Для профессора Бьюкенена "классическим" примером общественного блага является маяк. Лучи маяка неделимы: "Если свет маяка видит одна лодка, он доступен и всем остальным"34. Или, как говорит об этом Самуэльсон: "Бизнесмен не мог бы построить маяк для получения прибыли, так как он не смог бы взимать сбор с каждого пользователя"35. В теории для держателя маяка было бы практически невозможно подплывать к каждому кораблю и требовать плату за пользование светом маяка. И потому работа маяков всегда оплачивалась правительством.
Однако, во-первых, сама проблема теперь устранена современными технологиями. Сегодня технологически не сложно и вполне возможно сделать лучи маяка видимыми только для тех кораблей, на которых установлено нужное электронное оборудование, и за использование этого оборудования можно брать плату. Однако, помимо этого, как обнаружил Рональд Коуз, оказалось, что с XVII и до начала XIX века систему маяков в Великобритании разработала и содержала частная фирма. Владельцы маяков едва ли пытались собрать плату с каждого корабля в море. Вместо этого владельцы нанимали агентов в портах, которые выясняли, какими путями ходит каждое судно, входящее в порт, и через какие маяки оно проходит, и соответственно брали с него плату за обслуживание36. Более того, появление дополнительных потребителей услуг маяков увеличит затраты на предоставление услуги. Большее количество проходящих кораблей увеличит вероятность скопления судов в ближних водах, что потребует большего числа лоцманов для навигации37.
В своей язвительной критике той бесцеремонности, с которой экономисты, от Милля до Самуэльсона и Эрроу, использовали пример маяка как услуги, которую должно предоставлять правительство, Коуз заключает:
"Объяснение заключается в том, что эти высказывания экономистов о маяках не были результатом того, что они сами внимательно изучили службы маяков или прочитали подробный анализ, проделанный другим экономистом. Несмотря на частые ссылки в литературе на пример маяка, ни один экономист, сколько я знаю, никогда не проделывал исчерпывающего анализа системы финансирования и управления маяками. Маяки просто берут как пример для иллюстрации:
Такой подход представляется мне неверным: Подобные обобщения принесут мало пользы, если они не смогут опереться на знание того, как на деле протекает такого рода деятельность в разных институциональных рамках:
Обзор Британской службы маяков: показывает, что вопреки убеждению многих экономистов услуги маяков могут обеспечиваться частными предпринимателями: Частные владельцы строили, владели, управляли и поддерживали деятельность маяков, они могли их продавать или завещать по наследству. Роль правительства была ограничена созданием прав собственности на маяки и поддержанием этих прав. Пошлины собирали в портах агенты владельцев маяков. Проблема принуждения к уплате пошлин стояла для них точно так же, как и для любого поставщика товаров и услуг судовладельцу"38.
Аналогична помощь в навигации для воздушного транспорта - услуги диспетчерской вышки могут продаваться и продаются отдельно независимым потребителям. Диспетчерские вышки передают информацию всем, у кого имеется необходимое радарное оборудование, однако это оборудование приобретается отдельными потребителями. Более интенсивное использование воздушного пространства или взлетно-посадочных полос аэропорта требует большего объема навигационных услуг и, следовательно, больших затрат для обслуживания клиентов39.
Коллективными благами называли также радио и телевидение, поскольку обслуживание большего числа пользователей якобы не влечет за собой дополнительных расходов. Однако расширение обслуживания далеко не бесплатно, и телезрители также могут быть отделены и исключены из обслуживания; таким образом, ни радио, ни телевидение не проходят ни одного теста на принадлежность к коллективным благам. Увеличение зрительской аудитории означает поставку все более и более разнообразных программ. И к тому же новым пользователям может понадобиться более сильный сигнал или кабельные сети, или более мощные антенны из-за увеличения плотности аудитории. Более того, потребители теперь могут быть отключены от услуг телевидения. Чтобы просматривать телепрограммы, им необходимо покупать телевизоры, а затем либо платить за просмотр (различные формы платного телевидения), либо платить должны рекламодатели, тем самым возлагая на телезрителей моральные затраты от просмотра рекламы. А общественное телевидение переносит на свою аудиторию моральные затраты от просмотра длительных трансляций обращений за пожертвованиями40.
Более того, в каком-то смысле аргументы в пользу радио и телевидения как коллективных благ заводят нас слишком далеко. Ведь и кинофильмы могут быть причислены к "ничего не стоящим" при заполнении зрительного зала дополнительными зрителями. Должны ли и фильмы быть объявлены государственной услугой и предоставляться только правительством или должны стать бесплатными для всех?
Исследования также причислялись к "коллективному благу"; разве не все мы пожинаем плоды исследований и изобретений, сделанных Эдисоном, Фарадеем и другими, и при этом ничего не платим? Но ведь, несомненно, мы платим за сами плоды исследования, и при этом платим индивидуально. Ведь нам приходится покупать работы или книги исследователей, платить за посещение лекций, демонстрации результатов или консультации. Те, кто не платит, оказываются отключенными от ознакомления с новыми идеями или от их внедрения. И, разумеется, держатели патентов или авторских прав могут получать доход от своих изобретений или открытий, тем самым закрывая дорогу другим производителям41.
