[Центр защиты прав СМИ]

A. Доводы сторон
31. Заявитель утверждал, что национальными судами не было объяснено разделение ими позиции истцов о привлечении к ответственности за диффамацию, несмотря на то, что никто из них не был назван в публикации. В своей статье заявитель возложил моральную вину за распространение наркотиков в области на сотрудников областного отдела по борьбе с оборотом наркотиков, работа которых финансировалась из государственных средств и сводилась к ведению борьбы с наркотиками. Возложение моральной вины являлось оценочным суждением, не подтвержденным фактами. Утверждение заявителя о том, что 39 человек умерло от передозировки, соответствовало действительности и подкреплено свидетельством областного отдела здравоохранения. Некоторые из его утверждений были вырваны из контекста и искажены: в частности, он не утверждал, что сотрудники отдела незаконно удерживали все наркотики, изъятые у наркоманов, чтобы платить своим информаторам. Заявитель подчеркнул, что лица, обязанность которых заключалась в борьбе с наркотиками, должны быть более терпеливы к критике своей работы, принимая во внимание, что их работа отвечала требования общества и финансировалась этим обществом через областной и федеральный бюджеты.

32. Правительство утверждало, что заявитель и газета не смогли представить доказательств достоверности информации, содержащейся в статье. В отсутствие окончательного судебного решения заявитель изложил сведения об уголовно наказуемых правонарушениях, якобы совершенных сотрудниками отдела по борьбе с наркотиками, так, как будто они на самом деле были совершены. Однако сотрудники должны были считаться невиновными и охраняться от «суда со стороны СМИ». Учитывая тираж газеты (46 600 копий) и население города Орла (350 000 жителей), публикация нанесла ущерб государственным служащим, которые были легко узнаваемыми для читателей. Ссылаясь на практику Суда, Правительство подчеркнуло, что государственные служащие должны пользоваться общественным доверием в условиях отсутствия ненужного возмущения, если они эффективно выполняют свои обязанности, и существует необходимость защищать их от оскорбительных словесных выпадов, когда они находятся при исполнении служебных обязанностей (Правительство сослалось на постановление по делу Яновский против Польши (Janowski v. Poland) [БП], no. 25716/94, § 33, ЕСПЧ 1999-I, и Никула против Финлянции (Nikula v. Finland), no. 31611/96, § 46, ЕСПЧ 2002-II).

B. Оценка Суда

33. Суд вновь напоминает, что свобода выражения мнения является одной из фундаментальных основ демократического общества и одним из основных условий его развития. Как отмечено в пункте 2, она применима не только по отношению к «информации» или «идеям», которые благоприятно воспринимаются в обществе либо рассматриваются как безобидные или нейтральные, но также и в отношении тех, которые шокируют, оскорбляют или вызывают обеспокоенность; таковы требования терпимости, плюрализма и широты взглядов, без которых нет «демократического общества» (см. постановление по делу Хендисайд против Соединенного Королевства (Handyside v. the United Kingdom), от 7 декабря 1976 года, Серия A № 24, стр. 23, § 49, и Йерсилд против Дании (Jersild v. Denmark), от 23 сентября 1994 года, Серия A № 298, стр. 26, § 37).

1. Имело ли место вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения?

34. Суд отмечает, что в предыдущих делах против России, рассмотренных Судом по статье 10 Конвенции, заявители были единственными ответчиками в делах о защите чести и достоинства, и им пришлось выплачивать компенсацию вреда по решению суда (см., например, постановление по делу Карман против России (Karman v. Russia), № 29372/02, §§ 7 и 18, от 14 декабря 2006 года, и Гринберг против России (Grinberg v. Russia), № 23472/03, §§ 10-12, от 21 июля 2005 года). В настоящем деле заявитель принял участие в судебном заседании, но решение об опровержении было вынесено в отношении редакции газеты, а о денежной компенсации в отношении учредителя газеты, ООО Мир новостей. Следовательно, Суд считает целесообразным изучить, даже при отсутствии разногласий между сторонами о наличии вмешательства, вопрос о том, может ли заявитель считаться «жертвой» данного нарушения.

