http://www.profile.ru/pryamayarech/i...chite-matchast
Анатолий Баранов
доктор филологических наук, профессор, заведующий отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка имени В.В. Виноградова РАН
25.03.2014
Задайтесь вопросом: почему с исчезновением цензуры и снижением культуры редактирования мат не заполнил экраны и газеты? Потому что есть культурный запрет
Во время акции "Марш миллионов" в Москве Фото: Сергей Авдуевский / ИДР-Формат
Впервые про запрет мата начали говорить в прошлом году. Тогда количество запретительных законопроектов росло как на дрожжах, депутаты Госдумы изо всех сил старались улучшить нравственный облик российских граждан. Рядовым россиянам они запретили курить в общественных местах и рекомендовали не смотреть фильмы и мультики со сценами курения и распития алкоголя. Обойти любовь граждан к крепкому словцу депутаты тоже не смогли. Первым делом запрет на непристойные высказывания коснулся СМИ: президент Путин подписал закон, который запрещал использование в периодической печати, на радио и телевидении трех известных матерных корней. Логическим продолжением этого закона должен стать законопроект о тотальном запрете мата — теперь его вообще хотят изгнать из литературы и кино. Откуда такой интерес к мату? К чему он приведет? Неужели наш народ перестанет материться? Или же появится еще один неработающий закон? Эти и другие вопросы мы задали доктору филологических наук, профессору, заведующему отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка имени В.В. Виноградова РАН Анатолию Баранову.
ПРОФИЛЬ: Какой смысл в запрете мата?
Баранов: С точки зрения филологии смысла немного. Скорее, речь идет о политике. Есть ощущение, что наши властные структуры пытаются опереться на тот электорат, для которого эти темы являются важными. И это вовсе не интеллигенция, а люди, у которых в голове застряли шаблонные фразы про то, что ругаться матом нехорошо.
ПРОФИЛЬ: Но ведь электорат, условный «Уралвагонзавод», как раз и матерится...
Баранов: А одно другому никак не мешает. Ведь все это укладывается в систему двоемыслия, которая была прекрасно описана Юзом Алешковским в «Маскировке». Мол, наш мат, ругань, грубость — это все маскировка, а вообще мы, русский народ, очень хорошие и славные. И легенда, что мат нам насильно занесли татары, которые угнетали такое славное русское население, прекрасно сюда ложится. Оттого-то ей так и верят. Идеология консерватизма, которая сейчас продвигается, основывается в числе прочего на неприятии чужой точки зрения и отрицании очевидных вещей. Это, надо сказать, очень типично для двоемыслия. Вот только на деле все не совсем так. Русский мат не зря называется русским. В этом уверены большинство лингвистов. Мат наш, и с этим ничего не поделаешь. Он неотъемлемая часть русского языка, это рефлексы язычества. Его использовали во время обрядов плодородия. Известно, к примеру, что сербские крестьяне, выполняя обряд призыва дождя, бросали вверх топор и ругались, используя те самые слова, в которых есть три матерных корня. Соответственно, когда христианство пришло на Русь, оно стало бороться с язычеством и его проявлениями, в том числе с обсценной лексикой.
ПРОФИЛЬ: Но, судя по всему, победить ее не получилось…
Баранов: Даже наоборот — со временем состав матерных слов был несколько расширен. Говоря о мате, нельзя не отметить, что степень табуированности этой лексики в русском языке намного выше, чем, например, в англосаксонской культуре. В этом-то и кроется главное отличие русского мата. Причем запрет на письменную форму использования обсценных слов сильнее, чем на устную. Задайтесь вопросом: почему с исчезновением цензуры и снижением культуры редактирования мат не заполнил экраны и газеты? Потому что есть культурный запрет. Ведь дело не только в законах. Законы — это одно. Но есть ограничители куда более сильные и мощные. Кроме запрета, который сейчас реализовался в этих законах, есть и культурный запрет. Мы далеко не все можем написать из того, что произносим. И не все, что говорим в приватной беседе, скажем на людях или в официальной ситуации. Такого внутреннего фильтра вы, скорее всего, не встретите больше ни в одном языковом сообществе. Степень запретности мата в других языках несравнимо ниже. К примеру, читая Борхеса, можно обнаружить испанскую обсценную лексику. Более того, в Европе обсценная лексика изначально включалась в академические словари, начиная с самых первых. А у нас в словарях она отсутствует. Например, в прижизненных изданиях словаря Даля мата нет. Он появляется лишь в третьем издании под редакцией известнейшего русского ученого-лингвиста Бодуэна де Куртенэ — просто потому, что Бодуэн был профессионалом, который упорядочил словарные статьи и расширил их за счет употребительной лексики русского языка того времени. Это дало повод в советский период обвинять Бодуэна де Куртенэ, что он испортил Даля. Да что там… Слово «жопа», хоть оно и не является обсценным, до последнего времени отсутствовало в академических толковых словарях. Все про него знают. Все его используют. Но написать не решаются. Бодуэну приписывают сентенцию: «Как же так? Жопа есть, а слова нет!» Такова наша культурная традиция — традиция «двоесловия» и двоемыслия.
ПРОФИЛЬ: Депутаты — далеко не первые, кто додумался запрещать мат. В XVIII веке, как известно, слово на букву «б» запретила к печати императрица Анна Иоанновна. Но оно же никуда не исчезло…
Баранов: А знаете почему? Как раз из-за этого запрета. Я, кстати, тоже выступаю за запреты. Но с позиции филолога. Я занимаю позицию именно охранителя мата. Нам нужно его сохранить. Как ни крути, а это наше языковое богатство. Ведь если не запрещать мат, публично объявить ему амнистию, то ему наступит конец. Стилистические особенности этого слоя лексики, очень важные для всех нас, исчезнут.
