[Виталий Найшуль]

Вопрос из зала: У меня два вопроса, оба касаются понятия "прописки", центрального, как мне показалось, в вашем выступлении. Понятие "прописки" на предложенном языке начинает обретать новые смыслы. Первый вопрос: вы говорили о необходимости "прописывать" новые профессии как об одной из главных будущих задач. А вам не кажется, что, если они не прописались, то они социальной структуре не нужны и "прописывать" их не нужно, пусть сами решают свои проблемы? Второй вопрос такой: если все же надо, то вот известно, что в сообществах, термин которых вы используете, нет кодифицирующих текстов, которые описывали бы процедуру "прописки". Они есть в текстах исследователей, занимающихся этими вопросами. Вы, говоря о необходимости иррационального ответа на вызовы, навязываете дальше совершенно рациональную модель. В этом есть некое противоречие, нормальное для интеллектуалистской утопии, которую вы описали. Это не важно. Интересен субъект говорения: кто придумывает, как это делается? Кто придумывает, куда бить табуреткой, чтобы "прописать"?

Найшуль: На последний вопрос легче всего ответить. Я на предыдущей лекции говорил, что власть все предложения складывает в стопочку, причем все новые предложения подкладывает вниз. А потом последовательно, иногда, я бы даже сказал, с идиотской последовательностью, снимает листочек за листочком и запускает соответствующую кампанию. Вы можете посмотреть это на примере того, что происходило, например, во времена Горбачева. Одна за другой шли кампании, которые прямо противоречили друг другу. Нетрудовые доходы и закон о кооперации, например. Просто никакой общей идеи не было. И слава богу, что власть таких общих идей не имеет, а если эти общие идеи и должны быть, то они должны носить весьма абстрактный характер. Говорить о том, что она будет осуществлять - она будет осуществлять то, что окажется конструктивным - с какой-то точки зрения.

Теперь относительно "сами решат". Есть проблемы, которые сами решаются, а есть проблемы, которые сами не решаются. Например, язык существует - он сам выговаривается, а литературный язык сам не создается. Известно, что для этого существуют специально обученные люди, которые, например, осуществляют разведение синонимов, пишут словари.

До какого-то предела спонтанные процессы решают проблемы общественной самоорганизации, а дальше - не решают. Кстати, Валерий Федорович Абрамкин написал книгу, о том, как выжить в тюрьме. Где-то спустя три года один французский исследователь обнаружил, что в сибирских тюрьмах уголовники руководствуются в своих разборках книжкой какого-то Абрамкина, что для исследователя было весьма удивительно. Фактически, Абрамкин здесь выполнил ту роль, которую выполняют вообще кодификаторы в отношении норм языка и т.д. Ну, вот, делается это, после чего становится гораздо лучше и гораздо удобнее.

Вообще, мое выступление не является попыткой навязать стране какие-то рецепты и действия в условиях будущих пертурбаций. У меня совершенно другая цель, я говорил об этом в начале. Идея, что преемственность с 1991 и последующими годами - она обрывается, дальше наступает новшество. И вот мне очень не хотелось бы, чтобы это новшество было встречено так же неподготовлено, как и новшество 1991-го года. Если уж Советский Союз распадается, то можно было его "распадать" чуть-чуть поэффективнее. Поэтому, если по каждой из этих проблем, о которых я говорил, появился бы еще десяток проработанных точек зрения - это было бы счастье. Просто есть проблемы, и лучше, если они будут заранее прорабатываться, если даже до момента их реализации остается не так много времени.

Алексей Чадаев: Вы развернули довольно масштабную программу необходимых преобразований, в самых разных сферах, при этом долженствующих быть осуществленными самыми разными субъектами. Например, реформа в сфере здравоохранения или образования должна быть осуществлена, в первую очередь, государством, а вещи вроде "прописки" - это совершенно точная адресация к обществу и культуре, т.е. это такие вещи, где начальство или очень слабо, или вовсе бессильно. Вопрос у меня о субъекте (так в выступлении, вероятно, имеется в виду объект послания, который по ходу речи превращается в субъекта реформирования – “Полит.ру”) вашего послания: кто для вас преимущественный, приоритетный субъект? Это старая власть, которая производит преобразования, чтобы не допустить революции? Это грядущая новая революционная власть, которая сталкивается с этими проблемами наследия? Или это какая-то политическая сила, которая должна выдвинуть новую позитивную программу ? Вот какой из этих субъектов, или может, какой-то другой, для вас как для идеолога или автора программ более приоритетен?

