[Юрий Аммосов]

http://worldcrisis.ru/crisis/2091065?COMEFROM=SUBSCR
https://slon.ru/posts/55651

28 августа, 09:30

Советник руководителя Аналитического центра при Правительстве РФ

Явление, которое в последующем получило название «схоластика», в узком смысле принятое называние богословия и философии эпохи Высокого Средневековья (условно IX–XV вв.). Но в контекст этого явления входят и первые университеты, профессора и студенты, и приемы и формы ученого труда и общения, и в целом все то, что мы бы сейчас назвали «системой обучения и образования».

«Схоластика» в современном русском языке стала синонимом «бесплодного умствования, начетничества, буквоедства» (словарь Ушакова). Даль в XIX веке дал еще более резкое описание: «Философия внешности, основанная на логике или на диалектике; вообще, школярство, школярное направленье, сухое, тупое, безжизненое». Это следствие рецепции схоластики через т.н. «школьное богословие» в XVII веке, когда и без того выхолощенное католическое богословие Контрреформации было перенесено в семинарии Киева и Москвы и там приобрело окончательно бурсацкий вид. Немецкое scholastish тоже не очень лестный термин – «отвлеченный, догматичный». А вот к западу от Рейна «схоластический» имеет другие коннотации – английское scholastic синоним для «педантичный, очень утонченный, разделенный на мельчайшие детали»; французское scolaire – «детализированный, книжный», причем это вторичные значение, а первичные – «относящийся к образованию». Scholar в английском языке употребляется в значении «ученый-гуманитарий» («ученый-технарь» переводится как scientist), а основной тест для поступления в колледжи в США именуется Scholastic Aptitude Test – «проверка способности к учению». В этом очерке мы разберемся, как схоластика оставила по себе такой современный след.

Схоластика была продуктом именно христианской религии с его уникальными особенностями. Жрецы рациональной и светской веры римского мира были гражданскими политиками и не нуждались в сложных богословских построениях. Интеллектуальный труд в Риме считался досужей забавой свободного представителя высшего класса, а не средством к существованию и не делом всей жизни (о понятии «досуга» и «дела» в поздней античности см.: М.Л. Гаспаров. Поэзия Катулла. М., 1986). Хакамы исламского мира сочетали богословские труды с правосудием, государственным управлением, медициной и другими светскими занятиями (великий персидский поэт и математик стал известен нам не как Гияс ад-Дин Омар ибн-Ибрахим Нишапури, а как Омар аль-Хайям – «Омар-палаточник»).

Христианство же еще на первом, полутайном этапе своего существования создало концепцию индивидуального спасения и произошедшую из нее практику монашеского отшельничества. Когда христианство стало государственной религией, светские руководители христианских общин также стали превращаться в отдельный жреческий класс. Сложившийся в середине первого тысячелетия класс христианских клириков приобрел несколько особенностей: клирики считались представителями особой духовной власти «не от мира сего», в их обязанности входило распространение христианского учения, защита его от искажений требовала крайне изощренной интеллектуальной подготовки, и по мере роста церковных владений в Западной Европе появился обычай безбрачия священников (целибат), чтобы должности в церкви не переходили по наследству.

Таким образом, христианство западной ветви стало причиной возникновения – впервые в истории! – признанного класса людей, занятых исключительно умственным трудом, причем это сословие было транснациональным, формировалось не по праву рождения, а по личным качествам, говорило на одном всеобщем языке (средневековой латыни) и подчинялось одному лидеру (папе римскому).

Интересно, что в «греческой» церкви такого выделенного класса интеллектуалов не сложилось – возможно, потому, что церковные власти были в подчинении у византийских императоров, а возможно, из-за отсутствия целибата. Различие западной и восточной ветви христианства тогда было намного слабее современного; хотя принято считать, что разделение церквей («Великая схизма») произошло в 1054 году, но вплоть до Ферраро-Флорентийского собора (1438) эта схизма считалась преодолимым недоразумением; раскол между Западом и Востоком был куда сильнее создан крестоносным захватом и оккупацией Константинополя в 1204–1261 годах.

