[Chugunka]

Реакция на раздражителей
http://www.kasparov.ru.3s3s.org/mate...=49887513ED2D1
26-12-2008 (14:28)

Масштабное освободительное движение спасет Россию от нынешнего режима

Разгоны демонстраций автомобилистов во Владивостоке показали, как именно путинский режим встретит массовые протесты, неизбежные во время расширяющего социально-экономического кризиса. В связи с классическим кризисом перепроизводства в отечественном автопроме, режим впервые столкнулся с ситуацией, когда объективно противоречат друг другу социальные интересы разных групп населения ("простого народа"). Это не противоречия между этническими меньшинствами и имперской властью; между бизнесом независимым и бизнесом государственно-монополистическим; не противоречия между бизнесом и наемными работникам; между интеллигенцией и цензурным ведомством; не между партией власти и оппозицией…

Все предыдущие формы конфликтов носили "вертикальный характер". Те, кого сбрасывали "вниз", пытались сопротивляться "верхам". В этой борьбе прошли все 9 лет путинизма, и он в ней преуспел, ибо именно для такой борьбы авторитарно-полицейская модель почти идеальна. Однако наступление первого в постсоветской России классического капиталистического кризиса перепроизводства (дефолт был кризисом финансовым, крахом "пирамиды", приведшим к немедленному оздоровлению экономики, ликвидации экспортного перекоса) поставило общество в ситуацию антагонистического противоборства между различными группами простого народа, включая мелкий бизнес, заинтересованный в противоположных финансово-экономических стратегиях.

Если бы путинизм, подобно ельцинизму, предусматривал реальное соревнование партий (при сохранении контроля над основными властными функциями), то спор в ходе вновь возникшего — "горизонтального" — социального конфликта был бы решен путем парламентских выборов, либо в результате рекомбинаций в правительстве. И сторонникам "защитительных" импортных тарифов, и сторонникам "свободы торговли" Кремль мог бы сказать что-то вроде: "Мы ничего не можем поделать, ибо такова демократически выраженная воля большинства". Вот не захотели американские сенаторы-республиканцы вытаскивать отечественный автопром за счет налогоплательщиков, и все, товарищи рабочие "Крайслера", "Форда" и "Дженерал Моторс", следующий раз активнее голосуйте за демократов… Как назвали древние греки тех своих свободных граждан, кто манкировал участием в демократических процедурах? "Идиетам" называли. Сколь же глубока же античная мудрость!

Если бы путинизм успел завершить до нынешнего кризиса свою фашизоидную эволюцию, то проблемы столкновения социальных интересов различных групп потребителей и производителей просто не было бы – в связи с рационированием (административным регулированием) потребления и невозможностью публичного выражения своих социальных интересов (даже не требований), а сам конфликт был бы решен путем внутренней борьбы отраслевых лоббистов, как это, например, происходило в СССР начиная с конца 40-х годов.

Вопреки устойчивому представлению, согласно которому либеральная демократия необходима именно для бескровной ротации элит, ее главное назначение – согласование множеств групповых эгоизмов, избавление правящего класса от необходимости обременять себя разборкой постоянно возникающих дрязг и встревать в непрерывные конфликты интересов. Именно поэтому в странах с прочной либеральной традицией кризисы только укрепляли демократические институты, увеличивали социальную базу демократии. Демократические "новоделы" же рушились как карточные домики, точнее, как домики двух неразумных поросят. А вот у их умного братца, избравшего в качестве строительного материала камень, а не щепки или солому ничего не рушилось (этот безумно популярный в рузвельтовские времена диснеевский мультик стал назиданием для двух поколений американцев).

Путинизм, формируя модель "общенародного" патерналистского государства, вне которого находятся только "шакалящие у посольств" клеветники-русофобы, экстремисты всех мастей да международные террористы, отрицая наличие объективно существующих социальных противоречий, оказался вынужден вставать на сторону одной из каждой конкурирующей социальной группы. Тем самым отбрасывая ее оппонентов (ранее столь же лояльных верноподданных) в категорию смутьянов, наймитов и прочих подрывных элементов. Это в полной мере испытали на своих боках как участники по-детски мирных акций протеста во Владивостоке, так и журналисты, виновные лишь в том, что попытались документально зафиксировать распад "путинского консенсуса". Не надо быть чрезмерно тонким аналитиком, чтобы спрогнозировать – путинизм разорвет на части именно эта институциональная невозможность открытого демократического спора между группами интересов. Монопольная "партия власти" вбирает в себя все социально-политические противоречия, заменяя уличную политику кабинетной, но политика от этого отнюдь не становится менее яростной и упорной.