Найшуль: Если говорить реалистично, то никто. Т.е. на самом деле за это никто не возьмется. Если кто-то возьмется - то слава богу, кто бы это ни был. Ни государство, ни общество, ни деловая элита - никто не хочет заниматься вещами, актуальность которых превышает год, полтора или больше. Так что проблемы выбора не стоит. Такой будет ответ на этот вопрос.

Чадаев: Мне показалось, что если есть мощное реформистское содержание, то оно не сможет жить в культуре без субъекта.

Найшуль: Я полностью с этим согласен, но у меня нет прогноза в отношении того, кто это осуществит. Надо просто подумать, вспомнить, как это было, какие-то группы, которые не очень далеко от власти находятся, всегда будут задействованы, в самой власти могут быть какие-то лица. В общем, историю российских реформ можно поднять и посмотреть, кто этим в основном занимался.

Меня всегда удивляло то, что люди, собравшиеся на одной территории с бору по сосенке (я имею в виду США) имеют поразительную способность к самоорганизации, а люди, живущие долгое время в условиях одной культуры, этой способности не обнаруживают, даже когда припекает.

Борис Долгин, “Полит.ру”: В том, что прозвучало, мне видится некоторое лукавство. Во-первых, было сказано, что наши элиты вполне смиряются или не хотят видеть, что в других странах некоторая господствующая, базовая религия присутствует, а у нас почему-то не хотят этого; было сказано о том, что необходимо, чтобы встроились элиты в 1000-летнюю историю. Это все замечательно, но, относительно первой части - это просто не совсем правда. В том смысле, что текущая тенденция европейская ровно противоположная. Я хочу напомнить о невключении тезиса о христианских корнях в Европейскую конституцию, я хочу напомнить о текущем, вызвавшем нарекание Папы, движении даже вполне католической Испании к светскому государству, я хочу напомнить об известном законе Франции и так далее. Более того, религиозные руководители, вполне информированные, я подозреваю, сетуют на то, что достаточно существенная часть общества внерелигиозна.

Нет, я не хочу сказать, что так было на любом этапе и, конечно, можно выдать некий контраргумент о том, что вот-де, на неком переходном этапе это было бы необходимо, но это другой и спорный вопрос, понятно, что здесь не надо апеллировать к текущему опыту западных стран.

Второе - то, что касается 1000-летней истории. Понятно, что каждый проект, какой угодно - культурный, экономический, вообще - культурный в широком смысле... находит себе что-то и в отечественной истории. Есть классическая мысль Лотмана о том, что каждое течение создает себе родословную, формирует ряд предшественников.

При этом ничего страшного нет и в том, что, например, Великая Французская революция в какой-то момент отказалась от старого летоисчисления - их потом поправили. Да, на каком-то этапе отката, какие-то достижения взяв. Это совершенно закономерный процесс, что какие-то общественные течения больше акцентируют опору на опыт, какие-то – меньше. Само по себе это не рецепт "прописки".

Насчет бизнеса. Прозвучала мысль о том, что для того, чтобы народ полюбил, необходимо представителям бизнеса в большей степени осознать, что они должны, подарить свой организаторский талант, свои какие-то навыки, и так далее. Но вот тут, может быть, я не совсем правильно понял? Если речь идет о том, чтобы сделать максимум для того, чтобы максимум населения оказался интегрирован в рыночную экономику - да, я понимаю эту мысль, потому что в ситуации, когда человек в нее интегрирован, он вряд ли выйдет на улицу с тем, чтобы против нее протестовать. Он тогда может против мелких вещей протестовать - против конкретно уровня зарплаты и так далее. Если же речь идет о социальной ответственности другого рода – о том, что необходимо максимум всего давать обществу не в качестве, условно говоря, менеджеров, а в виде подарков от частных лиц, то этот тезис кажется мне глубоко ошибочным. Не полюбят никогда. До тех пор, пока сами не войдут в эту структуру. Был такой фильм у Бунюэля “Виридиана”, если я не ошибаюсь. Я думаю, не надо напоминать что именно сделали с женщиной-благотворительницей, содержавшей больницу. И это совершенно нормально, это не то что народ какой-то неправильный. Это естественный процесс – благотворительность в каком-то конкретном случае может помогать, но она не меняет сознания. Да, потом, когда люди уже интегрированы в современную экономику, для достройки легенды, конечно, нужна и социальная отчетность бизнеса, и так далее. Но это не решение задачи “прописки”.