А кроме того, это утверждение также завело бы нас слишком далеко. Ведь творческие люди производят не только патенты и изобретения, есть еще искусство, скульптура, музыка, литература, философия. Следует ли в таком случае заявлять, что все эти продукты человеческого духа являются "коллективным благом", поскольку никто из нас не может быть полностью отсечен от наслаждения произведениями Бетховена, Шекспира или Вермеера? Следует ли национализировать всех художников?
Другим часто приводимым примером коллективного блага является борьба с насекомыми при помощи распыления пестицидов с самолета. Утверждается, что практически невозможно исключить участки земли из обработки, а добавочные издержки опыления большего участка земли равняются нулю. Но если на прежде незаселенных территориях появляются новые жители, то их обслуживание требует новых затрат, и это тем более верно, если новые жители занимаются производством, привлекающим насекомых. Это влечет за собой увеличение полетного времени и расхода как топлива, так и опыляющего состава. Более того, самолет может, если нужно, облетать стороной отдельные участки земли, не распыляя состав над ними. И что еще более важно, многие получатели данной "услуги" не просили о ней и даже возражали против нее столь энергично, как пацифисты протестуют против использования силы при обороне. В действительности изменение отношения общественности к опылению полей значительно сократило масштабы применения опыления в последние годы. Однако если хоть кто-то считает такую услугу, как распыление пестицидного состава, "вредной", то как можно считать ее неделимым и положительным коллективным благом?
Более того, как отмечает Голдин, частные потребители придерживаются иной тактики: покупают свой собственный распылитель и распыляют состав по своему участку. В таком случае каждый индивид может выбрать и купить тип и количество распылителей, нужные именно ему42.
Таким образом, по множеству причин, коллективных благ не существует, а если бы они и существовали, то, как мы имели возможность убедиться, такие коллективные блага были бы принудительными, поставляющимися государством за счет налогообложения. Но здесь есть еще один существенный момент: даже если товар или услуга могут поставляться только в "коллективной форме", почему это коллективное получение обязательно должно быть принудительным? Почему индивиды не могут по собственной воле объединить свои ресурсы, как в примере с клубными взносами, и добровольно оплачивать предоставление услуги43? Или, как вопрошал Густав де Молинари, почему бы правительству по крайней мере не заключать контракты на поставку коллективных услуг с частными, конкурентоспособными и, следовательно, более эффективными фирмами44?
Или же, как настаивал Спенсер Хит, основываясь на модели жилых кондоминиумов, торговых центров и отелей, почему бы такие "коллективные" или "социальные" услуги, как полиция, пожарные службы, устройство дорог, санитарное обеспечение и прочие, не закупать у крупной частной фирмы, чтобы жильцы оплачивали их при оплате аренды [жилья]45?
И наконец, если даже бегло взглянуть на историю человечества, обнаружится, что каждое, без единого исключения, благо, голословно называемое экономистами "коллективным благом", на самом деле с успехом поставляется на свободном рынке. Существуют не только частные патрульные и охранные службы, а в прошлом и частные маяки, но и целые общества, такие, например, как средневековая Ирландия, в которых целый комплекс услуг по защите и охране - включая полицию, защиту от преступлений и состязательные суды - поставлялся без участия государства или взимания налогов. Состязательные рыночные суды сотни лет обслуживали жизненно важные ярмарки Шампани в Средние Века. Суды общего права возглавлялись на конкурсной основе судьями, которых не назначало государство. Частные охранные службы и частные арбитры успешно существуют и в нашем обществе, где государство монополизировало практически все формы услуг по защите46.
Таким образом, кажется несомненным, что в любом случае добровольная поставка коллективной услуги вместо государственной поставки вполне возможна; единственным возражением может оказаться не невозможность поставки блага как такового - защиты, пожарной охраны или чего угодно другого, - а опасение, что его будет поставлено "слишком мало". И это подводит нас ко второй линии аргументации, выдвигаемой защитниками правительства.
Внешние выгоды
Будучи вынуждены отступить с позиций "сильного" понятия коллективного блага, защитники правительственных поставок или субсидирования таких благ прибегают к "слабым" и, следовательно, к более реалистичным аргументам. Несмотря на то что каждое коллективное благо может быть произведено частным образом, поставленный объем окажется "недостаточным " из-за сложности или невозможности собрать достаточную плату с "безбилетников", получающих выгоды от пользования услугами, не оплачивая их. Правительственная поставка, или налогообложение "безбилетников " для субсидирования поставок, становится необходимым условием для "интернационализации внешнего экономического эффекта", который используется и не оплачивается такими "безбилетниками"47.
