Алексей Савватеев
(фото Н. Четвериковой)
Борис Долгин: Вы упоминали физику в связи со всякого рода синергетическими моделями, и состав физики, насколько я понимаю…
Алексей Савватеев: Слово синергетика я не произносил, ну, неважно.
Борис Долгин: Не лишняя ли тут физика в том смысле, что то, что вы, я так понимаю, собираетесь использовать, - это ведь скорее математика? То есть, точнее говоря, те её какие-то модели, которые всего лишь были разработаны либо для физики, либо для физики-химии.
Алексей Савватеев: Ответ – нет. Не лишняя. Ни в коем случае. Математика здесь шестым пунктом под всем этим. Физика не лишняя ни в коем случае. А именно модели пространственного размещения при их изучении порождают способ мышления, очень характерный для физической науки.
Борис Долгин: А, понятно.
Алексей Савватеев: И, соответственно, использует модели практически напрямую из физики. Даже есть такая область – она называется экофизика, - где к экономическим вопросам напрямую прикладываются известные физические модели. Просто один к одному. Просто пользуясь тем, что в физике они изучены давно и очень хорошо, а экономисты в принципе в рамках научного подхода думают… ну, экономистам очень мало лет. Физикам много столетий, а экономистам едва сто лет наберётся.
Борис Долгин: Давайте про второй вопрос. Вы рассказали о ситуации, когда ни одна из экономических моделей не является универсальной, но в то же время необходимо знание всех их для того, чтобы в той или иной степени для какого-то случая по возможности применять. Кажется ли вам эта ситуация временной?
Алексей Савватеев: Ни в коем случае. Эта ситуация вечная.
Борис Долгин: Спасибо, Дальше мы будем чередоваться.
Голос из зала: Тройная дуэль.
Алексей Савватеев: Я в любой момент могу перестать отвечать на вопросы и рассказать про тройную дуэль.
Борис Долгин: Мы про неё поговорим, мы обязательно время найдём. Это обязательно.
Алексей Савватеев: Напоминаю, что я не обещаю, что смогу ответить на каждый вопрос.
Глеб Гусев: Я математик.
Алексей Савватеев: Мой старый кореш.
Глеб Гусев: По физике, тем более… хотел спросить на самом деле, что имеется в виду под теорией бифуркаций? Как я правильно понимаю, это теория особенностей, которой занимался Арнольд.
Алексей Савватеев: Да, более или менее то самое. Исследования поведения кубических всяких семейств, кубических уравнений.
Глеб Гусев: А можно привести какой-либо пример из экономической теории, который действительно как-то показывает связь между математикой, теорией двойственности в особенности, и (показывает на пальцах)? Спасибо.
Алексей Савватеев: Сейчас попробуем. Только давайте вот что, дайте мне две минуты, если две минуты у меня не получится, то значит всё-таки это дольше физически. Значит, предположим, что было 2 одинаковых города. Так? И потом случайно в некоторый один из них въехало небольшое количество жителей другого. Вот случайно так вышло. Сто человек переместилось, ну, мало ли что произошло. Они стали немножко неодинаковые. Дальше в системе возникли механизмы, в рамках которых складывается реальная заработная плата, уровень жизни, такие вещи. Вопрос: этот механизм, это перемещение ста человек приведёт к относительному увеличению уровня жизни по сравнению с другим регионом в большем или в меньшем? Понятно, что дальше происходит? Если это приведёт к относительному увеличению в большем, то тогда это небольшое случайное событие немедленно раздуется в то, что в большом городе будет всё, в маленьком – ничего. Если же это изменение приведёт к соотношению в другую сторону, то будет выравнивание. Так вот. Есть некий обобщённый параметр из всех параметров моделей, которые здесь есть. Там - население, ценность, во вкусах людей сравнительная ценность тех или иных товаров, ну, вот всё это агрегируется в некий один параметр. И пишется некоторое уравнение. И это уравнение относительно этого параметра, оно зависит от соотношения населения. То есть как бы есть параметрическое семейство уравнений относительно соотношения населения вот этих двух городов. Вот это параметрическое семейство уравнений, оно кубическое, в смысле каждое уравнение из этого параметрического семейства – кубическое. И, соответственно, при некоторых параметрах – оно вот такое, при некоторых – такое (показывает). И бифуркация состоит в том, что как раз вот такой режим переходит вот в такой.
Борис Долгин: Я думаю, как мы будем в расшифровке отражать содержание (показывает на пальцах)?