35. Суд отмечает, что уже рассматривал подобную ситуацию в деле, когда автор оспариваемой публикации принимал участие в судебном процессе, а компенсация вреда и обязательство опубликовать опровержение были возложены на газету. Так, в деле против Латвии, Суд отклонил возражение Правительства о том, что заявитель не мог считаться «жертвой» нарушения, установив, что, несмотря на то, что санкции были вынесены в отношении работодателя заявителя, заявитель – как автор рассматриваемых статей – пострадал от судебных решений, признавших его публикации порочащими и оскорбительными, и требовавших их публичное опровержение (см. постановление по делу АО Диена и Озолинш против Латвии (a/s Diena and Ozoliņš v. Latvia), №. 16657/03, §§ 55-60, 12 июля 2007, а также, mutatis mutandis, постановление по делу Монна против Швейцарии (Monnat v. Switzerland), №. 73604/01, § 33, ЕСПЧ 2006-...).

36. Далее, Суд повторяет, что придерживается подхода о том, что возможно наличие нарушения даже в случае отсутствия ущерба или вреда. Вопрос о том, попал ли заявитель действительно в неблагоприятные условия не важен в рамках статьи 34 Конвенции, а вопрос, касающийся вреда, приобретает значение в рамках статьи 41 (см., среди прочих решений, постановление по делу Экле против Германии (Eckle v. Germany) 15 июля 1982 года, Серия A№. 51, § 66, и постановление по делу Вассинк против Нидерландов (Wassink v. the Netherlands) от 27 сентября 1990 года, Серия A№. 185-A, § 38). Таким образом, тот факт, что выплата компенсации вреда не была назначена заявителю, не являются решающим в определении его статуса «жертвы» рассматриваемого нарушения. Суд отмечает, что заявитель был не только главным редактором газеты, но также и автором оспариваемой статьи. Следовательно, на карту в данном судебном разбирательстве о диффамации была поставлена его добросовестность как журналиста, и соблюдение обязательства предоставлять достоверную и точную информацию в соответствии с журналистской этикой. Решение национальных судов, что он распространил в своей статье несоответствующую действительности информацию, не могло не иметь сдерживающего эффекта на его право на свободу выражения мнения, и могло помешать ему в дальнейшем публиковать критические материалы по общественно значимым вопросам.

37. В свете вышеизложенного, Суд считает, что решение, вынесенное по делу о защите чести и достоинства, представляло собой вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения в рамках пункта 1 статьи 10 Конвенции.

2. Было ли вмешательство обоснованным?

38. Суд отмечает, что вмешательство было «предусмотрено законом», а именно статьей 152 Гражданского кодекса, и преследовало законную цель защитить репутацию прав других в рамках пункта 2 статьи 10. Спор в настоящем деле сводится к определению «необходимости» вмешательства «в демократическом обществе».

39. В соответствии с тестом на необходимость в демократическом обществе, Суду необходимо определить, соответствовало ли оспариваемое «вмешательство» «острой социальной потребности», было ли оно пропорционально преследуемой законной цели, и были ли доводы, представленные национальными властями в обоснование данного ограничения, вескими и достаточными. В оценке того, существует ли такая «потребность», и какие меры должны быть приняты для ее разрешения, национальным органам власти представлено право усмотрения. Однако их право на усмотрение не является безграничным и контролируется Европейским Судом, чья задача – вынести заключительное решение о том, совместимо ли данное ограничение со свободой выражения мнения, как это гарантируется статьей 10. Задача Суда при осуществлении его контрольной функции состоит не в том, чтобы подменять собой национальные власти, а скорее в том, чтобы проверить в свете статьи 10 и обстоятельств всего дела, вынесенные национальными судами решения, которые последние выносят, используя свое право на свободу усмотрения. Осуществляя эту функцию, Суд должен убедиться, что национальные власти применяли стандарты, отвечающие принципам, изложенным в статье 10 и, более того, что в основу их решений положена приемлемая оценка соответствующих фактов (см. последние постановления по делу, Карман, § 32, и Гринберг, §§ 26-27, приведенные выше, с последующими ссылками).

