http://rus-crisis.ru/index.php?optio...5-15&Itemid=67
Один из ведущих экономистов страны, академик Дмитрий Львов, недавно опубликовал острую публицистическую работу под названием «Миссия России. Гражданский манифест», где высказал мысль о том, что российское общество находится чуть ли не на пороге социального взрыва.
--Дмитрий Семенович, как-то необычно, что вы, экономист, выступили, чуть ли не в жанре политической публицистики. Что подтолкнуло заняться столь необычным для вас сюжетом?
--Анализ экономической ситуации. Мы распределили все население страны на пять социально-экономических групп по получаемым доходам и выяснили, что за прошедшие 15 лет социальная стратификация претерпела сильные изменения. По нашим расчетам, первая 20-процентная группа – это просто позор России. Попросту говоря, это бомжи, это люди, которые с очень большой натяжкой действительно могли бы называться людьми. Это практически полная деградация человека. Так вот, доля этой группы за три пятилетки в общих суммарных денежных доходах сократилась в два раза, что уже неплохой для правительства результат.
Следующая за ней 20-процентная группа тоже очень нехорошая с точки зрения социальных последствий для общества. И ее доля сократилась в полтора раза за 15 лет. Третья группа – это те, кто, грубо говоря, более или менее успешно сводит концы с концами. Их доля, по нашим расчетам, сократилась где-то на треть.
Четвертая могла бы претендовать на звание «среднего класса». Ее доля в суммарных денежных доходах осталась примерно на том же уровне, хотя количественно эта группа возросла.
И только одна, пятая, группа – наиболее обеспеченных людей, наиболее богатых жителей России – не сократила, а увеличила свои доходы за три пятилетки в полтора раза. Вот она-то, единственная, и является лидером в изменении доли душевых доходов населения.
Ситуация не революционная, но может таковой стать
При всех оговорках такая социальная стратификация не может нас не настораживать. Если мы проследим историю революций в мире, а в особенности у нас в России, то увидим, что революции происходили не там, где росла абсолютная величина бедности, а там, где соотношение между богатыми и бедными достигало предельных отметок.
Нет параметра, который бы более точно указывал на эту опасность. Мы сегодня особенно близки к этому неблагополучному показателю, потому что перед нами простирается социально-экономическое поле, где нет единой в социально-экономическом отношении страны, нет единой России, а есть много Россий, которые не похожи одна на другую. Разный менталитет, разный образ жизни. И что самое главное, с моей точки зрения, налицо разная оценка всего происходящего: внутренний мир человека, уклад его жизни у этих нескольких Россий существенным образом разнится.
Да и богатая группа тоже неоднородна. Если взять 1,5–2%, или те 100 семей, о которых постоянно говорят и пишут средства массовой информации, это один образ, это замкнутый контур: мой офис, мой загородный дом, дети учатся в Лондоне, там же и капиталы. У этой группы свое представление о нормах морали, справедливости. Им просто незнакомо понятие соучастия по отношению к жизни соотечественников.
Вот это разделение в обществе по социальным критериям диктует совершенно разное отношение членов нашего общества к Родине, к России как целому. Нельзя сказать, что мы эту Россию приобрели за прошедшие 15 лет. Нет, это, скорее, традиционно для российского общества. Так было и при царе, и тогда, когда было «все вокруг колхозное, все вокруг мое». Может быть, я немножко утрирую, но большинство российских граждан всегда отличались тем, что их личные цели не совпадали с целями развития страны в целом (эта парадигма изменялась только в годину иноземных нашествий). И уж тем более цели властной управляющей структуры никогда не совпадали с личными целями конкретных людей. Народ про власть всегда говорил – «они», а про себя – «мы». Как будет развиваться Россия, какое место она займет в мире, каким будет ее авторитет и так далее, – по этим вопросам народ и власть всегда имели разное суждение и представление.
--Не слишком категорично?
--Я понимаю – это, может быть, очень резкое заявление, но мне представляется, что это очень важное обстоятельство, поскольку и власть и общественное мнение в России никогда не обращали должного внимания на социальную раздробленность, разобщенность. А в результате мы сегодня имеем несколько Россий, которые называем единой Россией.
--Этот вывод можно подтвердить цифрами?
--Конечно. Я говорю о дифференциации не только социальных групп, но и регионов. Сегодня фактом является разрыв живой экономической пространственной ткани страны. Посмотрите на отдельные регионы, лучшие и худшие с точки зрения экономического развития. Ну, например, валовый региональный продукт на душу населения, регионы-доноры и те, которые пользуются трансфертами. Состояние первых по отношению ко вторым отличается в 64 раза.
--Не может быть!