Найшуль: Значит, первый вопрос по религии, второй по истории, третий по социализации бизнеса. Я сейчас постараюсь кратко на все три вопроса ответить.

Первый вопрос. Относительно религиозных тенденций в западных странах. Если говорить кратко, то я скажу так. Главная разница в следующем: наше население является разочарованными советскими людьми, а население западноевропейских стран является разочарованными христианами. И это принципиальная разница. Люди концептуализированы определенным образом, а потом, столкнувшись с жизнью, они начинают считать немножко по-другому. Это примерно то же самое, как маленькой девочке говорят - ты, доченька, выйдешь замуж, у тебя будут дети и так далее. А потом оказывается, что она не один раз вышла замуж, и еще что-то - жизнь оказывается сложнее. Но первичная концептуализация идет вокруг семьи. Вся их система построена вокруг этой концептуализации. Поэтому какие у них сейчас тенденции - это в каком-то смысле для стран с такой, скажем, устоявшейся государственностью, вообще не имеет значения.

С другой стороны, можно посмотреть на страну, которая является мотором западного мира, я имею в виду США. В 80-е годы я смотрел статистику, процент тех, кто объявляет себя неверующим в бога, составляет у них 9%. Это, кажется, самая верующая страна после Индии, если мне память не изменяет. Надо понимать, и вы сами об этом говорили, что их государственность строилась с большим использованием этого средства.

Наша государственность - шаткая. Ее надо строить. Поэтому, если ее собираются строить с религиями, которые выполняют роль досуговых учреждений, вроде театров и кружков, то, на мой взгляд, ничего не получится. Получится бесконечный эксперимент типа монетизации льгот, который показывает, что резать по живому народ невозможно. Это первое.

Теперь в отношении истории. Я бы сказал, что здесь как опыт других стран очень хорошо идет Франция, которая уже упоминалась. Но если мы хотим иметь еще три-четыре революции, то тогда мы можем с этим делом не спешить. Это вопрос о преемственности. Взяли в 91-м году и ввели правила игры. Теперь можно в 2008, или в 2007 взять и ввести новые правила игры. А что этому мешает? В 91-м году пришли и сказали, что мы неправильно жили. Оказывается, если посмотреть вокруг, то в Китае, Тайване, США люди живут по-другому, почему бы нам не сделать так? Теперь можно в следующий срок прийти с любыми другими доводами и произвести реконструкцию, главное, чтобы желающие были.

От этого спасает то, что человек осознает себя кем-то, есть традиция, в рамках которой он развивается. Теперь вопрос о спонтанности. На мой взгляд, вот этот период выбрал резервы спонтанности. Все, что можно было сделать спонтанно - сделано. Адаптация спонтанная - достигнута. К истории адаптация спонтанная - достигнута. Непонятно, с чего это дальше произойдет дополнительная адаптация к спонтанности, адаптация к прошлому.

Ну и в отношении бизнеса. Есть такая социальная роль, которая в нашей культуре прописана. Например, мать. Известно, что должна делать мать - кормить, одевать, заботиться. Я хочу сказать, что существует подобный образец по отношению к действиям первого лица государства. При всех дисфункциях, которые возникают время от времени, действия первого лица страны очень сильно прописаны в культуре. Президент должен - всем. Так же как и мать должна - всем. Теперь - бизнесмен. Кому он должен? Я не знаю, кому он должен. Должен он кому-то? Не должен. По всей видимости, это искусственная позиция, и ролевой функции такой в русской культуре нет и, соответственно, он не "прописан". Поэтому речь не идет о том, чтобы составить список его должностных обязанностей. А речь идет о том, что наличие такой ролевой функции, вставленности в культуру, с одной стороны означает наличие обязанностей, с другой стороны - наличие прав.

Ну вот, собственно говоря, краткие ответы на вопросы.

Глеб Павловский: Виталий, у меня вопрос. Ты говоришь, что политическая система не работает. А какая-то работает? Какая-то может работать? Или этот вопрос ты оставляешь в стороне? Не пора ли ставить вопросы так, чтобы получить ответ или, по крайней мере, сохранить шанс на получение однозначного ответа? Ведь ты же сам говоришь, что любая политическая система будет строиться в условиях низкой государственной культуры. Низкий уровень государственной культуры предполагает невозможность достижения единства какими-то рациональными средствами.

