[В. П. Бузескул]

В гомерическую эпоху мерилом ценности служили драгоценные сосуды, слитки меди или железа, а чаще всего скот — бык или овца. В Илиаде, напр., медный треножник оценивается в 12 быков, металлическое вооружение — в 9, рабыня, опытная в женских работах, — в 4. С развитием торговли, при участившемся обмене, особенно должна была ощущаться потребность в единицах ценности определенного веса и притом удобных для обращения — в чеканной монете. С Востока заимствованы были греками единицы мер и весов, а в начале VII в. в Малой Азии, там, где мир греческий соприкасался с миром восточным, в Лидии и в Ионии — в Фокее, Самосе и Милете — стали чеканить монету. Теперь уже не было нужды каждый раз подвергать взвешиванию металлические слитки: штемпель города или государства служил гарантией определенного веса. с. 16 Нечего и говорить, как это должно было облегчить торговые сношения, каким могущественным образом повлиять на развитие торговых оборотов. Неудивительно, что такое нововведение быстро привилось и распространилось.

Вскоре деньги делаются силою. Уже в VII веке у поэта Алкея мы встречаем изречение: «деньги делают человека». За ними происходит погоня; это — знамение времени. «Для большинства», говорит другой поэт, Феогнид из Мегары, «существует одна только добродетель — быть богатым. Остальное ничто тебе не поможет, обладай ты мудростью самого Радаманта, бо́льшими знаниями, чем Сизиф, или языком Нестора богоравного». Негодуя на то, что знатные вступают в брак с незнатными, Феогнид замечает: «Деньги чтят они; поэтому благородный женится на дочери богача, а богач — на дочери благородного. Богатство смешивает сословия. Не удивляйся поэтому, если род граждан портится: благородное смешивается с подлым». «Не напрасно люди больше всего почитают тебя, Плутос» (т. е. Богатство), «ибо с тобою, прекраснейший и желаннейший из богов, и низкий делается благородным». Но и сам Феогнид в одном месте заявляет: «будь я богат и мил бессмертным, я бы ни о какой другой добродетели не заботился».

Таким образом выдвигается средний класс, который может быть назван греческою буржуазией. Рядом с знатным, родовитым землевладельцем, а иногда и выше его, становится представитель промышленности и торговли, капитала, богатый купец и мореплаватель. В лице этого класса возвышается демос, — название, обнимающее разнообразные элементы, начиная с крестьянина, поденщика и простого ремесленника и кончая неродовитым купцом-капиталистом.

Аристократы должны были уступить место и в такой сфере, как военное дело. Условия войны изменились и конница уступает первенство пехоте — фаланге тяжеловооруженных гоплитов. А еще Аристотель подметил тесную связь между организацией военной силы и политическим строем. В древности, — говорит он, — где сила была в коннице, там была олигархия, и после отмены царской власти политические права перешли к воинам, сначала к всадникам, с. 17 пока сила на войне была в коннице, а потом, с ростом городов и с усилением гоплитов, и к большему числу лиц («Политика», 1297 b.). Конная сила, по мнению Аристотеля, свойственна аристократии или олигархии, тяжелая пехота — умеренной политии, а легкая пехота и морская сила — демократический род оружия. Перемену, совершившуюся тогда в Греции, можно сравнить с тем, что́ наблюдается в конце средних веков в Западной Европе. И здесь рыцарское ополчение, как военная сила, уступает место пехоте: английская пехота одерживает победы над блестящим французским рыцарством, швейцарцы — над бургундским, гуситы — над имперским.

Возвышнию новых элементов содействовало и развитие в умственной сфере. Легко себе представить, как основание колоний и расширение пределов греческого мира, сношения и знакомство с другими странами повлияли на расширение умственного кругозора греков. Притом, то была эпоха, когда входит все в большее и большее употребление такое могучее орудие просвещения, как алфавит, усвоенный приблизительно еще в конце Х века, появляется письменность. На рубеже VII и VI вв. мы видим первые опыты философских систем. Конец VII и начало VI в. — это век семи мудрецов. На смену эпосу является лирика с ее выражением личных чувств. Наступает пора пробуждения индивидуальности. В VII в. пред нами впервые выступают личности поэтов, подобных Архилоху, с их индивидуальностью, с их мировоззрением, с их любовью и ненавистью. «Архилох», говорит Белох9, «первый грек, который, как живой человек, стоит перед нами во всей своей индивидуальности. Он пел обо всем, что́ волновало его в жизни: о своей любви к прекрасной Необуле на паросской родине, как и о своих военных поездках по дикой Фракии; с полной откровенностью выражал он свои страсти и язвительной насмешкой преследовал своих врагов».

