Глава 3. Наше государство
Наше государство изначально есть империя. Мы не просто защищаем кусок земли и собственную этническую принадлежность. Наше государство — самодостаточный планетарный носитель для полного воспроизводства культуры и цивилизации, человеческого бытия.
Разумеется, у европейской цивилизации не один такой носитель. Мы находимся в отношениях конкуренции и взаимовлияния с другими носителями этого же класса. Это определяет нашу историческую динамику, актуальную желательность и потенциальную возможность нашего устранения другими со-масштабными государствами-империями. В принципе, любое государство по своей сущности претендует на то же самое, что и мы. Но не все могут справляться с этой задачей в течение всего времени своей исторической жизни.
Считалось, что по итогам Первой мировой войны с Русской империей покончено, как и с Австро-Венгерской, Британской, Османской и Японской. Но по итогам Второй мировой оказалось, что не покончено. Многие страны выбыли из этого состязания и теперь являются сателлитами, фактическими элементами империи США. Но это пока не мы. Надеяться, что нас оставят в покое, не приходится — из-за нашей исторической претензии, на которую «настроена» наша культура, социальные институты и политические традиции. А также из-за всех тех богатств, которыми мы пока обладаем благодаря труду и деяниям всех русских поколений.
«Русский» — это не этническая принадлежность, это, прежде всего, государственный статус человека (речь не о должности), обоснованный общей историей, культурой и языком. «Русский» — это осознанная опора на русское государство для личного участия в истории, обретения смысла жизни. Только империя может позволить и себе и человеку освободить и свою и его идентичность от ограничений натурального, в том числе генетического характера, предоставить человеку историческую свободу не только от рода, племени, но и от так называемого «общества».
Это свойство империи есть прямое проявление характера европейской цивилизации, выражающегося в принципиальной экспансивности, безразличии к материалу реализации, отсутствии изнутри установленных пределов. Поэтому любые конкретные границы для европейца по культуре — явление временное. В принципе волей Бога (или «человека», занявшего Его место) должны быть охвачены все люди, весь мир. Отсюда — целенаправленное европейское проникновение за известные географические границы, миссионерство, конкиста, тотальная (в отличие от античной) колонизация территорий (греки селились только у берега моря и не шли в глубину). Мы участвовали в этом процессе одновременно с другими европейцами, преодолевая в первую очередь не море, а сушу в планетарных масштабах. Освоение нашего собственного пространства и сегодня остаётся нашей цивилизационной целью.
Государство европейского типа
Мир окончательно захвачен европейской цивилизацией. Те страны, что изначально не принадлежали к этой культуре, вынуждены европеизироваться. Однако это не означает само по себе, что мир должен стать буквально одним государством. Империя сегодня может строиться за счёт отношений подчинения территориальных самоуправлений (формально имеющих титул государств) реально суверенному государству (формально их в себя не включившему).
Идеология тотальной власти над миром сегодня доминирует, она представлена в «безобидной» фразеологии «глобализации». И создана эта идеология — так же, как и её практика — вовсе не США, а католической церковью. Вот её краткое выражение: «один Бог, один Мир, одна Церковь, один Папа». Собственно, эта идея и выражена в слове «католический» — т.е. в переводе с греческого «вселенский, всеобщий».
Ортодоксальная (православная) христианская вера допускает существование многих самодостаточных церквей, решающих одну задачу. Мы не стремимся к прямому господству над миром и сейчас. Мы отвечаем за свою самодостаточность.
Посткатолическая идеология власти сегодня представлена в мире неявно. Она используется в реальной политике вовсе не Ватиканом, а современной версией Британской империи, созданной на базе США (передача управления состоялась по итогам Второй мировой войны) и имеющей в качестве государственной религии светскую веру в демократию.
Европейская экспансия на новый материал продолжалась не менее двух с половиной тысяч лет с момента её создания. За это время из захолустья и задворок географического мира европейская цивилизация почти полностью поставила под контроль планету. Этот процесс шёл несколькими путями.
Россия более 1000 лет назад осознанно и согласно самостоятельно принятому решению стала источником европейской экспансии. И сформировалась на этом первом пути как страна и государство. Поэтому мы и говорим об общем европейском цивилизационном корне. Большинство стран Западной Европы шли вторым путём — за счёт завоевания и подчинения. Они европеизировались извне.