--Я пользуюсь данными официальной статистики… Можно взять другой показатель – инвестиции. Инвестиции на душу населения, как известно, определяют возможности и потенциал развития того или иного региона. В 2006 году этот разрыв составил 156 раз. Если же посмотреть аналогичные показатели у стран Евросоюза, то там он существенно ниже (8–10 раз). В известном смысле сегодня страны Евросоюза имеют гораздо больше оснований считаться единой страной, чем 89 регионов в пределах единой России…
--Там свои противоречия, и если по показателям экономического развития они и могут считаться единым регионом, то все другие критерии, национально-культурные в первую голову, позволяют понять, почему и Первая, и Вторая мировые войны начинались именно на территории нынешнего Евросоюза, и почему Великобритания так и не перешла на евро…
--Да, мы говорим об экономических и социальных критериях, однако именно они в нашей недавней истории чуть не привели к появлению Уральской республики с введением собственной денежной единицы. Есть и другие примеры: Татарстан, Чечня, вообще российский Кавказ…
--Вот-вот, единое государство собирается и существует все-таки не на экономическом потенциале…
--Разрыв между экономическим уровнем развития регионов всегда будет, но вот такой недопустимо высокий разрыв не только по доходам, но и по территориям – это очень опасное для любого государства явление. Мы можем говорить что угодно, но наличие такой социальной дифференциации и по доходам и по территориям – предвестник очень плохих событий. Общество настолько неоднородно, что оно становится социально опасным. И главное внимание на данном этапе мы должны уделить решению именно этой проблемы.
А теперь о последствиях и первопричинах этих последствий. И я хочу здесь высказать мою третью гипотезу. Сейчас власть вроде бы взялась, наконец, за решение одной из самых сложных проблем – демографической. Здесь хороши все средства, какие бы ни предпринимались: и родовые деньги, и увеличение пособий по уходу за ребенком, да любые. Но главная причина вымирания российского населения, как мне представляется, заключается в том неравенстве, социальной раздробленности, о которой мы сказали выше.
Почему я так считаю? Оказывается, если мы посмотрим статистику по заболеваниям с летальными исходами, таким как онкология, Россия практически не отличается по этому показателю от западных стран. В той же консервативной Англии – 205 человек на 100 тысяч населения, а в России – 195. Это в последние 15 лет.
Но все принципиально меняется, если мы берем статистику по сердечно-сосудистым заболеваниям – инфарктам, инсультам и др. И здесь разрыв измеряется не процентами – у нас летальных исходов от этих заболеваний в 6 раз больше, чем в консервативной Англии. Примерно в 4,5–6 раз у нас больше убийств и самоубийств, чем в странах Западной Европы.
Может быть, точка зрения, которую я выскажу, кому-то покажется спорной, но я хочу, чтобы ее услышали. Генетические причины, качество медицинского обслуживания, своевременная диагностика и т.д. имеют место быть. Но главная причина смертей от сердечно-сосудистых заболеваний – не менее 70% – в России из-за неудовлетворительной внешней среды. Народ не воспринимал и не воспринимает реформы, которые ему чужды.
Как могло случиться, что произошло совершенно недопустимое (по историческим российским меркам) – ученый, врач, госслужащий, военный, которые традиционно находились на одной из первых ступеней в иерархии общественных ценностей, оказались невостребованными? Ведь это очень трудно перенести. А как перенести так называемый «черный вторник» 1994 года, на который пришелся пик смертности? А как перенести 1993 год, когда 38% занятых были выкинуты из производства? Если внимательно посмотреть статистику, можно увидеть, что она это очень четко улавливает. Я прихожу к выводу, что эта эпидемия смертности есть результат пренебрежения властей в 1990-е годы к судьбе народа и страны.
Что же за этим стоит-то? Думаю, здесь мы подходим к самому главному. За этим стоит неразрешенность реформаторами проблемы собственности. Ошибка в этом плане носила стратегический характер. Она дала колоссальной силы негативный выброс в психологическое состояние масс населения, привела, с одной стороны, к апатии людей, с другой – к всплеску агрессии и молодежному бандитизму. В основе того и другого лежит утеря доверия к властям.
Форма собственности и растущая агрессивность молодежи
Вот эта неразрешенность проблемы собственности, с моей точки зрения, является главной причиной расслоения, произрастания на нашей почве класса олигархов. Пусть это небольшая социальная прослойка, но она очень влиятельна. И если мы говорим о том, что часть смертей населения у нас связана с внешней средой и реформой, то главный порок реформы заключается в том, что власть до сих пор не поняла главного. А главное, с моей точки зрения, состоит в следующем: берясь за модернизацию российской экономики, мы забывали, а точнее сказать – не понимали, что при этом приходится перестроить не только реальность, собственно экономику, а и отношение людей к этой реальности.