Ты говоришь, что условием реформы является единство. Я совершенно с этим не согласен, потому что это просто не так. Я наблюдал, как для достижения, собственно говоря, единства и согласия прекрасно годится односторонность. Я наблюдал в Киеве, как формируется форсированная односторонность, единственная задача в том, чтобы она была морально понятна. Есть некое противоречие в том, что ты формулируешь вещи, которые по сути своей являются элементами программирования определенной технологии, определенного политического действия, но пытаешься представить их как некую рефлексию по поводу чего-нибудь.

И я совершенно не согласен с тем, что главным лозунгом в 91-м году была свобода, там доминировали идеи правильности, единого пути, справедливости.

И второе: в твоей тройке, мне кажется, пропущен все-таки элемент знания. Любое вменяемое государство должно быть основано на знании. Отсутствие возможности сформулировать обязательные суждения, которые нельзя просто проигнорировать, так же, как в науке, - отсутствие этой возможности делает бессмысленными любые разговоры.

Найшуль: Глеб, ответ на самом деле простой. Я сказал одну вещь в самом начале, что на самом деле в этой заварухе не удастся действовать позитивно, можно будет только давать позитивные рецепты, т.е. торговать фьючерсами, потому что наличествующего ничего нет. И, соответственно, слабость государственной культуры превращается в торговлю тезисом-фьючерсом о том, что мы ее изменим. С остальным я почти согласен. В отношении свободы и справедливости - я думаю, что здесь надо быть аккуратным, потому что термин "свобода" лежал не на поверхности, не был вербализован, на мой взгляд, и термин "справедливость", я думаю, тоже не будет вербализован. Но я думаю что это - самая болезненная точка нынешней ситуации, и эта болезненность требует разрешения.

Елена Гусева: Я хочу выразить свое мнение насчет единства. В каждом из нас есть личный вектор и общественный. То есть моя самореализация, выживаемость лично меня одной, и моя самореализация и выживаемость в некой социальной группе. Вот, пока у каждого из нас личный вектор будет больше и направлен только на себя, единства не сложится, но если в каждом из нас общественный вектор будет больше, то сложится некий общий вектор на выживаемость, самореализацию и так далее.

Найшуль: Я не стану возражать и даже комментировать. Да, я думаю, общественного вектора явно не хватает.

Лейбин: Я постараюсь зафиксировать момент противоречия с некоторой либеральной позицией, которая возникла. Боря поставил под сомнение, что историческое самоопределение и апелляция к культуре может быть первым ресурсом в строительстве страны. Другие ресурсы могут быть важнее? Интересно узнать, какие.

Долгин: Историческое самоопределение - это не ресурс вообще. В смысле – не ресурс, который может быть присвоен какой-либо одной стороной. С историей можно работать как угодно. Если вернуться к начавшейся дискуссии, то нельзя говорить, что вот есть то единое, на что надо опираться. Единого нет. Обращение к традиции не спасает от каких бы то ни было разногласий. Любая точка зрения может быть обоснована чем-нибудь, найденным в традиции. Нет никакой позиции, которая не могла бы себе выстроить генеалогию, традицию собственной позиции. Любое новое общественное течение в любой стране всегда находит себе предшественника.

Найшуль: Я хочу сделать комментарий, который лежит, мне кажется, под нашей дискуссией, в отношении религии и исторического наследия. Есть такой старый анекдот: генерал обходит солдат и спрашивает: "Солнце вертится вокруг Земли, или Земля вокруг Солнца?" В строю выдают и первый ответ, и второй. Закончив обход, генерал говорит: "мне, в общем-то, все равно, что вокруг чего вращается, но во всем должно быть единообразие".

Так вот, есть такая вещь, которая является организационным ресурсом. Есть буквари. Сообщение азбучных истин. Эти азбучные истины сообщаются для того, чтобы образовывать исходный базисный код, на основании которого можно вести объединение. И отсюда вытекает та острая полемика, которая есть в отношении учебников, особенно учебников истории. Просто это не учебники науки, в некотором смысле, это первичные концептуализаторы.

