в нашей стране и даже реформирование его. Это не означает, что мы принимаем его. Это означает, что мы хотим действовать по правилам серьезной истории. Мы реалисты. Если бы нам было известно лучшее социальное устройство и если бы мы были уверены в возможности его реализации, мы стали бы бороться за него без колебаний. Но увы, мы пока не видим такой перспективы. Мы ставим перед собой более фундаментальную цель, а именно: борьбу за создание в нашей стране условий, в которых достаточно большое число граждан смогло бы начать обдумывание путей прогресса в интересах широких слоев населения, а не в интересах привилегированных слоев и правящей верхушки (выделено мной. –А.Ф.)".

Одна из главных черт научного творчества Зиновьева – это анализ социальной реальности в интересах широких слоев, а не привилегированных и, тем более, не правящей верхушки. Антикоммунизм и одновременно антикапитализм Зиновьева красноречиво свидетельствует об этом. Зиновьев вообще всегда не на стороне тех, у кого власть и деньги. Это его социальная и профессиональная (научная) позиция; впрочем, для интеллектуала социальное и профессиональное совпадает, по крайней мере, в тенденции. Но чтобы занимать такую позицию, надо быть, как верно говорит Зиновьев, "суверенным государством в одном лице", что, разумеется, легче провозгласить, чем осуществить. Такое осуществляется всей жизнью.

Принципиальная установка на анализ социально-исторического развития в интересах (хотя и не всегда с позиций – здесь нет жесткого совпадения, нередки ситуации, когда ни господствующие группы, ни низы не воплощают адекватно социальную целостность, и интеллектуал, социальный аналитик не должен позиционно, структурно отождествлять себя с ними; отсюда – по Киплингу: "Останься прост, беседуя с царями, / Останься честен, говоря с толпой") широких слоев населения, а не "буржуинов" и их холуев не может не вызывать симпатии. Это и есть подлинный демократизм, совпадающий с аристократизмом (духа, по крайней мере). Подлинный демократизм тесно связан с подлинной научностью, неслучайно демократия и научное мышление в строгом смысле слова (научность как доказательная теория) возникли одновременно, как две стороны одного и того же типа исторического субъекта, фиксирующего свою субъектность системным образом.

Подлинная научность и подлинный демократизм диктуют интерес к главному, к фундаментальному в обществе и знании. Общее для этой триады – подлинность, настоящесть. Самое ценное в Зиновьеве – это то, что он настоящий, подлинный. Об искренности и интеллектуальной бескомпромиссности не говорю – они очевидны. В критическом анализе "Гибели русского коммунизма", в размышлениях над этой крайне насыщенной проблематикой работой (могло бы хватить на несколько толстых книг) я тоже старался быть максимально честным, искренним и бескомпромиссным (AmicusPlato, sedmagisamicaveritas).

III
В соответствии с зиновьевской концепцией, перестройка – это предательство. Или даже макропередательство, классовое предательство со всех сторон: сверху, снизу, сбоку; перестройка – результат (и процесс) предательства, совершенного руководителями страны (прежде всего Горбачёвым и его командой), партаппаратом, значительной частью интеллигенции и огромной массой населения.

Предательство? Хорошо. Но сразу же возникает вопрос: каковы причины массового предательства? Почему оно смогло осуществиться, не встретило сопротивления, т.е. каков его механизм? К сожалению, Зиновьев не ставит очень важный, если не самый главный, вопрос: почему на определенном этапе развития система вывела, вытолкнула наверх "плохишей", отобрала в первые ряды тех, кто ее предал – всех этих "лукавых царедворцев", безответственных краснобаев, хитрозадых вороватых завхозов и директоров, корыстолюбивых "советников вождей" и прочей бездари? Кстати, сам этот факт, даже без его объяснения, свидетельствует об утрате системой исторического коммунизма социального иммунитета, что бывает только в смертельно больных, отходящих системах. Он есть проявление глубочайшего кризиса: в здоровых социальных организмах так не бывает.

То, что Зиновьев назвал предательством, на мой взгляд, является результатом, а не причиной упадка системы; в лучшем случае – достаточное, но далеко не необходимое условие крушения системы. Для меня очевидно и бесспорно, что Горбачёв в течение какого-то времени пытался, насколько мог, насколько понимал ситуацию в стране и в мире, и насколько позволяли обстоятельства, спасать коммунистический порядок, и, разумеется, себя у власти в нем – по крайней мере, до осени 1990; после, пожалуй, только себя. Другое дело, что и обстоятельства не благоприятствовали, и возможностей было не много, ну а с пониманием дела было совсем плохо. Конечно, фраза Зиновьева из "Гибели..." об уникальном идиоте-правителе, который в приступе маниакального тщеславия вознамерился начать "перестройку" всей планеты, не понимая, что "Запад сам уже начал перестройку планеты, но по своим, западным, планам, и что в этих планах отведена роль разрушителя советского общества", очень хлесткая и злая (к тому же нельзя разрушить то, что само не рушится). Но вот что в 1995 г. сказал президент США: "Используя промахи советской дипломатии, – говорил Клинтон, – чрезвычайную самонадеянность Горбачёва и его окружения, в том числе и тех, кто откровенно занял проамериканскую позицию, мы добились того, что собирался сделать Трумен с Советским Союзом посредством атомной бомбы. (Ср. с этим у Зиновьева: "дорвавшиеся в 1985 г. до власти реформаторы сделали неизмеримо больше того, на что рассчитывали на Западе").

Правда с одним существенным отличием – мы получили сырьевой придаток, не разрушенное атомом государство, которое было бы нелегко создать".

Сказано не грубо и не зло, но по сути – то же, что у Зиновьева за исключением тезиса о предательстве со стороны последнего генсека. Впрочем, прозападных, проамериканских деятелей в окружении Горбачёва, а затем Ельцина хватало – "Эк их, дряней, привалило", как сказал бы Иван из "Конька-Горбунка".

Коммунистический порядок спасти было практически невозможно. Демонтировать коммунизм и сохранить страну, империю – почти невозможно, очень трудно, это задача высшего "властного пилотажа", и Горбачёву она (как Яковлеву, Шеварднадзе и др.) была не по плечу.

Проблема, думаю, не в предательстве, а в бездарности (как заметил Талейран по поводу захвата и казни герцога Энгиенского, это не преступление, это хуже – ошибка), или, скажем мягче, в неадекватности горбачевского руководства стоящим задачам, что, по сути, и зафиксировал Клинтон. Неадекватность эта, проявившаяся как внутри, так и вне страны (одна история воссоединения Германии, немало удивившая самих немцев, чего стоит), сыграла большую роль, но она, опять же, есть не исходная предпосылка процесса упадка, а один из его результатов, впрочем, активно воздействующим на другие результаты.

Почему лидерами коммунистов в 80-е годы оказались люди уровня Горбачёва и Яковлева, а затем – уровня Полозкова и Зюганова? То, что советский коммунизм ушел в прошлое под таким водительством, – знак беды. Его беды. Его системной беды. Впрочем, и лидеры других, некоммунистических движений, партий и фракций 90-х едва ли далеко ушли. Будь-то патриоты или демократы, антизападные или прозападные деятели, уровень-то примерно одинаковый – "игра была равна...". Все те же краснобайство, тщеславие на грани эгомании, безответственность, некомпетентность, а в интеллектуальном плане – чаще всего помойка. В этом смысле Горбачёв – всего лишь частный случай (причем, еще не худший – все познается в сравнении, хотя чувства, которые вызывают такие люди как Горбачёв или Шеварднадзе у таких людей как Зиновьев и Бродский мне вполне понятны) того, что социолог назвал бы "кризисом лидерства", т.е. ставшего очевидным уже в 80-е годы отсутствия настоящих лидеров, слоя настоящих руководителей, интеллектуально соответствующих уровню развития их же общества, не говоря уже о мировых стандартах?.

Так что же лежит в основе факта отсутствия лидеров?

Ясно что – неспособность системы продуцировать руководство, адекватное задачам 80-х годов, задачам политики в условиях крупномасштабных мировых сдвигов. А вот это уже, повторю, результат нормального долгосрочного функционирования данной исторической системы – коммунистической. Разве этот кризис, это властное безрыбье, на котором, прошу прощения, одни раки ставят раком других, не есть результат типичного для системы систематического отбора наверх человеческого материала, соответствующего ее природе, задачам, имманентной сути? А это уже не предательство, а нечто другое, это, как заметил по другому поводу Зиновьев, "балет безногих".

К 80-м и в 80-е годы способность продуцировать именно (только?) таких лидеров, которые были "спродуцированы" – это тоже "достижение" коммунистической системы, логический и закономерный результат ее саморазвития. При этом необходимо выделить краткосрочный и долгосрочный аспекты проблемы. О последнем я скажу позже, тогда как суть первого в следующем.

Во второй половине 80-х к власти в СССР как на центральном, так и на областном партийном уровнях пришла "партийная молодежь" – люди 50-60 (с небольшим) лет. Горбачёв проломил стену, и в брешь, все расширяя ее, рванули "молодые" карьеристы, которых сдерживал "застой". "Застой" он и был застоем для номенклатуры прежде всего не в экономическом плане (к тому же, экономика, хоть и очень вяло, но плелась вперед – эдакая "пара гнедых, запряженных зарею" коммунизма; Лигачёв – Егор, ты прав – верно это подметил, полемизируя со своим бывшим младшим товарищем Ельциным), а в служебном: не было ротации, служебные каналы были закупорены 70- и почти 80-летними. Последние как сели в конце 30-х – 40-е, так чаще всего и не уходили никуда, если только в мир иной. Исключения лишь подтверждают правило. Поздний (брежневский, загнивающий, сладко-гнилостный) коммунизм – "Золотой век" номенклатуры, стабилизировавший наконец (долой "культ личности" и "волюнтаризм"!) положение господствующих групп СССР, максимально снизил сменяемость первых секретарей обкомов, парткомов, ЦК компартий союзных республик. Руководство старело вместе с системой, но не уходило.

С Горбачёвым ситуация резко изменилась: места ушедших и "уходимых" в центре и на местах ("областная революция" 1987-1988 гг., когда многие "потомственные дворовые" и "собакевичи" в одночасье стали перестройщиками) заняли люди на 10-15 лет моложе прежних. Темпы ротации парткадров при Горбачёве побили, по некоторым подсчетам, сталинские 30-х, причем на этот раз обошлось без крови. Конечно же, смене, о которой идет речь, способствовали чисто биологические факторы, которые, впрочем, в таком контексте приобретают социальный характер. Вообще, социобиология, социобиологические факторы в коммунистическом порядке, в советской системе играли большую роль, и эта имманентная черта советского коммунизма еще ждет своего исследователя.

Итак, приход 50- и 60-летней "молодежи" – хорошо? С одной стороны, да. С другой – плохо; более того, как оказалось, катастрофично для системы, смертельная инъекция, системное самоубийство.

Вновь пришедшие во второй половине 80-х годов, конечно же, обладали большей энергией, чем их дряхлеющие предшественники. Однако они не обладали опытом последних – как внутри-, так и внешнеполитическим. Конечно, опыт "брежневцев" уже со второй половины 70-х годов не был адекватен ситуации в стране и складывающейся новой ситуации в мире – началу глобальной перестройки эпохи позднего капитализма, связанной с НТР; этот опыт отражал главным образом прошлое и поэтому становился основой грубейших ошибок, особенно во внешней политике. Зиновьев прав, называя горбачевцев дилетантами, но и брежневская система уже не была вполне профессиональной, в ней хватало дилетантизма. Если бы она была таковой, то никогда не пропустила, не допустила бы к власти дилетантов, в этом смысле горбачевизм – высшая стадия брежневизма, его логическое продолжение (хотя, разумеется, не во всем, что вполне понятно: 80-е – не 70-е).

Властно-управленческий и международно-политический дилетантизм горбачевцев связан с дилетантизмом брежневцев не только положительно, вытекая из него по логике ухудшения, деградации (потом эстафетную палочку подхватят ельцинцы – бурбулисы, гайдары, и это уже будет полный абзац. Или не полный, и "путешествие дилетантов" продолжается? Куда же дальше?), но и отрицательно, хотя и этот аспект жестко связан с природой системы, а не появился откуда ни возьмись. Суть в следующем.

Хотя значение и значимость опыта брежневцев стремительно падали, сам по себе этот опыт не исчезал, худо-бедно (ср. Громыко versus Шеварднадзе) он что-то обеспечивал по инерции.

У горбачевцев и такого не было. А что приходит, когда нет опыта, нет кругозора (точнее, есть – областной, провинциальный), а оказываешься не на провинциальном, а на державно-мировом уровне (именно такого уровня был устаревший опыт брежневцев)? Приходят импровизации – жалкие, дурацко-самоуверенные, ноздревско-маниловские и катастрофические – вспомним слова Клинтона – по своим последствиям (особенно если извне "помогут", "споют" о величии, обласкают – "на дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь").

Импровизации хороши на основе опыта и адекватного представления о реальности. В противном случае они не могут не быть авантюризмом или чем похуже. Но откуда было горбачевцам взять этот опыт, где набраться его, если на всех ступенях номенклатурной пирамиды, от середины вверх, долгие годы сиднем сидели, не подпуская к кормушке, персонификаторы "глубокого удовлетворения", сделавшие все в их силах, чтобы максимально снизить темпы ротации, придать ей горизонтальные формы? Такая ситуация, возникшая на определенной стадии развития исторического коммунизма, заложена в его природе, в природе коммунистической власти, имманентна ей. Горбачевцы не возникли как deusexmachina, их появление и приход были заложены в самой природе Коммунистической Системы, ее системообразующих, господствующих групп. Горбачевизм – закономерный финал системы, а не "предательство". И если называть это "предательством", то, в соответствии с принципом системности, следует признать предательской систему в целом и логику ее развития (подробнее см. ниже). Правда, в таком случае "предательство" оказывается далеко не лучшей из возможных тавтологий. И вот здесь совершенно необходимо сказать слово в защиту горбачевцев, вступиться за них, замолвить словечко.

Опыт и профессионализм в любой корпоративно-иерархической системе набирается, шлифуется в ходе вертикальной мобильности, посредством постепенного прохождения различных ступеней – "все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц" (карьерных в данном контексте). Ротация кадров для любой системы – это не только обновление, но и обеспечение преемственности, это единство новизны и традиций. Система, ограничивающая ротацию не только лишает себя возможности к обновлению – это очевидное следствие, но и обрекает себя на прекращение, разрыв преемственности, а в определенный момент развития и на слом. Эти разрыв и слом могут произойти, как минимум, двояко.

Либо в результате "внутриклассовой" революции, когда "молодежь" свергает "стариков", с логической необходимостью отвергает их систему как враждебную и рвет преемственность, по крайней мере, внешне (о том, насколько трудно разорвать внутреннюю преемственность даже в ходе "межклассовых" и кровавых революций, свидетельствует опыт послереволюционной Франции – см. Алексиса де Токвиля).

Либо эволюционным путем, когда с ускоренным уходом (вспомним 1982-1985 гг. в СССР) "стариков", образуются пустоты, разрывы, которые и заполняются "новичками". Само наличие пустот, разрывов лишает возможности сколько-нибудь значимой преемственности, передачи опыта, пусть и не вполне адекватного обстоятельствам, но хотя бы минимально предохраняющего от развала.

Однако реализация любого из вариантов, "революционного" или "эволюционного", и ее результаты, во-первых, не вина "реализаторов", а их беда; во-вторых, вина тех, кто создал такую ситуацию. Точнее – воплотил, поскольку создала такую ситуацию сама Коммунистическая Система. Если единственной целью, ценностью, средством и богатством системы является власть и ее передача от поколения к поколению, если при этом единственным по-настоящему эффективным средством и механизмом ротации кадров в системе оказывается террор (как это и было в СССР до конца 30-х и с некоторыми рецидивами во второй половине 40-х), то как только сокращается, снижает обороты, сводится к минимуму террор, сокращается, сводится к минимуму ротация кадров со всеми вытекающими последствиями. Горбачевизм – это не фатально-неизбежный (впрочем, как верно замечает сам Зиновьев, эволюция крупных систем необратима, а Россия/СССР/исторический коммунизм, бесспорно, суть крупные системы), но максимально-вероятный исторический результат-возмездие коммунистической системе "в третьем поколении" (руководства), которое с необходимостью, в полном соответствии с логикой системы, оказывается в ситуации прихода к власти без соответствующего опыта. В случае СССР это совпало (отчасти случайно, отчасти неслучайно, поскольку здесь переплелись несколько причинно-следственных рядоцепей различной природы, длительности и уровней) с качественными изменениями в развитии мировой Капиталистической Системы.

Новое руководство и к количественным-то сдвигам было не готово, ну а перед лицом качественных и их персонификаторов – западных лидеров вообще стушевалось. Сбылось предсказание Сталина, заметившего незадолго до смерти своим, главным образом, более молодым соратникам, что без него империалисты их как котят обманут – высоко сидел, далеко глядел небиблейский Иосиф. Но не поленюсь повторить еще раз: все это было следствием долгосрочных и среднесрочных тенденций развития системы. Результат – авантюризм, некомпетентность и апатия руководящего слоя в целом и первых лиц в частности. Комбинация трех названных выше качеств в том или ином виде и сочетании, часто встречается у руководства в финале исторических систем, достаточно вспомнить Николая II или Людовика XVI (кстати, оба, как и Горбачёв, почти непьющие люди, хорошие мужья и семьянины). И это еще одно свидетельство в пользу системного, системно-определенного характера горбачевизма, системно-заложенного характера того, что Зиновьев назвал "предательством".

IV
Однако, как мы помним, предателями по Зиновьеву оказалось не только руководство и партаппарат, но и значительная часть населения, Короче, от коммунизма отказались все, как верхи, так и низы. Вот что пишет об этом Зиновьев: "...Происходило это предательство на глазах народа, при его попустительстве и даже с его одобрения. Народ как целое стал соучастником этого исторического преступления. Наш народ стал народом-предателем. Он предал свое прошлое, предал тех, кто принес ради него неслыханные жертвы, предал своих потомков, предал сотни миллионов людей на планете, смотревших на него как на образец, опору и защиту. Пройдут годы, может быть, века и наши потомки осудят нас как предателей, подлецов, дураков, шкурников, холуев, капитулянтов. И проклянут нас. И это будет справедливо, ибо мы заслуживаем такой суд".

Этот пассаж вызывает у меня много сомнений. Например, что значит "заслуживает", "заслужил"? А массовые репрессии 30-х – это тоже заслужено? Аналогичным образом обвинить народ в предательстве можно было бы и за события 1917 г. и Гражданской войны. И относительная степень предательства здесь еще выше, чем в случае с коммунизмом – хотя бы потому, что часть народа с оружием в руках сражалась с большевиками. С антикоммунистами в начале 90-х годов так никто не сражался, и этот массовый, легкий и психологически безразличный отказ от коммунизма, разрушение которого не вызвало, в отличие от событий 1917-1921 гг., яростного сопротивления, очень показателен. По логике "Гибели..." еще в большей степени как предателей и идиотов можно осудить советский народ за то, что в 30-е годы он метелил тех, кто в 1917-1921 гг. принес неслыханные жертвы, боролся за советскую власть. Даже если квалифицировать раннесталинский режим как народный, это не меняет ситуации, как верно заметил сам А.А.Зиновьев еще в "Зияющих высотах" и "Светлом будущем", ситуация насилия не меняется от того, что большинство насилует меньшинство, навязывает ему свою волю, а не наоборот.

Так как же с "предательством" и "идиотизмом"?

Далее. Массовое предательство – это, в отличие от структурных кризисов 1941 г. и первой половины 50-х годов, на самом деле массовый и системный кризис. И системность эта выражается, помимо прочего, и в том, что не нашлось силы, готовой спасать исторический коммунизм, бороться за него. В 1917-1921 гг. было кого назвать предателями потому что было кому назвать. В 1991 г. назвать предателями было по сути некому (если не считать "великолепную семерку" гэкачепистов – "создал Бог и заплакал").

То, что пришло на смену историческому коммунизму 70-80-х годов, оказалось во многих отношениях омерзительным, в некоторых отношениях не менее, а то и более омерзительным, чем многое в коммунистическом порядке; во многих отношениях новое стало регрессом по отношению к старому. Но это не значит, что старое заслуживало спасения и борьбы за него. Чем лучше разлагающийся коммунизм результатов его разложения? То-то. Тем более, что вторые суть следствие первого.

Старый порядок свергают (или дают ему упасть) в надежде, а порой в уверенности, что удастся создать новый и прекрасный (более или менее) мир. Действительность, однако, такова: реализуется то, что имеет больше всего шансов реализоваться в соответствии с логикой развития данной системы (социальной природы ее и ее системообразующего элемента, т.е. господствующих групп), в зависимости от качества наличного человеческого материала и международных условий. Я особо подчеркиваю фактор логики развития системы.

Кстати, думаю, Зиновьев в "Гибели..." противоречит себе, когда говорит, что система – это всего лишь абстракция – это там, где он пишет, что победа Запада над Советским Союзом не была победой капитализма над коммунизмом, "холодная война" была войной конкретных народов и стран, а не абстрактных систем". Оставляя в стороне утверждение самого же Зиновьева, что Советский Союз противостоял единой надстрановой западной системе (надстрановая система и есть капитализм), отмечу, что невозможно отделить страну и народ от социальной системы, в которой они живут. СССР был устроен на основе иных социально-экономических принципов, чем Запад, – на некапиталистических, антикапиталистических, и поэтому же сам факт его существования, как совершенно верно отмечает автор "Гибели...", объективно сокращал возможности Запада эксплуатировать мир. На капиталистической основе, добавлю я.

Сам Зиновьев утверждал, и я с ним согласен, что в Отечественной войне победила сталинская система, которая оказалась мощнее гитлеровской. Что же, выходит, победила абстракция? Одна абстракция победила другую? Нет ничего более конкретного, чем социальная система (хотя, разумеется, "система" – это понятие, но не в смысле максвеберовского "идеального типа"), ее конкретность выражается в институтах, структурах (в том числе, повседневной жизни), типах поведения. Да и сами тексты Зиновьева о коммунизме или о западнизме – это тексты о системах определенного и вполне конкретного типа.

Тема "холодной войны" очень интересна и важна, а потому соблазнительно двинуться в этом направлении. Однако по этому вопросу у меня с Зиновьевым почти нет разногласий. Например, для нас обоих "холодная война" – это первая по-настоящему глобальная война и в качестве таковой – мирная ("горячими" были ее локальные проявления). Все это делает "холодную войну" уникальным явлением, реальный анализ которого нам еще предстоит, и чем скорее, тем лучше. У нас еще будет возможность поговорить о "холодной войне" на страницах "Русского исторического журнала" – приближается десятилетие ее формального окончания, а пока что вернемся на социально-историческую "тропу", которая возвращает нас к проблемам перестройки и крушения коммунистического порядка.

V
Вопрос: если некий порядок был массово "предан", если от него отказались, быть может в этом и есть историческая правда и справедливость? Может – поделом? Может – "ступай, отравленная сталь, по назначенью"?

Можно сказать: народ – дурак, сам себе на шею посткоммунистическое ярмо надел, ведь жизнь после крушения для массы населения стала хуже. И действительно так: то, что называют реформами, на самом деле было очередным (третьим или четвертым, в зависимости от угла зрения) в русской истории переделом власти и имущества, сопровождавшимся экспроприацией широких слоев населения, превращением их в андеркласс и т.д. и т.п. Все правильно. Но ведь так же произошло с населением в 20-30-е годы после большевистской революции. Так очень часто происходит после революций – будь то Великая французская или Октябрьская. Как заметил Дж.Оруэлл, революции совершают пролы, но плодами всегда пользуются средний и выше классы, причем в ущерб пролам – обычное дело. За сотню лет до Оруэлла на примере посленаполеоновской Франции это на пальцах показал Токвиль.

Значит ли это, что народ, свергая старый строй, дурак? Нет, не значит. Вообще, почему люди восстают – вопрос сложный, и на него трудно дать какой-либо один, однозначный ответ. И все же, если искать какую-то единую формулу, единый знаменатель, то они просты – надежда. Революциями движет надежда – на лучшее, на справедливость, вера в светлое будущее. Разумеется, эта надежда опирается либо на объективную реальную невозможность жить по-старому, либо на не менее реальную субъективную уверенность, что по-старому жить невозможно – обрыдло. С точки зрения практики это одно и то же, поскольку революции суть взрывы субъектной энергии, непосредственно из системной логики невыводимые, стирающие грань между случайностью и закономерностью, свободой и необходимостью[i].

Значит ли это, что глупость, дурь не играют никакой роли в революциях? Отнюдь нет, еще как играют: теперь мы знаем какую роль в революциях играет глупость и как негодяи ее используют, – так писали Маркс и Энгельс после европейской революции 1848 г. Но это не значит, что поднимаясь против старого порядка или не защищая его, народ совершает глупость или, тем более, предательство. Поэтому возьму на себя смелость и отвечу за народ: советский народ не заслужил осуждения за то, что на рубеже 80-90-х годов не защитил коммунизм. Что защищать? Кого?

Сам Зиновьев пишет, что только самые глупые партработники были искренними приверженцами идеалов коммунизма, основная масса решала проблемы устройства в жизни. (Решала, добавлю я, пока система могла им в этом помочь, вознаградить за службу; как должны себя вести такие практические люди, когда ресурсы их системы исчерпаны? Так, как они себя и повели. Это – предательство? Да здесь просто слово это неуместно: не может быть предательства внутри карьерно-предательской жизненной позиции. Не может.) Так что же, народ должен был дружно броситься защищать этих карьеристов? Уверен, что Зиновьев так думать не может, но по его логике в "Гибели..." получается именно так, ведь отделить, дифференцировать в реальной жизни, в социальной практике революционное прошлое, революцию, идеалы коммунизма и т.п. от тех, кто все это присвоил, от тех, кто на этом делал карьеру, невозможно. Утверждать обратное – это впадать в реакционно-романтический шестидесятнический соблазн восстановления некоего "хорошего", идеального ленинского коммунизма "комиссаров в пыльных шлемах" против "плохого" сталинско-брежневского. И это при том, что на самом деле второй есть результат логического развития первого.

Защита коммунистических основ жизни общества автоматически означала защиту привилегированных слоев, эти основы воплощавших и охранявших. Вот что писал по этому поводу сам Зиновьев в "Желтом доме": "Им (привилегированным слоям советского общества. – А.Ф.) приходится так строить свою жизнь, что они подымаются в верхи уже сформировавшимися носителями и хранителями основ жизни общества. Подавляющее большинство из них привносит в себе карьеризм, лицемерие, цинизм, чванство, осторожность, стремление уклониться от ответственности и риска, тщеславие, стяжательство, нетерпимость, идеологический кретинизм, склонность к интриганству и прочие качества, ставшее теперь притчей во языцех. В среде лиц привилегированных сословий складывается такая ситуация с моральной и психологической точки зрения, по сравнению с которой ситуации, описанные Бальзаком, Мопассаном, Достоевским, Чеховым и другими великими критиками жизни прошлого общества, вызывают умиление. Там еще была возможна литература и нравственное негодование. Здесь же остается одно – выругаться матом и опустить руки. Здесь идет ожесточенная борьба, но не за существование, а за лучшие условия такового, за многочисленные материальные и духовные блага и привилегии, сила соблазна которых неотразима. Не опуститься в народ, подняться над ним как можно выше, занять как можно более высокую позицию, получить как можно больше привилегий – вот стрежень всей социальной жизни привилегированных слоев".

Неужели народ должен был защищать этих, карабкающихся по его головам, их ценности и идеологию, обеспечивающие воспроизводство их привилегий и передачу последних их потомству?

Как не так.

Защищать систему. Ту, в качестве практического руководства для жизни в которой сам же Зиновьев предложил спунологию и иванизм-лаптизм, которые, среди прочего, включают следующее: "Ни в коем случае не становись в положение человека, болеющего за интересы своего государства, своего учреждения... Тебе наплевать на интересы учреждения, в котором ты получаешь свою жалкую зарплату, и на интересы дела, которому ты служишь с целью заработать на пропитание. Тем более тебе наплевать на интересы государства (ибо это на практике всегда суть интересы привилегированных лиц твоего государства)".

Подобная стратегия может быть предложена только в таком обществе, где разрыв между верхами и низами, их интересами и целями, необратим и очевиден.

В самом конце "Гибели..." Зиновьев пишет о том, что в начале 90-х в России произошел разрыв поколений, что поколение предателей разрушило механизм преемственности поколений и т.п., что Октябрьская революция, Гражданская война, победа в Отечественной войне, превращение страны в сверхдержаву – все это теперь перестало быть ценностями.

На мой взгляд, налицо смешение причины и следствия. Само разрушение механизма преемственности поколений, произошедшее в брежневское время, породило то, что Зиновьев именует предательством и негодяйством. Если же говорить о том, что Октябрьская революция, Гражданская война, Отечественная война, сверхдержавность СССР для огромной части нашего населения перестали быть чем-то значимым, ценностью, то, во-первых, это произошло не сегодня и не вчера, а началось несколько десятилетий назад. Во-вторых, первопроходцами здесь была именно партийная верхушка, т.е. официальные носители и защитники этих ценностей – сам же Зиновьев заметил в "Светлом будущем": "Цинизм есть реальная идеология господствующих слоев нашего общества", "форма идеологии, практически регулирующая поведение людей" и привилегированных групп. В-третьих, и это главное – именно коммунистический режим своей практикой (включая "идеологическую") в течение всего послевоенного периода объективно компрометировал эти ценности, подрывая веру в них. Одно празднование 100-летия со дня рождения Ленина, породившее массу анекдотов, чего стоило! А разве могли появиться анекдоты о Чапаеве, если бы Гражданская война и ее герои воспринимались всерьез? Когда появились эти анекдоты? При Горбачёве?

Впрочем, зачем далеко ходить. "Зияющие высоты" – блестящее сатирическое (и реалистическое!) изображение советского общества, его истории, его ценностей. Само появление такой работы свидетельствует о далеко зашедшем процессе разложения. О здоровых и молодых обществах или, точнее, по поводу здоровых и молодых обществ такие произведения не сочиняются. Салтыков-Щедрин и Зиновьев приходят в конце систем, в их предвечерье, когда не остается надежды, когда верхи "предали" те идеалы, борьба за осуществление которых объявлена в качестве rasond'treсуществования системы, когда "идет по слову и по крови гнилостное брожение" (Ю.Тынянов). Можно ли представить литературное творчество Зиновьева с его Ибанском, "иванизмом-лаптизмом", с его трагическим мироощущением и многим другим в обществе, где еще не произошел разрыв поколений, где не подорвана вера в коммунистические идеалы и ценности? А позиция "суверенного государства в одном лице" – это что, идейно-поведенческий комплекс, сложившийся как реакция на здоровый неатомизированный и нерепрессивный социум со значительным потенциалом самоуничтожения? "Желтый дом" – это картинки из жизни высокоморального и высокоидейного общества? Ну пусть мне кто-нибудь попробует это доказать, желательно публично. А картины Александра Александровича, которые меня, любителя Босха и Брейгеля, приводят в восторг, это что – фиксация здорового общества, разломы и предательства которого и в котором – лишь впереди, а не позади? Горбачёв – раньше или позже – не мог не появиться в том обществе, которое описал Зиновьев в 70-е годы.

"К моему великому сожалению, я должен признать, – писал Зиновьев в июле 1986 г. в "Вынужденном предисловии" к оконченной в 1982 г. книге "Иди на Голгофу", – что моя бывшая родина не заслуживает никакого морального уважения, что она превратилась в воплощение подлости и пошлости коммунистической тенденции эволюции человечества. В моей дальнейшей литературной и научной деятельности я намерен сделать все зависящее от меня, чтобы изобразить советское общество без всякого снисхождения к неким трудным обстоятельствам его истории. Эти обстоятельства давно исчерпали себя. И привычка этой страны ко всеобщей и всепроникающей подлости стала ее подлинной натурой".

Сильно сказано. Очень сильно. Хочу особо выделить мысль о пошлости и подлости коммунистической тенденции эволюции человечества, ставшей вполне очевидной к моменту прихода Горбачёва, а не после него.

Процитированная мной мысль – не случайность в построениях Зиновьева и с научной, и с этической точек зрения: "Что нужно было, чтобы остановить расползание нашей мерзости (т.е. исторического коммунизма. – А.Ф.) по всему свету?" – ставит вопрос Зиновьев в "Желтом доме". Что не менее важно, сам автор этой блестящей книги увязывает реальную мерзость с идеалами, их осуществлением: "Социальное негодяйство... объективно прет изо всех пор нашего общества... Оно есть закономерный продукт наших идеалов". Не могу не согласиться и аплодирую.

Нельзя не согласиться с Зиновьевым и в том, что антикоммунистическая пропаганда и риторика начала 90-х годов сделали свое дело и наложили свой отпечаток – сильный и негативный – на восприятие многими, прежде всего молодежью, советского прошлого. Однако наложился этот отпечаток на уже подготовленную почву неверия в пропагандировавшиеся историческим коммунизмом, его хозяевами, идеи и ценности. "Пусть живет КПСС на Чернобыльской АЭС" – этот лозунг на транспарантах февральской демонстрации 1990 г. в Москве свидетельствует об отношении к КПСС, сложившемуся к тому времени в обществе. А как иначе можно было относится к организации, историческая суть которой по отношению к населению формулируется так:
Объявляем вам, козявки-человеки!
Установлено отныне и навеки
Вплоть до старости и с самого измальства
Все за вас решать намерено начальство.
Ему лучше знать, что кушать вам и пить.
И в каких штанах по улицам ходить.
И какие книжки следует читать.
И про что стихи и оперу писать.

Догадались, кто автор стихов?
Значит, такое вот начальство надо было защищать? Да и как защищать, если по верному замечанию Зиновьева, "начиная с некоторого момента все положительные качества коммунизма оборачиваются против тех, кто его сохраняет и упрочивает".

VI
А вот в чем на мой взгляд, согласиться нельзя, так это с тезисом А.А.Зиновьева о том, что хотя уже в советское время у населения существовало низкопоклонство перед Западом, государственная идеология боролась с этим явлением и сдерживала его, но с перестройкой эта "политика" рухнула. Здесь у меня сразу три сомнения-возражения-вопроса, но для начала отмечу, что в "Желтом доме" Зиновьев писал о другом, – о том, что в Советском Союзе "правящая группа оказывает сильнейшее влияние на подвластное общество, сея в нем психологию и мораль мафиозного, гангстерского типа. Одним людям это дает образцы для подражания, в душах других вызывает тоску и уныние, в-третьих – злобу и цинизм". Вот так.

Во-первых, если низкопоклонство перед Западом было уже в советское время, да такое, что с ним приходилось бороться на государственном уровне, то перед нами явно нездоровое с коммунистическо-системной точки зрения общество, в котором идут массовые антисистемные процессы. Возникает вопрос о причинах этих процессов, и причины эти должны быть найдены в самой системе.

Во-вторых, что мы конкретно имеем в виду под "низкопоклонством перед всем западным"? Перед чем – западным? Перед вещами, музыкой, модой и т.д. и т.п., т.е. перед товарами массового потребления? А что же, коммунистическая система не смогла обеспечить население товарами массового потребления в необходимом количестве и необходимого качества? Не смогла. Почему? Потому что была ориентирована, направлена на другое, задумана иначе, не рассчитана на обеспечение массового потребления. И в то же время эта система была массовым обществом. Налицо одно из противоречий советского социума – массовое общество без массового потребления. Советская система, как заметил А.А.Семёнов, умела "делать штучный товар, концентрироваться на определенной задаче, заставлять мозги работать на себя. Но как только доходило до дела, где решающим звеном становился средний человек, то ничего не получалось. Советский Союз впервые сломал зубы на массовой продукции – персональных компьютерах, автомобилях для каждого. Этот перечень можно продолжать".

Прямо по И.Губерману:
Скука. Зависть. Одиночество.
Липкость вялого растления.
Потребительское общество
Без продуктов потребления.

И это при том, что в принятой на XXI съезде (октябрь 1961 г.) КПСС программе черным по белому было написано: "Высшая цель партии – построить коммунистическое общество, на знамени которого начертано: "от каждого по способностям, каждому – по потребностям". Но характер потребности каждого и всех советская система, система исторического коммунизма удовлетворить не могла.

Бесспорно, в 1960 г. большая часть населения страны жила несколько лучше, чем в 1950, в 1970 – лучше, чем в 1960, а в 1980 – чем в 1970, но 1980 г. все и кончилось, потом поехали в противоположном направлении, что еще более подрывало веру в строй и его ценности. Но сейчас не об этом. Тридцатилетие (1945/50-1975/80) несомненного роста, вполне реального улучшения массового благосостояния была таковым не только для советских людей, но и для значительной части мирового населения. То был период подъема мировой экономики, "повышательная волна" кондратьевского цикла, на которой вместе со многими другими, включая страны Азии и Африки, исторический коммунизм и взлетел. В 1968/75 начался отлив, но СССР, в отличие от многих других стран, удержался на гребне волны благодаря скачку цен на нефть начала 70-х и разным фокусам ОПЕК. Ну а в начале 80-х пришла расплата.

Тем не менее, в течение 30 лет советские руководители могли говорить о том, что мы движемся вперед (хотя темпы роста производства от пятилетки к пятилетке снижались). Правда, движение вперед по линии "каждому по потребностям" было объективно очень медленным. Постепенное расширение контактов с Западом (которое шло с элиты, распределяясь с нее на нижние этажи социальной пирамиды, сверху вниз – отметим это и вернемся к этому позже), знакомство с жизнью и бытом "загнивающего капитализма", демонстрационный эффект – все это многократно усиливало субъективно-массовое восприятие отставания, порождало недовольство и, самое главное, такие потребности, которые "система работ" (воспользуемся термином Маркса) исторического коммунизма удовлетворить не могла. Это, в свою очередь, не могло не породить большего или меньшего восхищения материальной стороной западной жизни, "...все иностранное ибанцы тоже любят. Во-первых, потому, что оно дороже и достать его труднее. Доставать-то приходится из-под полы втридорога, во-вторых, в иностранном сам себя чувствуешь чуть-чуть иностранцем и чуть-чуть за границей. Заветная мечта ибанца – что бы его приняли за иностранца. И тогда, кто знает, может без очереди пропустят, может не заберут, может номер в гостинице дадут без брони высших органов власти и без протекции уборщицы. А еще более главным образом для того хочется ибанцу быть как иностранец, чтобы прочие ибанцы подумали про него: глядите-ка, вон иностранец идет, сволочь!" ("Зияющие высоты"). Вот такая, понимаешь, Haliebe, ненависть-любовь, любовь-восторг к западной системе материального производства и потребления.

Но разве не эти критерии – производство, производительность труда и уровень потребления – официальная идеология и пропаганда фиксировали как главные, по которым и шло соревнование с капитализмом? Эти. За то и спрос. И получилось, в соответствии с этим спросом, что гнилушка-капитализм лучше справляется с реализацией одной из центральных задач Программы КПСС, чем сама КПСС (отсюда анекдот, в котором Никсон говорит Брежневу: "А если хорошо заплатите, то мы вам и коммунизм построим"), и чем дальше, тем яснее это становилось все большей части населения и, что еще важнее, его городским сегментам, т.е. наиболее активным и информированным. В конце 70-х – начале 80-х годов все стало ясно и очевидно до боли – в этом, сравнительно-субъективном смысле именно тогда коммунизм испустил дух; годом раньше советские войска вошли в Афганистан, двумя годами позже начнется "стахановская трехлетка" смертей престарелых вождей: три года – три трупа.

Так что же тогда такое "низкопоклонство перед западным", о котором говорит Зиновьев? На деле выходит, что это нормальная и закономерная тяга к тому, что обещано властью и что она обеспечить населению (но не себе) не может, да и не хочет. Это логически и социологически вполне объяснимое восхищение не просто тем, что люди живут лучше, а тем, что люди живут лучше по показателям, провозглашенным в качестве критериев и целей собственной властью, тем, ради чего гробятся, платя если не жизнями, то здоровьем.

А раз плчено – обеспечь. Ах, не можешь... А себе, значит, сука, можешь?

И действительно, власть, господствующие группы, себя, свой уровень жизни обеспечивали на основе провозглашенных им критериев и целей. "Они и так уже при коммунизме живут, что им о народе думать", – эту фразу о советской верхушке я часто слышал в детстве во дворе от мужиков, беседовавших "за жизнь". Более того, это обеспечение шло главным образом и все больше и больше с Запада и за счет него – импортные шмотки, ширпотреб, бытовая техника, мелочевка. В послевоенное десятилетие – главным образом из Германии, затем – из США; правда и населению кое-что перепадало (читай "Трофейное" Бродского), однако масштабы "чемодании" (В.Высоцкий) простого люда конечно же несопоставимы с таковой "элиты". Цитирую (по памяти) "Зияющие высоты": стремление не жить по законам собственного общества (т.е. ездить за рубеж, удовлетворять там или посредством закрыто-распределяемого импорта свои материальные потребности и не только материальные) есть главное стремление привилегированных групп коммунистического общества. Примеры? Сколько угодно. Так, по воспоминаниям представителей обслуживающей "интеллектухи" Андропова, у него была очень большая коллекция джазовой музыки, которая официально, мягко говоря, не одобрялась: вспомним лозунг "сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст" или хрущевское "джаст – музыка пидирасов". Вспомним любовь Сталина к вестернам, других вождей – к порнофильмам в частности и подобного рода продукции вообще. Своими глазами в 1970-1980-х годах видел календари и календарики с обнаженными девицами, печатавшиеся специально для партэлиты: на одной стороне ню, а на другой календарь с "красными датами" 7 и 8 ноября, 1, 2 и 9 мая. Примеры можно множить. А быт! И здесь мы подходим, пожалуй, к самому главному.

В-третьих, с учетом сказанного, "борьба государственной идеологии с низкопоклонством перед всем западным" это штука насквозь лживая и фальшивая, поскольку главными низкопоклонниками в шмоточно-развлекательно-потребностном плане выступали именно те, чьи интересы выражала и представляла "государственная идеология", борющаяся с низкопоклонством (населения) перед западным. Ясно, что такая "борьба" не просто не могла быть эффективной, но была контрпродуктивна, особенно в обществе, где (цитирую "Зияющие высоты") "властям в глубине души никто не верит". Но дело даже не только и не столько в этом, а в том, что в подобном контексте такая "борьба" – это объективно и по своей главной функции, прежде всего не "идеологическое упражнение", а комплекс мер, не позволяющий населению иметь такие материальные блага и уровень жизни, который обеспечивают себе – на западной основе – верхи. Это стремление обеспечить свое отличие от народа, выделенность из него. Таким образом, вся ситуация с "низкопоклонством", хотя и сохраняет некий "идеологический" аспект, перемещается в сферу распределения, социального неравенства и обеспечения последнего путем недопущения населения к "западным благам" будь-то в форме ограничения загранпоездок, ранжированно-фильтруемого допуска к распределению загрантоваров (от "шмоток с лейблами" до закрытых кинопросмотров) и антизападной пропаганды, обличения "западного образа жизни" ("их нравы").

"Западнизация" ("обуржуазивание") образа жизни советских верхов началось не при Горбачёве и не при Брежневе, все это имело место при Хрущеве и Сталине (достаточно почитать воспоминания "государственных деятелей" и представителей "советской интеллигенции" той поры или, например, "Дневник" и самую позднюю прозу Ю.Нагибина), начиналось при Ленине, хотя, конечно же, системные черты стало обретать после 1945 г. (когда барахло из Германии везли вагонами, машинами, вплоть до того, что, по рассказам отца, иные военачальники в "своих владениях" ставили шлагбаум, чтобы останавливать и шмонать-присваивать то, что везли возвращавшиеся званием и чином пониже – по Брейгелю-старшему: "Большие рабы пожирают малых"), а обрело в 50-60-е годы.

Система, фиксирующая социальные различия (различия между слоями, верхами и низами) по степени доступа к благам и потребностям, которые нельзя или почти нельзя создать и обеспечить на основе имманентной ей системы работ и возможно лишь "импортировать", обречена – обречена рано или поздно на поражение от системы-экспортера. Как говорил Тацит, первыми поражение в бою терпят глаза. Потом – все остальное. В системе-импортере "низкопоклонство" перед образом жизни системы-экспортера становится системной характеристикой, и с определенного момента – мощнейшим психологическим оружием "экспортера" (в нашем контексте – Запада). При этом, однако, следует помнить, что вся эта ситуация есть следствие, вытекающее из социальной природы коммунизма, его власти, специфики господствующих групп и имманентных им способов самоорганизации и саморанжирования, фиксации слоев-уровней на основе качества и количества потребления (иначе в обществе без частной собственности быть не может).

Поэтому, если рассуждать в терминах предательства, то приходится констатировать: сначала система в лице ее системообразующего элемента предала народ, население, а затем он ответил ей тем же:"Как царь с нами, так и мы с царем". В 1976 г. "Зияющими высотами" Зиновьев по сути вынес приговор коммунизму. Когда пятнадцать лет спустя народ позволил этому приговору осуществиться, помог упасть тому строю, про власть которого Зиновьев писал, что она "в силу социальных законов присваивает ум и волю общества" (кому понравится?), а еще через два не дернулся чтобы помочь этот приговор отменить, Зиновьев обвинил народ в предательстве. Сверхкомплексная логика? В "Желтом доме" сказано, что "наша система в принципе есть жизнь на грани краха". Но это значит, что крах может наступить в любой момент ("Вдоль дороги все не так, а в конце подавно". – В.Высоцкий), его возможность – системная черта данного социума. Но тогда при чем здесь предательство? Молодому Ленину приписывают фразу, которой он (якобы, а может и вправду) ответил на слова жандарма: "Что вы бунтуете, молодой человек?! Перед вами стена". "Стена, да гнилая, ткни – и рассыпется", – ответил Ульянов. Россия на рубеже XIX-XX вв. была гнилой стеной. Коммунизм в 70-80-е – тоже.

