http://expert.ru/expert/2005/01/01ex-sokolov_39409/
Если в России в самые сжатые сроки не состоится номенклатурная оппозиция, нам останутся лишь катастрофические пути развития
К 2005 году мы пришли с политикой, сочетающей бесперспективность с безальтернативностью. Бесперспективность - ибо, если исключить из рассмотрения совсем уже далеко зашедших околокремлевских мечтателей, начавших грезить о перераспределительных политико-экономических мероприятиях в духе Иоанна IV (для полной гармонии мечтателям остается лишь украсить свой джип метлой и песьей головой), ни единого доброго слова о верховной политике 2004 года сказано не было. Никем. Речь идет совсем уже не о "Комитете-2008", Платоне Еленине и других, которые гром не из тучи. Открытая фронда или (это в самом лучшем случае) говорящее молчание прежде безусловно благонамеренных - это даже не маленькое белесое облачко на горизонте, это иссиня-черная туча как бы не в полнеба. Называя вещи своими именами: политический класс молчаливо (а кое-кто даже и говорливо) отказывает верховной власти в доверии. Слишком уж много было сделано для того, чтобы этот отказ состоялся.
В солженицынской формуле "Горе той власти, которая не слушает оппозицию, горе той оппозиции, которая не входит в положение власти" слово "горе" может иметь двоякий смысл. Когда речь идет о кадетско-революционном ожесточении, при котором входить в положение власти есть постыдное раболепство и тысячелетнее рабство, тогда горе - это вина оппозиции. Но бывает, что при самом искреннем желании войти в положение это невозможно сделать, не погрешая полностью против разума и совести. Так бывает, когда властные деяния перестают лезть в какие бы то ни было ворота. Сейчас такое горе уже не вина, а беда оппозиции - пусть политически неоформленной, но все более и более многочисленной.
К этой беде присовокупляется безальтернативность - ибо имеющиеся к рассмотрению варианты смены курса не сулят ничего хорошего. Оранжевые мечтания, которыми живет сейчас западническая часть общества, питаются прежде всего личной ненавистью к персоне президента - что не самый лучший путеводитель в ответственном политическом творчестве. Не говоря о том, что хрен ничуть не слаще редьки. Можно много всего хорошего сказать о властях, но ведь и наша оппозиция заслуживает столь же добрых слов, и представить деятелей "Комитета-2008" у кормила российского корабля так же (если не более) страшно, как и провидеть дальнейшие подвиги нынешней команды. Люди, не способные ни к чему, кроме как на страницах "Уолл-стрит джорнэл" кричать: "Гэть злочiнну владу!", способны разгрохать Россию еще лучше, чем нынешние, в данном отношении также весьма способные деятели. При этом в результате последних властных достижений - "Свершив поход на нигилизм / И осмотревшись со злорадством, / Вдались они в патриотизм / И принялись за казнокрадство" - оказалась до крайности дискредитирована идея государственничества, мечта о том, что "Россия подымается с колен". Тех, кто неустанно твердит, что все разговоры о русской державе всегда кончаются - ибо заведомо не могут кончиться иначе - очередным торжеством дикости и тупого произвола, трудно было порадовать сильнее, чем теперь, когда стране предъявляют державность с юридическим адресом рюмочной "Лондон". Тем самым любой оранжевый опыт будет означать стремительный ход маятника в обратную сторону с триумфом западобесия и лозунгами фактической десуверенизации - "В Европу! В Европу!". В качестве подмандатной территории. Наконец, даже при бескровном характере оранжевого переворота на Украине бывали моменты, когда делалось всерьез страшно. Ситуация несколько раз подходила к той грани, за которой - неуправляемость. Это не говоря о том, что принципа "хвали день к вечеру" никто не отменял, и неизвестно, какое сейчас время на украинском календаре. Никак нет гарантии, что не Март Семнадцатого, когда все ходили с оранжевыми (то есть красными) бантами и славили великую бескровную революцию. Решать же проблемы с российской злочiнной владой, возбуждая тектонические процессы, есть род опасного безумия. Не вчера сказано, что "те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка".
Отсюда и удручающая безальтернативность. Потому что шейка - не копейка.