Власть, да и политический класс в целом совершенно не учитывали внутренний мир человека, который призван был участвовать в этих реформах. В соответствии с рекомендациями наших оголтелых либералов человек никогда у нас в копейку не ставился. А в результате в обществе сформировался социально-психологический феномен, в котором присутствует, с одной стороны, апатия, когда народ уже не верит своей власти, а с другой – социальная агрессия. Агрессии подвержено, прежде всего, молодое поколение.
Откуда вся эта, с одной стороны, апатия, а с другой – агрессия, когда молодежь сбивается в банды, идет в терроризм? Это происходит оттого, что люди объяснить себе эту действительность не могут, а оправдать тем более. Они ежедневно наблюдают несправедливость. У них постоянно возникают вопросы: почему какой-то там руководитель мебельной фабрики или магазина или продавец игрушек в короткий срок становится мультимиллионером или миллиардером? Даже молодежь знает, что все, чем сегодня владеют эти олигархи, построено всеми людьми, и тинейджеры спрашивают: почему такое происходит? Эти вопросы без ответа загоняются на уровень подсознания и выплескиваются наружу в виде сколачивания молодежных банд, которые ищут, на ком выместить накопившуюся злобу. На тех, кто живет в замкнутом контуре, не выместишь, поэтому накидываются на тех, кто беззащитен, на студентов-иностранцев, просто людей с иным цветом кожи.
При этом власть и депутаты ничего не делают для того, чтобы в принадлежащих государству средствах массовой информации постоянно разъяснять, что надо разделить отношение к предпринимателям в целом. То, что построено за свой капитал, за собственный страх и риск, достойно всяческого уважения. Предпринимательский доход, частная собственность – это нормальные явления в нормальном обществе.
Я заведомо хочу подчеркнуть, что частная собственность в определенных рамках играет существенную роль в развитии экономики. Но одновременно с этим хотел бы подчеркнуть и другое: история человечества не доказала абсолютное преимущество одной формы собственности перед другой. Таких доказательств я принципиально не знаю.
Давайте опять же обратимся к фактам. Приватизация нефтепромыслов в 1992 году. В 1990-м, когда нефтепромыслы принадлежали государству, по такому показателю, как выработка на одну скважину, мы обгоняли США в 2,2 раза. Теперь вся нефтедобыча находится в частных руках, и по тому же показателю мы отстаем от тех же Соединенных Штатов в 1,8 раза. Кроме того, у нас в 1,5 раза больше занятых в этой сфере. И в целом частный хозяин производит меньше нефти, чем в то время, когда нефтедобыча находилась в руках государства.
Либеральные реформаторы уверяли нас, что если нефтепромыслы отдать в частные руки, то эффективность производства резко возрастет. Но вот нынешний хозяин нефтепромыслов испытал чувство хозяина, значит, должен работать намного эффективнее, а между тем он работает хуже. Посмотрите на «Газпром»: выработка на одного человека за 15 лет упала в 1,8 раза. Обновление фондов. В 1990-е годы этот коэффициент, если мне память не изменяет, составлял 8,6%, а в 2005-м – 2,2. Сходная картина в электроэнергетике. Непостижимые вещи происходят.
В общем, я хочу сказать, что неправильно уповать на одну только частную собственность и напрочь отказываться от государственной, от роли государства в экономике. И не потому, что рано, – дескать, в переходном периоде пока еще пребываем. Нет, это принципиальный вопрос. Нужно исходить из разумного сочетания государственной и частной собственности.
Адекватная постановка вопроса в этом плане способна оказать сильное позитивное воздействие на психологическое состояние общества.
Кстати:
Заведующий отделом клинической психологии Научного центра психического здоровья РАМН Сергей Ениколопов:
«На мой взгляд, революционная ситуация в России существует, потому что общество аномично. То есть цели, которые выдвигает общество, находятся в разрыве со средствами их достижения. А в таком случае вполне можно ожидать протестных реакций. В таких случаях возрастает преступность, количество самоубийц и алкоголизация населения. Ситуация, так сказать, «накапливается», этот хвост тянется за нами еще с советских времен. Для общества сейчас сдерживающим фактором является средний класс, это опорная основа государства. Среднему классу важно, чтобы функционировал закон и сдерживал как бедных, так и богатых. Массовые выступления маловероятны, поскольку еще не закончился период «насыщения» подобными акциями. Правда, их зачатки уже есть, но нет пока лидеров, которые могли бы этот протест возглавить».
Владимир Кузнечевский, «Политический журнал»
25 мая 2007 г.