https://www.mk.ru/culture/article/20...ed-lyudmi.html
Его монологи стали отдельным жанром в искусстве, а фамилия — синонимом новой профессии. И вот его не стало
03.08.2009 в 20:27, просмотров: 20115
Не стало Зиновия Высоковского. Он скончался на 77-м году жизни.
…Сказать про Высоковского “сатирик” или “эстрадник” — ничего не сказать. Мастер точной интонации, мастер смыслового акцента, за которыми читалась глубокая театральная и личная культура.
Вот сцена, сначала “появляется” его походка чуть враскачку — и вроде ничего особенного. Но уже предвкушение. Легкий, чуть игривый разворот корпуса к микрофону. Ап! И огромные глаза, заражающие удивлением зал:
— Вы в курсе, что худрук Московского театра миниатюр все время женился? Так и говорил мне: “Вы, Зямочка, любите водку, а я люблю загс!”. Шел — и снова женился. Давно вы его видели? Да три жены назад.
Это такая профессия — быть Высоковским. А ведь первое образование получил как инженер по автоматике в Таганрогском радиотехническом институте… Первые байки, первый успех у друзей — шарм буквально зашвырнул его в актеры, упорно поступал в Щукинское, поступил, начал с Театра миниатюр, потом была Сатира, где служил до 1987-го… Тогда, в 80-е, корона шута — интеллигентного, смачного, озорного — не спадала с его головы, так и стояли в квартирах по всей стране рядком грампластинки с его монологами. Так и начинал: “Я — человек, рассказывающий анекдоты. А вы знаете пана Зюзю? Зюзя — это я, но я еще не в зюзю…”.
Ну кто ж пана Зюзю не знал из знаменитого “Кабачка “13 стульев” — самого народного и рейтингового сериала всех времен. Это сейчас говорим “сериал” — нечто безликое, никакое, а раньше, когда не было ничего, кроме официоза, “Кабачок” становился частью доброго домашнего климата, говорят, даже Брежнев старался не пропустить ни серии. Параллельно с Зюзей Высоковский участвует в самых звездных спектаклях Театра сатиры, сыграв почтмейстера в “Ревизоре”, Бартоло в “Женитьбе Фигаро”, в “Маленьких комедиях большого дома”…
Что и говорить — он был особенный человек. С одной стороны, человек команды. С другой — самодостаточная система, кот, гуляющий сам по себе. Во всяком случае, расцвет Театра сатиры, его мощный ансамбль трудно себе представить без Зиновия Высоковского, без Зямы, без Зямочки, как любовно его называли в театре. Хор без его голоса был неполным. И, казалось бы, и роль в спектакле не главная, второстепенная, а иногда и третьего плана, а на его месте трудно вообразить другого артиста. Может быть, поэтому достаточно было ему только появиться на эстраде и даже не произнести ни слова — и получить аплодисменты. Щедрый аванс от публики Зиновий Моисеевич отрабатывал честно и сполна.
Миниатюра, скетч — его конек, его козырная карта. Рассказчик высшей пробы. Король анекдота. Это только кажется, что любой умеет рассказывать истории, превращая их в анекдоты. Так, как это делал Зиновий Высоковский, мало кто умел. Монологи возникали из любой мелочи, это был практически Зощенко заката советской империи, постсоветского периода. Из пустяка при желании с легкостью вытягивал жизнь… Вот как сейчас вижу его крупную фигуру в конце редакционного коридора: высокий, солидный, в малиновом пиджаке.
— З-з-драсьте, — лукавая улыбка, и мягкая притом. Мягкие манеры. Голоса не повысит. А это значит, что Зиновий Моисеевич принес очередную партию своих удивительных баек. И как он их только все помнил? Оказывается, и помнил, и записывал, и подходил к ним, как грамотный бухгалтер: все были систематизированы, поделены по темам и написаны так, как будто слышишь его интонацию — мягкую, точную. В нужном месте сделает паузу, в нужном — поддаст голосом. Остановился. Говорит: “Послушай анекдот”:
— В целях пропаганды и обмена опытом по содержанию преступников тюрьмы Нью-Йорка и Москвы обменялись заключенными сроком на один месяц. В середине срока заключенные выступили с заявлениями: русские потребовали пожизненного заключения, американцы — немедленной смертной казни.
