То, что Зиновьев назвал предательством, на мой взгляд, является результатом, а не причиной упадка системы; в лучшем случае – достаточное, но далеко не необходимое условие крушения системы. Для меня очевидно и бесспорно, что Горбачёв в течение какого-то времени пытался, насколько мог, насколько понимал ситуацию в стране и в мире, и насколько позволяли обстоятельства, спасать коммунистический порядок, и, разумеется, себя у власти в нем – по крайней мере, до осени 1990; после, пожалуй, только себя. Другое дело, что и обстоятельства не благоприятствовали, и возможностей было не много, ну а с пониманием дела было совсем плохо. Конечно, фраза Зиновьева из "Гибели..." об уникальном идиоте-правителе, который в приступе маниакального тщеславия вознамерился начать "перестройку" всей планеты, не понимая, что "Запад сам уже начал перестройку планеты, но по своим, западным, планам, и что в этих планах отведена роль разрушителя советского общества", очень хлесткая и злая (к тому же нельзя разрушить то, что само не рушится). Но вот что в 1995 г. сказал президент США: "Используя промахи советской дипломатии, – говорил Клинтон, – чрезвычайную самонадеянность Горбачёва и его окружения, в том числе и тех, кто откровенно занял проамериканскую позицию, мы добились того, что собирался сделать Трумен с Советским Союзом посредством атомной бомбы. (Ср. с этим у Зиновьева: "дорвавшиеся в 1985 г. до власти реформаторы сделали неизмеримо больше того, на что рассчитывали на Западе").
Правда с одним существенным отличием – мы получили сырьевой придаток, не разрушенное атомом государство, которое было бы нелегко создать".
Сказано не грубо и не зло, но по сути – то же, что у Зиновьева за исключением тезиса о предательстве со стороны последнего генсека. Впрочем, прозападных, проамериканских деятелей в окружении Горбачёва, а затем Ельцина хватало – "Эк их, дряней, привалило", как сказал бы Иван из "Конька-Горбунка".
Коммунистический порядок спасти было практически невозможно. Демонтировать коммунизм и сохранить страну, империю – почти невозможно, очень трудно, это задача высшего "властного пилотажа", и Горбачёву она (как Яковлеву, Шеварднадзе и др.) была не по плечу.
Проблема, думаю, не в предательстве, а в бездарности (как заметил Талейран по поводу захвата и казни герцога Энгиенского, это не преступление, это хуже – ошибка), или, скажем мягче, в неадекватности горбачевского руководства стоящим задачам, что, по сути, и зафиксировал Клинтон. Неадекватность эта, проявившаяся как внутри, так и вне страны (одна история воссоединения Германии, немало удивившая самих немцев, чего стоит), сыграла большую роль, но она, опять же, есть не исходная предпосылка процесса упадка, а один из его результатов, впрочем, активно воздействующим на другие результаты.
Почему лидерами коммунистов в 80-е годы оказались люди уровня Горбачёва и Яковлева, а затем – уровня Полозкова и Зюганова? То, что советский коммунизм ушел в прошлое под таким водительством, – знак беды. Его беды. Его системной беды. Впрочем, и лидеры других, некоммунистических движений, партий и фракций 90-х едва ли далеко ушли. Будь-то патриоты или демократы, антизападные или прозападные деятели, уровень-то примерно одинаковый – "игра была равна...". Все те же краснобайство, тщеславие на грани эгомании, безответственность, некомпетентность, а в интеллектуальном плане – чаще всего помойка. В этом смысле Горбачёв – всего лишь частный случай (причем, еще не худший – все познается в сравнении, хотя чувства, которые вызывают такие люди как Горбачёв или Шеварднадзе у таких людей как Зиновьев и Бродский мне вполне понятны) того, что социолог назвал бы "кризисом лидерства", т.е. ставшего очевидным уже в 80-е годы отсутствия настоящих лидеров, слоя настоящих руководителей, интеллектуально соответствующих уровню развития их же общества, не говоря уже о мировых стандартах?.
