http://ivan-mironov.livejournal.com/41369.html
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМЫХ СУДЬЯ ОСТАВИЛА ЗА СОБОЙ. Хроника суда...
Aug. 20th, 2010 at 1:03 AM
Процесс по делу о покушении на Чубайса вплотную приблизился к развязке. После завершения прений осталось прозвучать лишь последнему слову подсудимых, и присяжные заседатели отправятся в совещательную комнату выносить вердикт.
Последнее слово подсудимого… Есть в этом выражении что-то от предсмертного завещания, потому что смерть, как и тюрьма, тоже наступает по приговору судьбы. Звучат в формулировке «последнее слово подсудимого» и нотки прощания человека, отправляемого на войну или в далекое путешествие, откуда не всегда возвращаются. Словом, всякий, кто стоял у рубежа, когда нет пути назад, кто прощался с родным домом, не чая увидеть его вновь, поймет, что такое – «последнее слово подсудимого». В свое «последнее» надо вместить все, что ты хочешь сказать присяжным заседателям накануне того, как они решат твою судьбу. И как уместить это всё в несколько минут судебного завещания? А, главное, как высказать в последнем слове свою неугасающую надежду на справедливость?
Удивительно, но именно в суде мы все, порой не справедливо поступающие в обыденной жизни с нашими близкими и дальними, здесь, в суде, надеемся и уповаем именно на справедливость. Справедливость – это архетип нашего сознания, которым, как у нас принято считать, можно пренебречь в быту и на работе, но только не в суде. Ибо суд – это место, где, в понимании русского человека, ДОЛЖЕН храниться эталон справедливости. Не будет этого эталона, затеряют его, перекорежат, испачкают или затрут, - и общество скатится в беспредел гражданской войны, где эталон справедливости будет вновь добыт и установлен нерушимо, но только уже кровью и жертвами.
Последнее слово подсудимых Квачкова, Яшина, Найденова, Миронова, - именно в таком порядке они решили выступать, - собрало так много народу, что все не уместились в судебный зал, несмотря на дополнительно внесенные в него скамьи.
Первым вышел к трибуне подсудимый Квачков, которого только что, после полугодового перерыва, наконец-то впустили в судебное заседание: «Уважаемый суд! Перед началом своего последнего слова я бы хотел изложить требования статьи 293 Уголовно-процессуального кодекса. Пункт 1. После окончания прений сторон председательствующий предоставляет подсудимому последнее слово. Никакие вопросы к подсудимому во время его последнего слова не допускаются. Пункт 2. Суд не может ограничивать продолжительность последнего слова подсудимого определенным временем. При этом председательствующий вправе останавливать подсудимого в случаях, когда обстоятельства, излагаемые подсудимым, не имеют отношения к рассматриваемому уголовному делу. В дополнение к этому статья 294 УПК РФ. Если участники прений сторон или подсудимый в последнем слове сообщат о новых обстоятельствах, имеющих значение для уголовного дела, или заявят о необходимости предъявить суду для исследования новые доказательства, то суд вправе возобновить судебное следствие. По окончании возобновленного судебного следствия суд вновь открывает прения сторон и предоставляет подсудимому последнее слово».
Видно было, как заметно побелела судья, поняв, что последнее слово подсудимых пройдет в суде не споро и не гладко, в любом случае не так, как она себе представляла, привычно попирая всякие нормы Уголовно-процессуального закона.
Квачков уверенно продолжал: «В мировой и отечественной судебной практике подсудимый в своем последнем слове имеет право даже изложить обстоятельства, о которых суду не было известно, но они имеют отношение к рассматриваемому делу, особенно если об этих обстоятельствах нам не дали сказать в процессе. Обвинение в четвертый раз орудует против подсудимых, но теперь действует более бесстыдно…».
Судья Пантелеева нашла, наконец, возможность прервать подсудимого: «Подсудимый Квачков, я Вас останавливаю! Уважаемые присяжные заседатели, оставьте без внимания высказывания некорректного характера в адрес участников процесса».
Владимир Квачков терпеливо и стойко переносит выпад судьи: «Для того, чтобы понять смысл события на Митькинском шоссе, надо ответить на два главных вопроса: какова была цель нападения и кто напал на проезжавшие машины. На наш взгляд, целью нападения была имитация покушения на Чубайса. Но в суде защиту лишили возможности исследовать имитацию покушения на Чубайса…».
Судья вклинивается в образовавшуюся паузу, как колун в трещину в дубовой чурке: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу оставить без внимания заявление подсудимого Квачкова об ограничении прав стороны защиты. Защиту никто не ограничивал в предоставлении доказательств».
Квачков лишь улыбается при воспоминании о репрессивных методах ведения суда Пантелеевой: «А теперь доказательства имитации покушения на Чубайса…».
