http://makhnach.livejournal.com/101948.html
Добрый вечер! Как я уже говорил, существует несколько периодизаций истории империи, но в основном устоялась такая, в которой ранневизантийский период заканчивается к началу Македонской династии или последними императорами IX века, то есть по окончании иконоборческого периода. Правление Македонской династии и династии Комнинов рассматривается в этой периодизации как средневизантийский период, хотя классик №1 Успенский относил Комнинов (конец XI – начало XIII века) к уже поздневизантийскому периоду и помещал их в материале своего III тома.
Проблема иконоборчества связана с огромными изменениями в христианском мире. Итог этого времени — образование двух христианских культур — западной и нашей восточной. Потому этому материалу будет посвящена отдельная декабрьская лекция. А сегодняшний материал касается основания Константинополя и ранневизантийского периода.
В литературе существует несколько тенденций. Есть одна, гиббоновская крайность (Эдварда Гиббона) в изучении византийского материала как непрекращающейся истории Рима, в ней римская история заканчивается с падением Константинополя в 1453 году. Со стороны государственной традиции это абсолютно оправдано, но это ведь не единственное, что существует в истории. Другая крайность — тенденция загонять византийский материал на восток. Кстати, эта тенденция тоже западная и наиболее господствует на Западе. Потому все устремления императоров Константинополя, все устремления василевсов каким-то образом укрепиться на Западе и восстановить свои по римской государственной традиции совершенно законные владения рассматриваются как аномалия. В частности, внешнеполитическая деятельность Юстиниана Великого тоже полагается аномалией. Кстати, эта тенденция подвергается критике Шарля Диля и такого могущественного историка как Арнольд Тойнби, который сейчас у нас уже в обиходе, в обращении, его можно читать. Я же в основном остаюсь в русле отечественной историографии.
Итак, что же происходило в этот период? Определенный восточный акцент действительно наблюдался уже в ранневизантийский период, и в конце V века, в самом начале VI века, перед правлением Юстина, дядюшки Юстиниана, и в период самого Юстиниана Великого. И для того было много причин. Предвизантийский период — это перенесение основной столицы империи на восток, в 330 году в Константинополь, в город, кстати, весьма многозначительно и с огромным религиозно-философским смыслом названный Новым Римом. Это сохраняется до сих пор в титуле Константинопольского патриарха — «Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский патриарх» (Махнач ухмыльнулся на слове Вселенский).
Территориальных проблем у Константина Великого не было. Территориальные проблемы он разрешил блестяще, разрешил без большого напряжения, и разрешил благодаря тому, что стал первым христианским правителем. Наверное, вы знаете, что он был не первым правителем-христианином. Есть гипотеза о христианстве одного-двух императоров до него. И безусловно христианином был император Филип Араб или Филип Аравиец, но он не стал христианским царем. Во-первых, его правление было очень коротким. Он был генерал, честный, деятельный солдат, видимо, как и подобает христианину, честный человек, но человек недалекий и совсем не большого государственного ума. Был он убит, следов его деятельности практически не осталось, и на положении империи это не сказалось. И христианским императором он, безусловно, не был. Чтобы стать христианским императором, необходимо было разрешить или примерить реальное противоречие двух универсальностей — универсальности империи и универсальности Вселенской церкви.
Я уже писал о том, что любая империя не стремится к универсальности в том смысле, чтобы владеть всей вселенной. Ни одна сложившаяся империя, в отличие от ряда правителей-авантюристов, которые империи как раз не основали, вроде Александра Македонского, к овладению всей вселенной не стремилась. Но империя, начиная с персов, начиная с Ирана, руководствовалась идеей общего блага и потому естественно начинала выполнять функцию арбитра. Потому универсальность империи в какой-то степени оправдана. Более того, намек святого апостола Павла об «удерживающем» очень давно, по крайней мере после трудов святителя Иоанна Златоуста понимался так, что даже еще языческая Римская империя имела функцию арбитра перед лицом Всевышнего, непостижимым для христиан образом исполняла функцию удерживающего мировое зло, вполне персонифицированное, но не будем к ночи его называть, и так ясно, о ком идет речь.