В основе обучения клириков лежала иерархия тривиум – квадривиум – философия – богословие. Тривиум и квадривиум вместе именовались «семь свободных искусств». В тривиум входили грамматика, логика и риторика, в квадривиум – арифметика, музыка, геометрия и астрономия.

В греко-римское время формальных программ и стандартов обучения не существовало – что должен знать образованный человек, неофициально было известно всем, античные источники упоминают «круг образованности» и «свободные искусства». Но при этом каждый учитель учил по своему плану и методикам, а школы были, как правило, частными группами при отдельном учителе.

Первую образовательную систему создал уже известный нам «последний римлянин» Ансилий Манлий Северин Боэций (480–524), магистр оффиций (канцлер) Теодориха Остготского и ученый, считающийся первым схоластом. Считается, что именно Боэций предложил термин «квадривиум» (лат. «четыре пути», парафраз из VII книги «Республики» Платона) и создал методическую базу «семи свободных искусств». Боэций был в значительной мере толкователем и популяризатором. Он написал учебники по арифметике и музыке (и возможно, по геометрии и астрономии), которые были в своей основе популярными комментированными рефератами сочинений Никомаха Герасского, Евклида и Птолемея, сочинение об основах риторики и диалектики (на основе Цицерона и других римских риторов) и толковые комментарии к философии Аристотеля и его комментаторам, включая перевод «Введения в Органон» («Исагоге») Порфирия. Боэций предпринял свои труды, возможно, наблюдая продолжающийся упадок античного знания, но популярный характер его работ сделал их доступными большому числу читателей и помог сохранить образовательную традицию в Европе. На следующие несколько столетий – вплоть до уже известного нам этапа открытия арабского и греческого знания – Боэций стал основным источником образования.

Аниций Манлий Торкват Северин Боэций (Боэтий)

Дальнейшая систематизация «свободных искусств» была сделана епископом Исидором Севильским (560–636), написавшим энциклопедию «Этимологии» (после 600 г.), где уже появляется последовательность из «семи свободных искусств». Наконец, к эпохе Каролингского возрождения в сочинениях Алкуина и его ученика Рабана Мавра (780–856) возникает название «тривиум» («три пути» по аналогии с «квадривиум»).

Энциклопедия-учебник Hortes Delicarium («Сад радостей»), написанная в 1167–1185 годах в Хохенбурге (Эльзас), содержит системное объяснение предметов «семи свободных искусств», как они понимались в эпоху расцвета схоластики:

Грамматика – вещи в символах;

Логика – вещи в знании;

Риторика – вещи в понимании;

Арифметика – чистые числа;

Музыка – числа во времени;

Геометрия – числа в пространстве;

Астрономия – числа в пространстве и времени.

Тривиум был базовой подготовкой: он давал студенту знание латинского языка, владение структурой высказываний и доказываний и речевыми приемами. Получив основу для участия в ученом общении, студент мог переходить к изучению точных наук. Освоив и количественные дисциплины, он считался достаточно подготовленным для изучения античных философов, а после завершения третьего этапа обучения мог перейти непосредственно к изучению будущей профессии. Философия считалась «служанкой богословия» (эта метафора означает не столько ее более низкий статус, сколько то, что она была, как бы мы сейчас сказали, методологической основой средневекового богословия). В дальнейшем, помимо богословия, философская подготовка стала требоваться и для изучения медицины и права – двух других ключевых интеллектуальных профессий Средних веков.