Так что же лежит в основе факта отсутствия лидеров?
Ясно что – неспособность системы продуцировать руководство, адекватное задачам 80-х годов, задачам политики в условиях крупномасштабных мировых сдвигов. А вот это уже, повторю, результат нормального долгосрочного функционирования данной исторической системы – коммунистической. Разве этот кризис, это властное безрыбье, на котором, прошу прощения, одни раки ставят раком других, не есть результат типичного для системы систематического отбора наверх человеческого материала, соответствующего ее природе, задачам, имманентной сути? А это уже не предательство, а нечто другое, это, как заметил по другому поводу Зиновьев, "балет безногих".
К 80-м и в 80-е годы способность продуцировать именно (только?) таких лидеров, которые были "спродуцированы" – это тоже "достижение" коммунистической системы, логический и закономерный результат ее саморазвития. При этом необходимо выделить краткосрочный и долгосрочный аспекты проблемы. О последнем я скажу позже, тогда как суть первого в следующем.
Во второй половине 80-х к власти в СССР как на центральном, так и на областном партийном уровнях пришла "партийная молодежь" – люди 50-60 (с небольшим) лет. Горбачёв проломил стену, и в брешь, все расширяя ее, рванули "молодые" карьеристы, которых сдерживал "застой". "Застой" он и был застоем для номенклатуры прежде всего не в экономическом плане (к тому же, экономика, хоть и очень вяло, но плелась вперед – эдакая "пара гнедых, запряженных зарею" коммунизма; Лигачёв – Егор, ты прав – верно это подметил, полемизируя со своим бывшим младшим товарищем Ельциным), а в служебном: не было ротации, служебные каналы были закупорены 70- и почти 80-летними. Последние как сели в конце 30-х – 40-е, так чаще всего и не уходили никуда, если только в мир иной. Исключения лишь подтверждают правило. Поздний (брежневский, загнивающий, сладко-гнилостный) коммунизм – "Золотой век" номенклатуры, стабилизировавший наконец (долой "культ личности" и "волюнтаризм"!) положение господствующих групп СССР, максимально снизил сменяемость первых секретарей обкомов, парткомов, ЦК компартий союзных республик. Руководство старело вместе с системой, но не уходило.
С Горбачёвым ситуация резко изменилась: места ушедших и "уходимых" в центре и на местах ("областная революция" 1987-1988 гг., когда многие "потомственные дворовые" и "собакевичи" в одночасье стали перестройщиками) заняли люди на 10-15 лет моложе прежних. Темпы ротации парткадров при Горбачёве побили, по некоторым подсчетам, сталинские 30-х, причем на этот раз обошлось без крови. Конечно же, смене, о которой идет речь, способствовали чисто биологические факторы, которые, впрочем, в таком контексте приобретают социальный характер. Вообще, социобиология, социобиологические факторы в коммунистическом порядке, в советской системе играли большую роль, и эта имманентная черта советского коммунизма еще ждет своего исследователя.
Итак, приход 50- и 60-летней "молодежи" – хорошо? С одной стороны, да. С другой – плохо; более того, как оказалось, катастрофично для системы, смертельная инъекция, системное самоубийство.
Вновь пришедшие во второй половине 80-х годов, конечно же, обладали большей энергией, чем их дряхлеющие предшественники. Однако они не обладали опытом последних – как внутри-, так и внешнеполитическим. Конечно, опыт "брежневцев" уже со второй половины 70-х годов не был адекватен ситуации в стране и складывающейся новой ситуации в мире – началу глобальной перестройки эпохи позднего капитализма, связанной с НТР; этот опыт отражал главным образом прошлое и поэтому становился основой грубейших ошибок, особенно во внешней политике. Зиновьев прав, называя горбачевцев дилетантами, но и брежневская система уже не была вполне профессиональной, в ней хватало дилетантизма. Если бы она была таковой, то никогда не пропустила, не допустила бы к власти дилетантов, в этом смысле горбачевизм – высшая стадия брежневизма, его логическое продолжение (хотя, разумеется, не во всем, что вполне понятно: 80-е – не 70-е).
