https://polkrf.ru/news/1799/geroy_dnya_aleksey_maresev
[IMG][/IMG]
20 мая 2017
[IMG][/IMG]
20 мая отметил бы день рождения Алексей Петрович Маресьев, выдающийся советский летчик, герой Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
Алексей родился под Саратовом, в маленьком городке Камышине, в простой трудовой семье. Его отец Петр Авдеевич скончался, когда мальчику было всего три года. Мама Екатерина Никитична одна поднимала троих сыновей — Алешу и его старших братьев Петра и Николая. Работала она простой уборщицей на деревообрабатывающем заводе...
Алеша Маресьев в детстве
Алексей с детства мечтал стать летчиком. В годы становления советской авиации, когда в каждом райкоме висел плакат «Комсомолец, на самолет!», а с уст радиокомментаторов не сходили сообщения об очередном рекорде, такая мечта, в принципе, не удивительна и вполне осуществима. Но Алеша еще ребенком тяжело переболел малярией и ревматизмом, а это влияет на сердце. Поэтому в летное училище его долго не брали — разрешения не давала медкомиссия. Пришлось закончить «фабричку» и поработать токарем на том же деревообрабатывающем производстве. Тогда молодой рабочий по комсомольской путевке уехал на стройку — в Комсомольск-на-Амуре. На новом месте парень пошел на хитрость: «потерял» ненавистную медицинскую справку и после полугода интенсивной спортивной подготовки прошел комиссию заново. В Комсомольске его взяли в местный аэроклуб...
Срочную службу Алёша проходил на Сахалине и сумел добиться направления в Читинскую школу военных пилотов, а уже оттуда перешел в Батайское авиационное училище. Став младшим лейтенантом ВВС, Алексей Маресьев служил в Батайске инструктором и обучал молодое поколение комсомольцев обращению с истребителями, освоил Р-5, И-16, И-153.
С началом Великой Отечественной войны Алексей Маресьев переведен в действующую армию. Первый боевой вылет он совершил в районе Кривого Рога. К весне 1942 года на счету летчика было уже четыре сбитых вражеских самолета.
Маресьев в кабине самолета
Но в апреле случилось событие, изменившее всю его жизнь...
4 апреля 1942 года Алексей Маресьев под Новгородом прикрывал бомбардировщиков, и в бою со звеном «мессершмиттов» был подбит. Совершил вынужденную посадку на лесной просеке — как выяснилось, в глубоком немецком тылу. И в момент удара самолета о землю не успел вынуть ноги из ременных «стремян», фиксировавших сапоги летчика к педалям в кабине. В результате получил переломы и вывихи плюсневых костей на обеих стопах.
Если пилот получает при посадке такую травму, в медицинских инструкциях черным по белому написано: «при оказании первой помощи вынимать из кабины осторожно, наложить на стопы фиксирующие повязки с шинами и транспортировать пострадавшего в госпиталь в лежачем положении, приподняв ножной конец носилок во избежание отеков и усиления боли». В густом лесу в тылу врага помощь Маресьеву было оказывать просто некому. И он был вынужден самостоятельно вылезать из кабины самолета, разрезать на опухших ногах сапоги и как-то двигаться...
Как-то — это пешком. А потом, когда ноги отказали окончательно — ползком по мокрому снегу и стылым весенним болотам. В течение 18 дней, ориентируясь на звуки фронтовой канонады.
Заметим, что боевой вылет истребителя во фронтовой операции рассчитан на 2-3 часа в воздухе. Поэтому какой-либо паек с собой у летчика не предусматривается. Чисто психологически никто не рассчитывает быть сбитым и пешком выбираться с занятой неприятелем территории. Разве что, у самых запасливых по карманам реглана найдется несколько сухарей...