Сама КПСС в 60-80 гг., если рассуждать в предложенных в "Гибели..." параметрах, по сути предала, выхолостила и скомпрометировала свои официальные цели и идеалы, сделала их, саму себя и коммунистический режим предметом насмешек и анекдотов: "Никто сейчас столько не делает для дискредитации коммунизма, как само наше высшее руководство и официальные власти" (это – из "Светлого будущего"). На защиту этой власти, этого режима должен был стать народ? Ну, если только народ – законченный идиот. Это – во-первых. Во-вторых, какой такой народ? "Никаких народных масс, в строгом смысле слова, нет. Есть низшие слои общества, уже не играющие решающей роли в деловой жизни страны. Огромное число чиновников само входит в массу населения". Это – из зиновьевского "горбачевизма", не откуда-нибудь. В-третьих, население предало коммунистические идеалы? Это какие идеалы – те, о воплощении которых Зиновьев в "Зияющих высотах" ("Последнее пророчество") написал:
Все так и будет, господа.
Мечта в реальность воплотится.
И благодать та будет длится
Во все грядущие года.
Но я о райской ... той,
Сказать по-честному, не сохну,
Я даже рад, что скоро сдохну,
Не встретясь наяву с мечтой.

Хороши идеалы, если лучше сдохнуть, чем дожить до их реализации. Значит, отказ от них – предательство?

А вот еще, из моих любимых стихов Зиновьева:
Ушел в забвенье Чингачгук.
И кожаный Чулок.
И Д'Артаньян. Упал из рук
Поломанный клинок.
Атос, Портос и Арамис.
Их больше не ищи.
Не вспыхнут в памяти на миг
Заветные плащи.
В ничто ушел король Ричард
Второй Плантагенет.
Айвенго и Квентин Дорвард.
И этих тоже нет.
А кто остался тут со мной?
Кем ныне окружен?
Мечтой-фантазией какой
Мой разум загружен?
Овцу спасающий чабан?
Искатель, где руда?
Летящий в космосе чурбан?
Ударник измтруда?
Частицу ищущий малец?
Находчивый шпион?
Забивший шайбу молодец?
Неужто это – он?
Увы, замены нету ей.
Пропала сказка та.
Они ушли. В душе моей Осталась пустота.

Можно ли (как?) предать систему, порождающую пустоту в душе, опустошающую душу, порождающую фальшь?

Думаю, исторически последним случаем единения, ощущения чувства единства и общности между различными слоями советского общества, включая верхи и низы, был полет Гагарина. Узнав о нем, толпы людей двинули на Красную площадь, их не надо было звать, они пошли туда, где сидит Власть, с которой они хотели разделить радость. Пожалуй, еще несколько лет – до середины 60-х была некая инерция, а потом, еще до чехословацких событий (ну а после них – очевидно) социальная фальшь, призванная скрыть взаимообособление верхов и низов, стала вполне различимой, ощутимой. Даже я почувствовал эту фальшь, это изменение, отразившееся и на страницах любимых и регулярно читаемых журналов – "Техника – молодежи", "Вокруг света", "Знание – сила": все хорошо, да что-то нехорошо – искренность оптимизма, как я это понимаю сейчас, исчезла. Я говорю "даже", поскольку был обычным советским ребенком, гордым успехами своей страны (Победа, космос, хоккей) и занятый уроками, футбол-хоккеем и книжками. Мне все, или почти все, нравилось в жизни. Кое-чего я, правда, не понимал – например, за что в очередной раз исключили из партии отца, про которого я знал – он человек справедливый, коммунист, уверенный в правоте этого строя и достижимости его целей, особенно после того, как кончилось "Ёськино время" и осталось только повыкорчевывать "культят" (ах, как наивен был этот человек, бумагу о снятии последнего партийного выговора с которого нам принесли аккурат в момент, когда мы вернулись с кладбища, где похоронили отца; спасибо КПСС – "ныне отпущаеши"). Однако в целом для меня в моем детстве, каждый день которого начинался с "На зарядку становись!" и "Пионерской зорьки" по радио, все было хорошо и правильно.

Это потом, пять-шесть лет спустя, будучи студентом университета, я пойму все или почти все – про неравенство, про верхи и низы, лживость идеологии и пропаганды, и про многое другое. В середине 60-х годов я этого не понимал, но то, что в моих любимых журналах появились фальшивые ноты в изображении картин будущего, натужный оптимизм, тень обмана, я почувствовал очень хорошо. "Ненадежность обещаний властей становится привычной формой государственной жизни. Властям в глубине души никто не верит". Так говорится в "Зияющих высотах" о времени на стыке правлений Хрущёва (Хряка) и Брежнева. Все правильно.

Зиновьев говорит, что советский народ остался пассивным, безучастно смотрел, как разрушают коммунистический строй, по сути – обвиняет его в этом. Помимо того, о чем уже сказано выше, должен отметить: народ большей частью вообще пассивен ("народ безмолвствовал"), он живет своей бытовой повседневной жизнью, именно она занимает его главным образом и в принципе я не могу сказать, что это не нормально. Это так даже в годы потрясений. Вспомним строки из "Войны и мира": "Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей шла, как и всегда, независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапартом, и вне всех возможных преобразований (выделено мной. – А.Ф.)".

Но зачем так далеко ходить – ко Льву Толстому? Обратимся к Александру Зиновьеву: "Большинство членов массы пассивно. И они приходят в движение, возбуждаются к действию небольшой группой активистов. Наличие таких активистов есть элемент социальной структуры масс". Это – из "Желтого дома".

Если учесть, что советская система отстраняла, как отмечает Зиновьев, массы населения от активной социальной и политической жизни, что ее активное начало отчуждено власти и властью (с этим вступает в противоречие тенденция системы к пассивному включению во власть все более широких сегментов населения), т.е. лишала их возможности выступать в качестве субъекта, то стоит ли удивляться, что исход событий августа-91 и октября-93 решило ничтожное меньшинство? Ни в Коммунистической Системе, ни в Русской Системе, исторической структурой которой является коммунистический строй, иначе и быть не могло.

Вне и помимо всех возможных преобразований основная масса людей живет "настоящей", "медленной" жизнью. Так было в октябре 1917 г. в Петрограде, когда в течение двух недель ползучего большевистского переворота люди продолжали ходить в магазины, кафе, синематограф, просто лузгать семечки – бльшая часть осталась в стороне от происходящих событий. Примерно то же происходило 19-21 августа 1991 г.: хотя вокруг Белого дома собралась огромная антигэкачепистская толпа, в процентном отношении к населению Москвы это было ничтожно мало. Правда этого хватило, чтобы парализовать "семерку" и иже с ними, ну а 3-4 октября 1993 г. на Белый дом хватило четырех танков (и спасибо "Альфе", не допустившей кровопролития). Во всех случаях для решения успеха дела хватило очень малых сил.

О чем это говорит? Именно о том, что основная масса, как правило, безучастна к великим, широкомасштабным историческим событиям. Это – правило, регулярность жизни. Хорошо это или плохо – другой вопрос, по-видимому, когда – как. Ясно, однако, что чем более коррумпирована верхушка, чем больше она дискредитирована в глазах населения, тем меньше последнее ассоциирует себя с ней и ее ценностями (расцвет в 60-70-х годах анекдота как жанра, помимо прочего, профанирующего официальные ценности, свидетельствует не только о большей свободе, наступившей после окончания ранней – брутально-народной фазы комстроя, но и об определенной эволюции этого строя в целом), тем в меньшей степени это население готово защищать свой строй и его хозяев. А то еще и двери с окнами в подожженном доме заколотят, подобно Архипу из пушкинского "Дубровского" с его: "Как не так!".

Что должно было заставить население защищать коммунистов? От кого? От "преступного режима"? Но, во-первых, "преступный режим" – это метафора, а не юридическое понятие. В соответствии с каким правом можно судить режим? Его собственным? Нет. Международным? Нет. Нацистский режим, НСДАП, в Нюрнберге формально судили по естественному праву, а по сути – по праву силы, по праву победителей. Справедливость и право не всегда совпадают.

Это одна сторона дела. Есть и другая: "преступный режим" – с чьей точки зрения? С точки зрения каких классов и групп?

С точки зрения общечеловеческой? Что такое общечеловеческая точка зрения?

С точки зрения народа? Что такое народ? Как "читать" и определять оценки народа? К тому же, в 30-е годы одна часть народа мордовала-мочила другую часть народа. Тупик.

Ладно, допустим, договорились, что "преступный режим", "преступная власть" – это такая, которая ведет себя как завоеватель по отношению к собственному народу, выводит себя из-под действия закона, ставит себя над ним. Однако с этой точки зрения, все структуры власти в России, будь то самодержавие или коммунизм, а особенно режимы Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра I, Екатерины II, Сталина будут преступными и "антинародными". Причем наиболее жестокими и антинародными будут как раз наиболее народные по происхождению режимы, например, сталинский (по крайней мере, до 1939 г.). И это вполне понятно: жалость к народу – это скорее у бар, внутри самой народной массы такое отношение друг к дружке – это едва ли (читай Лескова, Успенского, Писемского и работы, посвященные внутридеревенской, внутриобщинной эксплуатации).

Чем ельцинский режим преступнее, например, сталинского? Доказательства на стол. А заодно и критерии доказательства, сравнения и т.д.

Власть в России всегда была "преступна" и "внезаконна" в том смысле, что всегда находилась главным образом над законом, всегда в большей или меньшей степени относилась к народу как к популяции. Возникновение всех исторических структур Русской Власти, будь то Московское самодержавие (Иван Грозный, опричнина), Петербургское самодержавие (Петр I, гвардия) или исторический коммунизм (Ленин, Сталин – ЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД) происходило в виде завоевания собственной страны как чужой, с разделением (вплоть до территориального – земщина и опричнина) страны на "своих" и "чужих", с переносом столицы (Иван IV лишь по стечению обстоятельств не переселился в Вологду, впрочем, у него была Александрова слобода), с созданием чрезвычайных надобщественных органов власти, начинавших (с помощью населения) перемолот собственного общества, что влекло многомиллионные демографические потери и разрушение хозяйства (1570-1590-е, 1700-1730-е, 1920-1930-е годы). А как иначе может быть в обществе, где вещественная субстанция есть постоянный дефицит – на всех, включая господствующие группы, ее не хватает; где "частной" собственности в строгом смысле слова по сути нет, а "государственная" слита с властью, обусловлена ею и даже будучи приватизированной во многом сохраняет функциональные, привластные качества, так и оставаясь скорее приватизированной, чем частной (только когда власть ослаблена и борется за продление существования, "приватизированное" становится частным, в строгом смысле слова, как в 1861-1917 гг.)?

"Преступный режим" – шаткая, на мой взгляд, основа для аргументации в области социально-исторической теории, тем более, если речь идет о России, т.е. о стране, где право никогда не было ценностью, где о законе говорят: "Закон, что дышло".

Не менее уязвимыми представляются мне и рассуждения Зиновьева об участи населения, народа в антикоммунистической революции (или контрреволюции) как о проявлении глупости, недальновидности. Действительно, режим победителей выпотрошил их экономически (это правда), запустил механизм депопуляции (это тоже правда; при этом, однако, нужно помнить, что в конце 70-х годов СССР уже занимал 77-е место в мире по уровню жизни), обманул (тоже правда) И что? Советская власть обманывала 74 года. Кстати, сам Зиновьев в работах 80-х годов описывает и объясняет этот обман: " Наш народ вверяет свою судьбу высшему руководству не потому, что верит ему и любит его, – он не верит ни одному его слову и ненавидит его, – а потому, что в силу исторически сложившихся социальных условий своего существования отчуждать свое активное начало тому, кто сумеет его захватить".

Стоит ли удивляться тому, что как только хватка захватчика слабеет, недоверие прорывается неверием во все, что связано со строем и его хозяевами, а ненависть принимает крайние формы (впрочем, как правило, пар выходит быстро). Так что же удивляться тому, как в массе своей повел себя советский народ в 1991 и 1993 гг.? Как еще он мог относиться к сытым и циничным врунам и их строю?

Вот мы и вернулись, сделав круг, к проблеме "предательства, совершенного верхушкой", Горбачёвым. Но вот ведь какое дело. Предательство в политике, которая, по определению, штука не очень чистая – вопрос очень скользкий и, так сказать, тавтологичный. Горбачёв предал свою партию? А сколько раз Ленин предавал свою партию, лепя из нее то, что нужно было ему, отрекаясь от бывших сотрудников и своих же идей? Так, летом и осенью 1917 г., он вступил в союз с межрайонцами Троцкого и "левыми коммунистами" Бухарина, чтобы "перевесить" колеблющихся большевиков и пойти на вооруженное восстание. Ленин в своей партии несколько раз устраивал "предательские перевороты", и все они удавались, за исключением последнего. Его смертельно больной вождь пытался организовать в канун XII съезда, предложив резко увеличить число членов ЦК и "растворив" таким образом, стремившихся освободиться от его хватки соратников в рабочей среде, которой можно было бы манипулировать. Нечто подобное с аналогичной целью организует Сталин в 1952 г. У Ленина, однако, не вышло, и попытка оказалась "последней охотой вожака" – "Акела промахнулся". Впрочем, и успех Сталина был относительным: через считанные месяцы Сталин скончается, а соратники вернут ситуацию "на круги своя".

А ситуация с Брестским договором? Не предательство ли это большевиками и "восставшим народом" германской революции, германского пролетариата, смотревшего на российский пролетариат и российских большевиков как на "надежду и опору"? Я уже не говорю про пакт 1939 г. с Гитлером. В конце 30-х советские руководители фактически сдадут гитлеровцам немецких коммунистов. Понятно, в интересах СССР, народа, коммунизма, светлого будущего. Суть от этого не меняется.

Кто-то скажет: так это все тактические шаги ради стратегической цели. Очень хорошо, Но и тактические шаги могут быть предательскими. Другое дело, что Ленин и Сталин выиграли, а Горбачёв – проиграл, ему "предательские" тактические шаги не помогли. Ну что ж поделаешь – эпоха, масштаб личности, харизма разные. Вопреки мнению Козьмы Пруткова, вред или польза действия все же обусловливаются и совокупностью обстоятельств. Еще как. Эти обстоятельства размягчения, распада режима и позволили Горбачёву "занять трон", но они же не позволили ему спасти коммунизм: продукт распада не может остановить распад, следствие не может устранить причину.

А насчет предательства в политике, критика политики и политиков с моральной точки зрения – едва ли это серьезный подход: можно ли критиковать "работниц" борделя с позиций сохранения девственности? К тому же морализирующая критика – оружие исходно слабое, неслучайно Маркс, активный противник подобной критики, говорил, что мораль есть состояние бездеятельной активности того, у кого отняли силу. Это не призыв к аморализму, а предложение находить и использовать такие позиции и формы критики, которые адекватны природе критикуемого (анализируемого) объекта к ситуации.

Далее. Любые эмоции, особенно негативные, искажают восприятие реальности. Что еще хуже, они создают эмоциональное же впечатление ясности картины и, следовательно, делают ненужным ее дальнейший анализ: все ясно – предательство. На мой взгляд, это слишком просто, чтобы быть истиной. Истины вообще-то по определению должны быть просты. Но не слишком просты, не эмоционально просты. Кстати, у Зиновьева есть намного более сильная, интересная и эвристически плодотворная характеристика деятельности Горбачёва в "Горбачевизме": "Горбачевизм есть стремление заурядных, но тщеславных партийных чиновников перехитрить не только людей, но и объективные законы человеческого общества". Это определение, на мой взгляд, вообще плодотворно для анализа многих явлений финальных стадий социальных систем. Во многом оно подходит для "керенщины". Кстати, Горбачёв чем-то напоминает Керенского, который тоже был юрист, краснобай и тоже профукал страну большевикам. Конечно же, у Керенского образование было получше, да и русским языком он владел неплохо. Но это уже приметы эпох, точнее – их различия. Определение перестройки через предательство определенного лица или отдельных лиц, к сожалению, сильно напоминает стремление советских партийных историков заярлычить 30-40-е годы как период "культа личности" Сталина и к этому фактору свести все проблемы, а по сути – закамуфлировать, скрыть массовые средне- и долгосрочные процессы, переплавить все в некую персону: "То злодей был виноват, что б ему поганцу в ад" (фраза, которую говорит Хрущёв о Сталине в стихотворении, распространявшемся якобы спонтанно, а на самом деле КГБ после снятия первосека в октябре 1964 г.).

Вот такой театр исторической драмы и комедии. Как говаривал Станиславский: "Не верю!" И я не верю. А одним из тех, кто научил меня таким интерпретациям не верить, был Зиновьев. "Сказать о Сталине, что он допустил множество ошибок и даже преступлений (выделено мной. – А.Ф.) – значит либо ничего не сказать по существу, либо сказать нечто совершенно абсурдное". И далее: "Правильное понимание сталинизма целиком и полностью зависит от правильного (научного) понимания сущности коммунистического общества, рожденного в сталинские годы, причем благодаря усилиям миллионов людей во главе со сталинистами и Сталиным".

Так сильно и по-зиновьевски ясно говорится в "Горбачевизме". Странным образом в анализе перестройки Зиновьев в какой-то момент "сорвался" на объяснения именно такого рода, которые критиковал за применение к сталинизму и Сталину. Почему – отдельная проблема, на анализ которой здесь нет места. Значительно важнее, на мой взгляд, попытаться взглянуть на "перестройку", "горбачевизм" под тем углом зрения, который Зиновьев определил как научное понимание коммунистического общества – от сталинских времен до горбачевских. На пути к этой попытке мы выходим на две более общие, интересные и очень серьезные проблемы: во-первых, участие народа в революциях, причины революций и причины участия народа в них; во-вторых, русские смуты/революции.

Продолжение следует.

[i] Подр. см.: Фурсов А.И. Колокола Истории. – М., 1996. – С. 312-327

Излом коммунизма (часть 2)
 

http://worldcrisis.ru/crisis/1258846

Это действительно очень сложные проблемы. То, что в социальных революциях огромную роль играют низы, – это факт. Без их участия речь может идти лишь о верхушечных, дворцовых переворотах, "политических революциях" (это хорошо понимали, например, теоретики кадетов, отвергавшие социальную революцию и принимавшие революцию политическую, которую они связывали прежде всего с реформами).

В то же время, движение низов, которое не сопровождается и которому, что еще важнее, не предшествует борьба, сдвиги, изменения вверху, остается на уровне бунта, мятежа, самое большее – восстания. Настоящие социальные революции начинаются с брожения на верху, с борьбы в верхах за то, кто и как оседлает процесс перемен. Вот как описывает типичные ситуации системных кризисов и кануна социальных революций И.Валлерстайн: "Причина неточности предсказаний (кризиса капитализма в последние 150 лет. – А.Ф.) заключается в том, что они основывались на анализе того, что делают низшие классы, тогда как истинной причиной крушения порядка в исторических системах является упадок духа защитников этого порядка.

VII
Это действительно очень сложные проблемы. То, что в социальных революциях огромную роль играют низы, – это факт. Без их участия речь может идти лишь о верхушечных, дворцовых переворотах, "политических революциях" (это хорошо понимали, например, теоретики кадетов, отвергавшие социальную революцию и принимавшие революцию политическую, которую они связывали прежде всего с реформами).

В то же время, движение низов, которое не сопровождается и которому, что еще важнее, не предшествует борьба, сдвиги, изменения вверху, остается на уровне бунта, мятежа, самое большее – восстания. Настоящие социальные революции начинаются с брожения на верху, с борьбы в верхах за то, кто и как оседлает процесс перемен. Вот как описывает типичные ситуации системных кризисов и кануна социальных революций И.Валлерстайн: "Причина неточности предсказаний (кризиса капитализма в последние 150 лет. – А.Ф.) заключается в том, что они основывались на анализе того, что делают низшие классы, тогда как истинной причиной крушения порядка в исторических системах является упадок духа защитников этого порядка.

Когда... приближается стадия крушения порядка и становится очевидным, что возникает новая историческая система или системы, вот тогда и только тогда начинается настоящая борьба. Когда изменения (истинно фундаментальные изменения) неизбежны, тогда все, или почти все, хватаются за них, и это очень опасный момент. Крушение порядка становится одновременно крушением идеологии. Когда каждый говорит на языке изменений, трудно отделить благородных овец от паршивых коз, приверженцев старых привилегий – от оппонентов, герольдов большей эгалитарности от сторонников меньшей эгалитарности"[i].

Хочу сразу же обратить внимание на правильность установления Валлерстайном причинной связи: приближающееся крушение – стремление монополизировать изменения – крушение идеологии (а не наоборот). Валлерстайн представил реальную схему-картину революций и смут: борьба всех против всех за билет в будущее, который по определению "one-wayticket", за место под солнцем, за идеалы, за жизнь. В таком контексте действие всех сил так или иначе направлено против уходящего строя (ни "белые", ни "путчисты-91" не стремились к реставрации "старого порядка"; в истории – прав Людовик XVIII – нельзя реставрировать прошлое, содержание, в лучшем случае – форму).

Похожую картину смуты конца XVI – начала XVII в. – главного, наряду с опричниной, элемента Великой Самодержавной революции (1517/65-1649) – рисуют В.О.Ключевский и С.Ф.Платонов. Как заметил Ключевский, в Смуте "последовательно выступают все классы русского общества, и выступают в том самом порядке, в каком они лежали в тогдашнем составе русского общества, как были размещены на социальной лестнице. На вершинах этой лестницы стояло боярство, оно и начало Смуту"[ii]. Отсюда – три этапа смуты, как социально-политической революции. Платонов тоже выделял три схожих этапа: династический, связанный с боярством; (обще)социальный, связанный с выступлениями дворянства, казачества, крестьянства; национально-религиозный, связанный с борьбой, прежде всего, против поляков.

Не только смуту в России начала XVII в., но также смуты начала XX в. и 80-х годов начинало "боярство". Так, некоторые историки началом революционных событий, приведших к октябрьскому перевороту, установлению большевистской диктатуры и Гражданской войне, считают событие, произошедшее 1 ноября 1916 г. – знаменитую речь П.Милюкова "Глупость или измена?" с последующей подготовкой дворцового переворота. Смута, начавшаяся в 80-е годы, тоже стартовала в форме нескольких "дворцовых" или "боярских" переворотов (андроповского, горбачевского), переросших постепенно в смуту (революцию – антикоммунистическую, в конечном счете, но, естественно, вовсе не буржуазную – в России вообще не было, да и не могло быть буржуазных революций, но это отдельный вопрос).

Правда, в отличие от двух предыдущих смут, в последней, нынешней, верхи и средние слои удержали ситуацию и не допустили перерастания смуты в гражданскую войну, последняя приняла "холодную" форму, хотя распада империи, превращения новых границ в полупрозрачные (особенно по всей южной линии), а не в limes, резкого ослабления власти и экономики избежать не удалось. А вот "горячей гражданки" удалось избежать. Конечно, дело здесь не только и даже не столько в социальном мастерстве верхов, сколько в эпохе. Во-первых, как заметил Э.Хобсбоум, в отличие от большей части XX в., в его конце, чтобы победить, революция должна быть городской. Ситуация в городах во время перестройки и постперстройки контролировалась. Во-вторых, необходимо отметить огромную роль ранее незначительного фактора – значение электронных средств информации, контроля над ними, манипуляции ими, создание виртуальной реальности и использования ее в качестве оружия. Кто-то назвал события 1968 г. в Западной Европе и США первой постиндустриальной революцией, и отчасти это так, но только отчасти, по интенции. По-видимому первой, по-настоящему постиндустриальной – информационной – социально-политической революцией была, как это ни парадоксально, русская антикоммунистическая, 1989-1999 гг. (от телетрансляции I съезда народных депутатов СССР до передачи власти Ельциным Путину).

Когда-то Оруэлл заметил, что если бы не футбол, не радио и не пабы, то Англии в 30-е годы не миновать бы революции. Перефразируя "святого Георгия" правых, можно сказать: если бы не ТВ с его политическим спектаклями и образами друзей и врагов "демократии и реформ", с его "Санта-Барбарами", "Просто Мариями" и прочей мутью – Россия могла бы угодить в самую что ни на есть горячую гражданскую войну, и третья смута в этом отношении оказалась бы похожа на первую и вторую.

Вообще, говоря о русских смутах, нужно отметить определенное типологическое сходство результатов первой и третьей смут. Это, на мой взгляд, проливает дополнительный свет на гибель русского коммунизма, позволяет взглянуть на нее в рамках и с позиций долгосрочных тенденций развития России (Русской Системы), поместить сам коммунизм в контекст русской истории в целом – "bigstructures, largeprocesses, hugecomparisons", что, помимо прочего, позволяет увидеть его в динамике, долгосрочной исторической динамике, как динамику, а не как сумму, череду статичных картин.

Чем была, чем и как закончилась первая русская смута? Замечательный дореволюционный историк А.Е.Пресняков писал, что "с социальной точки зрения Смута была схваткой казачества, крестьянства владельческих земель, холопов и низшей прослойки дворянства, с одной стороны, и среднего дворянства, средних служилых людей, купечества, – с другой. Эти последние были организованы в земства. Разрушение самодержавной системы в результате социальных конфликтов и вмешательства иностранцев грозило им утратой их социального и экономического положения. Поэтому-то они и выступили за восстановление прежнего властного порядка и общественных низов и смуты; победа над нею государственного порядка была поражением для этих разрядов (социальных низов. – А.Ф.) населения, которые в дальнейшие два века отвечали на давившую их тяготу побегами и бунтами, то местными, то широкими разносившими потрясения, как в эпоху Разиновщины и Пугачевщины.

Так смута завершилась победой средних социальных сил над общественным верхом и низом"[iii].

Ну а кто победил во второй смуте? Низы и низшая часть господствующих групп, т.е. если забыть о "боярстве", – те, кто проиграл в первой смуте, кому не удалось потеснить дворянство с позиций главного защитника страны и занять его место, те о ком в начале XVII в. патриарх Гермоген писал, что они "велят боярским холопам побивать своих бояр... и жены их и вотчины и поместья сулят", и обещают "давати боярство и воеводство и окольничество и дьячество".

Наконец, третья смута – cuibono? Кто слетел, кого опустили, обобрали, словно задавшись целью проиллюстрировать пастернаковское "история не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом"? Слетели самые верхи – коммунистические "бояре" – те, кто персонифицировал империю и державность. Опустили огромную часть населения – низы, нижнюю часть советского "среднего класса" (инженерно-технические работники, учителя, врачи, среднее офицерство, научные сотрудники и т.п.), превратив их по сути в underclass. Выиграла, как в начале XVII в., середина – середина номенклатуры, советских и хозяйственных структур, "теневики" и т.п. Приватизировав власть распадающегося исторического коммунизма, они присвоили и имущественную его составляющую, по сути – присвоили исторический коммунизм, но – прав Зиновьев – под приветственные крики огромной части населения.

Иными словами, смута конца XX в. по своим результатам во многом повторяет смуту начала XVII, сходна с ней. Я бы сказал, исторически является эквивалентно-нишевой. Похоже, завершился некий макропериод, и выход из него похож на вход. Перед нами – эволюция крупной системы, в которой ясно просматривается определенная логика; так же совершенно очевидна закономерность возникновения исторического коммунизма по логике как истории Русской Власти, Русской Системы (господствующая группа без собственности на вещественные факторы производства), так и истории мировой Капиталистической Системы (антикапитализм). Уже этого достаточно, чтобы усомниться в справедливости "предательской интерпретации".

Теперь вернемся к тезису о том, что революции без активного участия низов невозможны. Это правильно. То, что низы в результате революции оказываются победителями, не получающими ничего – тоже правильно, регулярность. Причем: не получают ничего – это в краткосрочной перспективе, тогда как в среднесрочной перспективе многие и многое теряют; снижение жизненного уровня, ухудшение жизни – характерная черта большинства послереволюционных периодов. Пример России после всех трех смут (и петровской полусмуты) это подтверждает. О ситуации 90-х годов и говорить нечего – мы это видим, имеем, хлебаем полной ложкой. Ситуации после Октябрьского переворота и Гражданской войны, а также после революции 1917-1929/33 гг. тоже известны. Ограничусь лишь одним примером.

По расчетам экономиста В.Г.Растянникова, в 1913 г. в России потребление мяса на душу населения составило 31,1 кг. Затем наступил провал, связанный с революцией и войной, однако в 1928 г. уровень дореволюционного потребления мяса был восстановлен – 31,4 кг, а в 1929 г., последнем году нэпа и кануне коллективизации, превзойден: 37,6 кг. После трех лет коллективизации – резкое снижение: 17,4 кг. Только в 1955 г. страна достигла по этому показателю уровня 1928 г. (и 1913 г.) – 32,4 кг. Но это, опять же, средние цифры. Сельский житель, например, только в конце 70-х годов догнал городской уровень потребления мяса... конца 20-х годов. Таким образом, колхозник и мяса потреблял и зарплату получал меньше, чем фабрично-заводской рабочий. Так, в 1953 г. один трудодень оплачивался 1,62 кг зерна, 0,24 кг картофеля и 18,8 копеек – это уровень, по достижении которого затруднительно физическое воспроизводство работника (читай романы Ф.Абрамова). По подсчетам того же Растянникова, "лишь в середине 1970-х годов средний дневной заработок работника колхоза, полученный в общественном хозяйстве, по номинальной величине, исчисленной в зерновой продукции (зерновой эквивалент), достиг уровня средней дневной платы, полученной фабрично-заводским рабочим в 1930 г. (последняя составляла в зерновом эквиваленте 40,83 кг)".

Как говорилось, "прошла весна, настало лето, спасибо партии за это". Все это – к вопросу о послереволюционном уровне.
VIII
Итак, плохо становится "пролам" (словечко Оруэлла) в результате ими же совершенных революций, плодами пользуются другие – средние классы. Оруэлл считал это правилом. Ну что ж, за что боролись, на то и напоролись. Так зачем же, за каким хреном, низы, "пролы" устраивают революции, соучаствуют в них, сажают себе на шею новых господ, захребетников, более алчных, жестоких и рациональных, чем прежние? Что же они не защищают старый порядок, в нашем последнем случае – исторический коммунизм, который худо-бедно обеспечивал некие социальные гарантии? Предатели, как пишет Зиновьев. Идиоты, поддавшиеся на обман и достойные осуждения ("Пройдут годы,... и потомки осудят их". – Зиновьев). Думаю, ситуация намного сложнее – и объективно и субъективно-психологически, как с обманутыми, так и с обманщиками. Начнем с последних.

Корыстный интерес многих из тех, кто стремится к свержению старого строя и особенно тех, кто соучаствует в этом процессе, когда он уже пошел и тем более, когда близится к концу, – очевиден. Так было во время Великой французской революции, так было в русской революции 1917-1923/33 гг., так было в 90-е годы у нас – в позднем СССР и ельцинской России. Это – закон, регулярность революций. Но есть и другой закон, другая регулярность, зафиксированные Марксом и Энгельсом еще в "Немецкой идеологии". Не откажу себе в удовольствии и приведу длинную цитату: "...Всякий новый класс, который ставит себя на место класса, господствовавшего до него, уже для достижения своей цели вынужден представить свой интерес как общий интерес всех членов общества, т.е., выражаясь абстрактно, придать своим мыслям форму всеобщности, изобразить их как единственно разумные, общезначимые. Класс, совершающий революцию, – уже по одному тому, что он противостоит другому классу, – с самого начала выступает не как класс, а как представитель всего общества (выделено мной. – А.Ф.); он фигурирует в виде всей массы общества в противовес единственному господствующему классу (пометка Маркса на полях: "Всеобщность соответствует: 1) классу contra [против] сословия; 2) конкуренции, мировым сношениям и т.д.; 3) большой численности господствующего класса; 4) иллюзии общих интересов. В начале эта иллюзия правдива; 5) самообману идеологов (выделено мной. – А.Ф.) и разделению труда".). Происходит это от того, что вначале его интерес действительно еще связан более или менее с общим интересом всех остальных, негосподствующих классов, не успев еще под давлением отношений, существовавших до тех пор, развиться в общий интерес особого класса (выделено мой. – А.Ф.). Потому многим индивидам из других классов, которые не могут достигнуть господства, победа этого класса также идет на пользу, но лишь постольку, поскольку она ставит этих индивидов в положение, позволяющее им подняться в ряды господствующего класса. Когда французская буржуазия свергла господство аристократии, перед многими пролетариями открылась в силу этого возможность подняться над пролетариатом, но это достигалось лишь постольку, поскольку они превращались в буржуа. Таким образом, основа, на которой каждый новый класс устанавливает свое господство, шире той основы, на которую опирался класс, господствующий до него; зато впоследствии также и противоположность между негосподствующим классом и классом, достигшим господства, развивается тем острее и глубже(выделено мной. – А.Ф.). Оба эти обстоятельства приводят к тому, что борьба, которую негосподствующему классу предстоит вести против нового господствующего класса, направлена, в свою очередь, на более решительное, более радикальное отрицание предшествующего общественного строя, чем это могли сделать все прежние классы, добивавшиеся господства"[iv].

Итак, объективное наличие иллюзии общности интересов различных социальных сил, выступающихпротив старого порядка, во многом объективная реальность (краткосрочная) этих интересов, и, наконец, самообман идеологов и вообще представителей группы, идущей к власти, – вот три исторических "карты", комбинация которых дает возможность неким группам сорвать куш в игре под названием "Революция" при поддержке большой части общества.

Я хочу особо подчеркнуть значение самообмана. Без него претенденты на роль новых хозяев не могли бы играть правдиво и убедительно и обеспечить себе широкую поддержку – говорят ведь, что дальше всех пойдет тот, кто не знает куда идет. Или, опять же, словами Маркса, Крот Истории роет медленно. Человек предполагает, а История располагает. Мне уже приходилось писать об этом в "Колоколах Истории": "Неслучайно во всех революциях одни группы революционеров довольно быстро сменяются другими, часто кроваво; разыгрывают историю на своих головах и шеях в буквальном смысле слова. Революция есть разделение труда во времени, Мануфактура Времени, где каждая новая группа операций, как правило, выполняется новым агентом, новой силой, часто – на костях предыдущей. Революция – хитроумно-коварный и постоянно изменчивый процесс, когда надо то прибавлять скорость, то сбрасывать ее, резко поворачивать то в одну, то в другую сторону. Как правило, нет ни одной группы, способной воплотить и реализовать все задачи революционного времени: необходимо разделение труда. И организация".

И далее: "Революция – это не труд ремесленника, в одиночку выполняющего все операции. Это – мануфактура, где на место одной группы обманщиков-самообманщиков, убийц-самоубийц, гуманистов-злодеев, мудрецов-глупцов приходит другая, где сменяют друг друга различные технологии власти и мифы. Революция – это цепь самообманов, постепенно переходящих в обман. При этом склонные к самообману постепенно уничтожаются или, в гуманных случаях, вытесняются обманщиками, которые – как крайний трехчетвертной в регби, добежавший до углового флажка, приземляет мяч в зачетном поле команды-соперника – и побеждают. Побеждают последние. Тот, кто приходит и смеется последним. Boт эти "приземлившие" революцию и суть победители, а приземление есть ее конец. Последняя волна социальной бури, после которой самообманываться уже не надо. Надо только обманывать и создавать институты или органы обмана и его силового обеспечения. Таков циничный бизнес революций – с его дантонами и робеспьерами, парвусами и лениными, сталиными и ждановыми, бериями и фуше".

В последнее десятилетие русской истории первыми с дистанции сошли самые реакционные и самые романтические коммунисты и антикоммунисты, превратившиеся в политических маргиналов. В августовском путче 1991 г. "реакционеры-коммунисты" и "демократы-коммунисты" притиснули и по сути уничтожили друг друга и СССР, сработав на "третью силу" – российское руководство и средние слои номенклатуры. В следующей схватке (осень 1993 г.) были отсечены края уже этой силы – "посткоммунисты-демократы" и "посткоммунисты-реакционеры", хотя на самом деле здесь циничная борьба за власть была намного очевиднее (в том числе, для населения), чем в августе 1991 г., полного эйфории, романтики и объявленного самообмана правды. В очередной раз Русская История отсекла края, и середина-монолит двинулась свиньей к приватизации коммунизма, проигранного демократами и реакционерами. Но это уже другая тема.

Не поленюсь еще раз отметить феномен самообмана, все более превращающегося в обман. В Великой французской революции (1789-1799) началось Демуленом, а закончилось Баррасом, Фуше и в конечном счете Наполеоном. Кстати, по логике Зиновьева, следовало бы заклеймить парижан, либо поддержавших заговор против Робеспьера, либо не препятствовавших аресту и казни последнего и объективно способствовавших приходу к власти и торжеству одного из самых омерзительных по своей гнилости и продажности режиму в истории современной Европы – Директории. Думаю, однако, что в 1794 г. парижанам, ворюги, как сказал бы Бродский, были предпочтительнее (хотя и не милее), чем убийцы, пусть революционные, пусть устраивавшие "государственное мочилово" для самого же народа, ради народа и его именем.

Менялись группировки у власти и персонификаторы революции и в русской революции 1917-1929/33 гг., и в "русской контрреволюции" (она же – коммунистическая революция) 90-х. Впрочем одна персона – Ельцин – осталась без изменений, хотя каждому новому этапу соответствовало изменение внешнего облика (выражение лица, взгляд, мимика, жестикуляция, походка и т.д.) этого человека. Ельцин – лидер демократов-романтиков, героев августовских событий 1991 г. и Ельцин олигархического (1996-1998) периода внешне разные люди: "Как мир меняется! И как я с ним меняюсь! Лишь именем одним я называюсь" (Н.Заболоцкий). Причем, думаю дело здесь далеко не только в политическом хамелеонстве, в игре, но и в самообмане и в самонастройке, когда обман совпадает с верой (очень хорошо это показано Р.Пенн Уорреном на примере главного героя романа "Вся королевская рать" губернатора Вилли Старка с его "дайте мне топор" и честным ответом "не знаю" на вопрос Джека Бёрдена, верит ли губернатор в то, что он говорит под завывания толпы. Powergame).

Разумеется, Ельцин победил не только благодаря тому, что оказался самым способным самообманщиком (харизма!), и на него работали обстоятельства, но и потому, что имел мощный властный инстинкт, инстинкт Русской Власти, по отношению к которой он обладал зверским чутьем. Неслучайно он не позволил себе соскользнуть в сферу политики и партий, остался над ними, как и следует Русской Власти. Парадокс: в конце 80-х Ельцин шел к власти как политик в неполитическом (властном, кратократическом обществе), а победив, он сохранил свою власть, сделав ее неполитической в уже не только политизированном, но и во многом в политическом обществе, не дав себе и своей власти соскользнуть в это последнее. Как бы не относился к этому человеку, приходится воскликнуть по-пушкински: "Ай да Ельцин, ай да сукин сын". Эти мои слова не понравятся многим. Они мне и самому не нравятся. Но никуда не денешься: Ельцин был и остается крупнейшим русским политиком (или: политиком в духе Русской Власти) в России 90-х. Остальные – почти все – шелупонь. К сожалению. Как это там говорилось? Каждый народ заслуживает... Чего? Иногда вообще ничего. Кстати, Зиновьев в "Желтом доме" писал, что "русский народ – удобная арена для проходимцев и материал для авантюрных экспериментов. Для коммунистических в том числе, – добавил я. Для коммунистических в особенности, сказал Учитель. Всегда для коммунистических со времен Ивана Грозного, сказал Добронравов". И для коммунистических-посткоммунистических, – закончу я.

Ельцин – не единственный пример внешних метаморфоз по ходу сбрасывания с самообмана скорлупы "само", есть и другие примеры превращения тибулов и просперо в новых "толстяков", иногда не только в переносном, но и в прямом смысле слова, когда от обильного дармового харча, как говорят в народе, морда шире плеч становится. На этом о само-обманщиках, победителях, хватит. Перейдем к обманутым, проигравшим, к их мотивам и причинам участия в событиях так и на той стороне, как они это сделали.

Отчасти (правда, от не очень большой части) ответ на эти вопросы есть у Маркса и Энгельса на примере пролетариев, которые хотят стать буржуа. Однако далеко не все и главным образом далеко не все, хотят стать буржуа, не все тем более участвуют в революциях с целью улучшения своего экономического положения. Бесспорно, какая-то часть людей, порой значительная, вовлекается в события эмоциональным порывом, коллективным "революционным неврозом". Однако в основе последнего должно что-то лежать. Что? Недовольство существующим порядком, осознание или даже ощущение невозможности жить по-старому, общее желание новизны, обновления? Конечно. Но, думаю, ключевое, кодовое слово для всех революций, как уже говорилось выше, надежда. Надежда на лучшее (лучшее вообще) в комбинации с неверием в существующий строй, усталостью от него – как объективной, так и субъективной. Но, как правило, народу, когда приходит революционное похмелье и наступает послереволюционное "хмурое утро", приходится платить; именно он расплачивается за происшедшее и оплачивает новых господ, их передел и их беспредел. Лучше жилось среднему французу в 1780-е, чем в 1800-1810 гг.? За ответом – к Токвилю. Среднему советскому человеку в 30-е, чем среднему российскому в 1890-1900-е годы? Ответ очевиден. Среднему россиянину 90-х по сравнению с 70-и годами (и даже 1980 г., когда позитивно-поступательные возможности развития исторического коммунизма были исчерпаны)? Ответ тоже очевиден.

Надо ли, однако, обвинять французов и русских в глупости и предательстве? Никогда. Иначе придется обвинять всех, кто с оружием в руках или без него поднимается против старого порядка или не поддерживает его. Социальная (надиндивидуальная) логика, логика социосистемного обновления заставляет людей идти вперед. И это понятно. В борьбе революционных эпох все помнят о плохом старом и мечтают о хорошем новом, забывая, что хороших социальных порядков – ни новых, ни старых – не бывает; бывают – выносимые и невыносимые. Во время революций борются со старым и не думают о борьбе с новым в новой эпохе – зачем, это будет прекрасный новый мир. Именно в момент борьбы с господами старого мира, отрекаясь от них и от этого мира, люди сажают себе на шею новых эксплуататоров – как Синдбад-мореход, наивно подставивший шею старику-"шейху моря", которого потом долго носил на себе.

Хорошо быть крепкими задним умом, зная результат. Разумеется, не многие – интеллектуалы высшего класса, социальные мыслители, просто практически умные люди, имеющие привычку размышлять о социальном – могут предвидеть и часто предсказывают конкретный послереволюционный результат. Например, А.А.Зиновьев уже в конце 80-х годов, в самый разгар перестроечной эйфории, предсказывал многое из того, что произошло в 90-е. Однако массовые процессы не развиваются в соответствии с логикой блестящих индивидуальных умов, на то они и суть массовые процессы. Ясность мысли – не самое распространенное качество, напротив. Это вдвойне так в промежуточные, революционные эпохи. В азарте их борьбы, направленной против старых господствующих групп, в виде этой самой борьбы выковываются новые формы господства и их персонификаторы. Новые социальные конфликты упрятаны, свернуты в старые, воспринимаются как эти последние, к тому же в революционные эпохи все быстро меняется, время предельно уплотнено и это еще более затрудняет понимание сути происходящего, особенно массовому агенту, который действует с минимумом рефлексии, а следовательно с максимумом социальной надындивидуальной логики, в данном контексте – логики разлома систем.

Еще раз напомню слова Маркса и Энгельса, по сути эпитафию европейской революции 1848 г.: теперь мы знаем, какую роль в революциях играет глупость и как негодяи умеют ее использовать. К этому хочу добавить: под глупостью имеются в виду не столько некие субъективные качества людей, сколько их объективное поведение, обусловленное социосистемной логикой в момент крушения социальных миров и возникновения новых или квазиновых ("вторично-старых"). И скорее всего, с подобной глупостью вряд ли что-то можно сделать. Говорят, генералы всегда готовятся к прошедшей войне. Аналогичным образом дело обстоит в революциях: люди воюют с прошлым, они готовы к прошлому врагу, но не готовы, не видят нового субъекта с хлыстом, или в котелке, или во френче, или в свитере. Другой вопрос, что задача определения Грядущего Господина трудна сама по себе и что, даже вычислив его, нелегко превратить теоретическое знание в практику в ходе социальной борьбы – ведь в таком случае оказываешься между двух огней. Теперь, в ситуации, когда в очередной раз "век вывихнут" ("thetimeisoutofjoint"), когда заканчивается, если уже не закончилась эпоха массовых действий, массовых революций, и решающими факторами производства становятся индивидуальные – духовные, интеллектуальные, когда принципиально трансформируются понятия (и реальность) собственности, эксплуатации трудящегося, когда меняется расклад в треугольнике "эксплуататор – эксплуатируемый – интеллектуал", – ныне нужны принципиально новые подходы к социальной борьбе позднекапиталистической и "раннепосткапиталистической" эпох, а прежде всего, понимание новой эпохи и причин ее наступления как в мире, так и у нас в стране. Поскольку наша ситуация 90-х есть результат и процесс разложения исторического коммунизма, чтобы понять ее, необходимо понять коммунизм как социальную систему, выявить его основные противоречия и логику его развития, так сказать, тайну "кощеевой смерти" этого строя. Ниже, в краткой, насколько это позволяют рамки статьи, форме, я предлагаю свою интерпретацию социальной природы и логики развития коммунистического порядка, закономерно приведшей его к такой конечной форме как "горбачевизм-ельцинизм". В основе этой интерпретации – мои работы "Кратократия" (1991-1992), "Взлет и падение перестройки" (1992-1993) и "Колокола Истории" (1996).

IX
Власть в историческом коммунизме, коммунистическая власть не является политической. А также экономической или идеологической[v]. Она вообще не есть какая-либо частично-дифференцированная форма власти, ни сумма подобных форм. Это социальная, целостная, однородная (гомогенная), недифференцированная власть. Основой этой власти является сама власть, а потому и воплощающий ее слой вполне можно именовать кратократией (в таком смысле и в таком контексте этот термин был впервые употреблен мной публично в 1990 г.).

Суть кратократии прекрасно сформулировал Ленин. По его определению, диктатура КПСС (якобы осуществляющая диктатуру пролетариата) это – "ничем не ограниченная, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненная, непосредственно на насилие опирающаяся власть"[vi]. Точнее не скажешь. Это и есть кратократия. Исторический коммунизм – это кратократия.