Отсюда и желание снова и снова напоминать, что максима Жозефа де Местра "Урок царям: злоупотребления порождают революцию. Урок народам: революция хуже всяких злоупотреблений" двуедина и не допускает частичного цитирования. Любая власть с удовольствием выслушивает рассуждения о том, что революция хуже всяких злоупотреблений, как если бы порождающие революцию злоупотребления исходили неизвестно откуда. Прогрессивная общественность с удовольствием указывает, что злоупотребления порождают революцию, рассматривая это как безусловную санкцию на все последующее, вторая же часть максимы либо подвергается благоумолчанию, либо оптимистически опровергается - "А вот у нас революция будет лучше всяких злоупотреблений". Так рука об руку негодная власть и безответственная оппозиция успешно ведут дело к известно какому финалу.
Сдается, что России в ее нынешнем состоянии более потребна оппозиция глубоко консервативная и глубоко контрреволюционная, твердо помнящая и об уроке царям, и об уроке народам. Скажем прямо: нужна номенклатурная оппозиция.
Сегодня большим тиражом во многих домах и офисах воспроизводится сцена из "Войны и мира", когда Пьер Безухов говорит: "Все видят, что дела идут так скверно, что это нельзя так оставить и что обязанность всех честных людей противодействовать по мере сил. Он (государь. - М. С.) ищет только спокойствия, и спокойствие ему могут дать только те люди sans foi ni loi, которые рубят и душат сплеча: Магницкий, Аракчеев и tutti quanti. Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна, когда все ждут неминуемого переворота, нужно как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе". Вслед за чем излагает credo номенклатурной оппозиции: "Общество может быть не тайное, ежели правительство его допустит. Оно не только не враждебное правительству, но это общество настоящих консерваторов. Общество джентльменов в полном значении этого слова. Мы только для того, чтобы Пугачев не пришел зарезать твоих и моих детей и чтоб Аракчеев не послал меня в военное поселение, - мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и общей безопасности".
Конечно, сам граф Лев Николаевич делает важное скептическое замечание насчет графа Петра Кирилловича - "Все слишком натянуто и непременно лопнет", - говорил Пьер (как всегда, вглядевшись в действия какого бы то ни было правительства, говорят люди с тех пор, как существует правительство). Более того, в своем стремлении создать номенклатурную оппозицию Пьер (если судить по замыслам гр. Л. Н. Толстого, собиравшегося вывести героя на Сенатскую площадь, а затем - в каторгу) потерпел глубочайшее поражение. Дело не в том, что он оказался в рудниках государевой "Байкалфинансгрупп", а в том, что попытка переворота (государственная измена, попросту говоря) - это уже не общество настоящих консерваторов, а нечто совсем другое. Это измена не только присяге, но и первоначальной идее, и о подстерегающем перерождении всегда надобно помнить.
С другой стороны, номенклатурно-консервативные идеи на тему "нужно как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе" имеют свойство возникать вновь и вновь, порой в чрезвычайно неожиданном оформлении. Спустя век после Пьера парализованный Ленин в Горках диктовал "Письмо к съезду", которое, если перевести его с большевицкого новояза на классический русский язык, оказывалось точно о том же. Можно сколько угодно дивиться наивности Ленина, усмотревшего в пополнении ЦК рабочими, которые "присутствуя на всех заседаниях ЦК, на всех заседаниях Политбюро, читая все документы ЦК, могут составить кадр преданных сторонников советского строя, способных, во-первых, придать устойчивость самому ЦК, во-вторых, способных действительно работать над обновлением и улучшением аппарата", средство от грядущих катаклизмов, - наивности вдвойне странной в устах прожженного политика, так долго учившего, что люди всегда будут глупенькими жертвами обмана, пока не научатся видеть, например, в предложениях расширить состав ЦК до 50-100 человек интересы конкретных классов. Но посмотрим на дело иначе. Вопрос, мучивший Ленина, выглядел вполне современно: либо руководитель, "сосредоточивший в своих руках необъятную власть" и не дающий уверенности в том, что "сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью", доведет дело до логического финала, либо он вместе с режимом будет сметен очередным тектоническим сдвигом (Ленин деликатно употреблял слово "раскол"). А уж свойства русской тектоники ему были хорошо известны, и в повторении катаклизмов он не видел ничего хорошего. Считая общестабилизационную политику правильной и желая сохранить нэп всерьез и надолго, он не видел другого решения квадратуры круга, кроме как сбалансировать власть оберегающей ее от резких движений номенклатурной коллегиальностью. То, что у него общество настоящих консерваторов именовалось "рабочими, входящими в состав ЦК", - это уж такая особенность языкового узуса эпохи.