Голос из зала: В математике это называется ласточкин хвост, если я правильно понимаю.
Алексей Савватеев: Нет, ласточкин хвост – это ситуация из кубических поверхностей, если я правильно понимаю. А, ну да, если мы всё это нарисуем, – да, такая складка, которая выравнивается. То есть выравнивающаяся складка.
Владимир Иванов: Вот такой вопрос, на который навела вот такая ситуация. Сейчас пообсуждали премии экономистам, которые матаппарат вообще не использовали, - Колину Уильямсу и Кевину Россу. Они – сообщество, которое избаловано, видимо, подачей сигналов каких-то. Сразу решили это спроецировать, что, дескать, холодно - иммунитет даёт сигнал, что не всё делается с помощью математики – это можно без математики, два замечательных результата, если вы это так откомментируете, будет замечательно. У меня вопрос вот какой. В истории экономики был ряд работ, которые привели к очень серьёзным сдвигам и очень серьёзно повлияли на дискуссию. Но матаппарат не использовали. Я могу назвать Коуза, Олсона, Хиршмана и так далее. Вот у меня к вам вопрос следующий: как вы считаете, насколько в настоящее время возможно появления таких работ в принципе, которые высказывания строят на вербальных моделях? И второй вопрос. Если возможно продуцировать такие работы – какой шанс, что они будут замечены? Спасибо.
Алексей Савватеев: Гипотеза Коуза превратилась в сложнейшую математику. Это раз. Второе, Нобелевская премия последних нескольких лет подряд выдавалась за галимейшую математику. Наверное, они просто решили, что хоть раз надо какое-то послабление сделать. Ну, это лично моё мнение. Вообще в принципе мне на это положить, грубо говоря. Ну, я имею в виду, на эти подводные какие-то течения. А насчёт того, может ли родиться вопрос содержательный? Да, может, конечно. Если вы начинаете думать про новую совершенно вещь, неожиданную новую идею, то вначале вопрос у вас не математизирован. А потом, когда вы начинаете про него долго думать, он становится математизированным. Вот, собственно говоря, эта схема. И, конечно, это возможно.
В.И.: Нет, вопрос в том, заметят ли сейчас, в настоящий момент такую статью, как например одну из тех.
Алексей Савватеев: А хрен его знает.
Борис Долгин: В продолжение этого у меня вопрос. А как должна быть построена система стимулов в организации науки так, чтобы продолжались ответы на содержательные вопросы и было меньше той рутины, которую вы так поэтично предсказали.
Понятен ли вопрос?
Алексей Савватеев: Понятен, да. Мне кажется, что надо в головах менять. Дело не в рутине, а именно в головах.
Борис Долгин: Вот как должна быть построена система стимулов…
Алексей Савватеев: Вот как должна быть построена голова?
Борис Долгин: Правильно. Вот как менять головы?
Алексей Савватеев: Вот головы надо менять с помощью таких лекций.
Голос из зала: Надо менять образование.
Борис Долгин: Спасибо. Как меняется образование, было сказано хорошо.
Константин Иванович: Уменя вопрос такой. Занимается ли сейчас экономика вопросами социалистических уравнений, коммунистических уравнений или только капиталистических, или смешанных каких моделей? И забыты ли Карл Маркс, Ленин, Энгельс и все остальные?
Алексей Савватеев: В начале кризиса, в течение года с начала кризиса в Европе было куплено в три раза больше произведений Маркса, чем за предыдущий год.
Борис Долгин: Учёными?
Алексей Савватеев: Учёными - ну, не знаю, публикой как таковой. Значит, моё собственное, нет, я не буду говорить моё собственное мнение о Марксе – оно очень сложное и такое как бы разветвлённое, поэтому…
Борис Долгин: Вообще, это интересно.
Алексей Савватеев: Ну, вообще, Маркс – антихрист и поэтому как бы вроде как-то это ясно.
Борис Долгин: Почему тогда сложно?
Алексей Савватеев: Там есть много сложных пунктов, потому что человек не может быть целиком антихристом; я знаю марксистский клуб в Новосибирске, например, то есть есть люди, которые разрабатывают довольно сложные модели и вполне себе диффуры. Они ездят к итальянцам в гости, они там выступают. Эта область живёт где-то немножко на отшибе.
Голос из зала: А к шведам кто-нибудь ездит?
Алексей Савватеев: Я.
[смеются]
Я часто езжу к шведам, на конференции и так далее. В смысле того, что в Швеции социализм, да? Ну, в социализме ничего плохого нету. В коммунизме – другой вопрос.
