https://openrussia.org/post/view/10402/
АНАЛИЗИРУЙ ЭТО
Дарья Горсткина с помощью специалистов в области судебной лингвистической экспертизы выяснила, почему в России любое высказывание может быть уголовно наказуемым.
Всякий раз, когда речь заходит о 282-й статье Уголовного кодекса, легко вспомнить пару актуальных примеров ее применения. Количество исков о разжигании ненависти и вражды по национальному, религиозному и социальному признакам в последние годы выросло настолько, что сам факт их существования уже мало кого удивляет. Читаем новости: этого хотят «привлечь» за картинку в социальной сети, того за пост в блоге, здесь разжигают, тут призывают. Дошло до того, что на директора Библиотеки украинской литературы в Москве завели уголовное дело за «антироссийскую» и «антирусскую» пропаганду. Экстремизм стал правоохранительной рутиной. 282-я статья помогает полиции «рубить палки», а ФСБ — убирать из поля зрения неудобных людей.
Когда заходит спор о признании того или иного языкового материала экстремистским, суд привлекает лингвиста для проведения экспертизы, которая выявляет либо невыявляет соответствующие признаки. Количество таких экспертиз в последние годы растет.
В 2016 году Гильдия лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС) отметит 15-летний юбилей. Все эти годы организация занимается исследованием спорных текстов в 28 регионах России. Председатель Гильдии Михаил Горбаневский рассказывает: «Раньше примерно 50-60% экспертиз, которые мы — лингвисты-эксперты — выполняли, были по статье 152 Гражданского кодекса (защита чести и достоинства»). Основная часть работы Гильдии была связана с исками о защите чести и достоинства, деловой репутации и исследованиями товарных знаков, а в последние годы ситуация изменилась, потому что силовики все активнее пользуются 282-й уголовной статьей, рассказал эксперт (с «экстремистской» статистикой за последние пять лет можно ознакомиться здесь).
Казалось бы, в определенном смысле можно порадоваться за русский язык, к которому многие стали относиться с уважением: теперь одно ложно истолкованное слово может лишь человека средств к существованию, репутации и свободы. Однако силовая система в России даже язык отразила в кривом зеркале, заставив его подчиняться внешним по отношению к нему правилам, часто существующим к какой-то иной знаковой системе. Экспертиза спорных информационных текстов — таких, которые попадают под подозрение силовиков, — очень часто находится на границе компетенции разных специалистов, рассказывает Горбаневский.
— Мои коллеги в некоторых экспертных организациях берутся за выполнение лингвистических экспертиз, в которых есть явные элементы изучения изобразительного ряда. Это не их компетенция. Но самое главное, что даже если это сделано из благих побуждений (помочь суду разобраться, помочь правозащитнику, который снял фильм, объявленный в какой-то северокавказской республике гнусным и мерзким), то тогда это дело может рассыпаться в суде. Потому что он, сторона защиты, приносит заключение, а сторона обвинения говорит: «А почему это у вас изображениями занимаются лингвисты? Это не их компетенция. Ваша честь, прошу удалить из дела это исследование как ненадлежащее доказательство». И все — дело может рассыпаться в суде. И опытный адвокат, опытный обвинитель, опытный судья такими приемами могут воспользоваться.
Михаил Горбаневский
Председатель Гильдии лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС)
Поэтому эксперт, как жена Цезаря, должен быть вне подозрений. Он не должен быть выведен за границы его профессиональной компетенции.
Граница профессиональных компетенций — одна из многих проблем, с которыми сталкиваются при истолковании подозрительных текстов лингвисты-эксперты. По словам начальника научно-методического отдела ГЛЭДИС Игоря Жаркова,
лингвистическая экспертиза по делам «экстремистского» направления, как и по любым другим делам, как и комплексная экспертиза по любым делам, требует глубокого анализа материалов. Время высококвалифицированных экспертов, работающих добросовестно, стоит дорого. А следствие хочет получить результат быстро и дешево — оно ограничено процессуальными сроками и располагает маленьким бюджетом:
— Хотя законодательство ничего подобного не предусматривает, сложившаяся практика такова: если уголовное дело возбуждено, следователь сделает все, что от него зависит, чтобы это дело не было прекращено, поскольку прекращение дела плохо повлияет на статистику. И начальство даст следователю по шапке. А уж оправдательный приговор — это вообще ЧП. Это неправильно. Так быть не должно. Но на данный момент система работает именно таким образом. Судья, не задумываясь, копирует формулировки обвинительного заключения в приговор. Поэтому следователю не нужна такая экспертиза, за которую нужно платить и которая может отрицательно ответить на его вопросы. Ему вообще не нужна ни экспертиза, ни истина по делу. Ему нужно заключение, чтобы заткнуть дырку. Дело возбуждено — значит, нужно приложить минимум усилий, потребных, чтобы протащить его в суд.