Властно-управленческий и международно-политический дилетантизм горбачевцев связан с дилетантизмом брежневцев не только положительно, вытекая из него по логике ухудшения, деградации (потом эстафетную палочку подхватят ельцинцы – бурбулисы, гайдары, и это уже будет полный абзац. Или не полный, и "путешествие дилетантов" продолжается? Куда же дальше?), но и отрицательно, хотя и этот аспект жестко связан с природой системы, а не появился откуда ни возьмись. Суть в следующем.
Хотя значение и значимость опыта брежневцев стремительно падали, сам по себе этот опыт не исчезал, худо-бедно (ср. Громыко versus Шеварднадзе) он что-то обеспечивал по инерции.
У горбачевцев и такого не было. А что приходит, когда нет опыта, нет кругозора (точнее, есть – областной, провинциальный), а оказываешься не на провинциальном, а на державно-мировом уровне (именно такого уровня был устаревший опыт брежневцев)? Приходят импровизации – жалкие, дурацко-самоуверенные, ноздревско-маниловские и катастрофические – вспомним слова Клинтона – по своим последствиям (особенно если извне "помогут", "споют" о величии, обласкают – "на дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь").
Импровизации хороши на основе опыта и адекватного представления о реальности. В противном случае они не могут не быть авантюризмом или чем похуже. Но откуда было горбачевцам взять этот опыт, где набраться его, если на всех ступенях номенклатурной пирамиды, от середины вверх, долгие годы сиднем сидели, не подпуская к кормушке, персонификаторы "глубокого удовлетворения", сделавшие все в их силах, чтобы максимально снизить темпы ротации, придать ей горизонтальные формы? Такая ситуация, возникшая на определенной стадии развития исторического коммунизма, заложена в его природе, в природе коммунистической власти, имманентна ей. Горбачевцы не возникли как deusexmachina, их появление и приход были заложены в самой природе Коммунистической Системы, ее системообразующих, господствующих групп. Горбачевизм – закономерный финал системы, а не "предательство". И если называть это "предательством", то, в соответствии с принципом системности, следует признать предательской систему в целом и логику ее развития (подробнее см. ниже). Правда, в таком случае "предательство" оказывается далеко не лучшей из возможных тавтологий. И вот здесь совершенно необходимо сказать слово в защиту горбачевцев, вступиться за них, замолвить словечко.
Опыт и профессионализм в любой корпоративно-иерархической системе набирается, шлифуется в ходе вертикальной мобильности, посредством постепенного прохождения различных ступеней – "все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц" (карьерных в данном контексте). Ротация кадров для любой системы – это не только обновление, но и обеспечение преемственности, это единство новизны и традиций. Система, ограничивающая ротацию не только лишает себя возможности к обновлению – это очевидное следствие, но и обрекает себя на прекращение, разрыв преемственности, а в определенный момент развития и на слом. Эти разрыв и слом могут произойти, как минимум, двояко.
Либо в результате "внутриклассовой" революции, когда "молодежь" свергает "стариков", с логической необходимостью отвергает их систему как враждебную и рвет преемственность, по крайней мере, внешне (о том, насколько трудно разорвать внутреннюю преемственность даже в ходе "межклассовых" и кровавых революций, свидетельствует опыт послереволюционной Франции – см. Алексиса де Токвиля).
Либо эволюционным путем, когда с ускоренным уходом (вспомним 1982-1985 гг. в СССР) "стариков", образуются пустоты, разрывы, которые и заполняются "новичками". Само наличие пустот, разрывов лишает возможности сколько-нибудь значимой преемственности, передачи опыта, пусть и не вполне адекватного обстоятельствам, но хотя бы минимально предохраняющего от развала.