Юридическое обучение и стало причиной появления в 1088 году первого университета в мире – Болонского. Болонский университет и последующие университеты – Парижский (ок. 1150 г.), Оксфордский (1167), Кембриджский (1209), Саламанкский (1218) – были группами ученых монахов, имевших королевскую грамоту на право учить и рассуждать о философии, то есть, в сущности, гильдиями, такими же, как средневековые «цеха». Средневековый университет юридически был «корпорацией» – объединением нескольких лиц, дозволенным правителем. Термин «корпорация» (от лат. corpus – тело) пришел из Древнего Рима, где, как мы уже знаем, собираться неофициально категорически возбранялось, и организация, кооператив или объединения должны были получать общественное признание – например, в виде согласия императора. Это разрешение именовалось «лизензией» (лат. licentia – вольность). В «Дигестах» Юстиниана лицензированные организации, помимо corporatio, также назывались collegium (объединенные законом, от lege – закон) или universitas (всеобщие). Так образовательные организации получили имена «колледж» и «университет», отсюда же пошло и ученое обращение «коллега» (ранее так именовались лица, совместно занимавшие должность, – например, два консула, или сенаторы в заседании).

Итак, университет был коллегией ученых монахов. Университетские должности тоже изначально были церковными. Должность главы университета ректор (от лат. rege – править) изначально означала «настоятель монастыря», а декан (от лат. deccanus – десятник) – «старший монах», «настоятель собора».

По мере развития университетов в них стала формироваться интеллектуальная иерархия. Она во многом напоминала цеховую иерархию мастер – подмастерье – ученик. Сначала возникло понятие «доктор» (от лат. vir doctus – муж ученый), до этого бытовавшее в значении «учитель церкви», а затем перенесенное на обладателя «свободы учительствовать» (licencia docendi). Licentia docendi приобрело завершенный вид после Латеранского собора 1179 года, на котором папа и кардиналы отменили плату за степень доктора, но сделали обязательной проверку знаний кандидата, получившую название «экзамен» (лат. examinatio – взвешивание, исследование). Поскольку исходно схоластика была методологией богословия, доктор получал в первую очередь право проповедовать и писать трактаты. По аналогии с этой степенью в дальнейшем стали появляться доктора прав и доктора медицины.

Наиболее выдающиеся мыслители получали особые звания (акколады). Акколады не присваивались, а становились ходовыми титулованиями наподобие монарших прозвищ Петр Великий, Отто Птицелов, Иосиф Добрый, Александр Освободитель, часто десятилетия спустя. Например, Фома Аквинский (1225–1274) именовался Ангельский доктор (Doctor Angelicus), Альберт Великий (1200–1280) – Всеобщий доктор (Doctor Universalis), Роджер Бэкон (1214–1294) – Удивительный доктор (Doctor Mirabilis), Раймунд Луллий (1232–1315) – Просвещенный доктор (Doctor Illuminatus), Иоанн Дунс Скотт (1266–1308) – Утонченный доктор (Doctor Sublimus), Уильям Оккам (1288–1348) – Непобедимый доктор (Doctor Invincibilis).

Затем в письменных источниках возникает степень магистра (лат. magister – учитель, наставник), означавшее школяра (лат. scholar – тот, кто в школе; студент или выпускник), получившего право учить других. Magister и doctor часто шли как равные степени, но «магистр» чаще употреблялось с приставкой, означавшей, что именно имеет право преподавать данный магистр. Звание «магистр богословия» означало практически то же, что и «доктор богословия». А «магистр искусств» означало, что носитель знания изучил тривиум и квадривиум, но философию и богословие еще преподавать не может. Так постепенно «магистр» стало аналогом «подмастерья», а «доктор» – «мастера» университета как «цеха ученых».

Наконец, с конца XII века упоминается и третья степень – бакалавр. Школярская этимология возводит слово к bacca lauri (лат. «ягоды лавра»), имея в виду стремление к «лавровому венку» знатока искусств. «Бакалавр» встречается в документах XIV века в двух значениях – «студент» и «ученик рыцаря», в обоих случаях означая низший, ученический ранг.