40. В настоящем деле заявитель выразил свои взгляды, опубликовав их в газете. Следует учесть, в этой связи, исключительную роль прессы в правовом государстве. Хотя пресса и не должна преступать определенных границ, установленных, среди прочего, для защиты репутации и прав других лиц, тем не менее, ее долг состоит в том, чтобы сообщать информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес. Помимо того, что передавать такую информацию и идеи – задача прессы, общество также имеет право получать их. Если бы все было иначе, пресса была бы неспособна играть ее жизненно важную роль «стража общественных интересов» (см., среди других, постановление по делу Торгейр Торгейрсон против Исландии (Thorgeir Thorgeirson v. Iceland) от 25 июня 1992 года, Серия A № 239, § 63).

41. Публикация затрагивала проблему наркоторговли в Орловской области, где наркотики стали легко доступны для школьников, и большое число людей умерло от передозировки. В ней также говорилось о вовлеченности сотрудников отдела по борьбе с наркотиками в наркоторговлю. Очевидно, что эта проблема являлась общественно значимым вопросом, и заявитель через прессу пытался привлечь к ней внимание общественности. Суд напоминает в этой связи, что в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции существует лишь узкие рамки ограничений обсуждения общественно значимых вопросов, и доводы для обоснования этих ограничений должны быть очень вескими (см., недавнее постановление по делу Красуля против России (Krasulya v. Russia), № 12365/03, § 38, от 22 февраля 2007 года, с последующими ссылками).

42. В соответствии с практикой Суда, статья 10 Конвенции защищает право журналистов разглашать информацию по общественно значимым вопросам, принимая во внимание, что они действуют без злого умысла и предоставляют «достоверную и точную» информацию в соответствии с журналистской этикой (см. дело Фрессоз и Руар против Франции (Fressoz and Roire v. France)[БП], № 29183/95, § 54, ЕСПЧ 1999-I; Швабе против Австрии (Schwabe v. Austria), постановление от 28 августа 1992 года, Серия A № 242-B, стр. 34, § 34; Прагер и Обершлик против Австрии (Prager and Oberschlick v. Austria), постановление от 26 апреля 1995 года, Серия A № 313, стр. 18, § 37). В обстоятельствах настоящего дела Суд не находит доказательств недобросовестности заявителя.

43. Очевидно, что заявитель действовал с осторожностью, воздержавшись от указания имен и должностей сотрудников милиции, обвиненных в уголовных преступлениях, и ожидающих судебного решения (см. пункт 9 выше). Данный аспект отличает настоящее дело от австрийского, в котором Суд установил, что вмешательство в право на свободу выражения мнения было обоснованным, так как австрийский новостной журнал опубликовал полное имя сотрудника полиции, в отношении которого было возбуждено уголовное дело, несмотря на то, что указание его имени не добавило никакой общественно значимой информации к той, которая была уже изложена в статье (см. постановление по делу ООО Виртшафтс-Тренд-Цайтшрифтен-Ферлаг против Австрии (Wirtschafts-Trend Zeitschriften-Verlag GmbH v. Austria) (№. 2) (реш.), №. 62746/00, 14 ноября 2002). К тому же, Суд отмечает, что заявитель не использовал и не ссылался ни на какие документы, охраняемые тайной следствия или иным образом разглашающие конфиденциальную информацию, относящуюся к уголовному судопроизводству по данному делу (сравните с постановлением по делу Дюпюи и другие против Франции (Dupuis and Others v. France), №. 1914/02, § 43 и другие, 7 июня 2007, ЕСПЧ 2007-...). Следовательно, поведение заявителя отвечало Принципам предоставления информации через СМИ по уголовным процессам, изложенным в Рекомендации Комитета Министров Rec(2003)13 (см. пункт 29 выше).

