http://slon.ru/calendar/event/1039668/
Статья Общество и право
10,553 13 Пятница, 27 Декабря, 19:45
Институт «Стрелка» предусмотрительно начал говорить о зиме летом. В рамках проекта «Четыре четверти» встретились социолог Алексей Левинсон, филолог, литературовед Александр Осповат, поэт и специалист в области теории повседневного костюма Линор Горалик и архитектор Юрий Григорян, чтобы обсудить, почему зима вызывает у населения России стойкую фрустрацию. Страна-то у нас вроде бы северная, нам ли удивляться зиме и демонстрировать свою к ней неприспособленность, в экзальтации сбегая на тропические острова? Накануне длинной серии зимних праздников Slon публикует выступления участников дискуссии в сокращении.
Прежде всего надо сказать, что представление о том, что такое зима, холод и мороз, сложилось у людей, которых можно назвать южными (античные авторы – Вергилий и Овидий). И до сих пор взгляд на зиму – это взгляд с юга. Набор ассоциаций с морозом сохранился: окаменение, оцепенение, неподвижность и смерть. Племя дикарей живет под гиперборейской Медведицей, и как-то все там у них очень уныло.
Но сами гипербореи долгое время никак не отзывались на данный им богом климат, Россия же вошла в эту не вполне определенную зону рефлексии тоже далеко не сразу. Габсбурги прислали к московскому царю посла Герберштейна, и он в сущности задал парадигму описания страны, и с тех пор все путешественники рассказывают о России одно и то же. Но они описывают не увиденное, а прочитанное. Это характерный признак жанра. И первый рассказ – о том, что земля трескается от чудовищного мороза, второе – люди замерзают на улицах, и в качестве поэтической детали – если на морозе плюнуть, и слюна пройдет половину пути до земли, это считается большой удачей. А вообще замерзает она немедленно. В такую зиму, в такой мороз понятно, что люди вялые и бездеятельные. Подобные климатические особенности корреспондируются с деспотией московского царя, и здесь ничего не поделаешь.
Дальше Монтескье. Его позиция очень интересна. Если схематично, то на Севере живут бодрые инициативные люди, стало быть, там больше политических свобод, перспективный регион, на Севере можно все замечательно устроить на благо человечества. А на Юге, наоборот, люди вялые, пассивные. При этом Россию Монтескье поместил на Север, но сказал, что она дрейфует на Юг. Север и Юг стали двумя важными, как бы сейчас сказали, концептами в толковании и политического строя, и вообще нравов, цивилизации. Это очень существенная первая концепция. Вторая концепция – это мадам де Сталь, которая зеркально симметрична Монтескье. Россия – это южная страна, а Петр ее погнал на Север. Движение идет в противоположном направлении.
Сами русские начали как-то относиться к климату своей страны и себя в этом контексте интерпретировать, кажется, все-таки в XVIII веке. Описывали какие-то холода, но сущностных характеристик не было. Начитавшись Монтескье и путешественников, взяли на вооружение концепцию русского холода и русских морозов как важнейшую черту национального быта.
Холод – залог военных побед. Державин: «Росс непобедимый и в мраз зеленый лавры жнет, седые бури презирая». Вот эти зеленые лавры в мраз – крайне важная мифологема, потому что в самый мороз мы одерживаем победы, но жар нашей души ведет нас дальше. Зима – это «русский бог». Вот этот культ зимы в 1812 году стал основой русской национальной мифологии. И все дальнейшие победы ассоциировались с морозом. О поражениях в морозы предпочитали не вспоминать, и это какая-то травматическая история, потому что поражений-то было довольно много. Но о них забывали так же, как о финской кампании 1939 года, где мороз сыграл с нашими войсками злую шутку.
Соответственно, второй взгляд на зиму и на мороз – это отождествление зимы и политического строя. Это русские восприняли очень активно и разыгрывали как могли. Еще одна цитата Петра Андреевича Вяземского: «Как прилично название Зимнего дворца. Все в нем холодно, как Царство зимы, все в нем вяло, как в описании зимы Херасковым. Смотри, чтобы тебя мороз не прихватил», – писал он Тургеневу. Вялость, холод – это все мы знаем с XVI века. Чуть позже Вяземский писал Пушкину в псковскую ссылку, когда судьба поэта была совершенно неопределенной: «Будем беспристрастны: не сам ли ты частью виноват в своем положении? Ты сажал цветы, не сообразуясь с климатом. Мороз сделал свое дело, вот и все». «Мороз сделал свое дело, вот и все» – тоже важная отправная точка, потому что если тепло может как-то градуироваться, то мороз в этих представлениях не градуируется никак; он навсегда, на всю жизнь, причем не отдельного человека, а нации вообще. Нация будет жить при климатическом и поэтическом морозе и никуда не деться.
Русский фатализм в значительной степени восходит именно к этому переживанию. Ничего нельзя поделать. С одной стороны, здесь жалость к себе, а с другой – необычайная гордость: одни мы такие на свете. Так было примерно до середины XIX века, когда в период Крымской войны начал смещаться вектор: не Север – Юг, а Запад – Восток. Не теряя никаких навыков к преодолению холода, мы стали скорее Востоком, а бывший Юг – Западом.
И еще один момент: я слышал это как вполне серьезное геополитическое соображение от людей обычных, но задумывающихся о судьбах отечества и мира вообще. В разговоре на тему «все, мы проиграли третью мировую войну, мы теперь никто, мы не великая держава» обязательно находится человек, который говорит: «Ребята, ничего подобного. Через некоторое время, во-первых, всюду будут пустыни, а у нас все севера согреются, мы будем продавать хлеб, мы будем кормить весь мир, и весь мир будет опять лежать у наших ног, потому что у них там ни черта не вырастет, они будут задыхаться. Мы начнем продавать айсберги, им перегонять, водой торговать. В общем, не нефть, но тоже такой ресурс нам небеса подарят снова». Все та же идея, что наша страна – богом специально отмеченная, у нас всегда будет что-то такое, чего ни у кого больше на свете нет.