http://echo.msk.ru/blog/ksonin/1639372-echo/
08:36 , 13 октября 2015
автор
экономист
Нобелевский комитет присудил премию 2015 года по экономической науке принстонскому профессору Ангусу Дитону. Его имя было в программе Нобелевского симпозиума по росту и развитию 2012 года, на котором Дитон меня впечатлил рассказом о точности оценки ВВП и ссылку на который я давал в своём прогнозе — все участники таких симпозиумов являются реальными кандидатами на премию, но я выбрал более ярких Асемоглу, Барро и Ромера для своего прогноза-2015, а комитет последовательно награждает не только ярких и интересных, но и тех, чей вклад полезен в прямом, повседневном смысле. Представьте, что была бы Нобелевская премия за все, связанное с кухней. И представьте, как все бы удивились — или «удивились»? — если бы премию дали человеку, внёсшему важный вклад в повышение эффективности газовой плиты. Все обсуждают новые блюда или современные подходы к организации ресторанных холдингов, а тут какие-то трубы, тумблеры, переключатели. Или вот, вспоминая «Незнайку» — кто там двигает технический прогресс? Знайка или Винтик со Шпунтиком. Так же и с Дитоном — если думать про экономическую науку как про что-то, что не только улучшает наше понимание мира и тянет за собой «прикладную науку», которая уже в свою очередь улучшает жизнь тогда да, понятно.
Нобелевский комитет начинает научное описание премии (в этот раз оно написано энтузиастами и для неэкономиста сложновато — впрочем, есть нетехнический рассказ) с очень конкретной экономической задачи, которой занимался Дитон. Чтобы узнать, как повлияет какое-то изменение экономической политики — повышение или снижение налогов, увеличение или снижение пособий, изменения в трудовом законодательстве и т.п. — на жизнь людей, производство товаров, сбор налогов нужно, среди прочего, знать, как меняется, вследствие реформы, которую мы хотим провести, поведение каждого потребителя. Если мы индексируем пенсии не на 12%, а на 6%, что произойдёт — люди купят те же товары, что и раньше, только чуть меньше или изменят доли товаров в том, что потребляют? Потребление — это две трети всего экономического производства, так что чем точнее мы предсказываем реакцию, тем — с учётом того, что «чуть» умножить на 100 миллионов — огромная величина — эффективнее проводится экономическая политика.
В теории (в учебнике микро для школьников), все просто — у каждого человека есть кривая спроса на каждый товар, весь спрос — это сумма индивидуальных кривых, увеличение налога — сдвиг кривой, изменение благосостояния — сумма излишков потребителей, потери можно посчитать с помощью треугольника Харбергера. Проблема в том, что кривые спроса (и предложения) — это воображаемые, гипотетические кривые. А без них невозможно узнать, на сколько нужно повысить налог, чтобы оплатить запланированный расход или, наоборот, без них не узнать, приведёт ли снижение налогов к расширению производства. На практике огромная и сложная задача — оценить, в каждом конкретном случае, как выглядят эти кривые. На первый взгляд, нужно собирать больше данных, но это именно что наивный и поверхностный первый взгляд — сейчас в развитых странах (особенно в Северной Европе) об индивидах есть уже «все мыслимые» данные (налоги, потребление, работа, что угодно — конечно, для экономического анализа они «аномизируются), но это не особенно помогает с анализом того, что последует за изменением в законодательстве и экономической политике.
Стандартный подход (его используют не только все, кто об этом знает, но даже и те, кто не подозревает, что использует какой-то подход) состоит в том, чтобы проанализировать принятие решений одним индивидуумом и считать, что это конкретный индивид — „представительный“, то есть если считать, что в экономике только такие индивиды и есть, то можно анализировать последствия наших действий. В „научном описании“ Нобелевского комитета приведены формулы, которые использовались до Дитона и приведены ссылки на работы, которые показали, что такой подход стал неадекватен. ("Стал», а не «оказался» именно потому, что формулы, по которым что-то считалось в 1930-е, не перестают быть столь же правильными в 1970-е, однако они перестают быть «точными». Как картина в микроскопе — нельзя сказать, что 1,000,000-кратное увеличение «правильнее», чем 10— или 100-кратное, но оно значительно точнее.) Вывод, которые был сделан — нужно отказаться от предположений о рациональности представительного субъекта. Дитон продемонстрировал, используя данные за столетие потребления в Англии, что как раз от рациональности отказываться нет необходимости — гораздо важнее иметь хорошую процедуру выбора «представителя». Чем в более мощный микроскоп мы смотрим, чем больше деталей различаем, но если мы не умеем эти детали «аггрегировать» — в мощности микроскопа и объёма материала толку мало.
Дитон ещё много чего сделал в технике и практике работы с данными. Например, мало кто из широкой публики представляет себе, как много узнают правительства и фирмы из опросов и как трудно их проводить. (Опросов, имеется, в виду, которые отражают реальное поведение потребителей, а не их «отношение» к товарам.) Дитон был одним из тех, кто разработал технику анализа последовательных опросов (когда проводится исследование сходных групп людей с разницей в несколько лет), чтобы они давали так же много информации о поведении людей, как «панельные опросы» (когда проводится исследование одной и той же группы людей с разницей в несколько лет). Нобелевский комитет назвал Дитона одним из основателей современного микроанализа в экономика развития, но Дитон, среди прочего, критикует экспериментальный подход к микроанализу — основные проблемы (не понимая исходной зависимости, невозможно правильно интерпретировать данные) сохраняются и при полевых экспериментах, и при лабораторных.
В качестве представительной работы я бы выбрал вот эту книгу, написанную Дитоном для Мирового банка — фактически, методические указания/инженерный справочник по использованию опросов для определения последствий экономической политики. (Там есть вся книга целиком в свободном доступе.) Написано для развивающихся стран, но для развитых это всё было разработано всего лишь на 15-20 лет раньше, то есть это, фактически, первое обобщение опыта. (Понятно, что в развитых странах методики могут конкурировать «в реальном времени», а в рекомендации попадает только то, что оказалось удачным.)
Вопрос — используются ли разработки Дитона в России (который я уже получил от пары журналистов) примерно так же содержателен, как «используются ли в России двигатели внутреннего сгорания»? Если, внося предложение о снижении налогов или повышении пенсионного возраста, правительство вообще не проводило никакого анализа — что ж, такое возможно — то и модели Дитона оно не использовало. Тому, кто ходит пешком, двигатель внутреннего сгорания не нужен. Если использовало хоть какие-то, то это либо что-то старинное (телега), либо модель Дитона или аналогичные альтернативы.