Образование, бывшее прежде достоянием и привилигией с. 18 аристократии, проникает и в другие слои. Незнатный мореплаватель и купец по своему кругозору и опыту теперь часто превосходит знатного земле*владельца.

Борьба демоса с аристократией и тирания.

Новые выдвинувшиеся элементы выступают с своими требованиями: они добиваются гражданского равенства и политических прав. С другой стороны, переход к денежному хозяйству сопровождался тяжелым экономическим кризисом10. Теперь и крестьянину нужны были деньги, тем более, что натуральные повинности переводились часто на деньги и господствовавшая землевладельческая знать становилась все требовательнее. Крестьянин должен был добывать деньги за большие проценты; он разорялся, лишался земли, входил в неоплатные долги, попадал в кабалу: долговое право тогда было сурово и неисправного должника обрекало на рабство. Прибавим к этому, что владычество аристократов, как мы видели, стало тяжелым11.

Таковы причины борьбы демоса с аристократией. Это — борьба политическая и социальная, борьба ожесточенная, сопровождавшаяся нередко переворотами, изгнаниями, отобранием имуществ и т. под.

До какого ожесточения доходили боровшиеся партии, показывает эпизод, произошедший в Милете: дети изгнанных аристократов были отведены на ток и там брошены под ноги быков, которые их и растоптали; аристократы, возвратившись, отомстили тем, что осмолили детей демократов и сожгли их. В Мегаре мы видим иные сцены: бедные вторгаются в дома богатых, требуют угощения и в случае отказа пускают в ход силу, а с заимодавцев требуют возвращения уплаченных процентов. Иногда нападали на стада богатых землевладельцев и избивали овец. В с. 19 местностях, где кризис особенно обострялся, стремления демоса вообще принимали, можно сказать, социал-революционный характер12: раздавались требования передела земли, уничтожения долговых обязательств и т. д.

С настроением и стремлениями общественных классов и партий того времени нас знакомит тогдашняя лирика. Греческая лирика VII и начала VI в. носит часто политический характер, и лирические произведения для той эпохи были тем же, что́ для нашего времени произведения публицистические и памфлеты. Еще почти в начале рассматриваемого периода, на рубеже VIII и VII в., мы встречаем симптом пробуждения массы, выражение пессимизма, недовольства и духа оппозиции, встречаем поэта с антиаристократической тенденцией — Гесиода. Гесиод — сам сын поселянина, покинувшего малоазиатские Кумы из-за нужды и поселившегося в Беотии, у подошвы священного Геликона. Это — поэт сельского класса, людей, трудящихся в поте лица своего. Мы видели13, как негодует он на правителей-«дароедов», как жалуется на отсутствие правды в судах, как изображает тяжелую долю земледельца, беззащитность слабого. Мы знаем его басню о ястребе и соловье, о сильном и слабом, на тему: «с сильным не борись!» Гесиод рисует идеал золотоо века, но этот век позади, в далеком прошлом. Настоящее же мрачно. Отец не в согласии с сыном, сын — с отцом, гость — с гостем, товарищ — с товарищем, и брат не мил, как бывало прежде. Теперь — люди насилия; нет ни правосудия, ни стыда. В мире действует борьба и зависть конкурентов; горшечник относится со злобой к горшечнику, плотник — к плотнику, нищий завидует нищему, певец — певцу. Зевс дал такой закон: рыбы, и звери, и птицы крылатые пусть пожирают друг друга, ибо правды нет между ними; но людям он дал правду, которая — величайшее благо. «Слушайся правды», наставляет Гесиод своего брата Перса, хотевшего неправедным судом отнять у него участок земли, «работай, Перс, с. 20 божественный отпрыск». Поэт прославляет честный труд: «работа не позорна, позорно безделье», говорит он; «разбогатеешь, будет ленивый завидовать тебе, богатеющему, а за богатством следует и слава, и почет». А кто живет в безделии, на того и боги негодуют, и люди; он подобен трутням, которые и сами не работают и работу пчел уничтожают, пожирая ее…

Обратимся теперь к поэту, который жил в конце характеризуемого периода и у которого особенно ярко выразилось отношение к современной ему действительности. Это — Феогнид из Мегары.

