http://carnegie.ru/commentary/75024
14.12.2017
Путиноведение
Стараясь не сказать ничего лишнего о будущем, Путин дал понять о многом. Инициатива в вопросах внутреннего управления будет постепенно закрепляться за бюрократией, технократией и группами влияния. В политической сфере разница между системной оппозицией и партией власти будет и дальше стираться, а реальный конфликт окончательно передвинется на отношения власти и внесистемной оппозиции. Президент ставит жирную точку в попытках выстроить хотя бы имитационные формы демократического процесса
Завершилась одна из самых ожидаемых пресс-конференций Владимира Путина (хотя бы по тому факту, что на нее аккредитовалось рекордное число журналистов), которая была едва ли не единственным шансом для прессы пообщаться не только с главой государства, но и с основным кандидатом на пост президента, готовящимся избираться на следующие шесть лет.
Если не менять Конституцию, это будет последний срок Путина. Какой будет программа, правительство, как Путин видит будущее своей страны и какие вообще изменения планируются – все эти вопросы напрашивались сами собой. Путин явно старался не превратить мероприятие в часть избирательной кампании – он продолжает отделять свою президентскую роль от предвыборной. И тем не менее общение со СМИ выявило концептуальные изменения политического функционала Путина, чья роль объективно, вне зависимости от волевых решений или планов трансформируется вместе с переходом режима в его более зрелую фазу.
На протяжении многих лет мы привыкли воспринимать Владимира Путина как национального лидера, который управляет страной в ручном режиме, с сильными авторитарными замашками, глубокой погруженностью в детали государственной политики, выраженной арбитражной функцией и амбициями надпартийного руководителя. Сейчас у него не осталось почти ничего от этих качеств – в свой новый срок он будет входить как фигура, политически функционирующая по своим иным законам.
Конец ручного управления
На самом деле режим ручного управления прекратился не вчера: он постепенно отмирал весь третий срок, на фоне обострения геополитической напряженности, нарастающей консервативной волны и «глобализации» миссии Путина. В 2012 году ему удалось завершить спецоперацию по возвращению власти, едва не выскользнувшей из рук. Именно в тот момент глобальные вопросы становления России, ее стратегического выживания и места в мире захватили внимание президента, отодвинув на далекую периферию проблемы внутреннего управления.
Госуправление как вопрос внутреннего развития стало постепенно превращаться в политическую сироту, образовался управленческий вакуум, заполнить который было трудно из-за слабости кабинета министров и общей нерешительности элит. Тем не менее постепенно инерция развития стала брать свое, и на отдельных государственных островках образовалась самостоятельная жизнь. Молчаливое согласие Путина на те или иные действия, а фактически его отсутствие в качестве управленца лишало управленческую ткань ежедневной и пристальной президентской опеки.
Один из ярких примеров – деятельность Центробанка, чья инициативность, определенная самостоятельность и исключительность (на фоне остальных институтов) за последние годы стали во многом антиподом ручного управления. Государственные шестеренки закрутились без президента, а украинский кризис только ускорил этот процесс замещения путинского ручного управления альтернативными моделями (ФСБ начала активно инициировать уголовные дела, «Роснефть» ускорила экспансию, общее внутреннее оживление подстегнуло небывалую кадровую ротацию).
Нынешняя пресс-конференция – своеобразные похороны системы ручного управления: Владимир Путин окончательно снял с себя функции управленческого демиурга и расписался в создании режима, при котором вопросы внутреннего развития закрепляются на более низких, технических уровнях (с явной перспективой их быстрой политизации при первом же ослаблении президента).
В ответах на самые разные вопросы было заметно, как происходит четкое размежевание между Путиным как институтом и остальной управленческой средой, куда входят не только члены правительства, но и администрация, а также либеральные неформальные советники, к числу которых принято относить, например, Алексея Кудрина и Германа Грефа.
Повышение пенсионного возраста, налоговая политика, действия ЦБ, раздача льгот нефтяным компаниям – все эти задачи спущены на другие уровни, которым доверено просчитывание и подготовка тех или иных решений. Теперь на них Путин возлагает ответственность за управленческие результаты.