Однако реализация любого из вариантов, "революционного" или "эволюционного", и ее результаты, во-первых, не вина "реализаторов", а их беда; во-вторых, вина тех, кто создал такую ситуацию. Точнее – воплотил, поскольку создала такую ситуацию сама Коммунистическая Система. Если единственной целью, ценностью, средством и богатством системы является власть и ее передача от поколения к поколению, если при этом единственным по-настоящему эффективным средством и механизмом ротации кадров в системе оказывается террор (как это и было в СССР до конца 30-х и с некоторыми рецидивами во второй половине 40-х), то как только сокращается, снижает обороты, сводится к минимуму террор, сокращается, сводится к минимуму ротация кадров со всеми вытекающими последствиями. Горбачевизм – это не фатально-неизбежный (впрочем, как верно замечает сам Зиновьев, эволюция крупных систем необратима, а Россия/СССР/исторический коммунизм, бесспорно, суть крупные системы), но максимально-вероятный исторический результат-возмездие коммунистической системе "в третьем поколении" (руководства), которое с необходимостью, в полном соответствии с логикой системы, оказывается в ситуации прихода к власти без соответствующего опыта. В случае СССР это совпало (отчасти случайно, отчасти неслучайно, поскольку здесь переплелись несколько причинно-следственных рядоцепей различной природы, длительности и уровней) с качественными изменениями в развитии мировой Капиталистической Системы.
Новое руководство и к количественным-то сдвигам было не готово, ну а перед лицом качественных и их персонификаторов – западных лидеров вообще стушевалось. Сбылось предсказание Сталина, заметившего незадолго до смерти своим, главным образом, более молодым соратникам, что без него империалисты их как котят обманут – высоко сидел, далеко глядел небиблейский Иосиф. Но не поленюсь повторить еще раз: все это было следствием долгосрочных и среднесрочных тенденций развития системы. Результат – авантюризм, некомпетентность и апатия руководящего слоя в целом и первых лиц в частности. Комбинация трех названных выше качеств в том или ином виде и сочетании, часто встречается у руководства в финале исторических систем, достаточно вспомнить Николая II или Людовика XVI (кстати, оба, как и Горбачёв, почти непьющие люди, хорошие мужья и семьянины). И это еще одно свидетельство в пользу системного, системно-определенного характера горбачевизма, системно-заложенного характера того, что Зиновьев назвал "предательством".
IV
Однако, как мы помним, предателями по Зиновьеву оказалось не только руководство и партаппарат, но и значительная часть населения, Короче, от коммунизма отказались все, как верхи, так и низы. Вот что пишет об этом Зиновьев: "...Происходило это предательство на глазах народа, при его попустительстве и даже с его одобрения. Народ как целое стал соучастником этого исторического преступления. Наш народ стал народом-предателем. Он предал свое прошлое, предал тех, кто принес ради него неслыханные жертвы, предал своих потомков, предал сотни миллионов людей на планете, смотревших на него как на образец, опору и защиту. Пройдут годы, может быть, века и наши потомки осудят нас как предателей, подлецов, дураков, шкурников, холуев, капитулянтов. И проклянут нас. И это будет справедливо, ибо мы заслуживаем такой суд".
Этот пассаж вызывает у меня много сомнений. Например, что значит "заслуживает", "заслужил"? А массовые репрессии 30-х – это тоже заслужено? Аналогичным образом обвинить народ в предательстве можно было бы и за события 1917 г. и Гражданской войны. И относительная степень предательства здесь еще выше, чем в случае с коммунизмом – хотя бы потому, что часть народа с оружием в руках сражалась с большевиками. С антикоммунистами в начале 90-х годов так никто не сражался, и этот массовый, легкий и психологически безразличный отказ от коммунизма, разрушение которого не вызвало, в отличие от событий 1917-1921 гг., яростного сопротивления, очень показателен. По логике "Гибели..." еще в большей степени как предателей и идиотов можно осудить советский народ за то, что в 30-е годы он метелил тех, кто в 1917-1921 гг. принес неслыханные жертвы, боролся за советскую власть. Даже если квалифицировать раннесталинский режим как народный, это не меняет ситуации, как верно заметил сам А.А.Зиновьев еще в "Зияющих высотах" и "Светлом будущем", ситуация насилия не меняется от того, что большинство насилует меньшинство, навязывает ему свою волю, а не наоборот.