Когда я говорю о "разрыве" путинизма, то вовсе не имею ввиду обязательное торжество демократического движения или установление режима, более чуткого к народным чаяниям. Все может быть и совсем наоборот, поскольку путинизм, вынужденно проводя отложенные Ельциным модернизационные реформы, задел и даже обездолил (и морально в большинстве случаев куда сильнее, чем экономически) слишком много социальных групп, с удовольствием готовых вцепиться в кадык теряющему силу вожаку. Кроме того, что путинизм, пришедший как создатель среднего класса, теперь сделает все, чтобы не допустить его политической эмансипации. Поэтому объективно очень грамотные социально-экономические предложения придворных советников о максимальном содействии малому и среднему производительному бизнесу (по налоговым и арендным льготам, защите от коррупции и т.п.) никак не будут взяты правительством на вооружение.

Конечно, в случае грамотной, пусть даже полуграмотной, реализации такая политика помогла бы сдержать рост безработицы (за счет сохранения и увеличения количества рабочих мест, высвобождаемых по мере вымирания индустриальных бронтозавров) и смогла бы создать на рынке необходимое предложение сравнительно недорогих продуктов и товаров ширпотреба по мере сокращения импорта. Но в результате проведения этой политики, аналогичной политике поддержки кооперативов и малых предприятий в конце 80-х — самом начале 90-х, в стране за несколько лет сформируется мощный слой энергичных, "сделавших себя" людей, очень требовательных к местной власти и готовых отстаивать свои интересы, требуя демократии, по крайней мере, на муниципальном уровне.

Но выросший и заматеревший режим "непуганых бюрократов" таких социальных оппонентов терпеть не захочет. Значительно проще для власти будет направить полторы сотни "комиссаров" в коммерческие банки, национализировать промышленные империи и поддерживать в еле живом состоянии несколько сот градообразующих предприятий, превратив их в своеобразные "общественные мастерские", формируя тем самым мощный социальный слой, осознающий свою полную зависимость от государственных подачек.

Это диктует "логика империи" (см. превосходный, хотя и несколько прямолинейный роман Фредерика Пола и Сирила Корнблата "Торговцы космосом" ("Операция "Венера") – "логика" же в том, что империя обязательно требует рабства). Финансовая политика путинизма удивительно точно повторяет алгоритм реформы фараонова министра Иосифа: в годы "тучных коров" набить казну за счет повышенных налогов, а в годы "тощих коров" — за счет казны (Стабфонда) скупить все движимое и недвижимое имущество голодающих, а затем и их самих — в крепостное рабство. Как правило, хитроумные авторы таких реформ забывают последующие страницы Книги книг – широкомасштабные принудработы, 10 казней египетских, Исход и гибель фараона и его войска. Некоторые исследователи даже полагают, что для обеспечения всех этих "спецэффектов" пришлось утопить Атлантиду…

Словом, на последнем своем издыхании путинизм обречен попытаться сделать именно те финансово-экономические шаги, от которых, как от чумы, бежали младореформаторы 1992 года. Ненавидя их, чекистократы сделают попытку реализовать то, что они полагают абсолютной альтернативой гайдарономике и что якобы соответствует "китайскому пути". Объяснять, что это будет не "китайский", а перонистский вариант, что гайдарономика сама была по существу альтернативой тетчеризму и прочей неолиберальной шокотерапии и что китайская модель в плане выдерживания монетаризма была (и остается) куда жестче самого неистового разгула младореформаторов, я в данной статье не буду, дабы не сбивать читателя с основной мысли.

Крах путинизма дал старт своеобразным историческим гонкам между революцией и реакцией. Первая такая гонка началась после уже очевидного краха советской системы в конце 80-х. Тогда "демократы" (буржуазные реформаторы и буржуазные националисты) победили, не в последнюю очередь потому, что большинству советских вождей явно не улыбалась карьера Милошевича – особенно ее гаагский финал.

Но отмеченные диалектиками исторические повторяемости "спиральны" в достаточной степени, чтобы при схожем начале обеспечить на новом витке совершено обратный итог. Через пару лет мы рискуем увидеть такую же легкую сдачу Кремля фашистам, какой была сдача демократам. Поэтому сейчас у реакции (сторонников гипотетической силовой хунты) шансов куда больше, чем у революции (быстрой либерализации системы). И реакция, и революция, как известно, могут идти как "сверху" (т.е. в результате усилий элиты), так и снизу – в результате победы контрэлиты. Они могут носить либо мирный, либо насильственный характер. В иготе мы получаем, по меньшей мере, восемь сценариев актуального будущего, которые мы, однако, не будем разбирать полностью.

Реакция "сверху" – это полное торжество чекистократов с попыткой установить подобие изоляционистского мобилизационного режима, то, что условно называют "византийский проект". Несмотря на всю кажущуюся фантасмагоричность этого сценария, вектор последних идеологических (миф о тотальной русофобии Запада) и юридических (увеличение в полтора раза президентской легислатуры, резкое сокращение компетенции судов присяжных и средневековое приравнивание борьбы с режимом к государственной измене) инноваций, а также стремительное наращивание репрессивно-полицейских структур в ущерб армии указывает, что идет плавное, но быстрое создание условий для реализации именно такой, фашизоидной трансформации режима.