Борис Долгин: Изучаются ли системы, подобные шведской? Вряд ли они служат некоторым пустым пространством, которое запрещено изучать.
Алексей Савватеев
(фото Н. Четвериковой)
Алексей Савватеев: Вы знаете, давайте я начну отвечать, но не закончу. Значит, западная экономическая наука базируется на принципе достижения максимальной выгоды. И этим определяется мейнстрим. И этим же определяется её ограниченность по отношению к тем сообществам, в которых этот принцип уже верен не в полной мере. Или неверен совсем, например, как в Северной Корее. И соответственно, так как современное состояние такое, что западный мир в основном всё-таки под эту парадигму подпал, то, соответственно, в современном западном мире эта парадигма работает неплохо. Ну, а продолжать я не буду.
Мария Сергеева, экономический факультет МГУ: Я хотела бы в первую очередь отметить, что когда прозвучал вопрос про то, что дали Нобелевскую премию за работу, которая не содержит математических выкладок, вы никак не откомментировали, что это не научная работа, а просто сказали, что вам положить на это.
Борис Долгин: Нет, не так.
Алексей Савватеев: Мне положить на споры, которые вокруг этого ведутся.
Мария Сергеева: В общем, ладно тогда. Ну, смысл в том, что я не услышала, может, я просто, у меня за ухом что-то, но я не слышала, например, о том, что это не научная работа. Это во-первых. А во-вторых, хотела бы…
Алексей Савватеев: Сейчас, прошу прощения. Можно чёткий вопрос? Я пока не понял.
Мария Сергеева: Это не вопрос, это реплика.
Борис Долгин: Это можно переделать в вопрос. Считаете ли вы, что эта работа была не научной? Если да, то почему?
Мария Сергеева: И можете ли вы это откомментировать, что она не научна, поскольку не содержит математических методов?
Алексей Савватеев: Значит, Коуз, по крайней мере, давайте про Коуза, про Уильямса поменьше знаю, но про Коуза, безусловно, я могу сказать. Коуз породил несколько гипотез… о, кстати, Коуз! Что Коуз? Есть такой (по-русски немножко неприлично звучит) учёный Тьебу, который совершенно на чисто географическом материале, без математики совершенно, предположил, что в конкуренции юрисдикций людей есть все те же мотивы, которые присутствуют в конкуренции в обычных рынках. Каждый из этих людей задавал содержательный вопрос. и я ни в коем случае не говорю, что любой содержательный вопрос является математическим. Я утверждаю, что его изучение очень быстро сведётся к исследованию математических вещей.
Мария Сергеева: И вторая - ну, это скорее реплика, а не вопрос, относительно того, что экономической науке всего 100 лет. В общем-то, ей гораздо больше, просто раньше были другие критерии научности, и ещё я хотела сказать, что из вашей лекции можно сделать вывод, что всё-таки математического аппарата обширного и знания, откуда растут ноги, достаточно для того, чтобы понимать экономические процессы, экономическую теорию, ну, и экономику, то есть экономическую реальность.
Алексей Савватеев: Ни в коем случае не следует.
Хотя откуда растут ноги, все, конечно знают. Но конкретно. Про экономическое знание следует следующее. Следует, что на самом деле наоборот. Я когда-то говорил ведь, я ж сказал в течение лекции, что математики, которые залезают в ЖЖ и начинают огульно комментировать экономические вопросы, выглядят идиотами. И, соответственно, что я хочу ответить, если отвечаю правильно? Ответ такой: для того, чтобы изучать экономику нужно обязательно понимать и экономику и математику.
Борис Долгин: Что есть две разные вещи.
Алексей Савватеев: У вас нет шансов понять экономику, если вы не знаете математику. Вот главный такой лейтмотив моей лекции.
Борис Долгин: Это ведь и есть достаточное условие
Мария Сергеева: Понять экономику?
Алексей Савватеев: Ну да, понять глубоко, потому что когда вы начнете пытаться что-то глубоко понимать, сейчас мы к дуэлям перейдём - и вы увидите уже. И если вы что-то в математике знаете как-то кастрированно, то бесполезно. Без шансов.
Мария Сергеева: Спасибо.
Голос из зала: Маленький вопрос. Вы сказали, что развитие экономической науки есть отдельное кризисное явление. Но на практике видно, что успешно в наше время развивается религия. Для Запада.
Борис Долгин: В каком это смысле религия вообще может развиваться?