ПРОФИЛЬ: Ну, в Европе же он не пропал. Разве нет?
Баранов: Он не пропал, его там в таком виде просто не было. Так, английское fuck off — это, скорее, аналог «отвали» или «иди к черту», чем известного матерного слова. В обсценной лексике европейских языков нет такой эмоциональности, того, что можно было бы назвать магической функцией. Именно поэтому и нужны запреты. И я всячески за них. Они обеспечивают сохранность этого лексического стиля. Такое дополнительное ограничение позволит сохранить все это в неприкосновенности для создания нужного стилистического эффекта и выражения очень важных смыслов, для передачи которых в других европейских языках лексики попросту нет. Потому ни французское Merde!, ни немецкое Sheisse! не передают такой палитры эмоций. Не зря иностранцы, которые изучают русский, чувствуют, что в мате есть что-то особенное, нетривиальное.
ПРОФИЛЬ: То есть, если мат уйдет, нам нечем будет выражать сильные эмоции? Или что-то придет на смену известным матерным словам?
Баранов: В обыденной речи этот запрет действовать не будет. В других случаях вместо матерных слов будут использовать эвфемизмы. Но это не то же самое, что мат. Эвфемизм не может передать всю силу мата. Эвфемизм несравнимо слабее своего оригинала. В противном случае между ними стоял бы знак равенства. Отмечу, что есть тенденция потери эвфемизмами своих защитных функций. При частом употреблении эвфемизмы постепенно приближаются по степени неприличия к тому слову, которое заменяют. Именно это произошло со словом «сортир», хотя в его основе стоит совершенно невинное французское слово sortie. Или слово «хер» — это же всего лишь название буквы, тем не менее об этом многие успели позабыть, и со временем оно стало похоже на слово из трех букв. Хотя и оно, вообще говоря, в праславянском, по-видимому, имело значение «шишка», «иголка» и являлось парным к слову женского рода «хвоя», которое теоретически тоже могло бы стать непристойным, но отчего-то не стало. Да и слово на «б», по-видимому, произошло от форм с семантикой «заблуждаться, ошибаться». А стало тем, чем стало. Все это трудно предугадать.
ПРОФИЛЬ: Сторонники различных языковых запретов говорят, что россияне стали чаще материться. Это правда?
Баранов: Это полная чушь. Во-первых, никто исследований такого рода не проводил — ни раньше, ни сейчас. Во-вторых, нужно разделять разные типы дискурса. Есть обычный бытовой разговор. И я думаю, что среди необразованного населения мат-перемат стоял как в советское время, так и в наши дни. То есть ничего не изменилось. Конечно, когда наступила перестройка, произошла некая демократизация языка. Мат стал иногда пробиваться на полосы газет, журналов и в эфир. Но это было очень редко и по большей части указывало на воспитание и эстетический вкус говорящего. С моей точки зрения, это недопустимо. И причина просто в том, что мы должны уважать своего читателя. Есть же люди, которые вообще не используют обсценную лексику. Они действительно есть — это не химера, не обман. И если они не хотят слышать что-то, мы просто обязаны учитывать их мнение. Но вообще-то, оценивая мат, нужно помнить, что есть разные его режимы. Есть фоновый режим — когда вместо обычных слов используется мат. Это типичное злоупотребление, которое характерно для подростков, людей рабочих профессий. Характерен мат и для армейского дискурса. В то же время есть фигурное употребление мата. Это когда мат используется для передачи специфических стилистических эффектов. Например, Сорокин или Алешковский в своих книгах используют мат как средство стилистического выделения, а не как замену обычного языка. И в этом смысле запрет мата в литературе совершенно не обоснован. Мы знаем прекрасно, что в классической литературе обсценная лексика представлена. Это не только Барков, но и Пушкин. А если ввести запрет, то все это окажется вычеркнутым из культурного пространства. Более того, и многие фильмы просто нельзя будет показать.
ПРОФИЛЬ: Тем не менее законопроект активно продвигают…
Баранов: Да, но в тотальном запрете мата нет никакого смысла. Просто потому, что мат — это устная традиция. Ему нельзя научиться в Интернете, в СМИ или в книгах. Трудно себе представить, что ребенок открыл Интернет, начитался и начал материться — это вряд ли. Если уж господа депутаты хотят избавить русский язык от мата, то тогда им надо работать с семьей, со школой и с улицей — вот где ребенок обучается обсценной лексике. Но эту задачу они перед собой не ставят.
ПРОФИЛЬ: А должно ли государство вообще вмешиваться в язык?
Баранов: В идеале — да. Литературный язык требует государственного регулирования. Нужна очень серьезная языковая политика. Но у нас, к сожалению, эта сфера почти не поддерживается государством. Государство сейчас работает настолько неэффективно, что никакой речи о разумных действиях в этой сфере нет.
ПРОФИЛЬ: Когда эти законы начали обсуждать, в Интернете шутили, что власти запрещают мат, чтобы их самих никуда не послали.
Баранов: Ну, этим никого не проймешь. Это все божья роса. Поэтому вряд ли стоит таким законодательным актам придавать какое-то символическое значение. Повторяю, мы имеем дело с попыткой угодить определенным категориям граждан, малообразованному населению. К тому же русский язык — это почти единственное, что структурно и идейно сейчас объединяет нацию. Так что эти законы — это всего лишь акт в череде пропагандистских действий, которые предпринимает власть. Не более того.
Беседовал Николай Морозов