http://www.rosbalt.ru/blogs/2015/10/28/1455611.html
Если исходить из логики свободных выборов, то через три недели в Аргентине должна смениться власть. Ведь в первом туре кандидат от правящего режима Даниэль Сциоли и самый сильный из оппозиционных претендентов Маурисио Макри выступили почти одинаково, собрав чуть больше одной трети голосов каждый. Если не пойдут в ход спецприемы, то в ноябре, во втором туре, голоса тех, кто против нынешней системы (а таких оказалось явное большинство), принесут победу Макри, который обещает увести Аргентину с "особого пути" и сделать ее страной нормального типа.
Ручаться, что спецприемов не будет, разумеется, невозможно. Но сама мысль, что игру в "особый путь" пора как-то сворачивать, более или менее очевидна даже многим сторонникам режима. Инфляция, застой, бесчисленные экономические и политические запреты, надоевшая казенная ложь и непрерывные начальственные импровизации над народом приелись уже почти всем.
О сходстве этой страны с Россией говорят давно и не зря. Испытания и эксперименты, через которые за последние три десятка лет прошли Аргентина и Россия, на редкость похожи. Немного упрощая, можно сказать, что Аргентина – это та же Россия, но только куда более слабая. Это Россия без мощной армии, без атомной бомбы и без нефтедолларовых запасов.
Поэтому Аргентина не может взять и послать свои войска куда-нибудь на край земли (однажды попытала счастье с Фолклендами и с тех пор остерегается). Но ничто не мешает ей быть усердной участницей всех международных скандалов, возвышать свой голос по любым мировым вопросам и быть гордой страной-членом G20, занимая по размерам экономики далеко не двадцатое место в мире и уступая, например, Испании, Египту или Польше, в этот клуб не допущенным.
Испробовала Аргентина и передачу президентского звания по наследству – от Нестора Киршнера (президента в 2003-2007 гг.) к его жене Кристине Киршнер (избиравшейся на этот пост в 2007-м и 2011-м и сейчас уходящей в отставку по причине исчерпания лимита президентских сроков). Видела она и свой тандем – до смерти Нестора Киршнера (в 2010-м) супруги управляли державой совместно.
Аргентинская пресса тоже подмята системой, пусть и не так радикально, как у нас. Но считается, что 80% ее твердо контролируется властями, а оставшаяся часть перманентно испытывает на себе хорошо понятные нам вещи – от точечных налоговых атак до специально заточенных для ее удушения законов о защите конкуренции между СМИ и прочих благих установлений. Госпожа Киршнер недолюбливает журналистов, а рассуждения об их продажности – одна из излюбленных тем ее публичных выступлений.
Ратными триумфами Аргентина похвастать не может, но в госидеологии военная тема в последние годы успешно выдвинулась на первый план. Фолклендскую войну 1982 года, затеянную из-за островов, потерянных в позапрошлом веке, сугубо пропагандистскую по задачам и весьма непочетно проигранную, долгое время старались не вспоминать. Но в эпоху Киршнеров культ этой кампании пошел по нарастающей. Мемориальные мероприятия в годовщину ее начала становятся все пышнее, парады ветеранов все многолюднее, а речи, обличающие британских оккупантов, все радикальнее. В 2013-м, когда референдум, устроенный на Фолклендах, подтвердил желание их жителей остаться в юрисдикции Великобритании, Кристина Киршнер назвала голосование "пародией": "Это как если бы группа сквоттеров решала, будут ли они и дальше оккупировать незаконно захваченное здание!"
Но главный интеллектуальный памятник эпохи Киршнеров – это, конечно, их экономическая политика. У нас еще только спорят, надо ли применять рецепты Сергея Глазьева, и если да, то в каких дозах, а в Аргентине они уже давно пущены в ход. Можно полюбоваться плодами.
Владение и приобретение иностранной валюты рядовыми гражданами почти запрещены. Протекционистские мероприятия успешно отгородили страну от мировой экономики — в том числе, от иностранных инвестиций. Постоянно страдая от нехватки долларов, режим то пытался обложить экспортеров продовольствия спецналогом (это, правда, не прошло из-за массовых протестов), то конфисковывал деньги будущих пенсионеров, собранные в накопительных фондах (эта акция была победоносной и принесла властям добычу в $26 млрд), то национализировал самые рентабельные предприятия из принадлежавших иностранцам, то просто отказывался платить свои внешние долги.
Одна из главных причин нынешнего финала киршнеровской хозяйственной системы в том и состоит, что буквально все, имеющее долларовый эквивалент, что можно было изъять и конфисковать, уже отобрано и растрачено.