Будучи социально однородной системой власти по определению, кратократия не может дифференцироваться на экономическую, социальную и политическую сферы ("власти"), как это происходит в буржуазном обществе. Здесь невозможно разделение властей; подобное разделение, не говоря уже о допущении возникновения политической власти, как это произошло в СССР в конце 80-х годов, есть смертельная угроза существованию кратократии и симптом ее упадка. В нормальном, здоровом состоянии кратократии вместо нескольких субстанций имеет место полифункциональность одной и той же субстанции. Так, кратократия, не меняя сути, может выполнять "политическую", "экономическую", "идеологическую" и другие функции, что нередко вводит в заблуждение изучающих коммунизм, особенно западных исследователей.

Ясно, что единственным реальным развитием, изменением коммунистической власти как таковой может быть только ее дробление, фрагментация, сегментация – вплоть до миниатюризации. При этом, однако, даже мельчайшие "атомы" кратократии, комвласти в полной мере сохраняют качества этой власти, воспроизводят их в уменьшенном "объеме". Любой мелкий чиновник системы исторического коммунизма (начальник ЖЭКа, директор школы, милиционер и т.п.) выступал носителем социально гомогенной власти во всей полноте ее качеств. Помимо прочего, это далеко не лучшие условия для усиления эффективности и качественного прогресса системы, который обеспечивается на основе дифференциации целого, специализации функции и институциализации этих процессов. Тенденция к дроблению, сегментации власти – имманентная, системная черта кратократии.
Каждый уровень социальной пирамиды, однако, стремится сдержать этот процесс и если не остановить, то затормозить.

Что объективно может быть эффективным средством сдерживания этого процесса и, скажем так, максимального укрепления центральной и верхней (центро-верховой) зоны концентрации власти? Как показала историческая практика – сила, страх, террор. Впрочем, в данном контексте это одно и то же. По мере ослабления террора, как только кратократии удается снизить террористический потенциал центроверха по отношению к самой себе (в СССР – первая половине 50-х), средств, препятствующих постепенной "миграции" власти сверху вниз практически нет, и процесс идет. Однако он не может идти до дурной бесконечности и где-то должен остановиться, стабилизироваться. Где?

Объективно, по логике функционирования властно-однородной системы, это может и должна быть середина. Помимо социосистемных факторов это определяется в данном случае элементарной логикой: значение числа, количества в системе однородного качества всегда велико.

Средний уровень – это уровень обкомов и ведомств. Особо хочу подчеркнуть роль этих последних. Именно они суть базовая единица, базовый субъект кратократии, а не "государство", точнее, то, что так именуют в коммунистическом обществе (центроверх). Коммунистический строй является отрицанием как классовости, так и государственности. Большевики захватили государственную власть и охватили своей властью общество в целом. Когда государство (или любой другой частичный по определению социальный феномен – политика, идеология, партия) охватывает общество в целом, оно перестает быть государством (и частичным социальным феноменом), превращается в качественно иную организацию власти целостно-тотального характера, а общество утрачивает частично-дифференцированные характеристики неоднородного целого.

Сталин был прав, когда в "Вопросах ленинизма" писал, что государство при коммунизме отмирает не путем ослабления, как считали Маркс и Энгельс, а путем максимального усиления. То есть охвата общества в целом. Таким образом, то, что именуют государством (без кавычек) в коммунистическом порядке, на самом деле, есть центроверх, центральный и верховный уровень социально гомогенной власти, ее концентрации. Для обычного функционирования, элементарного властно-производственного воспроизводства ведомств "государство" не нужно. Сохранение "государства" в коммунистических условиях есть результат комбинации нескольких исторических и вторичных системных причин: кратократия возникла путем захвата государства, центральная власть во всем современном мире ассоциируется с государственностью, с nation-state; мировая международная система есть система межгосударственная, и тот, кто хочет участвовать (и побеждать) в ней, должен облачаться в государственные "одежды", даже если они противоречат его содержанию; немаловажным было и то, что СССР возник как союз, федерация республик; центроверх выступал в роли полицейского и военного гаранта порядка и стабильности внутри и вне страны и, главное, средством мировой экспансии кратократии, коммунистического строя.

Чем сильнее выражена эта внешнеэкспансионисткая ("имперская") функция, тем сильнее и жестче контроль центроверха над всеми уровнями власти, тем они сильнее – и наоборот. Естественно, существует и противоположная корреляция: чем сильнее ячейки власти среднего уровня, чем их больше, тем слабее центроверх и его внешнеэкспансионистская составляющая. Отметим это.

Итак, "государство" – это броня, скорлупа кратократии, особенно необходимая на ранней стадии, в том числе и как символ, длительное время воплощаемый фигурой Вождя, харизматического лидера. И еще сильный центроверх – это реликт того времени, когда большевики, взяв власть, отчасти действительно представляли (должны были представлять) интересы значительной части населения (прежде всего наемных работников доиндустриального типа и деревенской голоты – бедноты и полулюмпенов), защищали его, пусть минимально, в том числе и от эксцессов кратократического произвола. Таким образом, "государство" в коммунистическом порядке СССР было теснейшим образом связано с революционно-экспансионистской (она же – имперская) и эгалитарной традициями, функциями и реальностью. Отметим и это.

Что такое "ведомство"? Само слово это, не говоря о реальности, – специфическое и хитрое. "Ведать" – это одновременно "знать" и "управлять" в их неразрывном единстве. Кроме того, "ведать" – это обладать сверхъестественным знанием, сверхъестественными способностями ("ведовство", "ведун").

Ведомством может быть министерство или его подразделение, государственный комитет. Даже райкомы, обкомы (и, естественно, Политбюро) суть ведомства особого чисто функционального, голофункционального типа, специализирующегося на организации взаимодействия других, более "содержательных" ведомств.

Ведомство – не просто относительно замкнутый, самовоспроизводящийся мир (власти и производства), но, как правило, монополист в своей области; отсюда, помимо прочего, возможности создавать и поддерживать дефицит, укрепляя, таким образом, свои позиции на дефицитарном рынке, в дефицитарной экономике. Ведомство – это сегмент "целостной жизни", включая не только труд, но и досуг (ведомственные дома отдыха и т.д.), прессу и даже искусство. В советское время без данного ведомством (министерством) "добра" не мог быть запущен в производство ни документальный, ни художественный фильм, так или иначе затрагивающий деятельность ведомства, жизнь его работников.

Фиксируем: в соответствии с однородной природой коммунистической власти логической формой ее развития, "развертывания" является ее дробление, сегментация. Центробежность имманентна кратократии. При этом при прочих равных условиях данный процесс имеет тенденцию к стабилизации-затуханию на среднем уровне, что в значительной степени делает ячейки этого уровня самодостаточными, превращая их в реальных субъектов, в базовые макроединицы организации коммунистической системы.

Этому способствует еще одна особенность, системная черта коммунистической власти. Связана она с характером и спецификой объекта присвоения в комсистеме. "Характером присваиваемого объекта обусловливается и определяется характеристика самого присваивающего и неприсваивающего субъекта" (В.В.Крылов). Что присваивается при коммунистическом строе? Что отчуждается у населения? Что конституирует кратократию как господствующую группу или совокупность, союз господствующих групп? Ясно, что это не предметно-вещественные факторы. Хозяева исторического коммунизма не имели собственности на "материальные" (вещественные) факторы производства, будь то природные или исторически созданные. Это позволяло камуфлировать присваивающую ("эксплуататорскую") природу "хозяев коммунизма", поскольку население тоже не имело такой собственности: "Народ и партия едины". Советское общество действительно не было классово антагонистическим в капиталистическом смысле этого слова, его нельзя исследовать, концептуализировать и описывать так, как это делают с капиталистическими обществами. А как надо делать?

Прежде всего надо ответить на вопрос: что же присваивалось?

В середине 70-х, когда еще актуальной была критика маоизма, и китаистам в связи с этим позволялось больше, чем другим советским обществоведам, кто-то из наших синологов заметил, что ганьбу (чиновники) в КНР не владеют средствами производства, но они стоят между ними и народом. Хотя внешне это – описание, а не объяснение, ход сделан в правильном направлении. Если бы еще только уточнить: "Не владеют материальными средствами производства".

Что значит "находиться между народом и материальными средствами производства", монополизировать эту промежуточную зону? Может, эта зона иных, чем материальные, средств производства, присвоение которых обесценивает, делает вторичным присвоение вещественных факторов производства и принципиально меняет природу присваивающего субъекта по сравнению со всеми известными нам "присваивателями", например, с капиталистом или феодалом, если брать традиционный марксистский ряд? В соответствии с вульгарно-материалистическими взглядами трудно представить отчуждение иных объектов, средств, чем предметы. И тем не менее, кроме предметных, вещественных факторов производства существуют и другие – социальные и духовные, коррелирующие с энергией и информацией. Они конструируют сферы отношений "субъект – субъект", "субъект – дух" (понятие, образ). Социальные факторы производства реализуются прежде всего в виде создания социальных организаций. Духовные – в виде разработки или выборе неких систем знания (религия, идеология) и(или) познания (наука). Как обстояло дело с этими факторами в коммунистическом порядке? Они тоже никому не принадлежали, как и вещественные?

Посмотрим устав КПСС, который и был реальной конституцией общества, там все очень ясно, а главное, правдиво, изложено. "Она (КПСС. – А.Ф.) является высшей формой общественно-политической организации... советского общества". Это означает, что статус всех других организаций заведомо более низкий и, естественно, они могут существовать только в случае, если признают КПСС высшей формой социальной организации, Организацией с Большой Буквы.

Иными словами, во-первых, население лишается возможности (у него отчуждаются) права свободно (т.е. безотносительно Власти и ее Организации) создавать свои коллективные формы. Это и есть отчуждение социальных факторов производства.

Во-вторых, коммунистические партии как партии научной идеологии претендовали на обладание монопольным знанием законов развития общества, на монопольное обладание истиной, а не только на воплощение воли трудящихся и исторической справедливости. Принятие коммунистической власти как высшей формы организации автоматически требовало принятия ее комплекса идей, ценностей и установок ("идеологии") и следования им в официальной жизни – от участия в ритуализированных формах поведения, языка ("языковое рабство") и воспитания (социализации) в семье до имеющейся картины мира, в которую должно было себя вписать. У человека отчуждалось право самостоятельно, без Власти, свободно выбирать такие образы для веры и такие понятия для понимания мира, которые представляются ему правильными. Это и есть отчуждение духовных факторов производства. Поскольку в последние входит и образ будущего, то лишение человека духовных факторов производства, как и социальных, автоматически означает отчуждение сферы целеполагания. Это в свою очередь – обратная связь – означает десубъективацию, т.е. отчуждение социальных факторов. Прав Кант, социальное и духовное неразделимы.

Отчуждение указанных факторов в системе исторического коммунизма гарантирует возможность распоряжения материальными факторами производства без их непосредственного присвоения, они вторичны для данной системы, конституируют ее часть, присваиваемую опосредованно, как элемент присваиваемого целого. Отчуждение социальных и духовных факторов производства есть предпосылка и результат присвоения общества в целом, как совокупного процесса общественного производства. Присвоение таких факторов, такого объекта имеет несколько следствий для присваивающего субъекта, определяет его развитие. Остановлюсь на двух.

Первое заключается в следующем. В соответствии со своей природой, гомогенная социальная власть охватывает общество в целом и проникает во все его клеточки. Как говорилось в Уставе ВКП(б), принятом на XVIIIсъезде (1939): "Партия является руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных" (помимо прочего, это лишний раз свидетельствует о том, что ни общества, ни государства без кавычек не существует – т.е. вообще не существует, а есть некий общий тип власти, в качестве системообразующего определяющий все другие, делающий их социальное содержание одинаковым, изоморфным. Это и есть основа и причина принципиальной, сущностной простоты общества исторического коммунизма, на что, кстати, неоднократно обращал внимание Зиновьев.

В соответствии с уставом, первичные партийные (т.е. властные) организации контролируют деятельность администрации, влияют на расстановку и воспитание сотрудников аппарата; они обязаны вести политическую и организационную работу в массах, организуют идеологическую и пропагандистскую работу, контролируют средства массовой информации, руководят советами народных депутатов и т.д. То есть "партия" руководит всем, охватывает все, все строится на основе одного властного принципа. Собственно, это и есть "ленинская модель": "Мы должны знать и понимать, что вся юридическая и фактическая конституция советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу (выделено мной. – А.Ф.)"[vii]. Иными словами, партийно-коммунистическая власть делает все общество содержательно однородным. По сути таким образом она отменяет как содержательно значимые все коллективы. Однако объективно невозможно вообще отменить производственное содержание этих коллективов, и поэтому партия становится их руководящим ядром, а производственный принцип кладет в основу собственной организации.

Организационный принцип КПСС – производственный, а не территориальный (только парторганизации пенсионеров строились по территориальному принципу, распространение последнего на кратократию в целом было смертельно опасным для нее, любые попытки подобного рода вызывали резкий отпор Системы. Так было, когда Хрущёв попытался разделить партийные органы на промышленные и сельскохозяйственные (по сути – городские и деревенские) в 1962 г. (отменено решением сентябрьского 1965 г. пленума КПСС). Так было в июле – августе 1991 г. после указа Ельцина N 14 о департизации производственных коллективов. В закрытом приложении к постановлению пленума ЦК КП РСФСР (6 августа 1991 г.) говорится о необходимости всячески сопротивляться антинародной политике Ельцина, направленной на "отстранение партии от участия в выработке государственной политики" и способствовать тому, чтобы новая территориальная организация функционировала в максимальной степени как производственная!

Правильно почувствовали. Вот она, "кощеева смерть" кратократии.

X
Итак, совпадение властной и производственной организации, ячеек власти и производства – закономерность исторического коммунизма, вытекающая из природы его власти. Главное в функционировании любой и всех ячеек исторического коммунизма – (вос)производство этой власти. Эта общая функциональная задача делает второстепенными, второразрядными задачи специализированные и содержательные. Будь то колхоз или поликлиника, завод или НИИ, театр или вуз, – главным в их деятельности, с точки зрения Системы, целей ее функционирования, было обеспечение (воспроизводство) "руководящей роли КПСС" в качестве ядра этих организаций. Содержательный аспект не только находится на втором плане, за пределами краткосрочной перспективы он объективно противоречит функционально-властному и основанной на нем системе в целом. Суть в следующем.

В любом обществе идет борьба "за место под солнцем", т.е. конкуренция. В разных обществах, однако, она развивается по законам, имманентным данному обществу. Так, в капиталистическом обществе, построенном на "единстве и борьбе противоречий" рынка и монополии, конкуренция развивается прежде всего в содержательно-специализированной сфере и способствует развитию как этой сферы, так и общества в целом. В "докапиталистических" обществах, цель которых – самовоспроизводство в прежних границах, конкуренция такого рода гибельна и ее ограничивают различными способами, социальная борьба-"конкуренция" развивается в значительной степени как ограничение конкуренции.

Как развивается борьба за место под солнцем в обществе исторического коммунизма? Ясно, что главной сферой и направлением, так сказать, locusstandi и fieldofemployment этой конкуренции будет, естественно, не содержательно-специализированная, профессиональная, а функционально-общая, социальная сфера. Но это объективно тормозит конкуренцию как таковую и развитие социума в содержательно-специализированной, производственной сфере, не допускает качественного развития последней, ограничивает профессионализм уровнем, безопасным для функционирования системы и ее господствующих групп. Поскольку реализация содержательных аспектов жизни в комсистеме возможна только на функциональной основе, путем ее постоянного укрепления за счет и в ущерб содержательному, возникает устойчивая тенденция качественного ухудшения, деградации содержательных форм деятельности всех ячеек системы и системы как содержательной в целом.

"Совсем на пальцах" это выглядит так: поскольку рост профессионализма отдельных индивидов в любой ячейке общества (властепроизводства) объективно нарушает баланс не в пользу начальства и бездельников, паразитирующих на тех, кто действительно трудится, т.е. персонифицирует содержательно – специфические аспекты функционирования системы, а не властно-функциональные, угрожает социальным (жизненным) позициям нерушимого (с этой точки зрения) блока начальников и бездельников, объективно задача этого блока – и системы в целом! – заставить служить себе и одновременно, во-первых, маргинализовывать, выталкивать профессионалов на периферию общественной жизни; во-вторых, выталкивать на эту периферию по возможности (правда, они разные в разных видах властепроизводства, например, одни – в текстильной промышленности, а другие – в ВПК) саму содержательную деятельность, вплоть до почти полного отрыва функционально-властного аспекта от содержательно-производственного.

Этот отрыв наглядно проявлялся в номенклатурных перемещениях по плоскости, когда начальника, не справившегося в одной сфере или просто какое-то время поработавшего в ней, "бросали на" другую: с химии – на сельское хозяйство, с сельского хозяйства – на рыбводхоз, оттуда – на кино. Вот это "бросить на" очень хорошо фиксирует внешний и функциональный по отношению к конкретному содержанию характер властной деятельности. Ясно, что такой отрыв – одновременно причина и следствие системной деградации.

Если бы исторический коммунизм был "докапиталистическим" некапиталистическим обществом, то все это не было бы для него так печально. Однако он был, во-первых, по сути своей антикапитализмом, во-вторых, функционировал как отрицание капитализма в постоянной борьбе с этим последним в мировой системе, причем – внимание – в борьбе содержательной: темпы развития производства, экономический рост, военно-производственный потенциал и т.д. На качественные общесистемные изменения, сдвиги коммунистический социум ввиду господства функционально-властного аспекта над содержательным неспособен, неслучайно СССР в 70-е годы не смог не только пустить "энтээровский поезд", но и вспрыгнуть на него. В то же время количественный, экстенсивный потенциал системы в это время вырабатывается, тем более при наличии тенденции к системной деградации, которая к тому же обостряется в контексте соревнования с Капиталистической Системой. Отсюда – невозможность "качественного" роста при исчерпании и одновременно переразвитии "количественного" роста (что проявлялось, например, в таком явлении как нехватка рабочей силы при ее избыточности); отсюда – непропорциональное разбухание функционально-властной сферы, превращающее исторический коммунизм на поздней стадии его существования в (массовое) общество мелких и средних начальников, ведь в систему управления было вовлечено до 40% работоспособного населения.

При относительно низком уровне развития техники (на рубеже 60-70-х годов ручным физическим трудом в СССР было занято 50 млн. человек, в промышленности – 40%; в 1975-1982 гг. неуклонно падавшие темпы вытеснения ручного труда составили лишь 0,7%) и почти исчерпанности экстенсивных факторов развития (к этому же времени прирост трудоспособного населения составил 0,25% в год) разбухание функционального, непроизводственного сегмента общества чисто в количественном отношении становилось дополнительным грузом, тянувшим общество вниз. Количественный рост кратократии подменял реальное содержательное развитие общества и одновременно блокировал его, закупоривал разбухающим сегментом формальной, функционально властной деятельности. Да и качество этого сегмента оставляло желать лучшего. Могло ли такое общество в 80-е годы не то что победить, устоять в остроконкурентной борьбе с динамичным, инновативным, энтээровским Западом? Ответ ясен. Стоит ли объяснять причины крушения этого общества предательством? Ведь сам Зиновьев неоднократно рисовал советскую систему как форму жизни "на пределе социальных возможностей", "в условиях дефицита всего необходимого, страха что-то потерять, быть обиженным и даже униженным, ожидания худшего, боязни быть обойденным другими и т.д. и т.п.", а о боязни стремящихся "унасекомить тебя, низвести тебя до уровня ничтожной твари", писал, что "самое мощное их оружие в этом деле – их собственная ничтожность, ползучесть, тварность. Это – их естественная форма самозащиты, средство самосохранения". Это – портрет исторических победителей? А вот дефиниция коммунизма из все того же "Желтого дома": "Что такое коммунизм?! Это есть организация хилых и бездарных в борьбе за свое существование и процветание. В мире нет ничего страшнее эгоизма слабых. Он беспощаден и жесток".

Какие перспективы имеет такое общество? Каких индивидов, с каким интеллектуальным уровнем, будет выдвигать по ходу своей эволюции, выталкивать наверх? Ясно каких.

Поскольку функционирование системы обусловливает определенный социальный отбор, то тенденция к системной пробуксовке и деградации дополняется тенденцией к пробуксовке и деградации субъектной (тут же возникает обратная связь), к ухудшению качества руководства на всех уровнях и неуклонному отставанию его от стандартов, предъявляемых содержательным мировым развитием. Раньше или позже это не могло не привести к появлению лидеров, возглавивших перестройку, к кризису, "вакууму" лидерства, усугубляемого фактическим отсутствием преемственности даже с управленческой "полупрофессиональностью по-советски" брежневского времени. И опять же эта логика развития обусловлена природой исторического коммунизма, его власти, является неизбежным следствием развития последней. Горбачёв и Чернобыль совпали не случайно, пришли по сути одновременно, – смотрите, кто пришел.

XI
Есть, однако, еще более серьезное следствие для господствующих групп комсистемы, обусловленное спецификой конституирующего эти группы присваиваемого объекта – социальных и духовных факторов производства, т.е. общественной воли. Дело в том, что эти факторы можно присвоить только коллективно, т.е. субъект присвоения социальных и духовных факторов производства должен выступать как коллектив, и воспроизводство этого присвоения требует сохранения, воспроизводства этой коллективности, ее норм и ценностей. Что же касается экономического продукта, то в отсутствие частной собственности он может быть индивидуально непосредственно присвоен лишь в форме потребления. Таким образом? опосредованно (через отчуждение общественной воли) присваивая производимый продукт, кратократия не может коллективно же присвоить его непосредственно.

Однако и с индивидуальным потреблением в кратократическом социуме не все просто. Оно носит ранжированный характер, поскольку в обществе, которое организуется на властной, т.е. нематериальной основе только объем и качество потребления могут стать "материальной" фиксацией места индивида в иерархии, статуса, властных полномочий. Однако человек есть человек, и кратократ – тоже, а потому ему хочется потреблять сверх положенного и предписанного ему рангом. Ясно, что открытые возможности этого крайне ограничены. Во-первых, это нарушает кратократическую иерархию. Во-вторых, широкомасштабное нарушение установленного порядка и норм потребления подводит кратократию опасно близко к черте, за которой статусные неклассовые формы отчуждения, эксплуатации и неравенства грозят приобрести классовый облик. А это грозит уже не только внутрикратократической смутой и обесцениванием позиции высших звеньев по отношению к низшим, но, с одной стороны, подрывом коллективных форм присвоения, с другой – опасностью утраты легитимности в глазах населения, несвобода и низкий уровень жизни которого выступают для этого населения в качестве приемлемых лишь как элементы системы с небогатыми, бедными, бессобственническими господствующими группами, компенсируют сам факт неравенства и эксплуатации. Поэтому в организациях кратократии постоянно, хотя и ослабевая, действовали механизмы, целью которых было соблюдение правил иерархически ранжированного потребления.

Поскольку центроверх воплощал и символизировал функцию кратократии как коллектива, присваивающего социальные и духовные факторы производства, как коллективного аппроприатора общественной воли, то одной из главных его забот был контроль над соблюдением норм и правил иерархически-ранжированого потребления, борьба с "моральным разложением" и т.п. в сфере прежде всего самих правящих групп. Те проступки номенклатуры, которые в ее среде и на ее новоязе именовали "моральным разложением" или "обуржуазиванием" не были, конечно же, ни тем, ни другим. Правильно называть эту тенденцию "экономизацией" или консумптизацией (от consumption – потребление) кратократии. К буржуазности, тем более, в отсутствие частной собственности, это не имеет никакого отношения. Более того, консумптизация господствующих групп исторического коммунизма в виде усиления ее паразитически-потребленческих функций как раз и возможна лишь на некапиталистической основе.

Ясно, что легальным способом изменить объем ранжированно-иерархического потребления невозможно. Это можно сделать лишь нелегально, путем обмена власти, властных услуг на материальные блага. Часто это называют коррупцией, однако с точки зрения функционирования коммунистического социума это будет неточно: в нем коррупция в строгом смысле слова (номиналистически) невозможна. Дело в том, что коррупция – это использование публичной сферы в частных целях. Коммунизм как система не знает значимого институционального различия между публичной и частной сферами, они как таковые в историческом коммунизме не существуют, о чем большевики устами Ленина объявили еще в 1918 г. То, что в СССР именовали коррупцией, на самом деле было статически нормальным для этого типа общества способом перераспределения присвоенного продукта и обеспечения уровня жизни, не предписанного рангом, а чуть (или не совсем чуть) повыше.

Понятно: чем сильнее центроверх, тем труднее нарушать правила ранжировано-иерархического потребления, т.е. непосредственно присваиваемого продукта – и наоборот, чем он слабее, тем легче. Обратная связь: чем больше нарушений иерархически-ранжированного потребления, тем слабее центроверх, т.е. элемент кратократии, воплощающий ее целостность, подчинение ее краткосрочных, "экономических" и индивидуальных форм бытия и целей, долгосрочным, внеэкономическим и коллективным, т.е. ограничивающий волю и достаток отдельного кратократа в интересах кратократии в целом.

В системе, основой власти которой является власть, т.е. власть-насилие, самым, а по сути, единственным по-настоящему эффективным средством соблюдения правил ранжированного потребления является насилие, страх его применения. "Подсистема страха" исторического коммунизма могла эффективно действовать против его господствующих групп до начала 50-х годов. После смерти Сталина, а точнее – со смертью Сталина кратократия обеспечила себе и своим семьям гарантии физического существования – для этого нужно было резко ограничить силу и значение репрессивных органов, что и было сделано. Но тем самым было ослаблено то единственно эффективное средство, которое ограничивало нарушение иерахически-ранжированного потребления, сдерживало консумптизацию, "экономизацию", "либерализацию" кратократии, и "процесс пошел", окончившись автором этой "крылатой фразы".

С 50-х годов в кратократии начинают оформляться две тенденции, два типа, два элемента, отражающие центральное ее (и исторического коммунизма в целом) системное противоречие между коллективным присвоением "нематериальных" – социальных и духовных – факторов производства и коллективно-опосредованным присвоением материального продукта, с одной стороны, и с индивидуальным непосредственным присвоением (в виде иерархически-ранжированного потребления) этого продукта, с другой.

Соответственно двум сторонам, двум оппозициям этого противоречия и началось в 50-е годы оформление двух тенденций в кратократии, двух ее типов. Разумеется, в реальной жизни картина была сложнее – такой ее делали переплетение личных и кланово-групповых связей, особенности индивидуальных карьер, случайности и т.п. Однако руководствуясь одной из моих любимых и уже цитированных мыслей Зиновьева о том, что научность производит абстракции, а антинаучность разрушает их под тем предлогом, что не учитывается то-то и то-то конкретное, что научность устанавливает строгие понятия, а антинаучность делает их многосмысленными под предлогом охвата реального многообразия, я, несмотря на сложность и многосмысленность конкретной реальности кратократии, сведу ее в данном контексте (да здравствует номинализм!) к двум типам, на основе которых формировались две группы.

Один тип воплощал коллективное присвоение социальных и духовных факторов производства, а следовательно акцентировал роль внеэкономических, нематериальных факторов в комсистеме, значение идеологии, коллективистских ценностей и т.п., короче – всего нематериально-силового и идеального. И, конечно же, упорядоченности ранжированно-иерархического потребления.

С конца 50-х годов такой тип называли чаще всего "неосталинистским", а его персонификаторов – неосталинистами. Эта группа, естественно, делала упор на укрепление "государства".

Другой "групповой тип" кратократии, другая тенденция ее развития, представлявшая "материализацию" этого типа, крепшая в течение послевоенного периода советской истории и победившая в 1991 г. (вот на кого объективно сработали диссиденты – человек предполагает, а История располагает) в большей степени был ориентирован на потребленческие ("экономические") аспекты деятельности кратократии, на умеренные реформы, позволяющие ослабить внеэкономическую хватку центроверха и расширить "зону потребления".

Этот тип именовался "либеральным". Естественно, что к настоящему либерализму все это не имело никакого отношения. Коммунистический либерализм – это стремление ослабить жесткость ранжированно-иерархических распределительных механизмов, индивидуализировать и увеличить потребление (в том числе и прежде всего за счет Запада, усиления контактов с ним, отсюда – позиция большой открытости) и несколько усилить роль экономического аспекта внеэкономической системы. Все это в свою очередь, требовало легкого, порой еле заметного, но все же ослабления идеологического контроля.

"Коммунистический либерализм" в целом коррелировал с ведомственно-обкомовской тенденцией сегментации власти. И хотя "либералом" в идеологии легче было быть конечно же в центре, чем в провинции, "либерализм" как практика обхода, нарушения жестких принципов иерархизированного распределения потребления имел больше шансов на средних уровнях социальной пирамиды (обком, ведомство), где контроль центроверха объективно был слабее.

Различие между "неосталинистами" и "либералами" кратократии было не сущностным, а функциональным, отражало различные аспекты функционирования властной системы и, не расходясь в отношении к системе в целом, несколько по-разному расставляло акценты. Тем не менее, именно противостояние этих акцентов, именно борьба этих групп и тенденций, наложившаяся на борьбу "государства" и "ведомств", стала осью развития кратократии с конца 40-х годов.

XII
Историю кратократии вообще можно разделить на четыре периода:

1917 –1929 гг. – генезис;

1929 – 1945 гг. – ранняя стадия;

1945 – 1964 гг. – зрелая стадия;

1964 – 1991 гг. – поздняя стадия.

С генезисом все ясно: "Когда вещь возникает, ее еще нет" (Гегель). Ранняя стадия – это период, когда формирующаяся кратократия обретала контуры, реализовывала свою общность посредством не организаций, а фигуры харизматического лидера – вождя, а формой вертикальной мобильности был террор. Ранняя фаза – это сталинская фаза. Окончательное, причем ускоренное оформление кратократии произошло в годы войны.

Победа в войне, безусловно, упрочила режим (или систему), по крайней мере, в трех отношениях. Во-первых, она превратила СССР в подлинно мировую державу – одну из двух, и это не могло не укрепить комсистему в целом.

Во-вторых, думаю, правы те, кто считает, что победа придала сталинской системе легитимность национального, русского, российско-имперского типа; помимо интернациональной идейно-политической составляющей активно заработала национальная; теперь режим мог "бить с обеих ног".

В-третьих, системообразующий элемент советского общества - его господствующие группы, номенклатура – в результате и ходе войны получили не только новую, дополнительную легитимность, но и, так сказать, "пространство для вдоха": во время войны (плюс два предвоенных года - т.е. целых шесть лет) "партийный" и "государственный" аппараты не были объектом широкомасштабных репрессий, террор перестал быть средством административной вертикальной мобильности. Это позволило номенклатуре, различным аппаратным комплексам отстояться, откристаллизоваться, переплестись и упрочиться, стать структурой не только в себе, но и для себя; стать самодостаточным социальным агентом, не нуждающимся более в "харизматическрм лидере".

После 1945 г. Сталин столкнулся почти с монолитом и по сути не смог провести сколько-нибудь серьезной широкомасштабной чистки аппарата. Исключение – "ленинградское дело", в котором не Сталин использовал кого-то, а его использовали. Попытка организовать новый тур репрессий после XIX съезда партии окончилась смертью Сталина. Мощная сплоченная аппаратная номенклатура, ощущающая свою силу, единство интересов и корпоративную солидарность – это тоже результат Победы.

Еще один результат войны заключался в том, что с ее окончанием уже невозможна была война гражданская, которая в вялотекущей ("мягкой", "холодной") форме продолжалась после того, как в 1921 г. окончилась "горячая" гражданская война. В "холодной гражданке" выходила накопившаяся в народе социальная ненависть, которую высвободил слом старой системы. Новая система, находившаяся в процессе становления, использовала эту ненависть в городе и деревне, в коммуналке и на заводе. И хотя вялотекущая гражданская война фарсово испускала дух в 50-е годы в борьбе против космополитов и уже не страшном преследовании стиляг, в целом Великая Отечественная подвела черту под "холодной гражданкой", растворила ее в себе, смыла собой, объединила ее участников в некую целостность, дала им остро почувствовать общность, направляя ненависть против внешнего врага. В Великой Отечественной сталинская система начала бить преимущественно внешнего врага, ее репрессивный потенциал обрушился на Германию, и это безусловно способствовало ее укреплению – в краткосрочной перспективе – и победе. В среднесрочной перспективе такое укрепление работало против сталинского режима, так как существенно ослабляло возможность возврата к довоенной модели: в истории ничего нельзя реставрировать. В этом (но не только в этом смысле) победа в войне – последний подвиг сталинской системы, исчерпавший ее возможности и ставший началом ее конца.

Как только кратократия встала на ноги, она начала борьбу за физические, социальные и экономические гарантии существования. Сначала во главе с "четверкой" она избавилась от Сталина, а затем во главе с членом "четверки" – последним сталинцем Хрущёвым обеспечила гарантии физического существования. Хрущёв отличался от Сталина тем, что не был сторонником массового террора, прежде всего – против номенклатуры. Однако как и Сталин, он был противником фиксации социальных и экономических привилегий номенклатуры во времени, сторонником коллективизма и противником ведомств. (Ирония Истории: именно убогие хрущобы с их отдельными квартирами, а следовательно, индивидуализированным бытом, стали началом конца, "закатом" Совдепии).

Устранение Хрущёва означало, что кратократия сдала экзамен на зрелость и вступила в позднюю стадию своего развития – Оттепель сменилась теплым застойным летом и застойной "золотой осенью", "золотым веком" номенклатуры, когда, насколько это возможно при сохранении форм исторического коммунизма, реализовались консумптизаторская, индивидуально-потребленческая тенденция, "либерализм по-коммунистически", т.е. в сфере распределения и потребления (помимо прочего, отсюда – детант во внешней политике). Это потребовало несколько ограничить либерализм в других областях (идеология, литература, искусство), "материальный либерализм" застоя-застолья потребовал отказа от многих (хотя далеко не всех) форм "идеологического либерализма" хрущевских времен.

Параллельно с этим развивалась тенденция усиления позиции среднего уровня власти по отношению к центроверху. В 70-е годы реальная власть переместилась на уровень ведомств и обкомов при решающей роли первых. Взаимоусиливающее наложение двух тенденций – ослабление контроля центра и подрыв ранжированного потребления (вплоть до оформления "теневой экономики") – для страны в целом означало хаотическое и полное разграбление, уничтожение природных ресурсов, проедание будущего. Единственной реакцией центроверха на эти процессы могло стать и стало усиление репрессивного аппарата госбезопасности.

Однако в комбинации разложения кратократии с усилением репрессивного аппарата (призванного усилить режим на фоне нарастания экономических проблем, угасания доверия к власти, утраты населением веры в "идеалы коммунизма" и т.п.) была заложена бомба замедленного действия. Ведь репрессивные органы, будучи ведомствами, имеющими, разумеется, собственные интересы, выступали в качестве персонификаторов центроверхных, внеэкономических функций. Неслучайно на рубеже 70-80-х годов борьба "государственной" и "обкомовско-ведомственной" фракций кратократии приняла вид противостояния, а затем соперничества КГБ и МВД.

В любом случае дилемма кратократического общества – это дилемма, с одной стороны, растительно-рабского котлованного существования (смертеподобной жизни) и, с другой – жизни, выходящей за рамки барака и похлебки, но возможной лишь благодаря истощению системы, ее разворовыванию прежде всего привилегированными группами. Привилегии исторического коммунизма – это привилегии перераспределения, пережала как легального, так и нелегального. И, разумеется, обмена власти на материальные блага ("деньги"); а вот эти последние во власть не превращались, даже ныне, в Постсовке это крайне затруднительно, в совсистеме это практически было невозможно. Однако истощение системы как формы более или менее нормальной жизни означала, что реальная жизнь системы рассчитана лишь на 2-3 поколения. Не более.

В середине 60-х годов окончательно (но не без борьбы) подмяв "государство", кратократия в течение 15 лет (очень кстати тут произошло повышение мировых цен на нефть) раскрыла себя – в этот период она довела свои внутренние противоречия до предела, до вполне заметного внутри кратократии обособления двух ее групп. А именно, с одной стороны, той, что воплощала центральноуровневые и внеэкономические структуры системы ("неосталинисты"), с другой – той, что являла собой потребленческо-экономические и "среднеуровневые" (ведомство, обком) звенья власти ("либералы"). Эти противоречия вылились в более или менее скрытый конфликт между различными фракциями и ведомствами внутри кратократии (брежневский "клан" – противостоящие ему силы; МВД – КГБ и т.д.). Кратократия отперла и даже приоткрыла ларчик со своей "кощеевой смертью", обнаружила и обнажила ее. Смерть, таким образом, стала вопросом времени и техники.

Попытка Андропова разрешить дилемму кратократии в пользу центроверха внеэкономическим способом, путем ужесточения контроля над индивидуальным бытием кратократии, над "кадрами" преимущественнно административными средствами ("борьба с коррупцией" по методу, уже опробованному под руководством КГБ в "отдельно взятых республиках" – Азербайджане и Грузии) провалилась из-за сопротивления как самой кратократии, так и более широких слоев населения (провал "закавказского метода" на рубеже 70-80-х не означает, что он вообще бесперспективен; как знать, в ситуации разрушенного коммунизма элементы этого метода могут появиться на рубеже 90-х – "нулевых", правда, в качестве, скорее, не главного, а дополнительного средства. "Выкорчеванный сорняк прежней силы не берет").

В отличие от Андропова, Горбачёв был вынужден пойти другим путем. Будучи избран генсеком, он обнаружил далеко зашедшую дифференциацию (дивергенцию) внутри самой кратократии, неэффективную экономику, сложную международную и военно-стратегическую обстановку. Однако выяснилось не только это. Стало ясно, что в ходе своего развития (или разложения – в данном случае это одно и то же) кратократия центроверха утратила значительную часть своей реальной силы, которая "осела" на среднем уровне управленческих структур. Так сработал закон сегментации власти.

Задача состояла в том, чтобы вернуть эту власть. Возвращение власти центроверху требовало опоры на "государственно-коллективистско-внеэкономические" блоки, элементы системы (то, что как раз и не сработало у Андропова). Это стремление "опереться" вступало в противоречие с необходимостью решения другой задачи, объективно стоявшей перед Горбачёвым (независимо от того, как он сам ее понимал и формулировал). Речь идет о разрешении дилеммы кратократии в ключе, диаметрально противоположном андроповскому, – путем признания, легализации и "рыночного запуска" тех средств, которые кратократия накопила за брежневский период, о придании имеющемуся богатству адекватной формы, об экономизации власти и т.д. Причем сделать это надо было таким образом, чтобы укрепить прежде всего центроверх, высший уровень власти. Короче, следовало осовременить кратократию, модернизировать военно-промышленный комплекс и, самое главное, восстановить баланс власти между ее средним и высшим звеном по крайней мере на уровне конца 60-х годов.

Такой внутренне противоречивый комплекс мер по спасению ("перестройке") исторического коммунизма исключал возможность разработки сколько-нибудь осмысленного, цельного и долгосрочного плана. Искали не план, а прежде всего конкретную технологию, способную устранить противоречие между двумя центральными задачами. Как сказано в Библии, "ищите и обрящете, стуците и отверзнется". Нашли. Постуцали. Потом отверзлось – по полной программе, даже не по "принципу Черномырдина" (хотели как лучше, а получилось как всегда), а хуже.

Нашли такой ход: если не можешь вернуть власть наверх, если это создает проблемы, сделай так, чтобы "середина" утратила эту власть в пользу низа, по отношению к низу. "Демократия и гласность" стали искомой технологией. Ну а конкретная реализация началась летом 1988 г. с решения о совмещении должности партсекретарей и председателей советов различных уровней: не проходишь в райсовет, куда выбирают и непартийные, не проходишь в партийные руководители – вот тебе "демократия и гласность".

Однако реализация этой технологии началась не сразу, а только на втором этапе перестройки.

XIII
В истории перестройки можно выделить три этапа: начальный, который был скорее вербальным (оральным): апрель 1985 – апрель 1988; разгар перестройки: апрель 1988 – сентябрь/октябрь 1990; спад и провал перестройки: сентябрь/октябрь 1990 – август 1991 г.

На первом этапе основной властный, социальный конфликт развивался внутри кратократии в борьбе между двумя вариантами выхода из кризиса – "административным" и "социально-экономическим". Когда после письма Нины Андреевой (март 1988 г.) горбачевцы поняли, что сил для решающей победы над оппонентами им может не хватить и власть они могут потерять, они (впервые в истории кратократии) подключили к внутрикратократической борьбе население, позволив ему организовываться на политической основе. В кратократическом обществе было допущено возникновение политической сферы. В ходе борьбы второго этапа перестройки это стало еще одним, наряду с экономическим, каналом выхода, социального дезертирства из кратократии, еще одной формой ее разложения. Так рядом с кратократией стали возникать новые субъекты социальной борьбы – экономические и политические.

Основной конфликт второго этапа развивался между "реформаторами по-горбачевски" и этими новыми экономическими и политическими субъектами – группами, представлявшими собой продукт разложения кратократии, с одной стороны, и сторонниками умеренных реформ, главной целью которых было не допустить к пирогу аутсайдеров – новые экономические и политические группы.

Уже весной, а окончательно – в начале осени 1990 г., ситуация вышла из-под контроля реформаторов-горбачевцев, которые растерялись и по сути ушли "вглубь сцены" – октябрь 1990 г., отказ Горбачёва от "плана Шаталина – Явлинского".

С этого момента начинается третий период перестройки, главный конфликт которого развивается между новыми экономическими и политическими группами и частью номенклатуры, главным образом, республиканской областной и ведомственной (лучший пример – ситуация в РСФСР), с одной стороны, и консервативной кратократией, стремящейся подморозить реформы, поскольку они и их последствия вышли из-под контроля и грозят разрушить исторический коммунизм. Итог известен: путч, фактический запрет КПСС, распад СССР, конец исторического коммунизма.

Таким образом, "гибель русского коммунизма" есть закономерный результат длительной эволюции этого строя, развертывания основных его тенденций и противоречий, обусловленных социальной природой этого строя и его власти.

XIV
Однако крушение коммунизма, логику и причины этого явления можно и нужно рассматривать не только в рамках истории коммунистического порядка, но и более широко – с точки зрения истории России, точнее того, что мы с Ю.С.Пивоваровым назвали Русской Системой.

В истории этой системы Власть как системообразующий субъект несколько раз создавала привластные органы – господствующие социальные группы: боярство, дворянство, чиновничество второй половины XIX – начала ХХ в. и (с оговорками) советская номенклатура. Одна из регулярностей развития Русской Системы заключалась в том, что каждая последующая из этих групп, исторически выступавшая могильщиком предыдущей, была более многочисленной и в то же время более бедной, обладала меньшим имуществом, имела меньше собственности, вещественной субстанции. С этой точки зрения, номенклатура довела процесс, тенденцию вещественной десубстанциализации Русской Власти до логического завершения.

Когда-то в середине XVIв. псковский монах Ермолай Еразм подал проект ("сказку"), согласно которому служилых людей нужно было перевести на вознаграждение пайком, продовольствием – и за это, а не за поместья, они должны были служить. Ивану IV Грозному проект понравился, но реализовать он его не мог. Русской власти понадобилось три с половиной столетия, чтоб "сказку сделать былью", и во времена Иосифа IЕдинственного и Ужасного "создать" господствующий слой без собственности – номенклатуру.

Разумеется, большевики и номенклатура пришли к власти в результате революции, т.е. разрыва в истории, в исторической преемственности. Однако с точки зрения логики истории, логики развития центрального системообразующего субъекта Русской Системы (безотносительно его конкретной формы) – Власти, разрыва не было, была логическая преемственность, трансформация по линии Власти, господствующих групп. В этом плане неважно, кто социально заполнил новую форму, воплотил новую структуру Власти. С точки зрения самой этой Власти и Русской Системы важно было, что она логически вытекала из предшествующей, развивала ее. Большевики выполняли программу Русской Власти.

Когда-то Маркс и Энгельс заметили, что порой реакция выполняет программу революции. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что в случае большевиков революция выполнила программу реакции – то, что начал делать Александр III, но не смог доделать и что провалил его бесталанный и неталантливый сын.

В выполнении этой задачи большевики нашли нетривиальный ход (Э. Де Боно назвал бы его блестящим примером lateralthinking). Суть в том, что с 1860-х годов процессы социальной дезорганизации, социального распада в России обгоняли процессы социальной организации нового общества, при всех внешне блестящих и доселе невиданных в стране результатах. Практически все добольшевистские правительства, позднесамодержавная власть в целом стремились противостоять процессам распада, остановить их. Большевики пошли другим путем: они оседлали, направили и организовали процессы социальной дезорганизации, разрушения, довели их до конца, до завершения, до затухания, а потом уничтожили выдохшихся, ослабевших, опустошенных персонификаторов этих процессов и установили свою власть – Власть.

В плане русско-системном большевистская революция – это далеко не то, чем она является в плане русско-историческом, в Русской Истории и для нее. Номенклатура – это не только власть победившего народа, но и новая структура Власти Русской Системы, Власти, всегда относившейся к народу как к Популяции. Снятие этого внутреннего противоречия стало одновременно главной задачей номенклатуры и внутренним мотором ее развития (решение задачи должно было объективно прекратить и развитие номенклатуры, и ее как таковую, стать "окончательным решением" номенклатурного вопроса).

Коммунистическая номенклатура, однако, есть не просто господствующая группа без собственности на вещественные факторы производства (собственность на социальные и духовные факторы совпадает с властью, а точнее, представляет собой гомогенное присвоение, из которого еще не возникли путем взаимообособления власть и собственность), но такая господствующая группа, которая возникает на основе отрицания подобной собственности и функционирует посредством подобного отрицания.

Придя к власти как материально-бессобственническая группа, кратократия как любая господствующая группа должна была решить проблему передачи привилегий и статуса детям. Решение этой "внутрикоммунистической" задачи было теснейшим образом связано с решением другой русско-системной задачи, а именно, фиксации своего отношения к населению как к Популяции.

Коллективизация, с одной стороны, фиксация привилегированного положения номенклатуры после XVIIIсъезда ВКПб (увеличение зарплаты, создание спецшкол для детей, латентное проведение идеи неравенства – читай "Тимура и его команду" Гайдара и см. впервые опубликованную в 1939 г. "Книгу о здоровой и вкусной пище"), с другой, решили эту задачу внешне. Однако до тех пор, пока как минимум физические гарантии существования кратократии, т.е. сохранение жизни индивидов и их семей не были обеспечены, о какой передаче привилегий могла идти речь? Чего? Кому?