Стабилизация волошинско-касьяновской эпохи (называемой так, ибо именно с удалением этих лиц все быстро поехало вкривь и вкось, отчего позволительно предположить, что именно на них многое держалось), сохраняемая всерьез и надолго, с точки зрения немалой части общества была бы - тем более по нынешним временам - несомненным благом, и отстаивание ценностей той эпохи, многократно выраженных в тогдашних посланиях и выступлениях В. В. Путина, могло бы стать насущной задачей общества настоящих консерваторов, то есть номенклатурной оппозиции.
Выстраиванию такой - не побоимся этого слова - спасительной для страны оппозиции мешает, конечно же, и традиционная русская малоспособность к самоорганизации, и простая лень, и не менее простой страх. Ведь весь смысл номенклатурной оппозиции в том, чтобы голос от ее имени возвысили не маргиналы из "Комитета-2008", которым терять нечего и которых, в частности, и по этой причине никто особенно не слушает, а нотабли, то есть значительные лица, которым есть что терять. С этими объективными трудностями ничего не поделаешь. Либо придет осознание того, что поскольку власть есть ценность, то домогательство ее может быть сопряжено с проблемами и трудностями, ибо такова уж политическая борьба, - либо не придет.
Но есть еще и трудности чисто субъективные, связанные с устойчивыми клише нашего политического сознания. Одно из них - убежденность в том, что для успеха необходимо породить некоторую принципиально новую идею, что без программного прорыва ничего не получится. Эту идею все давно и мучительно ищут, попутно оправдывая тем собственную бездеятельность. Когда "перемен мы хотим, перемен", это, возможно, и так, однако наша ситуация несколько иная. Перемены - и прескверные - идут таким потоком, что хоть отбавляй, и сегодня нам хотя бы застабилизироваться на уровне касьяновско-волошинской (тоже, конечно, не блестящей) эпохи, когда какие-то правила игры еще действовали и какие-то понятия насчет comme il faut соблюдались. Сегодня подморозить Россию - это остановить кремлевскую вакханалию вдавшихся в патриотизм. Для чего никаких интеллектуальных прорывов не надобно - практически все на эту тему было сказано президентом РФ в его посланиях Федеральному собранию, и задача прежде всего в том, чтобы следовать этим весьма здравым и конструктивным речам. Говоря еще проще, когда между словами и делами власти разверзается пропасть - именно это мы сегодня наблюдаем - нет необходимости изобретать что-то сверхъестественно новое. Достаточно сохранять верность некогда сказанным словам и, отвергая полностью им противоречащие негодные дела нынешнего руководства, обещать, что при нас такого чудовищного разрыва ни за что не будет. Соблюдайте вашу конституцию. И нашу тоже. Хотя бы потому, что наблюдаемая ныне дистанция между словом и делом стремительно разлагает весь общественный организм. Слова же были превосходные, и мы им будем следовать.
Консолидация первопутинской эпохи ведь и связана как раз с тем, что обществу была предложена программа успокоения. Разгребание завалов, оставшихся от предшествующей бурной эпохи, когда, как в такие эпохи всегда бывает, ломали больше, чем строили. Выстраивание более дееспособного государства, ориентация общества на спокойную и созидательную работу - причем все это с безусловным признанием свершившегося и со столь же безусловным отказом от резких попятных движений и от резких движений вообще.