Третьи страны, изначально сформированные безотносительно к Средиземноморью, попали на путь европеизации — внешнего влияния европейской цивилизации — совсем недавно. Объём этой европеизации включает в себя «не много» и точно «не всё», по сравнению с Западной Европой он принципиально ограничен. Это только капиталистическое промышленное производство, наука и инженерия, а также демократические представительские формы правления.
Япония приняла этот «пакет помощи» во второй половине XIX века и «в рассрочку» (демократизация стала актуальна только после поражения во Второй мировой войне), а Китай и Индия — во второй половине ХХ века. То же касается и Юго-Восточной Азии в целом. При этом Китай, Вьетнам, Северная Корея заимствовали не демократию, а коммунизм.
Эти недавние по историческим меркам заимствования обусловлены, прежде всего, стремлением к суверенитету, желанием уравнять военные и геополитические шансы с «гегемонами», такими как США, СССР, «развитые» страны Европы, а не с «любовью» или с «завистью» к европейской цивилизации. С точки зрения человеческого материала, культуры, традиций и привычек эти страны существенно не изменились. Они разительно отличаются от географической Европы и США. По итогам ХХ века эти страны своей цели добились — они обрели военное, экономическое и политическое влияние, сомасштабное США, а Китай даже обладает реальным суверенитетом, что позволяет ему быть своеобразным экономическим партнёром США. Эти страны «последней волны» европеизации в наименьшей степени находятся под идеологическим контролем глобальной имперской политики США, придерживаются позиций функционального вассалитета и не имеют собственных цивилизационных претензий европейского типа. Такие претензии есть только у США, Западной Европы и России.
Русское государство и его враги
Российское государство оформились в качестве современного европейского государства уже при Иване Грозном, 500 лет назад. Слияние Московии, Казанского, Астраханского и Сибирского ханств можно рассматривать как учреждение современной России. Кроме того, именно при Грозном возник класс чиновничества, и сегодня являющийся основой Российского государства.
Примерно с этого же времени Западом ведётся борьба на уничтожение нас как государства государств, как цивилизации. Управляющими этим процессом последние 300 лет являются Британия и, в качестве её преемника, США. Непосредственных исполнителей всегда хватало. У стран материнской средиземноморской Европы мы всегда вызывали ненависть и агрессию, всегда приходилось обороняться — от поляков, шведов, немцев, французов...
Мы в отличие от них не ставили цель завоевать географический мир. Мы не уничтожали другие народы. Но мы не дали Азии завоевать Европу — и наоборот. Мы не колонизировали присоединённые территории, а делали их равноправной и полноценной частью страны. Такой стала европейская цивилизация в нашем восточноримском, «византийском» исполнении. Тысячелетняя ненависть Запада к Византии теперь обращена на нас. При этом мы отвечаем за куда большую и богатую часть континента.
Мы тысячу лет играем в обороне, а не в нападении. Поэтому русская онтология, принцип существования русского государства и русской власти — это совместное имперское государство, способ совместного исторического действия для всех народов России, основанный на развитии, заселении и освоении её территорий. Россия за время своего существования построила исторически реальный, а не утопический межэтнический и межконфессиональный мир. Возможным это стало не за счёт правовой и политической техники, а прежде всего, за счёт действительного цивилизационного лидерства русских, за счёт партнёрства народов в исторической деятельности. Поэтому нам нельзя ограничивать себя рамками национального государства образца XIX века, которые активно навязываются нам как «современные» механизмы и суть демократии «для нас». Такой русский национализм заведомо разрушителен для нашего способа исторического существования.
Континентальные государства Западной Европы выступали в качестве непосредственных военных врагов Российской империи. Таким же врагом была Османская империя — с XVII по XX век. Западноевропейские страны — Польша (XVII век), Швеция (XVIII век), Франция (XIX век), Германия (XX век) — покушались на Россию в целом и в результате проиграли начатые ими континентальные военные кампании, определившие западно-европейские границы Русской империи. Все эти кампании ставили целью завоевание и ликвидацию России.