Ну а внутренняя экономическая политика опиралась на массированное печатание денег — то самое, которое сегодня прописывает России Глазьев. Между прочим, сначала казалось, что это действует. В Аргентине тоже были свои шесть жирных лет с восьмипроцентным ежегодным ростом, притом тогда же, когда и у нас – до 2008 года. Но потом подъем прекратился, и с тех пор страна живет в условиях глухой стагнации и ускоряющейся инфляции.
С инфляцией на какое-то время удалось справиться, причем самым элементарным способом – статистическому ведомству просто запретили о ней сообщать. В один прекрасный день глава МВФ Кристин Лагард предприняла необычный шаг — официально обратилась к своей тезке Киршнер с просьбой перестать фальсифицировать статистику. И, разумеется, получила отказ. Но рядовые аргентинцы давно уже не обращают внимания на казенные цифры.
В прошлом году аргентинский ВВП вырос на 0,5%, причем промышленность упала на 2%. Инфляция, по достоверным экспертным оценкам, увеличилась до 36% (в 2013-м она составляла 20%). А в нынешнем году все еще больше усугубилось. Доллар в октябре 2015-го стоит 9,5 аргентинских песо. В 2014-м за него давали 8 песо, а в 2011-м – всего 4. Аргентина не является крупным торговцем сырьем. Более чем двукратное падение национальной валюты почти не связано с колебаниями мировой конъюнктуры и является результатом усилий аргентинских властей, безответственные экономические мероприятия которых по многим пунктам серьезно обгоняют действия и намерения властей российских.
Полезно вспомнить, что в конце XIX – начале XX века Аргентина была единственной в Латинской Америке страной с высоким уровнем развития и воспринималась как одна из самых перспективных в мире. В несколько раз уступая численностью жителей таким гигантам, как Бразилия и Мексика, она обладала самой крупной по абсолютным размерам экономикой Латинской Америки и была значительно богаче, чем страны Южной Европы.
Именно поэтому в Аргентину всего за несколько десятилетий переселились 5 миллионов иммигрантов (2-е место в мире за эти же годы после США). Сегодня только каждый второй аргентинец имеет испанские корни, каждый третий — итальянские, каждый шестой — другие.
Ну а теперь сравним нынешнюю Аргентину с ее "материнскими" странами – Испанией и Италией. Даже если считать ВВП по паритетам покупательной способности (а это сильно приукрашивает реальную аргентинскую ситуацию), то в 2014-м на душу населения там было произведено $22,6 тыс. против $33 тыс. в Испании и $34,5 тыс. в Италии. Много ли испанцев или итальянцев захочет сегодня переселиться в эту страну?
Аргентина уже не на первом, а только на третьем месте по размерам экономики на своем континенте. Бразильская экономика в 2,5 раза больше. А по производству на душу – на втором, уступив Чили ($23,2 тыс.), стране, на которую в Буэнос-Айресе всегда смотрели свысока.
Таковы плоды "особого пути", который Аргентина с несколькими перерывами ищет уже больше 80 лет, испробовав и отбросив несколько режимов. Киршнеровское двенадцатилетие — лишь венец этих исканий.
А теперь вернемся к сравнению с Россией. По уровню производства на душу обе державы идут примерно вровень. Средний аргентинец мало-помалу беднеет, но вряд ли живет хуже среднего россиянина в материальном и моральном смысле. Тем не менее, Аргентина, кажется, понимает, что дошла до точки, и, независимо от исхода борьбы за президентство, предпримет какую-то попытку оздоровления. А наша застойная система считается одной из стабильнейших в мире, опирается на доверие масс и ведет себя так, будто рассчитана даже не на годы, а на десятилетия.
Ведь мы, все-таки, похожи не во всем. Построить настоящую вертикаль власти в Аргентине так и не получилось. Киршнеры провели свои 12 лет в постоянной борьбе то с Центробанком, то с судебной системой, то с независимой прессой, одерживая одну победу за другой, но ни на одном участке не добиваясь стопроцентного успеха. Им не удалось превратить парламент в фикцию, а федерализм — в муляж. Буэнос-Айрес, в котором живет каждый третий аргентинец, привык выбирать своим мэром человека из оппозиции. Общественная жизнь, хоть и загнана вглубь, но не задушена, а казенная идеология, хоть и вливается лошадиными дозами, но не обладает таким магическим воздействием на умы, как у нас.
Россия когда-нибудь все равно вернется к опыту 1990-х годов, чтобы попробовать сделать хорошо то, что в тот раз сделали плохо. Но это точно произойдет не завтра. А вот Аргентина, у которой были собственные реформаторские 90-е, с вполне реальными достижениями, пускай потом и перечеркнутыми, обратится к ним скоро — может быть, уже в этом году.
Всемирное внимание, которое Киршнеры привлекли к Аргентине, заранее обеспечивает шумную рекламу новому циклу обновления, в который вступит эта страна. Ее удачи или провалы отзовутся во многих краях. В нашей стране – наверняка.