[Антон Курбский]

ПРОФИЛЬ ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ № 12/4 апреля 2005

Нож в спину аналитики

Вот ведь действительно: самореклама иногда бьет по своему обьекту. Целую неделю перед эфиром своей новой программы Владимир Соловьев кидал в себя ножи, и в итоге его «Воскресный вечер» вышел каким-то зашуганным. Нововведения в рамках жанра выглядели неуверенно, а железные проверенные приемы-банально. Проверенные слагаемые «итоговой аналитической шоу-программы» Соловьев доверил, прежде всего, своему опыту. Остальное было взято из опыта ближайшего предшественника, Савика Шустера. Немного «К барьеру!», чуть-чуть «Свобода слова», порция «Завтрака», который надо бы признать, в силу обстоятельств, ужином. Модификации жанров, собранные в один флакон, не убеждают.
В первом блоке собрались несколько кричащих мужчин (Рогозин, Жириновский и сам Соловьев), одна как бы умудренная опытом политическая дама (Слиска) и потерянный в шуме «представитель народа» (экс-министр иностранных дел Козырев). Все вместе они решили доказать правоту мудрости, проявленной почти год назад руководителем НТВ Владимиром Кулистиковым, закрывшим «Свободу слова» по причине «случайности» гостей, которые приходят в студию и пикируются о власти и стране. Почему опять Жириновский? Тольколи из-за Жириновского в студии Рогозин-чтобы опять цапались? Мудрейшая ли судия в таком споре Слиска? Адекатна ли роль Козырева? Начали разговор с Киргизии, быстро пронее забали и закончили привычным бардаком. Печально, но и Соловьев оказался не готов показать класс своих предшественников.
Разыгравшаяся через несколько минут с «ужином» ведущего в компании с Германом Грефом не оставила в памяти никаких впечатлений, кроме одного, безусловно лишнего: оба героя диалога сидели на какой-то невероятной верхотуре, слепленной из дорогих строительных и декоративных материалов. Иногда камера гуляла где-то среди великолепных колонн этого подиума, забыв о собеседниках, и вместе со зрителями поражалась размаху обстановки. О чем они там, наверху, шептались, не играло никакой роли. Так далеки они от народа. В том числе и от зрителей студии, мечтательно взиравших в пустой зал, расположенном на первом этаже соловьевского амфитеатра.
Связущим элементом между привычными для Соловьева рубриками была компьютерная графика, на которую, как на кнопкт вызова лифта, изящно нажимал ведущий, запуская ту или информационную вставку. Герои и неудачники недели. Самое-самое. Самое необычное. Ни журнал не получился, ни шоу, ни выводы.
Запутанные ножами Соловьева, создатели итоговой программы на другом канале, Третьем, молодостью и задором давно пыющиеся затмить любой аналитичесчкий класс, напортачили с три короба. Ведущий программы Петр Толстой долго морщил лоб, рассуждая о последствиях, которые грозят России после событий в Киргизии. Подобрался к кульминации-к прямой связи с Бишкеком. Связистом оказался корреспондент Волонихин. Прямая связь оказалась односторонней: ведущий и зрители Волонихина слышали, а он этого даже не подозревал. В результате, заподозрива наклавдку, Волонихин, некогда уволенные с НТВ за что-то, что тперь представляется понятным, разразился в критический момент ругательными словами типа «п…ц, на х….» и в расстроенных чувствах принялся махать на Москву руками. Москва недоуменно посмотрели на героя и отключила его.
Киргизия вообще подействовала на создателей информационных программ как-то дурно. НТВ, аносировав на субботу все обьясняющий репортаж о событиях в этой республике, вышло явно с чем-то не тем. Собственно, пафос и напор, а также название программы и тревожная музыка, оформлявшая «фильм», остались. Но довольно скоро выяснилось, почему достославной памяти Е.А.Киселева называл Зимина величайшим репортером современности: он сделал репортаж, ни в какую Киргизию явно не сьездив. Репортаж был собран из планов, до этого в основном показанных в новостных выпусках, а ведущий, так и не появившийся по законам жанра в кадре, был явно не в теме и ничего «разоблачающего» рассказать в принципе не мог. Ошибался даже в деталях, чего допускать репортер, побывавший на месте сьемок, не должен. Назвал, например, площадь Ала-Тоо «площадью Аллаха». Когда не можешь один раз увидеть, то на слух лучше не полагаться: киргизский язык к арабскому никакого отношения не имеет. «Ала-Тоо» переводится как «красная площадь», что, как и по-нашему, означает «красивая». Некрасиво получилось с а-ля репортажем-тоо…..