Я хотел бы процитировать очень известного либерального экономиста, который, рассуждая на тему "можно или нельзя передавать образование в частные руки", говорил, что для того, чтобы в США был melting pot (плавильный котел – “Полит.ру”), важно, что образование было государственным. Детям говорили: кто самый великий поэт? Пушкин. Лисица что сделала с вороной? Украла сыр. И так далее, и тому подобное. Это та вещь, которую знают все. И с этой точки зрения мы имеем разные совершенно вещи.

То, что касается интеллектуальных поисков и предложения об изменении этого кода - это одна вещь. Другая вещь - идея, которая кажется мне крайне неудачной и которая ни к чему хорошему в государственном строительстве не приведет. Это идея того, что на самом деле этого кода общего нет, и лучше, когда его нет.

Как математик по образованию, я хочу сказать, что вы, в большинстве своем не математики по образованию, учили в школе таблицу умножения. Таблица умножения основана на аксиоматике арифметики. Этого даже на мехмате МГУ не проходят. Вы вот думаете, что 3*3=9, но не знаете, так ли это и почему так. Но, тем не менее, это сообщается всем. Если человеку хочется узнать, действительно ли 3*3=9 и почему так, он углубляется.

Страна оказалась без этого общего кода. Здесь я хотел бы сделать вставку. Я как-то присутствовал на совещании, где были директора детских домов. Они сказали, что у них возникает проблема, как детей учить, что такое Россия? В обычных школах эта проблема не возникает, а у них возникает. Потому что мы как воспринимаем? Мама, папа, что они говорят и так далее, - все это в нас просачивается. Что такое Советский Союз был - объясняли. А что такое Россия - неизвестно. И они не знают, чему научить детей, которые живут в этом ограниченном пространстве. Вот это проблема общего кода. Поэтому когда я сказал, что "прописка" - на мой взгляд, эта "прописка" очень болезненная, в том числе для интеллектуального сообщества.

Прописка для бизнесмена состоит в том, что он сейчас говорит "А что я? Я никому не должен". И представление о том, что он должен, является уже "пропиской". А что именно он должен - это уже другие детали. Те пункты, которые я перечислял - это те вещи, где себе придется наступать на мозоль.

Долгин: Все-таки очень важно достаточно четко и корректно учить: 2*2=4 - это истина или это удобный инструмент. Т.е., если мы пытаемся для интеллектуальных поисков оставлять возможность творчества, а вообще-то всех учить единому коду, то это, по-моему, - откровенная манипуляция.

Найшуль: Да, манипуляция.

Долгин: Я бы предложил попробовать быть честнее. Что касается того, какими ресурсами еще можно пользоваться, кроме прошлого – как уже было сказано, брать кусочки будущего. Это будет соревнование разных программ, соревнование проектов будущего.

У меня был маленький вопрос, совершенно технический. Вы привели замечательный пример работы с высказыванием о том, что экономика-де не работает. Критерием стало - "вы можете пойти в магазин и купить там хлеб, значит, как-то, но работает". В начале лекции прозвучал тезис, к которому уже отнесся Глеб Олегович, - тезис о том, что у нас не работает политическая система. Нельзя ли какой-нибудь пример, критерий, по которому можно было бы сказать, правда это или нет?

Найшуль: Я прошу прощения, конечно, это двусмысленное высказывание. Конечно же, политическая система работает. И, конечно, у нас есть общественно-политический язык. И, конечно, у нас есть социальная "прописанность" бизнеса. Просто все, о чем я говорил со знаком "минус", не отвечает тем требованиям, которые надо ставить перед обществом, государством и так далее. А так - все есть, конечно.

Долгин: “Надо” из какой позиции?

Найшуль: Я бы сказал, что из самых разных позиций. Например, если есть автомобиль, у которого то руль отваливается, то колесо не идет - надо его починить. Вот из каких позиций?

Долгин: В примере с автомобилем понятно, из каких позиций – функционирования автомобиля. А в случае с государством?

Найшуль: Из позиций функционирования социума и государства.

Долгин: Но они же и так функционируют?

Найшуль: Ну, автомобиль тоже ездит, понимаете? Только руль иногда отваливается.

Лейбин: Мне показалось, что про позицию было, когда была первая фраза про революцию.