Решение в начале 50-х годов задачи-минимум поставило на повестку дня задачу-максимум – сохранение и передачу социальных и экономических привилегий и статуса. Однако в обществе без собственности сделать это было очень трудно. Система нашла свой выход, в соответствии со своей логикой: кратократия должна гарантированно получать высокий объем потребления. Как этого добиться при росте численности кратократии, не прибегая к террору, расчищающему место и обеспечивающему вертикальную мобильность? А очень просто: во-первых, затормозить, а затем приостановить ротацию, создать застой (вот он, родимый!), чтобы привилегий и возможностей, если и не передавать их, то "кормить" ими, хватило надолго – на детей и внуков; во-вторых, позволить увеличение численности кратократии, чтобы хватило как можно большему числу. Иными словами, кратократия пошла проторенным путем Русской Системы – экстенсивным, к которому добавила закупорку каналов вертикальной мобильности, что еще более усилило мобильность горизонтальную и экстенсив. Как следствие – порочный круг.

Правда, этот легальный выход был недостаточен, и кратократия "дополнила" его внелегальным – нарушением иерархически-ранжированного потребления посредством обмена власти на материальные блага, о чем речь шла выше. Однако это среднесрочное решение само оборачивалось долгосрочной проблемой: оно ослабляло систему, вело к нарушению внутрикратократического иерархопорядка (т.е. было хаосогенным фактором) и материально истощало систему. Все это стало очевидно на рубеже 70-80-х годов. Дальнейшее сохранение привилегий и статуса номенклатурой и обеспечения будущего детей требовало качественного сдвига: устранения застоя, уменьшения численности господствующей группы, резкого увеличения изымаемой у населения части производимого продукта – до уровня почти экспроприации (что во многом и произошло, приведя к обнищанию населения, сокращению его численности). Если при этом учесть, что легальных внеэкономических методов и форм эксплуатации не было, и требовались экономические, а эти последние, развивались очень медленно и давали незначительную прибыль, то функциональный источник криминализации, иллегализации экономики ясен (генетически уходит в брежневское время). К тому же сам переход от внеэкономических методов эксплуатации к экономическим не мог быть осуществлен, по крайней мере, сколько-нибудь результативно, на легальной основе. Экономическому накоплению должно было предшествовать внеэкономическое, легальному "капиталистическому" – нелегальное (криминальное) первоначальное (некапиталистическое). Вышло однако так, что некапиталистическое внелегальное накопление обрело тенденцию к самовоспроизводству и забило то, что теоретически могло бы стать капиталистическим.

Подчеркну: во-первых, кратократия в начале 1980-х должна была искать принципиально новые формы изъятия продукта, создаваемого населением, поскольку "застойная" структура исторического коммунизма все меньше и меньше справлялась с этой задачей: упор на силовые, внеэкономические факторы был не в интересах господствующих групп, к тому же это было практически невозможно; собственно экономических механизмов непосредственного присвоения продуктов у кратократии не было; в ситуации исчерпания экстенсивных факторов развития на рубеже 1970-1980-х годов кратократя в силу своего разбухания, многочисленности и населения по сути начали конкурировать в борьбе за "общественный пирог", за, грубо говоря, "расхищение государственной собственности". Если учесть, что сохранение (не говоря уже об увеличении/повышении) численности статуса и уровня жизни кратократии, объективно требовало покушения не только на, выражаясь марксистским языком, прибавочный продукт населения, но и на нечто большее и необязательно на необходимый продукт – грань между прибавочным и необходимым продуктом в катократическом обществе вообще зыбка и условна. Этим большим мог быть прежде всего "жизненный фонд", запас жизненной прочности, созданный за тридцать лет (50-80-е годы) "деленной жизни" (И.Дедков). речь идет прежде всего о сбережениях и стоимости рабочей силы ("труда"), зарплаты (а также пенсий, социальных гарантий и т.п.) в реальном измерении.

Во-вторых, искать новые формы эксплуатации населения в условиях рушащегося коммунистического порядка, угрозы нарастания социального хаоса надо было быстро.

Быстрых легальных средств не было, и естественно первым ходом, импульсом стало использование не легальных средств и каналов. Однако они по определению не могли стать главными, занять центральное место; в лучшем случае, их можно было использовать как очень важный, но дополнительный, вспомогательный механизм. Главные экономические и, что важно, легальные средства и факторы обеспечивали новые формы эксплуатации, лежали за пределами СССР/России. Это были мировая Капиталистическая система, мировой рынок, Запад. "Запад нам поможет", – словно вспомнили кратократы и присвоили слово и дело диссидентов, точнее, то из их слова и дела, что было связано с опорой на Запад в борьбе с властью.

Если в 50-70-е годы господствующие группы СССР добирали с Запада то, что не могли получить, добрать внутри страны, то с конца 80-х годов и уже, тем более, в 90-е они сделали Запад, мировой рынок средством добирания продукта в самой стране, подставив ее под "железную пяту" мирового капитализма и выступая в этой подставе посредниками. Разлагающаяся кратократия, а затем приватизаторы коммунизма начали использовать Запад, капитализм для резкого увеличения доли изымаемого у населения продукта – вплоть до экспроприации, до уничтожения жизненного фонда и заведомого обесценения рабочей силы (посредством увеличения цен, налогового пресса и т.п.).

Разумеется и западный капитал косвенно выступил соэксплуататором населения, а отчасти и новых господствующих групп. Однако главное заключается в том, что, открывая страну вовне, эти группы прежде всего поставили себе на службу, в качестве эксплуатирующе-экспроприирующего механизма, капитализм, так сказать, подковали "капиталистическую блоху", которая после этого перестала быть (у нас) капиталистической (а заодно легальной и производственной), а превратилась в паракапиталлистическую (а заодно внелегальную и перераспределительную). Знай наших! В "треугольнике" "новые господствующие группы – криминал – мировой капитал" возникало то, что именуют "tangledhierarchy", т.е. подвижная иерархия, когда в зависимости от ситуации и фазы процесса главным эксплуататором остальных "углов" (а через них – населения) поочередно выступает один из этих углов.

Русская власть, точнее то, что от нее осталось на данный момент, оказалась зажатой внутри этого "треугольника" и должна либо разрушить его, что практически невозможно, либо вытеснить новые господствующие группы и криминал из их "углов" и занять их место.

Нельзя сказать, что опора на капсистему как внешний фактор для того, чтобы получить политико-экономический рычаг по отношению к населению, – нечто абсолютно новое, некая новая стратегия. Отнюдь нет. Именно так действовал Иван Калита и все остальные Даниловичи в течение того периода, когда Русь была под Ордой. А именно – использовали Орду, т.е. внешнюю силу и в качестве органа насилия по отношению к населению (сейчас это не нужно) и в качестве выкачивания экономического продукта (дань Орде – "выход"), значительная часть которого "приминала" к княжеским рукам (князья собирали дань даже в те годы, когда по разным причинам не отсылали ее в Орду). Таким образом, господствующие группы посткоммунистической России пошли по пути Ивана Калиты, использовали то, что можно назвать "стратегией Калиты" или "принципом Калиты". Орда использовала Калиту, Калита (и Даниловичи) – Орду. Как Даниловичи, так и хозяева приватизированного коммунизма используют внешние факторы, силы и механизмы для упрочения своего положения, для превращения населения в популяцию. Только для Даниловичей это был, выражаясь по-монгольски, Дорнод Алтын Ордон (Восточная Золотая Орда), а для Борисовичей – Тимуровичей – Абрамовичей (новый – пятый? – интернационал) – это Баруун Алтын Ордон (Западная Золотая Орда).

Разумеется, сказанное выше – упрощенная схема. Разумеется, процессы, о которых шла речь, суть не результата заговора злодеев-плохишей, а объективные процессы борьбы за место под солнцем и в стане хозяев жизни, процессы стихийные и в то же время системные.

Антинародные? Да. в том же смысле, что и политика прислужников Орды – московских Даниловичей – по отношению к населению Руси в XIV – первой половине XV в.

Антинародная логика режима? Да. Но "пахнущая" не предательством, а логикой долгосрочного развития Русской Власти, формирования господствующих групп Русской Системы. В 1991 г. Русская Власть и ее персонификаторы, исчерпав, проев очередную историческую структуру, сбросили пришедшую в негодность коммунистическую форму, оболочку и в очередной раз революционным (с точки зрения Русской Системы в целом и контрреволюционным с точки зрения, отжившей свое, ее частной структуры – коммунизма) способом меняют систему по схеме "преемственность через разрыв", пускаясь в опасное приключение. Опасное много более, чем это могли себе представить горбачевцы и ельцинцы, поскольку их авантюра происходит во время серьезнейшего сдвига в капиталистической системе – здесь и придавить может (но это уже особая тема, к которой мы вернемся после знакомства с новой работой А.А.Зиновьева "Великий эволюционный перелом"); более того, здесь и Русская Власть как особый (моно)субъект исторического развития кончиться может – точка бифуркации. Отмечу еще раз: как не случайным, с точки зрения истории Русской Системы и Капиталистической Системы, было возникновение советского коммунизма, так не случаен, а глубоко закономерен его конец, сопровождающийся поломкой механизма социального иммунитета и началом "перестройки" в другую, по-видимому, более эксплуататорскую и менее эгалитарную структуру, что соответствует общему направлению нынешнего развития Капиталистической Системы, элементом которой и среднесрочной альтернативой которой был исторический коммунизм. Россия идет в том же направлении, что и весь мир. Богатые, конечно, тоже плачут. Но, как правило, бедные плачут больше. И чаще всего плакать начинают раньше богатых, у которых запасы для проедания больше.

Но вернемся в Россию, в 1990-е.

Продолжение следует.

[i] Wallerstein I. Japan and future trajectory of the world-system: Lessons from History? – Binghamton (N.Y.): Fernand Braudel Center for the studies of economies, historical systems, and civilizations, 1986. – P. 13-14.

[ii] Ключевский В.О. Курс русской истории // Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах. – М.: Мысль, 1988. – Т. 3. – С. 27.

[iii] Пресняков А.Е. Московское государство первой половины XVII в. // Три века: Россия от Смуты до нашего времени. – М.: Изд-во И.Р.Сытина, 1912. – С. 37.

[iv] Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, Изд.2-е. – Т. 3. – С. 47-48.

[v] Подр. см.: Фурсов А.И. Коммунизм как понятие и реальность // РИЖ. – М.: РГГУ, 1998. – Т. 1. – N 2. – С. 13-63.

[vi] Ленин В.И. ПСС. – Т. 24. – С. 441.

[vii] Ленин В.И. ПСС. – Т. 31. – С. 342.

Сcылка: http://www.razumei.ru/lib/article/1746

Излом коммунизма (часть 3)
 

http://worldcrisis.ru/crisis/1258851

Итак, коммунизм – великий и ужасный – умер, точнее скончался в виде фарса, которым для него (но не для людей, принимавших участие в событиях 19-21 августа) обернулся путч. Зиновьев не ставит точку на этих событиях, идет дальше – к октябрю 1993 г. Скажу сразу: на мой взгляд, интерпретация этих событий – самое слабое и уязвимое место в книге. Зиновьев не был очевидцем событий, следил за ними из-за рубежа, и в этом слежении эмоции порой пересиливали беспристрастный анализ. Если бы то, что написано в "Гибели..." о событиях 3-4 октября, было написано не Зиновьевым, я бы вряд ли взялся полемизировать на данную тему

XV
Итак, коммунизм – великий и ужасный – умер, точнее скончался в виде фарса, которым для него (но не для людей, принимавших участие в событиях 19-21 августа) обернулся путч. Зиновьев не ставит точку на этих событиях, идет дальше – к октябрю 1993 г. Скажу сразу: на мой взгляд, интерпретация этих событий – самое слабое и уязвимое место в книге. Зиновьев не был очевидцем событий, следил за ними из-за рубежа, и в этом слежении эмоции порой пересиливали беспристрастный анализ. Если бы то, что написано в "Гибели..." о событиях 3-4 октября, было написано не Зиновьевым, я бы вряд ли взялся полемизировать на данную тему. Однако, во-первых, это написано именно им, и уже потому заслуживает внимания; во-вторых, данная интерпретация имеет отношение не только к событийному ряду, но связана и с теоретическими построениями, и заслуживает, на мой взгляд, внимания, здесь есть о чем поспорить. Пойдем по порядку.

Рассуждая о событиях 3-4 октября 1993 г., Зиновьев пишет о том, что депутаты разыгрывали политический спектакль – согласен. Далее: "Они сделали все, чтобы предотвратить широкое народное восстание в стране, локализировать события в центре Москвы, где они заранее были обречены на нужный президентской клике исход". А вот здесь позвольте не согласиться. Во-первых, никаким "широким народным восстанием" и не пахло, и об этом пишет буквально на следующей странице сам Зиновьев, отмечая безразличие миллионов людей, наблюдавших телерепортажи о стрельбе по Белому Дому "будто это американский боевик".

Во-вторых, для победы в борьбе за власть в современном мире не нужны широкие народные восстания – это архаика, уходящая в прошлое; победы обеспечиваются в борьбе в городах, на ограниченном физическом пространстве плюс не безграничном виртуально-телевизионном и информационном пространстве.

В-третьих, противники Ельцина это прекрасно понимали, потому и попытались захватить Останкино.

В-четвертых, не выдерживает, на мой взгляд, критики сопоставление в "Гибели..." событий 3-4 октября 1993 г. и их последствий с большевистской Октябрьской революцией и ее последствиями. Совсем не выдерживает, и так и хочется сказать по Высоцкому: "Нет, ребята, все не так. Все не так, ребята". На этом следует остановиться подробнее, сведя построения Зиновьева в два тезиса, а мои возражения – в два антитезиса.

Тезис 1 Зиновьева. Большевистский переворот – взятие Зимнего дворца – был, как заметил Ленин, самой бескровной революцией в истории человечества, тогда как штурм Белого Дома в октябре 1993 г. осуществился регулярными войсками и милицией, которые были вооружены современными видами оружия и которые расправлялись с безоружными людьми по приказу высшей власти.

Антитезис 1 (мой). На самом деле штурм Белого Дома был не менее бескровным, чем штурм Зимнего. Белый Дом брали не "войска", а четыре танка и группа "Альфа", которая (спасибо "ей" и генералу Г.Н.Зайцеву) обеспечила бескровный арест депутатов. Штурм Белого Дома был всего лишь частью событий 3-4 октября. К сожалению, Зиновьев не пишет ни о крови у Останкино; ни о том, как накануне озверевшая толпа (вовсе не безоружная) избивала, гнала милиционеров, и менты в страхе бежали; ни о том, что в городе на два дня исчезла власть. Да, 4 октября менты отвели душу, досталось как участникам событий, так и тем, кто попал случайно – милиция, как правильно писали в газетах, мстила за пережитые 1-го и 2-го унижение и страх. Это – не в порядке оправдания, а в порядке справки.

Далее. Октябрьский переворот 1917 г. – это не только "штурм" Зимнего и события в Петрограде. Это еще и Москва. Лукавил Ильич, большевистский переворот, во-первых, не сводился к "штурму" Зимнего, во-вторых, не был самой бескровной революцией – в Москве крови хватило, и это только в октябре. Что происходило в Москве и Питере с ноября 1917 г. по март 1918 г., т.е. еще до начала Гражданской войны? Расстрел рабочих демонстраций, разгул чекистского и криминального террора, разгула матросни (см. воспоминания современников). Так ли было после августа 1991 г. и октября 1993 г.? Конечно, не так.

Что произошло с основными фигурантами по делу ГКЧП и теми, кто выступил против Ельцина в октябре 1993 г., что произошло с теми, кто их поддерживал? Были ли какие-то репрессии? Кого-то расстреляли, арестовали? Было массовое закрытие газет? Нет. Напротив, была амнистия (для главных лиц; для неглавных – не было, поскольку их даже не арестовали), были призывы – из среды самих победителей – не устраивать "охоту на ведьм" (правда, были и призывы противоположного характера, которые, впрочем, ни к чему не привели).

Вспыхнула после августовских или октябрьских событий гражданская война, как в 1918 г., ставшая результатом социальной политики большевиков и унесшая миллионы жизней? Был террор спецслужб, сравнимый с чекистским? Ничего этого не было.

Наивно думать, что в октябрьских событиях 1993 г. среди сторонников парламента были одни лишь "патриоты" и "борцы с эксплуатацией". Как и в любом движении таких было меньшинство. Основную массу – я видел эту толпу – составляли желавшие крушить, мародерствовать, безнаказанно применять силу; основное чувство – "хмельная радость в том, что "наша взяла", что гуляем и никому ни в чем отчета не даем".

Победи в октябрьских событиях парламент, Хасбулатов и К° – мало что во внутренней и внешней политике страны изменилось бы всерьез, произошел бы передел власти и имущества ("собственности"). А вот кровь бы полилась. По логике властного противостояния вокруг парламента сплотились все, кто жаждал реванша – и не только социального и политического, но также личного. И можно себе представить, что могли натворить эти люди, окажись они у власти. Разумеется, шла схватка двух "властных картелей" за власть и имущество, за передел. В такой ситуации именно голодные и обиженные льют кровь, тем более что кровь – хорошая завеса, хороший отвлекающий маневр при переделе. Скорее всего осень 1993 г. стала бы водоразделом не между гайдаровщиной, а между бескровным и кровавым периодами русской смуты конца XX в. Потому, например, для меня, сомнений, с какой стороны стоять – при всей неприязни к "демократическому" ворью – в октябре 1993 г. не было. Да, восторги 1991 г. по поводу крушения коммунизма и надежды на нормальную жизнь довольно быстро кончились, кончились позором. Но разве не позором Директории и личностей типа Барраса окончилась Великая (Великая!) французская революция? Позором. Но Робеспьер с его режимом хуже Барраса и его режима, вот в чем штука. Что же поделаешь, если, как говорил Вивекананда, революции – это время шудр, время, когда низкие поднимаются вверх, когда пешки прорываются на военную горизонталь, а слуга становится господином – тем самым, что не тонет.

Правила серьезной истории, чувство социальной ответственности и элементарная социальная брезгливость диктовали единственный, на мой взгляд, выбор, в правильности которого я не усомнился и ныне, зная результат, – при всем, повторю, позоре ельцинского правления, при всей отвратительности новых господствующих групп, мерзких в своей сытости, полуобразованности и уверенности в том, что все могут купить, всех могут обмануть, а потому имеющих право держать за дураков тех, кто не успел или не захотел урвать кусок побыстрее и любой ценой (как поет В.Бутусов: "Когда-то у нас было время. / Теперь у нас есть дела / Доказывать, что сильный жрет слабого, / Доказывать, что сажа бела"), мерзких в своем тщеславии. О, это тщеславие! Какую службу оно служит – ведь обязательно надо покрасоваться "без галстука". На самом деле получается действительно "без штанов", потому как – стриптиз, добровольный и откровенный. Ну где еще можно увидеть наивного "сына степей", рассказывающего про зарплату в 300 долл. в месяц и при этом покупающего пальто за 20 тыс. долл. и коллекционирующего "роллс-ройсы"?

А человек с внешностью Дуремара, обгладывающий куриную ножку в небедном интерьере и рассуждающий о скромности? А советники и "интеллектуальная обслуга" из бывших не то полудиссидентов, не то полукомсомольцев, но в любом случае таких, при виде которых просится: "А ты, мил-человек, не стукачок ли будешь?" И кошелек из бокового кармана во внутренний – быстро-быстро.

А хрустальные бокалы на завешанном скатеркой компьютере? А спортивные и тренировочные костюмы на фоне шикарной итальянской и французской мебели, словно охранник или слуга (потомственный) заскочили прибрать, да задержались перед камерой, поскольку хозяева запаздывают. Нет, не запаздывают. Их, этих хозяев – коммунистических – прогнали.

И все же власть этих хозяев, коммунистическая власть была хуже и страшнее, и не дай Бог вернуться в коммунизм, когда очередной партийный оберсвинорыл учит, как жить, во что верить, как писать (хорошо, что не как псать). Да, теперь этот свинорыл (или его сынок, зятек, дочка, внучка, "жучка" и т.п.) – предприниматель, губернатор, сенатор (только тоги не хватает). Ну и х... с ним. Теперь он не может диктовать, во что верить. А на кусок хлеба можно заработать. Независимость и профессионализм – вот наш ответ "посткоммунистическому Керзону"! В России труднее всего быть частным лицом (и, разумеется, русским – отметивший последнее Ю.Нагибин в конце жизни почти закричал: "Хочу назад, в евреи"). Принципы формирования и функционирования нынешних, посткоммунистических господствующих групп объективно создают необходимые условия, возможности реализации (во второй раз со времени петербургского самодержавия) русского проекта под названием "частное лицо". Необходимые, но недостаточные. Достаточные – это сами. Кто-то скажет: какое частное лицо! Жрать нечего, вымираем, туберкулез-гепатит-СПИД-наркомания-алкоголизм. Все так. Но в жизни всегда так: либо социальные гарантии и рабство, либо свобода и... ни в чем себе не отказывай. Но без гарантий. Каждый выбирает то, что ему по душе. Но мы немного отвлеклись, хотя, нельзя сказать, что не по делу.

XVI
Тезис 2 Зиновьева. Революция 1917 г. совершалась во имя освобождения трудящихся от векового рабства; о системах надо судить не потому, что они не сделали "для своего времени и в своих условиях для людей"; Октябрьская революция и рожденный ею строй "сделали для широких слоев населения России больше, чем любая революция в истории для народов своих стран", тогда как в событиях 3-4 октября 1993 г. "Ельцинская клика лишь выразила волю новых хозяев страны, российских грабителей, наживших баснословные богатства, за счет обнищания народа и разворовывания созданного трудом многих поколений народного достояния и сил Запада, осуществляющих дальнейший процесс колонизации России".

Антитезис 2 (мой). В свое время, еще в "Зияющих высотах", Зиновьев писал, что к самым тяжелым последствиям, к самым жутким системам приводит реализация именно самых утопических и эгалитарных идей и планов. Поэтому, "ради чего происходила революция 1917 г." – не аргумент, и как правильно отмечет Зиновьев, судить нужно по тому, что системы делали для своего времени и в своих условиях для людей. Что делали?

Борьба! Они обожествляли
Ее с утра и дотемна
И друг на друга натравляли
Людей, чтоб только шла она.
И тем людские связи руша;
Они – для счастья всей Земли
Живой страны, живую душу
Трясли вовсю и растрясли.
Пока ценой больших усилий
Устав от крови и забот
Пришли к победе... Победили –
Самих себя и весь народ.
[...]
И свято веря в правду Класса
Они, не зная правд других,
Давали сами нюхать мясо
Тем псам, что позже рвали их.
Все сами, сами развязали,
Стремясь, вести, владеть страной.
И просто мздой, не наказаньем
Пришел к ним год тридцать седьмой.

Это – "краткий курс истории ВКП(б)" по Науму Коржавину. Это – о том, что "сделали для своего времени и в своих условиях для людей". Так сделали, что уже в 1918 г. начали бастовать рабочие Петрограда, и большевики побежали от них и от матросов в Москву. Пройдет еще три года, и питерские рабочие бросят в лицо "Гришке третьему" (ленинскому соратнику, председателю Исполкома Коминтерна): "Ишь рожу отъел, а мы голодаем", и это станет прологом кронштадтского мятежа с его лозунгом "Советы без большевиков!" и борьбой с теми кто, как пел в одной из своих песен И.Тальков, шел "воевать за народную власть со своим же народом". Четыре года "горячей" гражданской войны и 20 лет, до конца 30-х, "холодной" гражданской войны – вот что сделали. Да, в конце 30-х, а потом – с конца 50-х советские люди в среднем стали жить лучше, чем россияне в начале XX в. Так ведь и весь мир стал лучше жить, чем в начале века. Вопрос – какой ценой (не говоря о том, что с начала 70-х проедали свое будущее: в 1967 г. для покупки зерна продали 50 т золота, а всего лишь через пять лет, в 1972 г., уже 458 т!)? Это очень важно, поскольку если вопрос о цене оставить, то придется исполнить гимн и капитализму (или, как предпочитает говорить Зиновьев, западнизму), который во второй половине XX в. для 1 млрд. человек сделал больше, чем все революции и эволюции в мире. Разумеется, гимн слагать не надо (тем более, что у капитализма хватает своих апологетов), надо поставить вопрос: какой ценой для прошлого, будущего и большей части населения Земли капитализм добился такого результата? Вот тогда-то и окажется, что полвека "золотой эпохи" для "золотого миллиарда" покоятся, во-первых, на жесточайшей эксплуатации населения большей части мира, включая Запад, в прошлом, эдак в течении 300-400 лет; во-вторых, на жесточайшей эксплуатации в настоящем огромной части населения планеты; в-третьих, на разрушении природной среды и, следовательно, проедании, эксплуатации будущего.

Но ведь все это можно адресовать и историческому коммунизму, построенному на костях, как минимум, двух поколений людей, изгадившему природу бывшей Российской империи и загнавшему на тот свет миллионы людей – ради них, конечно; только об них, болезных, у Власти душа и болела: "Все для тебя! Гордись, Отчизна!" (Наум Коржавин). Да, были успехи у исторического коммунизма, но их хватило максимум на 25-30 лет, на жизнь по сути одного поколения. Я, кстати, отношусь к поколению везунчиков, родившихся в 50-е, уже не знавших страха, репрессий, гордых Великой Победой, нашей военной мощью (у меня до сих пор бегут мурашки от тревожного восторга, когда я слышу слова "и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ" или "и летели наземь самураи под напором стали и огня"; о музыке гимна Советского Союза я вообще молчу), освоением космоса, хоккейными победами и многим другим. Между тридцатью и сорока годами (моими и моего поколения) это все кончилось. Не могло не кончиться, было проедено. Долги – в прямом и переносном смысле – платить детям и внукам. Долги "коммунизма как реальности", между прочим.

Зиновьев совершенно прав, когда пишет в "Гибели...", что с теми природными факторами, которые имелись в России, достичь большего в советский период, было невозможно. Я бы, опираясь на работы М.К.Любавского, Л.В.Милова, А.П.Паршева и многих других, сказал так: в советский период из природных (и людских) факторов, которые имелись в России, выжали если не больше того, что было возможно, то по сути все; большего, я согласен с Зиновьевым, здесь уже вообще нельзя было получить. Но именно потому и наступил крах, Зиновьев сам назвал одну из его долгосрочных причин. Мы теперь можем сказать деятелям исторического коммунизма:

Вы здесь из искры раздували пламя.

Спасибо вам, я греюсь у костра.

Коммунизм, в отличие от того, что писал о нем Зиновьев в "Зияющих высотах" и других работах 70-80-х годов, на самом деле был рассчитан на очень непродолжительный срок – на три поколения, средний срок жизни одного человека. Символично, что коммунизм ушел в прошлое с 70-летними Брежневым, Сусловым, Устиновым, Черненко и примерно в том же состоянии, что и Черненко. Иначе и быть не могло, и дело не только в скудости ресурсов, которые можно было осваивать только посредством сверхэксплуатации населения, чтобы потом сверхэксплуатировать эти ресурсы (замкнутый порочный круг разорвать может только катастрофа), не только в системных характеристиках и противоречиях этого строя. Дело еще и в том, что коммунизм был функциональным негативом (антикапитализмом) капитализма на индустриальной стадии последнего. У исторического коммунизма не было какой-то своей, собственной, особой исторической производственной основы, базы; таковой была логически характерная для определенной стадии капитализма индустриальная система производства, только уступавшая по эффективности капиталистической, а с конца 50-х годов, несмотря на спутники, атомные ледоколы и прочее, уступавшая все больше и больше.

Показательно, что СССР так и не удалось решить задачу превращения страны в единое промышленно-хозяйственное (хозяйственно-экономическое) целое. Подобная задача ставилась и на XXIII, и на XXIV съездах КПСС, что как раз и говорит о ее невыполненности, ну а на рубеже 1970-1980-х годов СССР по сути фактически представлял собой неважно интегрированную и плохо координируемую совокупность ведомственных зон. Десять лет спустя "де-факто" превратилось в "де-юре", правда, сначала не по ведомственной, а по республиканской линии ведомственная "линия" активно "заработает" уже в посткоммунистической России.

Задачу, о которой идет речь, не удалось решить по простой причине: СССР не смог стать промышленной державой. Будучи промышленно-аграрной страной (не был СССР и аграрной державой; аграрные державы продают, а не закупают сельскохозяйственную продукцию и могут себя прокормить; советский режим состоялся за счет и на основе уничтожения крестьянства, а потому уже с начала 60-х годов должен был закупать зерно), СССР был военно-промышленной державой, т.е. лишь по одной промышленной линии – военной. Почти все наши успехи в промышленности были военными (либо так или иначе связаны с ними прямо или косвенно, пример – спутник), т.е. штучно-отраслевыми ("зато мы делаем ракеты"), а не массовыми, за счет этого массового, в ущерб ему – и чем дальше, тем больше в ущерб, обрекая развитие индустрии на экстенсификацию.

Перейти от индустриальной к научно-технической структуре производства советская система не могла – это ломало ее социально, как властно-производственную, экстенсивные же возможности к концу 70-х, как уже говорилось, по сути были исчерпаны. Как раз тогда, когда Запад совершил рывок в энтээровский мир, в котором историческому коммунизму не было места.

Да, только в виде коммунизма Россия как незападная и некапиталистическая страна могла сопротивляться капитализму, но только в течение исторически ограниченного времени, чуть меньше половины которого, кстати, капитализм был занят своими внутренними проблемами – борьба за гегемонию, войны. Времення зона успешного сопротивления сокращается до 30 лет (1945-1975). Это же и был период, когда советские люди материально в массе своей жили лучше, чем средние подданные Российской империи. Но, повторю, произошло это через три десятилетия после Октября ценой огромной крови, ценой превращения одной части народа в палачей, другой – в жертв (при быстрой перемене мест и участи) с ситуационным исполнением третьей роли – предателя, со всеми вытекающими последствиями для культурно-исторической сферы и генофонда населения – "неестественный отбор", который, помимо прочего и "отобрал" наверх Горбачёва, Ельцина, Чубайса и многих других. Салют Кибальчишу.

Не стану спорить о том, ради чего совершались события 3-4 октября. Отмечу лишь, что шла борьба за власть, за то, кто и как приватизирует коммунизм, власть и, естественно, будет присваивать, выражаясь марксистским языком, прибавочный и сверхприбавочный продукт трудящихся, а попросту говоря, грабить их, разворовывать созданное трудом многих поколений (добавлю только, что подавление октябрьского путча спасло страну от угрозы гражданской войны, а это немало). Но дело даже не в этом. Направление моего главного в данном контексте "полемического удара" – не октябрь-93, а октябрь-17.

Коммунистическая революция, пишет Зиновьев, совершалась во имя освобождения трудящихся от самодержавного рабства.

Антикоммунистическая революция, могут написать (и написали) многие, свершилась во имя освобождения трудящихся от коммунистического рабства.

"Это все – лозунги, пропаганда", – скажет кто-то о такой постановке вопроса. "Это все – лозунги, пропаганда", – скажу я о "свершении революции 1917 г. во имя освобождения трудящихся".

Все революции совершаются под лозунгами свободы, освобождения – иначе и быть не может, и под этим подписываются все (вспомним марксэнгельсовские рассуждения о революциях). Другое дело, что во всех революциях, будь то французская или русская, китайская или мексиканская, всегда присутствуют две революции. Одна – народная (крестьянская, пролетарская, социалистическая), антисистемная. Другая – системная, в потенции – антинародная, в которой в эмбриональном виде уже содержится генетическая программа новой системы неравенства и эксплуатации. Эти две революции – условно говоря, "комиссаров-начальников" и "крестьян-работяг" тесно, хотя со временем все менее, переплетены друг с другом, проникают друг в друга на эшеровский ("День и ночь") манер (революция в революции), но имеют разные цели, что и выявляется сразу же после победы. Предоставляю слово Зиновьеву: "История умчалась в прошлое, а контора с ее бумажками, печатями, скукой, званиями, распределением по чинам, волокитой, очковтирательством и прочими прелестями осталась. Надо... брать общество в том виде, как оно сложилось и существует на наших глазах. И тогда будет понятно, зачем носился Чапаев с шашкой наголо: отнюдь не для того, чтобы спасать страждущее человечество, а для того, чтобы, в частности, чиновники из аппарата всех сортов власти могли на персональных машинах ездить в спецраспределители за продуктами, которых нет в обычных магазинах, приобретать шикарные квартиры и дачи, пользоваться лучшими курортами и достижениями медицины...".

Вот тебе, Василий Иванович, и III Интернационал с Коминтерном. Аналогично Чапаеву могут смотреться из сегодняшнего дня, диссиденты (на брынцаловых с гусинскими они работали – привет от Крота Истории). Впрочем, исторически Чапаев и диссиденты (хорошая компания – амальгама) работали, конечно же, не на новых хозяев. Логически вышло – на них. Логика победила историю – так всегда бывает после революций. Но проходит время, и опять наступает кровавый карнавал, Праздник Истории, которая побивает Логику. Разделение трудов и результатов: одним – История, другим – Логика.

Народ совершал революцию 1917 г. для освобождения. Большевики – для захвата власти. Сначала в одной стране, потом – во всем мире. Взяв власть, большевики уже в декабре 1917 г. установили себе вполне "буржуазные" пайки, в 1918 г. комначальники уже купались в награбленной роскоши, а в 20-е быстро перешли к отмыванию награбленного в Гражданской войне и к систематическому разворовыванию того, что было создано трудом многих поколений, причем не только господствующими классами, но прежде всего крестьянством, которое с самого начала большевики хотели превратить в объект внутренней колонизации, во внутреннюю колонию, что в 1918 г. стало одной из причин Гражданской войны. Можно было бы ограничиться примером платоновского "Чевенгура", но я добавлю три цитаты.

Цурюпа (май 1918 г.): "У нас нет иного выхода, как объявить войну деревенской буржуазии" (под деревенской буржуазией имелись в виду и середняки).

Троцкий (июнь 1918 г.): "Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб. Да здравствует гражданская война".

Свердлов (май 1918 г.): "Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах... Только в этом случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделали то, что смогли сделать для городов".

Яснее не скажешь. Свердлов словно отвечает Зиновьеву (естественно не тому, который с Каменевыми и который О-Г.А.Радомысльский, а автору "Гибели...") на вопрос о том, что сделала власть для людей. Причем сделала сразу же после революции, чтобы эта революция – их революция, революция этой власти, новых хозяев, продолжалась, "перманентировалась". Ну а в 1929 г., после передышки, (см. "Зависть" Ю.Олеши), просто экспроприировала крестьянство, превратив его во внутреннюю колонию, как и предлагал Троцкий. "Мы пошли дальше левых", – хвастал Сталин.

Поэтому насчет различий того, ради чего совершались коммунистическая и антикоммунистическая революции, не стоит. Теми, кто шел к власти в обоих случаях революция осуществлялась по одним и тем же причинам: власть и богатство. Теми, кто хотел освободиться и жить лучше, в обоих случаях двигало "это сладкое слово – свобода". И надежда на лучшую жизнь.

Хороших социальных систем не бывает, считает Зиновьев. Правильно. Я добавлю: не бывает хороших революций – ни по своей повседневности, ни по своему содержанию. Революция может быть трагической, героической, подлой, успешной, прогрессивной, провалившейся, карнавально-фарсовый, но никогда – хорошей. В том числе и большевистская. Что касается благих утопических намерений, то именно ими вымощена дорога в ад, в том числе – в социальный. И это естественно: поскольку утопия предполагает создание абсолютно справедливого социального строя, т.е. такого, где "внешние" социальные условия являются наилучшими по определению и не могут (не должны) вследствие этого быть изменены, это означает изгнание из общества субъектности, растворение ее в системности, в системных характеристиках. Группы и слои, воплощающие цельность, целостные стороны бытия такого общества, по определению должны всемерно укреплять систему в ущерб субъекту, системность – в ущерб субъектности: "Мы будем воспитывать нового человека всеми средствами, включая расстрел", – писал Бухарин в 1918 г.; ну что же, как говорил Шекспир, "ступай отравленная сталь по назначенью и она "ступила" – в 1938 г., когда щелкнул затвор, и "9 граммов свинца отпустили на суд его грешную душу" (И.Тальков). Слава Богу – "Богу" социальных законов – полностью интегрированных обществ нет, человек не робот, и реализация утопии невозможна (а если и возможна, то ненадолго, что не делает ее, однако, менее ужасной – читай три самых известных романа Андрея Платонова).

Не все просто и с "силами Запада" в случае с большевиками. Откуда Ленин прибыл в 1917 г.? Как? На чьи деньги? Кому сдали в фактическое разграбление огромную часть на западе страны по Брестскому мирному договору, означавшему не что иное, как предательство германского рабочего класса и его революции? В каких странах у видных коммунистических деятелей в 20-е годы были счета? В тех же, что и у антикоммунистических в 90-е. Да, История распорядилась так, что Германская империя рухнула, а вместе с ней – Брестский мир, и Ленину, в отличие от Горбачёва, удалось спасть рождающийся исторический коммунизм. Однако суть дела от этого не меняется.

XVII
Есть еще целый ряд позиций по которым можно поспорить с автором "Гибели...". За неимением места лишь назову, зафиксирую некоторые из них, скажем – шесть.

1. Русский коммунизм возник вопреки фундаментальным принципам не марксизма, как пишет Зиновьев, а "ортодоксального марксизма". Чтобы убедиться в этом, достаточно, с одной стороны, проанализировать логику работ Маркса о капитализме как мировой системе, как о мировой многоукладной системе (см. об этом работы В.В.Крылова), с другой – то, что написал Маркс после 1871 г., т.е. после Парижской коммуны. Успех коммунизма в России связан не столько с национальным характером русского народа (это вторично), а со спецификой его исторического развития, которое характеризовалось минимумом вещественной субстанции, наличием мощной Власти при имманентно неразвитых "классовых отношениях" и незначительной и краткосрочной роли собственности (особенно частной). Эти факторы формируют характер народа, а не наоборот.

2. Плановый характер советской экономики был на самом деле во многом фиктивным, с середины 50-х годов плановость была скорее лозунгом, "бумажной реальностью", идеологемой; главным была социальная, властная функция плановости, а не экономическая.

3. В партию на самом деле большинство вступало по карьеристским соображениям; другое дело, что "карьера" для разных слоев означала разное. Как заметил в работе "The Road to Wigan Pier" Дж.Оруэлл, если для интеллектуала социализм – это некие идеи и теории, то для работяги он – лишняя бутылка молока для ребенка. Перефразируя можно сказать, что в стране бедности и тотального дефицита сносно питаться в течение жизни – это уже социальная (социобиологическая) карьера.

4. Власть Ельцина вовсе не была неограниченной – если бы это было так, то октябрьских событий 1993 г. не было, как не было бы ни Чечни, ни "олигархического периода" 1996-1998 гг., ни многого другого. О какой безграничной власти в октябре 1993 г. можно говорить, если военные не проявили готовности штурмовать Белый Дом, если людей набрали поштучно, на основе личных договоренностей, всего на четыре танка?

5. Запад вел борьбу против СССР так или иначе с возникновения большевистского режима. Со второй половины 40-х годов шла глобальная "холодная война", но только в 80-е СССР "посыпался" – с чего бы? Ну, писал шеф ЦРУ Гейтс о том, что надо стимулировать внутренний вызов в СССР, а его предшественники тоже разрабатывали аналогичные схемы. Что же в сталинские или хрущевские времена не удалось простимулировать? Нет, только "западным заговором" здесь не отделаешься, нужны причины успеха заговора. Если бы "властная машина" была могучей, ее не удалось бы разрушить. Кстати, и здесь в объяснительной цепи Зиновьева я вижу противоречие: с одной стороны, он пишет о "западном заговоре" и его роли в крушении СССР; с другой, утверждает, что не мудрость и не мужество западных лидеров обеспечили им успех. Не знаю, можно ли назвать игры Рейгана со "звездными войнами" мудрыми, но именно они и решимость Рейгана "дожать" Советский Союз сыграли огромную роль в одностороннем отказе Горбачёва от "холодной войны" и последующим внешнеполитическим поражением.

Западным лидерам удалось настолько дезориентировать Горбачёва информвоенными манипуляциями со "звездными войнами", с одной стороны, запугать его, с другой – убедить Горбачёва в искренности своих намерений ("Ребята, давайте жить дружно") настолько, что он не смог использовать из военного потенциала социально и экономически разваливающейся системы то, что могло бы позволить "продать" выход из "холодной войны" и демонтаж страха значительно дороже. Это помогло бы сохранить более достойное место в международной системе и уж конечно же не бросать на произвол судьбы своих союзников (Афганистан, Куба). Спустя почти 70 лет сбылось предвидение любимца партии Николая Бухарина о том, что, возможно, настанет день, и нас, наших лидеров начнут колпачить на мировой арене.

Дело было в Екатеринославе. Бухарин рассказывал "народу" о внешней политике: "Сижу я частенько в кабинете Чичерина... Пугнем, говорю, Францию... Пусти-ка по прямому ноту в Варшаву!.. И Чичерин пугает... Мы-то с Чичериным хохочем, а из Варшавы, устами французских империалистов летит к нам по радио встревоженный и серьезный ответ... Мы, значит, в шутку, а они всерьез!.. Мы для забавы, а они за головы хватаются, и пупы у них дрожат!.. А что наш Красин в Лондоне выделывает! – заливался Бухарин, – Чудеса да и только!.. Англичане и во сне видят наши леса, нашу нефть, нашу руду и наш Урал... Международные политики, товарищи, – перешел на серьезный тон Бухарин, – в годы большого исторического сдвига, проделанного Российский Коммунистической Партией, оказались неподготовленными к тем формам дипломатии, которые выдвинул наш Ильич, и которые так исчерпывающе полно и тонко схватил и понял наш Чичерин, хотя тоже старый царский дипломат... Вся ошибка и самое страшное для мировых дипломатов это то, что мы говорим определенным языком, и слово "да" на языке нашей коммунистической дипломатии означает исключительно положительную сторону дела, т.е., чисто утверждающее событие "да"; они, выжившие из ума мирные дипломаты, в нашем открытом "да" ищут каких-то несуществующих в нем оттенков уклончивости, отрицания, и до глупого, до смешного бродят меж трех сосен... Вся, товарищи, суть дипломатии заключается в том, что кто кого околпачит!.. Сейчас, товарищи, мы колпачим!.. Может быть, настанет час, когда и нас будут колпачить, но сейчас, товарищи, повторяю, мы колпачим всю Европу!.. Весь мир!.. И на седой голове Ллойд Джорджа красуется невидимый для мира, но видимый нам, большой остроконечный колпак, возложенный нашими славными товарищами, Красиным, Литвиновым и Чичериным...".

В конце 80-х большой остроконечный колпак, видимый Бушу, да и другим, оказался водружен на лысую голову Горбачёва.

Да, можно было выйти из "холодной войны" с меньшими потерями даже с учетом того системного кризиса, в котором находился комстрой. Можно. Но не с такими господствующими группами, значительная часть которых капитулировала уже (еще?) на рубеже 70-80-х годов (неслучайно именно тогда СССР начал массовые продажи золота, а советская верхушка начала активно, а после смерти Андропова еще активнее, посылать отпрысков учиться за границу), не с такой верхушкой.

Конечно, ни Рейган, ни Клинтон, ни Ширак, ни Тэтчер далеко не Гегели (впрочем, политик и не должен быть интеллектуалом), вполне заурядные личности. Но за ними стояла, их подпирала мощная система. Серость последних советских руководителей, о которой пишет Зиновьев, привела к катастрофическим результатам потому, что за ней не было ничего.

"А король-то голый".

Иметь серых лидеров (и то не на долго) могут позволить себе богатые и сильные общества. Слабые, ослабленные, находящиеся в кризисе такой роскоши себе позволить не могут. Сильные лидеры, сильные разведслужбы, сильные интеллектуалы, не копирующие чужие образцы, а создающие свои, обладающие "зловещим интеллектуальным превосходством".

6. И последнее, о чем хочу упомянуть. На мой взгляд, позором великая история России и сама Россия окончилась не 3-4 октября 1993 г., как пишет в "Гибели..." Зиновьев, – эти события произошли уже после ее конца. Это, так сказать, "жизнь после смерти". Кстати, Чернобыльская катастрофа произошла год спустя начала генсекства Горбачёва, это, как уже говорилось выше, представляется очень символичным: Горбачёв и Чернобыль пришли вместе. Разумеется, не Горбачёв виноват в Чернобыле, не он причина; он, как и Чернобыль, – следствие. Как Горбачёв, так и Чернобыль в том виде, в каком они "происходили", и как система боролась с последствиями, могли произойти только уже по сути в разрушившемся, разложившемся и неуправляемом социуме. Один пример, приведенный В.Ровинским, участником ликвидации последствий катастрофы.

Дозиметры после 26 апреля искали несколько (!) дней – и это при сдвинутости страны и пропаганды на угрозе ядерной войны и наличии сети гражданской обороны! Нашли в последней день апреля. После этого додумались, что к дозиметрам нужны батарейки. Батарейки были только в магазинах. Но вот незадача: 1 и 2 мая – праздники, а 3 и 4 попали на субботу и воскресенье. Закрыто. И не оказалось, свидетельствует Ровинский, ни одного административного органа, способность приказать торговым организациям вскрыть пломбы, физически открыть магазины и (про)дать батарейки, обеспечив ими тех, кто боролся с последствиями катастрофы. Dasistfantastich, – сказали бы немцы. Realische-fantastich, отвечаем мы. Ну а далее последовало море лжи по поводу Чернобыля.

Так когда, говорите, наступил позорный конец великой России? Афганистан, Чернобыль и Мальта – 1979, 1986, 1989. 1979-1989 гг. – вот десятилетие позора. Вот когда наступила поздняя осень исторического коммунизма, его ноябрь. По Пушкину:

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! Куда их гонят?
Что их жалобно поют?
Домового ли хоронят?
Ведьму ль замуж выдают?
[...]
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне.