Голос из зала: Ну, просто храмы…
Алексей Савватеев: Православие не развивается и ни в коем случае не должно развиваться. Оно всегда было, есть и будет одним и тем же. А вот западные попытки развивать религию известно, к чему привели.
Голос из зала: В России для общества что более важное? Развитие экономической науки или развитие религии?
Борис Долгин: Понимая под развитием религии, видимо, строительство храмов.
То есть можете ли вы сравнить эффект от экономики и от теологии, видимо?
Алексей Савватеев: Я не знаю, что я услышал, но мне хочется шаблонным образом сказать, что на Западе важнее экономика, а в России – религия. Этого достаточно или нет?
Голос из зала: Почему?
Алексей Савватеев: По факту.
[аплодисменты]
Борис Долгин: Но наша позиция немножко другая, которая следует из того, как часто здесь выступают экономисты и как часто выступают религиоведы. Но они будут выступать.
Иван Гоголь: Иван Гоголь из Вышей школы экономики. У меня такой вопрос. Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы ясно изложили свою позицию.
Алексей Савватеев: Благодарить не надо, надо задавать вопрос.
Иван Гоголь: А вопрос такой. Вы сделали очень сильный тезис в начале вашего выступления, который состоял в том, что у экономистов никогда не бывает разногласий по поводу того, что такое высокий научный уровень. Два контрпримера. Первый - уже множество раз упоминавшийся Рональд Коуз, чья статья 37-го года о природе фирмы перевернула экономическую науку, и перевернула её через 40 лет. И которую никто эти 40 лет, никакие замечательные экономисты, которые продолжали строить свои математические модели, не замечал. Второй более очевидный пример, там всё быстрее произошло. Джордж Акерлоф, чья статья 5 лет проторчала, ну, вы знаете эту историю, да? вот хотелось бы комментарий по вопросу научно-экономическому, что такое высокий научный уровень…
Алексей Савватеев: Я немножко другое имел в виду. Значит, предположим, что у нас есть некоторое сообщество: 20 человек сидят и слушают доклад за докладом. И вот когда они начинают вслушиваться в доклады, в этой ситуации не возникнет споров, типа вот этот доклад хороший, а вот этот – плохой. Сейчас, я подумаю. Значит, насчёт Коуза. Ну, хорошо, и Коуз, и Акерлофф впоследствии превратились в очень развитые науки, особенно Акерлофф. В общем, про Акерлоффа я могу сказать, что вопрос в том, что могли ли не заметить или нет такую работу, вот, типа пришёл некто, сделал доклад на конференции и ему сказали, это неинтересно, он ушёл и выяснилось … ну, хрен его знает, в принципе, возможно. Всё возможно. То есть давайте я так скажу. То, что я сказал про консенсус насчёт высокого уровня, – видимо, правило, которое имеет исключения.
Борис Долгин: А у меня вопрос в продолжение.
Алексей Савватеев: То есть я ни в коем случае не хочу дать этот тезис просто так, сказать, что нет, наверное, вы правы, это не так. Нет, это конечно так на самом деле. То есть насчёт высокого уровня. Дело в том, что уровень, да, - это то, что мы не можем определить. Но как правило консенсус есть. В исключительных случаях может быть всеобщее заблуждение.
Борис Долгин: Вы, когда формулировали этот тезис, сказали, что речь должна идти о настоящих учёных. Не о тех, кто там получает деньги со студентов, а вот…
Алексей Савватеев: Ну, в данном случае мы обсуждаем настоящих учёных. Мы этот вариант не обсуждаем.
Борис Долгин: Более того, говорили не только об экономике, но вообще о науке. Здесь есть маленькая проблема. Во многих…
Алексей Савватеев: Нет, я вообще за экономику отвечал.