Феогнид — аристократ по происхождению и по симпатиям. Он лишился состояния, отечества, долго скитался и только под конец жизни вернулся на родину. «Как собака чрез горный ручей, переправился я, в бурном потоке все бросив». «О, горе мне, бедному. Потерпев несчастье, я стал посмешищем для врагов и бременем для друзей». Феогнид мечтает о мести: он молит Зевса за все претерпленные страдания дать ему «испить черной крови врагов». Демос Феогнид страстно ненавидит и презирает. «Топчи ногами пустоголовый демос», говорит он, «коли его острым жалом, надень тяжелое ярмо на его шею!» Как из луковицы не вырастает роза или гиацинт, так от рабыни — свободное дитя. Обращаясь в своем стихотворении к некоему Кирну, любимому им молодому аристократу, Феогнид советует ему не иметь общения с «низкими», а всегда держаться «благородных»: «только от благородных можешь ты научиться благородному». По мнению Феогнида, было бы хорошо, если бы все «благородные» владели богатством, а простому человеку подобает трудиться в бедности.

Понятно после этого, как относился Феогнид к совершавшимся в ту пору переменам, как волновали они его. «Кирн! город тот же, да люди другие», с горечью говорит он. «Те, что́ раньше не знали ни прав, ни законов, но носили на плечах козьи шкуры и за городом паслись, как олени, теперь — знатные! А прежние благородные стали теперь низкими! Кто может перенести это зрелище!» Особенно негодует Феогнид на то, что знатные, забыв свою с. 21 родовую честь, вступают в брак с незнатными из-за денег.

В одном стихотворении, приписываемом, но, кажется, не принадлежащем Феогниду, положение государства сравнивается с поло*жением корабля, заливаемого волнами: «Подобрав паруса, мы пускаемся в море темною ночью. Воду черпать они не хотят, а волны заливают корабль с обоих бортов. Едва ли кто спасется, когда они так поступают. Хорошего кормчего, который стоял на страже с знанием дела, они сместили; деньги расхищают они силою; порядок исчез, нет больше правильного распределения; носильщики властвуют, чернь — выше благородных. Боюсь я, что так волны поглотят корабль!..»

Яркие черты для характеристики тогдашнего положения дел мы найдем и в стихотворениях Солона, но их мы коснемся далее, в истории Афин.

Одним из результатов той борьбы, которая происходила тогда между демосом и знатными, и первою уступкою со стороны последних является издание писаных законов. Требование писаных законов, с которым выступил демос, вполне понятно, если вспомнить, что суд находился в руках знати и что тут, при отсутствии писаного права, открывался широкий простор для произвола. Вторая половина VII и начало VI в. — время первых опытов писаного права в Греции. И это нововведение впервые появляется опять-таки в колониях, только не в восточных, не в Малой Азии, а в западных: древнейшие писаные законы, по преданию греков, принадлежали Залевку в Локрах (Италийских) и Харонду в Катане14. Затем уже следует в Афинах — законодательство Дракона и Солона, в Митилене (на острове Лесбосе) — Питтака, и проч.

Борьба партий — аристократической и демократической — была, как мы видели, политическая и социальная. Вела она иногда к так называемой тимократии. При тимократии с. 22 доступ к власти открывался и не-аристократу по рождению, но лицу, обладавшему известным имуществом, богатством, известным цензом. Другими словами, аристократия по происхождению уступала место аристократии по состоянию. Или же обе партии, утомленные борьбой, не виде*ли иного исхода, как в том, чтобы вручить неограниченную власть какому-либо лицу, пользующемуся общим доверием. Такое лицо являлось верховным уполномоченным, посредником, законодателем, пожалуй в известном смысле — диктатором, и называлось эсимнетом15. Типичным эсимнетом был Питтак Митиленский, современник Солона, один из семи мудрецов и одна из благороднейших личностей греческой истории. По окончании своего дела Питтак сам сложил с себя власть, избавив свое отечество, как говорит древний историк, от трех величайших бедствий — от тирании, от междоусобной и от внешней войны.

Но чаще всего борьба вела к тирании.

С словом «тиран» древние греки связывали иное понятие, нежели мы. Теперь тиранией мы называем жестокое правление, а тираном — жестокого, хотя бы и законного, государя; греки же обозначали этими словами обыкновенно незаконность происхождения власти и тиранами называли лиц, силою или хитростью присваивавших себе власть, по праву им не принадлежавшую, хотя бы это были правители кроткие и гуманные16. Таким образом тирания в древнегреческом смысле — в сущности узурпация, а тираны — узурпаторы. С точки зрения грека, напр., Наполеон I и Наполеон III были бы тираны. Вообще греческую тиранию с. 23 скорее всего можно сопоставить с цезаризмом в Риме или во Франции.