Павловский: Я могу привести простой пример исторического суждения, которое является не только политическим, но конституционным фактом. Страна или группа политиков, лидирующих в стране, могут заявить, что такой-то период, скажем, с 1948 года по 1988 год, является - в правовом смысле - несуществующим. Это решение делается вот так: фиксируется на бумаге, становится законом, а после этого вся страна начинает думать, что делать. Это и есть способ форсированного принуждения, или, если перевести на русский язык, который любит Виталий Найшуль, - острастки и вразумления. Люди начинают думать, каким образом мы можем вернуться к правовому контексту Чехословакии 1948-го года, а то и к более ранним нормам, и выстраивать политическую и государственную практику на основе признания тезиса о "несуществовании" периода 1948-1988 в правовом отношении.

Ничто не мешало в России в 1991-м году сделать то же самое – сказать, что весь период от 1917 до 1991 в правовом отношении не существует. А теперь давайте думать, какие еще должен был принять решения Верховный Совет РСФСР, для того, чтобы развернуть это в систему учредительных и всех остальных законов.

Это просто упущенная возможность, я, надо сказать, боролся против нее тогда, а в Вашингтоне мне совершенно определенно говорили: "Да вы с ума сошли! Какое возвращение к России? Даже само слово неправильное - Россия. А кто будет платить долги? Долги записаны на СССР, а какая такая Россия? Россия долгов не имеет, кроме царских". Отсюда возникает идея правопреемства, которая, между прочим, не признается ни властвующей элитой реальной, ни оппозиционной элитой, потому что тут нужен анализ того, что такое право, что такое советское право, какие нагрузки на себе оно несет, в том числе долги, которыми обременено наследие Советского Союза.

Вообще говоря, мы долги должны платить не только МВФ, но и собственным гражданам. Они же не платятся, никто, насколько я знаю, ни в либеральной, ни в антилиберальной элите не говорит, что их надо платить. Но при этом не говорит, что надо делать. Вот из этого промежуточного состояния, в котором мы зависли, выход может быть только форсированный. Но я буду до последнего сопротивляться этому выходу. Давайте "подштопывать" дальше, пока есть хоть маленькая возможность обойтись этим, потому что мы выигрываем время - время нашей жизни и время наших детей. Но, вообще-то говоря, правильное решение - это только революционное решение.

Дмитрий Смирнов, журналист: У меня вопрос к вам, Глеб Олегович. Какой тогда смысл подштопывать, какое-то время выигрывать, если потом все равно придется делать рывок? А если не делать - то тогда, опять же, какой смысл в подштопывании? Спасибо.

Павловский: Те, у кого есть дети, прекрасно знают разницу - есть у детей один год мира, три года мира, пять или, дай бог, пятнадцать лет мира. Это очень важно, и за это консервативное большинство любого общества стоит до последнего. А если есть консервативное большинство, то кто-то должен ему помогать, верно?

Лейбин: В завершение скажем пару слов о том, что здесь было. Мы привыкли рассматривать наше благородное собрание как место, где происходит нечто политическое - в миниатюре. Интересно было бы узнать ваше мнение, Виталий Аркадьевич, что, в политическом смысле, в смысле коммуникации общественной, здесь произошло. Мне показалось, что если бы мы обсуждали какое-нибудь заштопывание, например, конкретно медицинскую реформу, то мы бы продвинулись гораздо дальше. А ваш список кажется чудовищно абстрактным по отношению ко всему, что происходило здесь. Он находится совершенно в другом измерении, чем та коммуникация, которая здесь происходила.

Найшуль: То, как вы подвели итог - это правильно, я с этим целиком и полностью согласен, и именно поэтому я и произвел это выступление. Есть дискурс, в котором все обсуждают проблему медицинской реформы, монетизации или чего-то еще. В этом все варятся, и, собственно, я здесь не нужен, и мое выступление здесь абсолютно не нужно, для обсуждения достоинств и недостатков тех действий существуют люди гораздо более информированные.

Я просто хотел сказать вот что: этот самый дискурс кончается и наступает другой, который перпендикулярен. Очень интересно получается. До 1985-го года мы отвечали на вызов американцев. После 85-го года мы отдали всю Восточную Европу просто-напросто бесплатно. Россия имеет такие перпендикулярные сюжеты, связанные почти с каждым царством. Все думают о континуальности. Но вот как раз наша история не очень богаты континуальностью. Мы с вами сидим, например, в ресторане, пьем, едим - это один дискурс. Что дальше будет, когда мы выйдем на улицу? Какая там погода? Вот это попытка, удалась она или нет, показать, задать вопрос - что происходит при выходе из этого круга.
09 февраля 2005, 12:32