То, что произошло дальше, описать вкратце довольно трудно, ибо это была бесконечная череда реплик подсудимого и судьи. Каждый факт, приводимый подсудимым, большинство из которых звучали не раз в суде, были зафиксированы в материалах дела свидетелями, экспертами, документами, неистово оспаривался судьей категорически и зло: «Подсудимый Квачков предупреждается об искажении фактических обстоятельств дела!». Судье Пантелеевой не важно было, что факты, оглашаемые Квачковым, цитировались им со строгими и точными ссылками на тома уголовного дела, судье было наплевать, что свидетели, на чьи слова ссылался подсудимый, во всеуслышанье говорили это перед присяжными, главное для нее было – не допустить, чтобы присяжные заседатели ещё раз убедились, что имитация покушения ДОКАЗАНА в судебном следствии. Судье Пантелеевой важно было своими постоянными занудными вклиниваниями в последнее слово Квачкова разрушать ту целостную, ёмкую, убедительную картину имитации на Митькинсклом шоссе 17 марта 2005 года, которую тот представлял присяжным заседателям.
Судья Пантелеева черной кошкой металась между доводами подсудимого Квачкова, заметая хвостом – «Оставьте без внимания! Не должны учитывать при вынесении вердикта!» - все, что тот говорил. Когда хвост уставал, судья показывала когти - грозила Квачкову удалением из зала, на что тот отвечал изумлённым риторическим вопросом: «Ваша честь, Вы желаете лишить меня последнего слова!?».
Всем было прекрасно известно, что лишить подсудимого последнего слова НЕЛЬЗЯ. Но ведь попугать-то можно! И судья пугала, прямо-таки застращивала, почему-то ссылаясь при этом на закон, запрещающий это делать. И вот, ознакомьтесь, последний писк судебной казуистики в ухищрениях судьи Пантелеевой: «Подсудимый Квачков, согласно закону, председательствующий предоставляет подсудимому последнее слово, но ведь может это право и отнять, если Вы не будете подчиняться закону!».
Пантелеева настолько часто и надолго перебивала подсудимого, что Квачков совершенно искренне находил обоснованным время от времени спрашивать её: «Ваша честь, это чье последнее слово – мое или Ваше? Может быть, Вы закончите свое, а я потом продолжу свое?». Но юридическая фантасмагория продолжалась, и судья упорно перемалывала, кромсала, резала последнее слово подсудимого Квачкова, тщательно перемешивая его со своими долгими пустыми никчемными монологами. Её задачей было забалтывать проговорённое Квачковым, не давать его словам закрепляться в сознании присяжных. Иногда она выдыхалась, и ей на помощь тотчас приходил … прокурор Каверин. Подобного беспредела вряд ли помнят стены суда! Прокурор Каверин вальяжно и по-хозяйски, да что я слова помягче выбираю! – нагло, по-хамски вставал Каверин и начинал «поправлять» последнее слово подсудимого! То, что закон не позволяет даже судье, делал прокурор при полном одобрении судьи. Пантелеева выслушивала прокурора не просто с одобрением, видно было, что она ещё и благодарна была ему за помощь, и, передохнув немного во время пассажей Каверина, привычно подхватывала монологи прокурора просьбой к присяжным «оставить сказанное подсудимым Квачковым без внимания».
Рассказывая о том, в каком порядке следовали машины Чубайса и его охранников по Митькинскому шоссе, Квачков достал для наглядности склеенную из картонок схему движения кортежа и развернул ее перед присяжными. Судья сработала пронзительно и моментально, как хороший датчик пожарной опасности: «Уважаемые присяжные заседатели, смотрите в мою сторону! В мою сторону! Подсудимый Квачков, уберите схему! Вы не имеете права пользоваться материалами, не исследованными в суде!». Надо ли помечать, что Пантелеева говорила неправду: очередность нахождения машин на Митькинском шоссе во время взрыва в суде изучена вдоль и поперёк, Квачков лишь для наглядности вычертил это на схеме, представив точное расстояние между машинами и длину самих машин. Представленная картина действительно не оставляла даже камушка от утверждения прокуратуры, что машины были слишком далеки от места взрыва и потому, дескать, не пострадали. Но важнее того была демонстрация нечистоплотности следствия, не пожелавшего разыскать и расспросить ни водителя, ни пассажиров переполненной «маршрутки», на глазах которых, прямо у них перед носом разворачивалась вся картина «покушения»!
Квачков законопослушно возразил: «Ваша честь, это новые обстоятельства, не известные суду. Я имею право их представить, а Вы, если найдете их важными, можете возобновить судебное следствие, согласно статье 294-й УПК».