http://rushist.com/index.php/philoso...o-sudbe-rossii
Мысли славянофилов о судьбе России неразрывно связаны с их оценкой западной цивилизации. Для славянофилов современный им «кризис западной философии» – высшее выражение кризиса западной культуры – был одним из определяющих, центральных впечатлений. Их мировоззрение,так же как и его собственное, слагалось в борьбе с отрицательными, антирелигиозными течениями западноевропейской мысли. Тот факт, что в Европе эти течения преобладали, утверждал их в убеждении, что Запад, в отличие от России, по самому существу своему антирелигиозен, что антихристианское начало лежит в самой основе европейской культуры. Отсюда – общее Киреевскому и Хомякову стремление – видеть во всех сферах жизни Западной Европы, – в западном просвещении, общественной жизни и даже в самой религии – рационализм и один только рационализм. Отсюда – та пресловутая хомяковская схема западных вероисповеданий, которая изображает развитие всего западного христианства, – католицизма и протестантизма как постепенное раскрытие рационалистического начала; отсюда – предпринятая славянофилами попытка изобразить антихристианское течение философии как необходимый логический вывод из посылок, заключавшихся уже в римском католицизме.
Однако, тут есть обстоятельство, которое, разумеется, не превращает это заблуждение славянофилов в истину, но делает их ошибку естественною. В то время, как это бывает всегда и везде, – сам западноевропейский мир отвергал своих пророков. У Киреевского были основания утверждать, что Баадер не имел довольно власти над умами[1] и что поворот Шеллинга к философии откровения был сопряжен с утратой влияния[2]. Вывод, сделанный славянофилами отсюда, что не эти мыслители, а их противники – истинные выразители западноевропейской культуры, разумеется, неоснователен: Сократ и Платон не перестают быть истинными выразителями эллинской культуры оттого, что первый был казнен своими согражданами, а второй никем из них не был понят. Судить о значении того или другого культурного начала по тому, что среди народов данной культуры всего больше увлекает массы, ошибочно уже потому, что пониманию масс обыкновенно бывают недоступны высшие вершины их собственного народного гения.
И тем не менее, нетрудно понять тот оптический обман, который вовлек в соблазн славянофилов. – Неудивительно, что в борьбе против отрицательных течений западной мысли росло и крепло их национальное самосознание. В этой борьбе они не могли не чувствовать себя частью великого народного целого. Сталкиваясь с фактом эпидемически растущего неверия на Западе, – они совершенно естественно противопоставляли западноевропейскому миру русские народные массы с их горячей, нетронутой верой. Чем больше славянофилы ценили эту веру и проникались ею, тем больше они пленялись мыслью о высокой религиозной миссии, о широкой исторической судьбе предстоящей русскому народу.
Тут мы имеем черту, где истина незаметно переходит в ложь, где христианский идеал легко смешивается с чуждыми ему, но яркими и соблазнительными чертами националистической романтики. Великая заслуга славянофилов заключается в том, что они определенно поставили перед русским общественным сознанием вселенский христианский идеал целостной жизни; не меньшая их заслуга заключается в том, что они первые попытались перевести в область сознания недосознанную и неисследованную дотоле глубину восточного православия. Святая правда их и в том, что они захотели связать свое народное с христианским, и поняли, что только в христианстве – великое будущее России и русской культуры; правы они, наконец, и в том, что это наше народное будущее органически связано с христианством восточным, которое мы призваны утверждать и выявлять.
Ошибка славянофилов заключается только в преувеличении своего и в вытекающем отсюда неправильном соотношении между народным и христианским. Соблазн, которому они беспрестанно поддавались, заключается в отождествлении вселенского и русского. И отсюда – та в корне ложная антитеза, в которой противоположность западноевропейского и русского отождествляется с противоположностью рассудочного, рационалистического, с одной стороны, и религиозного, христианского – с другой. Для всего славянофильского мышления эта антитеза имеет роковое значение, так как благодаря ей искажаются подлинные, исторические черты как западного, так и своего: особенности русской национальной физиономии тут ускользают от исследования, потому что за русское принимается христианское вообще. С другой стороны, вселенски-христианское заслоняется от умственного взора специфически-русским. В особенности это бросается в глаза в вышеприведенной стереотипной формуле Киреевского. Как отличие одного только западного мира, здесь изображается «раздвоенность», которая на самом деле составляет свойство всего греховного мира, т.е. всего эмпирического человечества, коего жизнь протекает в непрестанной вражде божеского и человеческого, духовного и плотского. С другой стороны, как особенность России тут же выставляется «цельность» и «разумность»! Нужно ли доказывать, что и то и другое не составляет ничьей особенности, а представляет собою недостигнутый идеал для всех народов, а в том числе и для народа русского! Изображать цельность как свойство, которым русский народ уже обладает в действительности, значило предполагать, что христианский идеал уже осуществлен в России. Когда Киреевский попытался доказать нечто подобное относительно древней Руси, он этим испугал даже Хомякова[3]. Но из двух, разумеется, первый оказался в данном случае более последовательным.
В дни Киреевского и Хомякова националистическая греза о России и о её мессианской судьбе до некоторой степени сдерживалась сознанием грехов России действительной, той самой, о которой писал Хомяков –
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена.
Неудивительно, что у Хомякова, болевшего душой о крепостнической, бессудной России, стертая грань между вселенски-христианским и русским от времени до времени восстановлялась. Она впервые исчезла окончательно у Достоевского. Для Достоевского, как известно, западные вероисповедания – выражение веры нехристианской; в особенности римский католицизм, говоря его словами, «не Христа проповедует, а антихриста». По Достоевскому, католицизм в сущности – даже и не вера, а продолжение западной римской империи. Этим-то и определяется призвание России. «Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они не знали». Обновление человечества совершится «одною только русской мыслью, русским Богом и Христом». «Именно в России совершится новое пришествие Христово. Народ русский есть на всей земле единственный народ-богоносец, грядущий обновить и спасти мир именем нового бога», – ему «даны ключи жизни и нового слова»[4].
По материалам книги выдающегося русского философа Е. Трубецкого «Миросозерцание Вл. С. Соловьёва»
[1] Киреевский И.. О новых началах философии, I, 260.
[2] Киреевский И.. Обозрение соврем. состояния литературы, 127 – 128.
[3] Хомяков. По поводу статьи Киреевского, I, 212 – 213.
[4] См. речи кн. Мышкина в «Идиоте» и Шатова в «Бесах», ср. статью Е. Трубецкого «Старый и новый национальный мессианизм», «Русская Мысль» 1912 г., март.