https://snob.ru/selected/entry/84134/page/3
Ксения Соколова / 24.11.14
Елизавета Глинка, доктор Лиза, глава благотворительного фонда «Справедливая помощь», рассказала в интервью «Снобу» о том, почему ее деятельность подвергается столь резкой критике со стороны либералов, о своих политических амбициях и отношениях с администрацией президента
Фото: Юлия Майорова
СНа сегодняшний день твоя миссия выполнена или ты будешь продолжать вывозить больных детей из Донецка?
Я буду вывозить их, пока война не кончится. Или пока меня не убьют. Потому что они не выживут там. У них нет других шансов.
СЛиза, сейчас мне нужно спросить тебя о том, о чем не хочется спрашивать. Речь пойдет о крайне резкой критике, я не хочу употреблять слово «травля», которой ты подверглась в связи со своей деятельностью.
Мне тоже не хочется об этом говорить. Но я буду.
СЯ здесь выступаю в качестве интервьюера, и мое дело — задавать вопросы. Но ты моя подруга, и я позволю себе только одно оценочное суждение, прежде чем мы вернемся в границы объективности. Вакханалия вокруг тебя поразила меня даже не выдающимся хамством или абсурдностью обвинений, а удивительной эстетической цельностью.
Ты не могла бы выражаться попроще?
СПроще, если бы кто-нибудь решил написать труд или снять кино в лубочном жанре «Жизнь преподобной Елизаветы среди мудаков», то коронный эпизод назывался бы «Поношение святой корпулентными мужчинами гуманистических убеждений». Я так и вижу приятные лица г-д Коха, Быкова и иных негодующих «пашей эмильевичей» среди языков адского пламени на иллюстрациях а-ля Босх…
Тебя они тоже теперь не простят.
СЯ, безусловно, очень расстроюсь… Но перейдем от высокого искусства к фактам. Либеральная общественность вменяет тебе в вину прежде всего то, что ты поддержала митинг 4 ноября, организованный «Единой Россией». Это так?
Это был антивоенный митинг с участием всех политических партий.
СПочему ты стала одним из его организаторов? Это была твоя инициатива? Тебя вынудили? Если так, то как процесс принуждения происходил?
Меня никто ни к чему не вынуждал. Я не принимала участия ни в митинге, ни в его организации и подготовке.
СТогда почему ты за него агитировала?
Я не агитировала. Между поездками в Донецк мне позвонили из администрации президента и сказали: «Будет антивоенный митинг. Вы не против подписать письмо?» Я говорю: «Если против войны, я первая подпишу».
СТы ходила на этот митинг?
Конечно нет, я в Донецке была. Когда позвонили и попросили подписать письмо, я спросила, кто будет участвовать в митинге? Мне сказали: все партии. «Гражданская платформа» в том числе. Я не состою в этой партии, но я член ФГК. Я спросила, кто еще подписал письмо? Они ответили: в том числе Лео Бокерия, Сергей Готье. Я сказала: «Вернусь и подпишу». Что и сделала.
Фото: Юлия Майорова
СВ интервью «Правмиру» ты сказала, что не видела в Донецке и окрестностях российских военных.
Я действительно их не видела, потому что не различаю военных, которые находятся в Донецке. Украинских военных от донецких я отличу разве что по флагу или нашивкам, если таковые есть. Если я вижу украинский флаг, я знаю, что это украинская нацгвардия. Если я вижу флаг ДНР, я знаю, что это ДНР. Если увижу батальон «Айдар», то не идентифицирую его, потому что не знаю, какой у него знак. Кстати, все военные говорят по-русски. Ну, почти все.
СНо если ты не различаешь принадлежность войск, зачем ты заявила, что не видела российских?
Потому что это правда. Меня спросили, видела ли я российских военных. Я честно сказала: «Нет, не видела». Я что, наблюдатель ОБСЕ или военный корреспондент?! Почему я должна опознавать войска, когда везу раненых детей на уазике до Константиновки через блокпосты?! Гостиница, областная больница, дети, их истории болезни, машина, путь длиной три с половиной часа туда и обратно. Это все, что я там вижу.
СВосприняла ли ты звонок из администрации президента по поводу митинга и необходимость отвечать на вопрос про российских военных в Донецке как попытку властей получить с тебя некую плату за то, что тебе предоставили возможность вывозить больных и раненых детей с воюющих территорий?
Нет, никакой «платы» с меня не требовали. Если бы я не хотела подписывать письмо, я бы не подписывала. На вопрос про войска я ответила правду.