О том, на что готовы младоопричники, говорит кровавое заклание баранов на пути у делегатов съезда "Солидарности".

Реакция "снизу" ("веймарский сценарий") — это передача власти фашистскому оппозиционному движению (может быть, после некоторого сеанса "игры в поддавки" — режиму ведь нужно еще будет попытаться изобразить перед Западом и перед либеральной оппозицией, что он – последний рубеж перед лицом "коричневой угрозы").

Я писал и говорил, и буду писать, и говорить еще многократно, при каждом удобном случае – у нас нет альтернативы: "тихое гниение" или всплеск радикализма, который опасен фашизацией.

Поэтому я убежден, что российская альтернатива – приход к власти демократической оппозиции или оппозиции фашистской. Режим "гниющего застоя" — все равно не жилец.

Среди многих, это было очевидно и мне в июле 2008 года, когда путинизм, казалось, купался во всемогуществе и готовил свой грузинской поход (я тогда опубликовал "Вторую революцию"). Сейчас это очевидно даже адептам режима.

К сожалению, демократическая оппозиция позорно слаба. Прежде всего, демократы не имеют четкой, ясной и популярной программы. 20 лет назад демократы имели "Конституционные идеи Андрея Сахарова", сулящие суверенитет народам империи; "Декрет о власти" Андрея Сахарова — отказ от партократии в пользу парламентской демократии. Был очевиден состав теневого правительства – в него вошли лидеры Межрегиональной депутатской группы, после смерти Сахарова открытые к самым широким компромиссам. Были программные статьи и выступления, в первую очередь, Гаврилы Попова, прямо обещавшего коммунистической партхозноменклатуре возможность беспрепятственного превращение в слой крупной буржуазии либо, на выбор, в консервативную фракцию новой демократической бюрократии – при условии отказа от КПСС. Как и все "неписанные сделки", эта была скрупулезно выполнена обеими сторонами.

Очень возможно, что при нарастании кризиса путинизма участники очередного дворцового переворота, стремясь избавиться от вечного страха перед чекистократами, объявят себя поборниками прав человека и даже захотят декорировать свою власть несколькими знаковыми демократическими фигурами (из тех, кто поумереннее).

Но тут уж надо говорить честно. Если что и добьет окончательно русскую демократию, так это воцарение шалеющих от свободы от Следственного комитета при прокуратуре обитателей Рублевки. Российские сторонники демократии совершат особо тяжкое преступление перед Историей, если вновь позволят использовать себя как декорацию номенклатуры, позволят украсть свои лозунги. Я надеюсь, что урок 1998-2008 годов будет усвоен и доктрина "авторитарного либерализма" будет окончательно отправлена российскими политиками и политологами на помойку истории.

На самом деле, если иметь в виду институциональную возможность обеспечить демократическую эволюцию России, то достаточно "вернуться" в весну 1999 года: существование двух последовательно враждующих номенклатурных партий, поделивших между собой основные финансовые, информационные и административные ресурсы, ищущих союзников среди правых и левых малых партий и лишенных возможности стать монопольной "партией власти", гарантирует развитие демократии точно также, как борьба средневековых партий привела к рождению современной многопартийности.

Если еще добиться того, чтобы при этом в Кремле не было политических манипуляторов, скупающих оппозиционных депутатов и сливающих (в обеих смыслах) две ранее соперничающие партии в одну правящую. С трезвой точки зрения долговременных интересов демократии такой вариант был бы почти идеален. Именно так произошло в Украине, где "оранжевые" обеспечили в политике непрерывную череду грязных интриг и кухонных скандалов, но зато избавили страну от перспективы формирования "вечно правящей" партии власти, бесконтрольной и предельно коррумпированной. Но постмайданный политический ландшафт настолько неромантичен, что за такое будущее людей не поднять.

Поэтому с лозунгом "При мне будет как при дедушке" (перефразируя первое программное выступление государя императора Александра I) свежеиспеченный лидер явно рискнет выступить только перед своим ближайшим окружением заговорщиков – в ширнармассы сие, говоря языком малых сил, "не покатит".

Отдельно надо сказать об отечественной интеллигенции. Тридцать лет назад среди нее сложился консенсус по поводу отмены цензуры. Одни имели в виду преимущественно открытость современной западной культуре, другие – возвращение традиционных ценностей и исторического величия, но вектор приложения общественных сил был един. Но потом выяснилось, что свобода разрушает мифы, а вне мифов не может быть идеократического общества, имеющего интеллектуала в качестве содержанки.

