Специфичное современности разграничение между государством и обществом, официальными лицами и гражданами, «народом» и «правительством», на которое первыми обратили внимание Н. Макиавелли и Т. Гоббс, не было частью политической ментальности Афинского города-государства. Поскольку в демократическом полисе акцент делался на активном, включённом в процесс самоуправления гражданине, управляющие были одновременно и управляемыми. Граждане совместно обсуждали, принимали решения и вводили в силу законодательство. Принципом правления и важнейшим принципом жизни было прямое участие. Сам процесс правления опирался на то, что Перикл называл «надлежащим обсуждением»: «Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами «за» и «против». Следовательно, античный демократический полис предоставлял реальные возможности людям разного происхождения не только выражать свои мнения по поводу идеи блага, но и претворять их в жизнь с помощью политического механизма.
Решения и законы опирались в их городе, как полагали афинские демократы, на силу убеждения граждан, а не простую привычку, обычай, или грубое принуждение. Законы государства были одновременно и законами граждан. Поскольку все граждане были равны перед законом, они стремились строго его выполнять. Законы служили гарантией их свободы от тирании. Афиняне не представляли себе существования вне рамок принуждения, но они всегда проводили чёткое разграничение между принуждением со стороны произвольной силы другого человека и принуждением, вытекающим из законодательства. Последнее воспринималось как совокупность правил, имеющих основание требовать уважения к себе. Так как законы создавались и действовали через совместную жизнедеятельность людей, они автоматически предполагали легитимное подчинение себе. Поэтому их можно назвать самонавязанными ограничениями. На основании этого, некоторые исследователи считают, что идеи правления права получили своё первое воплощение в процедурах и политической практике Афинского города-государства.
Афиняне гордились свободным и открытым характером своей политической жизни, в рамках которой граждане могли развивать и совершенствовать свои навыки и способности. Открыто признавалось, что не каждый может, например, командовать армией или флотом. Различия способностей и заслуг людей считались само собой разумеющимися. Но когда Перикл провозгласил Афины «школой всей Эллады», он имел в виду образ жизни, при котором «каждый гражданин может с лёгкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях». Благодаря независимости, статусу, образованию, искусству, религии и, прежде всего, благодаря участию в совместной жизни города-государства, каждый индивид мог реализовать свою материальную силу и «telos» (цели и задачи), вытекающие из идеи общего блага.
Исторические документы дают мало сведений о том, как функционировала полисная демократия. Наиболее яркое описание, акцентирующее внимание на деятельности демократических институтов власти Древних Афин, есть в книге «Греческая история» Ксенофонта. Эта работа была посвящена изложению событий заключительного этапа Пелопонесской войны. В 406 г. до н.э. произошло важное морское сражение между флотом афинян и спартанцев. Победа в нём досталась афинянам. Однако по той причине, что победители из-за бури не смогли оказать помощи всем своим матросам, оказавшимся в открытом море, народ Афин приговорил стратегов полиса к смертной казни.
На родине все стратеги, кроме Конона, были отстранены Народным собранием от занимаемых ими должностей, а в помощь Конону избрали стратегами Адиманта и Филокла. Из участвовавших в сражении стратегов Протомах и Аристоген не вернулись в Афины. Когда же прочие шесть стратегов – Перикл Младший, Диомедонт, Лисий, Аристократ, Фрасилл и Эрасинид приплыли на родину, Архедем, бывший тогда народным вождём и заведовавший диобелией, фондом на ведение войны, наложил предварительный штраф на Эрасинида и выступил с обвинением перед судом… Суд постановил подвергнуть Эрасинида тюремному заключению. После этого стратеги сделали доклад в Совете о морской битве и о том, как сильна была буря. Тогда Тимократ внёс предложение, чтобы и прочих стратегов арестовать и представить на суд Народного собрания.
После этого состоялось Народное собрание, в котором стратегов обвинял целый ряд лиц, а в особенности же Ферамен. Говорили, что справедливо было бы, чтобы они подверглись ответственности за то, что не подобрали пострадавших в морском бою… После этого каждый из стратегов произнёс краткую защитительную речь; они рассказали о том, что произошло: что они плыли на врагов, а подобрать пострадавших в морском бою поручили нескольким из триерархов, людям, подходящим для этого дела и занимавшим уже должность стратега… И если уж хотеть во что бы то ни стало кого-нибудь обвинить за то, что жертвы морского боя не были подобраны, то в качестве обвиняемых могут предстать только те, кому это было поручено сделать. «Но, – добавили стратеги, – хотя они и обвиняют нас, мы не солжём и не скажем, что с их стороны есть в этом какая-либо вина: ужасная буря была единственной причиной того, что пострадавших в бою не удалось подобрать». Свидетелями сказанного они выставили кормчих и многих других из числа плывших с ними. Такими словами они склонили Народное собрание к снисхождению; кроме того, многие частные лица поднялись и заявили, что готовы взять их на поруки. Было решено отложить разбор до следующего собрания, так как было уже поздно, и, в случае голосования, нельзя было бы заметить числа поднятых рук (голосование должно было проводиться хиротонией – поднятием рук). Совету же было предложено внести, на предварительном обсуждении, предложение в Народное собрание по вопросу о том, каким способом произвести суд над обвиняемыми. Затем наступил праздник Апатурий, в который отцы и сородичи семейств сходятся вместе. На этом празднике пособники Ферамена убедили большую массу людей, одетых в чёрную траурную одежду и остриженных в знак траура наголо, чтобы они предстали перед Народным собранием как сородичи убитых, а также склонили Калликсена к тому, чтобы он выступил в Совете с обвинением против стратегов. Затем было созвано Народное собрание, в котором Совет представил на обсуждение следующее предложение, внесённое Каликсеном.