Игорь Жарков
Начальник научно-методического отдела ГЛЭДИС
Cледствие предпочитает завести «карманных» экспертов, работающих за небольшую прибавку
к преподавательскому окладу по принципу «Петров, скажи «да». — «Да». На таких экспертов даже давить не надо.
И на свет появляется заключение объемом 12 страниц, на которых написано, что эксперт за два дня исследовал 137 книг, в отношении каждой из которых ему был задан десяток вопросов, и пришел к выводу, что на все вопросы следует дать положительные ответы. Во всех представленных текстах присутствуют все признаки, о которых спрашивали.
Чем работа «карманных» экспертов может отличаться от квалифицированной экспертизы, можно увидеть на примере дела Pussy Riot, где было несколько различающихся по смыслу экспертных заключения. «Центр информационно-аналитических технологий при правительстве Москвы делал первую экспертизу
по Pussy Riot, вот этого никто не знает. Но это экспертиза не понравилась суду. И она была не очень принята, прямо скажем», — рассказывает профессор Горбаневский.
ЦИАТ делал и второе, дополнительное заключение, также отрицательное (в понимании обвинителей). А вот дальше было два интересных исследования: психолого-лингвистическая экспертиза и некая «справка о результатах психолого-лингвистического исследования». Именно два последних документа, которые были подготовлены якобы независимыми экспертами, позволили отправить активисток в тюрьму. По мнению Горбаневского, это подтверждает тот факт, что в государственных структурах встречаются квалифицированные эксперты.
— С другой стороны, в негосударственных структурах бывают такие эксперты, по поводу которых мои друзья из Фонда защиты гласности написали книгу «Экспертиза как болевая точка российского правосудия». Авторы этой книги и мы тоже сталкиваемся с чистой заказухой в экспертизах.
Михаил Горбаневский
Вот есть такие господин Батов и госпожа Крюкова (психолог и математик по образованию), они умудряются писать по запросам следствия и судов, но прежде всего следствия и Центра «Э», чистую заказуху.
Это позор для всей системы экспертизы.
Словосочетание «Батов и Крюкова» стало в экспертном сообществе почти нарицательным. Как психолог и математик из Института культурологии (ныне присоединенного к Институту Наследия) стали экспертами в лингвокриминалистике — для многих загадка. Их послужной список впечатляет ; там среди прочего, признание экстремистскими фраз «Убей в себе раба» и «Православие или смерть!». ГЛЭДИС выразила свое отношение к качеству работы Батова и Крюковой, выступив в редком для себя жанре рецензии. На 42 страницах члены ГЛЭДИС подробно объясняют , почему не следует доверять этим экспертам, вот один из их выводов: «Специальная компетенция экспертов В. И. Батова и Н. Н. Крюковой не соответствует компетенции, необходимой для производства комплексной психолого-лингвистической экспертизы. В частности, ни один из экспертов не обладает специальными знаниями в области лингвистики. Более того, исходя из содержания рецензируемых заключений, уровень лингвистических познаний экспертов не полностью включает в себя объем программы средней школы по русскому языку».
Кроме того, как отметили в Гильдии, упомянутые эксперты берутся делать выводы, хотя эту задачу должен решать суд. Справедливости ради стоит отметить, что в этом есть и вина системы, говорит Михаил Горбаневский:
— Предполагается, что судья не может быть специалистом во всех областях, в том числе и в лингвистике. Хотя в этом смысле нам бывает сложнее работать. Потому что некоторые судьи считают, что в медицине, политике и лингвистике разбираются практически все. В том числе — в оценке спорных текстов. Очень часто бывают случаи, когда судья мне говорит: «Эксперт, а вот в словаре Ожегова написано, что вот это слово означает это». Я говорю: «Ваша честь, вы так меня обрадовали. Даже не нужно говорить, что Ожегова звали Сергей Иванович, но вы правильно произнесли его фамилию». Сплошь и рядом бывает, что судьи смотрят в словарь Даля, «Словарь живого великорусского языка», — а это словарь диалектизмов. И говорят: «А вот в словаре Даля написано это». Я тогда сказал судье: «Побойтесь бога, не нужно доставать словарь. Словарь — это компрессированная информация о значении слова. Слово живет в контексте. Поэтому для того, чтобы помочь вам вынести правосудное решение по оценке этого спорного текста, мы должны исследовать микроконтекст (фразу), больший контекст (абзац) и весь контекст (весь спорный текст)». Судья может задать вопрос: «Скажите, а содержатся ли в этом тексте призывы к свержению?».
Михаил Горбаневский
Я отвечаю: «Ваша честь, эксперт — не судья. Мы можем установить значение слова, его стилистику, контекст, в котором использовано слово. Но выводы должны сделать вы».
Можно было бы предположить, что следственным органам и судам не знакомы корректные формулировки, поэтому они не могут правильно поставить задачу перед экспертами. Но предполагать ни к чему — мы знаем, что это не так. В распоряжении Открытой России оказалось пособие «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», выпущенное по заказу Минюста.