Одни интеллектуалы успокоились, получив свободу отстаивать "национальное величие" и "духовное возрождение". Расширение сферы свободной критической мысли они стали считать своим личным врагом. Другие сочли "ограниченную буржуазную" демократию пережитком и стали стремиться душой к чему-то немыслимо совершенному. Либеральные фрагменты элиты (и особенно субэлиты) хотели только просвещенного прогрессивного авторитаризма. В результате у либеральной демократии почти не осталось сторонников в социальном слое, который назову смыслопроизводящим.

Из всех демократических ценностей сохранило свою привлекательность только право, мечта о справедливом правосудии и о государстве, уважающем достоинство личности. Собственно говоря, в этом нет ничего удивительного – деспотия также взращивает тоску по праву, как дефицит – грезы о потребительском рае. Поэтому, в отличие от демократов конца 80-х, у нынешних сторонников демократии нет надежных союзников в расколотом и изрядно проституированном мире статусных интеллектуалов.

Удары по русскому либерализму освободили его пламенных антагонистов, и поэтому в среде радикальной интеллигенции, особенно молодой, очень популярны левые и правые идеи, но трудно найти симпатии к "пошло-приземленной" либеральной демократии. Россия снова стала "нормальной", поэтому молодость влечет романтический радикализм, а трудно придумать что-либо менее романтическое, чем "правовой демократический строй". Освободительное движение, борьба с фашизоидным государством требует жертвенности и героизма. Я уверен, что недостатка в героях не будет, но как внушить потом этим героям, что они боролись и страдали за "суд присяжных" и "честные выборы"?!

Сторонники демократии в России не могут и опереться на поддержку Запада – политикам нужна стабильность, а не новая революционная смута, к тому же очень многим в западном истеблишменте (и почти всем в незападном) очень хочется своего "Правового поворота" (по знаменитой программной статье Алексея Улюкаева) – финансовой стабилизации (и монетизации) в условиях полной социально-политической стабильности.

Сторонники демократии в России могут опереться только на гордость, не дающую возможность смириться с гнетом, и на исторический опыт, свидетельствующий, что в конечном счете освободительное движение всегда побеждает диктатуру.

Для меня очевидно, что российское освободительное движение будет устремлено не к "чистой" демократии, но к идее справедливого и доброго государства. Для простоты я назову такую идею Социализм, вкладывая в этот термин именно мечту о честном устройстве общества, а вовсе не мечту о перераспределении государством излишнего богатства беднякам, что сплошь и рядом понимают под социализмом сейчас. Конечно, такие идеи резко сузят для освободительного движения возможности для создания коалиций. Выше я уже говорил, что на определенном этапе отодвинутые на второй план финансово-промышленные магнаты будут готовы поддержать либерализацию, которая вернет им статус олигархов, и охотно возьмут на вооружение демократически-правозащитную фразеологию, так презираемую ими сегодня.

Но об их судьбе я скажу цитатой из сильного, пусть и прямолинейного до плакатности романа Синклера Льюса "У нас это невозможно" (о гипотетической победе фашизма в США в 1936 году – это был роман в поддержку Ф.Д. Рузвельта). Собственно, роман о пути умеренного либерала (профессора истории и редактора небольшой газеты-"районки") в революцию. Он показывает, как несложно подвести гуманистов и пацифистов к вооруженной борьбе. Так вот, когда уже корпоративный режим шатается и крупный бизнес начинает заигрывать с подпольем, предлагая деньги, главный герой предрекает после победы демократии такую участь финансовым воротилам: "Что станет с вами? А что стало с динозаврами?". Видимо, такая перспектива и у нынешнего российского списка "Форбс".

Нынешние отечественные сторонники демократии не могут предъявить обществу ни завлекательных доктрин, ни когорту всеми уважаемых вождей в качестве будущего руководства страны.

Я считаю ошибкой просто пытаться пристроиться к забастовочному движению (ничего, кроме отторжения это не вызовет). Для освободительного движения слишком мелко поддерживать каждый призыв увеличить зарплату, сохранить рабочие места или снизить тарифы. Должен быть "общий знаменатель", например, лозунг отставки правительства. Но смешно требовать отставки правительства, не имея возможности предъявить свой "теневой кабинет". Напомню, что сперва, в сентябре 1988 года, общественности было предъявлено альтернативное руководство – в виде Совета общества "Мемориал" (в точном названии могу ошибиться, но главное, что Совет был сформирован путем уличных опросов о том, кто из общественных деятелей перестройки пользуется наибольшей популярностью), а уж затем начался рост оппозиционного демократического движения.