Маресьев 18 суток питался в лесу прошлогодними ягодами, корой дерева и шишками, которые находил на земле. Серьезным подспорьем оказалась банка тушенки, найденная в вещмешке убитого солдата. Но хватило ее ненадолго
— Борис Полевой в «Повести о настоящем человеке» написал, будто бы я в лесу ежа пробовал, — вспоминал летчик, — но это — писательское преувеличение... Весна в том году была поздняя, в апреле в лесах под Новгородом еще снег лежал, ёжики были в спячке. Вообще, из живности я видел только птиц, но мне не с чем было на них охотиться, а еще однажды добыл оттаявшую ящерицу. Никакая она на вкус! Вы спросите, а как же медведь-шатун, который на меня напал после вынужденной посадки? В книге все мои злоключения в лесу начинаются с этого медведя. Был медведь, правда это. Я в него в упор всю обойму выпустил, остался без патронов... Уже потом, оголодав, вспомнил о медведе, я ведь, когда служил на Сахалине, общался с охотниками, они медвежатину хвалили, вполне съедобное мясо. Но ведь я не знал тогда, сколько мне идти, думал, фронт близко, и разделывать убитого медведя не стал. Потом жалел об этом — нож-то у меня был...
Только на 19 день обессиленного от голода и боли летчика нашли мальчишки из сожженной деревни Плав — Серёжа Малин и Саша Вихров. Малыши не рискнули приближаться к незнакомому человеку сами — позвали взрослых. Мужики на санях перевезли Маресьева в земляной поселок, живший в немецком тылу, фактически, в партизанском режиме. Врачей в землянках не было, Алексея осмотрел только старый партизан — семидесятилетний деревенский староста, человек опытный, прошедший Первую Мировую войну. Нашел и повреждение костей обеих стоп, и обморожения, и заражение крови.
— Городской доктор нужен! — гласил вердикт старого солдата, — иначе «антонов огонь» — и смерть...
Колхозники пытались лечить летчика народными средствами: парили в бане, отпаивали настоями целебных трав, но очень скоро стало ясно, что сепсис прогрессирует, и одним знахарством, без хирургии, парня не спасти. Тогда старик ночью вышел в путь через линию фронта, чтобы привести врачей.
Через несколько дней за Алексеем к партизанам вылетел санитарный У-2. Летчик был перевезен в московский госпиталь, где в приемном покое решили, что помощь опоздала: раненый уже находился в бессознательном состоянии, с симптомами «полиорганной недостаточности» — это когда при тяжелом заражении крови начинают одна за другой отказывать системы жизнеобеспечения организма. Маресьева сочли безнадежным, укололи ему сильного обезболивающего, сняли с носилок и уложили на «резервную» койку в коридоре — по соседству с госпитальной мертвецкой. Умирать...
— Славно, что не сразу в морг повезли, я ведь был очень близок к тому, чтобы оказаться на том свете, — вспоминал впоследствии сам Алексей Петрович.
На счастье Алексея, профессорский обход в то утро делал известный хирург Николай Наумович Теребинский. В ответ на медсестринское смущенное «А у нас тут летчик умирает...» профессор откинул с койки простыни...
— Еще не умирает. Всего-то навсего — гангрена ног... С некоторыми осложнениями, конечно, но мы еще за тебя поборемся, солдатик! Если оперировать сегодня — жить будешь. И даже ходить будешь, правда, на протезах и, наверное, с палкой. Но ноги — это ведь еще не повод списывать мужика на кладбище, не так ли, родной?
Теребинский блестяще провел костнопластическую ампутацию голеней, сформировав парню вместо ног две пригодные для протезирования культи. Еще месяц ушел на борьбу с заражением. По воспоминаниям хирурга, операцию пришлось делать под так называемым «регионарным наркозом» — отключать медикаментами только чувствительность в ногах. Общего усыпления хлороформом или эфиром врачи делать не рискнули — у Маресьева был слишком высок риск просто не проснуться.
Алексей на побывке в родных местах
В современных условиях человек, лишившийся ног, может получить модульные высокотехнологичные протезы. С ними человек не чувствует себя инвалидом — ходит без костылей, водит автомобили, ставит рекорды на параолимпийских соревнованиях.
В годы войны всех этих чудес современной медтехники не было, в ходу были так называемые шинно-гильзовые протезы. Жесткая гильза из блокованной (вываренной и проклеенной особым образом) конской кожи толщиной в полсантиметра плотно охватывает то, что осталось от живой ноги. К этой гильзе на железной шинке с шарниром крепится деревянная ступня, в каблук которой вделан резиновый клин для амортизации. Если надеть ботинок — похоже на ногу, конечно... Но шаг на такой кожано-деревянной ноге — жесткий, бежать или прыгнуть почти невозможно, можно только медленно гулять вразвалочку. Многие инвалиды до конца жизни не расставались с тростью. Так что госпитальный мастер-протезист, пообещавший, что Маресьев вскоре сможет «на велосипеде кататься, с барышнями польку-бабочку плясать» был и сам уверен, что преувеличивает...