Однако такая аргументация ставит больше проблем, чем решает. Она заходит слишком далеко во многих направлениях. Прежде всего какое количество требуемого блага следует поставлять? Какими критериями располагает государство для определения оптимального объема и для измерения того, насколько недостаточны рыночные поставки данной услуги? Даже если "безбилетники " получают выгоды от коллективной услуги Х, то, кратко говоря, с помощью налогов можно заставить их платить за эту услугу больше, тем самым лишая их некоторого неопределенного количества частного блага Y, Z и т. д. Нам известно из их действий, что эти частные потребители желают продолжать покупать частные блага Y, Z и т. д. в различных количествах. Но каким же образом можно увидеть демонстрацию их предпочтений в отношении коллективных благ? Мы знаем, что введение налога лишит этих "безбилетников" различного количества нужных им частных благ, но у нас нет никакого представления о том, какую выгоду они получат от увеличения поставки коллективного блага; а значит, у нас нет никаких оснований полагать, что эти выгоды перевесят навязанные расходы. Допущение, скорее, должно быть обратным. А как быть с теми индивидами, которые не одобряют коллективных благ, с пацифистами, которых морально оскорбляет насилие в целях обороны, защитников окружающей среды, которые беспокоятся о том, что строительство дамбы уничтожит улиток-конусов и т. д.? Короче, как быть с теми, для кого то, что другие люди считают благом, является "антиблагом"? Не являясь "безбилетниками", пользующимися плодами внешнего экономического эффекта, такие люди вынужденно должны морально страдать от предоставления им этих услуг. Взимание дополнительных налогов на увеличение объема поставляемой услуги защиты, к примеру, нанесет этим несчастным двойной ущерб: первый раз самим налогообложением и второй раз увеличением объема предоставляемой ненавистной услуги.
Поскольку субсидирование с помощью налогообложения или государственные действия далеки от рыночных процессов, нет возможности узнать, кто именно является "вредным безбилетником" и насколько такие лица пострадают от увеличения налога. Что известно наверняка, так это то, что в каждом обществе обязательно есть один или несколько пацифистов, противников строительства дамб, во всем несогласных с правительством анархистов и т. д. Но в таком случае теория "безбилетника", равно как и "более сильная" теория коллективного блага, не может быть основанием для утверждения нейтральности правительства.
Молодой Герберт Спенсер в своем великом труде "Социальная статика " заявил, что индивиду следует дать возможность быть исключенным из налогообложения, возможность "игнорировать государство" и отвергать его услуги48. Выступая с критикой своей работы полвека спустя, Спенсер в своей Автобиографии прибегает к аргументу с "безбилетниками".
"Мистер Спенсер, - заявляет он - действительно утверждает, что гражданин может законно отказаться от уплаты налогов, если одновременно он отказывается от преимуществ, которые дает ему помощь и защита государства! Но каким же образом может он отказаться от таких услуг? Как бы он себя ни вел, ему придется использовать великое множество различных удобств, которые косвенно зависят от государственной поддержки; ему не удастся избежать выгод от существующего и поддерживаемого государством общественного порядка. Даже если он живет на болоте и занимается изготовлением обуви, он не сможет продавать свои изделия и покупать нужные ему товары, не используя дороги, ведущей в соседний город, не получая выгоды от мощеных тротуаров и, возможно, от городского уличного освещения. И хотя он может утверждать, что ему не нужна полицейская защита, все же полиция его защищает, пресекая действия разбойников и грабителей, просит он ее об этом или нет. Конечно же, очевидно, :что гражданин настолько тесно вплетен в жизнь своего общества, что он не может ни избежать зол этого общества, ни отказаться от тех благ, которые общество ему дает"49.
Позиция позднего Спенсера была должным образом опровергнута, на основаниях его же ранних работ, [автором под псевдонимом] "С. Р.". "С. Р." прежде всего указывает, что на основании собственной теории позднего Спенсера у человека есть по крайней мере право не платить за преимущества, от которых он может отказаться. "С. Р." затем приводит цитату из раннего Спенсера о применении "закона равной свободы":
"Каждый человек свободен делать все, что он захочет, коль скоро он не посягает на равную же свободу любого другого человека, и значит, он волен разорвать отношения с государством - отказаться от его защиты и отказаться платить за его поддержку. Самоочевидно, что такое поведение ни в коей мере не посягает на свободы других людей; поскольку его позиция является пассивной и коль скоро он остается пассивным, он не может считаться агрессором. :Его нельзя принудить к политическому союзу, не нарушая закона равной свободы; он может выйти из такого союза, ничего не нарушая; и, следовательно, у него есть право выхода".
"С. Р." продолжает:
"Является ли человек, который отказывается платить за малозначимые преимущества, о которых он не просил, агрессором? Будет ли нарушением закона выход из союза, который, работая на самого себя и ради своего собственного блага, косвенно приносит выгоды тем, кто с готовностью отказался бы от радостей такой непрошеной благотворительности?"
"С. Р." отмечает далее, что Спенсер неявным образом модифицирует свою формулу равной свободы, говоря, что каждый волен делать, что хочет, при условии, что он не только не посягает на свободу кого-либо другого, но также при условии, "что никто не дарует ему преимуществ, от которых он не может полностью отказаться, оставаясь производителем или торговцем".
Затем "С. Р." эффектно проводит операцию логической редукции довода о "безбилетниках":
"Имеет ли индивид право воздержаться от надлежащих выплат соседям, которые индивидуально или коллективно приносят ему пользу, заботясь о своих собственных интересах? Если мои соседи нанимают частного охранника, они косвенно и случайно приносят пользу и мне. Если мои соседи строят красивые дома или выращивают сады, они косвенно доставляют мне удовольствие. Имеют ли они право взимать с меня налог за все эти блага потому, что я не могу от них "отказаться"50?