Вне степеней были «ваганты» (ср.-лат. «странники») или «гольярды» (ср.-лат. «бездельники») – бродячие студенты, переходившие из университета в университет. Они были тоже частью священно-ученого класса и заложили традиции как интернационального ученого братства, так и студенческих проказ. Уже в начале эпохи университетов были сложены сборники авторских и анонимных стихов «Carmina Cantabrigensia» («Кембриджские песни») и «Carmina Burana» («Песни Бойерна»). Русский читатель, скорее всего, знаком с песней Д.Тухманова: «Во французской стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне в университете…» («Прощание со Швабией») – это довольно точное изложение университетской жизни и схоластических премудростей:

Всех вас вместе соберу,

если на чужбине

я случайно не помру

от своей латыни;

если не сведут с ума

римляне и греки,

сочинившие тома

для библиотеки,

если те профессора,

что студентов учат,

горемыку школяра

насмерть не замучат,

если насмерть не упьюсь

на хмельной пирушке,

обязательно вернусь к вам,

друзья, подружки!

Вот и все!

Прости-прощай,

разлюбезный Швабский край!

Захотел твой житель

увидать науки свет!..

Здравствуй, университет,

мудрости обитель!

Здравствуй, разума чертог!

Пусть вступлю на твой порог

с видом удрученным,

но пройдет ученья срок –

стану сам ученым.

Мыслью сделаюсь крылат

в гордых этих стенах,

чтоб отрыть заветный клад

знаний драгоценных!

Поэзия вагантов. М. 1974

Студиозусы-гольярды не только вели неподобающий клирикам образ жизни, но и сильно не ладили друг с другом и с гражданами университетских городов. Студенты создавали «нации» – чаще «северяне», или «германцы» (немцы, шведы, норвежцы, англичане) объединялись против «южан», или «римлян» (французов, испанцев, итальянцев). Нации дрались стенка на стенку (в хрониках Оксфорда сохранилась память об особо эпохальной битве наций в январе 1274 года). В том же Оксфорде на День святой Схоластики (10–12 февраля 1355) (святая Схоластика (480–547) – христианская святая, первая западная монахиня и основательница первого женского монастыря на Западе) университет и город бились насмерть два дня после того, как два студента обвинили трактирщика в том, что он разбавляет их пиво, подкрепив свое возмущение тумаками; на поле боя пали 30 горожан и 63 школяра. После этого ежегодно около 400 лет по королевскому указу мэр и члены городского совета Оксфорда маршировали по городу босиком в знак покаяния и платили университету символическую виру. Университеты были истинными корпорациями и своих не сдавали. Кембриджский университет был, по одной из легенд, основан учеными Оксфорда, которые поголовно ушли из Оксфорда в знак протеста в 1209 году, после того как светские власти повесили двух студентов за убийство женщины (студенты как клирики подлежали лишь церковному суду). В 1229–1231 годах Парижский университет был закрыт, после того как власти города тоже превысили свои полномочия, подавляя бунт студентов (как водится, опять начавшийся в таверне по пьяному делу).

Болонские студенты немецкой «нации». Миниатюра XV века

Схоластика в узком смысле слова (как интеллектуальная деятельность) объединяет в себе особую методику и особую тематику. «Схоластический метод» исходил из тезиса Аристотеля о том, что высшее знание создается философом путем осмысления. Высшее искусство схоластики состояло в том, чтоб извлечь ответ на новый вопрос путем анализа авторитетных текстов. Основными инструментами, которыми пользовался доктор-схоласт, были семантический анализ текста и выстраивание безупречных формальных логических структур. Схоласт вчитывался во все сочинения мыслителей предшествующих эпох, которые затрагивали интересовавший его вопрос, анализировал, какое значение слов в них употреблялось или могло употребляться, как связывались понятия, и интерпретировал тексты. Из собранной информации схоласт выстраивал цепь аргументов, разбивая рассуждение на силлогизмы, посылки силлогизмов – на силлогизмы более низкого уровня, и так вплоть до уровня, где оставались только очевидные или общепринятые посылки. Схоластический трактат должен был разобрать не только все возможные аргументы за выдвинутый автором тезис, но и возражения против него, а затем либо дать опровержение, либо согласовать все за и против друг с другом, опять-таки используя семантический анализ и логические структуры.