Впрочем, я – исторический оптимист. Совсем недавно мы видели, как стремительно пал чекистократический режим генерала ФСБ Мурата Зязикова в Ингушетии, как только мирная гражданская оппозиция показала готовность создать альтернативные структуры власти (Совет тейпов, ультимативно потребовавший от Кремля убрать Зязикова). А буквально на днях мы стали свидетелями того, как выход тысяч демонстрантов на улицы Владивостока заставил Законодательное собрание Приморья (единороссовское в своем подавляющем большинстве) единодушно принять обращение к своему лидеру (и главе правительства по совместительству) с призывом отменить его решение о повышении импортных тарифов на подержанные иномарки.

Полагаю, что миллионная толпа демонстрантов, занявшая центр столицы, вынудит "думаков" — "добровольно и с песней" (как вылизывает горчицу кот, вымазанный под хвостом) — принять любые законы. И петь они будут, что велят – хоть "Венсеремос", хоть "Хорст Вессель"…

Взгляд за горизонт
http://www.kasparov.ru.3s3s.org/mate...=49887513ED2D1
20-03-2009 (15:20)

Революция в России неизбежна

Редакция любезно предложила мне высказаться по поводу политического кризиса в России. Я известил, что, по моему скромному мнению, такового в нашем возлюбленном отечестве вовсе не наблюдается. Но поскольку мне все-таки предложили обозначить свою позицию по сему вопросу, то не могу не использовать возможность.

Честно говоря, мне вообще поднадоело читать оппозиционных публицистов на тему политического кризиса в России.

Предрекать режиму неминуемый политический кризис достаточно несложно – это судьба любого недемократического режима.

Когда древнееврейские пророки говорили о неминуемом крахе тиранов и деспотий, упивающихся самодовольной роскошью и погрязающих в грехе и беззаконии, то они опирались на интуитивное обобщение эмпирического опыта наблюдения за окрестными царствами-государствами и сменой собственных династий.

Крах советского режима предрекали не только белоэмигранты, меньшевики, троцкисты и диссиденты, но и Герцен. Причем причины назывались довольно схожие: превращение большевиков (в версии Искандера — социалистов) в консервативных коррумпированных чиновников, распад экономики, лишенной "живительной частной инициативы". И все, что характерно, сбылось. Но не сразу… А через многие десятки лет.

Кризис – это кульминация болезни, болезни режима или всего государственного устройства. После кризиса либо наступает облегчение или выздоровление, либо "доктор сказал "в морг", значит – в морг".

Те, многочисленные авторы, которые начиная с сентября прошлого года наперебой констатировали исчерпанность путинской социально-экономической модели, безусловно, правы. Правы они и в том, что данная исчерпанность неизбежно приведет к политическому кризису. Вопрос, однако, в точности диагноза. Социально-экономическая и идеологическая исчерпанность "застойной" (брежневской) модели проявилась уже в середине семидесятых, а первый острый политический кризис — только в феврале-мае 1988 года, спустя десять лет. Это события в Карабахе, Армении и Азербайджане (кризис национальной политики) и публикация "письма Нины Андреевой" в "Советской России" 13 марта (раскол в Политбюро).

Ельцинский период тоже знал всего три полноценных политических кризиса:

противостояние "ветвей": с декабря 1992 по декабрь 1993 года;
противостояние придворных группировок Коржаков vs Чубайс (январь – июль 1996 года);
борьба с региональной фрондой (март 1999 – октябрь 2000 года).
Из всех трех кризисов группа Ельцина (потом Ельцина-Чубайса) вышла победительницей, но последней своей "победы" ельцинизм не пережил.

Даже во время Первой русской революции политический кризис прослеживается только с лета 1905 года и завершается через год арестом организаторов Выборгского воззвания.

Посему никаких признаков политического кризиса – в форме распада правящей группировки, открытого противостояния политических сил, поляризации гражданского общества — у нас не наблюдается. Политический кризис в Украине, Грузии, Пакистане и на Мадагаскаре. Наша партия власти очень гибко меняет кадровую и экономическую политику: пачками выбрасывает неспособных бюрократов, привлекает успешных политиков, выскальзывает из-под засилья госкорпораций…

Все вышеуказанное, однако, совершенно не перечеркивает неминуемость новой революции в нашей стране. Поскольку существующая модель режима, модель "общественного договора" в стиле "ешь и молчи" (Муссолини) и "друзьям – все, остальным – закон" (Салазар) действительно потерпела крах.

Эта революция будет "второй" (относительно событий 1989-1993 годов) и Пятой русской революцией (если считать от освободительного движения 1905-1906 годов).

Ее ближайшая цель — очевидна и обусловлена историческими закономерностями — свержение феодальной, по сути, "паразитарной" власти силовой олигархии и магнатов государственно-монополистического бизнеса.

Так сказать, "бей ментов, чекистов и олигархов".

Пафосом этой революции будет защита "простого" народа (включая малый и средний бизнес) от коррупции, диктата и произвола.