Сама Великобритания воевала с нами непосредственно только два раза: в Крымскую войну 1856 года и интервенцию 1918 года, и оба раза в составе сил «коалиции». Однако, будучи долговременным геополитическим противником всех континентальных стран как таковых (воюя против Испании, Франции, позже Германии), Британия стала основным геополитическим противником России как большей и основной части континента, способной взять его под полный контроль. Кроме того, Британия всегда рассматривала Россию в качестве главного своего препятствия на пути к колонизации Азии. Политика Британии, которая из этих стратегических, управленческих соображений чаще становилась тактическим и формальным союзником России (и успешно маскировалась в этой роли), всегда была направлена на создание военных конфликтов для России, управление непосредственными военными противниками России, обеспечение для них благоприятных условий, на то, чтобы не допустить создание континентальных союзов с участием России (Россия — Франция или Россия — Германия). Британия боролась с Россией с помощью Турции (XVII–XIX вв.), Персии (XVIII–XX вв.), Японии (1905 г.) и, в конце концов, с помощью гитлеровской Германии (1941 г.). Став империей, лидером в борьбе за мировое господство, Британия не могла смириться с существованием другой империи сопоставимых размеров, при этом недоступной для завоевания «через море». США не могут смириться с этим и сегодня.
Геополитические цели Британии лежали внутри цивилизационных. Британия раньше других западноевропейских стран (почти на 150 лет раньше Франции) прошла через буржуазную революцию, направив экспансию буржуазии вовне страны, решив тем самым проблему отношения общества и государства. Алчность и жажда власти, присущие английскому обществу, были канализированы британским государством на другие территории. Сумев в ходе революции быстро восстановить государственное управление и государственную власть, Британия создала огромные колонии, которые, отделившись от неё, приняли у неё цивилизационную эстафету. США, Канада, Австралия, Новая Зеландия вместе с самой Британией — сегодня это так называемый «бритиш пипл», как говорят сами англичане, единая цивилизационная сила, несмотря на множественность составляющих её государств.
Возникновение США фактически стало результатом экспорта буржуазной революции за пределы самой Британии, которая стала революцией Американской. Однако это не единственный результат британской международной деятельности. Великая французская революция, которой сами французы так гордятся, есть всего лишь перенесение на французскую почву английских буржуазных политических идей, а сами французские просветители вторичны по отношению к английским буржуазным философам, идеологам, политическим проектировщикам. Наполеон, по сути, лишь подобие Кромвеля. Россия стала следующей целью британского революционного экспорта после Франции и через Францию в том числе.
Англия выработала собственную философию, оппозиционную магистральной линии развития европейского идеализма, идущей от Древней Греции через христианский монотеизм к немецкой классике и далее к марксизму и постмарксизму. Британский эмпиризм и агностицизм стал основой государственной демократической идеологии — краеугольного камня Американской революции и конституции. Так, Джон Локк — один из социальных инженеров-проектировщиков государства в США. В отличие от Платона он был лично успешен.
Британия внесла свой вклад в Реформацию и раскол Католической церкви созданием независимой Англиканской церкви, которую возглавляет не иерарх, а глава государства, что доводит протестантскую революцию до логического конца. Это привело впоследствии к развитию, прежде всего, в британской Америке не антиклерикальной атеистической веры, как на родине Просвещения Франции, а к размножению сект и захвату нового колониального пространства гонимыми на континенте еретиками.
Именно США создали конституцию как элемент государственного устройства, воспринятый в качестве цивилизационного стандарта сначала в Западной Европе и уже через неё навязанный России.
Британия и её исторический наследник, преемник и продолжатель США сформировали полностью альтернативный русскому способ освоения территорий, предполагающий полное искоренение или порабощение живущих там народов, доведя до совершенства, собственно, западноевропейский способ. Россия в отличие от европейцев, ставших американцами, не освобождала для своей «крови» и культуры территории, а укрепляла жизненные ресурсы населяющих её народов. Повторить «успех» США в зачистке жизненного пространства, необходимого для создания государственной территории в сопоставимом масштабе, в самой Западной Европе попыталась лишь гитлеровская Германия.
И неслучайно Иван Грозный, фактически создавший Российскую империю, стремился к династическому браку именно с английской короной, а не с какой-нибудь другой. В постримской и поствизантийской европейских цивилизациях по сей день никогда не завоёванными и не покорёнными остались только два сверхгосударства: империя Британии — США и Русская империя. Трудно назвать это исторической случайностью.
Корни русофобии
Русофобия — это патологические страх и ненависть, имеющие характер психической проблемы и соответствующие клинические проявления. Это синтетическое историческое явление, порождённое долговременной геополитической и цивилизационной целевой установкой на ликвидацию Руси и России и регулярными неудачами в достижении этой цели. С западной русофобией бессмысленно бороться, пытаясь изменить, улучшить «имидж», «репутацию» нашей страны, поскольку сама русофобская аргументация иррациональна.