Древняя тирания характеризует преимущественно вторую половину VII-го и VI-ое стол. до Р. Х. и притом те местности Греции, где политическая, экономическая и вообще культурная жизнь достигла уже значительного развития. Она возникла на почве недовольства и ненависти к знатным и богатым со стороны демоса, страдавшего от политического бесправия и экономического кризиса. Это — своего рода демократическая диктатура, в которой нуждался недостаточно еще окрепший демос.

Тираны выходили иногда из рядов высших правительственных лиц, напр. так называемых пританов, стратегов или архонтов, старавшихся насильно продлить и расширить свою власть. Но чаще всего это были аристократы по происхождению, из политического расчета, честолюбия или из-за личной обиды порывавшие связь с своим сословием, становившиеся во главе демоса и с помощью его, силою или хитро стью, захватывавшие власть в свои руки. В этом смысле прав Аристотель, говоря, что древние тираны большею частью выходили из демагогов. Существовавших форм государственного строя и законов тираны обыкновенно не трогали и довольствовались властью фактическою, предоставляя высшие должности своим родственникам или приверженцам. Иногда, впрочем, они старались и в самом государственном устройстве дать перевес началам демократическим. В видах большей безопасности и прочности собственной власти тираны принимали меры против скопления населения в городе и старались отвлечь его внимание от государственных дел. Опорой им служила военная сила — отряд телохранителей, укрепленный дворец и т. под. В виду этого, а также и для осуществления своей внешней и внутренней политической системы тираны нуждались в больших денежных средствах, вводили налоги, иногда в форме прямого обложения, прибегали к конфискации имений знати и т. д. Тираны вступали в союз друг с другом и в тесные сношения с Востоком, вообще развивали широкую внешнюю политику, старались распространить свое политическое и с. 24 торговое влияние. Они заботились о развитии морского могущества и об основании колоний. Тираны искали и нравственной опоры для своей власти в дружественных связях с Олимпией и в особенности с дельфийским оракулом. Они вводили новые культы, покровительствовали, напр., культу Диониса, бога преимущественно простого, сельского класса, устанавливали новые церемонии и празднества. Они вступали в союз с умственными силами века, подобно итальянским династам эпохи Возрождения являлись в роли меценатов, привлекали к своему двору художников, поэтов, этих глашатаев славы и тогдашних руководителей общественного мнения. Тираны проявляли в широких размерах строительную деятельность, не только спосоствовавшую украшению и укреплению их резиденций или благоустройству городов и общей пользе, но и дававшую заработок массе рабочих и ремесленников.

Но лучшею опорою тиранам служила преданность демоса. Уже личные выгоды побуждали их заботиться об удовлетворении насущных его потребностей и интересов — о правосудии, о поднятии экономического благосостояния массы. Некорорые тираны особенно покровительствовали земледельческому классу, оказывая ему всяческое содействие и помощь. Зато знать большею частью подвергалась гонению, а имения у нее отбирались.

В некоторых городах утвердились целые династии тиранов, напр. Орфагориды в Сикионе, властвовавшие там в течение столетия, Кипселиды в Коринфе, не говоря уже о Писистрате и его сыновьях в Афинах. Память о могуществе и богатстве тиранов долго хранилась греками. О тиранах ходили разные рассказы, своего рода новеллы17, образцы которых мы находим у Геродота, напр. рассказ о свадьбе Агаристы, дочери сикионского тирана Клисфена.

Тирания нанесла силный удар аристократии и много способствовала возвышению демоса. Большею частью она служила переходною ступенью к демократии или, по крайней с. 25 мере, к более умеренной, сравнительно с прежнею, аристократии. Благодаря тирании во многих греческих государствах мог окрепнуть демократический элемент. Тирания освобождала народные массы от владычества аристократии; власть тирана фактически уравнивала знатных и незнатных, так сказать, нивелировала общество. Силам, истощавшимся во взаимной, внутренней борьбе, тираны давали подчас иное направление и применение. Многие тираны, особенно основатели династий, были выдающимися деятелями, обладавшими мужеством и широким умом, личностями сильными, с резко выраженною индивидуальностью.