44. Далее Суд отмечает, что для того, чтобы вмешательство в право на свободу выражения мнения было пропорциональным законной цели защиты репутации других лиц, обязательно наличие объективной связи между оспариваемыми сведениями и истцом в деле о защите чести и достоинства. Как уже говорилось, в публикации заявителя не были указаны имена истцов или какая-либо идентифицирующая их информация. В статье приводилось собирательное название «милиция», «отдел по борьбе с наркотиками» или использовалось личное местоимение 3 лица «они» (см., в частности, интервью с г-жой В. в пункте 8 выше). Районный суд отвел значительную часть в своем решении заявлениям истцов и их родственников, которые приняли публикацию на свой счет и перенесли нравственные страдания. Суд повторяет, однако, что простое личное предположение или субъективное восприятие публикации как порочащей, не достаточно для установления того, что указанное лицо пострадало непосредственно от публикации. Должно быть что-то в обстоятельствах конкретного дела, чтобы у обычного читателя сложилось впечатление, что утверждение касается непосредственно конкретного истца, или что он стал объектом для критики (см. Дюлдин и Кислов против России (Dyuldin and Kislov v. Russia), № 25968/02, § 44, 31 июля 2007 года). Решение районного суда было основано лишь на субъективном восприятии публикации истцами и их родственниками, без обсуждения вопроса о том, насколько объективным и разумно обоснованным было признавать право неидентифицированных истцов на защиту чести и достоинства. Более того, районный суд не сделал различия между ситуацией с сотрудниками, которым было предъявлено уголовное обвинение, и другими сотрудниками, в отношении которых не было возбуждено никаких уголовных дел. Изучение правомочности данного права стало основным требованием в апелляции. Тем не менее, Областной Суд счел тот факт, что Районный суд не проверил правоспособность истцов, лишь формальным недостатком, который не отменяет в остальной части верное решение (см. пункт 18 выше). Суд считает, что в обстоятельствах дела, вопрос о правоспособности представлял фундаментальную важность и то, что национальные суды не определили острую социальную потребность, поставив личные права истцов выше права заявителя на свободу выражения мнения.

45. Возвращаясь к содержанию рассматриваемой статьи, Суд отмечает, что основной ее составляющей было интервью с г-жой В., бывшей наркоторговкой и информатором милиции. Некоторые отрывки интервью были признаны национальными судами порочащими. Сделав такой вывод, суды не приняли во внимание тот факт, что эти сведения исходили не от заявителя, а были четко обозначены как сведения, изложенные другим человеком. В этой связи Суд напоминает, что неразграничение собственной речи автора и заявлений, сделанных другими людьми, противоречит стандартам, выработанным в практике Суда по статье 10 Конвенции. В ряде дел Суд постановил, что необходимо разграничить, исходят ли сведения от журналиста или являются цитатой высказывания других лиц, поскольку привлечение журналиста к ответственности за помощь в распространении сведений, изложенных другим лицом в ходе интервью, серьезно помешает прессе в содействии обсуждению общественно значимых вопросов и не должно предусматриваться, если на то нет особо веских оснований (см. ПедерсениБадсгардпротивДании (Pedersen and Baadsgaard v. Denmark) [БП], №. 49017/99, § 77, ЕСПЧ 2004-XI, Торгейр Торгейрсон, § 65, и Йерсилд, § 35, приведенные выше). Национальные суды не привели таких доводов.

