http://www.istpravda.ru/chronograph/903/
Как записано в материалах дела 374, "Морозов Павел подал заявление следственным органам о том, что его отец Морозов Трофим Сергеевич, являвшийся председателем сельского совета, будучи связанным с местными кулаками, занимается подделкой документов и продажей таковых кулакам-спецпереселенцам".
Вскоре в здании местной школы состоялся судебно-показательный процесс. Тогда-то и прозвучала широко известная речь пионера Морозова, старательно записанная стенографистом: "Дяденька, мой отец творил явную контрреволюцию. Я как пионер обязан это сказать - мой отец не защитник интересов Октября, а всячески помогал кулаку, стоял за него горой. И я не как сын, а как пионер прошу привлечь к суровой ответственности моего отца, чтобы в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии. И еще добавляю, что мой отец сейчас присваивает кулацкое имущество: взял койку кулака Кулуканова Арсения и у него же хотел взять стог сена.
Но Кулуканов не дал, а сказал, что пускай сено лучше возьмет казна".
Суд приговорил Трофима Морозова к 10 годам ссылки, где он и сгинул. А что же подвигло 12-летнего мальчика заявить на отца - неизвестно. Может быть, обида за мать, за себя (отец, как только выдвинулся в начальники, завел себе молодую жену, а в семью наведывался только для того, чтобы в очередной раз избить свою бывшую и детей). Может быть, Павлика настраивала мать: дед при женитьбе Трофима выделил ему имущество, пусть нехитрое, но теперь Трофим, ушедший из семьи, мог требовать его раздела. По канонической версии, до того, как донести на отца, Павлик "настучал" и на своего дядю Арсения Кулуканова (тот, что упоминается в деле, и в этом смысле история с койкой похожа больше на обычную семейную "разборку"), который доводился ему к тому же и крестным отцом: подсказал, где искать у того запрятанный хлеб.
Правда, справедливости ради отметим, что этот эпизод в материалах дела не значится; его вполне могли придумать потом. А вот то, что пионер Павлик ходил с учительницей по деревне, агитировал сдавать хлеб государству за гроши, а заодно высматривал, куда крестьяне хлеб прячут, - это было. Надо сказать, что деревня Герасимовка на севере Уральской области, где происходили все описанные выше события, была бедной, крестьяне еле-еле концы с концами сводили, кулаками же в Герасимовке и не пахло.
Когда туда в 1930 году прибыла комиссия по раскулачиванию, единственное, что она смогла совершить, - это отобрать у более или менее зажиточного по местным понятиям хозяина пятистенную избу. Тот срубил себе избу попроще и перебрался туда. Преступление же Трофима Морозова состояло в том, что он выдавал фиктивные справки спецпереселенцам - раскулаченным казакам с Кубани, которых выселили в эти суровые северные края. Жилось им трудно, они рвались домой, но чтобы уехать, нужна была справка, что они выполнили все поставки и являются бедняками. По канонической версии, правдолюба Павлика и его брата убили в отместку их же дед и двоюродный брат Данила.
Однако тут возникает несколько вопросов: почему они сделали это только через год - 3 сентября 1932 года? Почему милиционеры, приехавшие в эту "глухомань" только через несколько дней, нашли в корыте замоченную бабкой окровавленную одежду? Более того, орудие преступления - окровавленный нож - они нашли за иконами. Едва ли можно себе представить верующего человека (а дед и бабка были людьми глубоко верующими), прячущего за иконы нож, да еще и в крови. Дед Павлика, между прочим, до революции служил полицейским и прекрасно знал, что такое вещественные доказательства, и уж, наверное, сразу же мог бы избавиться от них. Следствие нож на экспертизу (ни на наличие крови, ни на соответствие ранам на телах мальчиков) не отправляло. Одежду отправили на экспертизу только через 2 месяца, эксперт крови на ней не обнаружил (впрочем, методы тогда были несовершенны). Однако же суд за убийство мальчиков приговорил к расстрелу не только деда и двоюродного брата, но и того самого дядю Арсения, и бабку. Причем деда следователь бил (против него было даже возбуждено уголовное дело за превышение власти). Дед и бабка (на которой если и была вина, то только в том, что она укрыла преступление) умерли еще до расстрела "при невыясненных обстоятельствах".