Так как же с "предательством" и "идиотизмом"?
Далее. Массовое предательство – это, в отличие от структурных кризисов 1941 г. и первой половины 50-х годов, на самом деле массовый и системный кризис. И системность эта выражается, помимо прочего, и в том, что не нашлось силы, готовой спасать исторический коммунизм, бороться за него. В 1917-1921 гг. было кого назвать предателями потому что было кому назвать. В 1991 г. назвать предателями было по сути некому (если не считать "великолепную семерку" гэкачепистов – "создал Бог и заплакал").
То, что пришло на смену историческому коммунизму 70-80-х годов, оказалось во многих отношениях омерзительным, в некоторых отношениях не менее, а то и более омерзительным, чем многое в коммунистическом порядке; во многих отношениях новое стало регрессом по отношению к старому. Но это не значит, что старое заслуживало спасения и борьбы за него. Чем лучше разлагающийся коммунизм результатов его разложения? То-то. Тем более, что вторые суть следствие первого.
Старый порядок свергают (или дают ему упасть) в надежде, а порой в уверенности, что удастся создать новый и прекрасный (более или менее) мир. Действительность, однако, такова: реализуется то, что имеет больше всего шансов реализоваться в соответствии с логикой развития данной системы (социальной природы ее и ее системообразующего элемента, т.е. господствующих групп), в зависимости от качества наличного человеческого материала и международных условий. Я особо подчеркиваю фактор логики развития системы.
Кстати, думаю, Зиновьев в "Гибели..." противоречит себе, когда говорит, что система – это всего лишь абстракция – это там, где он пишет, что победа Запада над Советским Союзом не была победой капитализма над коммунизмом, "холодная война" была войной конкретных народов и стран, а не абстрактных систем". Оставляя в стороне утверждение самого же Зиновьева, что Советский Союз противостоял единой надстрановой западной системе (надстрановая система и есть капитализм), отмечу, что невозможно отделить страну и народ от социальной системы, в которой они живут. СССР был устроен на основе иных социально-экономических принципов, чем Запад, – на некапиталистических, антикапиталистических, и поэтому же сам факт его существования, как совершенно верно отмечает автор "Гибели...", объективно сокращал возможности Запада эксплуатировать мир. На капиталистической основе, добавлю я.
Сам Зиновьев утверждал, и я с ним согласен, что в Отечественной войне победила сталинская система, которая оказалась мощнее гитлеровской. Что же, выходит, победила абстракция? Одна абстракция победила другую? Нет ничего более конкретного, чем социальная система (хотя, разумеется, "система" – это понятие, но не в смысле максвеберовского "идеального типа"), ее конкретность выражается в институтах, структурах (в том числе, повседневной жизни), типах поведения. Да и сами тексты Зиновьева о коммунизме или о западнизме – это тексты о системах определенного и вполне конкретного типа.
Тема "холодной войны" очень интересна и важна, а потому соблазнительно двинуться в этом направлении. Однако по этому вопросу у меня с Зиновьевым почти нет разногласий. Например, для нас обоих "холодная война" – это первая по-настоящему глобальная война и в качестве таковой – мирная ("горячими" были ее локальные проявления). Все это делает "холодную войну" уникальным явлением, реальный анализ которого нам еще предстоит, и чем скорее, тем лучше. У нас еще будет возможность поговорить о "холодной войне" на страницах "Русского исторического журнала" – приближается десятилетие ее формального окончания, а пока что вернемся на социально-историческую "тропу", которая возвращает нас к проблемам перестройки и крушения коммунистического порядка.