Мало того, что я доверяю отцам церкви, я вообще, глядя на историю Рима, не сомневаюсь, что она во многом исполняла функцию, провиденциально ей отведенную. Даже уже победа Рима над Карфагеном в 146 году до Р.Х. имеет колоссальный религиозный смысл. Если вас это заинтересует, посмотрите соответствующую главу в книге Гилберта Честертона «Вечный человек». Она не редкость, хотя издана один раз в 1991 году. Автор просто сравнивает Рим с его честным, домашним, семейным язычеством, с акцентом на семье как главной человеческой ценности, с его довольно простодушной, если хотите, религией домашних божеств, с другим претендентом на гегемонию в Средиземном море — с Карфагеном, чья финикийская религия была наиболее кровавой, наиболее безнравственной, потому что верила в реальность только зла. И Честертон позволяет себе смелый вопрос: «Если бы Рим проиграл, в какой мир вынужден был бы прийти Спаситель?»
Когда археологи раскопали Карфаген, они нашли то, что искали, точнее, что ожидали, но во что не хотели верить. Они нашли огромное количество детских костей, детей, принесенных в жертву в храме Мелькарта. Таким образом, даже в политике классического Рима мы видим в определенной степени функцию удержания зла. А нам с вами уместно заметить, что хотя мы начинаем в школе изучать период Римской империи с Августа или Цезаря (кто как хочет), то есть с установления монархии, на самом же деле, победив Карфаген, охватив своим влиянием почти все Средиземное море, Рим уже стал империей. Рим сначала стал империей, а затем, после полуторавековой эпохи гражданских войн пришел к увенчанию имперского здания монархическим институтом. Вот так, а не наоборот. Не монархия создала империю, а империя создала монархию.
Таким образом, в Риме было действительно заложено очень многое. И Рим ощущал себя универсальным. На востоке самым могущественным соседом всегда был Иран, сначала Парфянский, затем Сасанидский. А что мы видим там? Универсальность с востока прочитывалась немного иначе — как существование в равновесии двух царств — Ирана и Рима (все остальное мелочь), на которых удерживается равновесие вселенной. Зороастрийская иранская мысль таким образом тоже приносит идею универсальности империи.
И вот, когда две универсальности встречаются в условиях смены вероисповедания и начала изменения великой культуры, что не все знали, но все чувствовали (позднеантичный мир становился неуютным), происходит естественное столкновение и естественная конкуренция. Нам надо навсегда отрешиться от очень благочестивой, но примитивной мысли, что христиан преследовали некие злодейские императоры. Если бы мы сделали такое допущение, то тиран и убийца Домициан оказался бы благодетелем и почти праведным императором, ибо при нем как раз не было гонений на христиан, а император Марк Ульпий Траян Наилучший оказался бы злодеем, ибо при нем гонения были. На самом же деле гонителями были лучшие императоры, потому что они выполняли свой долг перед империей, они охраняли единственность универсальности, не понимая сущности второй универсальности.
Столкновение, противоречие между Вселенской церковью и империей не могло быть устранено другим способом, кроме как тем, которым и было устранено — равноапостольный император Константин Великий стал не просто христианином, а первым христианским императором. Этому будет посвящена большая часть лекции сегодня, вынуждено немного бегло. Моя главная функция — немножко ориентировать вас в литературе, которая теперь появилась.
К эпохе Константина, к началу IV века христиане составляли несомненное большинство населения городов империи. Может быть, вы знаете, что русское слово «поганый», в раннем Средневековье бывшее не ругательством, а значившее язычник, происходит от латинского «паганус», что значит язычник, но первоначально также деревенщина. А оно в свою очередь восходит к пехлевийскому иранскому «паган» — наименованию поселения крестьян земледельцев, а не мелкопоместных воинов-дехкан. Это слово отражает реальную сущность. Действительно прав был один священник, который лет пятнадцать назад сказал, что если дело церковного восстановления России пойдет так и дальше, то мы в ближайшее время будем наблюдать городские церкви, как в Римской империи: церковь Римскую, церковь Коринфскую, соответственно Московскую, Тамбовскую, а кругом — язычники.
Земледелец консервативен до чрезвычайности и консервирует все, что угодно. Он консервирует то, что ему досталось консервировать. Потому во второй половине XIX века, когда в России городское население существенно пошатнулось в вере, русская деревня консервировала православие, а в конце XX века, после советского периода, за исключением тех немногих сел, где не закрывались храмы, русская деревня консервирует советское неоязычество и «пиянство», выглядя значительно хуже, нежели сейчас выглядит город. А функция на самом деле все та же самая. И обвинять в этом крестьян никак невозможно, потому что они отрабатывают это во всей истории.