Пока не будет отменена установка на уничтожение России, не может исчезнуть, не может быть излечена и русофобия.
Это не значит, конечно, что не нужно разоблачать «мифы о русских» и заниматься контрпропагандой. Но надо понимать, что тот, кто принял западную позицию против России как против врага и конкурента и вместе с тем органично согласен с мифом о естественном превосходстве Запада, на деле является расистом. А расизм не лечится с помощью рассуждений. Он искореняется путём победы и наказания.
Основа русофобии заключена в факте незавоёванности и непокорённости России, который западное сознание не приемлет — «вытесняет», как сказал бы психоаналитик. Цивилизованный хозяин не цивилизовал силой, т.е. не насиловал, следовательно, не учил, не исправлял своей властью, не оплодотворял, наконец, косный материал, который представляют собой варвары, живущие к востоку от Польши и Австро-Венгрии. Из этого факта делается непосредственный вывод об очевидной нецивилизованности непокорённого. Другого варианта цивилизования западные европейцы не знают, поскольку сами, будучи варварами, были учены римлянами именно этим путём — из-под палки, через рабство.
Достойно сожаления, что, прежде всего, из-за философской слабости позиций сам спор славянофилов и западников о превосходстве западного или российского путей исторического развития стал каналом трансляции западного мифа и пропаганды — через роли обоих участников спора.
Главный тезис любой русофобии состоит в обвинении России в отсутствии свободы и права. Все остальные тезисы о «русском варварстве» зиждутся на этом фундаменте. На деле русское государство стояло на основах справедливости, то есть более глубокой идеи, нежели право. Справедливость есть порядок, который готовы поддерживать и сохранять сами его участники. Право формально исполняет функцию справедливости, но оно уже требует принуждения. Достаточно просто прочесть «Русскую правду», чтобы оценить её силу справедливого убеждения в сравнении с правовым принуждением.
Западная цивилизация к моменту создания «Русской правды» отказывалась от идеи справедливости дважды, пока та не вернулась в образе социализма. Рим, уходя от принципов справедливости, создал своё римское право. Второй раз тезис справедливости был отвергнут Западом на выходе из «тёмных веков», на рубеже XI–XII веков вместе с отказом от построения «Града Божьего на Земле». Этому цивилизационному слому соответствует начало рецепции римского права в Западной Европе.
Нет ничего удивительного в том, что Западная Европа воспроизвела римские порядки. Другой культуры у неё просто не было. Существенно, что буржуазный революционный процесс в Западной Европе (Англия — XVII век, Северная Америка — XVIII век, Франция — XVIII и XIX века) не пошёл дальше выхолощенной, формализованной, лишённой содержания справедливости, понимаемой в негативном смысле как правовое равенство. Идеология замены справедливости правом владеет умами западной цивилизации до наших дней.
Таким же образом — либерально, в негативном смысле «от», а не «для» — была реализована и идея свободы. Свобода, равенство и братство как содержательные понятия — в христианском понимании — так и не были постигнуты Западом. Христианская свобода — «для», а не «от», и уж точно не ради торговли. Христианское братство — в Боге — исключает расизм, которым насквозь пропитано западноевропейское мировоззрение с его обязательным делением мира на цивилизацию и варваров. Это размежевание является для Запада основной идеологией завоевания и покорения. Христианское равенство — в Боге и перед Богом, т.е. преодолевающее фактическое неравенство индивидов.
После падения Византии русская православная монархия осталась единственной в мире носительницей идеи справедливости как действительной социальной гармонии и стабильности, а также свободы, равенства и братства в христианском понимании. Позже эта идея войдёт и в русский коммунистический проект. Поэтому, решив проблему исторического выживания, внутренне укрепившись, Россия превратилась в серьёзного не только геополитического, но и цивилизационного конкурента Западу. Конкурента, которого Запад уже однажды уничтожил в виде Восточной Римской империи (Византии). И намерен уничтожить вновь.
Семейный союз народов
До создания единого имперского государства русских, в период т.н. «монгольского» завоевания (которого, скорее всего, не было в буквальном смысле, т.к. современные генетические исследования почти не находят ни у русских, ни у татар следов монгольского генотипа), русские вовсе не были цивилизационно уничтожены или «перецивилизованы», покорены. Они существовали в цивилизационном общении с монгольским (по принятому историческому определению) государством. По существу, подчинение русских состояло в уплате дани — ясака, а также получении русскими князьями вассального «мандата» на правление — ярлыка.