Полученный результат схоласт мог описать в сочинении или доложить на собрании университета, причем встречная устная и письменная критика «коллег» требовала от автора дать всем официальный ответ по существу (лат. refutatio – отвержение). Такой доклад был основой экзамена на звание доктора – отсюда происходят и наши обычаи публично защищать диссертации (это возникшее в XVI веке слово было произведено от глагола disserere – лат. сеять, организованно распределять; «диссертация» – «тщательно упорядоченный текст»). Отсюда же идут и другие академические обычаи – рецензировать научные труды, проводить семинары (лат. seminarium – посев, в данном случае семян знаний).

В практике схоластики часто фигурируют диспуты (лат. disputatio – спор, конфликт) – публичные дискуссии по интеллектуальному вопросу. Диспуты проходили по строгому формату, напоминавшему слушания в суде, готовились заранее, стороны часто публиковали тезисы и рефутации заблаговременно, школяры делились на стороны. Диспуты, как и современные футбольные матчи, не всегда протекали мирно: иногда, исчерпав словесные аргументы, школяры брались за деревянные.

Часто для диспута ставилось условие, что проигравшая сторона должна принять точку зрения победившей или сжечь свои труды. Сожжение имело целью не только уничтожить экземпляры ложного учения, но и было символическим очищением от кривды (символика «очистительного пламени» есть и в Ветхом Завете, и в дохристианском правосудии народов Европы). Одна из житийных легенд о святом Доминике (1170–1221), основателе ордена доминиканцев, говорит, что Доминик и еретик-альбигоец сошлись в диспуте, и аргументы сторон были равны, после чего тезисы Доминика и его противника были ввергнуты в огонь. Текст Доминика трижды выпрыгнул из огня, тем самым его правоту подтвердил Бог. В диспутах между католическими богословами и представителями иных вер (иудеями и катарами) огненный финал встречался часто, хотя независимо от аргументов сжигались только Талмуд и еретические писания.

Ключевой проблемой, которую обсуждали схоласты XII–XIV веков, были «универсалии» – общие понятия; постановка этой проблемы была взята у Платона и Аристотеля через все того же Боэция. Для схоластики эта проблема стояла так: «что именно творил Бог – вещи или идеи вещей?» Говоря современным языком, являются ли общие понятия производными от наблюдаемых объектов или же материальные объекты – частные случаи существующих вне нашего восприятия общих сущностей? Ответ на вопрос об универсалиях делил схоластику на две школы – номинализма и реализма. Реализм исходил из первичности универсалий ante res (перед вещами), а номинализм предполагал обратное: существование универсалий post res (после вещей). Крайний номинализм и реализм в схоластике почти не встречались, большинство лидеров схоластики выдвигали и доказывали тезисы о том или ином, иногда достаточно сложном соотношении универсалий и вещей. К условным номиналистам относят Уильяма Оккама и Пьера Абеляра (1079–1142), к условным реалистам – Фому Аквинского, Раймунда Луллия и Дунса Скотта. Но в многосотлетнем споре об универсалиях важны не сами позиции сторон, а то, что схоласты впервые стали анализировать и осмыслять значение абстрактных понятий и переходов от частных знаний к обобщениям и от общего знания к частному. Интенсивный фокус на обобщениях высокого уровня позволил создать фундамент для того, что в науке Нового времени получило название «теории» – идейное обобщение опытного знания, обладающее определенной предсказательной силой.

Книжные и теоретические построения схоластов иногда имели неожиданные и оригинальные результаты с далекоидущими последствиями. И не только, как мы сказали бы сейчас, «теоретическими», но и «фундаментальными», и «прикладными».

Францисканец Роджер Бэкон исследовал взгляды Аристотеля на «опытное знание» (далеко не в современном понимании этого слова). Составляя около 1260 года для своего друга папы Климента IV трактат «Великий труд» («Opus Maius»), о результатах своих многолетних штудий, он включил туда большой раздел по оптике, критически изложив взгляды Птолемея и аль-Хазена из не так давно переведенных арабских книг. Но в результате этих рассуждений Бэкон описал принципиальное устройство аппарата для усиления зрения – очков, изобретателем которых он с тех пор и считается. Заключительная часть трактата Бэкона описывает также целый ряд других возможных решений и устройств – от календаря точнее юлианского до подводных лодок (про которые Бэкон якобы вычитал в сочинениях об Александре Македонском). Прогнозы и открытия Бэкона произвели на потомков такое впечатление, что в XVI–XVII веках Удивительный доктор Бэкон стал главным героем сочинений о чернокнижии и встречах с чертом (которого Бэкон, разумеется, перехитрил), а в XIX–XX веках его стали считать едва ли не первым ученым-экспериментатором современного типа (которым книжник Бэкон, разумеется, еще не был).