Так вот, в полисах или, по-римски, в муниципиях Римской империи жило примерно 25% населения, остальные — в хорах (в сельских областях). Это позднеантичная арифметика. Кстати, нечто подобное наблюдалось у нас в городской домонгольской Руси, которую неслучайно скандинавы называли «Гардарики». Так было еще в начале XIII века, не менее пятой части населения Руси жило в городах. Потом очень долго такого не будет, потом будет аграрная Русь. Потом она будет всегда производить на нас впечатление аграрной, потому что мы не заглядываем поглубже. Так вот, горожане в своем большинстве были уже христианами. Христианство, как отмечал один английский автор, вселенская религия не потому, что устраивает всех, а потому что вмещает (принимает) всех. И на фоне поздней Античности, глубочайшего пессимизма поздней Античности, великолепно запечатленного даже у поздних стоиков, даже у Марка Аврелия, но в большей степени, конечно, у неоплатоников, мировоззрение было предельно пессимистичным. Его можно описать примерно так: тут плохо, там, на том свете тоже будет плохо, а если будешь рыпаться, простите, то будет еще хуже; потому лучше поменьше двигаться, не надо инициировать зло.
Кроме глубокого пессимизма поздней Античности, существовало еще довольно много антисистем: гностики, офиты, герметические секты (герметики) и, конечно, типичнейшая, классическая антисистема манихейство. Это все было еще хуже. Это все системы, ненавидящие мироздание. Это системы, отвергающие Божий мир. Об этом смотрите у Гумилева в последней главе трактата «Этногенез и биосфера Земли» или в его лучшей популярной работе «Конец и вновь начало», в главе «Этногенез и культурогенез». Злоупотреблю здесь своим положением и заодно напомню, что я тоже писал об антисистемах: «Антисистемы в России» в хрестоматии «Иное» (том первый) или третья глава статьи «Диагноз» (журнал «Москва», январь 1996). Это все доступно. Антисистемы не только не покинули наше многострадальное отечество, но даже размножаются на наших глазах новенькими, так называемыми «тоталитарными сектами». Это название верно, но не исчерпывает всей сущности. Антисистема хуже пессимистичной античной религии. Антисистема атомизирует людей, разрушает солидарность общества и прямо воздействует на сокращение жизни этноса. То есть, антисистема проявляет себя как в культуре, так и в этнологии.
Антисистемы истребляли. Манихеев пришлось истреблять и христианским римским императорам, почти физически. О том, что такое манихейство, легко прочитать и в первоисточнике. Это исповедь Блаженного Августина. Это лучший источник, потому что Августин сам побыл у манихеев. Это информация из первых рук.
Вот на этом фоне утверждающего некоторые нравственные ценности было мало.
Правда, кроме христианства, честной, солдатской, утверждающей нравственные основания религией был еще митраизм, дальний осколок иранского зороастризма, сильно видоизменившийся, пройдя через Сирию и империю. Митра все-таки исходно — бог договора. Митраист был порядочным человеком уже потому, что не мог лгать. То есть, не лгать не на уровне военной хитрости, а на уровне обмана доверившегося. Причем митраист не мог лгать гораздо более последовательно, простите меня, чем христианин, ибо христианину покаяние открыто, а митраисту нет. И предав доверившегося, он тем самым уже отдавал себя тьме. То была не такая уж плохая религиозная система. Даже на социальном уровне она годилась в языческом мире для сдерживания мирового зла. Но митраизм даже рационально проигрывал, и очень легко объяснить почему.
Христианство вмещает всех, а митраизм вмещал не всех. Христианином мог быть святой мученик Иустин Философ, философ в полном смысле этого слова, а мог быть и неграмотный селянин или даже раб. А митраизм — простенький, потому утонченному интеллектуалу предложить ему было нечего, с одной стороны. С другой стороны, это была религия свободных, следовательно, ей было нечего предложить и рабам. Их в общины митраистов не брали. И наконец, это были мужские сообщества. И после того, как христианская история в некотором смысле началась со святых жен-мироносиц, я не удивляюсь, почему митраизм проиграл. Женщины тому виной. Но мы не будем о том сожалеть.
Так вот, христиане на рубеже III-IV веков — это многие имперские чиновники, но что гораздо важнее, многие представители сословия куриалов, то есть верхушки в муниципиях, состоятельных полноправных граждан, из которых составлялись городские курии (собрания). Это очень мощная основа. Опять-таки нас немного обманывали в оценке первых христиан, все время стараясь навязать нам представления Каутского о христианстве как «религии рабов» или по крайней мере совершенно неимущих и замордованных, которые уверовали во Христа, прости Господи, в силу социального протеста. На самом деле, все было безусловно не так, и первые ученики Христа рабами не были, они были как раз вполне свободнорожденными и самостоятельными людьми. Другое дело, что принимали также рабов, вот в чем дело, для городской среды это очень годилось.