Но Алексей поставил себе цель — научиться ходить без трости и вернуться на фронт. В знаменитой книге Бориса Полевого газетную вырезку с историей летчика Карповича, вернувшегося в строй без ноги в Первую Мировую войну, Маресьеву показывает контуженный сосед по палате — полковой комиссар. В госпитале Маресьев действительно был знаком с комиссаром, умиравшим от контузии. Но вот Карпович — персонаж вымышленный. Его реальными прототипами могли быть авиаторы Первой Мировой Александр Прокофьев-Северский или Юрий Гильшер. Оба летчика в результате боевых ранений пережили ампутацию и вернулись в авиацию на протезах.
— А комиссар для меня сделал даже нечто большее, чем рассказал о других безногих летчиках, — вспоминал Маресьев, — После операции врачи мне давали сильнодействующие обезболивающие. Да, да, опиум, что ж еще... И комиссар сказал: «Алексей, учись терпеть без капелек. От такой поддержки надо отвыкать, а то погибнешь».
В сентябре 1942 года Маресьева выписали из госпиталя. К этому времени Алексей еще пользовался тростью, но вполне уверенно ходил, самостоятельно разработав для себя программу ежедневных многочасовых тренировок. Занятия продолжил в санатории, к концу пребывания в котором Алексею предстояло пройти медкомиссию. И эта медкомиссия просто «по определению» должна была его комиссовать подчистую.
Алексей решил произвести на консилиум военных хирургов особое впечатление — такое, чтобы у светил медицины не осталось сомнений в том, что он сможет управлять самолетом. Для начала освоил велосипед. Затем задался целью научиться танцевать. Правда, история с танцами началась, по признанию Маресьева, с конфуза: первым делом Алексей наступил партнерше на ногу. После этого девушки с ним танцевать отказывались, и учиться пришлось в паре с соседом по палате.
— Только когда я уже умел кое-что, медсестры соглашались выйти со мной в круг, — вспоминал Алексей, — Начал с вальсов, с мазурки. Потом освоил польку. Более всего возни вышло, когда начали с сестричкой разучивать русскую — я даже ходил вприсядку, как полагается, а потом наутро не смог протезы надеть: обе культи были сбиты до кровавых мозолей. Решил усовершенствовать протезы, для чего выпросил у соседей остатки от ремней. Ребята худые были, ремни им были длинноваты, приходилось укорачивать амуницию, ну, я и забрал все остатки от ремней, потом этими кусочками сам отремонтировал протезы.
Перед медкомиссией Алексей с места запрыгнул на стул. Впоследствии этот эпизод режиссеры захотели включить в фильм «Повесть о настоящем человеке». И актер Кадочников, игравший Алексея, должен был повторить этот прыжок. Так вот, человеку с неплохой физической подготовкой, на совершенно здоровых ногах, удалось убедительно вскочить на стул и удержать равновесие только с третьего дубля...
Окончательно убедили врачей вечерние танцы в санаторном клубе, во время которых Алексей со знакомой медсестрой солировали почти час. Медкомиссия признала летчика «условно пригодным» к дальнейшей службе — с условием повторного прохождения летной практики в учебном отряде. Причем, «учебку» выбрали подальше от фронта: в Чувашии. Там опытного летчика попытались после учебного курса оставить в инструкторах. Только летом 1943 года, дойдя до высшего авиационного начальства, Маресьев смог добиться отправки на фронт. И был зачислен в 63-й Гвардейский истребительный авиационный полк.
Алексей с учебным самолетом По-2
Впрочем, и в полку ему поначалу летать не давали. Сперва командир ссылался на отсутствие свободных истребителей. Потом в глаза сказал:
— А если ты со своими деревянными ногами пропадешь в первом же полете — что со мной будет?..