За время общения с журналистами президент неоднократно ссылался то на своих либеральных «оппонентов», которые, оказывается, могут быть чем-то недовольны («Будут ругаться на меня», – сказал Путин, представляя решение по налоговой амнистии), то на отдельных министров (например, главу Минэнерго Новака), лично принимающих важные решения (в частности, о предоставлении «Роснефти» льготы на Самотлор), то на своих помощников (Андрей Белоусов), каждый из которых действует исходя из своих взглядов и интересов без постоянной оглядки на президента и его приоритеты.
В президентских высказываниях бросается в глаза явная психологическая дистанция от многих решений, принимаемых правительством в последние годы. Даже реализацию майских указов Путин оценивает как будто со стороны, как наблюдатель, а не участник или тем более инициатор их принятия. «Майские указы исполняются удовлетворительно», – ставит он оценки не себе, а правительству.
Путин добровольно снимает с себя функцию правителя, дистанцируясь от менеджеров и ограничивая свою роль вынужденным участием в сведении разных точек зрения в некое единое целое. И то делает это, только когда это политически важно. Даже те немногочисленные решения, которые Путин презентовал (о налоговой амнистии или борьбе с очередями в ясли), походили на заготовки, заранее представленные президенту без его активного участия. Путин, кажется, превращается в инструмент воспроизводства собственной власти, находящейся уже в чужих руках. Президент стал той самой духовной скрепой, которой так удобно оперировать в управленческих вопросах, хотя к их решению он имеет все меньшее отношение.
Конец моноцентризма
Новый функционал Владимира Путина – это отстраненный надзор, не подразумевающий даже выраженных арбитражных функций. Это политика невмешательства и подчеркнутая осторожность: президент опасается занять ту или иную позицию в конфликтных ситуациях, чтобы избежать возможной разбалансировки.
Описанный президентом случай коррупции в одной из силовых структур – яркий тому пример. «Знаете, где-то год назад я пригласил Бортникова [глава ФСБ] и дал ему материалы, которые ко мне поступили по одному из каналов в отношении конкретной структуры. Он посмотрел и говорит: «Владимир Владимирович, мы ровно полгода назад в этой структуре провели оперативно-следственные действия, возбудили уголовные дела, передали в суд, все находятся в местах лишения свободы – все из целого подразделения. Полгода назад набрали новых сотрудников, и все началось сначала», – рассказал Путин, тут же признавшись, что не знает, что с этим делать.
Мучительная рефлексия: то ли снова сажать (ему явно не хочется), то ли делать ротацию (слишком дорого). Итог: решения нет и не будет до тех пор, пока кто-то не принесет ему достаточно безболезненный вариант. Структура, о которой идет речь, как не трудно догадаться, – Следственный комитет. Это один из самых проблемных силовых институтов, ликвидация или реформа которого – слишком серьезный для Путина на сегодня кадровый и структурный вызов. Заход к Путину с папкой, кажется, перестает быть эффективным способом решения конфликтов, а институциональные конкуренты все чаще будут вынуждены решать свои проблемы без участия посредника в лице президента.
Стоит ли на этом фоне удивляться, что самотеком развивается и дело Улюкаева, и спор «Роснефти» с АФК «Система»: Путин самоустраняется, отказываясь занимать политическую позицию по делам, имеющим прямое отношение к интересам государства и, надо признать, его собственным. Пассивность и безынициативность ощущаются в ответе на вопрос о нежелании Сечина приходить в суд: неприход законен, но «мог бы и прийти», равнодушно говорит Путин, не выражая при этом никакого отношения к критически значимому сюжету современной политической жизни России.
В 2000-е годы эксперты часто называли зарождающийся режим Путина моноцентризмом. Движение властной энергии сверху вниз, по только что отстроенным каналам прочной вертикали, инициатива наказуема и подозрительна. На протяжении последних шести лет мы наблюдали распад этой модели, уступающей место нарастающему внутриэлитному, пока еще выраженно пропутинскому брожению.
Там, где нет Путина, можно быть как Путин. Сечин не стесняется продавливать продажу «Башнефти», не прибегая к помощи президента, показательно наказывает министра за неосторожное несогласие, инициирует корпоративное наступление на потенциальную следующую жертву – АФК «Система». ФСБ штампует уголовные дела, о которых Путину говорят постфактум. Росгвардия выбивает все новые и новые полномочия, продвигаясь к статусу полноценной спецслужбы. На пресс-конференции не было всех этих вопросов реальной политики не потому, что они не заданы, их просто нет в новом функционале Путина.
