В сентябре 1847 года на обложке пробного номера
«Коммунистического журнала» впервые был обнародован новый призыв революции. Первоначальный лозунг Союза коммунистистов был:
«Все люди братья!». Маркс и Энгельс предложили принципиально иную формулировку. Интернационализм и классовая солидарность угнетенных работали как двигатели мировой истории более полутора веков, несмотря на множество попыток их трансформировать, обезвредить или обессилить.
Коммунизм был разработан как религиозная и действенная модель с моральными принципами, четкими установками и приоритетами. Как и первоначально христианство, как и ранее ислам, коммунизм отрицал национальный эгоизм, несправедливый порядок вещей, устройство мира на потребу мамоне, Левифиану и банковскому проценту. «Весь мир голодных и рабов», блаженные «нищие духом» нового времени осуществили прорыв сквозь устои буржуазного миропорядка, систему угнетения человека человеком, охраняя всеми базовыми институтами общества от государства, армии, суда до буржуазной двойной морали, буржуазного брак и принципа священности собственности.
Религия, обслуживавшая буржуазные ценности, была обозначена коммунистами как «опиум для народа»-мощное средство затуманивания мозгов, одурманивания нищих, которым обещано райское блаженство на небесах, в то время как их угнетатели налаживали рай на земле для себя. И коммунисты в отличие от поздних имитаторов этой идеи вынесли религию за рамки своих методов.
Религиозная критика коммунизма сводилась к тому, что Маркс, воспользовавшись масонской риторикой и методиками, покусился на миропорядок, освященный христианской традицией. Иисус, осужденный за разрушение фарисейского миропорядка, не обещал мира, но принес меч. Но что Он имел в виду? Христианская традиция называет бунт во имя справедливости дьявольским искушением, имитацией бунта денницы. Но неизменно приходят революционеры и пророки, увлекающие за собой пассионариев на жертвенную борьбу против зла, которому придумано так много оправдания.
Один из основных вопросов мира сего (и вопросов религиозных!): «Имеют ли рабы право на восстание?» так и не получил окончательного ответа.