И с точки зрения долговременной исторической перспективы не так важно, пройдет эта революция под демократически-правозащитными или националистическими лозунгами.

О неизбежности революции в стратегической перспективе говорит твердая решимость властей провести второй процесс Ходорковского. Очевидно, что выйди экс-владелец "ЮКОСа" из суда оправданным, он станет естественным духовным вождем объединенной оппозиции. Новое осуждение Ходорковского похоронит в глазах либеральной интеллигенции все надежды на мирную эволюцию режима. Трудно будет вообразить ту степень ледяного омерзения, которое испытают либеральные "эволюционисты" к медведевскому режиму, узнав о новом приговоре своему кумиру – МБХ. В тот же миг либеральная интеллигенция, которая сейчас прилагает все усилия для антиреволюционного смыслопроизводства (по моим подсчетам, интеллектуалы тратят сейчас значительно больше сердечного жара, уговаривая радикалов не делать революцию, чем на убеждение власти подвигнуться на реформы), это безнадежное дело прекратит. Напротив, начнется интенсивное формирование революциофильских смыслов (типа "лучше один раз стоя, чем всю жизнь — на коленях"). Что в России всегда означает наивернейшую примету – революция будет. Хотелось бы, чтобы она была мирная, бескровная, прошла под правозащитными лозунгами и привела к власти титанов духа и прочих мужей чести.

Ходорковского освободит революция. И, возможно, в ее первые – медовые — месяцы он сыграет роль русского "маркиза де Лафайета".

Поскольку сейчас у руля находится вторая за 100 лет послереволюционная власть, она, естественно, делает все, чтобы новая революция не случилась.

Советская власть делала все, дабы избежать нового Октября. Исходя из собственной, ими же сфальсифицированной истории ("Краткий курс", Истпарт…), вожди КПСС считали, что революцию в России может сделать только разветвленная, хорошо законспирированная подпольная организация лидерского типа, которая оседлает народное недовольство и отшвырнет ("сорвет все и всяческие маски") всех либеральных и левых попутчиков. С учетом этих построений все было сделано для недопущения появления нового большевизма. Но злая судьбинушка жестоко коммунистам отомстила, превратив советский истеблишмент в "меньшевиков". Антисоветская революция вышла не из подполья, а из редакций и клубов избирателей. Вот почему мы увидели нечто, напоминающее Великую французскую или Первую русскую революции (но с иным, победным финалом) – три года подъема, затем — нарастающий спад, после — полоса реакции.

Нынешний режим также делает все, дабы избежать новой революции (в их терминах — "майдана"). Но в этот раз действия направлены на то, чтобы не пришла новая перестройка, не было самоорганизации гражданского общества, не было общей идеи реформы. Общество атомизировали и растлевали. Но именно поэтому, став гомогенной массой, общество, при соответствующих условиях, и вспыхнет разом. Скорее всего, неизбежная революция будет иметь характер политического обвала – подточенное доверие к режиму внезапно рухнет в одночасье, и, на фоне миллионных демонстраций, власть распадется.

Все сказанное о пока еще значительном запасе политической прочности путинизма совершено не перечеркивает мою твердую уверенность в том, что внутри правящей группировки идет суровая подковерная борьба, дошедшая даже до стадии подготовки латентных дворцовых переворотов. Что проявляется в периодических усилиях по дискредитации, с одной стороны, Медведева, как "либерала и законника" (ему подсовывают на подпись один закон антиконституционней другого), а с другой – в нарастающих нападках на путинскую финансово-экономическую политику и в целом на его режим в СМИ, демонстративно близких Медведеву.

Если попытаться очертить основные группировки, которые вот-вот сойдутся в смертельной (поскольку этика компромисса им глубоко чужда) схватке за власть и ресурсы, то их, по меньшей мере, пять.

Во-первых, это так называемая "вертикаль" — бюрократия центрального аппарата, которой формально подчинены как ведомства, так и региональные власти, включая структуры "Единой России", а также, опосредованно, бизнес и культура. Именно на усиление этого аппарата были направлены все действия при Ельцине и Путине. Но у них нет ничего, кроме бланков и телефонов с гербами.

Во-вторых, это так называемые "чекисты", еще точнее, "чекистский крюк" (по изумительному выражению бывшего главы наркоконтроля Черкесова) — группа выдвиженцев из КГБ, "силовая олигархия", взявшая под неформальный или слабо формализованный контроль и государство, и крупный бизнес, а также "надстройку" — СМИ и псевдогражданские структуры, включая "заказные" партии. Вся их сила основана на парализующем страхе перед органами. Реально же их влияние идет только через Путина, и, с его отставкой, наши "неодворяне" (по не менее блестящему определению Патрушева, ведь первоначально российские дворяне были боярской дворней, "сдавшей" своих сюзеренов-бояр опричникам) идут себе… "Avanti Populi, а дальше по полю".