Русские не утратили ни своей культуры, ни своей религии, ни своей социальной организации. Они не должны были скрывать их и прятать. Русских не уничтожили (и не уничтожали) как народ. Русские восприняли от «монголов» (напрямую или через народы-посредники) лидерские цивилизационные идеи: идею большого государства — вместо мелких разрозненных княжеств, освоения большого континентального пространства — онтологию «степи».
«Монголы» подчинили и Китай, который тоже остался при своей культуре. Они были безусловными цивилизационными лидерами. Именно «монголы» показали, что «человек на лошади» может определяться не в локальных границах города или небольшой страны, а на континенте в целом, рассматривая его как пространство своей жизни и деятельности. Чингисхан ненавидел города, он не просто перемещался в пустых просторах, он в них жил и действовал. И вывел в них большой народ. Степи и пустыни стали не препятствием, а возможностью для продвижения на континентальные (планетарные) расстояния: ведь лес и горы это серьёзные препятствия. Степь и пустыня для «монголов» стали тем же, чем океан для европейцев, причём на триста лет ранее. Именно «монгольской» («татарской») школе мы отчасти обязаны последующим приобретением 1/6 части суши. «Монголы» привили нам и нашу пресловутую «морозостойкость». Ведь они двигались, жили и действовали в условиях суровых континентальных зим, когда 50-градусные морозы держатся месяцами.
В процессе распада «монгольского» государства русские выделились из него вместе с несколькими другими этносами, объединившимися в одно государство вместе с Московией. Имевшие место военные конфликты не были войной народов. Они были не более чем борьбой за власть в одном общем пространстве нового государства. Государство русских сложилось с полноценным участием других народов без их завоевания, колонизации, покорения или тем более истребления. Московия вместе с Астраханским, Казанским и Сибирским ханствами образовали крайне жизнеспособное государство — Россию, основанное на семейном союзе народов, подлинном братстве, отсутствии какого-либо расизма и этнической неприязни. С 1654 года Российское государство строится совместными усилиями русских, белорусов и украинцев. Все они — ветви одного многоэтнического русского народа.
В России не был уничтожен ни один, даже самый малый этнос или народ. Каждый народ сохранил и «внутреннее» пространство, самоуправление. Каждый народ мог делать «карьеру» в империи в целом. За такую «большую» Родину имело смысл бороться и умирать.
Принцип братства был реализован в конструкции российского государства задолго до того, как он появился на знамёнах и в геральдике Запада, в ходе Великой французской революции. И где он никогда не был реализован, включая самые последние концепции «мультикультурализма», предназначенные для удержания в узде как натурализованных, так и нелегальных эмигрантов, используемых для старой доброй марксовой эксплуатации труда.
Русское государство исторически защищало православную церковь. При этом другие вероисповедания, прежде всего ислам, не чувствовали себя ущемлёнными. Напротив, мусульманам, отличившимся на государственной и военной службе, полагались специальные награды. Русское государство традиционно защищало ценности, являющиеся общими для православия, мусульманства, иудаизма. Так называемое светское, а тем более антиклерикальное государство к этим ценностям безразлично или даже враждебно. Русская держава должна сохранить эту традиционную опору на межконфессиональный консенсус, а сам консенсус должен стать предметом для институционального проектирования.
Глава 4. Наша революция
Наша революция совершена не нами. И не французами, от которых мы, как нам кажется, импортировали её в течение XIX века, съездив на экскурсию в Париж в 1815 году.
Буржуазную революцию как способ подчинения государства обществу исторически создали англичане, Наполеон лишь продолжил в континентальных условиях дело Кромвеля, который при жизни — в отличие от Бонапарта — так и не потерял власть. Но наши аристократы были лишены удовольствия лично столкнуться с Кромвелем, они встретились лишь с Наполеоном. Франция казалась им оригинальным образцом, в то время как им в действительности была Англия. Французская философия и идеология революции — Просвещение — всего лишь переписывала на свой литературный манер английский сенсуализм и его натуралистическую пропаганду. В то время как французы марали утопиями бумагу и жили за счёт культурного и политического наследия Ришельё, Мазарини и Людовика XIV, Англия уже почти полтора столетия совершенствовала государственный механизм нового типа. Она уже отобрала господство в Новом Свете у Испании, создала и потеряла главную колонию в Северной Америке, сделала из этого исторические выводы, превратилась в мировую империю, основанную на колониях постамериканского типа.