Но тирания имела немало и темных сторон. Если уже наиболее выдающиеся тираны, основавшие династии, оказывались слишком неразборчивыми в средствах и слишком подозрительными, то их преемники — тем более: не имея ни тех талантов, ни тех заслуг, которые давали их отцам и предшественникам как бы право на власть, сознавая ее незаконность, они становятся еще более подозрительными и жестокими, видят свою опору исключиельно в силе, в наемной страже, пренебрегают интересами демоса, которые делаются для них совершенно чуждыми и непонятными, и воздвигают гонение на всех. При тирании не мог бы развиться вполне и свободно греческий гений. Тирания, с ее насилием, подозрительностью и лицемерием, должна была иметь деморализующее влияние, и ее падение, после того, как она выполнила свою историческую задачу, было благоприятно для дальнейшего развития греков. Окрепший демос мог теперь отстаивать себя и без тирании, которая являлась для него уже скорее тормозом и лишним игом.

И тирания стала вызывать против себя недовольство даже в тех слоях, на которые она прежде опиралась и для которых теперь сделалась ненужным и тяжелым гнетом. К концу VI века в большей части Греции она исчезает, уступая место или умеренной аристократии или демократии18.

с. 26 Итак, монархия, ее падение, владычество аристократии, борьба с нею демоса и тирания, как переходная ступень к демократии или к более умеренной аристократии, — такова обычная общая схема развития греческого государства в VIII—VI вв.

Те же явления наблюдаем мы и в Афинах. Только тут ход исторического развития совершается еще постепеннее и благодаря дошедшим до нас источникам известен нам подробнее.

ПРИМЕЧАНИЯ

1E. Meyer, Geschichte des Alterthums. Stuttg. 1893, II, 291 сл. Ср. также у Белоха, Пельмана и друг.; Dondorff, Adel und Bürgertum im alten Hellas (Histor. Zeitschrift, LXVII (1891), 212 сл.).

2Феогнида, ст. 234 (Bergk, Poëtae lyrici Graeci. Lips. 1866, II).

3Есть русский перевод Г. К. Властова. Спб. 1885.

4Гесиод называет их basileis, «цари»; но, вероятно, тут следует подразумевать знатных, в руках которых был суд: титул «цари» применялся и к ним, а из контекста видно, что речь идет главным образом о судьях.

5Где была фактория Навкратис.

6Эд. Мейер, Экономическое развиие древнего мира. Спб. 1898 (рус. пер.); Н. И. Кареев, Государство-город античного мира. Спб. 1905 (2е изд.), стр. 59 сл.

7При тогдашних условиях плавания огибать Пелопоннес было затруднительно, тем более, что на западном берегу Пелопоннеса не было удобных гаваней, и товары, доставлявшиеся к Истму морем, перевозились обыкновенно через пере*шеек сухим путем, а потом опять шли морем: у Коринфа был своего рода «волок».

8Э. Мейер, Экономическое развитие древнего мира.

9История Греции. М. 1897, I, 204—205 (рус. перев.).

10E. Meyer, Gesch. d. Alterthums, II, 547 сл.; его же, Экономическое развитие древнего мира, стр. 37—38; Pöhlmann, Geschichte d. antiken Kommunismus und Sozialismus. München. 1901, II, 109 сл.

11См. выше, стр. 8—9.

12Busolt, Griechische Geschichte. 2-te Aufl. Gotha. 1893, I, 628.

13См. выше, стр. 8—9.

14Нужно заметить, что действительное существование Залевка подерг сомнению еще греческий историк Тимей.

15Между эсимнетом и тираном иногда трудно провести границу. По Аристотелю (Polit., 1284a), эсимнетия — «просто сказать, выборная тирания».

16Впоследствии, впр*чем, философы, напр. Аристотель, характерною чертою тирана считали стремление не к общей пользе, а к личной выгоде, или превышение власти, хотя бы и законной. См. Zeller, Ueber den Begriff der Tyrannis bei den Griechen (Sitzungsber. d. Berl. Akad. d. Wissenschaften. 1887, стр. 1137 сл.); на рус. яз. о тирании — В. В. Бауэр, Эпоха древней тирании в Греции. Спб. 1863, и моя статья в «Энциклопедическом Словаре» Брокгауза-Ефрона.

17Erdmannsdörffer, Das Zeitalter der Novelle in Hellas (Preuss. Jahrbücher, XXV, 1869).

18Дольше удержалась тирания в сицилийских городах, где борьба между разнообразными племенными и социальными элементами часто приобретала крайне жестокий характер. Она получила особенное развитие в Сиракузах в лице двух Дионисиев (Старшего и Младшего) и Агафокла. Но эта тирания была несколько иная: современница упадка демократии и развития наемничества, она является по преимуществу диктатурою военною; ее представители выходят из рядов военачальников и опираются почти исключительно на военную силу, на солдат. То же следует сказать и о тех тиранах, которые появлялись в Греции во времена и под эгидою македонского господства.