В-третьих, это региональные "бароны", которые в условиях кризиса могут попытаться установить контроль над подпадающим под их "территориальность" бизнесом, контролирующие местных правоохранителей, местные СМИ и местные ячейки партии власти. Их власть – реальна и близка для простого человека. Именно губернаторам предстоит расхлебывать последствия кризиса и безумной путинской фискальной политики, от их умения зависит сохранение мало-мальски приличных условий жизни, привлечение инвестиций, сохранение рабочих мест.

В-четвертых, это "менты" — среднее звено милиции, ФСБ, налоговиков и прокуратуры, то есть сила, имеющая реальные возможности "вязать и разрешать", которые в условиях глубокого социально-политического кризиса превращаются в джокера. Именно на них будет возложена постыдная роль карателей в дни агонии режима, и именно их генералы, трясущиеся как желе, в минуты торжества народного движения будут готовы присягать любому Временному, Революционному или Народному правительству.

В-пятых, это "мистеры миллиарды" — крупный и сверхкрупный бизнес, которому надоело трястись от страха перед "чекистами" (и поэтому им нужна "оттепель" и "верховенство закона"), но которому нужна сильная – своя – центральная власть, могущая защитить их от загребущих лап национализации "по Лужкову".

Вот эти силы и сойдутся в смертельном клинче в случае настоящего политического кризиса. Именно их рекомбинации и постоянно меняющиеся коалиции определят рисунок революционных событий.

Наверное, забавно гадать сейчас на кофейной гуще, когда будет политический кризис. Он будет. Точка. Публицистика его не приблизит и не отдалит. Важнее подготовиться к нему, чтобы не повторять ошибок российских демократов 1989-1991 годов, которые не знали, какую политическую и экономическую модель они хотят создать. Поэтому оппозиционным умам стоит, забыв про верхушечные драки "бульдогов под ковром", сосредоточиться на обсуждении вариантов обустройства России после распада путинизма, уже сейчас мысленно писать новые законы, новую конституцию.

Попробуем заглянуть "за горизонт" и поставить задачи вождям новой Русской революции.

Прежде всего, они должны быть политическими демиургами, поставить себя "вне добра и зла".

Это не значит, что они могут позволить себе ложь, произвол и корысть. Наоборот, история учит, что как только революционеры позволяют это себе, они очень быстро создают предпосылки для того, чтобы стать жертвой чистки, быть отброшенными в политическое небытие еще более наглыми лжецами, еще более жестокими палачами и еще более беспринципными хапугами.

Само стремление к самосохранению требует от революционеров поддержания рыцарственного этоса, сохранения личной порядочности, корпоративной солидарности, близости к народу…

Но революционные вожди должны быть готовы отбросить условности политического процесса, иметь волю провести все необходимые меры.

Давайте подумаем, как могут разворачиваться события во время широкомасштабного политического кризиса, перерастающего в политическую революцию. Очень важно попытаться представить, какими могут быть структуры и функции органов власти во время переходного периода, в условиях подъема массового протестного движения.

Для этого необходимо учесть три важнейших фактора.

Прежде всего, это место народно-революционного (оппозиционного) движения в структуре власти.

Оно может, во-первых, практически полностью доминировать — Народные фронты в Восточной Европе, странах Балтии и Закавказья в 1988-1991 годах.

Оно может быть частью более широкой общественно-политической коалиции, подобно тому, чем была "ДемРоссия" в 1991 году, или одна из антифашистских партий в странах Западной Европы после Второй мировой войны, или в Испании и Португалии в середине семидесятых, после падения диктатур.

Но могут быть и сценарии, когда общественно-политическая коалиция, частью которой является революционное движение, в свою очередь является только частью широкого антидиктаторского альянса, включающего значительные сегменты госаппарта, бизнеса, силовых структур. Этот вариант, когда безумие агонизирующего режима или попытка путча на время, объединит буквально всех. С одной стороны, это создаст наиболее быстрый, политически "комфортный" сценарий свержения режима, но это же и разбавит революционные силы массой очень непоследовательных союзников, быстро превращающихся в противников.

Если говорить о вариантах прихода к власти революционной оппозиции, то, прежде всего, самый драматический вариант – это стремительный крах режима в жестких обстоятельствах (расстрелы митингов, аресты, бунты и беспорядки).

Значительно более мягким и, с моей точки зрения наилучшим, вариантом будет мирная передача оппозиции власти в условиях работы круглого стола.

Возможен, хоть и маловероятен, сценарий постепенного занятия оппозицией ключевых должностей в результате нескольких циклов свободных выборов, поскольку правящий истеблишмент в условиях консолидации гражданского общества будет вынужден соблюдать приличия.