Нельзя сказать, что наше руководство было не в курсе происходящего. Великий политический проектировщик английского империализма и идеолог власти, основанной на простых элементах — «боли и наслаждении», к которым и сводится человек как политическое и общественное животное, Иеремия Бентам лично консультировал Александра I и его конституционного советника Сперанского. Но не срослось.
Буржуазия пришла к власти в России лишь в феврале 1917-го. Кошмар продолжался полгода. После, ценой террора и гражданской войны, была восстановлена централизованная государственная власть. Монархия и православие уже не могли сдерживать революцию, это сделали диктатура и немецкая религия коммунизма (социализма). Эту последнюю разделяло подавляющее большинство всех Государственных дум и русских парламентских партий, большевики же сделали её ещё и общенародной.
Суть буржуазной революции
Победа общества над государством, составляющая суть буржуазной революции и её английского оригинала, предполагает обращение общества вовне и ограбление колоний и других стран через «свободу торговли», которую и обеспечивает государство. Франция, пройдя через революцию, была успешна ровно настолько, насколько ей удалось развернуть систему собственных колоний и навязать свой экспорт складывающемуся мировому рынку. А какие колонии собиралась получить Россия? И способна ли она на это?
Проблема власти внутри страны после буржуазной революции решается за счёт другого механизма. Знамёна этой революции потому и украшены броскими лозунгами свободы и права, что в социальной действительности давно уже выработаны совершенно другие, во многом невидимые, лежащие за пределами правового поля и государства многочисленные механизмы власти, нежели те, которые публично критиковала и отменяла революция. Восстание для того и было нужно, чтобы ограничить старую власть — власть публичную и государственно контролируемую, нормированную правом — и дать возможность резко расширить применение новых, чисто общественных механизмов власти и подчинения. Полагаемый Просвещением Человек и есть на деле объект этих новых механизмов власти. Сегодня о них говорят как о дисциплинарной власти и дисциплинарном обществе. Нетрудно заметить, что наёмный труд стал одним из величайших механизмов такой новой власти, созданной во многом именно буржуазией.
В России же дисциплинарное общество в отличие от Запада вовсе не предшествовало как факт буржуазной революции, а было создано ускоренными темпами, проектно в результате действий уже Советского государства. Поэтому после демонтажа публичной государственной власти, основанной на самодержавии, в России возникли хаос и безвластие.
Буржуазная революция может вести не только в будущее, но и в прошлое.
Продолжение нашей буржуазной революции последовало в 1991 году уже в абсурдном варианте с точки зрения английской классики XVII века (и французской XVIII века). Власть от самораспустившейся коммунистической церкви была передана номинальной «буржуазии», которую ещё только предстояло создать усилиями самого государства. То есть власть была передана номинальным держателям и внешним управляющим ставшей бесхозной общенародной собственности. Новой олигархии, которая только ещё должна была ограбить, но уже не колонии и покупателей дорогих промышленных товаров, как это было в Англии и Франции, а присвоить в первую очередь уже накопленное национальное богатство.
Английская буржуазия захватывала власть, чтобы сделать своё государство инструментом мировой экспансии. Она продвигала — в первую очередь через философию и идеологию, а также с помощью штыков и пушек — идею свободной торговли как механизма и денег как сущности богатства по всему миру, прежде всего, чтобы создать контролируемые ею самой механизмы концентрации, «втягивания» ресурсов всего мира. Свобода торговли всегда понималась Англией как прежде всего английская свобода, английское преимущество английской торговли на английских условиях.
Двух таких центров влияния одного типа в мире быть не может.
Сегодня это влияние перешло от Англии (Великобритании) к США, модернизировалось. Но суть осталась той же. Если мы принимаем эти правила, значит, тоже должны стремиться взять верх над соперником, отобрать у него преимущества, неизбежно вести нескончаемую борьбу, в которой выживет только один. Иначе наша революция обернётся против нас самих. Но исторически мы никогда этого не делали. А без войны такие преимущества не отдают. Хотим ли мы оставить свою собственную, русскую стратегию самодостаточности и включиться в борьбу за выживание «по-английски» или «по-американски»? Хотим ли мы отобрать у США возможность грабить весь мир? Ведь если нет, то и смысла для нас в этой революции тоже нет.