Рассказывает, а сам, чувствую, проверяет на тебе — как лучше будет. А еще он, как никто, вспоминал. Например, Одессу.
— Вот вы говорите, врачи, врачи, — говорил Зиновий Моисеевич и делал выразительную паузу. — А я вам скажу, что у нас в Одессе был медик, так это медик… Звали его Отто, фамилия Ляринголог… Будем считать, немец… И вот к этому Лярингологу пришел самый богатый человек в Одессе — Бродский… Ну, как пришел… Привели… Сказать ничего не может, только мычит… Ляринголог сразу понял, что у Бродского кость у горле…
Мановение руки, и Бродский заговорил:
— Медик, вы вернули мне жизнь! Я — Бродский! Я вас озолочу! Называйте мне любую цену — она ваша! Я — Бродский!
Но Ляринголог был очень умный человек — и он сказал:
— Господин Бродский, я не буду называть вам цену, а вы просто дайте мне один процент с той суммы, которую вы мне сами назначили, когда кость была в вас у горле…
Ни при каких обстоятельствах не терял чувства юмора. На том и держался. “Плачь перед богом, смейся перед людьми” — это был его девиз. Планка высокая, но он для себя ее установил давно, когда жизнь давала прикурить серьезно, до боли. И держал ее до последнего.
Человек, который всегда шутил… А теперь его нет… Смерть шута — какая это злая нелепая шутка, в которую совсем не хочется верить. Свои миниатюры Зиновий Моисеевич обычно заканчивал так:
“Как любил говаривать мой пан Зюзя в “Кабачке “13 стульев”: “Часы на цепочке, а время бежит. Нельзя допускать, чтобы из нас выветрили наше самое главное и великое отличие от всех народов мира: умение смеяться над собой, над своей жизнью и над всем, вместе взятым! Всегда ваш — Зиновий Высоковский”.
Таким он и остается с нами, в нашей памяти.
Марина РАЙКИНА, Ян СМИРНИЦКИЙ.
* * *
Он был самым молодым журналистом в нашей газете. На редакционной летучке его представляли именно так: “Знакомьтесь, а это наш новый репортер”. Зиновий Моисеевич был очень рад этой смене профессии. Он действительно считал себя тогда начинающим, новичком или скорее играл в него. Он был так наивен и так мудр вместе с тем. Ну а как иначе? Для нас же, журналистов, была честь работать вместе с ним. Шутка ли: сам Зиновий Высоковский пишет в “МК”!
Ему было здесь интересно. Сказать, что, приходя в редакцию, он молодел, будет глупо: молодеть ему дальше уже было некуда. Увидя его, ты бежал к нему, обнимался, и лучше друга в этот момент для тебя не было…
А дома, как было уютно у него дома, — все на своих местах, все по полочкам. Его комната, его обитель, где вокруг в книгах, фотографиях, дневниках вся его жизнь. Вот он садится напротив тебя и рассказывает ее. Долго, с давно знакомыми вставками из своих знаменитых монологов. Думалось тогда: но это я уже слышал. А теперь бы крикнуть: “Говорите, Зиновий Моисеевич, вспоминайте!”
Но он вспоминал не о себе. Господи, как он любил Высоцкого, как читал его стихи. Как нежно относился к Миронову, Ширвиндту… Любил, относился — неужели теперь все в прошедшем времени… Он никогда не жаловался на судьбу, всегда был отдельным человеком. Несгибаемым.
Вот он провожает до лифта: “Ну, привет “МК”. Спасибо вам, Зиновий Моисеевич, что были эти годы с нами, работали с нами. Это так важно для нас. Светлая вам память.
Александр МЕЛЬМАН.
Марина Райкина, Александр Мельман, Ян Смирницкий