46. Что касается собственной речи заявителя, то Суду важно выделить утверждения о фактах и оценочные суждения. Суд придерживается твердой позиции, что наличие фактов может быть доказано, в то время как оценочные суждения не подлежат доказательству их соответствия действительности. Требование доказать соответствие оценочного суждения действительности не осуществимо и нарушает саму свободу мнения, которая является фундаментальной составляющей права, гарантируемого статьей 10 (см. постановление по делу Лингенс против Австрии (Lingens v. Austria), от 8 июля 1986 года, Серия A № 103, стр. 28, § 46; и Обершлик против Австрии (№ 1) (Oberschlick v. Austria (no. 1), постановление от 23 мая 1991 года, Серия A № 204, § 63). В настоящем деле национальные суды сочли все оспариваемые отрывки утверждениями о фактах, без изучения того, что их можно отнести к оценочным суждениям. Отсутствие такого анализа объясняется принципами российского законодательства по диффамации на момент рассмотрения дела. Как уже установил Суд, в законодательство не предусматривало разграничение между оценочными суждениями и утверждениями о факте, относя их к “сведениям”, и исходило из принципа, что любые “сведения” подлежат доказательству в гражданском судопроизводстве (см. Гринберг, приведенное выше, § 29; Карман, приведенное выше, § 38; Захаров против России (Zakharov v. Russia), № 14881/03, § 29, 5 октября 2006 года, и национальное законодательство, приведенное в §§ 21 и 22 выше). К тому же, что касается определения Областного суда, по которому заявитель мог публично высказать свои комментарии после вынесения решения по уголовному делу, Суд напоминает, что критерий доказанности для установления обоснованности уголовного обвинения соответствующим судом не сравним с тем, который должен соблюдать журналист при изложении своего мнения по общественно значимому вопросу, поскольку стандарты, применяемые при нравственной оценке действий какого-либо лица отличаются от тех, которые требуются для установления правонарушения в соответствии с уголовным правом (см. дело Карман, приведенное выше, § 42; Унапхенгиге Инициативе Информацьонсфильфальт против Австрии (Unabhängige Initiative Informationsvielfalt v. Austria), №. 28525/95, § 46, ЕСПЧ 2002-I; и ООО Виртшафтс-Тренд-Цайтшрифтен-Ферлагс против Австрии (Wirtschafts-Trend Zeitschriften-Verlags GmbH v. Austria), №. 58547/00, § 39, 27 октября 2005).

47. В обстоятельствах настоящего дела, Суд не считает необходимым определять, являются ли фразы, использованные в собственной речи заявителя, оценочными суждениями или утверждениями о факте. Согласно установившейся практике Суда, различие между оценочным суждением и утверждением о факте, в конечном счете, сводится к степени фактической обоснованности, которая должна быть установлена, и, следовательно, оценочное суждение должно иметь под собой достаточную фактическую основу, чтобы служить справедливым комментарием согласно статье 10 (см. Шарзах и Ньюс-Ферлагсгешельшафт против Австрии (Scharsach and News Verlagsgesellschaft v. Austria), №. 39394/98, § 40, ЕСПЧ 2003-XI). Заявитель выразил свое мнение по поводу того, что областной отдел по борьбе с наркотиками нес ответственность перед обществом за неспособность искоренить наркоторговлю в области, что привело к гибели большого количества людей от передозировки. Он также предупредил об опасности использования запрещенных веществ как средств оплаты за получение информации от осведомителей, так как это может привести к криминализации милиции. В этой связи очевидно, что суть статьи сводилась, главным образом, не ко обвинению конкретных людей в совершении преступлений, а к содействию обсуждению значимых вопросов среди местных жителей (сравните Бладет Тромсё и Стенсаас против Норвегии (Bladet Tromsø and Stensaas v. Norway)[БП], №. 21980/93, § 63, ЕСПЧ 1999-III). Что касается доказательной базы, лежащей в основе рассуждения заявителя, Суд отмечает, что он опирался на общедоступные материалы расследования деятельности сотрудников отдела по борьбе с наркотиками и официальное медицинское заключение, свидетельствующее о количестве людей, умерших от передозировки. Поэтому Суд считает, что публикация заявителя была справедливым комментарием общественно значимого вопроса, а не неуместным выпадом на репутацию указанных сотрудников милиции.

48. В свете вышеизложенного и принимая во внимания роль журналистов и прессы в распространении информации и идей по общественно значимым вопросам, Суд считает, что публикация заявителя не превысила границ допустимой критики. То, что судопроизводство было гражданским, а не уголовным, не умаляет тот факт, что стандарты, примененные российскими судами, противоречат принципам, предусмотренным статьей 10, поскольку они не представили «веских» и «достаточных» доводов в обоснование рассматриваемого вмешательства. Следовательно, Суд считает, что национальные суды переступили узкие рамки свободы усмотрения, данные им в отношении ограничений общественного обсуждения вопросов, представляющих общественный интерес, и что вмешательство не было «необходимым в демократическом обществе».