Теперь смотрите что еще. Городская среда всегда исходно более солидарна, чем сельская. Таков греческий полис. Римская культура не разрушала греческий город, она его сохранила. Город всегда корпоративен, пока не превращается в мегаполис. Это трагедия нашего времени. Это было и трагедией имперского Рима, из которого сбежал святой Константин, потому что Рим уже не был городом с внутригородской солидарностью (я говорил это на первой лекции). Рим был уже совершенно безнадежен, потому что был населен толпой, совершенно не сословной, не корпоративной, иждивенческой, сохранявшей в памяти только то, что они римские граждане. Но в провинции было не так. Корпоративная структура города вполне естественно облегчала создание городских христианских общин, ведь в небольшом и даже среднем городе империи в III веке одна община объединяла, если не всех горожан, то по крайней мере всех христиан города, которые собирались в одном месте во главе со своим епископом, со своим молитвенным предстоятелем.
Если мы обратим внимание на каноническое право, которое представляет собой замечательный источник по нашей истории, то увидим, что Вселенская церковь очень многое из античного мира зафиксировала и тем самым многому продлила жизнь до скончания времен, ибо до скончания времен будет существовать и церковь. Было не только прямое влияние римского права на некоторые святые каноны, например, на правило Василия Великого, вытекающее из римского наследственного права. Несколько соборов подтверждали одну и ту же норму — «в одном граде двух епископов да не будет». И с тех пор и до сих пор в сознании христиан епископ есть глава христиан города. Когда христиан стало много, попытались дать глав молитвенных собраний и сельским жителям. Но институт сельских епископов прожил недолго, очень скоро был упразднен, и очень быстро в сельской местности начали основывать приходские церкви уже с пресвитерами (священниками) во главе. Христианство не вмещалась в античный мир, а IV-VI века, интересующая нас эпоха, — это же христианская Античность. Почему же в одном городе не должно быть двух епископов? Город ведь может иметь и тысячу, и миллион жителей. А просто потому, что на каноническом праве лежит отпечаток полисного мира, оно создавалось в античном укладе. Разумеется, вероисповедных причин не было, но стержнем жизни античного мира был полис.
Посмотрим чуть глубже. Под влиянием варваризации города начнут усыхать, они и в нашей с вами Византии усыхали, сельское население росло, шла аграризация, но происходило то медленно, плавно. Думаю, в Византии причиной тому тоже была варваризация. Вспомните, я рассказывал о волнах переселения славян V-VI веков, которые становились подданными империи и приносили свои обычаи, когда у них вообще никаких городов еще не было.
На западе то происходило быстрее. Античный и варварский миры, отнюдь не превращаясь в средневековый мир, сосуществовали рядом, они не могли смешаться, потому что античный мир был полисным, а варварский мир был миром свободных вооруженных общинников со скотоводческим прошлым. Германцы, как и славяне, обладали устойчивым скотоводческим мироощущением свободолюбивых людей. Слиться они не могли, и на протяжении V-VII веков варварский мир, простите меня, доел Античность и погрузился в полную тьму, наступили так называемые Темные века (VIII и IX века).
Город усыхает. Есть классический пример, археологически установленный, попавший во многие книжки, это довольно известный город Арль на юге Франции, бывший провинциальный римский муниципий Арелат. Так вот, этот город полностью не исчез, но на несколько веков раннего Средневековья он усох настолько, что весь уместился в свой бывший римский амфитеатр, где выступали гладиаторы. Периметр амфитеатра превратили в городскую стену, все люди жили внутри, а снаружи паслись козы среди руин. Вот так усыхали города. Могли бы совсем усохнуть. А совсем не усохли, потому что в городе оставалась кафедра епископа. Это почти единственное, что в глухой провинции давало жизнь городку. Все равно к своему епископу приезжали советоваться, судиться, поставлять священников, а раз приезжали, то заодно пользовались случаем и поторговать. Какая-то жизнь теплилась вокруг этого. Из города ушла армия, она перестала быть городской, стала сельской, на западе быстрее, в империи медленнее. Город потерял возможность эксплуатировать свою хору. Потому стало меньше оснований существовать многочисленным ремесленникам. Все стороны жизни полиса на закате Античности и в Темные века отмирали полностью или почти полностью. Осталось одно — только епархии. Городской мир во многом был спасен ими.