Таким образом, аргумент о "безбилетниках" заводит нас слишком далеко. В конце концов, цивилизация сама по себе есть процесс, в котором все мы "едем бесплатно" на достижениях других. Все мы катаемся каждый день на достижениях Эдисона, Бетховена или Вермеера. При увеличении капитальных инвестиций и совершенствовании технологий реальные зарплаты рабочих и уровень жизни потребителей растут, даже если они сами не внесли никакого вклада в этот прогресс. Просто продолжая работать и потреблять, рабочие и потребители получают выгоды от изобретений и инвестиций других, не платя за это. Какой же вывод нам следует из всего этого сделать? Должны ли мы обрядиться в рубище и посыпать голову пеплом? Если наши ближние умнее, красивее или счастливее, нам всем от этого только лучше во многих смыслах. Что же с этим делать? Следует ли обложить нас налогом для финансирования их красоты и мудрости?
А если кому-то кажется, что потребительских взносов не хватит для оплаты достаточного количества таких благ, как красота, мудрость, полицейская защита и т. д., в том числе из-за "безбилетников", то они вольны финансировать предоставление таких благ самостоятельно, индивидуально или через общества и фонды. Тем самым донор продемонстрирует, что для него ожидаемые моральные выгоды от финансирования стоят больше, чем деньги, которые он платит.
Здесь может последовать возражение, что потенциальные доноры вряд ли станут финансировать что-то, если будут иметь перед глазами примеры "проезда без билета" со стороны тех, кто упорно отказывается платить за получаемые выгоды. А также что потребители таких благ на рынке не захотят их покупать, зная о наличии не платящих "безбилетников". Если бы мы хотели выступить здесь в роли морализатора, то мы могли бы возразить на это, что лучше бы этим людям заниматься своими делами и не переполняться завистью к получаемым другими благам. Однако в любом случае, если "безбилетники" являются слишком сильным раздражителем, всегда можно посоветовать бойкотировать этих негодяев, либо отказываясь иметь с ними дело, либо подвергнув их остракизму51.
Потребители или доноры также могут, если пожелают, избежать проблем с "безбилетниками" за счет заключения контрактов, либо индивидуально, либо организованно, по которым "коллективные блага" будут оплачиваться только в том случае, если все остальные, в том числе потенциальные "безбилетники ", тоже будут платить. Такая форма контракта даст возможность тем, кто готов платить, фактически поставить "безбилетников" перед выбором: либо вы вносите свой вклад, либо услуга предоставляться не будет52.
Трансакционные издержки
Много говорилось о том, что "трансакционные издержки" выявления "безбилетников", или направления пожертвований, или организации бойкотов, или составления дополнительных контрактов "слишком высоки" и что поэтому желающие пользоваться услугой вправе обратиться к правительству с просьбой силой принудить "безбилетников" вносить плату.
Выдвигаемой в пользу налогообложения аргументации на основании трансакционных издержек свойственно несколько серьезных изъянов. Во-первых, она игнорирует трансакционные издержки самого функционирования государства. Подразумевается, что правительство - это такой дармовой мастер на все руки, который как ангел парит над суетой и деловито исправляет "провалы рынка". Если частные лица не в состоянии выявить "безбилетников", сможет ли правительство ограничиться налогообложением одних лишь "безбилетников"? Как быть с внешними издержками неизбежного налогообложения других потребителей, а не только "безбилетников "? К тому же, как мы убедились, поскольку рынок, как и демонстрация предпочтений посредством индивидуальных действий, лежит вне пределов досягаемости государства, у него нет никаких способов ни выявить "безбилетников " или "вредных безбилетников", ни выяснить, какую выгоду в количественном выражении получает каждый потребитель субсидируемого блага, а следовательно, узнать, какой налог нужно взимать с каждого индивида. Помимо прочего имеют место неизбежные провалы в эффективности поставки услуг и товаров политическим путем, их не лишен и сам политический процесс, однако в подробности этого мы сейчас вдаваться не будем. Во всяком случае, нет никаких оснований рассчитывать на то, что трансакционные издержки при обращении к услугам правительства будут ниже, чем при использовании частных предприятий, и есть все основания предполагать, что они будут выше.
Во-вторых, еще одно решительное возражение против аргументации, основанной на трансакционных издержках правительства, - констатация не просто невозможности сравнения трансакционных издержек государства и частного предприятия, но полной невозможности такого сравнения - никогда и ни при каких условиях. Ведь издержки, как и польза, являются субъективной величиной и, следовательно, неизмеримы и несравнимы для разных индивидов. Общественных трансакционных издержек не существует в природе, равно как и общественных издержек как таковых53. Любое правительственное действие обернется серьезными моральными издержками для анархиста; любое индивидуалистическое действие обернется тем же для убежденного тоталитариста. Как можем мы их сравнить? Если чего-то вообще не существует и существовать не может, бессмысленно ставить себе цель минимизации этого.