При этом ситуация в государстве может быть самой драматической – в виде обвального краха и катастрофического распада. Более мягкий сценарий будет возможен в условиях раскола правящей группы, раскола партии власти. В этом случае политическая борьба будет происходить в форме поэтапного "перетягивания каната". Совсем легкий вариант смены режима произойдет в условиях морального банкротства и политической изоляции правящей группы (но, как уже говорилось, тут платой будет множество неустойчивых и коварных союзников).

В случае самого "простого" и благоприятного развития событий для революционной оппозиции, она должна просто заявить, что формирует временный коалиционный кабинет, задача которого провести свободные и честные выборы в парламент или в учредительное собрание, и предпринять антикризисные действия. В случае выборов парламента ему будет поручена также разработка поправок в Конституцию либо разработка временного конституционного акта.

Для соблюдения принципов демократии должно быть обозначено, как это было в Португалии в середине семидесятых, что после так называемых "учредительных выборов" (первые выборы в новый представительный орган высшей власти) места в правительстве будут перераспределены в соответствии с итогами голосования.

Естественно, что в случае политической гегемонии народно-революционного движения структура органов переходного периода будет достаточно проста:

временное (коалиционное, то есть политическое) правительство,
временные администрации на региональном и муниципальном уровне,
новый парламент (либо ассамблея представителей общественных сил с законодательными функциями, работающая до тех пор, пока учредительное собрание не разработало проект (проекты) конституции и избирательное законодательство и на их основе не избран новый парламент).
При этом возможно, что в течение первых нескольких послереволюционных лет параллельно с новыми органами власти и новым парламентом будет существовать аналог "стражей исламской революции в Иране" — некий Высший революционный комитет (или Совет народной бдительности) с полномочиями:

накладывать вето на любое административное решение или закон,
законодательной инициативы,
снятия с выборов любой политической силы или кандидата, наносящих гибельный вред революции.
В том случае, если смена власти будет происходить эволюционно, при "договорной" передаче власти или ее перераспределения, структура органов переходного периода будет выглядеть значительно сложнее, поскольку включит в себя систему институтов, в рамках политического компромисса, гарантирующих старой элите или частям госаппарата достаточное влияние на переходный период. Именно в такой ситуации возникает раздвоение исполнительной власти, которая делится между временным политическим органом (его можно назвать Комитет национального спасения), или временной администрацией, и временным беспартийным правительством специалистов (так называемое Техническое правительство).

В случае раздела власти (типа польского исторического компромисса 1989 года – "президент наш, премьер ваш"), очевидно, будет создана (как это сделано сейчас при переговорах между ФАТХ и ХАМАС в Палестине) еще более сложная властная конструкция, предусматривающая создание:

коалиционного правительства или антикризисного правительства (кабинет специалистов);
общенационального круглого стола;
системы созданных круглым столом комитетов: по законодательной реформе, по подготовке выборов, по политической реформе…
Если оплотом старого аппарата становится президент, готовый идти на компромисс с народно-революционными силами, то правительство (либо его часть) становится вторым, революционным, полюсом власти. В этом случае правительство является политическим органом, носит коалиционный характер.

Если оплотом народно-революционных сил становится новый президент, готовый идти на компромисс со старым аппаратом, то правительство автоматически превращается в оплот консервативных сил. Поэтому революционеры будут стремиться свести его к функциям только и исключительно антикризисного кабинета специалистов. Функции этого правительства будут заключаться лишь в работе по обеспечению жизнедеятельности страны, поддержанию закона и порядка, а также гарантировать равные условия для всех субъектов (акторов) политического процесса.

Очень важно отметить, что в условиях революционного кризиса, а тем более в условиях утраты монополии на власть, партия власти неминуемо расколется. Поэтому планы нынешних радикалов запретить ее участие в выборах – нелепы.

В обстановке распада режима народно-революционное движение должно будет заявить, что оно готово войти в состав широкой антидиктаторской коалиции и коалиционного правительства национального спасения.

В ситуации, когда возможно соблюдение правил игры, оппозиция должна настаивать на том, чтобы создавались новые органы власти и проводилось изменение государственного устройства и правовой системы страны только в результате деятельности общенационального круглого стола с участием всех реальных общественно-политических сил.

Разумеется, оппозиция должна быть готова предложить кандидатуры уважаемых высококвалифицированных специалистов в состав антикризисного правительства, выдвинуть свои предложения по законодательным изменениям и политической реформе, а также по антикризисным мерам.

Очень важно, чтобы при переговорах с властями оппозиция четко выдвинула предварительные условия, без выполнения которых говорить о переходе к демократии просто смешно. Это, прежде всего:

немедленное освобождение всех политических заключенных,
прекращение политического сыска и преследования оппозиции,
отмена цензуры и предоставление оппозиции доступа к общефедеральным СМИ,
гарантия свободы митингов и собраний,
уведомительная регистрация общественных и политических организаций и партий.