Борис Долгин: Во многих науках, включая экономику, видимо, существует проблемы механического большинства тех, кто считает себя принадлежащими к этой науке, но вряд ли по вашим критериям относится к настоящим учёным. Соответственно, вопрос: как в любой стране должно поступать руководство, пытающееся выстраивать научную политику, пытаясь найти настоящих учёных…
Алексей Савватеев
(фото Н. Четвериковой)
Алексей Савватеев: Я понял. Вот это действительно сложно. То есть мы сейчас переходим к области практической реализации чего-то, и, действительно, вопрос, заданный красным молодым человеком и вами, значит, действительно, когда мы начинаем думать: хорошо, допустим, я прав в своём тезисе, тогда проблема только в дискоординации. То есть я вот возьму напишу список 100 лучших экономистов России. Этот список будет одинаков у меня и у всех моих коллег там с точностью до 20%. Если каждый из нас напишет 100 лучших экономистов России, учёных – экономистов России, то первые 50 будут очень близки. Первые 50 будут иметь огромные пересечения во всех списках. И в этом смысле вроде бы так просто: взять этих, грубо говоря, 50 одинаковых или 70 тех, которые встречаются почти всюду, привести к президенту и сказать: «Все гранты выдаёт комитет из этих людей, всех остальных – долой». Да? вот что-то подсказывает и вам, и мне, что по каким-то причинам это не получится. Что-то такое, что нельзя сформулировать чётко. Нет, я считаю, что на самом деле получится. Действительно, иногда будут происходить такие неожиданные проколы, как там: кто не верил… Эйнштейн не верил в квантовую механику? Или кто не верил. Ну, имеются в виду проколы такого типа. Я думаю, что Коуз и Акерлофф из такого вот рода. То есть я никак не хочу отдавать этот тезис. Я считаю его верным, но бывают проколы. То есть высокий научный уровень – такое понятие есть. Как правило, есть консенсус, и иногда случаются неожиданные просчёты.
Борис Долгин: Есть вопрос, как найти то сообщество, в котором есть этот консенсус?
Алексей Савватеев: Я могу выписать ручкой сейчас 100 человек.
Александр: Во-первых, тут споры о том, кто высокий научный уровень видит. Результат – это и есть критерий высокого научного уровня. Если результат есть, то уровень высокий.
Борис Долгин: Есть проблема оценки результатов.
Александр: Во-вторых, я закончил сам технический вуз. Я хочу сказать, что математика у нас вызывала тоже много вопросов: зачем. Слава Богу, к 4, 3 курсу стало понятно. И третья мысль. Если мы возьмём модель течения воды в трубе, в разных трубах, просто разные трубы. Получим результаты использования этих моделей, сравним с реальным течением в трубах – у нас есть отклонения. Мы не говорим, что разные физические законы действуют в этих трубах. Законы одни и те же. Мы берём разные государства. Берём тех же людей, которые на 80% состоят из жидкости, условно говоря, мы можем применять то же самое.
Борис Долгин: Условно говоря, сложный обмен веществ.
Алексей Савватеев: Кажется, я понял. Ответ: кардинально нет. Кардинальная разница. То есть в физике, ну, грубо говоря, давайте я скажу так. Я скажу: да, но не буду это ни защищать, ни как-то пытаться спорить на эту тему. Экономика – это физика, в которой постоянная Планка примерно равна единице. Не 10 в минус 11 степени, а единице. Вот это как бы то утверждение, в которое я постепенно начинаю верить. То есть может быть два центра изучения общественного мнения. Оба вроде бы содержат совершенно серьёзных учёных, ну, абсолютно без дураков. Проводят социологический опрос на огромном количестве респондентов. Ну, казалось бы, 1000, 2000, ну, какие могут быть различия, статистически не значимые, а вот в 2 раза, например, то есть никакая теория вероятности это не объяснит. Казалось бы - что тут, где? А вот как вы задаёте вопрос, так вы получите ответ. То есть квантовая природа экономики, она обнаруживается на единицах порядка 1. и в этом смысле – вот и ответ. Ну, вот, ответ про трубы такой же. Вот эти неточности, шероховатости труб в экономике имеют те же размеры, как будто в трубы набили камней.
Александр: Физика объясняет трубы, набитые камнями.
Алексей Савватеев: А экономика – нет. Никак не объясняет. Никогда экономика не будет это объяснять. И вот в этом разница.
Ростислав Полищук: Так, Ростислав Полищук, институт Лебедева. Где границы принципа максимальной прибыли? ну, например, врачам может оказаться выгодно людей заражать, а потом лечить. Недавно вышла книга Наоми Кляйн «Доктрина шока».
Борис Долгин: Где граница, вы задаёте тот же вопрос.
Алексей Савватеев: Нет, я понял вопрос.
Ростислав Полищук: Он понял мой вопрос. Ну, я поясню вопрос. Недавно вышла книга, которая, может быть, не только на меня произвела впечатление, Наоми Кляйн, «Доктрина шока или расцвет капитализма катастроф», где, по-моему, применяется теория управляемого хаоса, которая обработана теоретически и применена практически на Югославии и как сценарий обращения с экономиками других государств. Это моя интерпретация. Так вот - где эта граница принципа максимальной прибыли, из которого может оказаться, что здравоохранение должно быть болезнехранением до тех пор, пока у человека есть, чем платить за своё лечение?