И наконец, в-третьих, даже если трансакционные издержки были бы измеримы и сравнимы, мы должны задать себе вопрос: что такого страшного кроется в трансакционных издержках? На каком основании они считаются величайшим злом, таким, что задача их минимизации должна отвергать все соображения выбора, свободы и справедливости54? В конце концов, если минимизация этих ужасных издержек была бы действительно самым важным на свете делом, мы все присягнули бы на верность одному диктатору, какому-нибудь Брежневу или Иди Амину, и подчинились бы ему во всем, тогда каждый мог бы быть уверен в том, что знает ценностные предпочтения всех остальных. Разумеется, какие-то проблемы сохранились бы, но по крайней мере трансакционные издержки удалось бы свести к минимуму.
Принуждение как "практическая" добровольность
Последний, запасной, аргумент в пользу добровольности налогообложения и государства основан на утверждении, что каждый член общества готов платить за коллективные блага, но только в том случае, если все остальные поступят так же. Таким образом, кажущееся принуждение к уплате налога является обманным, так как все платят добровольно, в безмятежной уверенности, что все благоприобретатели платят тоже. Сделав что-то вроде гегельянского скачка, можно заключить, что мы все добровольно и с радостью заставляем себя быть свободными55.
Этот аргумент добавляет изрядную долю мистицизма в понятия коллективного блага и внешних издержек. Ну откуда мы можем знать, что каждый платит добровольно в уверенности, что все остальные делают то же самое? Нет никакого доказательства, нет никакого общественного договора на этот счет. Предполагается ли, что все взносы исключительно добровольны или только их часть? Не сожалеет ли кто-то, что его взносы слишком малы? И как быть с анархистом, пацифистом и противником налогов? Не является ли их яростное неприятие налогообложения лишь прикрытием для радостного одобрения? На каком основании должны мы принять столь невероятную доктрину?
Иными словами, у Уильяма Баумоля нет никаких оснований утверждать, что каждый индивид предпочитает принуждение к оплате услуги тому, чтобы не получать эту услугу вовсе. Более того, этот аргумент не учитывает обсуждаемые выше возможности заключения контрактов с условием добровольного финансирования услуги или добровольного бойкота "безбилетников"56.
Одним из распространенных доводов является утверждение, что демократия обеспечивает добровольный характер государства. На этой идее не стоит и задерживаться. Как отмечал Герберт Спенсер, демократия, в лучшем случае, может сократить число принуждаемых граждан; но она не искореняет принуждение как таковое:
"Никоим образом невозможно сделать принуждение справедливым: Власть меньшинства над большинством мы называем тиранией: власть большинства над меньшинством - та же самая тирания: "Вы будете делать так, как мы велим, а не так, как вы хотите", - именно это декларируется в каждом случае; и если сто человек говорят так девяноста девяти, а не девяносто девять - сотне, то заявление не становится от этого менее аморальным. Из этих двух сторон, та, что делает такое заявление, с необходимостью нарушает закон равной свободы: единственная разница заключается в том, что в первом случае такой закон нарушается в отношении девяноста девяти граждан, а во втором - ста. И вся заслуга демократии состоит только в том, что она нарушает права меньшего числа граждан"57.
Спенсер заключает, что "само существование большинства и меньшинства указывает на аморальность государства". Поскольку "установление социальных институтов путем голосования", продолжает он, "говорит о том, что желания части населения не могут быть удовлетворены без принесения в жертву интересов остальных:, что подразумевает органически [присущую государству] аморальность"58.
Спенсер далее подчеркивает, что доктрина, в соответствии с которой граждане подвергаются налогообложению только с собственного согласия, подразумевает и их право отказаться от уплаты налогов, "проигнорировать государство". И он приводит ответ этатистов на это: "Это согласие является не конкретным, а общим, подразумевающим, что гражданин согласился со всеми возможными действиями своих представителей, проголосовав за них". Ответ Спенсера на этот демократический миф абсолютно недвусмыслен:
"Однако, предположим, он не голосовал за этого представителя; а напротив, делал все, что в его силах, чтобы избрать того, кто придерживается противоположных взглядов, - что тогда? В ответ нам, вероятно, скажут, что, принимая участие в таких выборах, он молчаливо согласился подчиниться решению большинства. А что делать, если он совсем не голосовал? В таком случае он не может справедливо отказаться от любого из налогов, раз уж он не протестовал против его введения. Итак, возникает странная ситуация, получается, что гражданин дал свое согласие, как бы он себя ни вел - сказал ли он "да", "нет" или остался в стороне! Доктрина получается очень нескладной. Вот перед нами несчастный гражданин, которого спросили, готов ли он заплатить деньги за определенное желаемое преимущество; и независимо от того, прибегает ли он к единственно возможному для него средству выражения своего отказа или нет, нам говорят, что на деле он согласился; если только число тех, кто согласен, превышает число тех, кто не согласен. И, таким образом, мы подходим к новому принципу, заключающемуся в том, что согласие А с чем-либо определяется не тем, что говорит сам А, а тем, что говорит Б!"59.