V
Вопрос: если некий порядок был массово "предан", если от него отказались, быть может в этом и есть историческая правда и справедливость? Может – поделом? Может – "ступай, отравленная сталь, по назначенью"?
Можно сказать: народ – дурак, сам себе на шею посткоммунистическое ярмо надел, ведь жизнь после крушения для массы населения стала хуже. И действительно так: то, что называют реформами, на самом деле было очередным (третьим или четвертым, в зависимости от угла зрения) в русской истории переделом власти и имущества, сопровождавшимся экспроприацией широких слоев населения, превращением их в андеркласс и т.д. и т.п. Все правильно. Но ведь так же произошло с населением в 20-30-е годы после большевистской революции. Так очень часто происходит после революций – будь то Великая французская или Октябрьская. Как заметил Дж.Оруэлл, революции совершают пролы, но плодами всегда пользуются средний и выше классы, причем в ущерб пролам – обычное дело. За сотню лет до Оруэлла на примере посленаполеоновской Франции это на пальцах показал Токвиль.
Значит ли это, что народ, свергая старый строй, дурак? Нет, не значит. Вообще, почему люди восстают – вопрос сложный, и на него трудно дать какой-либо один, однозначный ответ. И все же, если искать какую-то единую формулу, единый знаменатель, то они просты – надежда. Революциями движет надежда – на лучшее, на справедливость, вера в светлое будущее. Разумеется, эта надежда опирается либо на объективную реальную невозможность жить по-старому, либо на не менее реальную субъективную уверенность, что по-старому жить невозможно – обрыдло. С точки зрения практики это одно и то же, поскольку революции суть взрывы субъектной энергии, непосредственно из системной логики невыводимые, стирающие грань между случайностью и закономерностью, свободой и необходимостью[i].
Значит ли это, что глупость, дурь не играют никакой роли в революциях? Отнюдь нет, еще как играют: теперь мы знаем какую роль в революциях играет глупость и как негодяи ее используют, – так писали Маркс и Энгельс после европейской революции 1848 г. Но это не значит, что поднимаясь против старого порядка или не защищая его, народ совершает глупость или, тем более, предательство. Поэтому возьму на себя смелость и отвечу за народ: советский народ не заслужил осуждения за то, что на рубеже 80-90-х годов не защитил коммунизм. Что защищать? Кого?
Сам Зиновьев пишет, что только самые глупые партработники были искренними приверженцами идеалов коммунизма, основная масса решала проблемы устройства в жизни. (Решала, добавлю я, пока система могла им в этом помочь, вознаградить за службу; как должны себя вести такие практические люди, когда ресурсы их системы исчерпаны? Так, как они себя и повели. Это – предательство? Да здесь просто слово это неуместно: не может быть предательства внутри карьерно-предательской жизненной позиции. Не может.) Так что же, народ должен был дружно броситься защищать этих карьеристов? Уверен, что Зиновьев так думать не может, но по его логике в "Гибели..." получается именно так, ведь отделить, дифференцировать в реальной жизни, в социальной практике революционное прошлое, революцию, идеалы коммунизма и т.п. от тех, кто все это присвоил, от тех, кто на этом делал карьеру, невозможно. Утверждать обратное – это впадать в реакционно-романтический шестидесятнический соблазн восстановления некоего "хорошего", идеального ленинского коммунизма "комиссаров в пыльных шлемах" против "плохого" сталинско-брежневского. И это при том, что на самом деле второй есть результат логического развития первого.