Это десятилетие и стало концом Великой России. Причем сколь стремительным, столь и закономерным. Кстати, в "Светлом будущем" Зиновьев утверждал, что уже к 50-м годам никакой России не существовало: "Революция, Гражданская война, коллективизация, бесконечные репрессии, Вторая мировая война – все это сокрушило Россию как национальное образование. России давно уже нет. И не будет больше никогда".

Я уже приводил мысль Зиновьева о том, что коммунизм – это система, которую создают серые и слабые для самозащиты. Какой же еще конец может быть у системы, про которую сам автор "Гибели..." когда-то писал, что в ней имитация дела и показуха важнее дела, что она плодит огромный слой паразитического населения и т.п.? Здесь даже слово "трагический" не подходит. По крайней мере, с системной, а не с человеческой точки зрения, здесь скорее подойдет Высоцкий с его, "и вот конец, он не трагичен, но досаден".

Вообще, нужно сказать, что интерпретация перестройки в "Гибели..." меня несколько удивила, ведь сам Зиновьев дал намного более сильный и убедительный анализ в "Катастройке" и "Кризисе коммунизма". Более того, в "Желтом доме" есть несколько мест, свидетельствующих о том, что Зиновьев вычислил перестройку, то, какой она должна быть. Правда, Зиновьев писал о том, какой должна быть перестройка в рамках коммунистического порядка, однако то, о чем он написал, могло реализоваться (и так оно и вышло) лишь на основе разрушения коммунистического порядка. А писал Зиновьев следующее. В развитии коммунистического социума, по мере его развития, происходит нарастание непредвиденного – с точки зрения первоначального замысла – и неподконтрольного власти (мы с Пивоваровым характеризуем это как нарастание несовпадения, разрыва между Русской Властью и Русской Системой, с одной стороны, и русской Системой и Русской Историей, – с другой). Разрыв между руководством и руководимыми приводит к тому, что руководство (власть) порой резко и внезапно для населения меняет курс, отказываясь от первоначальных замыслов; "это не есть просто обман руководимых. Это есть необходимая форма восстановления адекватности руководящей и руководимой системы, форма ликвидации разрыва... наши власти самими законами нашей системы обречены давать невыполнимые обещания и выполнять необещанные действия. Но выполнять последние так, будто они были задуманы заранее".

Все верно и очень хорошо. При этом Зиновьев писал, что в ходе развития общества меняется тип наиболее активного индивида, ломается система распределения (закрепления) индивидов в коллективах и по видам деятельности, растет средний интеллектуальный уровень населения, который превышает таковой руководства, но не может быть системно признан и зафиксирован и т.п., встает задача приведения в соответствие власти и общества. И здесь в разных работах Зиновьева возникает тема "нового Сталина" – не в смысле новой системы репрессий, а в смысле создания системы власти, адекватной новым условиям. Вот что пишет об этом Зиновьев (в "Желтом доме"): "Новый Сталин – это не так просто. И не потому, что еще побаиваются. А потому, что это должна быть перестройка всего организма страны. И без борьбы во всех звеньях системы управления ее не поведешь(выделено мной. – А.Ф.). Но на нее нужно время и затраты. Потери могут ослабить страну настолько, что она потеряет смысл вообще. И все же попытка должна произойти (выделено мной. – А.Ф.). "Новый Сталин" и неосталинисты (вспомним, что писал Зиновьев о горбачевском типе руководства, на первый взгляд неожиданно, но под определенным углом зрения совершенно верно, в плане отношений лидера и партии, сравнивая его со сталинским и именуя даже сталинистским. – А.Ф.) будут рваться к перестройке страны в духе сталинизма (еще раз напомню, что речь идет не о системе репрессий, а о модели сталинизма как определенном типе отношений лидера, аппарата и партии. – А.Ф.), ни считаясь ни с чем. На потери Им наплевать, Им лишь бы (выделено мной. – А.Ф.). Их не остановит даже то, что сами они могут стать жертвами возрожденного Ими чудовища".

Это написано в 1980 г.!

Естественно, Зиновьев не мог предвидеть всего – например того, что перестройка исторического коммунизма потребует его демонтажа – только так его господствующие группы, точнее их основная, средняя масса сможет сохранить власть и привилегии. Или того, что "Новый Сталин" окажется не одним человеком, а в силу сложности и противоречивости ситуации в стране и мире, скорости и разноскоростности изменений и логикослучайности социальной борьбы его роль будет распределена последовательно между несколькими физическими индивидами, функцию одного социального индивида должны будут выполнить несколько физических индивидов, сменяющих друг друга.

Но в целом Зиновьев вычислил правильно: партия рухнула, страна рухнула, "неосталинисты" (они же – "неогрозненцы", "неопетровцы"), не считаясь с потерями (развал СССР, ослабление России, Чечня и т.д.) провели (проводят) "перестройку всего организма страны", и некоторые из них уже стали жертвами этого процесса, который, похоже, и является пока главным чудищем, как это уже не раз бывало в русской истории.

Postscriptum
И последнее о горбачевизме, уже безотносительно работы Александра Александровича Зиновьева, или, скажем так, не столь жестко связано с ней, а потому, с точки зрения тематики данной работы, как выражаются в некоторых сегментах нашего социума, "для души и без протокола".

Нередко в заслугу Горбачёву ставят то, что он дал свободу. Здесь нет места разбирать эту линию апологетики Горбачёва. Буду краток. Подобная точка зрения – не хочу никого обидеть – точка зрения рабов и карьеристов. Свободу и права не дают – они "недавабельны" по своей природе; свободу и права либо имеют, либо берут. Иногда мирно, иногда с мясом и кровью угнетателя.

Свободу нельзя дать: рабы так и останутся рабами, а свободным она ни к чему. Это – если в виду имеется экзистенциальная свобода. Если же говорить о свободе социально-политической, точнее даже о ее внешних атрибутах, то и здесь слово "дал" не работает – "дал" свободу крепостным Александр II, дворянам – Петр III. К тому же, если рассуждать о свободах/несвободах социально-политических, внешне-атрибутивных, т.е. о них как о р е г у л я т о р а х поведения, то новая свобода, как правило, является и новой формой несвободы. Как скандировали в одной из пьес Р.Дюренматта входящие в Рим германцы: "Долой рабство! Да здравствует свобода и крепостное право!". Пример: теперь каждый гражданин России может – и имеет право – свободно выезжать за границу! Ну, что? Поехали? Щас, только шнурки погладим – и все разом. Свобода, "полученная" советским населением от Горбачёва, была побочным элементом, даруемой номенклатурой самою себе, любимой, свободой от последних обязательств перед этим самым населением, от необходимости заботиться о нем, хотя бы внешне и минимально. Так же, как в свое время нэп выполнял прежде всего не рыночную и не экономическую задачу, а эксплуататорско-перераспределительную за счет деревни в пользу города, его господствующих групп (посредством "ножниц цен"), так и "экономическое предпринимательство" и "рыночная экономика" 1990-х годов имели прежде всего нерыночные и неэкономические, а социальные, "классовые" цели. Так называемые экономические реформы, будь то горбачевские или, тем более, гайдаровские, никогда не были целью, субстанцией, они были средством и функцией (а уж что касается гайдаровских реформ, так они вообще уничтожили то, что в позднесоветское время было похоже на рынок, теоретически и потенциально могло стать им; собственно объективно это и было сутью "реформы" независимо от степени отрефлексированности ее целей).

Типологически "освобождение" по-горбачевски сродни "освобождению" по-хрущевски. Чтобы обезопасить себя от террора центроверха Власти, чтобы обеспечить себе и своим семьям гарантии физического существования, избавиться от "расстрельного эгалитаризма" сталинской эпохи и поставить "партию" над "органами", номенклатура должна была ликвидировать всю или почти всю систему широкомасштабных репрессий (маятник, в том числе террора, нельзя остановить "частично", в какой-то точке его можно демонтировать в целом), включая лагеря, из которых надо было выпустить людей. Об этом просто и ясно сказал в "Светлом будущем" Зиновьев: "Режим массовых репрессий рухнул также и по той причине, что репрессии теперь могли обрушиться только на ту часть населения, которая была оплотом, телом, исполнителем, истолкователем, апологетом и т.п. самого режима массового террора. Костер сталинизма потух не потому, что руководители партии решили его потушить, а потому что дотла сгорело все топливо, до сих пор поддерживавшее его. Гореть было больше уже нечему".

Еще более интересны рассуждения об ограничении репрессий и "размягчении режима" в "Желтом доме". Зиновьев пишет, "что из страха возвращения сталинских времен власти перестали поощрять и поддерживать те "инициативные группы", "активы" в коллективах, которые обеспечивают и воплощают контроль коллектива над индивидом, первичные коллективы – а каждый советский человек был приписан к какому-либо коллективу подобного рода – в 1950-1960-е годы постепенно начали терять способность выполнять эти функции (давить индивида. – А.Ф.) хорошо". В результате все больше и больше индивидов получало "возможность физически существовать независимо от первичных коллективов или возможности лишь формально числиться на работе, будучи независимым фактически".

Отмечу, что Зиновьев совершенно верно связывает освобождение индивида от коллектива, от революционного по происхождению народовластия над индивидом с усилением неравенства в коммунистическом социуме, с началом его разложения как такового, с наступлением зрелости того слоя, который я назвал кратократией. Получается, нормальная жизнь при коммунизме, свобода индивида возможны только при разложении этого строя? Естественно, что люди и пальцем не пошевельнули, когда он рушился. Кому хочется под ярмо коллектива, которое, к тому же, персонифицирует какая-нибудь карьерная сволочь. Кто же захочет быть в ее власти? И Зиновьев – не в "Гибели...", а в "Желтом доме" – отвечает: "Общество уже не хочет быть в их власти. И в этом его великая слабость. Слабость коммунизма – в улучшении его внутренних социальных условий. Считается, что коммунистический строй внутренне порочен, и если погибнет, то лишь под ударами извне. Возможно, так оно и произойдет. Но основой его гибели будет внутренняя слабость, порожденная отказом от народовластия", которое есть "ничем не ограниченная власть коллектива над индивидом".

Не могу не согласиться, подписываюсь под этим и аплодирую.

Но из приведенной мной цитаты следуют, по крайней мере, три вывода, не очень хорошо сочетающихся с духом и выводами "Гибели...".

Во-первых, нормальная человеческая жизнь, а она немыслима без свободы, при коммунистическом народовластном порядке, невозможна (тогда, выходит, Горбачёв – не предатель, а герой?).

Во-вторых, комстрой обречен изнутри (тогда причем здесь предательство?) самим фактом своего противостояния стремлению человека быть человеком, носителем универсальной, а не естественной или системной социальности, "накопителем исключительности" (А.А.Зиновьев). "Если этот строй рухнет в силу внутренних причин, – пишет автор "Гибели..." в "Желтом доме", – то главной из них будет именно лишение широких народных масс (т.е. первичных коллективов) инициативы в подавлении инакомыслия и критиканства, заинтересованности в этом и умении делать это постоянно". А чуть выше он говорит о том, что с определенного момента сами власти начинают сочувствовать "критиканам" (как тут не вспомнить Александра II и его сановников, читающих Герцена, – история повторяется энный раз).

В-третьих, народовластные режимы не просто обречены, но им отпущены крайне непродолжительные исторические сроки ("срок"), они недолговечны, поскольку условия их существования – пещерно-казарменные формы и уровень жизни, эдакие неопервобытность, неодоклассовость, неоварварство, что противоречит само себе, стремлению человека жить лучше, мировому цвилизационному окружению и Капиталистической Системе, на обочине которой существует народовластный режим. Это – приговор (тогда что же удивляться гибели коммунизма и провалу "русского эксперимента"?).

В том, что с утратой коллективами монополии на подавление индивидов, т.е. утратой революционно-народовластных функций и потенциала исторический коммунизм пополз на свою Голгофу, я вижу аналогию с утратой самодержавием в XIX в. своего революционного потенциала. Перестав быть революционером и контрреволюционером одновременно и сохранив (с Николая I и в еще большей степени Александра III) вторую функцию, самодержавие уступило первую функцию революционерам – и вступило на путь к своей Голгофе, к своему "черному году". Таким образом, утрата Русской Властью будь то в антинародной или народной форме революционного потенциала ведет ее к гибели. Коммунистический порядок это продемонстрировал. Поддержание тонкого баланса между "революционностью" и "контрреволюционностью" и соответствующими им функциями, – умение добиваться революционных целей в форме и посредством реакции и реакционных, в форме и посредством революций – вот высший пилотаж, высший класс, супертехнология Русской Власти.

Баланс подобного рода, несмотря на мастерство исполнителей и (или) благоприятные обстоятельства, не мог быть длительным – 25-30 лет, не более. А вслед за ним, как правило, приходили "переходные эпохи" с такими господствующими группами, с такой социальной ситуацией и такими общественными нравами и вкусами, как в нынешней России. И ведь это, действительно не в первый раз.

Вот как описывает время реформ, 1870-е годы в Петербурге М.Н.Покровский: "Через пять лет после того, как было подавлено польское восстание, "Петербург Чернышевского" стал "Петербургом кафешантанов и танцклассов": такое впечатление произвел он на наблюдателя, видевшего русскую столицу в разгар реформ и вернувшегося туда после долгого отсутствия в разгар "поре*форменного" настроения. Буржуазная монархия стояла в полном цвете. "После освобождения крестьян открылись новые пути к обогащению, и по нимхлынула жадная к наживе толпа. Железные дороги строились с лихорадочной поспешностью. Помещики спешили закладывать имения в только что открытых частных банках. Недавно введенные нотариусы и адвокаты получали громаднейшие доходы. Акционерные компании росли, как грибы после дождя, и учредители богатели. Люди, которые прежде скромно жили бы в деревне на доход от ста душ, а не то на еще более скромное жалованье судейского чиновника, теперь составляли себе состояния или получали такие доходы, какие во времена крепостного права перепадали лишь крупным магнатам". В то же время "вкусы общества падали все ниже и ниже. Итальянская опера, прежде служившая радикалам фору*мом для демонстраций, теперь была забыта. Русскую оперу... посещали лишь немногие энтузиасты. И ту, и другую находили теперь скучной. Сливки петербургского общества валили в один пошленький театр, в котором второстепенные звезды парижских малых театров получали легко заслуженные лавры от своих поклонников – конногвардейцев. Публика валила смотреть "Прекрасную Елену" с Лядовой в Александрийском театре, а наших великих драматургов забывали. Оффенбаховщина царила по*всюду". Разочарованный Петербургом провинциал искал утешения в литературных кружках, но утешения и тут было мало. "Лучшие литераторы (Покровский цитирует по "Запискам" Кропоткина. – А.Ф.) – Чернышевский, Михайлов, Лавров – были... в ссылке... Другие, мрачно смотревшие на действительность, изменили своим убеждениям и теперь тяготели к своего рода отеческому самодержавию. Большинство же хотя и сохранило еще свои взгляды, но стало до такой степени осторожно в выра*жении их, что эта осторожность почти равнялась измене...". "Чем сильнее радикальничали они десять лет тому назад, тем больше трепетали они теперь. Нас с братом очень хорошо при*няли в двух-трех литературных кружках, и мы иногда бывали на их приятельских собраниях. Но как только беседа теряла фривольный характер или как только брат, обладавший боль*шим талантом поднимать серьезные вопросы, направлял раз*говор на внутренние дела или же на положение Франции, ко*торую Наполеон III вел к страшному кризису 1870 г., – так кто-нибудь из старших уже наверное прерывал разговор громким вопросом: "А кто был, господа, на последнем представлении "Прекрасной Елены"? или: "А какого вы мнения, сударь, об этом балыке?" Разговор так и обрывался".

Буржуазный либерализм, казалось, так же "крепко умер, как в свое время император Павел. "Отеческое самодержавие" давало буржуазии все, что ей было нужно: его лозунгом на берегах Невы, как и на берегах Сены, было – "обогащайтесь!". Но чего же буржуазия как класс может другого требовать? Она становится оппозиционной лишь тогда, когда существующий порядок начинает мешать обогащению, революционной – лишь тогда, когда защитники этого порядка, в черносотенном ослеплении и упрямстве, начинают прямо разорять буржуазию своими нелепо "охранительными" мерами"[i].

Оффенбаховщина – вот стиль переходных эпох, заполненных обогащением, приватизацией, финансовыми спекуляциями, – будь то Россия 90-х, Россия 1870 г. или Франция 1860 г. Говоря о последней, З.Кракауэр отмечает, что оперетта ("оффенбаховщина" по Покровскому) могла возникнуть и развиваться "потому, что общество было опереточным"[ii]. Господство финансового капитала, засилье парвеню, дилетантский вульгарно-пышный двор, большое количество аутсайдеров и второстепенных фигур на первых ролях, продажные политики и продажные журналисты, продажные женщины и продажная жизнь: продажа и обогащение как стиль жизни, практически узаконенный аморализм, – все это выходит на первый план во время старения и крушения систем.

В этом (но только в этом) – социокультурном – плане крушение коммунизма в 1991 г. – это не водораздел между эпохами, а середина некой эпохи начавшейся в самом конце 70-х, совпав с вводом советских войск в Афганистан, и, по-видимому, подходит к концу на наших глазах, устав и издыхая от собственного непотребства. Символом социокультурного единства последних десяти позднекоммунистических и первых десяти посткоммунистических лет, объединяющим их, является для меня Алла Пугачёва. Она, как заметил Н.Н.Разумович, мой покойный коллега по ИНИОН РАН, привнесла в эстраду "свежую струю советской торговли" (услышано от Ю.С.Пивоварова), лабаза, вульгарности. Но это полностью соответствует "торгашизации" ("экономизации", "консумптизации", "коррупции") кратократии на поздней стадии развития, на стадии разложения ее и ее общества. Тут ампир и величие не пройдут, даешь непотребство ("люблю безобразия!"). Поэтому анекдот, в котором Брежнев присутствует как "мелкий политический деятель эпохи Пугачёвой"; вручая ей награду, Ельцин расскажет этот анекдот, заменив фамилию "Брежнев" на фамилию "Ельцин", что вдвойне верно и символично, правильно передает, отражает ситуацию. В социокультурном плане Пугачёва как явление, как социальный индивид в известном смысле шире явлений Брежнева и Ельцина, включает, охватывает их в нечто вроде русской "Второй империи" конца XX в. Пугачёва как зеркало разложения кратократии? А что? Каков социальный слой такие и зеркала, неча на них пенять.

В 90-е мы продолжаем жить (существовать) в процессе разложения исторического коммунизма, тенденции распада, разложения доминировали над всеми иными. Одним из выражений этого доминирования, очень символичным, и является феномен Пугачёвой как социального индивида, в который, кроме нее самой, входят и многие другие, – от распутиных и королевых до боренек моисеевых и прочей бездари. Не самое приятное дело писать обо всем этом, но что поделаешь, если некоторые эпохи лучше всего читаются по продуктам разложения, по "социальным экскрементам". Они – воплощение эпохи. Одно утешение – эпоха социального дрыгоножества, похоже, подходит к концу. Не потому, что победило нечто иное, а просто все, что должно было сгнить, сгнило. В воздухе – приближение какого-то другого времени. Лучше или хуже – неизвестно (кроме того: для кого – лучше или хуже?), но другого. С другим стилем. Посмотрим.

Ну а теперь вернемся к вопросу о террористической брутально-народной форме коммунистического строя (к "диктатуре наемных работников доиндустриального типа", как однажды охарактеризовал ее В.В.Крылов), которая к рубежу 40-50-х годов уже не соответствовала ни состоянию, ни уровню советского общества, ни объективным задачам его развития в этот период, ни мировой ситуации. Это – не говоря о том, что в обществе сложилась потенциальная взрывоопасная ситуация и нужно было выпустить пар, что и было сделано с помощью Оттепели. Это – не говоря о том, что 50-е – начало 60-х стали периодом перестройки, трансформации господствующих групп советского общества, а, как правило, такие периоды становятся временем послабления (силы и средства уходят на другое, нежели подавление населения, плюс недосмотры и "зевки" со стороны властей, помноженные на традиционный русский бардак – об этом тоже есть у Зиновьева). Все это в комплексе и обусловило "освобождение".

Здесь я хочу сделать "лирическое отступление" и заметить мимоходом, что хрущевский период советской истории, в который кратократия осуществила внутрисистемную, структурную перестройку, а потому ей было много не до чего, вскрывает многие тайны этого слоя и советского общества в целом. Однако именно этот период фальсифицирован (как нэп и перестройка, кстати), на него нашлепнули ярлык "оттепель", весьма удобный как для властей, хозяев коммунистического порядка, так и для советской "либеральной интеллигенции".

"Оттепель" рисовалась как период противостояния, борьбы интеллигенции и власти (и той части "творческой интеллигенции", которая ее поддерживала, так сказать "Новый мир" против "Октября", Дудинцев против Кочетова). Эта борьба была представлена в качестве стержня, основного содержания хрущевского периода. Для "либерального" сегмента совинтеллигенции, особенно "творческого пошиба", такая интерпретация служила комплексаторно-психологическим мифом двойной утраты в послехрущевский период – значения для власти и в глазах власти и социальных позиций и исключительности положения в массово грамотном обществе. Миф об "оттепели", как геройском, хотя и проигранном сопротивлении власти, стал средством изживания травмы для многих, особенно для тех, кто не пошел в диссиду.

Власть этот миф очень устраивал; и она его косвенно, втихаря поощряла. Ведь вымышленный конфликт позволял скрыть реальный, опасно обнажающий социальную суть системы, ее настоящие конфликты – между двумя тенденциями развития кратократии и их персонификаторами, спрятать основную операцию в акцию прикрытия. Если "либеральная интеллигенция" отражала интересы советских партийных "либералов", то "охранительная" – "неосталинистов" (хотя во многих отношениях они были дальше от Сталина, чем Хрущёв). В мифе об "оттепели" творческая "обслуга" неосталинистов ретуширована, как и "либералы" от власти, на .сцене остаются "либеральная интеллигенция" и "консервативная власть". Это примерно то же самое, как если бы в "Трех мушкетерах" Дюма основными противоборствующими сторонами были бы кардинал, Рошфор и миледи с одной стороны, и слуги мушкетеров – Гримо, Мушкетон, Базен и Планше, – с другой. Во потеха была бы. Но так – со слугами – в голову никому не приходит. А с интеллигенцией – пожалуйста. Я не приравниваю здесь интеллигенцию к слугам, обслуге в уничтожительном смысле слова. Речь идет о нормальной социосистемной характеристике, о характеристике социальной функции. Как в Капиталистической Системе основная функция среднего класса – обслуживать социальный верх и его интересы, так же и в советской системе слой, именуемый "творческой интеллигенцией" обслуживал интересы господствующих групп; не было в этой системе никаких иных массовых групп подобного рода, кроме совслужащих различного уровня (от корректора "Нового мира" до его главного редактора Твардовского), и их отношения с властью носили служебный характер. другое дело, что сама власть, господствующие группы не были едиными, тем более начиная с 1950-х годов, и "советская интеллигенция", особенно приближенная к власти, воспроизводила эту дифференциацию, наличие противоборствующих сил.

В столкновениях и взаимных укусах "либерального" и "охранительного" сегментов советской интеллигенции лишь отражался главный социосистемный конфликт в среде господствующих групп; эти столкновения часто выполняли роль "штабных игр" "неосталинистов" и "либералов", "пробных шаров", деклараций о намерениях, провокаций, неопасной формы выяснения отношений и т.п.

Нынешние, т.е. посткоммунистические "демократы" и "патриоты" на своем идейном языке и в соответствии со своими интересами во многом разыгрывают ту же партию, что "либералы" и "неосталинисты" в советское время. если это и не наследство по прямой, то все же нечто близкое. А поскольку задача любого послеельцинского правителя будет заключаться в стабилизации властной ситуации и хотя бы минимальной консолидации господствующих групп (далеко не везде даже на Западе подобные группы "консолидированы" в единый господствующий класс), поскольку перед ним будет стоять задача дифференциации, разъятия процесса приватизации исторического коммунизма на реприватизацию ("национализацию") власти и дальнейшую приватизацию имущества, то можно предположить, что "патриотизм" и "демократия" как два элемента единой, но внутренне противоречивой стратегии "нового русского" пикника на обочине капитализма. Как два лика одной и той же системы, власти способной реализовать и материализовать свой собственнический потенциал лишь за пределами своих границ. Иными словами, "патриотизм" и "демократия" суть не столько идейные комплексы, сколько различные практические подходы к переделу властной и вещественной субстанции и материализации этого процесса одновременно в стране и вне ее, inandoutatthesametime: "я здесь и не здесь", как злой дух из "Шах-Намэ" Фирдоуси.

It's a dirty trick? No. It's a dirty world. Вот с этой формулой из романа С.Шелдона мы вернемся к теме "свобода и Горбачёв".

Ленин, кажется, сказал: "Не надо быть идиотами демократии" (как тут не вспомнить киплинговское: "Умей мечтать, не став рабом мечтанья"). Перефразируя Ильича, замечу: "Не надо быть идиотами свободы". Не в том смысле, чтобы отказываться от нее или отказываться ее взять, не в том смысле, чтобы не радоваться, когда людей выпускают из лагерей и слабеет социальный контроль номенклатуры, а в том смысле, чтобы понимать: зачем, почему, кому выгодно, с какой целью. Только такого рода понимание делает человека субъектом социального действия с присущей ему (субъекту) атрибутикой, прежде всего – целеполаганием.

Разумеется, лучше так, как при Хрущёве и Горбачёве, чем как при Сталине. И вообще нужно помнить, что степень свободы и демократичности общества определяется степенью и демократичностью форм организации господствующих групп. Это – ясно. И все же необходимо также понимать причины, корни, природу, происхождение конкретной появляющейся в данном обществе свободы-послабления. Хотя бы потому, что происхождение, генезис явления определяет его дальнейшее развитие; зная корни, можно прогнозировать крону. Ясно также, что свобода-функция будет неизбежно отличаться от свободы-субстанции по своим качествам и возможностям, да и среднесрочные (уже среднесрочные) результаты ее развития будут иными.

Горбачёв никому ничего не дал (точнее, сколько дал, столько и взял), никого ни от чего не освободил (точнее, освободил: Запад от страха перед нашей ядерной бомбой; вспомнить бы ему вовремя Герцена, который писал, что людей внешне можно освобождать только в той степени, в какой они освободили себя внутренне; "внешне" освобождение Запада Горбачёвым в Мальте обернулось Югославией-99 и много чем другим. Спасибо, освободитель, за это можно и пиццу дать порекламировать. Разумеется, Горбачёв так не хотел. Но с политических деятелей спрашивают не за то, что хотел, а за результат. Жесткая, но во многом справедливая русская народная поговорка, гласит: "За "нечаянно" бьют отчаянно". Но опять же, не сам Горбачёв вылез на первые роли – хотя и сам тоже, но, главное, его выдвинула Система. С нее и спрос.

Свобода, которую якобы дал Горбачёв, есть, прежде всего, побочный продукт ослабления Власти. Власть в России всегда давала, старалась давать то, что ей либо уже почти не принадлежит, то, что она не может удержать, либо то, что ей уже не нужно – не так уж нужно, то, чем можно пожертвовать – "на тебе, убоже, что мне не гоже".

Власть в России, будь то самодержавная или коммунистическая, допускала чуждые, неимманентные ей формы представительства (от земских соборов до парламента и думы с ее думаками), позволяла местное самоуправление и озабочивалась гласностью (слово, модное и при Александре II, и при Горбачёве), как правило, в периоды своего ослабления. Тогда, когда не было сил и средств для управления на местном уровне – управляйтесь сами ("губная реформа" Ивана Грозного, земская реформа Александра II). Когда не хватало сил и морального авторитета, как в первой половине XVII в. (а как пришли в себя, так и восстановили в полном объеме "систему Грозного", только уже не на чрезвычайной, а на системной основе – не ЧК, а ГПУ, да заглотали левобережную Украину с Киевом – тут более соборы и не понадобились, все вышли. Вон.) или в 1905-1917 гг. Короче, демократия и гласность, представительство и самоуправление в России есть не столько результат прогресса систем(ы), сколько их (ее) упадка, деградации, путь вниз, а не путь вверх. Внешне, особенно у робких умов это создает впечатление, что вот-вот Россия дотянется до западных образцов (Избранная Рада, Александр II, Горбачёв) и превратится в нечто похожее на Запад. Кажется, остается всего лишь один шаг – вот тут-то штаны и рвутся, и Россия проваливается: в опричнину, в революцию 1917-1929/33 гг.), в крах перестройки.

Так же, как "демократизации господствующих групп" (Г.Федотов) посредством опричнины, гвардии Петра I или большевиков не суть реальная демократизация общества, а процесс, у которого иные причины и следствия, чем у этой последней, "демократизация" управления, расширение политического представительства в России имеет иные причины/следствия, чем на Западе, выполняет иную функцию – функцию облегчения бремени Власти, обеспечения ей передышки для вдоха, для сосредоточения. Ну а сосредоточились и – "А подать сюда Ляпкина-Тяпкина".

Разумеется, между эпохами Ивана Грозного, с одной стороны, и Александра IIи Михаила Горбачёва, с другой, есть много существенных различий, из которых в данном случае для нас наиболее важным является то, что связано с включением России/СССР в мировую капиталистическую систему. В мир-капиталистическом, мир-системном контексте появление и развитие западоподобных форм обретает, помимо ослабления Власти, еще и другой источник, другую причину, другой фундамент – мировой капиталистический. Уже в реформах Александра IIэтот источник вполне очевиден, как и ослабление Власти, вползание России в очередную Смуту. Комбинация, наложение двух этих факторов и связанных с ними причинно-следственных рядов породили в 1860-1910 гг. сложную динамику, несводимую однозначно уже ни к логике Смуты, ни к логике включенного развития и невиданную до того в русской истории. "Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить ту Россию, в которой мы когда-то (т.е. вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...", – писал о России второй половины XIX в. Бунин.

Не знаю, как счастье – барам виднее (если бы в России начала XX в. не было массы социально несчастных и обездоленных, большевики не победили бы, а Бунину не пришлось бы partirpourlaFrance). Сомневаюсь насчет мощи (Берлинский трактат, Порт-Артур, Цусима, Первая мировая война), а вот насчет богатства, сложности и разнообразия форм жизни – согласен. Ослабление Русской Власти, помноженное на эффект включенности в Капиталистическую Систему действительно породило феномен пореформенной России, которую унес Ветер Истории, то бишь революций 1905-1907 и 1917-1929/33 гг. Кстати, по логике Зиновьева, следовало бы предъявить обвинения за это Николаю II, его военачальникам, поддержавшим отречение от престола (проведенное, кстати, с нарушением закона Российской империи), Милюкову, Гучкову, Набокову-старшему и многим-многим другим, самоуверенным и недальновидным людям, раскачивавшим лодку и открывшим "боярскую" фазу русской Смуты начала ХХ в.

В событиях 70-90-х годов в СССР роль фактора включенности в капиталистическую систему тоже очевидна: цены на нефть, НТР, "понижательная волна" ("Б-фаза") кондратьевского цикла, начавшаяся на рубеже 60-70-х годов и накрывшая собой СССР в конце 80-х годов. И в этом случае "демократизация" Власти, введение в СССР внешне западоподобных и демократических форм и ценностей стали результатом совпадения, наложения (взаимоусиливающего резонанса) и взаимодействия ослабления Власти в соответствии с ее собственной логикой и действием законов мировой капиталистической системы, в данной конкретной ситуации эту власть еще более расшатывающих. Отсюда – "новое мышление", "примат общечеловеческих ценностей над классовыми", "перестройка" и "гласность". А куда деваться, если ослабли, и враждебный класс к стенке припер? Это как "братья и сестры" в выступлении Сталина 3 июля 1941 г.

Все эти ценности, включая свободу, разом и появились – как это было у Деточкина: "А воблу только что поймали". Вот так и тут.

Все сыпалось – изнутри и под давлением извне, и Горбачёв лишь признал, легализовал (ему не пришлось нчать, только углбить) процессы распада коммунистического порядка. У него не было другого выхода, особенно после провала андроповской попытки подморозить "исторический коммунизм". И эта безвыходность ситуационно делает Горбачёва в системно-историческом плане фигурой трагической. Горбачёв исходно не предавал коммунистический строй, это строй "предал" его, в том числе и тем, что выдвинул на первый план. Выдвинул и (уродец-то) преставился, оставив без средств и руководства к действию.

Часто говорят о том, что Горбачёв был лишен стратегического вдения. Правильно. Но проблема сложнее и шире: в 80-е к власти вообще пришло поколение руководителей не умевших стратегически мыслить, но способных лишь реагировать на обстоятельства, а потому обреченных отставать, догонять, спотыкаясь, и проигрывать – мордой в грязь. Этот приход, однако, был прежде всего системным (системно-личностным), а не просто личностным. Горбачёв (и другие) был адекватен системе, которая уже в 70-е утратила стратегический потенциал, а следовательно и стратегические ориентиры развития: "Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу". Авторханов в воспоминаниях пишет, что когда он в 20-е годы сидел в тюрьме, один из его сокамерников сказал, что после Ленина к власти может прийти только уголовник. Перефразируя сокамерника Авторханова можно сказать, что после Горбачёва к власти мог прийти только антисистемный человек, только так можно было удержать систему.

И он пришел, понимаешь. Не такой антисистемный, как Пугачёв, но тоже с Яика.

Уже в 70-е система вступила на путь, конечным пунктом которого оказались "Чубайс с соавторами" и "распродажа империи". Продано в середине 90-х! Но уже в середине 70-х годов выдвижение в руководство шло в соответствии с состоянием Системы и логикой борьбы в разрушающемся историческом коммунизме, в котором ведомственные и региональные интересы начинают господствовать над национальными, клановые – над региональными, а семейные – над клановыми. С этой точки зрения – крушения и утраты властной целостности, злокачественного нарастания социальной сегментации – брежневское семейство есть лишь робкий набросок, предтеча "Семьи" (как когда-то Максим Горький был предвестником-буревестником Григория Распутина), а Горбачёв отражение/воплощение ситуации, когда среднесрочные цели и стратегия господствуют над долгосрочными, а краткосрочные – над среднесрочными.

Однако "краткосрочных стратегий" не бывает, краткосрочная стратегия – это тактика. Логикой утраты целостности – и времени! – Горбачёв был обречен на тактику. Повесть о его генсекстве-президентстве вполне можно было бы назвать по Прусту: "В поисках утраченного времени". В известном смысле, главным противником русского коммунизма стало Время, которое сжало его в точку.

Однажды английский военный историк Б.Лиддел-Гарт заметил, что Германию победило ее пространство: в конце войны Райх имел 8-миллионную армию, но не было пространства, которое она могла бы защищать; реализовался вековой немецкий кошмар, геоклаустрофобия, побуждающая к расширению Lebensraum. Не буду сейчас спорить с Лиддел-Гартом "по немецкому вопросу" (здесь можно было бы заметить, что немецкая армия была в целом уже хреновенькой), отмечу только, что пространство вокруг Германии – "от тайги до британских морей" – "сжала" Красная армия, потому и защищать было нечего. Но сейчас – не об этом. Перефразируя Лиддел-Гарта, можно сказать, что советский коммунизм был побежден временем, которое "сжимал" в точку он сам, проедая будущее, а капитализм ему "помогал", ограничивая возможность пространственной экспансии – той самой, о грядущем победоносном характере которой постоянно писал Зиновьев в 70-80-е годы. В 80-е с коммунизмом произошло нечто, по крайней мере, внешне, похожее на то, что случилось с самодержавием за 100 лет до этого: окончание экспансии и промышленная революция на Западе в целом (помимо других факторов) подвели самодержавие к "последней черте", а Россию к двум революциям. В 70-80-е годы конец экспансии, "упершейся" в бывшие португальские колонии в Африке и Афганистан, с одной стороны, и НТР на Западе – с другой, в целом немало способствовавшая (Рейган, "Звездные войны" и т.п.) тому, чтобы положить конец этой экспансии, подвели СССР к пропасти, к антикоммунистической революции.

История повторяется дважды? По крайней мере, sictransitgloriamundi.

Сложнее обстоит вопрос не со строем, а со страной. Но дело в том, что страна ("государство") и строй ("партия") в системе исторического коммунизма – интегральное целое. Например, Горбачёв о своих гонорарах в бытность генсеком говорил: "Я сдал все гонорары государству. Все до копейки, до цента". И это при том, что деньги он сдавал в кассу управления делами ЦК КПСС Н.Е.Кручине. И конечно же прав Г.Зюганов, заметивший в марте 1992 г., что "сломав партийный стержень, державу превратили в разбегающиеся галактики".

Можно ли было "сломать стержень" и не дать "галактикам" разбежаться? Почти невозможно (вспомним, кстати, что и за разгромом самодержавия в феврале 1917 г. последовал разгром старой России в октябре 1917 г.), исключительно трудно, поскольку ограничителем разбегания был нерушимый блок ЦК КПСС и его "соседей" – КГБ, а он-то как раз и прогнил.

Поставим вопрос по-другому: могли ли позднесоветские руководители предпринять что-либо серьезное? Те, которые оказались у власти – причем по логике гниения строя (как делали карьеру горбачевы, яковлевы, кравчуки, алиевы, шеварднадзе – на основе профессиональной компетентности и высоких моральных качеств?) не могли. Здесь – без вариантов.

Бедненький бес
Под кобылу подлез.
Поднатужился,
Поднапружился,
Приподнял кобылу, два шага шагнул,
На третьем упал, ножки протянул.

Мог ли этот тип руководителей придумать и сделать что-то путное? Я вас умоляю.

[i] Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен в 4-х томах. 1934. – Т. IV. – С. 142-143.

[ii] Кракауэр З. Оффенбах и Париж его времени. – М.: Аграф, 2000. – С. 214.

Андрей Ильич Фурсов
Русский исторический журнал. – М., 1999. – Т.II, N 2. – С.274-402.

От марксистской субстанции стоимости к постмарксистской субстанции труда
 

http://www.odnako.org/almanac/material/show_34058/
Введение в политэкономию советского социализма: почему её необходимо рассматривать как часть русского историко-культурного кода и использовать при проектировании посткапиталистической модели экономики.

Стоимость (Werthgegenstandlichkeit) тем отличается от вдовицы Квикли, что неизвестно, с какой стороны за неё приняться.
К. Маркс, «Капитал. Критика политической экономии» (т. I)

Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.
В. Ленин, «Три источника и три составных части марксизма»

Мировой кризис, данный нам в ощущениях, прежде всего, как кризис экономический, в ближайшие годы со всей остротой поставит вопрос о том, какая социально-экономическая система должна прийти на смену обанкротившемуся современному финансовому глобальному капитализму. Этот вопрос будет актуален для всей европейской цивилизации. В том числе и для нас.

Сегодняшний так называемый «курс на дно», который проводит наше правительство, обусловлен не только субъективным фактором, который не обсуждает в стране только ленивый, но во многом и объективной проблематикой. Дело в том, что никто сегодня не знает, как именно должна быть устроена новая мировая хозяйственная система или хотя бы как должна быть устроена наша собственная национальная (региональная) система. Для того чтобы перейти к проектированию, необходим анализ ситуации и опыта проектирования таких систем.

Важнейшей сферой анализа и рефлексии является марксистская политэкономия, поскольку все предыдущие хозяйственно-экономические системы были спроектированы либо на её основе, либо в конкуренции с ней, либо даже вопреки ей. Но никак не без неё.

Мы нуждаемся в рефлексии и анализе нашей советской политэкономии (которая, по всей видимости, пока так и не описана и не оформлена), а задача создания такого научного предмета, сформулированная в середине прошлого века, так и не выполнена. Что из нашей советской хозяйственно-экономической системы мы возьмём с собой в будущее, когда нынешняя система рухнет? Или ничего? И правы ли были либеральные критики, когда утверждали, что советская система есть тупиковая, ошибочная линия развития цивилизации? Думаю, это не так. Но для содержательного ответа на эти вопросы одного лишь мнения недостаточно.

Нужно выделить политэкономическую формулу нашего социализма и отнестись к ней как к части нашей культуры. Культура (по понятию) — это то, что транслируется и воспроизводится из поколения в поколение. Если мы сможем сделать частью нашей (мировой) культуры действительную политэкономию нашего социализма, значит, мы сможем его воспроизвести в смысле генетического кода, а не в смысле материальной тождественности.

Историческая судьба марксистcкой политэкономии будет решаться в ходе текущего кризиса, так же как и историческая судьба, смысл и культурное значение нашего социализма — то есть 70 лет нашей с вами российской истории.

Маркс и всемирное торжество капитализма

Пришло время, для кого-то впервые, а для кого-то заново, читать Карла Маркса. Ничего удивительного, поскольку Великая мировая капиталистическая революция, о которой он столь долго (много) и давно говорил, наконец-то свершилась. К началу XXI века капитализм полностью овладел планетой, экономическая форма организации человеческого хозяйства и даже человеческой жизни стала базовой и единой — капиталистической. И Адам Смит, и Карл Маркс стали великими нормировщиками способа жизни и деятельности современного человечества, описав и создав образцы экономического поведения современного человека, его мировоззрения и, соответственно, образцы базовых способов самоопределения и действия.

Более того, Маркс даже сумел опровергнуть самого себя, что под силу лишь действительно великим мыслителям. Критикуя и развивая Смита, творчески применив идеи Гегеля о развитии как базовом историческом процессе и о «негативном классе» как основном агенте такого исторического процесса, Маркс окончательно сформировал проект и программу капиталистического общества. Оно, в соответствии с установленными им нормами (открытыми «законами») общественного развития, достигло не только прогнозируемого, но и более «развитого» уровня, включив в себя и ту площадку, где был поставлен эксперимент «социализма-коммунизма» в одной отдельно взятой стране. Историческая практика опровергла тезис Маркса «бытие определяет сознание», поскольку его же (Маркса) проектное мышление определило сначала общественное сознание, а потом и общественное бытие.

С одной стороны, марксистская политэкономия базировалась на рефлексии ранних этапов развития капитализма, обусловленных реформацией и наукой (и эту рефлексию начал обеспечивать уже Смит). С другой — содержала проектную (прожектную) компоненту в виде идеи коммунизма, существовавшего на тот момент только в мышлении (сознании), ибо нигде и никогда в истории человечества практики коммунизма-социализма не было, то есть не было соответствующего бытия. Это «бытие» было создано (СССР) по воле чисто проектного мышления (сознания) и послужило мощнейшим механизмом процессов исторического развития для всего человечества.

Не будем пересказывать Маркса в этой статье. Надеюсь, что тот, кто её прочтёт, возможно, заставит себя осилить и «Капитал» или, по крайней мере, первую главу этого произведения — самую сложную и вместе с тем самую важную, поскольку она, собственно, и есть основа основ политической экономии. Глава называется «Товар», но на самом деле это есть изложение сути политической экономии — теории стоимости. Субстанция стоимости и субстанция труда — два «кита» марксистской политэкономии — проектная культурно-нормативная конструкция по отношению к современному мировому капиталистическому обществу.

Начиная с реформации, через английскую революцию (буржуазную в марксистских терминах) капиталистический общественный строй утверждал священное право собственности и экономическую свободу человека, то есть свободу извлечения прибыли из общественных отношений, возведя накопление этой прибыли (капитал) в суть исторического процесса. Осмысление Марксом капитала как самовозрастающей стоимости создало новый дивный мир, в котором с пути исторического прогресса (пути самовозрастания стоимости) должны были быть устранены все и любые препятствия в виде «феодальных пережитков», прежде всего таких, как государство и церковь. Должно было остаться только общество. Новое общество капитала, подчиняющее себе и государство, и человека.

Прожект Маркса и русская модернизация капитализма

Собственно, европейские капиталистические революции происходили на континенте в течение 250 лет — от 1640-х годов в Англии до февраля 1917-го в России.

Февральская буржуазная (капиталистическая) революция в России, случившаяся на фоне Первой мировой войны, привела к полному уничтожению власти как базового типа социального отношения на огромной территории Российской империи. В этом «абсолютном вакууме» власти образовалось свободное социальное пространство, в которое большевики поместили прожектную идею коммунизма, и она начала формировать новый тип социального строя, то есть новое государство, новое общество и даже нового человека. Наверное, ни в каких других исторических условиях такое не было бы возможно. Во всех других европейских революциях капитал замещал собой позицию властвующего, сохраняя само отношение «властвующий-подвластный». В России же в результате революции и войны было уничтожено само это властное отношение. Власть как социальную функцию пришлось создавать заново, формируя и новый тип властвующих и новый тип подвластных. И всё это в рамках марксистского прожекта коммунизма.

Коммунизм был и остаётся прожектом, социальной утопией, а вот проект социализма, да ещё и «в одной отдельно взятой стране» предстояло создать.

Коммунистический прожект Маркса требовал отмирания и полного исчезновения государства при коммунизме. Это логично. Маркс считал капитализм, утвердившийся в его время в нескольких странах Западной Европы, прогрессивным строем по сравнению с предшествующим ему феодализмом. А капитализм, в свою очередь, требует в своей идеологии максимального ослабления влияния государства на капитал. Более того, он требует подчинения государства капиталу. Дальше Маркс двигался логически: если государство теряет своё значение уже при капитализме, самом прогрессивном строе XIX века, то на следующем «шаге прогресса» (при коммунизме) государство должно отмереть вовсе.

Но это произойдёт в процессе коммунистического строительства. А на первом этапе (социалистическом) необходимо «новое сильное государство» (пролетарское, в отличие от буржуазного), первым действием которого будет полная государственная собственность на средства производства. Это внятно растолковывает Энгельс в «Анти-Дюринге», и это есть ключевой компонент модернизации капитализма до социализма, практически реализованный Лениным-Сталиным.

Советский проект, огосударствивший производственные отношения и, главное, право изъятия капиталистической маржи, модернизировал базовые процессы капитализма, сильно продвинув их в историческое «завтра».

Фундаментальная природа производственных отношений в капиталистическом обществе, нормированная Марксом, при советском социализме никуда не делась. Однако вводился очень жёсткий принцип перераспределения прироста капитала. Другими словами, частнособственническое присвоение маржи было заменено государственным изъятием и дальнейшим перераспределением в контурах социально-экономического воспроизводства, развития и потребления.