СКак ты думаешь, почему Вячеслав Володин решил помогать тебе в вопросе с детьми?
Мне трудно судить о нем: Володин не очень многословный человек. Собственно, мы виделись всего несколько раз — на том заседании и на других, связанных с Советом по правам человека. Он просто дал мне в помощь людей, которые работают с ним. Я не знаю, нравится это этим людям или не нравится, но не было ни одного раза, когда кто-то из них сбросил бы мой звонок или что-то сделал не так. Я думаю, Володин стал помогать мне просто потому, что у него самого есть дети.
СПо-твоему, это достаточная причина? Но у твоих самых активных критиков, например, г-на Коха или г-на Пархоменко, тоже есть дети. И это обстоятельство отнюдь не заставляет этих мужчин все бросить и проситься волонтерами в ваш с Толиком уазик. Совсем наоборот.
На том заседании СПЧ, где был Володин, я рассказала несколько конкретных историй про раненых в Донецке детей. Например, о мальчике, у которого была в буквальном смысле декапитирована мать, когда был взорван их панельный дом. Плитой женщине оторвало голову. Мальчик до сих пор не знает, что его мамы нет в живых, заходит на ее страничку в фейсбуке и говорит: а вот это моя мама, очень красивая. Мама несла своему мальчику молоко, в этот момент упал снаряд, ей оторвало голову, ее хоронили в закрытом гробу. А мальчика завалило обломками дома, он пять часов пролежал под плитой. Этого ребенка я не могла вывезти две недели, он был на искусственной почке.
СМальчик был инвалидом?
Нет, не был. Но он им стал, потому что на него упала огромная бетонная плита, под которой он провел пять часов! Плита упала на животик, на бедра, ноги... Думали, что мальчик погибнет. Его обнаружили, когда была объявлена минута тишины. Дед обнаружил. Есть видео на YouTube, как его из-под плиты доставали. Спасение этого ребенка в Книгу рекордов Гиннесса должно войти — настолько сложно это было. Дед его в больницу отвез. Врачи в Донецке мне сказали: «Ребенок погибнет, если у нас останется, ему нужна высокотехнологичная помощь, которую мы не в состоянии оказать». На заседании СПЧ я обратилась к Володину, я сказала: «Вячеслав Викторович, дайте мне возможность вывезти этого ребенка». Еще я рассказала про девочку 15 лет, занимающуюся танцами, редкую красавицу. Она гуляла с мальчиком, которого убило при бомбежке в Горловке. Тогда было убито 63 человека. Среди них двое новорожденных и их матери: бомбить стали настолько внезапно, что они не успели спуститься в подвал. Моей красавице-девочке огромный осколок вошел в бедро, оторвал мышцу, но она в шоке добежала до бомбоубежища, где ей была оказана первая помощь. Вот у меня были эти двое тяжелых раненых детей. С ожогами, с осколками и т. д. И мне не давали их вывезти.
СКто не давал?
Дети были практически нетранспортабельны. Чтобы сохранить им жизнь, мне нужна была четкая договоренность с больницами в Москве, которые их возьмут, и возможность избежать сложностей на границе. То есть все сделать максимально оперативно. Володин дал указание Минздраву, РЖД и т. д. все это обеспечить конкретно этим детям и другим раненым и больным. Я вывезла детей, и они живы. Вот и все.
СТвой рассказ замечательно иллюстрирует главное обвинение либеральной общественности в твой адрес: чтобы вывезти с войны больных и раненых детей, ты просишь помощи у тех, кто развязал эту войну и поддерживает ее. А потом эти люди тебя используют, вынуждая сотрудничать с ними, поддерживать их митинги и т. д. Что ты можешь ответить на эти обвинения?
Я считаю, что если Володин и другие люди из власти, кто помогают мне, сделали что-то скверное в своей жизни, то, спасая от смерти Богдана, Ксению, Машу, Колю, Васю, Данилу и остальных детей, которые бы гарантированно погибли там, под бомбежкой, они купили себе место в раю.
СОчень спорная позиция.
Какая есть.