Защита коммунистических основ жизни общества автоматически означала защиту привилегированных слоев, эти основы воплощавших и охранявших. Вот что писал по этому поводу сам Зиновьев в "Желтом доме": "Им (привилегированным слоям советского общества. – А.Ф.) приходится так строить свою жизнь, что они подымаются в верхи уже сформировавшимися носителями и хранителями основ жизни общества. Подавляющее большинство из них привносит в себе карьеризм, лицемерие, цинизм, чванство, осторожность, стремление уклониться от ответственности и риска, тщеславие, стяжательство, нетерпимость, идеологический кретинизм, склонность к интриганству и прочие качества, ставшее теперь притчей во языцех. В среде лиц привилегированных сословий складывается такая ситуация с моральной и психологической точки зрения, по сравнению с которой ситуации, описанные Бальзаком, Мопассаном, Достоевским, Чеховым и другими великими критиками жизни прошлого общества, вызывают умиление. Там еще была возможна литература и нравственное негодование. Здесь же остается одно – выругаться матом и опустить руки. Здесь идет ожесточенная борьба, но не за существование, а за лучшие условия такового, за многочисленные материальные и духовные блага и привилегии, сила соблазна которых неотразима. Не опуститься в народ, подняться над ним как можно выше, занять как можно более высокую позицию, получить как можно больше привилегий – вот стрежень всей социальной жизни привилегированных слоев".
Неужели народ должен был защищать этих, карабкающихся по его головам, их ценности и идеологию, обеспечивающие воспроизводство их привилегий и передачу последних их потомству?
Как не так.
Защищать систему. Ту, в качестве практического руководства для жизни в которой сам же Зиновьев предложил спунологию и иванизм-лаптизм, которые, среди прочего, включают следующее: "Ни в коем случае не становись в положение человека, болеющего за интересы своего государства, своего учреждения... Тебе наплевать на интересы учреждения, в котором ты получаешь свою жалкую зарплату, и на интересы дела, которому ты служишь с целью заработать на пропитание. Тем более тебе наплевать на интересы государства (ибо это на практике всегда суть интересы привилегированных лиц твоего государства)".
Подобная стратегия может быть предложена только в таком обществе, где разрыв между верхами и низами, их интересами и целями, необратим и очевиден.
В самом конце "Гибели..." Зиновьев пишет о том, что в начале 90-х в России произошел разрыв поколений, что поколение предателей разрушило механизм преемственности поколений и т.п., что Октябрьская революция, Гражданская война, победа в Отечественной войне, превращение страны в сверхдержаву – все это теперь перестало быть ценностями.
На мой взгляд, налицо смешение причины и следствия. Само разрушение механизма преемственности поколений, произошедшее в брежневское время, породило то, что Зиновьев именует предательством и негодяйством. Если же говорить о том, что Октябрьская революция, Гражданская война, Отечественная война, сверхдержавность СССР для огромной части нашего населения перестали быть чем-то значимым, ценностью, то, во-первых, это произошло не сегодня и не вчера, а началось несколько десятилетий назад. Во-вторых, первопроходцами здесь была именно партийная верхушка, т.е. официальные носители и защитники этих ценностей – сам же Зиновьев заметил в "Светлом будущем": "Цинизм есть реальная идеология господствующих слоев нашего общества", "форма идеологии, практически регулирующая поведение людей" и привилегированных групп. В-третьих, и это главное – именно коммунистический режим своей практикой (включая "идеологическую") в течение всего послевоенного периода объективно компрометировал эти ценности, подрывая веру в них. Одно празднование 100-летия со дня рождения Ленина, породившее массу анекдотов, чего стоило! А разве могли появиться анекдоты о Чапаеве, если бы Гражданская война и ее герои воспринимались всерьез? Когда появились эти анекдоты? При Горбачёве?