Таким образом, советский проект ни в коей мере не устранял эксплуатации труда через главный политэкономический механизм стоимости (ведь капитал — это, прежде всего, политэкономическая сущность, а лишь потом социальная группа-класс), но был общественной системой, в которой государство как институт сохраняло контроль и управление над институтом и сущностью капитала (самовозрастанием стоимости). Устранялось базовое противоречие между общественным характером производства и частным присвоением его результатов.

Штрихи к постмарксистской политэкономии

Проектировщиками и управляющими реализацией проекта новой социальной реальности выступили Владимир Ленин и Иосиф Сталин, используя коммунистический прожективизм Маркса в качестве массовой социальной идеологии (светской веры). Реальная модернизация капитализма и марксизма русскими заключается в том, что мы спроектировали и реализовали общественную систему государственного управления капиталистическими производственными отношениями и перераспределения самовозрастающей стоимости в целях исторического развития социального целого страны. Цели этого развития должен был определять новый правящий класс — проектная бюрократия в лице номенклатуры КПСС.

Ещё раз подчеркнём, что проект СССР не устранял ни базового отношения эксплуатации труда в процессе создания стоимости, нормированного Марксом в качестве основного политэкономического «закона», ни неравенства как основного социального исторического вызова. Однако он задавал такие образцы социально-производственных отношений, в которых и эксплуатация, и проблема равенства переходили на качественно иной уровень, становясь на данном историческом этапе социально приемлемыми, не разрушая социального целого.

Более того, государственное управление капиталом позволяло применять и режимы «сверхэксплуатации» — именно такова политэкономическая природа так называемого сталинского социализма 30–50-х годов вместе с репрессиями. Это — с одной стороны. С другой стороны, советская модернизация капитализма до социализма создавала качественно новые управленческие возможности для развития этого социального целого. Государственно-плановый характер советского капитализма если не разрешал одно из базовых капиталистических противоречий между неограниченными возможностями производства и ограниченным потреблением, то, по крайней мере, давал возможность им управлять.

Советский социализм стал возможен во многом ещё и потому, что Ленин, изучая империализм как современную ему фазу развития капитализма, сложившуюся уже после Маркса, зафиксировал два новых принципиально важных фактора в развитии капитализма, которых не углядел Маркс: сращивание капитала и государства (фактическое подчинение государства капиталу и установление контроля капитала над ним) и монополизация сфер обращения капитала, фактическое превращение рынка в диктат монополий (сверхкорпораций). Это уже был капитализм 2.0, если считать капитализмом 1.0 то, что описывал Маркс. Советский социализм учитывал оба эти политэкономических фактора капитализма 2.0 (названного Лениным империализмом).

Мы тоже произвели «сращивание» государства и капитала, только с обратным знаком (государство подчинило себе производственные отношения и процесс формирования стоимости) и монополизировали рынок через институт хозяйственно-экономического планирования и проектирования.

Сталин был организатором этого проекта социализма. В своей последней работе «Экономические проблемы социализма в СССР» он пытался найти политэкономическую формулу для развития социализма. По всей вероятности, такую формулу составить пока не удалось, марксистская теория стоимости и труда остаётся и сегодня непроблематизированной и непреодолённой.

Где зарыта сущность возможной постмарксистской политэкономии? Эвристический ответ, который «напрашивается», — в труде. Маркс раскрыл природу субстанции стоимости, указав, что главным её «оператором» является труд. Товарищ Сталин, по всей вероятности, ошибался, утверждая, что обобществление средств производства в СССР отменило наём и эксплуатацию труда. Политэкономическая формула советского социализма «от каждого по способности — каждому по труду» оставалась сугубо идеологической, без ответа на вопрос о сущности и логических операторах труда.

«Что есть труд?» — главный вопрос новой политической экономии (социалистической). Субстанциональная природа труда является пока философским секретом, раскрыть его — значит создать новую политэкономию, шагнуть в «постмарксизм».

Капитализм 3.0: как результат конкуренции двух капитализмов

Экономическая эффективность советской социалистической формы организации хозяйства (производственных и воспроизводственных отношений) была в разы более мощной, чем нормативно-капиталистическая, описанная Марксом и реализующаяся в западном мире. Это легко доказывается даже математически.

К началу 70-х годов мы установили военный и экономический паритет с основным цивилизационным конкурентом в лице США. И это несмотря на неравные стартовые условия в начале ХХ века, три гигантские войны (Первая мировая, Гражданская, Великая Отечественная) и огромные убытки всех видов от этих войн. Тем не менее наши темпы роста оставались высокими, тогда как соперник уже не мог поддерживать даже установившийся в это время паритет.

Либерально-демократические адепты любят указывать, что по уровню жизни (по потреблению) мы отставали от США. Это не так. Мы к этому времени имели с западным миром принципиально различную социальную структуру. Эти структуры вообще нельзя сравнивать. Дело в том, что в нашем обществе не было богатых и сверхбогатых. Богатство и особенно сверхбогатство формируется как раз на основе частнособственнического присвоения капиталистической маржи (результатов эксплуатации и сверхэксплуатации в терминах Маркса). У нас его и не было. Мы её (маржу) перераспределяли. Если в анализе уровня жизни (потребления) в американском обществе исключить кластер богачей и сверхбогачей, а в оставшемся обществе взять среднее, то уровень советской жизни (потребления) на начало 70-х годов окажется не ниже, а возможно, и выше американского. Сравнение двух разных обществ (со сверхбогатыми и без оных) сродни выведению показателя «средняя температура по больнице», предельно бессмысленного самого по себе, и абсурдного полностью, если в него также включить температуру тел в морге.

Советский проект сыграл огромную историческую роль, выступая прототипом развития для базового капиталистического проекта, нормированного Марксом (капитализм 1.0), и для империализма (капитализм 2.0), описанного Лениным.

В США реформы Рузвельта и кейнсианство модернизировали капитализм-империализм для конкуренции с советским социализмом (возникла даже теория «конвергенции» систем). Созданные с оглядкой на СССР шведский социализм, европейский социализм (особенно специально спроектированное «государство всеобщего благосостояния» в Германии) были проекциями принципиальной советской политэкономической схемы государственного перераспределения капиталистической маржи.

Советская модернизация капитализма была радикальной и максимально эффективной в экономическом смысле, а все западные проекции были «добавками» и «присадками», изобретёнными для сохранения текущей социальной стабильности.

Под давлением советского проекта-образца капитал на Западе начал отдавать часть самовозрастающей стоимости на нужды перераспределения путём налоговых и других изъятий. Однако, во-первых, капитал стремится избежать вовсе или минимизировать такие изъятия (вся офшорная система — лишь малая часть таких механизмов), во-вторых, капитал является активным «лоббистом» целей и направлений перераспределения изъятого у него ресурса, поскольку он, капитал, есть реальный правящий класс в современном обществе. Поэтому даже изъятый у него ресурс капитал старается направить через перераспределение на цели, ведущие к его самовозрастанию (например, войны). Советский проект решал эту проблему радикально: вся маржа от капиталистических производственных отношений сразу и полностью (без остатка) изымается в целях государственного перераспределения.

Политэкономия советского социализма (модернизированного капитализма Маркса и империализма Ленина) экономически оказалась сверхэффективной. После Второй мировой войны, особенно к началу 70-х годов, это стало очевидно для западного мира.

Западный капитализм-империализм оказался экономически неконкурентоспособен и вынужден был бороться с советским проектом внеэкономическими методами, которые должны были позволить как бы преодолеть базовые основания политэкономии капитализма — марксистскую теорию стоимости.

Первым шагом такой борьбы стало создание общества потребления. Проект «общество потребления» по замыслу проектировщиков должен был создать иллюзию преодоления одного из базовых противоречий капитализма, зафиксированных Марксом, — между неограниченным и предельно экспансионистским характером производства при капитализме и ограниченным и зависимым характером потребления. Маркс, а за ним и Ленин рассматривали это противоречие как сущностную границу развития капитализма.

Общество потребления создало качественную и убедительную имитацию того, что эта сущностная граница может быть преодолена. За счёт чего? За счёт того, что финансовый ресурс в расчёте на получение ссудного процента был направлен не в сферу производства, где он функционировал довольно давно по нормам и законам, сформулированным Марксом, а в сферу конечного потребления, где эти нормы и законы не действовали.

Конечное потребление не порождает ни стоимости, ни капитала, а значит, принципиально не может обслуживать и удовлетворять ссудный процент. Он может удовлетворяться только за счёт прироста кредиторской задолженности потребляющего. Как выяснилось, это может продолжаться довольно долго (в рамках человеческой жизни) — тем более если государство, контролируемое капиталом, прилагает целевые усилия для поддержания этой системы в квазистабильном состоянии. Например, государство не только начинает дотировать потребление, но и предельно либерализует финансовую сферу обращения капитала, которая в течение нескольких десятилетий практически полностью «отрывается» от сферы производственной.

Финансовая сфера не является самодостаточной, она возникает лишь в связи со сферой производственных отношений (нормировано Марксом), и только в этой связи в ней функционируют «законы» капиталистической деятельности (нормы политэкономии). В оторванной от производства финансовой сфере базовые сущности капитализма изменяют своё значение и функции. Например, категория стоимости (базовая для капитализма) является умопостигаемой и умозаключаемой в нашем мышлении только в связи с анализом капиталистических производственных отношений и сохраняет свои свойства в финансовом обороте, неразрывно связанном с производством. Стоимость в финансовом обороте, оторванном от производства, не нуждается ни в каком логическом (политэкономическом) обосновании и, в принципе, имеет произвольное (фиктивное) значение.

На следующем шаге государство в целях обеспечения квазистабильного состояния системы потребительского общества начинает активно занимать само. И оно занимает не только на поддержание «общества потребления» (роста закредитованности потребителя и прямого потребления за счёт государства), но и на воспроизводство самой системы капитализма-империализма (оборона, правопорядок, медицина, пенсии, базовое образование, капитальные затраты), взявшей на себя часть нагрузок, возможных только при радикально модернизированном капитализме-империализме (советском социализме). Все три контура (кредитование потребителей, сверхприбыль на фиктивной стоимости в чисто финансовом обороте и кредитование государства на потребление и воспроизводство) начинают работать по принципу пирамиды. Она сохраняет квазиустойчивость только до тех пор, пока можно обеспечивать всевозрастающий приток кредитов, достаточный и для поддержания прямых расходов системы, и для оплаты всё возрастающих процентов на уже взятые кредиты.

И наконец, финальный шаг: государство (управляемое капиталом) переходит к эмиссионному обеспечению поддержки всех вышеперечисленных систем собственного воспроизводства, включая «общество потребления».

Всё. Некатастрофического сценария выхода из этой ситуации не существует. Пирамиды и пузыри — неотъемлемая часть капитализма, однако они всегда были внутри капиталистической системы, организованной и воспроизводящейся по «законам»-нормам, зафиксированным Марксом, а сейчас сами капиталистические производственные отношения находятся внутри «лохотрона». Так мир ещё не обманывали. В этом суть современного финансового капитализма-империализма (капитализма 3.0).

Крушение СССР как предисловие к глобальной катастрофе

Проигрывая политэкономически советскому социализму в 50– 60-е годы ХХ века, США реализуют концепцию общества потребления внутри западного мира и расширяют сферу потребления (т.н. рынки) за счёт крушения «британского», «французского» и других империализмов. Однако возможности системы практически исчерпаны к началу 70-х. США в жесточайшем кризисе, СССР празднует победу в соревновании систем. Политэкономия советского социализма обеспечила нам преимущество в экономическом соперничестве.

США и капитализм-империализм ответили нам внеэкономически. Так называемая «рейганомика» — один из величайших обманов в истории человечества. Никаких чудес либерализма там проявлено не было, хотя нас именно в этом всё время убеждает либеральная пропаганда. Секрета у «рейганомики» ровно два: 1) отказ от золотого обеспечения доллара, реализованный ещё до Рейгана в середине 70-х, и 2) возможность «неограниченного» кредита, реализующаяся с начала 80-х.

Максимальное за всю историю США увеличение их госдолга произошло при президенте Рональде Рейгане — на 188% (с 834 млрд в 1980 году до 1,525 трлн в 1986 году). 800 млн долларов влито безвозвратно в систему. Это в миллионах долларов начала 80-х, которые по своему весу превышают сегодняшние раз в 5–7.

В годы президентства Джорджа Буша-старшего госдолг вырос ещё на 46%. Итого за 10 лет более чем на 200%.

К началу 90-х возможности кредитной подпитки системы для США были практически исчерпаны, но тут пали СССР и весь соцлагерь. Включение соцлагеря в долларовую систему обращения и многомиллионное увеличение рынка подарили США «золотые годы» президента Клинтона, госдолг при котором вырос «всего» на 17%.

К концу 90-х ресурсы расширения рынков за счёт соцлагеря были исчерпаны. Президентство Дж. Буша-младшего принесло США увеличение госдолга ещё на 77,5%. Кредитоваться реально далее было невозможно. Не у кого больше брать в долг. В этом действительная природа кризиса 2008 года.

В президентство Обамы «найдено решение»: кредитование будет производиться из чистой эмиссии.

Итак, госдолг США в абсолютном выражении вырос с 834 млрд в 1980 году примерно до 17 трлн 234 млрд долларов в 2013 году. За 33 года абсолютный прирост долга составляет около 16,6 трлн долларов США — в среднем около 0,5 трлн в год.

Полтриллиона долларов безвозвратных и бесплатных (расходы только на печать) вливаний в экономику — действительное и единственное объяснение возможности высокого уровня жизни (потребления). Это внеэкономический способ организации деятельности, который оказался возможным на некоторое время и был применён США по отношению к конкурентному способу политэкономической организации советского модернизированного капитализма (социализма).

На этом и надорвался Советский Союз. Мы уже не могли конкурировать с потреблением, основанным на «неограниченном и невозвратном кредите». Мы успешно соревновались политэкономически, но проиграли мошеннической схеме. Причины и механизмы падения советского проекта гораздо шире и многообразнее и не могут быть сведены к этому, но в политэкономическом анализе эта — одна из самых главных причин.

Даже и причины предательства советской партноменклатуры имеют прежде всего политэкономическую природу. Наша советская элита хотела быть наследственной. «Священное право собственности» на капитал — единственный механизм «гарантий» наследственного воспроизводства правящего класса, как казалось советской номенклатуре. Очень смешно утверждение о том, что Горбачёв и Ельцин опровергли Маркса. Став властными носителями процессов капиталистической революции (контрреволюции) 1991 года, они его ещё раз подтвердили. Приватизация — до сих пор базовый экономический процесс нашего общества.

СССР пал, не найдя адекватного ответа в политэкономической действительности. В 1991 году свершилась (завершилась) российская капиталистическая революция (буржуазная контрреволюция), вернувшая нас в февраль 1917 года — не в смысле материальной реальности, а в смысле действительности политэкономии. Сегодня базовый капитализм, описанный Марксом и модернизированный за 150 лет до своей версии 3.0 (глобальный финансовый капитализм-империализм), является тотальной общемировой системой. Мы же вернулись из проекта советского социализма к базовому проекту западного капитализма, нормированному Марксом и введённому им же в человеческую культуру и историю.

С 1991 года мы пытаемся построить капитализм-империализм, описанный Лениным, однако для российской капиталистической империи уже нет геополитического и политэкономического «свободного места». Конкуренты империалисты нас «в упор» не видят в таком качестве. Мы должны «развалиться» и стать частями других империй.

Постсоветское положение России в мире империалистического капитализма функционально-логически сильно напоминает положение Германии второй половины XIX — первой половины XX веков. Сформировавшемуся тогда в Германии капитализму не было места в мире, поделённом империализмом. Это очень важный для понимания нынешней исторической ситуации момент.

Кризис, на пороге которого мы находимся как часть глобального современного мира, будет самым жёстким и жестоким из всех известных нам кризисов капиталистической-империалистической системы. Тому есть несколько причин.

Во-первых, капитализм действительно стал глобальным, и практически не осталось в мире стран, не включённых в капиталистические производственные отношения.

Во-вторых, к своему пределу вышло одно из фундаментальных противоречий капитализма (детально обсуждённых Марксом и потом Лениным) между безграничными возможностями производства с целью извлечения прибыли и ограниченными возможностями потребления как способом извлечения и фиксации этой прибыли. Расширять потребление и, соответственно, рынки больше некуда — капитализм и так планетарная система.

В-третьих, накопленные в западной (американской) финансовой пирамиде затраты должны быть признаны в качестве убытков и списаны. Закроется величайшее финансовое мошенничество в истории человечества. Системная синергия этих причин не оставляет шансов для некатастрофического сценария развития событий.

Лучшее, что пока можно сказать, — это то, что третья глобальная война как способ преодоления кризиса пока не очевидна, но весьма вероятна, ну а массовый хаос и большое число региональных конфликтов представляются уже практически неизбежными.

За время функционирования эмиссионно-кредитной системы организации хозяйства западного мира (капитализм 3.0) сформированы гигантские затраты, которые капиталу с неизбежностью придётся списать в убыток. Так велят законы политической экономии. И их пока никто не отменил, а те, кто так утверждает, — врут.

Наши либеральные «братья» любят говорить, что «преступный» режим Путина существует только за счёт доходов от производства нефти и газа (что во многом правда) и это приведёт его к неминуемому банкротству и падению, но при этом, по их мнению, существование «демократического» режима в США только за счёт доходов от эмиссии (производства денежных знаков) к банкротству США не приведёт. В чем больше экономического смысла — в потреблении за счёт природной ренты или потреблении за счёт печатного станка?

Самые продвинутые и думающие члены мирового капиталистического правящего класса всё же считают, что списать долги в убытки западному миру всё-таки придётся. Радикального (в разы) падения жизненного уровня западных жителей при этом, конечно же, избежать не удастся, но все бунты и возмущения будут подавлены, все «нагрузки на капитал» в виде расширенного потребления, медицины, образования, социальных и пенсионных страховок необходимо «сбросить» и вернуться к базовому, нормированному ещё Марксом капитализму — с сохранением, конечно же, господства капитала над государством (государствами), описанному Лениным.

По всей вероятности, кризис приведёт к тому, что глобальный мир станет опять «региональным». Наши американские «друзья» это в какой-то мере понимают. Вся эпопея со сланцевыми углеводородами нужна, прежде всего, для обеспечения новых региональных экономических систем энергией. В ситуации обрушения мировой финансовой системы и в какой-то степени невозможности глобальных расчётов и глобальной торговли «своя» энергия — важнейшее условие для становления новой макрорегиональной экономики.

Политэкономическое проектирование в России: предпосылки и задачи

Есть некоторые особенности и надежды.

Мы не развалились в 90-е на кучу малых государств, пригодных для управления мировым капиталом.

Мы сохранили и сейчас воспроизводим наш ядерный меч-щит.

Мы не дали (в значительной мере) приватизировать наши природные ресурсы мировому капиталу.

Мы боремся за наш государственный суверенитет и сопротивляемся полному подчинению нашего государства капиталу.

У нас есть союзник — Китай, который, конечно же, политэкономически наследовал СССР в том смысле, что и наш советский опыт, и тысячелетняя китайская традиция государственности и государственной бюрократии пока позволяют ему держать капитал под своим государственным контролем. И в самом Китае, и с китайским государством как таковым идёт борьба. Её итоги не очевидны. Так же как и наша судьба.

В нашей культуре и истории содержится политэкономический рецепт преодоления кризиса, мы его помним и знаем. Нам необязательно возвращаться к базовому капитализму или строить империализм «по Ленину» (некоторые считают, что вернуться придётся ещё «глубже», к докапиталистическим отношениям, то есть к некой форме феодальных), поскольку мы несём в себе политэкономический «секрет» модернизированного советского капитализма (социализма) и можем предложить его миру в трудную минуту.

Нам надо готовиться к неизбежному — к реорганизации мировой хозяйственно-экономической системы. У нас есть год-два. Нынешнее либеральное правительство России не способно выступить инструментом проектирования и организации новой системы. Вместе с мировым банкротством должно будет уйти и это правительство либерального курса. Курс «на дно», который оно сегодня реализует, находится внутри глобального курса западной финансово-экономической системы к своему банкротству, очевидного сегодня в рамках политэкономического анализа.

Если мы хотим исторически выжить, нам придётся выйти за рамки существующей в мире хозяйственно-экономической системы и предложить для себя и, возможно, для других новую хозяйственно-экономическую модель. Её ещё только предстоит спроектировать. Проектировать нужно с учётом и рефлексией нашего советского опыта, опираясь на всю нашу историю целиком.

Нам придётся установить и защищать свой экономический суверенитет, позитивно решив проблему новой валютно-финансовой системы, в которой деньги перестанут быть лишь знаками, а вновь будут обеспечены реальными ценностями. Вопрос о региональном (не только в территориальном смысле) валютно-финансовом союзе — одновременно и вопрос достаточности объёма рынка. БРИКС, Евразийский союз, ШОС — возможные проекции такого объединения.

Нам придётся установить и защищать государственный характер изъятия (решив вопрос и объёма и механизма) и распределения прибавочного продукта (маржи).

Нам придётся создать функцию и аппарат планирования и проектирования хозяйственно-экономического развития страны. При современном уровне компьютерного развития для этого совсем необязательно возрождать материальный аналог советского Госплана.

Нам придётся сделать процесс освоения нашей территории основным воспроизводственным процессом.

Нам необходимы качественно иные интенсивность и плотность процессов мышления и деятельности в нашей стране. Действительным направлением инноваций должна стать робототехника, средства автоматизации производства и, главное, средства автоматизации управления производством.

Нам придётся ответить на вопрос о логической и онтологической сущности категории труда как на вопрос о действительных основаниях экономики посткапиталистического общества, которое должно иметь новую постмарксистскую политическую экономию.
P.S. Переделал и эту тему. На старую было 5,539 заходов.

Коммунизм
 

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%...B8%D0%B7%D0%BC
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
http://upload.wikimedia.org/wikipedi...sickle.svg.png
Основные понятия
Марксистско-ленинская философия

Коммуни́зм (от лат. commūnis — «общий») — в марксизме гипотетический общественный и экономический строй, основанный на социальном равенстве, общественной собственности на средства производства[1]. После XIX века термин часто используется для обозначения спрогнозированной в теоретических работах марксистов общественно-экономической формации, основанной на общественной собственности на средства производства. Такая формация, согласно работам основоположников марксизма, предполагала наличие высокоразвитых производительных сил, отсутствие деления на социальные классы, упразднение государства, изменение функций и постепенное отмирание денег[2]. По мнению классиков марксизма, в коммунистическом обществе реализуется принцип «Каждый по способностям, каждому по потребностям!»[3].

Содержание

1 Различные определения коммунизма
2 Этимология
3 История коммунистических идей
4 «Научный коммунизм»
5 Исторические формы коммунизма
5.1 Примитивный коммунизм
5.2 Утопический коммунизм
5.3 Военный коммунизм
5.4 Еврокоммунизм
5.5 Анархо-коммунизм
5.6 Левый коммунизм
6 Прогнозные даты перехода к коммунистической форме общества
7 Полный коммунизм как высшая фаза коммунистической формации
8 В культуре и в произведениях искусства
9 См. также
9.1 Критика коммунизма
10 Примечания
11 Литература
12 Ссылки

Различные определения коммунизма

Фридрих Энгельс в проекте программы Союза коммунистов «Принципы коммунизма» (конец октября 1847 года): «Коммунизм есть учение об условиях освобождения пролетариата. <…> 14-й вопрос: Каков должен быть этот новый общественный строй? Ответ: Прежде всего, управление промышленностью и всеми отраслями производства вообще будет изъято из рук отдельных, конкурирующих друг с другом индивидуумов. Вместо этого все отрасли производства будут находиться в ведении всего общества, то есть будут вестись в общественных интересах, по общественному плану и при участии всех членов общества. Таким образом, этот новый социальный строй уничтожит конкуренцию и поставит на её место ассоциацию. <…> Частная собственность неотделима от индивидуального ведения промышленности и от конкуренции. Следовательно, частная собственность должна быть также ликвидирована, а её место заступит общее пользование всеми орудиями производства и распределение продуктов по общему соглашению, или так называемая общность имущества.»[4]

Карл Маркс (1844): «<…> коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность.»[5] «Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — <…> есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение.»[6]

Словарь Вл. Даля (1881, орфография оригинала): «Комунизмъ, политическое ученіе о равенствѣ состояній, общности владѣній, и о правахъ каждаго на чужое имущество.»[7]

Философский словарь (1911): «Коммунизм — учение, отвергающее частную собственность во имя людского блага. Всё зло в общественных и государственных отношениях проистекает из неравномерного распределения блага. Чтобы устранить это зло, коммунизм советует сохранить права собственности лишь за государством, а не за частными лицами. Первым, рекомендовавшим коммунистический идеал, был Платон (ср. его „Политию“).»[8]

Настольная книга для священно-церковно-служителей (1913): «Коммунизм проповедует принудительное общение имуществ, отрицая все виды частной собственности. Распространяя принцип коллективизма, то есть общности, не только на производство и распределение, но и на самое пользование произведёнными продуктами, или на их потребление, и подчиняя всё это общественному контролю, коммунизм тем самым уничтожает индивидуальную свободу даже в мелочах обыденной жизни. <…> Проповедуемое коммунизмом общение имуществ ведёт к ниспровержению всякого правосудия и к совершенному разрушению благосостояния и порядка семейного и общественного.»[9]

Эррико Малатеста в книге «Краткая система анархизма в 10 беседах» (1917): «Коммунизм есть форма общественной организации, при которой <…> люди соединятся и вступят во взаимное соглашение, имея целью — обеспечить за каждым возможно большее благосостояние. Исходя из принципа, что земля, рудники и все природные силы так же, как накопленные богатства и все, созданное трудом прошедших поколений, принадлежит всем, люди при коммунистическом строе условятся работать сообща с целью производить все необходимое для всех».[10]

В. И. Ленин (декабрь 1919): «Коммунизм есть высшая ступень развития социализма, когда люди работают из сознания необходимости работать на общую пользу».[11]

Философский словарь. под ред. И. Т. Фролова (1987): коммунизм есть «общественно-экономическая формация, особенности которой определяются общественной собственностью на средства производства, соответствующей высокоразвитым общественным производительным силам; высшая фаза коммунистической формации (полный коммунизм), конечная цель коммунистического движения».[12]

Словарь иностранных слов (1988): «1) сменяющая капитализм общественно-экономическая формация, основанная на общественной собственности, на средства производства; 2) вторая, высшая фаза коммунистической общественной формации, первой фазой которой является социализм.»[13]

Англоязычный словарь Merriam-Webster (одно из нескольких значений): «тоталитарная система правления, в которой единственная авторитарная партия контролирует находящиеся в государственной собственности средства производства».[14] С 1990-х годов в таком значении термин также используется в русскоязычной литературе России и других стран бывшего СССР[15].

Социологический словарь Н. Аберкромби, С. Хилла и Б. С. Тернера (2004): «Под коммунизмом понимают скорее не реальную практику, а определенную доктрину. Этим понятием обозначаются общества, в которых отсутствует частная собственность, социальные классы и разделение труда.»[16]

Этимология

В современном виде слово заимствовано в 40-х годах XIX века из французского языка, где communisme является производным от commun — «общий, общественный».[17] Слово окончательно сформировалось в термин после публикации «Манифеста коммунистической партии» (1848 год). До этого использовалось слово «коммуна», но оно характеризовало не всё общество, а его часть, группу, члены которой использовали общее имущество и общий труд всех её членов.
История коммунистических идей

На ранних ступенях развития человечества первобытный коммунизм на основе общности имущества был единственной формой человеческого общества. В результате имущественного и социального расслоения первобытно-общинного строя и появления классового общества коммунизм из реально существующей практики перешёл в разряд существующей в культуре мечты о справедливом обществе, Золотом веке и тому подобные.

Коммунистические воззрения при своём зарождении опирались на требование социального равенства на основе общности имущества. Одними из первых формулировок коммунизма в средневековой Европе были попытки модернизации христианской теологии и политики в форме философии бедности (не путать с нищетой). В XIII—XIV веках её разработали и пытались применить на практике представители радикального крыла францисканцев. Они одинаково противостояли мистической или монашеской аскезе и абсолютизации частной собственности. В бедности они видели условия справедности в мире и спасения общества. Речь шла не столько об общем имуществе, сколько об общем отказе от имущества. При этом идеология коммунизма была христианско-религиозной.

Лозунгами революционной борьбы для радикальных участников гуситского движения в Чехии XV в. (Ян Гус), Крестьянской войны в Германии XVI в. (Т. Мюнцер) стали призывы о свержении власти вещей и денег, о построении справедливого общества на основе равенства людей, в том числе и с общим имуществом. Хотя основа этих идей была сугубо религиозной — перед Христом все равны и обладание или не обладание собственностью не должно нарушать этого. Выдвигалось требование соблюдения равенства в религиозных обрядах. Несколько веков позже появляется эгалитарный коммунизм — основная составляющая буржуазных революций XVII—XVIII века, в частности в Англии XVII в. (Дж. Уинстэнли) и Франции конец XVIII в. (Г. Бабёф). Возникает светская идеология коммунизма. Развивается идея создания общины, в которой реализуется свобода и равенство людей друг перед другом через общее общинное владение собственностью (или улаживая эгалитарным образом конфликт между индивидуальной и коллективной собственностью). Собственность уже не отрицается, а делается попытка её подчинения на благо всей общины.

Теоретическая разработка первых систематизированных представлений о коммунистическом образе жизни опирались на идеологию гуманизма XVI—XVII вв. (Т. Мор, Т. Кампанелла) и французского Просвещения XVIII в. (Морелли, Г. Мабли). Ранней коммунистической литературе была свойственна проповедь всеобщего аскетизма и уравнительности, что делало её нацеленной на противодействие прогрессу в области материального производства. Основная проблема общества виделась не в экономике, а в политике и морали.

Следующая концепция коммунизма появилась в контексте рабочего социализма — от Ш. Фурье до К. Маркса и Ф. Энгельса. Происходит осознание экономических противоречий как механизма развития общества. В центр проблематики общества ставится труд и его подчинение капиталу.

В первой половине XIX в. появились труды А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна и ряда других социалистов-утопистов. В соответствии с их представлениями, в справедливом общественном устройстве важную роль должны играть идеи о труде как наслаждении, расцвете способностей человека, стремлении к обеспечению всех его потребностей, централизованном планировании, распределении пропорционально труду. Роберт Оуэн не только занимался разработкой теоретической модели социалистического общества, но и на практике осуществил ряд социальных экспериментов по внедрению таких идей в жизнь. В начале 1800-х годов в фабричном посёлке Нью-Ленарке (Шотландия), обслуживающем бумагопрядильную фабрику, на которой Оуэн являлся директором, он провёл ряд успешных мероприятий по технической реорганизации производства и обеспечению социальных гарантий рабочим. В 1825 в штате Индиана (США) Оуэн основал трудовую коммуну «Новая гармония», деятельность которой закончилась неудачей.

Ранние социалисты-утописты видели необходимость введения в коммунистическое общество развитого аппарата подавления свободы личности по отношению к тем, кто в том или ином смысле проявляет желание подняться над общим уровнем или проявить инициативу, нарушающую установленный свыше порядок, и потому коммунистическое государство по необходимости должно быть основанным на принципах тоталитаризма, в том числе автократии (Т.Кампанелла[18])[19].

Эти и другие социалисты-утописты обогатили представление о справедливом общественном устройстве идеями о труде как наслаждении, расцвете способностей человека, стремлении к обеспечению всех его потребностей, централизованном планировании, распределении пропорционально труду. При этом в утопическом обществе допускалось сохранение частной собственности[источник не указан 1488 дней], имущественного неравенства. В России наиболее крупными представителями утопического социализма были А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский.

В 40-х годах XIX века классовая борьба между пролетариатом и буржуазией выступила на первый план в наиболее развитых странах Европы (Лионские восстания в 1831 и 1834, подъём движения английских чартистов в середине 30—х — начале 50-х гг., восстание ткачей в Силезии в 1844).

В этот период немецкие мыслители К. Маркс и Ф. Энгельс весной 1847 примкнули к тайному пропагандистскому обществу «Союз коммунистов», организованному немецкими эмигрантами, с которыми Маркс познакомился в Лондоне. По поручению общества они составили знаменитый «Манифест коммунистической партии», опубликованный 21 февраля 1848 г. В нём они провозгласили неотвратимость гибели капитализма от рук пролетариата и привели краткую программу перехода от капиталистической общественной формации к коммунистической:

Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, то есть пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил. Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, то есть при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.

Сама программа содержит 10 пунктов:

Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.

Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:
1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.
2. Высокий прогрессивный налог.
3. Отмена права наследования.
4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.
5. Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
6. Централизация всего транспорта в руках государства.
7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.
8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.
9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.
10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.

Так возник марксизм. Карл Маркс, однако, жестко критиковал утопичный «грубый и непродуманный коммунизм» тех, кто просто распространял принцип частной собственности на каждого («общая частная собственность»). Грубый коммунизм, по утверждению Маркса, является порождением «всемирной зависти».

Многие из анархистов, современников Маркса, также выступали за общественную (коммунальную) собственность (Петр Кропоткин называл свою систему «анархо-коммунизмом»), но они отрицали централизацию, которая пропагандируется в марксизме, из-за ограничений свободы личности.

В 1864 г. был создан марксистский Первый интернационал. Марксисты основали социал-демократические партии, в которых выделилось как радикальное, революционное направление, так и умеренное, реформистское. Идеологом последнего стал немецкий социал-демократ Э.Бернштейн. В созданном в 1889 г. Втором интернационале до начала 1900-х годов в Интернационале преобладала революционная точка зрения. На конгрессах принимались решения о невозможности союза с буржуазией, недопустимости вхождения в буржуазные правительства, протесты против милитаризма и войны и т. п. В дальнейшем, однако, более значительную роль в Интернационале стали играть реформисты, что вызвало обвинения со стороны радикалов в оппортунизме.

В первой половине XX века из наиболее радикального крыла социал-демократии выделились коммунистические партии. Социал-демократы традиционно выступали за расширение демократии и политических свобод, а коммунисты, пришедшие к власти сначала в России в 1917 г. (большевики), а затем и в ряде других стран, были противниками демократии и политических свобод (несмотря на то, что формально заявляли об их поддержке) и сторонниками вмешательства государства во все сферы жизни общества.

Поэтому уже в 1918 г. возникло люксембургианство, противостоящее с одной стороны пробуржуазной политике ревизионистской социал-демократии, а с другой, большевизму. Его основателем была немецкая радикальная социал-демократка Роза Люксембург.

4 марта 1919 года по инициативе РКП(б) и лично её лидера В.Ленина для развития и распространения идей революционного интернационального социализма, в противовес реформистскому социализму Второго интернационала был создан Коммунистический интернационал.

Взгляды ряда теоретиков коммунизма, которые признавали прогрессивное значение Октябрьской революции в России, но подвергали критике её развитие, а некоторые даже отвергали социалистический характер большевизма, видя в нём государственный капитализм, стали называть левым коммунизмом. Левая оппозиция в РКП(б) и ВКП(б) в 1920-е годы выступала за внутрипартийную демократию, против «нэпмана, кулака и бюрократа». «Левая оппозиция» в СССР прекратила свое существование в результате репрессий, но идеология её лидера Л.Троцкого, высланного из страны, (троцкизм) стала достаточно популярной за рубежом.

Коммунистическая идеология в том виде, в каком она стала господствующей в СССР в 1920-е годы, получила название «марксизм-ленинизм».

Разоблачения сталинизма на 20-м съезде КПСС, советский курс на экономическое развитие при политике «Мирного сосуществования» вызвали недовольство лидера китайских коммунистов Мао Цзэдуна. Его поддержал лидер Албанской партии труда Энвер Ходжа. Политика советского лидера Н. С. Хрущёва была названа ревизионистской. Многие коммунистические партии Европы и Латинской Америки вслед за советско-китайским конфликтом раскололись на группы, ориентированные на СССР, и т. н. «антиревизионистские» группы, ориентированные на Китай и Албанию. В 1960-е—1970-е годы маоизм пользовался значительной популярностью среди левой интеллигенции на Западе. Лидер КНДР Ким Ир Сен, лавируя между СССР и Китаем, в 1955 провозгласил идеологию «чучхе», которая преподносится как гармоничная трансформация идей марксизма-ленинизма на основе древнекорейской философской мысли.

Политика и теоретическое обоснование деятельности ряда коммунистических партий Западной Европы, в 1970-х и 1980-х годах критиковавших руководство КПСС в мировом коммунистическом движении, концепцию диктатуры пролетариата и недостаток политических свобод в странах, принявших советскую модель социализма, получила название «еврокоммунизм».
«Научный коммунизм»

Понятие, введённое в СССР в 1960-е, которым обозначалась «одна из трёх составных частей марксизма-ленинизма, раскрывающая общие закономерности, пути и формы классовой борьбы пролетариата, социалистической революции, построения социализма и коммунизма. Термин „научный коммунизм“ („научный социализм“) употребляют также в широком смысле для обозначения марксизма-ленинизма в целом.»[20]

Также название учебного предмета в вузах СССР с 1963 года.[21] Был обязательным для студентов всех вузов наряду с «историей КПСС» и «марксистско-ленинской философией» до июня 1990 года.[22]

В рамках научного коммунизма доказывалась необходимость диктатуры пролетариата для достижения коммунизма, хотя идея коммунизма, как общества, основанного на общей собственности, не указывает на политическое устройство такого общества.

Термин «Научный коммунизм» появился в конце XIX века для выделения марксистских коммунистических идей от других. Добавление «научный» возникло потому, что К.Маркс и Ф.Энгельс обосновали необходимость изменений в общественном устройстве изменениями в способах производства. Они подчёркивали объективный характер исторического движения к коммунизму. Г. В. Плеханов писал, что научный коммунизм не выдумывает новое общество; он изучает тенденции настоящего, чтобы понять их развитие в будущем.[источник не указан 1699 дней]

Фридрих Энгельс предсказывал ряд основных черт коммунистического общества: анархия в производстве заменяется планомерной организацией производства в масштабе всего общества, начинается ускоряющееся развитие производительных сил, исчезает разделение труда, исчезает противоположность между умственным и физическим трудом, труд превращается из тяжелого бремени в жизненную потребность — самореализацию, уничтожаются классовые различия и отмирает само государство, вместо управления людьми будет происходить управление производственными процессами, коренным образом изменится семья, исчезает религия, люди становятся хозяевами природы, человечество становится свободным. Энгельс предвидел в будущем небывалый научный, технический и общественный прогресс. Он предсказывает, что в новой исторической эпохе «люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, сделают такие успехи, что они затмят всё сделанное до сих пор».[23]
Исторические формы коммунизма
Примитивный коммунизм

Согласно Энгельсу[24], наиболее древние человеческие сообщества охотников-собирателей, существовавшие до возникновения классов, можно назвать «примитивным коммунизмом». Примитивный, или первобытный, коммунизм характерен для всех народов, находящихся на ранних ступенях развития (т. н. первобытнообщинный строй, по археологической периодизации совпадающий в основном с каменным веком). Для примитивного коммунизма характерно одинаковое отношение всех членов общества к средствам производства, и соответственно единый для всех способ получения доли общественного продукта. Отсутствуют частная собственность, классы и государство. В таких обществах добытая пища распределяется между членами общества в соответствии с необходимостью выживания общества, то есть по потребностям членов в индивидуальном выживании.[25] Вещи, производимые каждым человеком для себя самостоятельно, находились в общем доступе — общественной собственности.[26] На ранних этапах не существовало индивидуального брака: групповой брак был не просто главной, а единственной формой регулирования отношений между полами.[27] Развитие орудий труда привело к разделению труда, что стало причиной появления индивидуальной собственности, возникновения некоторого имущественного неравенства между людьми.[28]
Утопический коммунизм

Классическим выражением этого вида коммунизма может служить работа Томаса Мора «Утопия» (1516), в котором рисуется идиллическая картина примитивного коммунизма, противопоставляемая феодализму. К XVII веку формируются новые, более развитые версии утопического коммунизма, выраженные во взглядах Мелье, Морелли, Бабёфа, Уинстенли. Своего апогея утопический коммунизм достиг в XIX веке в концепциях Сен-Симона, Фурье, Оуэна, Чернышевского.
Военный коммунизм

Официальное название экономической практики в России во время Гражданской войны на территории Советской России в 1918—1921 гг. Элементы военного коммунизма были введены большинством стран-участниц 1 и 2 мировых войн[источник не указан 1476 дней]. Основной целью являлось обеспечение населения промышленных городов и РККА оружием, продовольствием и другими необходимыми ресурсами в условиях, когда все существовавшие прежде экономические механизмы и отношения были разрушены войной. Основными мерами военного коммунизма были: национализация банков и промышленности, введение трудовой повинности, продовольственная диктатура на основе продразвёрстки и введении пайковой системы, монополия на внешнюю торговлю. Решение о прекращении военного коммунизма было принято 21 марта 1921 года, когда на X съезде РКП(б) был введен НЭП.
Еврокоммунизм

Еврокоммунизм — условное название политики некоторых коммунистических партий Западной Европы (таких, как французская, итальянская, испанская), критиковавших недостаток политических свобод и отчуждённость партии и властей, по их мнению, существовавших в принявших советскую модель социализма странах. Переход к социализму, по мнению сторонников еврокоммунизма, должен осуществляться «демократическим, многопартийным, парламентским» путём.[29] В своём отказе от диктатуры пролетариата еврокоммунизм был близок социал-демократии (хотя еврокоммунисты и не отождествляли себя с ними).
Анархо-коммунизм

Социально-экономическое и политическое учение об установлении безгосударственного общества, основанного на принципах децентрализации, свободы, равенстве и взаимопомощи. Идейные основы анархо-коммунизма были заложены известным учёным и революционером Петром Алексеевичем Кропоткиным. Наиболее известными вехами в истории анархо-коммунистического движения стали повстанческое движение Нестора Махно в ходе Гражданской войны в России, а также действия испанских анархо-синдикалистов в годы Гражданской войны в Испании 1936—1939 годов. Кроме того, необходимо отметить, что анархо-коммунизм является идейной базой существующего по сей день анархо-синдикалистского Интернационала, основанного зимой 1922—1923 годов.[30]
Левый коммунизм

Левый коммунизм — термин, которым принято обозначать взгляды ряда теоретиков коммунизма, которые после второго конгресса Коминтерна выступили с критикой ленинизма с левой позиции. Левокоммунистическе группы осуждали политику фронтизма, участие в выборах, «право наций на самоопределение» как форму буржуазного национализма. На данный момент самыми известными левокоммунистическими организациями являются Интернациональное коммунистическое течение, Международная коммунистическая тенденция (бывшее ИБРП) и боргдисткая Международная коммунистическая партия.
Прогнозные даты перехода к коммунистической форме общества

В. И. Ленин в 1920 году относил построение коммунизма к 30-м — 40-м годам XX столетия:[31].

Первый Секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв объявил в октябре 1961 года на XXII съезде КПСС, что к 1980 году в СССР будет создана материальная база коммунизма — «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!».
Полный коммунизм как высшая фаза коммунистической формации

Согласно марксизму, «коммунистическая общественно-экономическая формация», или, кратко, «коммунизм» состоит из двух фаз: низшей — которая в марксизме называется социализмом и высшей — так называемого «полного коммунизма». При социализме существует государство, причём государственная власть сильнее, чем при других формациях, элементы буржуазного права и другие остатки капиталистической формации. Также при социализме существуют личная собственность, существует мелкое частное производство (приусадебные участки) и мелкая частная торговля (рынки). Однако, крупная частная собственность при социализме уже отсутствует. Поскольку средства производства становятся общей собственностью, слово «коммунизм» применимо уже и к этой фазе.

По Марксу,

…На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, — лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: «Каждый по способностям, каждому — по потребностям».[32]

Анархо-коммунисты с концепцией двух фаз не согласны и считают, что для наступления полного коммунизма и ликвидации государства не нужна предварительная стадия усиления государства.

Многие авторы не раз отмечали, что потребности человека безграничны, поэтому при любой, даже самой высокой производительности труда требуются механизмы распределения и ограничения, например, деньги. На это марксисты отвечали следующее:

Государство сможет отмереть полностью тогда, когда общество осуществит правило: «каждый по способностям, каждому по потребностям», то есть когда люди настолько привыкнут к соблюдению основных правил общежития и когда их труд будет настолько производителен, что они добровольно будут трудиться по способностям. «Узкий горизонт буржуазного права», заставляющий высчитывать, с черствостью Шейлока, не переработать бы лишних получаса против другого, не получить бы меньше платы, чем другой, — этот узкий горизонт будет тогда перейден. Распределение продуктов не будет требовать тогда нормировки со стороны общества количества получаемых каждым продуктов; каждый будет свободно брать «по потребности».

С точки зрения буржуазной легко объявить подобное общественное устройство «чистой утопией» и зубоскалить по поводу того, что социалисты обещают каждому право получать от общества, без всякого контроля за трудом отдельного гражданина, любое количество трюфелей, автомобилей, пианино и т. п…
…"обещать", что высшая фаза развития коммунизма наступит, ни одному социалисту в голову не приходило, а предвидение великих социалистов, что она наступит, предполагает и не теперешнюю производительность труда и не теперешнего обывателя, способного «зря» — вроде как бурсаки у Помяловского — портить склады общественного богатства и требовать невозможного.[33]

В культуре и в произведениях искусства
http://upload.wikimedia.org/wikipedi..._blok_1964.jpg
Путь к звёздам прокладывают коммунисты. Почтовый блок СССР 1964

В детской энциклопедии «Что такое? Кто такой?» (1968) о коммунизме говорилось[34]:

Коммунизм — самое разумное и справедливое устройство общества, строй свободы, радости и счастья.

В советской научно-фантастической литературе коммунистические мотивы имели первостепенное значение с самого зарождения жанра в стране.

Наше дело — превратить советскую научную фантастику в оружие борьбы за коммунизм и за распространение коммунистических идей во всём мире путём повышения художественности и идейности произведений.

— И. Ефремов. Наука и фантастика // Литературная газета, 17 сентября 1963

Однако в 1930—1950-е годы это была в основном «фантастика ближнего прицела», описывающая переход к коммунистическому обществу, но не само это общество.