Другой схоласт, Раймунд Луллий, в возрасте около 30 лет сменивший придворную одежду каталанского принца-трубадура на рясу францисканца, поставил себе целью жизни обратить магометан в веру Христову и погибнуть за слово Божие. Это ему удалось в возрасте 82 лет, когда в шестой или седьмой визит в Тунис местные жители наконец закидали Луллия камнями и через год удовлетворенный результатом проповедник все-таки скончался мучеником. Луллий также был реалистом крайнего толка и считал, что, оперируя общими понятиями, можно постичь истинный смысл вещей и создать абсолютно неопровержимый аргумент (который в свою очередь гарантированно обратил бы мусульман в правую веру).

Следуя этой теории, Луллий создал особую машину для повышения эффективности проповеди и для быстрого автоматического построения любых аргументов. Машина представляла собой концентрические круги, по окружности которых были выписаны коды слов, выражений, глаголов, предлогов. Вращая круги, можно было создать любое возможное высказывание. «Машина Луллия» сохранилась в большом количестве вариантов и описаний и считалась забавной, но бесполезной придумкой эксцентричного мыслителя и художника, пока в начале XVIII века Готфрид Лейбниц не увидел в ней источник того, что он назвал «комбинаторикой». В конце XX века автор «Искусства программирования» Дональд Кнут также указывал на Луллия как на предтечу современного построения алгоритмов (в частности, древовидных).

В XX веке были обнаружены манускрипты Луллия об «искусстве выбора», посвященные вопросу «Как выбрать кардинала так, чтобы исключить симонию» (взятки). Луллий предложил способы, которые известны нам как «метод Борда» и «критерий Кондорсе», повторно открытые только в конце XVIII века (Hägele G., Pukelsheim F. Llull's writings on electoral systems. Studia Lulliana 41, 3–38. 2001).

Луллий также собрал настолько большой массив знаний об арабской культуре, обществе и исламском вероучении, что его иногда считают основателем европейской арабистики.

Но все это меркнет на фоне важнейшего дара Луллия человечеству: хотя он и считал алхимию лженаукой, но при этом был первым, кто описал и, по-видимому, получил чистый алкоголь (он же спирт – от лат. spiritus, «дух»). Пить его, правда, Луллий не стал – он считал его стимулятором, который следует нюхать перед боем (Phillips, Rod. Alcohol: A History. UNC Press Books, 2014), но ученики и посмертные последователи Луллия, среди которых было много алхимиков, быстро разобрались, зачем на самом деле нужен алкоголь (разумеется, для создания лекарств, настоек и как растворитель).

Подведем итог. Схоласты создали в европейской культуре класс ученых людей, научные учреждения, систему образования, сформировали обычаи ученого труда (например, публично защищать исследования и вести ученые дискуссии), отработали до деталей методологию исследований, аргументации и обращения с предшествующими исследованиями, накопили опыт всестороннего исследования теоретических проблем. Хотя предметом их исследований были вопросы, актуальные для их времени, основные формы и методы работы – и более всего, требование дотошности в работе и сотрудничество ученых всех стран – дошли в наше время в своей основе теми же, как и в XIV веке.

Поэтому не будет преувеличением сказать: без схоластики Средних веков не было бы науки Нового времени и наших дней. Фундамент системы современного знания был заложен учеными монахами-схоластами почти тысячу лет назад. И пьем и шкодим во студенчестве мы так же, как и они.

Seca et fige! – Коси и забивай!