-В принципе-да, но у меня решающим оказалось другое. С 28 марта я находился в больнице, оттуда приезжал на сьезд. Как ни крути, три недели наблюдения за событиями со стороны помогли все проанализировать, сформулировать свои ощущения.
Последнего повода у меня не было. Был выбор той даты, когда я поставлю точку. Пока я был при официальных должностях, я не имел права высказываться о несоместимости… Я работал, я надеялся что-то сделать, и иногда мне это удавалось. Настал период выбора. Я не смог сделать этот шаг в августе прошлого года. Или перед сьездом. Я сделал этот шаг в ситуации относительной политической стабильности. Я выбрал момент, чтобы никого не подставить, никому не дать повода для шантажа.
Где-то к концу апреля созрела уверенность, что надо уйти… 6 мая, с утра, я подал заявление президенту с просьбой об отпуске и последующем освобождении с поста госсоветника-с 16 июня. В тот же день мы поговорили по телефону. Борис Николаевич подписал это заявление, а 7 мая, вечером, я уже увидел указа о реорганизации президентских структур, где прежний институт госсоветников упразднялся. Я еще удивился такому совпадению.
Моя позиция в правительстве заключалась в том, что я требовал более решительного преодоления безвластия, более решительного наступления по трем направлениям: изменение отношений собственности, наведение порядка в области борьбы с преступностью, уточнение позиций по вопросам национально-государственного устройства и СНГ.
Другая причина, подтолкнувшая мою отставку, связана с чисто психологическими и профессиоанальными расхождениями внутри президентской команды. Будет честнее перед собой и перед избирателями разрушить эту иллюзию о Шахрае, который готовит все президентские документы. Фактически на протяжении последних месяцев я не участвую в подготовке документов и узнаю о них из прессы. Но при этом продолжаю нести ответственность. А я не хочу быть ширмой для решений, которые вырабатывает Петров и Скоков….
Я не был среди особо приближенных к президенту, тем не менее, кажется, меня ценили за профессионализм…..
Отношения с президентом были изначально ровными, без всплесков, достаточно тесными и достаточно формальными. Хотя с его стороны всегда присутствовала какая-то настороженность, думаю, это его синдром 1987 года, когда многие ближайшие люди его просто предали. И добиться глубокого доверия было довольно трудно….. Но ни он, ни я, не переходили определенной грани. Сейчас остаюсь членом парламентского комитета по законодательству.
|