Принцип единогласия
Предчувствуя проблемы с принуждением по принципу большинства, социологи, от Д. Кэлхуна (теория "совпадающего большинства") до К. Викселля и Дж. Бьюкенена (принцип единогласия), пытались описать политическое образование [polity], которое было бы свободно от такого принуждения. И хотя попытка найти выход из ситуации принуждения сама по себе может заслуживать всяческих похвал, кажущаяся добровольность принципа единогласия явно страдает двумя серьезными недостатками. Во-первых, Викселль и Бьюкенен применяют принцип единогласия только к ситуации изменения status quo, то есть к новым актам налогообложения и расходов. Однако это всего лишь ратифицирует существующие права собственности и предполагает, что эти существующие права собственности справедливы и должны быть сохранены. Иными словами, правило ратификации изменений с принятой нулевой точки отсчета только путем единогласного одобрения фактически навечно замораживает позицию этой точки отсчета. Но правильно ли это? Предположим, что до введения принципа единогласия группа лиц либо путем собственных насильственных действий, либо при поддержке государства украла и конфисковала собственность другой большой группы лиц и назвала эту собственность своей. Принцип единогласия в таком случае не позволит жертвам пытаться вернуть свою собственность, поскольку для такого действия потребуется согласие самих грабителей. В своей классической статье о принципе единогласия Кнут Викселль впервые признал существование этой проблемы, но затем небрежно от нее отмахнулся. Так, для начала Викселль заключил:
"Если в существующей структуре собственности и доходов имеются определенные права собственности и привилегии сомнительной легитимности или открыто противоречащие современным представлениям закона и равенства, в таком случае у общества есть право и обязанность пересмотреть существующую структуру собственности. Разумеется, странно было бы ожидать, что такой пересмотр будет когда-либо осуществлен, если поставить его осуществимость в зависимость от согласия основных заинтересованных лиц"60. Однако, признав это, Викселль далее продолжает, как будто бы ничего не говорил, и утверждает, что "подобные меры нельзя осуществлять без предварительного единогласного одобрения или по крайней мере поддержки подавляющего большинства общества"61. Во-вторых, принцип единогласия оказывается чем-то не вполне единогласным. Пацифисты, противники налогов и анархисты с очевидностью создадут препятствия для достижения единогласия по поводу налогообложения. И потому сторонники принципа говорят об "относительном единогласии " (Бьюкенен и Таллок), "примерном единогласии" (Викселль) или о "практическом единогласии" (поздний Спенсер). Однако все это лишь оксюмороны, сравнимые с выражением "немного беременная". Единогласие должно означать согласие всех и не менее62. Все, что менее этого, будет с необходимостью принудительным, а не добровольным63.
5. Ж.-Б. Сэй о налогообложении
В отличие от большинства других экономистов, Ж.-Б. Сэй оказался удивительно прозорливым в отношении истинной природы государства и налогообложения. Сэй не не утруждал себя тщетными метафизическими поисками истинно добровольного государства или альтруистической квазиделовой фирмы, поставляющих бесплатные услуги благодарной публике. Сэй отчетливо представлял, что правительство поставляет услуги самому себе и своим фаворитам и потому все правительственные расходы есть потребительские расходы политиков и бюрократии, которые покрываются за счет принудительного отъема денег у налогоплательщиков.
Как указывает Сэй:
"Правительство изымает у налогоплательщиков тот или иной налог в денежной форме. Чтобы уплатить налог, налогоплательщик обменивает часть продукта, находящегося в его распоряжении, на деньги, которыми он и платит налоги". В конечном счете правительство тратит деньги на свои собственные нужды и, таким образом, "в конце концов :данная ценность потребляется; и тогда часть богатства, которая переходит из рук налогоплательщика в руки сборщика налогов, разрушается и уничтожается". Если бы не налоги, налогоплательщик мог бы потратить свои деньги на свое собственное потребление. В существующей же ситуации "государство :получает удовлетворение от потребления"64.
Сэй далее выступает против "преобладающего убеждения, что ценности, которые общество отдает в уплату за государственные услуги, вновь в него возвращаются:, что получаемое правительством и его агентами оплачивается их расходами". Сэй возмущен подобным положением дел:
"Это величайшее заблуждение; но оно стало причиной нескончаемых зол постольку, поскольку явилось предлогом для бессовестной траты средств и нанесения ущерба. Ценность, отданная правительству налогоплательщиком, отдается без получения эквивалента или возврата: она тратится правительством на покупку личных услуг или предметов потребления"65.
В этом месте Сэй удачно и с одобрением цитирует Роберта Гамильтона, который сравнивал правительство с грабителем, отрицая аргумент о безвредности налогообложения, поскольку деньги вновь возвращаются в экономику государством. Гамильтон сравнивает это бесстыдство с "вторжением грабителя в дом торговца: грабитель заберет все деньги и скажет купцу, что он не причинил ему вреда, поскольку деньги, или их часть, будут потрачены на покупку товаров, которыми тот торгует, что даст ему прибыль". К этому Сэй добавляет: "Объяснение, которое получают государственные расходы, абсолютно идентично"66.