Выслушав на предыдущем собрании выставленные против стратегов обвинения и их защитительные речи, народ постановил:
произвести голосование между всеми афинянами по филам;
поставить в присутственном месте каждой филы две урны для голосования;
пусть глашатай в каждом из сих присутственных мест громогласно приглашает тех, кто полагает, что стратеги виновны в том, что не подобрали победителей в морском бою, бросать свои камешки в первую урну, а тех, кто держится обратного мнения – во вторую.
Если стратеги будут признаны виновными, то тем самым они будут считаться присуждёнными к смертной казни; они будут переданы в распоряжение коллегии одиннадцати, а имущество их будет конфисковано в казну… Затем выступил перед Народным собранием человек, заявивший, что он спасся на барже с хлебом; по его словам, погибшие поручили ему, если он спасётся, передать Народному собранию, что стратеги не приняли мер к спасению тех, кто совершил блестящие подвиги во славу отечества. Евриптолем, Писианакт и несколько других лиц выступили против Калликсена с обвинением во внесении противозаконного предложения. Но их выступление встретило в Народном собрании одобрение лишь немногих; толпа же кричала и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возможности поступать, как ему угодно. Вслед затем Ликиск предложил, чтобы приговор относительно стратегов распространялся и на тех, которые подняли вопрос о законности предложения Калликсена, если они не примут назад своих протестов; толпа подняла сочувственный шум и протестовавшие должны были отказаться от своих возражений.
Когда же и некоторые из членов Притании заявили, что они не могут предлагать народу противозаконное голосование, Калликсен, взойдя на кафедру, предложил включить их в число обвиняемых. Народ громко закричал, чтобы отказывающиеся ставить на голосование были тоже привлечены к суду, и тогда все члены Притании, устрашённые этим, согласились поставить предложение на голосование, – все кроме Сократа, сына Софрониксова. Последний заявил, что он во всём будет поступать только по закону. После этого Евриптолем взошёл на кафедру и сказал в защиту стратегов…
Произнеся речь, Евриптолем внёс письменное предложение судить на основании постановления Каннонова, каждого порознь; по предложению же, одобренному Советом, всем им предстояло быть осуждёнными одним голосованием. Сперва большинство поднятых рук было за предложение Евриптолема; когда же Менекл принёс установленную клятву, было произведено новое голосование, и верх взяло предложение Совета. Затем произошло голосование по существу дела; все восемь сражавшихся стратегов были осуждены и шестеро из них, находившиеся в Афинах, подверглись смертной казни.
Прошло немного времени, и афиняне раскаялись. Было принято предложение, что те, которые обманули народ, должны быть привлечены к ответственности, и предстать перед Народным собранием, а до явки на суд они должны представить поручителей. В числе привлечённых к ответственности пяти лиц был и Калликсен. Все они были арестованы своими поручителями. Однако им удалось ещё до суда бежать из Афин во время мятежа… Калликсен впоследствии получил возможность вернуться в Афины вместе с афинянами, запершимися в Пирее, но он умер от голода ненавидимый всеми.
Отрывок из Ксенофонта позволяет нам сделать вывод о подотчётности официальных лиц и рядовых граждан Народному собранию, жёстком контроле граждан над магистратами, влиянии открытых дебатов на принимаемые народом решения, наличии разнообразных процедур принятия решений. Данный отрывок показывает также, в какой степени хорошо развитое демократическое правление в Афинах оказалось в зависимости от:
полноты политического участия граждан;
степени их ораторского искусства;
борьбы между группировками лидеров;
наличия неформальной сети коммуникации и интриг;
присутствия оппозиционных фракций, готовых к предприятию быстрых и решительных действий;
влияния сиюминутных эмоций на результаты голосования Народного собрания.
Афинская политика представляла собой в высшей степени интенсивное и соревновательное явление. Те люди, которые оказывали влияние на Народное собрание, были выходцами из высших слоёв общества, представителями богатой и знатной элиты. Поскольку же власть их не была структурирована с помощью некой институциональной системы, политическая борьба здесь приобретала форму личностного соперничества и зачастую завершалась удалением проигравших из города (изгнанием через остракизм) или их смертной казнью.
Таким образом, Древние Афины в течение длительного времени демонстрировали относительную устойчивость и стабильность демократических политических институтов. Это можно объяснить не столько внутренними, сколько внешними факторами и способностью этого города-государства канализировать внутреннюю энергию на внешние цели, достижение которых приносило пользу всей гражданской общине.