Наша последняя русская «английская» буржуазная революция 1991 года в социальном отношении замечательна вот ещё чем. В феврале 1917-го олигархи и коррупционеры, устроившие переворот, были исторически сложившимися субъектами, что хоть как-то сближало их с английскими, французскими, немецкими «коллегами», культивировавшими историческую идеологию своей избранности. Нынешняя русская олигархия текущего дня аристократичностью происхождения похвастаться не может. Это буквально такие же советские люди, как и все остальные. Их возвышение — результат чисто формального перераспределения богатств. На своём месте они оказались случайно. Приписывание им характеристик исторической буржуазии типа «предприимчивости», «способности к риску», «прогрессизма», «самодеятельности», «креативности» и т.п. — не более чем художественный вымысел, лукавое мифотворчество.
Понимание механизмов нашей революции невозможно без понимания того, кем стала буржуазия в современном мире. Современная «буржуазия» всё ближе к прямому значению собственного имени — «горожане». Никакого другого смысла это слово в себе не содержит. Житель города полностью зависит от денег, всё его существование основано на их обороте. Этим он всегда отличался и отличается от аристократии, духовенства, крестьянства, чьё богатство и источники жизнеобеспечения не имели собственно денежной природы.
До промышленной революции государства более-менее держали города под контролем, которые тем не менее обладали определённой степенью самостоятельности, будучи центрами торговли и ремёсел. Буржуазная (т.е. буквально «городская») революция вернула власть городу, в некоторой степени сблизив современное государство с античным полисом. Отсюда — новая демократия. Разумеется, такое впервые произошло не в Англии. Уже Флоренция времени Данте пережила подобное превращение, позже Венеция, Нидерланды. Но тотальное распространение получил образец именно английской революции, нераздельно связанный с мировой колониальной экспансией.
Маркс считал проблемой победившей европейской буржуазии пролетариат, социальное воплощение негативного класса, придуманного ещё Гегелем. Сегодня эта проблема внутри самих европейских государств снята, общий и минимальный уровни потребления так высоки, что ни о каком пролетариате говорить не приходится. В городской эстетике (архитектуре, дизайне, моде) окончательно победил стиль пролетариата XIX века: мы живём в экстерьерах и интерьерах складов и цехов, довольствуясь их минимализмом и прагматизмом. Пролетариат полностью втянулся в буржуазию и стал полноправным горожанином. Таков сегодня любой человек, включённый в современную деятельность, хоть собственник бизнеса, хоть работающий по найму. Различаются только уровни потребления. Но здесь есть эквивалент, уравнивающий принцип: и «Фиат», и «Бентли» — в равной мере автомобили.
Единственный смысл революции 1991 года — это смена принципа распределения богатств. С радикально социалистического — через государственное планирование — на либеральный: кто сколько урвёт.
Но что обеспечивает общий высокий уровень потребления — от «Фиата» до «Бентли»? Пресловутая «эффективность» капиталистического способа производства? Единственная разница между социалистическим и капиталистическим предприятием только в том, что при реальном социализме лишние (незадействованные, ненужные для деятельности) люди содержатся в коллективах предприятий, а не в общественных резерватах. А эффективность технологий одинакова в любой точке планеты.
Высокий уровень потребления в государстве может быть обеспечен только опережающим притоком ресурсов извне. Механизмы обеспечения этого притока лишь модернизировались, но не изменились по сути. Сегодня это неоколониальная финансовая политика жизни в долг, который никогда не будет отдан, навязывание сырьевых и вообще специализированных экспортных специализаций странам, эксплуатация зарубежного и иммигрантского пролетариата, политическое сдерживание распространения технологий.
Революция как событие мышления
Революция — это историческое событие, заключающееся в изменении способа мышления и господствующих представлений, определяющих опыт и деятельность людей. Как событие мысли она происходит с точки зрения исторического времени мгновенно. Революция — это смена веры, смена парадигмы, господствующей догмы.
Событие революции часто ошибочно связывают с применением насилия против действующей власти. Революция — прежде всего крушение самой власти, обнуление той суммы добровольного согласия с авторитетами общественной коммуникации, которое в конечном счёте и есть власть. Над нами властвует то, с чем мы согласны. Вера во что либо, предрассудки и «идолы» Френсиса Бэкона и есть действительная стихия власти, в которой — вместе с освобождением философии и науки от контроля со стороны веры в Бога и десакрализацией самой власти — разразился исторический шторм.