Сэй с горечью продолжает обличать "ложные и опасные выводы" тех писателей, которые заявляют, что общественное потребление увеличивает общее богатство. "Если бы такие принципы жили только в книгах, - пишет Сэй, - и не могли проникнуть в практическую жизнь, их можно было бы стерпеть без всякого опасения или сожаления, как растущую гигантскую гору печатного абсурда". Но, к сожалению, эти принципы были внедрены на "практике агентами государственной власти, которые в состоянии навязать любое заблуждение или абсурд под угрозой штыка или пушки"67. И вновь Сэй подмечает уникальность института государства как неприкрытого проявления силы и принуждения.
Налогообложение, таким образом, является принудительным возложением бремени на членов общества ради увеличения потребления правящего класса, тех, кто стоит у руля государства. Сэй пишет:
"Налогообложение является передачей части национального продукта из рук индивидов в руки правительства для обеспечения государству возможности потребления расходов: Это действительно бремя, налагаемое на индивидов либо в личной, либо в корпоративной форме правящей силой: ради обеспечения потребления, которое по представлению этой власти было бы уместно осуществить за их счет; иными словами, это просто дань в буквальном смысле слова"68.
Как видим, Сэя совершенно не вдохновляет представление, которое уже постарался высмеять Шумпетер, что все общество в каком-то смысле добровольно платит свои налоги ради общей пользы; напротив, налоги являются грузом, принудительно возложенным на общество "правящей силой". Сэй также не поддается на заявление, что налоги принимаются голосованием законодательного органа, поскольку "что дает :введение налогов с согласия граждан или их представителей, если в государстве существует сила, которая своими действиями не оставляет гражданам иного выбора, чем согласие?"
Налогообложение, как недвусмысленно указывает Сэй, больше искажает, чем стимулирует производство, поскольку налогообложение лишает людей ресурсов, которые они предпочли бы использовать как-то иначе: "Налогообложение лишает производителя продукта, который он в противном случае мог бы использовать для собственного удовольствия, потребив: или получив выгоду, если бы предпочел употребить на пользу: Таким образом, изъятие продукта должно с необходимостью сокращать, а не увеличивать производительную силу"69.
Сэй обрушивается с уничтожительной критикой на аргумент в пользу того, что налогообложение полезно для стимулирования усилий граждан и для развития производства. Но прежде всего производство подвергается грабежу ради удовлетворения запросов государства, и, следовательно, производительному капиталу наносится ущерб:
"Просто усилий недостаточно для производства, необходим капитал, к которому могли бы прикладываться усилия, а капитал есть аккумулирование тех самых продуктов, которые налогообложение отнимает у подданного: :во-вторых, очевидно, что ценности, создаваемые промышленностью главным образом для удовлетворения требований налогообложения, не ведут к увеличению богатства; ведь они захватываются и поглощаются налогообложением".
Что касается аргумента о стимулировании усилий налогами, то:
"Использование налогообложения в качестве способа стимулирования роста производства означает удвоение усилий общества, направленных исключительно на увеличение его лишений, а не на его пользу. Поскольку при использовании увеличенного налогообложения для поддержания чрезмерно сложного, излишне раздутого и показного административного аппарата или непропорционально большого военного ведомства наступит истощение личного богатства, уничтожение молодого цвета нации и в целом разрушение счастливой и мирной жизни в стране, не слишком ли это будет дорогая цена за непоправимую социальную нелепость, словно бы она являлась благом первой величины?"70
Сэй также достаточно критически оценивает утверждение Рикардо о том, что подавление одной из отраслей промышленности путем налогообложения всегда компенсируется перетоком капитала в какую-либо другую отрасль. Сэй возражает на это следующим образом:
"Я отвечаю, что, когда налогообложение отвлекает капиталы от одного типа производства к другому, тем самым уничтожается прибыль всех тех, кто теряет работу в результате изменений, а также уменьшает прибыль остальной части общества: поскольку промышленность, по определению, должна была выбрать наиболее доходную нишу. Я пойду дальше и скажу, что насильственное отвлечение потока производства уничтожает множество дополнительных источников прибыли для промышленности. Кроме того, это серьезно влияет на общественное процветание, вне зависимости от того, кто является потребителем, гражданин или государство: [В последнем случае] вследствие этого происходит сокращение богатства и производства, исчезает процветание, оставляя по себе лишь пресс неослабного налогообложения"71.
Сэй заканчивает полным презрения обличением самой идеи налогообложения и того, что правительственные расходы увеличивают национальное богатство:
"Вопиющей нелепостью было бы делать вид, что налогообложение вносит вклад в национальное богатство, увеличивая часть национального продукта, и обогащает нацию, потребляя часть ее богатства. В самом деле, было бы грешно тратить время читателя указанием на это заблуждение, если бы большинство правительств не опирались в своей работе именно на этот принцип и если бы самые ученые авторы с самыми благими намерениями не пытались всякий раз поддержать и укрепить эту позицию"72.