И. А. Ефремов ярко и позитивно описал гуманное коммунистическое общество будущего в своём знаменитом романе «Туманность Андромеды» (по которому был снят и одноимённый фильм). Развитие представлений этого автора о людях коммунистического будущего дано в повести «Сердце Змеи» и романе «Час Быка».

Своё видение коммунистического будущего давали А. Богданов («Красная звезда»), братья Стругацкие («Мир Полудня»), Станислав Лем («Магелланово облако»), Г. Мартынов («Гианэя», «Гость из бездны»), Г. Альтов («Опаляющий разум»), В. Савченко («За перевалом»), В. Назаров («Зелёные двери Земли»), так и антиутопии — В. Войнович («Москва 2042»).

Описание коммунистического общества в фантастике Запада представлено в сериале «Звёздный путь». Коммунистическое общество будущего в своих произведениях описывали Г. Уэллс («Люди как боги», «Машина времени»), У. Ле Гуин («Обделённые»), Т. Старджон («Искусники планеты Ксанаду»).
См. также

Анархо-коммунизм
Антикоммунизм
Неокоммунизм
Коммунистическая партия
«Манифест коммунистической партии»
Моральный кодекс строителя коммунизма
Первобытный коммунизм
Полный коммунизм
Национал-коммунизм
Социализм
Сталинизм
Троцкизм
Утопизм
Левый коммунизм
Посткапитализм

Критика коммунизма

Памятник жертвам коммунизма
Чёрная книга коммунизма
Резолюция Совета Европы 1481
Декларация о преступлениях коммунизма
Термин «коммунистические преступления» в законодательстве Польши
Массовые убийства коммунистичеких режимов (англ.)русск.
Критика правления коммунистических партий (англ.)русск.

Примечания

↑ Райзберг Б. А., Лозовский Л. Ш., Стародубцева Е. Б. Коммунизм. (недоступная ссылка с 15-05-2013 (301 день)) Экономический словарь, М.: ИНФРА-М, 2007
↑ Частная собственность должна быть также ликвидирована, а её место заступит общее пользование всеми орудиями производства и распределение продуктов по общему соглашению, или так называемая общность имущества. Уничтожение частной собственности даже является самым кратким и наиболее обобщающим выражением того преобразования всего общественного строя, которое стало необходимым вследствие развития промышленности. Поэтому коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение частной собственности. (Фридрих Энгельс «Принципы коммунизма»)
↑ С введением социалистического общественного строя государство само собой распускается и исчезает. <…> [Рабочий] получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда. <…> Когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы, и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: "Каждый по способностям, каждому по потребностям! " (К.Маркс «Критика готской программы»)
↑ Фридрих Энгельс Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные Сочинения. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1985. — Т. 3. — С. 122.
↑ Маркс. Экономическо-философские рукописи 1844 года, часть «Коммунизм» (название работы и части присвоено Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; русский перевод по рукописи). // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, Т. 42, стр. 114 (курсив — как в источнике).
↑ Маркс. Экономическо-философские рукописи 1844 года, часть «Коммунизм» (название работы и части присвоено Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, Т. 42, стр. 116 (курсив — как в источнике).
↑ Толковый словарь живаго великорускаго языка Владиміра Даля. — Второе изданіе. СПб, 1881, Том II, стр. 149, статья «Комуникація».
↑ Брокгауз-Ефрон. Философский словарь логики, психологии, этики, эстетики и истории философии под редакциею Э. Л. Радлова. С.-Петербург, 1911, стр. 131.
↑ С. В. Булгаков. Настольная книга для священно-церковно-служителей. Киев, 1913, стр. 1690.
↑ Малатеста Э. Краткая система анархизма в 10 беседах. — Харьков, 1917. — 70 с.
↑ В. И. Ленин. Речь на I съезде земледельческих коммун (ПСС, т. 39, стр. 380.)
↑ Философский словарь. под ред. И. Т. Фролова, М.: Издательство политической литературы, 1987, стр. 206.
↑ Словарь иностранных слов. — 15-е изд., испр. — М.: Рус. яз., 1988, стр. 240.
↑ communism Словарь Merriam-Webster Online Dictionary (англ.).
↑ См. интервью А. И. Солженицына «Выбраться из-под обломков коммунизма»: «Известия» 1994, № 83, 4 мая, стр. 5.
↑ Н. Аберкромби, С. Хилл, Б.С. Тернер. Социологический словарь = The Penguin Dictionary of Sociology. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: ЗАО «Издательство «Экономика», 2004. — С. 203. — 620 с. — ISBN 5282023342
↑ Коммунизм. Школьный этимологический словарь русского языка
↑ Т.Кампанелла лат."Civitas solis" («Город солнца»)
↑ О культе личности и его последствиях. Доклад XX съезду КПСС.(Доклад Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС 25 февраля 1956 г. До сведения общественности доведён в устной форме. Опубликован позже в «Известия ЦК КПСС», 1989 г., N 3)
↑ Значение слова «Научный коммунизм» в Большой советской энциклопедии
↑ А. М. Ковалёв. Научный коммунизм
↑ Госкомитет СССР по народному образованию упраздняет государственный экзамен по «марксизму-ленинизму и научному коммунизму» в вузах страны. Новейшая история отечественного кино. 1986—2000. Кино и контекст. Т. V. СПб, Сеанс, 2004.
↑ Маркс и Энгельс. том 20, предисловие // Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. — ИНСТИТУТ МАРКСИЗМА—ЛЕНИНИЗМА ПРИ ЦК КПСС. — М. — Т. 20. — С. 13.
↑ http://www.hrono.ru/libris/lib_e/engels_sem00.html Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства
↑ Семенов Ю. И. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община //Становление классов и государства. М., 1976. С. 25-37; его же. Основные этапы эволюции первобытной экономики //Народы Азии и Африки. 1984. № 1.
↑ 11. Radcliffe-Brom A. R. Andaman Islanders. N. Y., 1961 (1 ed.- 1922), Spencer G. В., Gillen F. J. The Arunta. A Stud} of Stone Age People. V. I. L., 1927. P. 37; Sharp L. Ritual Life and Economics of Yir-Yoront of Cape York Peninsula. Oceania. 1934 V. 5. N 1. P 38; Bunzel R. The Economic Organisation of Primitive Peoples // General Anthropology. 1938. P. 346; Goldman S. Tribes of Uaupes-Cagueta Regionb // Handbook of South American Indians. Washington, 1948. V. 3. P. 785; idem. The Cubeo. Indians of the Northwest Amazon. Urbana, 1963. P. 75. Thomas E. M. The Harmless People. I,., 1959. P. 21.
↑ Ю. И. Семёнов. Брак и семья: возникновение и развитие
↑ Первобытнообщинный строй // Большая советская энциклопедия. Т. 19. М. Издательство «Советская энциклопедия». 1975. С. 356—359.
↑ Сантьяго Каррильо «Еврокоммунизм и государство» (1977)
↑ Дамье В. В. Из истории анархо-синдикализма. (Опубликовано: Дамье В. В. Анархо-синдикализм в XX веке. — М.: ИВИ РАН, 2001)
↑ «Тому поколению, представителям которого теперь около 50 лет, нельзя рассчитывать, что оно увидит коммунистическое общество. До тех пор это поколение перемрёт. А то поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество…Поколение, которому теперь 15 лет… через 10—20 лет будет жить в коммунистическом обществе…(Гром аплодисментов)» — В. И. Ленин «Задачи союзов молодёжи» // Речь на III Всероссийском съезде Российского Коммунистического Союза Молодежи 2 октября 1920 года. Ленин. ПСС. Том 41. стр. 317. М. 1963 г.
↑ Маркс К. Критика Готской программы
↑ Ленин В. И. Государство и революция.
↑ Коммунизм // Что такое? Кто такой?. — 1968.

Литература

Коммунизм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Коммунизм / Научный коммунизм: Словарь под редакцией академика А. М. Румянцева (1983)
Каутский Карл. Из истории культуры. Платоновский и древнехристианский коммунизм (пер. Львовича, СПб., 1905),
В.И. Ленин. Три источника и три составных части марксизма
С. Платонов. После коммунизма :М., 1990
Резолюция ПАСЕ № 1481 «О необходимости международного осуждения преступлений тоталитарных коммунистических режимов» (25 января 2006 года)

Ссылки

Би-Би-Си:«Коммунизм: проект, пытавшийся изменить мир»

Марксистско-ленинская философия
 

http://ru.wikipedia.org/wiki/%CC%E0%...F1%EE%F4%E8%FF
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Коммунизм

Марксистско-ленинская философия — философское учение, созданное на основе взглядов К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина, и обретшее законченную форму в СССР в 1930-е годы в Кратком курсе истории ВКП(б). Марксистско-ленинская философия является основой идеологии марксизма-ленинизма, ставшей базовой на протяжении десятилетий в XX веке для социалистических стран, ряд которых развили собственные варианты марксизма-ленинизма (маоизм, чучхе).

В настоящий момент, после распада СССР и социалистического лагеря, марксистско-ленинская философия, лишившись административной поддержки, во многом утратила своё значение, сохраняя его лишь в Китае, КНДР, Вьетнаме и на Кубе.

Содержание

1 Основные положения
2 Средство идеологического контроля
3 См. также
4 Примечания
5 Литература

Основные положения

Сторонники марксизма-ленинизма утверждают, что он развивает и последовательно проводит материалистический принцип в понимании объективного мира и мышления, дополняя его диалектическим подходом, развивая, по словам В. Ленина[1], диалектическую логику как «учение не о внешних формах мышления, а о законах развития „всех материальных, природных и духовных вещей“, то есть развития всего конкретного содержания мира и познания его, то есть итог, сумма, вывод истории познания мира». По их мнению, марксистско-ленинская философия упраздняет различение между онтологией, логикой и теорией познания.

Критики марксистко-ленинской философии, в том числе марксисты, указывают на догматизм и начётничество, при котором цитаты из трудов «классиков марксизма-ленинизма» становились абсолютными аргументами в любой философской дискуссии. Они отмечают расплывчатость основных понятий диалектики и необоснованность претензий марксистско-ленинской философии на научный статус[2][3].
Средство идеологического контроля

Марксистско-ленинская философия стала средством идеологического контроля в советской науке, который в некоторых случаях приводил к кампаниям репрессий, в ходе которых целые научные направления объявлялись «буржуазными» и «идеалистическими», а их приверженцы подвергались гонениям и репрессиям, вплоть до физического уничтожения[4]. Как отмечает крупнейший специалист по истории российской и советской науки проф. Лорен Грэхэм: "С моей точки зрения, марксизм-ленинизм где-то помог, а где-то стал препятствием для науки. Самый наглядный пример — история с Лысенко. Это тот случай, где марксистско-ленинская идеология помешала. Но в других случаях — и я в своей книге это указывал — марксистско-ленинская философия помогала развитию науки"[5]. Примером является сессия ВАСХНИЛ 1948 года, в результате которой генетика в СССР оказалась под запретом до 1952 года и биологическая наука оказалась в застое почти на 20 лет[6]. Любопытно, что в ходе этой дискуссии «идеалистическим» было объявлено понятие о наследственном веществе (то есть материи), а «материалистическим» — содержащий элементы телеологии неоламаркизм Т. Д. Лысенко и неовиталистская теория «живого вещества» О. Б. Лепешинской.

Примечания

↑ ПСС, т. 29, с. 84
↑ Карл Р. Поппер Что такое диалектика? // Институт философии РАН Вопросы философии : Журнал. — М., 1995. — В. 1. — С. 118*-138. — ISSN 0042-8744.
↑ Поппер К. Логика и рост научного знания. — М., 1983. — С. 246.
↑ Loren R. Graham (2004) Science in Russia and the Soviet Union. A Short History. Series: Cambridge Studies in the History of Science. Cambridge University Press. ISBN 9780521287890
↑ Опора для логоса
↑ Александров В. Я. Трудные годы советской биологии

Литература

Основы марксистско-ленинской философии / Константинов Ф. В., Богомолов А. С., Гак Г. М. и др. — 2-е изд. — М., Политиздат, 1973. — 544 с.

Коммунизм
 

http://www.esperanto.mv.ru/wiki/%D0%...B8%D0%B7%D0%BC

Коммунизм (от латинского communis — общий) — общественно-экономическая формация, особенности которой определяются общественной собственностью на средства производства, соответствующей высокоразвитым общественным производительным силам; в узком смысле — высшая фаза коммунистической формации (полный коммунизм), конечная цель коммунистического движения.

Наиболее последовательную и глубокую разработку коммунизм как общественный идеал и тип социального устройства общества получил в трудах Маркса, Энгельса, Ленина, в созданной ими теории научного коммунизма. Опираясь на исследования объективной логики всемирной истории, они пришли к выводу, что в поступательном движении человечества в процессе смены общественно-экономических формаций за капитализмом с естественно-исторической необходимостью последует установление такого общественного строя, в котором всеобщее благополучие и равенство, свободное развитие личности будут достигнуты на основе высочайшего развития материального производства, преодоления частной и утверждения общественной собственности. Коммунизм позволит преодолеть отчуждение человека от созданных им материальных и духовных ценностей, существенные различия между классами и социальными группами, между городом и деревней, умственным и физическим трудом, добиться полного удовлетворения разумных потребностей людей.

Классики марксизма не претендовали на то, чтобы дать детальную картину коммунистического будущего. В их представлении коммунизм — открытая перспектива, естественно-историческая направленность развития цивилизации, а не завершённое идеальное состояние.

Переход к коммунизму — закономерный процесс, предпосылки и условия которого создаются при капитализме.

Капитализм развивает мощные производительные силы, придаёт процессу производства общественный характер, в противоречие с которым вступает сохраняющаяся частная форма присвоения (частная собственность), т. е. капиталистическая эксплуатация рабочего класса, трудящихся. С развитием капитализма, в особенности на империалистической его стадии, это антагонистическое противоречие обостряется до крайности, что проявляется во всех сферах общественной жизни в различного рода кризисных явлениях. Капитализм становится тормозом общественного прогресса.

В то же время капитализм создаёт объективные материальные предпосылки коммунистического преобразования общества: это развитие производительных сил и формирование революционного класса. Высокий уровень развития крупного машинного производства создаёт необходимость и возможность уничтожения частной собственности на средства производства. Только порождённый развитием машинного производства современный крупно-промышленный пролетариат может и вынужден осуществить коммунистическое преобразование общества.

Противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения разрешается путём устранения частной собственности и замены её общественной в ходе социалистической революции. Освобождая себя, рабочий класс освобождает всё общество от эксплуатации и угнетения.

С победой социалистической революции начинается становление новой общественно-экономической формации. В своём развитии она проходит следующие этапы:

переходный период от капитализма к социализму;
первая, или низшая фаза коммунизма — социализм;
высшая фаза коммунизма.

Классическое определение сущности переходного периода дал Маркс в «Критике Готской программы»: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» [1]. Характер и продолжительность переходного периода зависят от уровня развития общества, при котором начинается процесс социалистических преобразований, а также от международных условий. Это период сосуществования и борьбы различных экономических укладов при ведущей, а затем и господствующей роли социалистического способа производства, период классовой борьбы между господствующими трудящимися классами и свергнутыми, но ещё не ликвидированными эксплуататорскими классами, борьбы между социалистической и буржуазной идеологиями. Развитие материального производства и классовой борьбы позволяет довести до конца процесс обобществления средств производства и устранения эксплуататорских классов и классовых антагонизмов. Государство рабочего класса является основным орудием преобразования общества в этот переходный период.

Результатом переходного периода является построение общества, основанного на общественной собственности на средства производства, общества, в котором продукты производства распределяются по труду. Переход к социализму означает, что коммунизм как формация начинает развиваться на своей собственной основе — на основе общественной собственности на средства производства,

Крупное машинное производство образует как необходимую историческую предпосылку, так и материальную основу нового общества. Материально-техническую базу социализма образует высокоразвитое крупное машинное производство. Производительные силы, освобождённые от оков частной собственности, получают простор для ускоренного развития. Общество планомерно регулирует всё производство. Труд, являясь обязанностью всех членов общества, приобретает непосредственно-общественный характер, не опосредованный рынком.

Социализм — это общество, в котором нет антагонистических классов, нет эксплуатации человека человеком. Развёртывается процесс преодоления старого разделения труда, а также социальных различий между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. Рабочая сила перестаёт быть товаром. Совокупный общественный продукт распределяется на общественные нужды (возмещение потреблённых средств производства, резервный или страховой фонд, издержки управления, расходы на просвещение и здравоохранение, фонды для нетрудоспособных и т. д.), на индивидуальное потребление трудящихся. Однако существующие различия в производственной деятельности, обусловленные прикованностью работников к орудиям труда и характером труда (умственный и физический, квалифицированный и неквалифицированный труд), а также распределение по труду (т. е. пропорционально труду), являющееся применением равной меры к неравным индивидам (различным по способностям, по семейному положению), предопределяют тот факт, что на данной стадии ещё не может быть осуществлено полное социальное равенство. Преобразование производственных отношений обусловливает изменение всех других общественных отношений. Вместе с исчезновением классовых антагонизмов внутри общества исчезают и антагонизмы между нациями и народами, которые устанавливают новые по своей природе отношения дружбы и сотрудничества.

По мере исчезновения классовых антагонизмов и классовых различий исчезают внутренние причины, порождающие политические функции государства, происходит постепенное отмирание таких функций. Вместе с тем развиваются функции управления экономикой. Органы общественного самоуправления занимаются управлением не людьми, а вещами и производственными процессами, и поэтому при социализме по своей сущности они уже не являются государством, хотя и могут сохранять некоторые старые формы органов государственного управления (аналогично тому, как рабочие квитанции при социализме сохраняют внешнюю форму денег, в то время как по своей сущности они уже не являются деньгами).

Стихийное развитие общества всё более превращается в сознательно, планомерно направляемый процесс. Качественно возрастает роль науки, возникает культура нового типа, идёт процесс отмирания религии. Вместе с изменением всех общественных отношений изменяется и сам человек. Постепенно создаются условия для всестороннего свободного развития каждого члена общества и всего общества в целом.

Социализм не является особой общественно-экономической формацией, а представляет собой относительно длительную первую фазу единой коммунистической общественной формации. Обе фазы коммунистического общества имеют единую социально-экономическую основу — общественную собственность на средства производства. Но они различаются прежде всего по характеру трудовой деятельности, по способу распределения, что определяется в конечном счёте различным уровнем развития производительных сил.

Переход к высшей фазе коммунизма в представлении Маркса, Энгельса, Ленина связан с коренным изменением характера труда, который станет непосредственно общественным и превратится в первую жизненную потребность, что откроет возможность целостного человеческого развития. Формой регулирования общественных отношений при коммунизме будут общепринятые нормы нравственности и справедливости, соблюдение которых станет привычкой. Организация общества будет строиться на началах общественного самоуправления. Развернутое определение сущности коммунизма сформулировано Марксом в «Критике Готской программы»: «На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!» [2].

Полный коммунизм будет основан на высшем развитии производительных сил, материального и духовного производства (автоматизация, кибернетизация). Труд станет свободной творческой деятельностью, первой потребностью человека, превратится в полной мере в непосредственно-общественный труд. Высшему развитию производства будет соответствовать способ распределения по потребностям. Основу общественных отношений будет составлять единая общественная (всего общества) собственность на основные средства производства. Исчезнут классовые различия, старое (классовое) разделение труда, существенные различия между городом и деревней, умственным и физическим трудом, что приведёт к осуществлению полного социального равенства, будут исчезать национальные различия. В конечном счёте сложится единое коммунистическое общество в масштабе всей планеты.

Развитие общества окончательно превратится в сознательный, планомерно направляемый процесс. Будет осуществлено научное управление не только развитием производства, но и всего общества. Духовное производство станет играть определяющую роль в совокупном общественном производстве. Разовьются все формы духовной культуры. Полностью отомрёт религия.

Классическое определение конечной цели коммунистического преобразования общества дано в «Манифесте Коммунистической партии»: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» [3].

Свободное всестороннее развитие каждого члена общества и всего общества в целом — такова высшая гуманистическая цель коммунистического преобразования общества. Завершается предыстория и начинается развитие подлинно человеческого общества. Человечество совершает скачок из царства необходимости в царство свободы.
Литература
[1] К. Маркс. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс, Собр. соч., изд. 2, т. 19, с. 27.
[2] К. Маркс. Критика Готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс, Собр. соч., изд. 2, т. 19, с. 20.
[3] К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии. К. Маркс, Ф. Энгельс, Собр. соч., изд. 2, т. 4, с. 447.

Что бы вы сказали в защиту коммунизма?
 

http://www.kommersant.ru/doc/609896
19.09.2005, 00:00
http://www.kommersant.ru/ImagesVlast...537-008-01.jpg
ФОТО: СЕРГЕЙ МИХЕЕВ
На прошлой неделе комиссия по политическим вопросам ПАСЕ обсуждала предложение осудить неонацизм и устроить Нюрнбергский процесс над коммунизмом.

Анатолий Приставкин, писатель, советник президента РФ. Ничего не сказал бы. Коммунисты извратили изначальные общечеловеческие, романтические идеи коммунизма. В нашей стране был бандитский коммунизм, во главе которого стояли преступники. Они создали извращенные понятия о чести, справедливости.

Любовь Слиска, первый вице-спикер Госдумы (фракция "Единая Россия". Не знаю, я при коммунизме не жила, он ведь еще не наступил. Но когда у власти были коммунисты, по крайней мере была ответственность и безопасность. И если ПАСЕ поднимает этот вопрос, то как быть с террористами? В Риге есть улица Джохара Дудаева, и они это не осуждают.

Борис Немцов, председатель совета директоров концерна "Нефтяной", советник президента Украины. Мне и при советской власти жилось всегда интересно. Среди коммунистов было много приличных людей, как и среди других групп людей. Бороться с коммунизмом надо было раньше, в 1991 году. Сейчас другая угроза — фашизм. ПАСЕ отстает.

Айрат Хайруллин, владелец компании "Красный Восток", депутат Госдумы (фракция "Единая Россия"). Лучше всех в защиту коммунизма могут сказать коммунисты. Идея всеобщего равенства ведет к деградации. Но, несмотря на все жестокости коллективизации, экспроприации и переселения народов, люди в СССР были намного добрее. Если бы в конце 70-х в СССР разрешили частную собственность, сегодня была бы другая страна.

Егор Лигачев, бывший член Политбюро ЦК КПСС. Коммунизм принес свободу. У людей было все необходимое для жизни, не было безработных, было бесплатное жилье. Сейчас все это утрачено, миллионы людей бедствуют. Докладчикам в ПАСЕ нужна популярность. Они решили на одну доску с фашизмом поставить коммунизм, но это никогда не будет правдой.

Валерия Новодворская, лидер партии "Демсоюз". Не вижу повода защищать коммунистов, они не сделали ничего хорошего. Я не слышала, чтобы на Нюрнбергском процессе адвокат сказал, что его подзащитные невиновны. Хотя тот же Гитлер построил автобаны, устранил безработицу, водил рабочих в театр.

Александр Яковлев, президент международного фонда "Демократия", бывший член Политбюро ЦК КПСС. Мне нечего сказать в защиту тех, кто устроил "красный террор", тех, по чьей вине в гражданскую войну погибли 20 миллионов человек. За период правления коммунистов не было сделано ничего хорошего. Сталинский фашизм нельзя обелить. Он не менее страшен, чем гитлеровский. Настало время коммунистам покаяться за все грехи.

Герман Греф, министр экономического развития и торговли РФ. Я не тот человек, у которого надо искать аргументы в защиту коммунизма.

Александр Осовцов, директор проектов общественной организации "Открытая Россия". У любого явления есть если не оправдание, то объяснение, но оправдать с этической стороны коммунизм невозможно. Я готов согласиться, что Гитлер и Сталин — два обличья одного зла.

Игорь Губерман, литератор. Это было что-то чудовищное, но в то же время что-то грандиозное. Если бы в России был хоть один Нюрнбергский процесс, сейчас она жила бы по-другому. А так палачи-исполнители продолжают спокойно жить дальше.

Владимир Жириновский, вице-спикер Госдумы, лидер ЛДПР. В СССР было много достижений: меньше всего преступников, бедных, не было бомжей, разгула наркотиков, проституции. Общество было более гармоничное. Все было бесплатно или за малые деньги. У чиновников были скромные дачи, но только на время службы. Если провести опрос, 99% проголосует за возврат эпохи позднего Хрущева—Брежнева.

Сергей Доренко, тележурналист, член КПРФ. Идея общественной солидарности и ответственности не нуждается в защите. Я уверен, что обсуждение этой темы в ПАСЕ инициировали прибалты или "молодая" Европа. Новые независимые страны Восточной Европы постоянно доверительно сообщают взрослым о своих детских проблемах и комплексах и очень гордятся тем, что научились мастурбировать. К этим детским проблемам я отношу и борьбу с коммунизмом.

Николай Шаклеин, губернатор Кировской области, в 1998-2003 годах член ПАСЕ. Идеи коммунизма во многом совпадают с гуманизмом и религиозными догмами. Другое дело, что воплощение не всегда было правильным.

Виктор Толоконский, губернатор Новосибирской области. Коммунизм не требует защиты, его идеи широко известны в мире. Для меня это жизнь, для страны — история. А историю не переписывают, ее надо уважать. В ПАСЕ должны обсуждать более важные для Европы проблемы.

Ирина Хакамада, лидер партии "Наш выбор", сопредседатель "Комитета-2008". Коммунизм требует оценки, но внутри страны, внешнее вмешательство контрпродуктивно. Любые решительные действия взорвут страну. Ведь у нас все — правительство, парламент, администрация президента, Академия наук — в прошлом коммунисты.

Марк Захаров, худрук театра "Ленком". У меня нет аргументов в его защиту. "Нам нечего терять, кроме своих цепей" — это основа бомжеобразной психологии, которая отрицает культуру и искусство, про это еще Ленин говорил. Ну а если переименовывать коммунистические улицы и города, мы столкнемся с большими социальными трудностями.

Сергей Иваненко, первый зампред партии "Яблоко". Проблема коммунистической идеологии не в том, что она что-то плохо говорит, а в реализации. Европа не может переписать ни нашу, ни свою историю. Хотя коммунизм и опасен, но это — вчерашний день. Однако я не собираюсь оправдывать идеологию, которая привела к краху страны.

Александр Проханов, главный редактор газеты "Завтра". Красно-желтый китайский гигант красноречивее любых речей в защиту коммунизма. И если Европа осудила бы коммунизм, ему бы это было только выгодно на фоне возвышения Китая. Китай смог бы показать свою мощь среди этих карликовых государств Европы.

Сергей Бабурин, вице-спикер Госдумы, лидер фракции "Народно-патриотический союз 'Родина'". Благодаря коммунизму была осуществлена модель социально справедливого общества, и весь мир стал жить лучше. Чем больше пройдет времени, тем больше мы будем понимать и жалеть, что потеряли советскую цивилизацию. Судить идеологию, социальное явление может только идиот.

Андрей Коркунов, председатель совета директоров Одинцовской кондитерской фабрики. Сначала надо определить его вину в открытом суде, а уж потом искать оправдания. У меня на заводе коммунизм проявляется в том, что в столовой бесплатное питание.

Валерий Драганов, председатель комитета Госдумы по экономполитике (фракция "Единая Россия"). Ничего хорошего не припомню. Коммунисты имели претензии к моему папе, потому что он был болгарином. В плодороднейшей Бессарабии мои бабушка и дед умерли с голоду. Коммунисты истребляли собственный народ. Но общеевропейский судебный процесс не нужен. В странах сами разберутся, а у ПАСЕ это тоже получается по-большевистски.

Дмитрий Рогозин, лидер парламентской фракции "Родина". Расшаркиваться перед ПАСЕ я не собираюсь даже по такому серьезному поводу. Но для себя я давно определил разницу между коммунистами, которые в 1941 году первыми поднимали солдат из окопов, и теми, кто, прикрываясь историей, пытается решить свои мелкие политические задачки.

Алексей Митрофанов, депутат Госдумы (фракция ЛДПР). Коммунизм — одно из важнейших течений в мире, идея равенства всегда будет преследовать человека. Но никакую идею нельзя доводить до абсурда! Пример надо брать с норвежцев и шведов, которые пришли к коммунизму через преобразования в экономике, а не вырезая своих же сограждан. Они гораздо большие коммунисты, чем тот же Зюганов!

В чём суть идеи коммунизма?
 

http://ruspravliga.org/articles/89-o...owall=&start=3
Под словом "Ленин" надо понимать не одного какого-то человека, а всю преступную коммунистическую партию того времени, где главарём выступал Ленин. Так что за все преступления Ленина, Троцкого, Сталина должна отвечать ВСЯ коммунистическая партия. Вообще ВСЕ марксисты - это самые большие мракобесы в мире.
Сейчас тема голодомора в СССР поднята и известна. Однако мало кто знает, что не Сталин был единственным, кто придумал раскулачивание с помощью голодомора. Мировая сионистская мафия работает в мировом масштабе. Она не только в СССР руками Сталина творила свои зверства. В 1929 г. ОНИ организовали мощнейший кризис в США. А в 1932 г. сионистская мафия организовала аналогичный сталинскому голодомор и раскулачивание в США. Только называлось это по-другому: вместо раскулачивания – дифармингом. Но результаты были аналогичные – около 7 миллионов человек в США погибли. А оставшихся загоняли в трудовые лагеря на принудительные работы по типу работ в сталинском ГУЛАГе.
http://maxpark.com/community/4489/content/1829924 .
Творил все эти зверства президент США Франклин Рузвельт (еврей по национальности, мать Сара Делано и марксист по убеждениям). В отличие от Гувера, предыдущего президента США, проповедующего свободу личности и ограничение власти государства, Рузвельт строил тоталитарное государство по типу Сталина. Рузвельт, которого Гувер называл марксистом, вырвал у Конгресса законодательную инициативу и присвоил её себе. Присвоил себе также право вето на выходящие в США законы. Не нравившиеся ему законы он нагло топил. Он использовал право вето 635 раз. То есть вёл себя как наглый диктатор и оккупант, в точном соответствии с ленинской диктатурой так называемого пролетариата.
Все основные СМИ США того времени (пресса и радио) уже принадлежали сионистам. Поэтому сионистам было легко провести своего ставленника полупарализованного урода Рузвельта в президенты США. Рузвельт (с помощью сионистского лобби) избирал сам себя на пост президента США ЧЕТЫРЕ раза подряд. Такого никогда не было в истории США. Он бы и ещё 44 раза выбрал бы сам себя, но подох в 1945 г.
Рузвельт практически уничтожил институт распределения властей и сконцентрировал практически всю власть в руках исполнительной власти. Состав исполнительных органов Рузвельт практически утроил. Заметим попутно, что и Путин удвоил госаппарат, особенно карательные органы, ФСБ, МВД, прокуратуры, суды, которые уже более чем в 2 раза превышают численность всей российской армии.
Во время самого жестокого голода 1931-1933 гг., когда сталинская банда людей довела до такого состояния, что матерям приходилось есть своих младенцев, Сталин активно вывозил за границу зерно. В 1932 г. Сталин вывез в Западную Европу 18,1 миллиона центнеров зерна. В 1933 г. – 10 миллионов центнеров. Аналогичное зверство творил и Рузвельт. В 1932-1933 гг. американцы умирали с голоду, а в США в это время был переизбыток продовольствия. Не случайно и в США, и в СССР главным символом на флаге является сатанинская пятиугольная пентаграмма. Неслучайно также, что оба эти сатаниста (и Сталин, и Рузвельт) воевали вместе против Гитлера во время Второй Мировой войны. А после Сталин и последователь Рузвельта новый президент США сионист Трумен вместе в 1948 г. создали государство Израиль.
Заметим попутно, что Путин, именем которого названа улица в Израиле, уже ликвидировал продовольственную безопасность России. Путинская Россия уже сама себя прокормить не способна. В любой момент ей могут устроить голодомор.
Мировая сионистская мафия никогда не отказывалась от голодоморов, как средства порабощения народов. Сегодня ОНИ это планируют делать с помощью ГМО. У американских и канадских фермеров уже нет натуральных семян для пшеницы, ржи и картофеля. Им всовывают искусственные ГМОшные. Примерно 17 лет назад уговорами, подкупом властей, давлением через банки (почти все фермеры контролируются банками, выдающими им кредиты), всеми мыслимыми и немыслимыми способами фермеров заставили культивировать генетически измененные растения, в том числе пшеницу.
Особенностью этих ГМОшных растений является то, что через поколения их семена не прорастают. И фермерам приходится вновь обращаться к производителям генетически модифицированных организмов за новыми семенами. Но главное не в этом – фермеров обязывают сеять ТОЛЬКО генетически изменённые семена, причём, механизмов сделать этого – масса.
Второе – практически полностью уничтожен семенной фонд Канады, т.е. запасы обычного, не генетически модифицированного зерна, которые держали фермеры для следующих урожаев. Специально нанятые люди следят, чтобы фермер ни в коем случае не сеял зерно для будущих урожаев. Он должен закупать только у монополистов. В случае отказа у него начинаются очень серьёзные проблемы – подставки со сбытом продукции, отказ продавать средства химической защиты растений, которые находятся в руках тех же корпораций, проблемы с сельхозтехникой и кредитами и так далее. Это давление исключительно сильно и переламывает даже самых упрямых.
То есть война против крестьян – самых независимых людей сионистская мафия ведёт по всему миру.
ПЯТАЯ ДОКТРИНА – ЗАМЕНА ЭКСПЛУАТАЦИИ ЧЕЛОВЕКА ЧЕЛОВЕКОМ НА ЭКСПЛУАТАЦИЮ ЧЕЛОВЕКА ГОСУДАРСТВОМ
Коммунисты в качестве своей якобы альтернативы указывают на понятие капитализм. Но это ложная альтернатива, пропаганда для засорения мозгов. Понятие капитализм – понятие размытое, лучше им не пользоваться. Под ним можно понимать весьма разные режимы. На Западе люди живут не в условиях так называемого капитализма, а в условиях более-менее свободного мира, где есть свобода предпринимательства, свобода торговли, какие-то демократические свободы и какие-то гражданские права.
Надо научиться мыслить не категориями измов, а категориями свободы или рабства. Для оценки режима надо смотреть не на измы, а на степень прав и свобод и степень рабства.
Чем коммунизм отличается от капитализма? По большому счёту НИЧЕМ.
Коммунизм – это монопольный государственный капитализм. Это худшая разновидность капитализма, потому, что государство выступает в роли монопольного и безжалостного эксплуататора. У рабочего нет выбора, кроме как работать на государство, причём на любых самых жёстких условиях. Других собственников нет и частная собственность запрещена.
Коммунистическая пропаганда кричала о необходимости уничтожения эксплуатации человека человеком. Ну хорошо, предположим, уничтожили и что взамен? А взамен ещё более худшее: эксплуатация человека - государством. Это безусловно гораздо более худшая форма эксплуатации, потому, что государство выступает в роли единственного монопольного эксплуататора. В Совдепии кричали, что эксплуатация уничтожена. Однако советский рабочий получал в 10 раз меньше, чем рабочий в демократических странах и жил в 100 раз хуже и в материальном и в правовом отношении.
ШЕСТАЯ ДОКТРИНА – УНИЧТОЖЕНИЕ ВСЕХ РЕЛИГИЙ. МАТЕРИАЛИЗМ – В КАЧЕСТВЕ НОВОЙ РЕЛИГИИ.
Коммунистическая идея считалась атеистической. Все религии коммунизм запрещал. Главным принципом этого атеизма считался принцип: материя – первична, сознание – вторично. Очевидно, что этот принцип ложен. Например, показываю на пальцах:
Вот книга, материальный объект. Я её поднимаю, теперь опускаю, теперь поворачиваю. Что с ней происходит? Что является причиной движения этого материального объекта? Моя мысль. Моё сознание – первично, движение книги – вторично. Возникла мысль поднять – книга поднимается. Возникла мысль опустить – опускается. А мои руки – это просто рычаги управления.
То есть сознание – первично, материальные процессы – вторичны. И так везде. Когда Вы строите дом, то вначале есть общая идея дома, потом она конкретизируется и только потом дом строится и появляется на своём месте в задуманном виде. Также и с обществом. Вначале есть проект общества – и только потом общество начинает жить по этому проекту. Вначале была придумана порочная и мракобесная коммунистическая идея, коммунистический проект и только потом это мракобесие было реализовано в России, Китае, Камбодже.
Маркс в своём Манифесте пишет: «Обвинения против коммунизма, выдвигаемые с религиозных, философских и вообще с идеологических точек зрения, не заслуживают подробного рассмотрения» (с. 44). Это типичная наглая сионистская манера дискуссий. То есть чужие аргументы не рассматриваются вообще и просто отметаются на том основании, что они рассматриваются с другой точки зрения. А другие точки зрения сионисты не допускают. Причём, в состав других недопустимых точек зрения входят не только религиозные взгляды, но и любые идеологические и даже философские взгляды. То есть на умного человека сразу же навешивается ярлык и далее затыкается рот: он же философ, он не пролетарий, что его слушать, его аргументы не рассматриваются.
Маркс пишет: «Нас обвиняют в том, что коммунизм отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность...» (с. 45). Ну и что? «Коммунистическая революция ... самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого» (с.46).
Вот откуда идёт гимн этого проклятого интернационала: «ВЕСЬ мир насилья мы разрушим ДО ОСНОВАНЬЯ, а затем...» У Маркса вообще есть два любимых слова: «уничтожить» и «разрушить». Ну хорошо, всё уничтожили и всё разрушили. До основания. А что же затем? Что нового будет построено? А вот что – продолжение гимна интернационала: «Мы наш, мы новый мир построим, КТО БЫЛ НИЧЕМ, ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ!». Вот что они задумали. Перевернуть всё вверх ногами. Бездельников, уродов, бандитов, аморальных негодяев и садистов посадить наверх общества, а лучших людей страны загнать в ГУЛАГ или просто уничтожить. Здесь, правда, Маркс не первопроходец. Он этому всему научился у Иисуса Христа, который проповедовал то же самое: «Так, будут последние первыми и первые последними» (от Матфея 20:16). Корни-то у коммунизма и христианства одни и те же – иудейские. Поэтому у коммунистов всё наоборот: чёрное названо белым, а белое – чёрным, плохое – хорошим, а хорошее – плохим. Если коммунисты что-то хвалят, то с вероятностью 90% – это какая-нибудь редкостная мерзость. Если что-то ругают, то с вероятностью 90% – это что-то хорошее и достойное уважения.
СЕДЬМАЯ ДОКТРИНА – ДОКТРИНА МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Идеологи коммунизма прекрасно понимают, что коммунистическое общество не конкурентно демократическому правовому обществу со свободой слова, свободой торговли, свободой предпринимательства. Поэтому они никогда не собирались строить коммунизм в одной стране, чтобы показать всем его прелести. Они понимали, что только разрушив ВЕСЬ мир до основанья можно построить такую мерзкую рабовладельческую систему. Поэтому в уставе компартии СССР было записано, что компартия СССР – это не отдельная самостоятельная партия, а ЧАСТЬ мирового интернационала.
Лозунг мировой революции убрал только М.Горбачёв.
КОРНИ КОММУНИЗМА
Не надо думать, что Маркс был самым первым сатанистом и придумал сам с нуля такую мракобесную идеологию, как коммунизм. Всякая идеология имеет глубокие корни. Маркс был не только евреем, но и потомком раввинов. За Марксом стояли большие сионистские структуры, структуры тайного мирового правительства. Кто этого не понимает, советую прочитать хотя бы книгу Энтони Саттона «Уолл-стрит и большевистская революция». Или книгу Ральфа Эпперсона «Невидимая рука». Или мой «УРБ». Кто понимает истоки коммунизма, тот понимает, что коммунизм – это не борьба бедных против богатых, это борьба супербогатых против всего мира!
В юности Маркс верил в христианского бога. Но за время своего пребывания в университете изменил свои взгляды. Перемена произошла после его вступления в тайную секту, называемую «Церковь Сатаны». В соответствии с традициями секты Маркс отпустил мощную бороду и отрастил длинные волосы.
В 1846 г. Маркс и Энгельс вступили в группу, называвшуюся «Союз Коммунистов», которая возникла из организации, известной как «Союз Справедливых». А этот Союз, в свою очередь, являлся ответвлением парижского масонского «Союза Отверженных», основанного немецкими эмигрантами в Париже. Эти эмигранты были из масонов Иллюминатов.
На втором конгрессе «Союза Коммунистов» Маркс и Энгельс были выбраны для написания Манифеста коммунистической партии. При написании этого документа Маркс и Энгельс столкнулись с затруднениями, они плохо умели писать коротко. Это вынудило ЦК Союза известить их в резкой форме, что если Манифест не будет готов к 1 февраля 1848 г., то в их отношении будут приняты меры. С чьей-то подачи им предложили взять за основу вышедшую 5 лет назад книгу Теодора Дезами «Кодекс общности», откуда они и передрали основные идеи в Манифест компартии. А сам Теодор Дезами свои премудрости заимствовал у Иллюминатов, в частности от иудея и масона Адама Вайсхаупта.
Почему вожди «Союза Коммунистов» так гнали Маркса и Энгельса и требовали готовности документа именно к 1 февраля? Потому что были уже запланированы «самопроизвольные» революции для всей Европы. И они должны были «самопроизвольно» вспыхнуть по уже намеченному расписанию.
Эти спланированные «самопроизвольные» революции начались: 24 февраля 1848 г. в Париже, 1 марта в Бадене, 7-8 марта в Берлине, 12-15 марта в Вене, 13 марта в Парме, 18-22 марта в Венеции, 10 апреля в Лондоне, 7 мая в Испании, 15 мая в Неаполе, 12 июня в Праге, 27-30 июля в Хорватии. Точно так же 64 бунта в этот год «самопроизвольно вспыхнули» по всей России.
Таким образом, Манифест компартии был издан 1 февраля 1848 г. в Лондоне как объяснение причин уже спланированных революций. К счастью для народов Европы, почти все эти коммунистические революции провалились.
Если посмотреть на Манифест Маркса и Энгельса, то легко увидеть, что все принципы Иллюминатов полностью вошли в Манифест Маркса, а именно такие принципы Иллюминатов:
1. Уничтожение организованного правительства (у Маркса в Манифесте «Ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти» (с. 39)).
2. Уничтожение частной собственности (у Маркса с. 39).
3. Уничтожение патриотизма и национализма (у Маркса «Рабочие не имеют отечества» (с. 44)).
4. Уничтожение семьи (у Маркса «Отмена права наследования» (с. 46); «Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения...» (с. 43); «Коммунистам можно было бы сделать упрёк разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно прикрытой общности жён официальную, открытую» (с. 44).).
5. Уничтожение религий (у Маркса: «Коммунизм отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность...» (7, с. 45)).
Но и Иллюминаты были не первыми. Принято считать, что евреи первые придумали однобогую (монотеистическую) религию. На самом деле, однобогую религию придумали не евреи, а для евреев. У древних евреев, до Моисея, было всё в порядке. У них был стандартный пантеон Богов (Ханаанский пантеон), где было МНОГО Богов, а главным Богом был Бог Эль (бык Эль).
Исторически первым монотеистом был египетский фараон Аменхотеп IV (1389 – 1358 гг. до н.э.), сменивший своё имя на Эхнатона (тот, который угоден богу Атону). Эхнатон был революционером и провёл грандиозную революцию в религиозной, светской и экономической жизни Египта.
Эхнатон внешним видом напоминал мутанта или инопланетное существо: имел фигуру гермафродита: женоподобные ягодицы и грудь; яйцеобразную голову, которую он скрывал под специальным головным убором; слишком тонкую и слабую шею; длинные крючковатые пальцы; очень длинные ступни. Очевидно, что такое тело Эхнатона не могло происходить от двух египтян чистой крови.
http://ruspravliga.org/images/articles/akhenaten.jpg
Если вы посмотрите на Бафомета – символическое изображение дьявола сатанистами и сравните Бафомета с Эхнатоном, то сходство будет более чем очевидным.
http://ruspravliga.org/images/articles/baphomet.jpg
Обратите также внимание, что во лбу этого дьявола горит сатанинская пятиугольная звезда, как у всех советских солдат. Троцкий, создатель красной армии им эту сатанинскую звезду на лоб наклеил. Спросите у ЛЮБОГО советского военного, что у него на лбу и когда это появилось? Он не только не ответит, у него вопросов никогда не возникает по этому поводу. Что наклеили, то и наклеили. Партия сказала: «Надо!» Комсомол ответил – «есть!». То есть советского человека превратили в послушного пластилинового биоробота.
Существует достаточно обоснованная точка зрения о том, что Эхнатон и его сестра-жена Нефертити были представителями неземной сатанинской цивилизации. Эхнатон был женат на своей родной сестре Нефертити, имевшей такую же уродливую голову (скрывавшуюся под специальным головным убором) и тонкую длинную шею. И все их дочери имели такие же признаки вырождения. Естественно, сионисты пропагандировали Нефертити как символ женской красоты. Всё, как положено у сионистов: уродливое должно считаться прекрасным.