Так вот, на рубеже III-IV веков христиане были в большинстве среди крепких городских слоев. Насколько это правдоподобно? Попытайтесь поднять материалы о мучениках последних гонений на христиан. Материалов довольно мало, житий мучеников почти нет. И то совершенно естественно, ведь их незачем было писать. «Мученик» — неудачный русский перевод, всегда на том настаивал и нисколько того не стесняюсь. Это плохо по-русски звучит. И по-гречески, и на латыни — «мартирос», то есть свидетель, тот, кто свидетельствует, в том числе своей смертью истинность учения, кто почитается святым в силу самого умерщвления за Христову веру. И незачем было исследовать житие, вот их и не записывали. Откройте календарь: только даты, иногда даже только столетия. Они включались в диптихи, то есть в поминальные дощечки, которые хранил епископ. Диптихи рассылались другим епископам: вот, мол, есть такие свидетели нашей земли, вот кто был замучен за Христа. И того было достаточно, их начинали почитать. Житий почти нет. Часто только известно, где были умучены те или иные свидетели. Так вот, они все сплошь горожане. Среди них нету сельских жителей. Это все хорошая иллюстрация жизни до Константина.
Таким образом, христиане стали влиятельнейшей частью населения Рима, частью номер один. Но малого того, они же были также лучшими солдатами. Я знал о том еще, когда учился в школе, встречал это в литературе, но понять этого не мог. На самом деле, это выходит далеко за пределы лекции. Если хотите, обратитесь к тем, кто занимается этим более профессионально, к священникам, почитайте Кураева (у него есть о том статья в первом его сборнике). Будучи школьником, я не вполне понимал, что христианство далеко не пацифистская, скорее даже воинская религия. Правда, брань у них в основном иная, но все равно же брань, с воинской доблестью, с воинской символикой. Почему христианин может быть солдатом, можно объяснить. Но почему же лучшим? А очень просто, по единственной причине — они, как и митраисты, не предавали! Они не предавали в мире, где предавали все. Таким образом, христиане стали также весьма влиятельными воинами. Кстати, отношение к тому церкви было разным. Например, Тертуллиан, учитель ранней церкви, принципиально отвергал военную службу для христиан. Но большинство следовало не Тертуллиану. Среди мучеников мы знаем также имена военачальников: Димитрия Солунского, обоих Федоров, Георгия. Они все офицеры. Про некоторых можно даже подозревать, что они были провинциальными генералами.
Проблема двух универсальностей заключалась в многочисленности христиан. Сам факт принятия для себя христианства императором не разрешал проблемы. Константин был велик не потому, что победил своих конкурентов, в частности Максенция, не потому, что он был крепким, властным правителем, каким правителю и надлежит быть. И даже не потому он был велик, что уверовал, ибо многие уверовали, и он не был впереди своих подданных, он скорее шел за ними, за влиятельной частью своих подданных. Велик он был потому, что сделал больший шаг — он сразу же сделал заявку на то, что он не просто станет христианином, но станет христианским императором. И продемонстрировал это инициативой созыва Первого Вселенского собора в Никее в 325 году, тоже на востоке, естественно.
Дорогие друзья, если вы совсем не обращаете внимания на географию и никогда не заглядываете в карты, вы не понимаете историю по крайней мере наполовину. Например, если мы не обращаем внимания на то, где проходили вселенские соборы, то мы очень многого не понимаем. А все соборы проходили на востоке: в Никее напротив Константинополя на малоазийском берегу; в Халкидоне — предместье Константинополя; чуть подальше в Эфесе; в самом Константинополе. Собор-то конечно вселенский, но чрезвычайно важно представлять себе, из каких диоцезов (областей) приехало епископов больше, а из каких меньше. Конечно, в Первом Вселенском соборе председательствовал епископ Осий из очень далекой испанской Кордубы (сейчас Кордовы), но только потому, что его об этом просили. Он был необычайно авторитетен, и к нему с огромным уважением относился сам Константин. На этой фигуре все согласились. Да, он был очень западный епископ, но с ним из Иберии не приехал никто. Все испанские епархии представлял он сам. Зато, казалось бы, какая дикая дыра для античного мира — Питиунт в Абхазии (Пицунда сейчас), а оттуда все же был епископ, ему было гораздо ближе добраться до Никеи, чем Осию из Испании. Был епископ Сердики (на месте Софии в нынешней Болгарии). То есть, восток был представлен очень солидно.