Впрочем, зачем далеко ходить. "Зияющие высоты" – блестящее сатирическое (и реалистическое!) изображение советского общества, его истории, его ценностей. Само появление такой работы свидетельствует о далеко зашедшем процессе разложения. О здоровых и молодых обществах или, точнее, по поводу здоровых и молодых обществ такие произведения не сочиняются. Салтыков-Щедрин и Зиновьев приходят в конце систем, в их предвечерье, когда не остается надежды, когда верхи "предали" те идеалы, борьба за осуществление которых объявлена в качестве rasond'treсуществования системы, когда "идет по слову и по крови гнилостное брожение" (Ю.Тынянов). Можно ли представить литературное творчество Зиновьева с его Ибанском, "иванизмом-лаптизмом", с его трагическим мироощущением и многим другим в обществе, где еще не произошел разрыв поколений, где не подорвана вера в коммунистические идеалы и ценности? А позиция "суверенного государства в одном лице" – это что, идейно-поведенческий комплекс, сложившийся как реакция на здоровый неатомизированный и нерепрессивный социум со значительным потенциалом самоуничтожения? "Желтый дом" – это картинки из жизни высокоморального и высокоидейного общества? Ну пусть мне кто-нибудь попробует это доказать, желательно публично. А картины Александра Александровича, которые меня, любителя Босха и Брейгеля, приводят в восторг, это что – фиксация здорового общества, разломы и предательства которого и в котором – лишь впереди, а не позади? Горбачёв – раньше или позже – не мог не появиться в том обществе, которое описал Зиновьев в 70-е годы.
"К моему великому сожалению, я должен признать, – писал Зиновьев в июле 1986 г. в "Вынужденном предисловии" к оконченной в 1982 г. книге "Иди на Голгофу", – что моя бывшая родина не заслуживает никакого морального уважения, что она превратилась в воплощение подлости и пошлости коммунистической тенденции эволюции человечества. В моей дальнейшей литературной и научной деятельности я намерен сделать все зависящее от меня, чтобы изобразить советское общество без всякого снисхождения к неким трудным обстоятельствам его истории. Эти обстоятельства давно исчерпали себя. И привычка этой страны ко всеобщей и всепроникающей подлости стала ее подлинной натурой".
Сильно сказано. Очень сильно. Хочу особо выделить мысль о пошлости и подлости коммунистической тенденции эволюции человечества, ставшей вполне очевидной к моменту прихода Горбачёва, а не после него.
Процитированная мной мысль – не случайность в построениях Зиновьева и с научной, и с этической точек зрения: "Что нужно было, чтобы остановить расползание нашей мерзости (т.е. исторического коммунизма. – А.Ф.) по всему свету?" – ставит вопрос Зиновьев в "Желтом доме". Что не менее важно, сам автор этой блестящей книги увязывает реальную мерзость с идеалами, их осуществлением: "Социальное негодяйство... объективно прет изо всех пор нашего общества... Оно есть закономерный продукт наших идеалов". Не могу не согласиться и аплодирую.
Нельзя не согласиться с Зиновьевым и в том, что антикоммунистическая пропаганда и риторика начала 90-х годов сделали свое дело и наложили свой отпечаток – сильный и негативный – на восприятие многими, прежде всего молодежью, советского прошлого. Однако наложился этот отпечаток на уже подготовленную почву неверия в пропагандировавшиеся историческим коммунизмом, его хозяевами, идеи и ценности. "Пусть живет КПСС на Чернобыльской АЭС" – этот лозунг на транспарантах февральской демонстрации 1990 г. в Москве свидетельствует об отношении к КПСС, сложившемуся к тому времени в обществе. А как иначе можно было относится к организации, историческая суть которой по отношению к населению формулируется так:
Объявляем вам, козявки-человеки!
Установлено отныне и навеки
Вплоть до старости и с самого измальства
Все за вас решать намерено начальство.
Ему лучше знать, что кушать вам и пить.
И в каких штанах по улицам ходить.
И какие книжки следует читать.
И про что стихи и оперу писать.
Догадались, кто автор стихов?
Значит, такое вот начальство надо было защищать? Да и как защищать, если по верному замечанию Зиновьева, "начиная с некоторого момента все положительные качества коммунизма оборачиваются против тех, кто его сохраняет и упрочивает".
|