Фото: Юлия Майорова
СВидишь ли, произнося такую вещь, ты, с твоей репутацией, даешь этим людям индульгенцию, то есть возможность и дальше грешить, в данном случае — совершать действия, направленные на продолжение этой войны, приводящие к гибели сотен, возможно, тысяч детей, единицы из которых ты спасаешь с их помощью. То есть ты становишься орудием, с помощью которого они покупают себе место в раю, как ты сказала. Причем покупают ЗАДЕШЕВО! Цена вопроса — просто позволить Глинке поехать на войнушку, под бомбы, спасать каких-то детей. И это спишет злодеям все грехи — ты сама убеждаешь их в этом…
Это, безусловно, серьезная нравственная коллизия. Но извини, на ее анализ у меня нет ни сил, ни времени, ни желания. У меня есть конкретная цель. Моя задача — вывезти раненых и больных детей, для того чтобы они получили квалифицированную бесплатную помощь, теплую одежду, еду и запас медикаментов. И мне все равно, как это будет сделано.
СЭто означает, что одного ребенка ты будешь спасать любой ценой?
Абсолютно! Любой ценой, я подчеркиваю и везде говорила об этом и буду говорить. Буду спасать любой ценой, с кем угодно буду договариваться, куда угодно вывезу, хоть в Китай! Лишь бы жил. Потому что не я давала эту жизнь этому ребенку. И если кто-то ее отнимает, не мое дело разбираться, зачем и почему. Потому что я врач. Мое дело — вытянуть его из ада и положить в нормальную больницу.
СТебя можно упрекнуть в том, что, творя добро, ты умножаешь зло.
Я спасаю детей. Почему это называется умножением зла?! Я решаю свою задачу. И эта задача — вовсе не борьба с кровавым режимом. На двери моего подвала не написано: «Фонд доктора Лизы по борьбе с Путиным». Если Кох, Пархоменко, Быков и т. д. хотят бороться с Путиным, пусть борются. Но только с Путиным, у которого власть, армия, ОМОН, а не со мной и умирающими детьми! Они хотят добиться смены власти? Отлично, пусть работают! Пусть рискуют жизнью, идут за свои убеждения в тюрьму, выходят героями, выводят на улицы миллионы сторонников, воодушевленных их смелостью и героизмом. Пока воодушевляться, по-моему, нечем. Разве что смелым разоблачением в фейсбуке Глинки, которая украла детей и ворует деньги, которые доверчивые граждане жертвуют ей. Стыдно, господа! Я получала этой осенью диплом по уличной медицине в Америке и Ирландии. До этого — изучала паллиативную помощь в США. Там меня научили, что благотворительность должна быть прежде всего эффективной. Поэтому, если я ставлю задачу спасать детей, я использую все средства и возможности, создаю алгоритм и решаю ее. И если для спасения детей нужно рисковать жизнью, я на это готова, что доказала много раз. Те, кто обвиняют меня в связях с «преступной властью», не готовы рисковать жизнью и своим благополучием. В этом причина их неудач и бессилия. Я только не понимаю, зачем в таком случае тратить на Путина, и меня заодно, свою жизнь? Пойдите займитесь чем-то другим. Цветочки выращивайте, вышивайте крестом... К тому же, видимо, мои критики вообще не понимают, как работают благотворительные организации в мире. Мы работаем с данностью, c тем, что уже есть. Например, крупнейшие западные фонды десятилетиями отправляют продовольствие и медикаменты в Северную Корею в огромном количестве. Поддерживают ли эти фонды преступный режим Ким Чен Ына? Разумеется, да! Но они делают это, чтобы десятки тысяч людей не умирали с голоду. Помощь конкретным людям в бедственном положении, независимо от их убеждений, политической принадлежности, независимо от того, преступники это или нет, независимо ни от чего, просто потому что это ЛЮДИ, — вот задача благотворительной организации. Война в Донецке, в Донбассе уже ЕСТЬ. Быков, Кох и кто там еще не смогли ее предотвратить. Они не в состоянии ее остановить — войну не остановить бессмысленным сотрясением воздуха. В отличие от Володина, они не могут даже пальцем шевельнуть, чтобы помочь спасти раненых и больных детей. Они вообще ничего не могут, даже помолчать, когда не спрашивают.
СВ связи с волной критики в твой адрес многие заинтересовались твоей биографией. Нашли в ней интересные подробности. Ты замужем за американцем и, вроде бы, даже родственница Поскребышева, секретаря Сталина...
Мой муж — американский гражданин, имеющий вид на жительство в России. Он — практикующий российский адвокат. У меня трое детей. Это все что я хочу, чтобы обо мне знали. После случившегося скандала моя семья попросила не разглашать никакую личную информацию. Могу только сказать, что я не внучатая племянница Поскребышева и вообще не родственница ему. Моя мама была врачом, папа — военный.