Борис Долгин: Спасибо, я только не понял, где границы: в науке или на практике?
Ростислав Полищук: В принципе максимальной прибыли.
Борис Долгин: Я понял. Принцип имеет границу где: в теории?
Алексей Савватеев: Я думаю, что имеется в виду - на практике.
Ростислав Полищук: На практике, конечно, раз я про врачей говорил.
Алексей Савватеев: К сожалению, на эту тему у меня очень пессимистические прогнозы. Дело в том, что есть в принципе два подхода к организации больших социумов. Один – призвать всех к минимальной какой-то морали, что давайте хотя бы вот так не делать: давайте призовём всех, что если вы живёте в каком-то маленьком городе, и у вас построили мост через реку, а вы его рушите и возите народ на машинах, которые реку эту могут вброд перейти, все туристы-водники отлично знают эту проблему, которая наступает во многих городах, - вот чтобы у людей в головах было понимание, что это просто подло. Человек, который это сделал, не может жить с другими в одном социуме. И за это отвечает в принципе религия. Она должна за это отвечать. Западный мир сказал вдруг: «Нет, мы обойдёмся в принципе без религии, мы сами с усами. Мы сейчас всё организуем так, что это будет невыгодно экономически». Так вот я в это не верю. Я думаю, что западный мир закончит именно так, погоревши в этих вещах. Я ответил?
Ростислав Полищук: Ну, я понял ответ, да, вы ответили.
Голос из зала: В продолжение предыдущего вопроса, на ваш взгляд как учёного, что должно править обществом: идеология, религия или экономика?
Алексей Савватеев: Идеология, которая исходит из религии. Экономика – это оружие. Вот что мы, то же вопрос, если уж мы продолжаем ответ на него. Что нам нужно от Запада? ответ – профессионализм. Способы профессионального решения тех или иных вопросов. Ни в коем случае не то, что вместе с ним: профессионализм приходит на каких-то ножках, вместе с собой принося какую-то шваль. Её всю надо выкинуть. Профессионализм взять – всё остальное выкинуть. То есть Запад учит нас профессиональному отношению к предмету. У нас очень разгильдяйское отношение ко всему. И от Запада нам нужно ровно одно. Больше нам от Запада ничего не нужно. Только профессионализм. Но это как бы некий процесс: мы им духовность, они нам профессионализм. Вот так вот.
Голос из зала: Это не взаимоисключающее?
Алексей Савватеев: Что именно?
Голос из зала: Ну, духовность и профессионализм.
Алексей Савватеев: Ну, разумеется, мы им духовность, они нам профессионализм.
Борис Долгин: Да. понятно, вопрос очень интересный. Может ли один и тот же человек иметь духовность, как-нибудь измеряемую…
Алексей Савватеев: А, в смысле, что профессионализм и духовность немножко в противоречии друг с другом находятся? В некотором состоят, да. Тут очень сложно найти гармонию. Россия уже 1000 лет никак не найдёт её.
Голос из зала: Можно такой вопрос задать. В принципе на все мои вопросы вы ответили, лекция в этом смысле очень ценная, мне только жаль, что пощадили, оградили от математики, практически представили только в введении. В принципе понятно. Всё, что вы сказали, в полной мере применимо к той области генетики, которой я занимаюсь: там те же самые проблемы. Я не понимаю, может быть, прямо не относится к теме вашей лекции, но мне хотелось бы, чтоб вы рассказали или хоть как-то откомментировали, почему обычные экономисты, в отличие от вас, как правило, говорят о таких красивых вещах и вечно замалчивают это, вы этого, наверное, не стесняетесь.
Алексей Савватеев: Учёный обязательно должен говорить только правду. Если его модель – дерьмо, он так и должен сказать: я сейчас вам представлю модель, которая является дерьмом, но я надеюсь, что она превратится в хорошую.
Голос из зала: Это, правда, может быть очень узким. И вот они говорят о красивых и вполне правдивых вещах, которые сначала замалчиваются. Почему замалчивается то, что действует, перекрывает всё остальное: такие вещи, как критическое давление там, вооружённая угроза, договорные цены на нефть….
Борис Долгин: Почему замалчивается, и кем это замалчивается?
Алексей Савватеев: Ну, не знаю, жизнь так устроена, что замалчивается. Ну, я не знаю почему. Если б я был президентом, ничего б не замалчивалось.
[смеётся зал. Возглас: Савватеева в президенты!]