Поверил в Маресьева командир эскадрильи Александр Числов, лётчик-ас, в годы войны лично сбивший 21 вражеский самолёт и удостоенный звания Героя Советского Союза. Именно Числов, когда у него угодил в госпиталь раненый ведомый, согласился передать его самолет Алексею. И в дальнейшем Маресьев летал как ведомый Числова.
20 июля 1943 года Алексей Маресьев в паре с Числовым сбил в бою два вражеских истребителя Fw-190. А над Курской дугой летчик едва не пропал без вести: увлекся боем и не заметил, как у истребителя подошел к концу запас горючего. Машина Маресьева дотянула до аэродрома, планируя с заглохшим мотором — когда Алексея уже собирались искать.
А вскоре в полк приехали журналисты в поисках героев для газетного очерка... Тогда-то и произошла встреча Алексея с Борисом Полевым. Корреспондента «Правды» определили на постой в землянку, где жил с товарищами Маресьев. Пилоты перед отбоем делились боевыми впечатлениями, Полевой только и успевал записывать.
Потом журналисту отвели место на двухъярусных нарах, тот забрался на них и уже вознамерился до утра отойти ко сну. И вдруг услышал, как внизу что-то глухо грохнуло... Полевой обернулся на звук. Из-под нижнего «этажа» нар виднелся правый сапог. Обыкновенный офицерский юфтевый сапог, до блеска надраенный, как полагается по уставу. Только из голенища торчала протезная гильза...
Летчик, разувавшийся на нижних нарах, тем временем отстегнул и левый протез и поставил рядом второй сапог. Тот самый летчик, с которым вместе они полдня провели на аэродроме, который упоенно рассказывал о воздушных боях, который поведал о недавно сбитом «фоккере»...
Перехватив взгляд Полевого, сосед улыбнулся.
— Ну да, это мои ноги. Деревянные. А вы правда ничего раньше не заметили?..
По воспоминаниям Алексея Борис Полевой написал очерк в «Правду». Но тогда, в сорок четвертом, редактор материал в печать не пустил:
— Представляете, какой шум поднимут наши враги? Калека на самолете... Скажут, что у нас уже и здоровых летчиков не хватает. Так что не будем кормить сенсациями геббельсову пропаганду!
Только в 1946 году, во время Нюрнбергского процесса, Борис Полевой доработал материал до полноценной книги. Когда Алексея Маресьева спросили, все ли в «Повести о настоящем человеке» — правда, он ответил:
— Правда. На 99 и 9 десятых процента.
— А прочему тогда писатель изменил одну букву в фамилии? Лётчик у него — Мересьев, а не Маресьев.
— Ну, может, боялся, что я сопьюсь после войны, и книжку запретят. А так можно сказать, что книжка — вообще не про меня.
До конца войны Алексей Маресьев сбил 7 самолётов противника и был удостоен звания Героя Советского Союза. В 1944 году он согласился с предложением стать инспектором военных ВУЗов — и продолжал летать на учебных самолетах.
Алексей - Герой Советского Союза
Интересен ответ летчика на традиционный вопрос ветерану:
— Где вы встретили День Победы?
— В госпитале. На койке с «крапивной лихорадкой». Накануне позавтракал американской тушёнкой, в результате чего по всему телу пошла сыпь — аллергия!
К своей послевоенной славе Алексей относился скептически:
— Воевали все! Сколько на свете таких людей, на которых свой Борис Полевой не нашёлся!
Когда по «Повести о настоящем человеке» была поставлена опера, Маресьева пригласили на премьеру. Он честно просмотрел весь спектакль, но на вопрос, понравилась ли опера, ответил:
— Хорошо имитированы звуки авиационных моторов...
В последний раз Маресьев поднимался в небо в начале 1950-х на самолёте По-2 в качестве инструктора спецшколы ВВС в Москве. Окончательно перешел на наземную работу, когда в воинских частях «расплодились» реактивные самолеты — к управлению сверхскоростной техникой его все-таки не допустили.
Ему суждено было еще возглавить Центральный Совет ветеранов войны, пережить крах Советского Союза. 18 мая 2001 года в Театре российской армии должен был состояться торжественный вечер по случаю 85-летия Алексея Маресьева. Но в то утро прославленный летчик скончался от сердечного приступа. В итоге вместо праздника состоялся вечер его памяти...
[IMG][/IMG]
Алексей Маресьев - председатель Совета Ветеранов