Конец политики
Главная новость пресс-конференции – Владимир Путин принял решение баллотироваться на президентских выборах в качестве самовыдвиженца. Этот сценарий, активно продвигаемый новыми кураторами внутренней политики, до конца не был очевиден, особенно после того, как пост секретаря генсовета партии «Единая Россия» занял Андрей Турчак (это сбалансировало положение партии власти между старыми и новыми кураторами). Это исключительно важное событие, которое не следует недооценивать.
Путин вышел из кабины ручного управления и снял с себя функции арбитра внутриэлитных конфликтов. Ко всему этому стоит добавить и третье новшество – он перестает быть прежним политическим лидером. Путинское большинство, центристы, социал-консерваторы, либерал-консерваторы или просто патриоты: к концу третьего срока Путина всякая фрагментация с выделением внутри системы путинской доминанты утратила смысл. Все стало путинским, нет больше никакой системной оппозиции. Режим перешел к состоянию, когда внутренняя консистенция достигла максимальных значений своей однородности.
Традиционно самовыдвижение объясняют тем, что это позволяет Путину позиционировать себя как надпартийного лидера, претендующего на более широкий электоральный охват и статус политического арбитра. Это было бы верно на любых из предыдущих выборах, но не сейчас. Самовыдвижение нужно не для того, чтобы консолидировать вокруг себя все системные политические силы, включая оппозиционные. Теперь это имеет совершенно иную природу – деполитизации статуса Путина.
Консолидация всех системных сил вокруг президента, достигшая апогея в 2014 году, завершилась полным схлопыванием мира системной политики. Четвертый срок в этом смысле будет концептуально иным: места для умеренной оппозиции не осталось, а жирная черта между политическими лагерями пролегает не между «ЕР», КПРФ, ЛДПР и «СР», а между однородным системным полем и внесистемной оппозицией.
Самовыдвижение в этом смысле совершенно не означает позитивного сигнала для системных сил, которые по идее должны были злорадствовать по поводу лишения партии власти ее главного козыря. Самовыдвижение – это механизм сворачивания даже управляемой, декоративной конкуренции: Путин пойдет на выборы как фаворит всех конструктивных сил против всего внесистемного.
По итогам пресс-конференции, спустя 18 лет пребывания Путина у власти, тема системной оппозиции отсутствует вовсе. Этого нет в природе режима, системная оппозиция растворена в просторах путинской власти. Из этого следует два важных вывода. Во-первых, если нет системной оппозиции, то нет и партии власти. Отсюда понятна и логика решения Путина не идти от «Единой России». Партия власти утрачивает свою институциональную исключительность, превращаясь во всего лишь один из механизмов поддержки режима. При текущем уровне политического контроля любое формирование партийного или общественного типа легко получило бы контроль над нижней палатой парламента на любых выборах.
Во-вторых, когда стирается грань между партией власти и системными конкурентами, единственной оппозицией оказывается та самая внесистемная, про которую президент высказался впервые столь радикально негативно, пренебрежительно, без всяких оговорок про средний класс, к интересам которого нужно прислушиваться. «Вы хотите, чтобы у нас по площадям бегали десятки таких Поро... извините, Саакашвили? Вот те, кого вы назвали, это такие Саакашвили. И вы хотите, чтобы такие Саакашвили дестабилизировали ситуацию в стране? Я считаю, что россияне этого не хотят и этого не допустят», – отрезал Путин. Из года в год наблюдается маргинализация образа любой реальной оппозиции в глазах президента. А то, что он признает важным «политическую конкуренцию», относится лишь к тем, кто не критикует политику Кремля.
Стараясь не сказать ничего лишнего о политическом будущем, Путин дал понять о многом. Инициатива в вопросах внутреннего управления будет постепенно закрепляться за бюрократией, технократией и группами влияния, которые получают большую свободу действий по непринципиальным для президента сюжетам. В политической сфере тренд на гомогенизацию скорее усилится: при относительно стабильной ситуации разница между системной оппозицией и партией власти будет и дальше стираться, а реальная линия политического конфликта окончательно передвинется на отношения власти и внесистемной оппозиции. Главный же вывод, который следует из пресс-конференции, – это окончательная и жирная точка, поставленная Путиным в попытках выстроить хотя бы имитационные формы демократического процесса. Устаревшие декорации демонтированы, началась подготовка к новому акту.