Великая французская революция произошла не тогда, когда «народ» (то есть толпа) взял Бастилию — своеобразный дом умалишённых под охраной инвалидов, которые сами же впустили нападавших (чтобы те не пострадали) и поплатились за это своими жизнями. Великая французская революция произошла в тот день и момент, когда участники Генеральных штатов отказались сесть в приготовленном для них зале по сословиям, перешли в частное здание, а именно — в зал для игры в мяч (по-нашему, спортзал), в пустое пространство. Стоя, то есть будучи на одном уровне и смешавшись между собой, они назвали себя единым «народом» Франции. Возник новый субъект.
Консенсус, то есть мыслительное согласие, коллективный синхронный мыслительный акт, отрицающий необходимость государства и захватывающий общество и есть революция. Проходит он бескровно и даже тихо, с мирным воодушевлением. Разруха и кровопролитие начинаются после, когда лишённый идеального организующего начала — государства — социальный организм превращается в материю, природное образование.
Февральская революция в России совершилась в момент, когда Николай II согласился с мнением своих генералов о необходимости отречения, превратив заговор в революцию. Все остальные события (как правило, кровавые) уже не были собственно революцией, но её социальными последствиями. Что было немыслимо и невозможно — теперь мыслимо, возможно и даже должно. Что существовало и было вечным, теперь более не существует и даже несущественно.
Философское осмысление механизма любой революции наиболее рельефно дано в осмыслении исторического развития одного из самых догматичных видов мышления — научного, принадлежащего к религиозному типу мысли. Общепризнанная современная методология науки описывает научную революцию как смену комплекса догматических представлений. Представлений, утверждаемых как истинные против одних фактов, которые научная школа — она же секта — игнорирует в пользу других фактов, которые школа-секта принимает во внимание. Революция социальная, как и научная, — это смена парадигмы.
Социальная революция происходит как смена социальной парадигмы, онтологии, метафизики — картины существования социального мира, лежащей в основе устройства власти и государства. Такая картина для людей, включённых в социальную систему, необходимым образом имеет характер веры. Вера эта обладает равной силой и для «низов» — «масс», и для «верхов» — «элит». И те и другие её меняют. Рушится и вся система социального знания, консолидированного социальной верой, онтологией прошлой власти. Правящий класс перестаёт знать, как править, а управляемый — как подчиняться. Правящий класс лишается своей идеологии, а управляемый — утопии. Эта система социального знания, структурирующая общество и обеспечивающая социальную организацию, не появляется сразу после провозглашения новой веры. Поэтому революционное общество — это общество, полностью избавившееся от государства на какое-то время. Сами революционеры никогда новое государство не строили и на это в принципе не способны. Его строят другие — те, кто революцию прекращает: Кромвель, Наполеон, Сталин.
У революции нет авторов. Сами мятежники — это недовольные, социальные маргиналы, часто террористы, иногда даже носители нового типа мышления (гости «из будущего»), но производит их революционный исторический процесс. Они — дети революции, а вовсе не наоборот. Даже если всех их истребить в какой-то момент, они рождаются (воспроизводятся) вновь. Российскому государству, которое довольно долго в своей истории боролось именно с революционерами, полагая их субъектами, а не с революционным процессом, это хорошо известно. По существу, между декабристами и разночинцами нет никакой внутренней содержательной связи, кроме воспроизводства самого явления недовольства. Советская идеология истории вынуждена была выстраивать связь разных поколений революционеров мифологически («декабристы разбудили Герцена», который «развернул агитацию»). Впоследствии революционеры могут представлять дело так, что революцию «совершили» именно они, но это не более чем пропаганда и самовнушение.
Революции являются естественными процессами, процессами исторического самодвижения (развития) мышления. Они приводят к формированию новых исторических субъектов, которые не надо путать с самими революционерами. В этом принципиальное отличие революций от захвата власти, государственных переворотов, которые производятся как предельно искусственное, целенаправленное действие чётко очерченной группы людей и являющейся историческим субъектом — до и после переворота.
Естественный характер революционного процесса хорошо понимали русские консерваторы, крайние правые, осмысляя его — в совокупности с фактом непонимания этого же властью — как неизбежность революции.
|