Эхнатон запретил знания о множестве Богов и запретил главного Бога Египта – Бога солнца Амона. Вместо Амона Эхнатон пропагандировал одного-единственного бога – бога солнечного диска Атона. Эхнатон не только полностью запретил упоминание о Боге Амоне, но и запретил произносить и писать на папирусе и камне само имя Амона. Но этого ему было мало. Эхнатон одним из первых стал переделывать историю. «Он приказал на тысячах памятников культуры стереть и уничтожить имя Амона. На стены, на колонны, в глубину гробниц – всюду устремлялось зоркое око людей Эхнатона, чтобы неумолимо стереть имя Бога Амона и Богини Мут, его супруги. Разбить имя Бога – значило убить душу его, свести на нет его победы и завоевания». Это означало переделку и фальсификацию всей истории Египта. Святилища древних египетских Богов были поруганы и разграблены.
Эхнатон инакомыслия не терпел, свободы информации не терпел, стремился к концентрации власти, был одним из первых идеологов коммунизма. Эхнатону не долго удалось изгаляться над Египтом. Через 16 лет его свергли, и к власти пришёл Тутанхамон. Храмы Атона также разрушили, а имя Эхнатон также не только предали поруганию, но и запретили называть. Называли его не иначе как «сверженный преступник Ахенатон».
Но дело «сверженного преступника» Эхнатона, к глубокому сожалению, не умерло. Духовными учениками и наследниками Эхнатона стали древние ессеи, жившие коммунами. В секте ессеев впоследствии стажировался Иисус Христос.
Принципы древних ессеев взял за основу основоположник Баварских иллюминатов иудей Адам Вайсхаупт и разработал совершенно секретный документ под названием «Новый завет Сатаны». Взяв у Вайсхаупта основные принципы за 5 лет до издания коммунистического Манифеста, Теодор Дезами издал книгу «Кодекс общности». Сатанисты и масоны 31-й степени Карл Маркс и Фридрих Энгельс аккуратно переписали у Дезами все коммунистические принципы и изложили всё это в своём «Манифесте коммунистической партии». А из-за этой книжонки были пролиты реки крови. Так что мировая история началась не вчера и имеет более глубокие корни, чем это кажется на первый взгляд.
Тема коммунизма очень велика и в принципе это не тема для одной лекции. Но основные моменты мы разобрали. Поэтому я на этом остановлюсь. Благодарю за внимание.

Простая суть коммунизма
 

http://bolshoyforum.com/forum/index.php?page=324

01 Ноября 2011, 14:29:00

К.Маркс

«Гражданское общество со всеобщим равенством перед законом, и избирательным правом, гарантирующее неприкосновенность частной собственности, это утопия, нигде в мире до сих пор не реализованная, в силу противоречия здравому смыслу, и природе вещей», - говорил английский лорд английскому купцу на кануне или вовремя английской буржуазной революции. «Вообще-то частично эти свободы были реализованы шестьдесят лет назад в Нидерландах, что привело к их фантастическому экономическому и политическому росту, теснящему могущество нашей державы», - отвечал лорду английский купец. «Действительно, буржуазные свободы ещё не распространены в мире, но если их нет сейчас, не значит, что их не будет никогда. Наша промышленность дошла до такого уровня, когда ей нужно огромное количество рабочих рук, высвобождаемых в сельском хозяйстве за счёт автоматизации и притока продовольствия из колоний. В свою очередь мы не можем развивать производства без гарантий безопасности нашей собственности, а так как вклад наш в могущество страны уж никак не меньше вашего, феодального, нам тоже нужна политическая власть», - продолжал купец. «Капитализм это объективная реальность, которую вам придётся принять, хотите вы этого, или нет», - закончил он.

Такого рода диалог между феодалами и буржуа имел место во всех странах накануне смены формаций, символизируя консерватизм мышления, и правду, стоящую за пока ещё не созданным новым миром. В самом деле, «никогда до сих пор не было» не довод, так как всего когда-то не было. Прогресс необратим, и не остановим, почти каждый день новостные ленты выдают сообщения подобного содержания: Производитель электроники Foxconn, партнер компаний Apple, Nokia и Sony, заменит часть рабочих на своих предприятиях роботами. Роботы будут выполнять такие операции, как сварка, нанесение напыления или монтаж. На заводах Foxconn уже используются около 10 тысяч роботов. В ближайший год их количество будет увеличено до 300 тысяч, а в течение трех лет - до миллиона.[1] Японская компания Canon станет первым изготовителем цифровых фотоаппаратов, который полностью перейдет на автоматизированное производство. Canon планирует заменить всех рабочих на своих заводах на роботов к 2015 году. Сначала будут автоматизированы заводы компании в Японии, а потом, если эксперимент признают успешным, роботов внедрят еще на трех предприятиях за пределами страны. Canon является крупнейшим в мире производителем фотоаппаратов, занимая около 20 процентов рынка цифровых камер.[2] Подавляющее большинство экспертов считает, что беспилотные автомобили, роботы-медсестры и секретари станут нормой через 10 лет, однако они по-разному относятся к такому будущему. Американский социологический центр Pew Research провел опрос 1800 ученых, экономистов и других аналитиков на тему влияния роботов на рынок труда. Социологи попросили их дать развернутый ответ на вопрос: не отнимут ли к 2025 году роботы у людей больше рабочих мест, чем создадут. Результаты опроса обнародовали 6 августа, сообщает издание Live Science. Среди экспертов пессимистов и оптимистов оказалось поровну. Оптимисты — их насчитывается 52 процента — утверждают, что в люди станут больше заниматься творческими профессиями. Кроме того, многие перейдут к натуральному хозяйству и будут сами изготавливать предметы мебели и другие вещи. 48 процентов пессимистов выразили озабоченность по поводу будущего рынка труда. «Самоуправляемые машины и грузовики уничтожат профессии таксиста и дальнобойщика, а на этих работах заняты сотни тысяч американских мужчин», — отметил Стоув Бойд (Stowe Boyd), ведущий научный сотрудник фирмы GigaOM. Технологический прогресс уже уничтожил множество рабочих мест «синих воротничков» (рабочих на производстве), а теперь добрался и до «белых» (офисных служащих). Роботы угрожают вытеснить людей на низкооплачиваемые должности в сфере услуг или, в худшем случае, привести к постоянной безработице.[3] Очень похоже, что механизация входит в терминальную стадию, и скоро любую рутинную работу дешевле и быстрее выполнят роботы. Запуск в действие термоядерных реакторов, один из которых уже строится во Франции, обеспечит человечество энергией практически на неограниченный срок, а неисчерпаемый её источник позволит искусственно синтезировать любой дефицитный химический элемент. Материальное изобилие для каждого землянина больше не призрачная мечта, оно включено в порядок дня, как и сопутствующее упразднение денежной системы вместе с атрибутами государственности. Теряют смысл коррупция, карьеризм, эксплуатация человека человеком, львиная доля юриспруденции вместе со всеми видами воровства, существование полиции, вооружённых сил. Научно-технический прогресс освободит от трудовой повинности человечество, и, завалив его материальными благами, неизбежно изменит отношения социума, сделав их менее корыстными. Уже на данном этапе капиталистическая система тормозит развитие, порождая политические, экономические и военные кризисы, но боги старой буржуазной философии всё ещё прочно держат общественный разум в тисках классовых интересов, отравляя его антикоммунистическим бредом. Автоматизируя всю рутину, увольняя рабочих и служащих, чьи служебные обязанности не состоят в разработке новой техники, технологий, лечении, индустрии развлечений, проституции, капитализм съедает сам себя, выкидывая на помойку 95% населения Земли, которому больше нечем расплачиваться за товары. (Концентрация средств производства в руках немногих собственников обусловлена характером технического прогресса, так как изобретение и тиражирование действительно надёжной и сложной техники по силам только крупным компаниям. Технологической линии необходимо, чтобы все её компоненты, от конвейера, до саморемонта строились по одной модульной архитектуре, идеологии, одним конструкторским центром.) Наступает старый добрый кризис перепроизводства, но на это раз уже навсегда. Денежная система не может существовать без покупателей, и буржуазии либо придётся свернуть свои производства, превышающие личные потребности, оставив умирать безработных на помойках, либо субсидировать их, то есть вводить элементы социализма, либо делать произведённые товары бесплатными, но в любом случае это конец обращению денег. Она даже может попытаться слепить нечто из всех трёх вариантов, однако, лишившись своего стимула, - дефицита, - этот общественный строй уже не будет капиталистическим даже в том случае, если дефицит начнут создавать искусственно.

Это ясно показывает, что буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества и навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве регулирующего закона. Она неспособна господствовать, потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования, потому что вынуждена дать ему опуститься до такого положения, когда она сама должна его кормить, вместо того чтобы кормиться за его счет. Общество не может более жить под ее властью, т. е. ее жизнь несовместима более с обществом.

Основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц, образование и увеличение капитала. Условием существования капитала является наемный труд. Наемный труд держится исключительно на конкуренции рабочих между собой. Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны.

<...>

Вы приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых. Вы упрекаете нас, следовательно, в том, что мы хотим уничтожить собственность, предполагающую в качестве необходимого условия отсутствие собственности у огромного большинства общества.

Одним словом, вы упрекаете нас в том, что мы хотим уничтожить вашу собственность. Да, мы действительно хотим это сделать.

С того момента, когда нельзя будет более превращать труд в капитал, в деньги, в земельную ренту, короче - в общественную силу, которую можно монополизировать, т. е. с того момента, когда личная собственность не сможет более превращаться в буржуазную собственность, - с этого момента, заявляете вы, личность уничтожена.

Вы сознаетесь, следовательно, что личностью вы не признаете никого, кроме буржуа, т. е. буржуазного собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена.

Коммунизм ни у кого не отнимает возможности присвоения общественных продуктов, он отнимает лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд.

Выдвигали возражение, будто с уничтожением частной собственности прекратится всякая деятельность и воцарится всеобщая леность.

В таком случае буржуазное общество должно было бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится. Все эти опасения сводятся к тавтологии, что нет больше наемного труда, раз не существует больше капитала.

Все возражения, направленные против коммунистического способа присвоения и производства материальных продуктов, распространяются также на присвоение и производство продуктов умственного труда. Подобно тому как уничтожение классовой собственности представляется буржуа уничтожением самого производства, так и уничтожение классового образования для него равносильно уничтожению образования вообще.

Образование, гибель которого он оплакивает, является для громадного большинства превращением в придаток машины.

Но не спорьте с нами, оценивая при этом отмену буржуазной собственности с точки зрения ваших буржуазных представлений о свободе, образовании, праве и т. д. Ваши идеи сами являются продуктом буржуазных производственных отношений и буржуазных отношений собственности, точно так же как ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса.

Ваше пристрастное представление, заставляющее вас превращать свои производственные отношения и отношения собственности из отношений исторических, преходящих в процессе развития производства, в вечные законы природы и разума, вы разделяете со всеми господствовавшими прежде и погибшими классами. Когда заходит речь о буржуазной собственности, вы не смеете более понять того, что кажется вам понятным в отношении собственности античной или феодальной.

Манифест Коммунистической партии

К.Маркс - Ф.Энгельс (1848)

Однако как бы долго не балансировало человечество на пороге новой формации, рано или поздно оно вступит в неё, и тогда сама жизнь опровергнет догмы хозяев средств производства, и их идеологов, мы же не видим предмета спора, так как все возражения антикоммунистов лежат в сфере религии. Любой антикоммунист в обязательном порядке должен отринуть разум в пользу иррациональной слепой веры в силу индивидуального предпринимательства, антиплановой экономики, «свободного рынка», причём даже тогда, когда для выживания буржуазия де-факто вводит элементы плана и социализма. В 2008 году флагман «рыночной экономики» США, после разразившегося экономического кризиса были вынуждены принять ряд социалистических мер по экстренному выправлению курса, выдав частным предприятиям и банкам колоссальные государственные субсидии, приняв законы, защищающие банкротов, подрегулировав налоговую систему, но даже тогда они продолжали преподносить это на старом буржуазном блюде. То же самое произошло и в Европейском Союзе. Пусть же догматик остаются в своих грёзах, мы же предлагаем подумать, какие проблемы решит материальное изобилие землян, и новые отношения, а какие сохранятся далее.

Очевидно, что перенаселение человечеству не грозит, поскольку во всех без исключениях развитых обществах, уровень рождаемости катастрофически падает, люди начинают ценить личное время, женщины – фигуру, а накопления и пенсии заботятся о стариках вместо детей. Скорее человечеству грозит медленное вымирание, оно уже вплотную подошло к пику своей популяции, дальше которого только всё ускоряющийся спад, но оставим пока эту тему. Итак, рутина возложена на самостроящиеся, саморемонтирующиеся машины, источник экологически чистой энергии неисчерпаем, на долю человека остаются только все виды творчества: наука, технология, искусство, словом то, что машинам и компьютерам никогда не будет доступно, поскольку они лишь могут быстро перебирать варианты в поставленной человеком задаче. Творить по плану невозможно, для этого нужно вдохновение, следовательно, только увлечённые люди смогут двигать прогресс без материального стимула. Но действительно ли сытые и обеспеченные земляне начнут вести жизнь удавов, греясь на солнце, как пытаются нас уверить буржуазные философы? А разве материальные ценности единственное, в чём нуждается человек? Людям по-прежнему нужна любовь, семья, уважение, слава, которые всегда останутся личным капиталом, добываемым собственным трудом. В обществе изобилия нельзя купить секс, друзей, супруга, в нём можно только завоевать их общественно нужными достижениями. К услугам кинозвезды, знаменитого писателя, яркого исполнителя, рекордсмена, учёного, изобретателя всегда будут фанаты, готовые, порой, на всё, и понятно, что быть центром внимания СМИ, не имеющим отбоя от поклонников, куда интереснее, чем сидеть в одиночестве с удочкой возле пруда, или мотаться по свету. Как верно подметили марксисты, люди по своим внутренним и внешним качествам не равны, и даже если пластическая хирургия сможет в будущем сделать красавцами всех без исключения, остаётся ещё грация, психика, недоступные скальпелю. Самые активные и предприимчивые разберут себе лучших супругов, общественное внимание, уважение, а на долю лентяев останется только роскошная безвестность. Сколь не был бы высок уровень жизни землян, никакое правовое равенство не истребит тщеславие, которое продолжит толкать человека к новым вершинам, поэтому решение вопроса социальной справедливости ни в коей мере не лишит человечество стимула к развитию. Попробуем же очертить контуры этого нового мира, подобно утопистам прошлого, но в отличие от них, опираясь на богатый опыт СССР, первого в мире социалистического государства.

Существует мнение, будто советский строй противоречил, или не в полной мере коррелировал с марксистско-ленинскими представлениями о социализме, словно где-то основатели марксизма его регламентировали. На самом деле форма создавалась случайным образом, отвечая потребностям дня, которые могут быть какими угодно, но главный принцип ликвидации частной собственности на средства производства, эксплуатации человека человеком соблюдался неукоснительно, а, значит, в полной мере соответствовал теории. Следовательно, называть советский социализм государственным капитализмом, как это с наслаждением делают буржуазные идеологи, в корне не верно. Кооператив тем и отличается от капиталистического предприятия, что, во-первых, в нём нет наёмных работников (если он, конечно, чистый кооператив), а во-вторых, все участники его имеют свои доли. В СССР форма собственности была общественной; никто, какой бы высокий пост он не занимал, не мог оставить его в наследство, продать, подарить. Каждый гражданин пользовался социальными благами на равных условиях, хоть и не в одной и той же степени, дифференцированной согласно служебному положению, то есть личному вкладу в общественную жизнь и производство. Чтобы форма собственности была капиталистической, нужен капиталист, человек, владеющий средствами производства, и эксплуатирующий труд наёмных работников, а в СССР, как любом кооперативе таковых не было. Ленин действительно употреблял выражение «государственный капитализм» применительно к стадиям построения социализма, но на тот момент, когда молодая советская республика взяла курс к коммунизму, в её экономике действительно присутствовали капиталистические предприятия в рамках программы НЭП, и оно полностью соответствовало тогдашним реалиям. Конечно, советский социализм развивался в крайне враждебной среде буржуазных государств, искавших малейшего повода сокрушить и сожрать независимое от них общество, что, как мы теперь видим на собственном опыте, и было сделано после распада СССР, поэтому применение известного принципа «демократического централизма», то есть системы, при которой спущенные сверху решения без обсуждения автоматически одобрялись нижестоящими инстанциями и всеми гражданами, был оправдан. О свободном выборе советского народа можно говорить только в смысле одобрения им, в общем, и целом политики правящей партии, без посвящёния в суть происходящей там борьбы. В конечном счете, под воздействием враждебной пропаганды такое устройство привело к деградации правящей элиты, и отравлению общественного сознания. Эта итерация ничуть не отменяет социалистических достижений, но путём работы над ошибками учит быть в следующем приближении мудрее. Избирательная практика развитых буржуазных стран, в которых населением выбирается не только местные и центральные исполнительная и законодательная власти, но даже судьи и шерифы, показывает нам с другой, буржуазной стороны, возможности самоуправления. Нет ничего невозможного в выборе народом себе толковых администраторов, справедливых судей, храбрых защитников общественного порядка, пусть даже сейчас по факту голосование является коррупционным фарсом, поддерживаемым глупыми обывателями.

Материальное изобилие устранит материальный детерминизм, и у избирателей не останется иного критерия, кроме оценки успешности деятельности выбранного ими лица на занимаемом посту, а у чиновника рычагов влияния на общественное мнение. (Что он может предложить работникам СМИ, если у них и так всё есть?) Сформированная из наиболее опытных и профпригодных администраторов структура управления коммунистическим обществом займётся решением насущных вопросов, при необходимости мобилизуя его для противодействия опасностям. Космический катаклизм, вспышка смертельно опасного вируса, многое может угрожать гибелью цивилизации без единого центра управления. Кроме того, каким бы высоким ни был уровень технического развития, он не сможет стать бесконечно большим, а, значит, придётся решать вопрос о нормах потребления, бороться с вандализмом, изолировать буйно помешанных, принимать решения о финансировании затратных научно-исследовательских проектов. Трудно себе представить, чтобы медицина когда-нибудь стала рутиной, и компьютеры целиком взяли бы на себя исцеление, следовательно, будут люди-врачи, врачебные ошибки, иногда злонамеренные, проявление халатности, приводящее к летальному исходу, бытовые конфликты на почве личной неприязни, или неразделенной любви, которые придётся разрешать судам согласно кодексам, разработанным законодателями. Мода страшная сила, а технические вещи быстро устаревают; появится в бесплатных магазинах новая модель летательного аппарата с какими-нибудь дополнительными висюльками, и без специального регулирования люди начнут выбрасывать на свалки абсолютно новые вещи только потому, что им захотелось новизны. Как видим, забот у коммунистических управленцев, тем для всенародного обсуждения предостаточно.

Институт современного брака в дефицитном обществе является узаконенной формой проституции, гарантирующей супругам раздел совместно нажитого имущества, и детское наследство. На нём держится существенная доля браков, вынуждая супругов изменять друг другу тайком, или терпеть проживающего рядом неприятного человека. В обществе изобилия единственной причиной брака будет любовь, которую больше ненужно регистрировать юридически, в любой момент можно расторгнуть, и разъехаться. Воспитание детей производится всеми существующими способами, семейными, и общественными. Поскольку образование семей имеет внеэкономический, психологический характер и останется самой массовой формой социальной жизни, большинство детей в той или иной форме получит воспитание в них, но и детям отказников либо найдут новые семьи, либо их воспитание возьмёт на себя общество. Никакой казармы естественно не предлагается, хотя насилие к детям для получения ими некоего обязательного базового минимума знаний, в тех случаях, когда оно необходимо, безусловно, применимо. Имея равную стартовую позицию, доступ к образованию, каждый ребёнок сможет беспрепятственно реализовать весь свой врожденный потенциал, и старательность. Ни у кого больше нет преференций, даже громкое имя родителей, или занимаемый ими высокий пост неспособны оказать влияния на экзаменационную комиссию, или избирателей, ведь материально всё у всех есть с избытком.

В заваленном бесплатными товарами мире, нормы потребления определяются уже не распределением жизненно необходимого минимума, а целесообразностью всего социума. Регламентации потребления не нужно бояться, оно естественно, ненормально другое, когда на жизнь одного человека расходуется в тысячу, или миллион раз больше природных ресурсов, чем на жизнь среднестатистического землянина, как это происходит сейчас, но буржуазная пропаганда продолжает пугать нас этими нормами, словно несправедливость в них. Поскольку мы оказались в одной лодке, то и принимать решение о потреблении запасов оказавшихся в ней, прокладывать курс, мы должны сообща, тем более что задача выживания в окружающем мире крайне сложна. По расчетам учёных действие естественного магнитного поля Земли, защищающего земную жизнь от космической радиации, не превысит в лучшем случае нескольких столетий, и если не создать вовремя искусственный заменитель, мы повторим судьбу Марса, на котором когда-то тоже была атмосфера, а возможно, и жизнь. Марс меньше Земли примерно на 1/3, процессы, генерирующие магнитное поле в его ядре исчерпались миллионы лет назад, и атмосферу просто сдуло солнечным ветром. Помимо крупных астероидов представляющих смертельную опасность, земляне могут столкнуться с пролетающими мимо солнечной системы чёрными дырами, способными походя сожрать её, да и срок годности Солнца тоже весьма ограничен. Человечество только подходит к постановке настоящих проблем выживания и развития, учится смотреть в будущее дольше, чем на несколько лет, поэтому культ роскоши не может, и не будет существовать в коммунистическом обществе хотя бы в силу инстинкта самосохранения. Это кажется смешным современной «интеллектуальной элите» в буквальном смысле находится под действием наркотиков, но развитие событий вытряхнет социальных паразитов на обочину истории. Февральская, а потом и Октябрьская революции в России 1917 года продемонстрировали миру поразительное по мощи организованное выступление масс, создавших систему советов, социализм, народное государство, просуществовавшее семьдесят пять лет. Всплеск активности сменился постепенным нарастанием социальной энтропии и апатии, ставшими причиной крушения СССР, но только такое творчество масс и может спасти человечество от застоя. Даже в коммунистическом обществе постоянная революционная активность умов необходима, инициатива должна всегда идти снизу, назначая исполнителей, проверяя результаты их деятельности, разрушая формирующиеся сгустки субъективизма, что лучше всего видно в науке, когда целые поколения учёных оказываются невосприимчивы к новизне, возводя на её пути административные барьеры.

В нашем анализе общества будущего мы не выходили за пределы внутривидового обзора, предполагая человека последним и неизменным звеном эволюции. Подобный подход сродни самомнению обезьяны, выучившейся читать и писать, ведь утверждение о конце эволюции не более чем ещё один догмат, поскольку весь предыдущий опыт свидетельствует об обратном. Коммунизм не может быть «вещью в себе», бесконечно развивающимся технократически человечеством, сам человек всего лишь переходное звено новой жизненной формы, для появления которой коммунизм и нужен. Сколь убого наше будущее, если оно сведётся к сотне, или даже тремстам сотням лет существования в бренном теле, с последующим исчезновением! Тут религии, обещающие вечную жизнь, абсолютно правы, - конечная жизнь не имеет смысла. И опять же преодоление смертности не есть проблема технического прогресса, это целиком и полностью перемена сознания, но оно и не религиозный бред в облаках! Нет другой жизни кроме как в материи! Да мы просто не выживем в окружающем мире со своими техногенными костылями. Солнце даёт нам не только тепло и свет, оно создало Облако Орта – сферу, состоящую из мелких космических тел (комет) простирающуюся вокруг него на расстояние до одного светового года, и защищающую солнечную систему от потока внешних объектов. Одинока Земля, удирающая от истощившего свой запас и взрывающегося Солнца, в открытом космосе, или космические корабли, переносящие землян в другую звёздную систему, - всё это не по плечу нашим техническим возможностям даже возведённым в куб! Однако мы отвлеклись.

Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов, - писал В.И. Ленин. Потому-то в СМИ, поп-культуре всех видов, философии, в учебных заведениях управляемых буржуазией, мы не встретим позитивных отзывов о коммунизме. Напротив, те, кто сами захлебываются от крови сотен миллионов, придумывают бредовые обвинения в адрес коммунистов (См. «Сталинские репрессии. Жертвы коммунистического террора») Коммунизм логичен, прост, естественен, безальтернативен, но его, как в своё время гелиоцентрическую модель солнечной системы, правящий класс не допускает к обсуждению. В результате мировая культура вынуждена топтаться на крохотном пяточке, отведённом ей современными попами капитализма. В политике это выборный фарс, в экономике социал-дарвинизм, в кинематографии комиксы, маньяки-убийцы, вампиры, демоны, зомби, анально-фекальные комедии, стрелялки-догонялки, секс и насилие, фильмы воспевающие «семейные ценности», проповедующие педерастию, в литературе экстрасенсорные придумки Стивена Кинга, остросюжетные детективы Джеймса Хедли Чейза, «любовные романы» разных авторов, в музыке аполитичные тексты, в истории точка зрения англосаксов, в религии христианство, выполняющее роль «иудаизма для непосвященных». (См. «Кто такие евреи?») Всякий, громким именем и принципиальной позицией выходящий за рамки очерченной области, теми или иными путями принуждается к молчанию. Так было с Эрнестом Хемингуэем, якобы застрелившимся накануне своей поездки в СССР, основателем и лидером группы The Beatles Джоном Ленноном, занимавшим непримиримую антиамериканскую, и промарксистскую позицию, чьё убийство гражданином США Марком Дэвидом Чепменом фактически не расследовалось британскими следственными органами, величайшим кинорежиссёром мира Серджо Леоне, скоропостижно скончавшимся 30 апреля 1989 на стадии подготовки к съемкам фильма о блокаде Ленинграда, и многими, многими другими. То же самое мы наблюдаем сегодня на примере другого величайшего кинорежиссёра в истории человечества Джеймса Фрэнсиса Кэмерона, задумавшего снять фильм о бомбардировке США японских городов Хиросима и Нагасаки. Некие силы через СМИ настоятельно уговаривают его отказаться от своего намерения. Буржуазные критики худсоветов СССР, сами оказались ещё худшими цензорами, с по настоящему убогим, хоть и более техничным репертуаром.

В предисловии к «Капиталу» Энгельс называет его «библией рабочего класса». Сама книга невероятно многословна, нудна, изобилует бесконечными повторами, отвращающими современного читателя, но если немного подумать, то марксова теория умещается на нескольких страницах. Советские фантасты, кинематографисты, поэты успешно развивали её в искусстве, делая более доступной, обыватель имел реалистичный привлекательный горизонт, теперь же, после падения Советского Союза нам предлагают в качестве идеологии средневековую галиматью, псевдодемократический фарс, и экономическое рабство. Постсоветская культура оказалась принимаемой всерьёз пародийной калькой западной. С другой стороны, среди доморощенных коммунистов циркулирует казарменный идеал общества аскетов, со свирепыми надзирателями, и всеобщей трудовой повинностью, распугивающий потенциальных сторонников справедливости и разума. Более того, на примере писателя-фантаста Ивана Ефремова, создавшего проникнутую бодрым коммунистическим духом знаменитую «Туманность Андромеды», столкнувшегося с нарастанием в советском обществе буржуазных тенденций, и ответившего на них тут же запрещённым продолжением «Час быка», мы видим борьбу идей в одном человеке, многосложность затронутой темы. Об этом надо говорить, писать, думать, обмениваться мнениями, пусть и вопреки административному давлению шайки бандитов, управляющих миром, ведь революция в головах предшествует революциям на улицах. Чем логичнее, проще, реалистичнее мы представим прекрасное будущее человечества, тем быстрее оно настанет.

27.08.2011г.

P.S. Биржевые роботы через пять лет займут до 76 процентов валютного рынка, прогнозируют специалисты консалтинговой компании Alite Group. В качестве преимуществ машин перед людьми называют их более низкую стоимость, а также более прозрачный режим работы.

19.01.2015 Guardian приводит данные о том, что половиной богатств мира владеет лишь 1% населения Земли. При этом на долю 80% беднейших жителей Земли приходится всего 5,5% благосостояния планеты.

Ссылки:

[1] http://lenta.ru/news/2011/08/01/foxconn/

[2] http://www.lenta.ru/news/2012/05/14/robots/

[3] http://lenta.ru/news/2014/08/06/robotsjobs/


[4] http://lenta.ru/news/2014/02/18/forex/

Призрак справедливости
 

http://rusplt.ru/society/karl-marks-...iya-24501.html
05 мая 2016, 11:45
Экономика, История

http://rusplt.ru/netcat_files/52/104..._marks_620.jpg
Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Фото: forocomunista.com
Стоит ли прислушиваться к учению Маркса спустя 25 лет после крушения СССР

5 мая 1818 года родился человек, которого в конце ХХ века называли величайшим мыслителем второго тысячелетия. Его трудами восхищались, их подвергали самой жесткой критике и спорили с ними до хрипоты; единственное, что оказалось невозможным — игнорировать их. Речь о Карле Марксе, немецком экономисте, социологе и философе, родоначальнике диалектического материализма, авторе теорий классовой борьбы и прибавочной стоимости. Ему принадлежит самое известное и влиятельное учение об устройстве общества и о принципах его развития. И так уж вышло, что у России с Марксом оказались особые отношения.

Выпустившие призрака

За свою жизнь Маркс написал довольно много, но наибольшее влияние — и на развитие целых государств, и на судьбу отдельных граждан — оказали два его текста: «Манифест Коммунистической партии» и «Капитал».

Первый был создан в 1848 году в Брюсселе, где Маркс и его друг Фридрих Энгельс примкнули к тайному пропагандистскому обществу «Союз справедливых», созданному немецкими эмигрантами. Вскоре организация была переименована в «Союз коммунистов», и Маркс с Энгельсом стали ее официальными идеологами. Благодаря их стараниям вырвался на свободу пресловутый «призрак коммунизма», который из Лондона, где был опубликован «Манифест», побрел по Европе, а оттуда перебрался в Россию, где, что и говорить, натворил дел. Великих и ужасных.

Пламенные идеи Маркса и Энгельса о социальном равенстве, об общей собственности на средства производства, о «праве каждого на чужое имущество» оказались столь заманчивы, что вскружили голову миллионам. И эти миллионы самозабвенно ринулись уничтожать частную собственность, воплощать в жизнь лозунг «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям» и вырывать управление предприятиями и целыми производственными отраслями из рук «отдельных, конкурирующих друг с другом индивидуумов», дабы передать его в мозолистые руки пролетариата.

Это все колхозное, это все мое…

Довольно быстро, однако, выяснилось, что механизм «Власть — советам, фабрики — рабочим» действует совсем не так, как ожидалось. Работягам, понимающим толк в производственных процессах, но понятия не имеющим о тонкостях планирования, как оказалось, не обойтись без грамотных управленцев, которые занимались бы стратегией развития предприятия; без бухгалтеров, умеющих считать и прогнозировать расходы и прибыль; без толковых специалистов по реализации продукции (выражаясь современным языком, менеджеров по продажам). Классовая борьба — хорошая вещь, но лишь на время отстаивания своих прав и дележа полномочий. А дальше, как только права и собственность оказываются в «руках народа», все происходит, как в старой сказке про дракона.

Теория марксизма действительно сильно отличалась от практики. Однако нельзя не отметить, что именно благодаря коммунизму, а точнее, стремлению к нему наша страна совершила стадиальный скачок в развитии. Стремительная индустриализация, освоение системы многолетнего планирования, механизмов перераспределения производственных сил позволили Советскому Союзу победить в тяжелейшей войне, затем отстроить разрушенную инфраструктуру, развить многие отрасли до такого уровня, который и сейчас, десятилетия спустя, остается недостижимым для многих государств. Безусловно, издержки были велики. Но исторический процесс — вообще такая штука, которая, увы, без издержек не обходится.

За 170 лет идеи Маркса и Энгельса претерпели множество изменений. Первое в мире государство, построенное марксистами, сошло с исторической арены четверть века назад. Тем не менее коммунистическая идеология жива и по-прежнему влияет на умы, хотя и не в таких масштабах, как раньше. Ее положения входят в программы многих политических партий: и непосредственно коммунистов, и социалистов, и социал-демократов… Так что политически марксизм однозначно остается частью реальности, с которой приходится считаться.

И вновь понятен «Капитал»…

Сам Маркс, однако, наибольшее количество времени и сил посвятил не политике, а работе над экономической теорией. Материал для своей книги «Капитал. Критика политической экономии» он начал собирать в 50-е годы XIX века, а в 1867-м вышел в свет первый том монументального труда. Работа над второй, третьей и четвертой частями заняла еще 16 лет, но их издания автор так и не дождался. В 1883 году Маркс скончался, и работу над «Капиталом» завершали сначала Энгельс, а затем немецкий экономист Карл Каутский.
[IMG][/IMG]
Карл Каутский. Фото: wikipedia.org

«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», — заявлял в присущей ему пафосной манере Ленин. И, как бы ни хотелось поспорить с его утверждением, пока это действительно так. За прошедшие 150 лет человек не перестал быть «продуктом производственной деятельности и совокупности общественных отношений», как об этом говорил Маркс. Наоборот, люди лишь сильней увязли в сетях капитализма. Одна идеология потребления чего стоит! Механизмы воспроизводства капитала, перераспределения прибавочного продукта, могущество элит — никуда не делись; процессы образования прибавочной стоимости и заработной платы, описанные Марксом, остались прежними. Разве что условия эксплуатации, «продажи» людьми своих умений стали более щадящими во многих странах, включая Россию. На смену 12-часовому рабочему дню пришел восьмичасовой, работодатели и трудящиеся постепенно выработали список обязательных социальных гарантий. Но в остальном законы функционирования и развития социально-экономических отношений практически не изменились.

Справедливость как мерило всех вещей

«Единственная возможность преодолеть марксизм, сделав его неактуальным, — это преодолеть капитализм как таковой, сделав неактуальной саму систему», — заявил по этому поводу Жан-Поль Сартр.

К слову, вероятность того, что капитализм действительно себя изживет и уступит место более прогрессивной системе, весьма велика. Во всяком случае, так полагал сам Маркс: он называл капитализм преходящим этапом истории, предрекая, что рано или поздно его доконают внутренние противоречия.

***

Величайшая заслуга автора «Капитала», пожалуй, заключается в донесении до человечества мысли о том, что экономика может и должна быть справедливой. О том, что править балом и задавать вектор экономического движения должна не безжалостная «невидимая рука рынка», а стремление учесть и обеспечить интересы всех основных групп общества. В этом отношении самым что ни на есть «марксистским» является понятие социальной ответственности, на наших глазах уходящее из России.

Перед российскими властями сейчас стоит очень простой выбор. Если они не способны перечитать «Капитал», им зачитают «Манифест».

Сногсшибательные цитаты Карла Маркса и Фридриха Энгельса о коммунизме
 

https://archivarius1983.livejournal.com/943044.html

June 9th, 2018
Специально для тех, кто под видом марксизма сочиняет фантастику об обществе будущего и принуждает к этому остальных.

"Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и всё производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в собственном смысле слова — это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путём революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и своё собственное господство как класса.
На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех" ("Манифест коммунистической партии").

"...коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность. Беря отношение частной собственности в его всеобщности, коммунизм 1) в его первой форме является лишь обобщением и завершением этого отношения…
2) Коммунизм a) ещё политического характера, демократический или деспотический; b) с упразднением государства, но в то же время ещё незавершённый и всё ещё находящийся под влиянием частной собственности, т. е. отчуждения человека. И в той и в другой форме коммунизм уже мыслит себя как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения; но так как он ещё не уяснил себе положительной сущности частной собственности и не постиг ещё человеческой природы потребности, то он тоже ещё находится в плену у частной собственности и заражён ею. Правда, он постиг понятие частной собственности, но не уяснил ещё себе её сущность.
3) Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершённый натурализм, = гуманизму, а как завершённый гуманизм, == натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение.
...Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять “общество”, как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является проявлением и утверждением общественной жизни. Индивидуальная и родовая жизнь человека не являются чем-то различным...
Социализм есть положительное, уже не опосредствуемое отрицанием религии самосознание человека, подобно тому как действительная жизнь есть положительная действительность человека, уже не опосредствуемая отрицанием частной собственности, коммунизмом. Коммунизм есть позиция как отрицание отрицания, поэтому он является действительным, для ближайшего этапа исторического развития необходимым моментом эмансипации и обратного отвоевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества". (К. Маркс. "Экономико-философские рукописи. Коммунизм").

"...Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосылкой..." ("Немецкая идеология").

16 ноября - Календарь Истории
 

https://tunnel.ru/media/images/2017-...m-engelsom.jpg
1842 - В Кёльне, в офисе либеральной газеты "Рейнише цайтунг", произошла первая личная встреча ее главного редактора 24-летнего доктора философии Карла Маркса с 22-летним Фридрихом Энгельсом, находившимся в городе проездом из Берлина в Манчестер, где он служил клерком на текстильной фабрике отца. Маркс заочно уже знал посетителя, опубликовавшего в его газете десяток статей, и вначале отнесся к нему несколько свысока. Но когда спустя год Энгельс прислал Марксу полностью созвучные его еще не обнародованным идеям "Наброски к критике национальной экономики", тот пришел в бурный восторг и назвал статью "работой гения".



В следующий раз они встретились в августе 1844 года в Париже. Им предстояло дружить и работать вместе почти 40 лет 0 вплоть до конца жизни Маркса в 1883-м, и остаться неразлучными в людской памяти.

КОММУНИЗМ
 

https://www.gumer.info/bogoslov_Buks...l_dict/350.php
КОММУНИЗМ (лат. communis - общий)
одна из радикальных версий общественного идеала, сопряженная с мифом о достижимости всеобщего равенства людей на основе многомерного и беспредельного изобилия. В социально- и историко-философском измерении идея К. может быть охарактеризована как интеллектуальное явление эсхатологического и сотериологического порядка, выступившее своеобычной гипнотизирующей мутацией идеи о неограниченности и линейности общественного прогресса, присущего западноевропейской философии истории конца 18 - середины 20 в. (По мнению широко известного специалиста в области теории и истории К. - Р.Левенталя, - "для понимания генезиса коммунистического тоталитаризма необходимо осознать, что русские коммунисты захватили власть во имя утопического идеала совершенного равенства, выработанного радикальным крылом западного Просвещения - особенно в период французской революции".) В совокупности ряда своих существенных особенностей, т.обр., К. может трактоваться и как разновидность христианских ересей. Наукообразный облик идее К. стремились придать Маркс, Энгельс, а также последователи и подражатели их парадигме понимания статики, динамики и перспектив развития общества. Основания видения К. были изложены в работах Маркса и Энгельса: "Манифест Коммунистической партии", "Принципы коммунизма", "Развитие социализма от утопии к науке", "Критика Готской программы" и др., а также в идеологическом творчестве Ленина, Троцкого, Бухарина и др. В концептуальном плане совокупность идей, гипотез и социально-преобразующих программ, именовавшаяся Марксом и Энгельсом как "научный К." не совпадает с теорией исторического материализма. Последний являет собой комплекс теоретических представлений, предметом которых выступали законы и закономерности стихийной необходимости в обществе, процессы осуществления истории в структурах отчуждения и самоотчуждения; исторический материализм анализирует сущность и параметры классового по природе своей общества, в границах которого именно "общественное бытие" определяет "общественное сознание". "Научный" же К. в потенции своей интерпретировался Марксом и Энгельсом как теория самоуправляющегося общества, способного регулировать направление и темпы социальных изменений; как теория общества, освободившего людей от закрепощения стихийными силами экономической динамики общества и достигшего стадии эффективного контроля над последствиями человеческих действий. Переход от социума, выступавшего объектом исторического материализма, к социуму - объекту "научного К." рассматривался как "скачок человечества из царства необходимости в царство свободы" на основе сформировавшегося мирового рынка и централизованной капиталистической экономики. Увеличение производительного потенциала человечества в целом было сопряжено, по Марксу, со все большей деградацией индивида, порабощенного силами отчуждения и властью денег. К. поэтому, согласно ранним работам Маркса, должен был явиться спасительным результатом универсального преодоления (в процессе "самообогащающегося отчуждения") всевозрастающей амбивалентности природы человека классового общества и обретения им таким образом "подлинного освобождения". ("Свобода" по Марксу или "коммунистическая" свобода выступала как свобода экзистенциального порядка, как свобода "родового сознания", уничтожающего плюрализм личных интересов людей во имя безграничного развития всего богатства природы человека. Негативная, частная свобода индивидов в обществе и государстве понимается в "научном К." как эгоистическое по сути самоотчуждение, как свидетельство растущей дегуманизации человека. Маркс в принципе отвергал трактовку свободы в контексте индивидуалистически-правовых понятий и ориентации либерально-демократического толка.) Представляя К. как итог процесса ликвидации системы общественного разделения труда и "рыночной ипостаси" человека капитализма, как социальный идеал всестороннего свободного самоосуществления личности во всех измерениях ее существования и деятельности, Маркс в дальнейшем осознал неизбежность "непосредственно-обобществленного", планируемого, жестко организованного, управляемого "сверху-вниз" производства (типа "одной большой фабрики") и в условиях К. (См. образ натурального хозяйства Робинзона Крузо как модель экономики К., субъектом которой выступает социум-коллектив, направляемый единой волей из единого центра.) Особый акцент на исторической объективности и неизбежности процессов предельной централизации общественного производства сделал в дальнейшем Энгельс ("Развитие социализма от утопии к науке"). Ленин же в своих перспективных моделях большевистски-коммунистического переустройства общества требовал достижения такого положения дел, когда "...все граждане превращаются в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного государственного "синдиката"... Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы". Осознавая принципиальную несовместимость собственных демагогических лозунгов о "непосредственном участии" трудящихся в управлении, Ленин сформулировал тезис о позитивности "подчинения, притом беспрекословного, во время труда, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выборных или назначенных советскими учреждениями, снабженных диктаторскими полномочиями". Все граждане общества отдавались тем самым в полное распоряжение коммунистической номенклатуры: Ленин требовал "полной и окончательной замены торговли планомерно организованным распределением", "принудительного объединения всего населения в потребительски производственные коммуны", отмены денег - вплоть до "труда вне нормы, даваемого без расчета на вознаграждение" и "неуклонных, систематических мер к замене индивидуального хозяйничания отдельных семей общим кормлением больших групп семей". (Показательно, что не будучи знакомыми с идеями раннего творчества Маркса о противоположности личного, прямого, внеэкономического принуждения, с одной стороны, и опосредованного, рыночного, экономического, - с другой, - идеологи большевизма в процедурах своей деятельности полностью воспроизвели мысль Маркса о том, что отнимая власть у "вещей" (денег, товаров), необходимо "передать ее лицам, наделяя одних людей властью над другими людьми".) В популярных же в 1920-е изданиях "Азбука коммунизма" (Н.Бухарин, Е.Преображенский) и "Терроризм и коммунизм" (Л.Троцкий) центральное место занимали предельно экстремистские требования утопически-коммунистических преобразований: принадлежность детей не родителям, а "коллективу"; упразднение домашнего хозяйства; трактовка пролетарского насилия, "начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью" как "способа собирания человечества" и "метода выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи"; всеобщей милитаризации труда. (Согласно Троцкому, "мы делаем первую в истории попытку организации труда в интересах самого трудящегося большинства. Это, однако, не исключает элемента принуждения во всех его видах, и самых мелких, и самых жестоких... Верно ли, что принудительный труд всегда непроизводителен? Приходится отметить, что это самый жалкий и пошлый либеральный предрассудок. Весь вопрос в том, кто, над кем и для чего применяет принуждение".) Абсолютный крах политики "военного К." в Советской России явился практической иллюстрацией реального антигуманного тоталитарного потенциала идеи К., невозможности его построения хоть сколько-нибудь цивилизованными методами. Как самообозначение понятие "коммунистический" было и остается присущим как значимому числу политических партий - правящих (КНР и др.) и оппозиционных (Россия и др.), так и экстремистских группировок (левые террористические группы Западной Европы, Латинской Америки и т.д.). Широкий диапазон концептуальных модификаций, позволяющий идее К. служить претенциозной, самодостаточной и (в некоторых пределах) исторически респектабельной формой провозглашения определенной идеологической ангажированности, обусловлен рядом его характеристик. Так, в теоретических разработках Маркса и Энгельса термин К. выступал и как гипотетическое состояние общества, как определенный социальный идеал (Маркс), и как движение, уничтожающее современную организацию социума; и как "не доктрина, а движение", которое опирается "не на принципы, а на факты" (Энгельс). Безотносительно к потенциальным деталировкам, содержание понятия "К." на рубеже 20-21 вв. может выражать: 1) отрицание любых форм организации института собственности в обществе, кроме тотальных и всепоглощающих ("общественная собственность", она же - "общенародная" в социалистическом варианте); 2) полемическую противопоставленность институту частной собственности в его рыночной ипостаси в контексте идеи "еще большего ее плюрализма", "еще большей социальной справедливости" и т.п.; 3) ориентированность на замену традиционных моделей распределения общественного богатства (соответственно достигнутому индивидом или их корпорацией положению в иерархии факторов "капитал - труд - знания - способности - культовый потенциал общественного поклонения" и т.д.) системой волевых распределительных решений; 4) замену традиционной правящей элиты - элитой, качественно иначе сформированной и т.д. В наиболее радикальных формах (практика большевизма и клики Пол-Пота в Камбодже) осуществление унифицирующих, уравнительных программ К. эффективно результировалось в виде не только ликвидации многоукладной и плюралистичной модели распределения собственности, но и в обличьи сопряженных процедур осуществления масштабного геноцида по критериям имущественного положения социального происхождения и статуса. В целом К., как правило, выступает в ряде ипостасей: как идеология маргинальных слоев общества, статусных и имущественных аутсайдеров; как разновидность социального нигилизма, противопоставляющего традиционной системе ценностей совокупность верований об "идеальном обществе "в будущем "посюстороннем" мире; как разновидность светской религии в облике наукоподобной идеологии "научного К.". (Гипнотизирующий эмоциональный эффект идеи К. нашел, в частности, отражение в сборнике воспоминаний бывших европейских приверженцев идеологии К. 20 в. - А.Жида, А.Кестлера, И.Силоне, Р.Райта, С.Спендера - "Бог, потерпевший крушение", 1949). Ввиду приверженности его адептов преимущественно насильственным процедурам объективации программ переустройства общества, подавляющих инициативу отдельной личности и унифицирующих потребности и репертуары поведения людей, К. невозможен для осуществления в региональных масштабах. К. может выступать и анализироваться (на уровне мысленного социального эксперимента) исключительно в виде сознательно самоизолирующейся, замкнутой и статичной общественно-экономической, геополитической и духовной системы; либо мыслиться как принципиально внеальтернативное планетарное явление.

ПОЧЕМУ КОММУНИЗМ НЕ РАБОТАЕТ
 

https://www.youtube.com/watch?v=foWW...ature=youtu.be

Серия 2. Социализм и коммунизм
 

https://www.youtube.com/watch?v=jUGTclGYdtE
9 133 просмотра 25 июн. 2013 г.
Цикл передач "Политический спектр" Сергея Переслегина, посвященный анализу возникновения и употребления различных политических понятий.

Сергей Переслегин. Социализм и коммунизм
http://sociosoft.ru/
http://vk.com/sociosoft