СКак твой муж, преуспевающий юрист, относится к твоей деятельности? В фонде ты постоянно имеешь дело с самыми маргинальными категориями населения, а в твоих поездках за детьми тебя вообще могут каждую минуту убить. Твоему мужу, наверное, непросто со всем этим смириться, как мужчине.
Да, ему сложно, я понимаю. Но и он понимает, что я просто не могу не поехать за этими детьми! Что будет гораздо хуже, если я останусь. Я вообще не могу представить, как можно тут сидеть, когда там такое. Я имею в виду детей. Мой муж понимает, что меня остановить невозможно, я так или иначе поеду. Наверное, объяснение состоит в том, что он любит меня.
СКогда и при каких обстоятельствах ты организовала фонд «Справедливая помощь»?
Это было восемь лет назад. Я приехала в Москву из США, потому что у меня умирала мать. Моя мать умирала тяжело и мучительно. Два с половиной года. Я оказалась здесь абсолютно одна. Вообще не знала, как справляться с этой ситуацией. С меня брали огромные деньги за лечение: мама лежала на аппарате искусственного дыхания в госпитале Бурденко. Мне намекали, что аппарат можно отключить, мама не жилец, это так и было, но я сторонник все-таки жизни, а не эвтаназии. Мама не могла дышать, но еще пожимала мою руку, могла узнавать меня. Я оставила в Америке детей и была со своей мамой каждый день в течение двух с половиной лет. До первого апреля, когда у нее остановилось сердце. Я не сняла ее с аппарата, она умерла сама. Я организовала фонд, пока мама еще лежала в больнице. Я, наверное, сделала это, чтобы не сойти с ума. Потому что у нас в реанимацию запускают два раза в сутки: в восемь утра и в шесть вечера. Я ходила к маме, а в промежутках работала с бездомными. Со мной работали волонтеры. Так я познакомилась с Антоном Красовским, потом с тобой.
СТы познакомилась не только с нами. Те, кто обвиняют тебя в самопиаре и стремлении сделать политическую карьеру на теме благотворительности, говорят о том, что ты принимала помощь от высокопоставленных чиновников, олигархов и т. д. Ты работала с Мироновым, сейчас работаешь с Прохоровым, тебе помогает лично Володин. Ты сознательно пользуешься покровительством этих людей в обмен на пиар?
Во-первых, я не делаю никакой политической карьеры. Я вне политики, я не член какой-либо партии. В «Гражданской платформе» я вхожу в ФГК как эксперт. Во-вторых, мой фонд готов принять помощь от всех, кто может и хочет ее оказать. Если мои критики захотят мне ее оказать, я буду рада. Но пока вместо этих морально безупречных людей мне помогают небезупречные Миронов, Прохоров, Володин и т. д. И я им искренне благодарна.
СВ чем состоит твоя деятельность в ФГК «Гражданской платформы»?
Когда обсуждаются некоторые программы партии, меня спрашивают, что я считаю правильным или неправильным. Я честно вникаю. Например, когда я прочла медицинскую программу Прохорова, сказала ему: «Вы людоед». Он говорит: «А кто еще?» Я говорю: «И чудовище, потому что платную медицину в том виде, как вы нарисовали, может нарисовать только людоед или чудовище. Я сотрудничать с вами не буду».
СПрохоров обиделся?
Он взял эту программу, отдал мне и сказал: «Переделайте, как считаете нужным».
СТы переделала?
Да. Внесла поправку, что старики и дети лечатся бесплатно.
Фото: Юлия Майорова
СВ отчете фонда «Справедливая помощь» за 2013 год написано, что шесть из девяти миллионов пожертвований фонд потратил на собственное содержание. Почему такая пропорция?
Люди, которые подняли наш отчет, забывают, что в 2013 году у меня пропало 2 миллиона 300 тысяч в Мастер-Банке. И что, слава Богу, на других счетах осталось более 3 миллионов, которые были потрачены уже в начале 2014 года. Закон не заставляет меня тратить всё сразу, особенно на целевые программы.
С2 миллиона 300 тысяч тебе вернули?
Нет, не вернули. У меня их украли. К сожалению, я не знала, как отразить этот факт в отчете. Эти деньги мы потом восполняли из личных средств моего мужа. Увы, мы это не отразили в бумагах. Мы не отражаем то, что вложили сами, из своего кармана.
СВ отчете также указан очень существенный расход на охрану.