Следовательно, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

III. Применение статьи 41 Конвенции

49. Статья 41 Конвенции предусматривает:

«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне.»

A. Ущерб
50. Заявитель требовал 2 000 евро в качестве компенсации материального ущерба, являясь суммой, выплаченной ООО Мир новостей истцам по иску о защите чести и достоинства, которые он обязан возместить компании в течение трех лет. Далее, он требовал 25 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

51. Правительство указало, во-первых, что заявитель представил копию платежного документа, выданного ООО Мир новостей, а не оригинал. К тому же, платеж был осуществлен компанией, которая не была заявителем в Суде. Не было представлено доказательств того, что заявитель возместил компании указанную сумму, и, в любом случае, его обязательство возмещения суммы не имело принудительной силы во внутригосударственном праве. В заключение, Правительство утверждало, что заявитель не представил доказательств для требования компенсации морального вреда.

52. Суд отмечает, что компенсация вреда по делу о защите чести и достоинства была выплачена владельцем газеты, а не заявителем (сравните постановление по делу Воскуйл против Нидерландов (Voskuil v. the Netherlands), №. 64752/01, § 91, 22 ноября 2007). Не было представлено доказательств того, что заявитель компенсировал сумму компании в течение 3 лет, как оговорено в соглашении. Суд отклоняет требование заявителя о компенсации материального ущерба. Однако Суд считает, что заявителю был причинен моральный вред в результате решений национальных судов, противоречащих принципам Конвенции. Данный вред не может быть достаточно компенсирован путем установления нарушения. Тем не менее, сумма, указанная заявителем, является чрезмерно завышенной. Сделав оценку на объективных основаниях, Суд присуждает заявителю 1 000 евро, плюс налоги, взимаемые с этой суммы.

B. Расходы и издержки
53. Заявитель требовал 750 евро за услуги переводчика, связанные с переводом корреспонденции Суда с английского на русский, а также 5 000 евро за расходы, связанные с проездом и услугами переводчика во время личной поездки в Страсбург. Он представил письменное соглашение выплатить переводчику “сумму, определенную Европейским Судом”.

54. Правительство подчеркнуло, что заявитель не подал смету судебных расходов, и необходимости в его личном визите в Страсбург не было, поскольку слушания по делу не проводилось.

55. Суд вначале отмечает, что слушания по делу не проводилось, и заявитель посетил Страсбург по собственной инициативе. В единственном документе, который он представил в отношении транспортных расходов, не указано никакой конкретной суммы. В этих обстоятельствах, Суд отклоняет требование заявителя о компенсации судебных расходов и издержек.

C. Процентная ставка
56. Суд считает целесообразным, если проценты за просрочку платежа будут начислены по предельному ссудному проценту Европейского Центрального Банка плюс три процентных пункта.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

1. Постановляет единогласно, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

2. Постановляет пятью голосами против двух:

(a) государство-ответчик должно в течение трех месяцев с даты, когда постановление станет окончательным согласно пункту 2 статьи 44 Конвенции, выплатить заявителю 1 000 (одну тысячу) евро в качестве компенсации морального вреда, которые должны быть переведены в российские рубли по курсу на день урегулирования задолженности, плюс налоги, подлежащие оплате с этой суммы;

(b) что простые проценты должны будут выплачиваться с указанной суммы по истечении вышеуказанного трехмесячного срока и вплоть до урегулирования задолженности по курсу, равному предельному ссудному проценту Европейского Центрального Банка в период погашения задолженности, плюс три процентных пункта;

3. Отклоняет единогласно остальную часть требования заявителя о справедливой компенсации.

Совершено на английском языке и представлено в письменном виде 23 октября 2008 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Нина Вайич Председатель Суда

Андре Вампах Заместитель Секретаря Секции

© Центр Защиты Прав СМИ,

перевод с английского, 2007