"За революцией обычно следует контрреволюция, за реформами - контрреформы, а потом и поиски виновных в революционных издержках и их наказание. Но пора твердо сказать: этот цикл закончен, не будет ни революций, ни контрреволюций. Прочная и экономически обоснованная государственная стабильность является благом для России и для ее людей, и давно пора учиться жить в этой нормальной человеческой логике. Наши главные проблемы слишком глубоки, и они требуют не политики наскока, а квалифицированного, ежедневного труда. Власть в России должна работать для того, чтобы сделать в принципе невозможным отказ от демократических свобод, а взятый экономический курс - бесповоротным. Власть должна работать, чтобы гарантировать политику улучшения жизни всех слоев населения России, законность и последовательность линии на улучшение делового климата. Просил бы помнить: нам не достичь ощутимых результатов, если не снять опасений и настороженного отношения людей к государству. Суть многих наших проблем в застарелом недоверии государству, неоднократно обманывавшему граждан, в унаследованной из прошлого подозрительности граждан к государству, в отсутствии подлинного гражданского равенства и делового партнерства. Радикальный пересмотр экономической политики, какое бы то ни было ограничение прав и свобод граждан, кардинальное изменение внешнеполитических ориентиров - любые отклонения от выбранного и, я бы больше сказал, выстраданного Россией исторического пути могут привести к необратимым последствиям. И они должны быть абсолютно исключены" - чем это не программа общества настоящих консерваторов?
Кроме гражданственных мотивов - не дать стране пойти ни в революционный, ни в контрреволюционный разнос, вычертить искомую среднюю линию, осуществить, наконец, многовековую мечту русского народа "Дайте нам двадцать спокойных лет, и вы не узнаете Россию", есть и мотивы более приземленные. Как давно было замечено, всякая революция означает сто тысяч новых вакансий. Антикоммунистическая революция в России состоялась, вакансии - тоже. Но стабилизация потому и происходит, что лица, заполнившие эти вакансии, образуют новый класс нотаблей, заинтересованных в сохранении (ну, и совершенствовании, естественно) сложившегося status quo, а вовсе не в мероприятиях по образованию новых ста тысяч вакансий. В нежелании новых необратимых последствий интересы номенклатурной оппозиции полностью совпадают с превосходной мыслью на ту же тему, выраженной в президентском послании.
Другое дело, что status quo сам по себе не обязан сохраняться. Тем более когда вольно или невольно, но, говоря словами И. Л. Солоневича, "сделана ставка на сволочь". Достаточно на полчаса глянуть в Интернет, чтобы увидеть, какие инстинкты раскрепощаются и какие табу отбрасываются у горячих сторонников нынешнего властного разворота, и прийти к мысли, что ради сохранения мира в России уже потребен и некоторый радикализм общества настоящих консерваторов. Конечно, впадать в него вроде бы не хочется, да консерваторам и не подобает. Но надо уточнить, что есть радикализм и радикализм. Обыкновенно под этим словом разумеются либо запредельные лозунги, либо мероприятия в духе НБП. Но может быть и другое сочетание, когда крайняя программная умеренность - никаких бессмысленных мечтаний, и стабильность прежде всего, - равно как и безусловная преданность закону сочетается с самой жесткой и радикальной готовностью всерьез домогаться власти. Радикализм не в речах, но в серьезности намерений - то самое "как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой". В том числе народа номенклатурного. Потому что либо процесс удастся удержать в рамках борьбы между состязающимися в дееспособности группировками политического класса, либо нам остается наблюдать за состязанием двух равноприятных вариантов - "Ура!" из глотки патриота, "Долой!" из глотки бунтаря. Либо нынешние бесперспективность и безальтернативность, либо хоть какая-то осмысленная перспектива и какая-то вменяемая альтернатива.
Наконец, номенклатурная оппозиция является тем великим благом, что ей можно сдавать власть, не испытывая от этого восторга, но зато и не опасаясь последствий. Это не Гарики, грезящие о Гаагском трибунале (что, a propos, предполагает подоккупационный статус России). Это политический класс, действующий в рамках классовой солидарности, которая тут и совпадает с солидарностью общенациональной.
Можно сколь угодно скептически относиться к номенклатурным хрякам, но мы дожили до жизни такой, что либо хрякам удастся совершить - говорим без преувеличения - гражданский подвиг, подтормозив проклятый маятник, амплитуда которого увеличивается на глазах, и дать России возможность мирного развития, либо хоть для хряков, хоть не для хряков настанут такие смутные времена, после которых прошлые смятения покажутся лишь легкой прелюдией.
Струна действительно перетянута, и письмо Пьера Безухова к съезду призывает к солидарным действиям.