Охрана у меня круглосуточная, не военизированная, «Витязь». И она стоит ровно столько, сколько стоит. Можно поднять все счета, аудиты — в них все идеально. Ты была у меня в фонде и понимаешь, что круглосуточная охрана там необходима и из-за приходящих ко мне бездомных, психически больных, неадекватных товарищей и т. д. Кроме того, у меня становится все больше «доброжелателей». Их я опасаюсь больше, чем бездомных и психически больных. Раньше я никого не банила в соцсетях, теперь стала банить.
СПочему?
Потому что в результате поднявшейся волны мне пишут: «сука, сдохни» и «пусть дети твои сдохнут», «хоть бы снаряд на тебя упал с твоими детьми». Мне отвратительно это читать.
СТы сейчас сказала о том, что меня крайне удивило в реакции либерально, гуманистически настроенных людей на историю с вывозом тобой детей из Донецка. Никто из них — а среди них есть журналисты — не захотел разобраться в том, что в реальности происходит. Узнать, например, что дети выезжают в Россию и возвращаются обратно вместе с родителями и т. д. Напротив, выпадам против тебя были присущи убежденность в твоей вине, доходящая до абсурдности, кликушества, хамства. Мне показалось, что ты задела некую болевую точку, вызвав у твоих критиков даже более острую реакцию, чем сама власть и Путин. Как ты думаешь, почему?
Наверное, я для них — Путин. Наверное, таким они видят Путина, я им его напоминаю… Я не хотела этого говорить, но скажу. Болевая точка, о которой ты упомянула, называется импотенция, мужская несостоятельность. Почему женщина ездит на войну за детьми, а мужчины поливают ее за это дерьмом, сидя дома, в Москве или Германии, в тепле на диване?! Я даже ответить на их обвинения по существу не могу. Как я могу отвечать людям, которые не в теме, не понимают, чем я занимаюсь? Я скажу так: «Господа критики, хотите пожурить меня? Так приезжайте в Донецк, давайте там с вами пообщаемся. Или поезжайте вместо меня, спасите детей, сделайте это лучше, чем я! Ну, давайте! Я не права, а вы знаете, как надо? Так что вас останавливает? Возраст? Вранье! Украинцы пропускают через границу мужиков с русскими паспортами в возрасте от 50 и старше. Или пересекайте границу через Европу. В любом месте можете пересечь, взять с собой трех детей и этим спасти им жизни. Пересекайте, вывозите, делайте хоть что-нибудь, мать вашу! Почему вы ничего не делаете?!» Ведь, если вдуматься, это уму непостижимо — как можно попрекать спасенными жизнями?! Мужчинам — женщину попрекать! Вам что, лучше было бы, если бы дети, которых я вывезла, умерли? Если бы умер Никита Тепляков, нуждавшийся в пересадке почки, которого я вывезла поездом, благодаря Володину, я не стесняюсь этого сказать. Вам что, легче бы жилось? Вы бы получили возможность написать пост: «Кровавый режим Путина задавил Никитку Теплякова». Или умер бы Куденко или моя Лена, которой пересадили кожу, и она как танцевала, так и будет танцевать. Она даже не хромает! Или умер бы Богдан с полностью раздробленным тазом, матери которого бетонная плита отсекла голову? Кому от его смерти лучше бы стало?!
СУ меня остался только один вопрос. Зачем ты все это делаешь? Ты можешь жить в Америке, радоваться общению с семьей, наслаждаться благополучием и спокойной жизнью, которые давно заслужила. Я понимаю, что есть внутренняя потребность помогать, что можно и нужно спасать детей и т. д. Но помогать и спасать, когда тебя за это еще и ругают последними словами, — это какой-то мазохизм. Если не ради будущих дивидендов, серьезной политической карьеры и т. д. — зачем терпеть все это?
Наверное, потоки оскорблений и лжи, с которыми я сталкиваюсь, спасая детей, — это цена, которую необходимо заплатить за их жизни. Даром такие вещи не даются… Каждая спасенная, выхваченная из ада войны жизнь — это перелом хода вещей, предотвращение уже почти свершившегося зла. Существует мера, цена, которую я должна заплатить: мне нужно не только поехать и вынуть детей «оттуда», из-под снарядов и пуль, но и «здесь» пройти через побивание камнями, публичное унижение. И знаешь, если за все эти «мразь» и «сука» в мой адрес Бог даст мне возможность спасти еще хотя бы одну жизнь, я согласна. Я приду к тебе в гости, поплачу и перетерплю.