Основная рекомендация Сэя в отношении проблемы налогообложения оказывается в результате простой, решительной и ясной: "Лучшая схема финансирования состоит в том, чтобы тратить как можно меньше; а лучшим налогом всегда будет самый незначительный"73. Иными словами, то правительство более предпочтительно, которое меньше других расходует средств и взимает налогов. Но в таком случае, перефразируя логическое продолжение Бенджамином Р. Такером похожего вывода Джефферсона, не получим ли мы, что наилучшим будет то правительство, которое вообще не тратит средств и не взимает налогов?74
6. Нейтральный налог
Любые попытки прийти к неперераспределительному нейтральному налогу из тех, которыми увлекаются экономисты - сторонники свободного рынка, должны завершиться выделением критериев по двум основным вопросам относительно налогов: а) сколько налогов следует платить и б) кто должен их платить. Свободный рынок с легкостью отвечает на вопросы "кто" и "сколько" в отношении товаров и услуг. Однако экономистам - сторонникам свободного рынка никогда не удавалось выделить аналогичные критерии для налогообложения75 . Таким образом, ответ сторонников невмешательства на предыдущий вопрос - о том, что налогообложение должно быть сведено лишь к обеспечению защиты или обороны, - не выдерживает критики не только из-за принудительной природы платы, но и по причине неоднородности защиты как услуги. Защита, как мы имели возможность убедиться выше, не является однородным целым, но представляет собой благо, которое доступно в различных количестве и качестве, в делимых единицах. Поскольку свободный рынок в этой сфере не действует, нет никакого способа установить какие-либо рациональные критерии оптимального общего объема, распределения правительственной защиты или любой другой услуги или блага.
Налогоплательщики и налогополучатели
Нам могут возразить, что нейтральное налогообложение достижимо по крайней мере одним способом: если точные объемы того, что гражданин выплатил в виде налогов, будут возвращены ему в виде затрат государства. Так, если А заплатил в год 1000 долларов налогов, Б - 500 долларов, В - 300 долларов и т. д., то А получит тысячу, Б - пятьсот и т. д. Можно вообразить, насколько как минимум абсурдной будет подобная система налогообложения; зачем вообще конструировать сложную систему, чтобы сначала просто забрать, а затем отдать каждому человеку столько, сколько у него забрали? Зачем тогда нужно налогообложение? Но и в этой попытке определить нейтральный налог есть изъян: в ней не учитываются бюрократические расходы на сбор и распределение налогов.
Даже если бы такой точный механизм равного налогообложения и выплат и был создан, нужно было бы еще платить зарплату бюрократическому аппарату, выполняющему работу такой системы (а также политикам, которые управляют этими бюрократами). Но в таком случае эти бюрократы, в отличие от остального общества, будут чистыми получателями налогов, и вследствие этого, по крайней мере в части величины и распределения их заработной платы, эта фискальная система не сможет оставаться нейтральной в отношении рыночного хозяйства. Ведь даже если А, Б, В и т. п. платят налоги и получают эквивалентные им суммы, то бюрократы Б1, Б2, Б3 и т. д. будут чистыми получателями налоговых поступлений и, по сути дела, не будут вовсе платить налоги. Их чистый доход, обращающийся в бюрократических кругах, с необходимостью должен будет вычитаться из чистых доходов других членов общества. А потому самое существование и работа правительства, как блестяще показал Джон К. Кэлхоун, приводит, самое меньшее, к классовой борьбе между чистыми налогополучателями и чистыми налогоплательщиками. Кэлхоуна стоит процитировать подробнее:
"Эта тенденция к конфликту между различными интересами и частями сообщества настолько глубоко укоренилась, что она будет результатом действий самого правительства, даже если было бы возможным общество, где люди были бы заняты одним и тем же, помещены в одинаковые условия жизни и во всех отношенияхбыли бы равны в плане условий и разнообразия интересов. Преимущества, даваемые властью в правительстве, и, следовательно, причитающиеся доходы от должности и почести, являются сами по себе, независимо от всех других соображений, достаточными, чтобы разделить даже такое сообщество на две большие враждующие группы. :Непоправимым - даже с учетом выборности - это зло: становится вследствие того, что в вопросах почестей и доходов от должности правительства, а также в вопросах фискальных действий правительства равенства достичь невозможно. Причина совершенно очевидна. Почести и доходы правительства, как бы велики они ни были, могут достаться только немногим в сравнении с огромным большинством всего общества и теми толпами, что будут стремиться получить все это для себя. Но и без того есть причина, по которой уравновешивание действий правительства в области фискальной политики становится невозможным:
Даже столь малое число агентов и сотрудников правительства составляют ту часть общества, которая является эксклюзивным получателем налоговых поступлений. Какой бы объем налоговых поступлений ни был отнят у общества, все что не потеряно идет в пользу чиновников в форме расходов или затрат. Из этих двух действий - расходов и налогообложения - складывается основная фискальная деятельность правительства. Это парные действия. То, что изымается из общества под именем налогов, передается части общества, являющейся получателем, под именем расходов. Однако, поскольку получатели составляют лишь небольшую часть сообщества, из этого следует, что если сопоставить обе стороны фискальной деятельности, то целое окажется неравным в отношении плательщиков налогов и получателей налоговых поступлений. И иного не дано; разве что собранное с каждого индивида в форме налогов вернуть ему же в форме расходов, что лишит весь процесс смысла, сделав его абсурдным. Налогообложение может стать равным, если рассматривать его в отрыве от расходов. Пусть даже это задача не из легких; однако обе стороны никак не могут быть сделаны равными.
|