3.4. Школа софистов: развитие демократических учений
Рабовладельческая демократия достигла расцвета во второй половине V в. до н.э., когда экономическим и политическим центром древнегреческого общества стали Афины. В исторической литературе за этим периодом закрепилось название «золотой век» афинской демократии, или, по имени одного из её вождей, «век Перикла», характеристику которого мы дали выше.
Политическая мысль рабовладельческой демократии получила обоснование в произведениях софистов.
Возникновение школы софистов как общественного движения было вызвано укреплением демократического строя Афин во второй половине V в. до н.э. Софистами (от греческого «софос» – мудрый) называли тогда философов, которые обучали искусству спорить, доказывать, выступать в суде и народном собрании. В этом отношении софисты реализовывали практически одну из программных идей демократии – идею обучения мудрости, распространения знаний.
В центре внимания софистов находились вопросы права и политики, морали, приёмы доказательств и ораторского искусства. Интерес к этим проблемам во многом был обусловлен идеологическими установками демократии: поскольку знаниям отводилась роль критерия при отборе кандидатов на государственные должности, постольку главное место в обучении должна была занять подготовка слушателя к политической деятельности, к выступлениям в народном собрании и суде.
По утвердившейся традиции различают старших и младших софистов. К видным представителям старшего поколения софистов принадлежали Протагор, Горгий, Гиппий и Антифонт. Старшие софисты придерживались в целом прогрессивных, демократических воззрений.
Одним из основателей этого направления был Протагор.Согласно знаменитому мифу Протагора, где рассказывается о возникновении общества, человек первоначально отличался от животных только умением обращаться с огнём. Этому искусству его научил Прометей, выкравший огонь у богов. Постепенно люди овладели ремеслами, но продолжали жить разбросанно, у них не было оружия, и они погибали от нападения диких зверей. Людям неизвестно было умение жить в сообществе. Как только они собирались вместе, так сейчас же начинались раздоры. Тогда боги ввели стыд и правду, наделив ими всех людей, так что каждый стал причастен к справедливости и политическому искусству. Никакое государство не устоит, заключал Протагор, если политическим искусством будут владеть немногие.
Миф Протагора лишь внешне напоминал религиозные предания Создание этого мифа было нацелено как раз на то, чтобы опровергнуть традиционные мифологические представления о «золотом веке» в прошлом, о необходимости возврата к старине. Протагор рисовал в своем мифе беспомощное существование человека до образования государства, проводил идеи восходящего развития культуры и совершенствования общественной жизни по мере накопления знаний. Протагор доказывал, что законы относятся к произведениям искусства и что, подобно любому другому ремеслу, справедливости в общественных делах можно научиться Добродетель, замечал он, дело наживное. Идея одинаковой причастности людей к справедливости приводилась в обоснование того, что в управлении государством должны участвовать все граждане.
Протагор и другие старшие софисты подчёркивали изменчивый характер представлений человека. Об одном и том же предмете, учил Протагор, может быть высказано два противоположных мнения, и ни одно из них не будет более истинным, чем другое. Например, больному человеку еда покажется горькой, а здоровому – сладкой и вкусной. Они оба будут по-своему правы. Общепризнанной истины и единого блага просто не бывает. Носителем знаний и справедливости является не только мудрец, но и каждый отдельный человек. Эту мысль Протагор выразил в формуле, которая воспринималась современниками как своеобразный лозунг софистов: «Мера всех вещей – человек, существующих, что они существуют, а не существующих, что не существуют».
Развивая представления об относительности и условности морали, Горгий выделял добродетель для мужчины и женщины, свободного и раба, добродетель для каждого возраста, рода занятий и конкретного дела. Софисты старшего поколения наполнили учение о морали индивидуалистическим содержанием. Справедливость поступков предлаглось оценивать в зависимости от условий места и времени, состояния человека. Подобного рода концепции, отрицающие существование абсолютного единого блага, получили позднее название этического релятивизма.
В духе требований окрепшей рабовладельческой демократии старшие софисты развивали учение о законе. Они утверждали, что законы, по сути дела, являются той высшей справедливостью, на которую не может претендовать ни один человек, каким бы мудрым и добродетельным он ни был. Закон есть выражение согласованной, «взаимной справедливости» (Протагор), нечто вроде суммы индивидуальных добродетелей. Исходя из этого, старшие софисты пополнили политическую теорию определением закона как договора, как совместного установления граждан или народа.
Гиппий под законом понимал «то, что граждане по общему соглашению написали, установив, что должно делать и от чего надо воздерживаться». Антифоптприравнивал справедливость к исполнению закона. Справедливость заключается в том, чтобы «не нарушать законы государства, в котором состоишь гражданином». Предписания законов – это результат соглашения.
Сохранившиеся источники показывают, что некоторые софисты использовали противопоставление законов и природы для критики существующих полисных порядков. Законы, рассуждал Антифонт, искусственны и произвольны, тогда как в природе все происходит само собой, по необходимости. Эллины, почитая знатных, поступают словно варвары. «По природе мы все во всех отношениях равны, притом (одинаково) и варвары, и эллины. Уместно обратить внимание на то, что у всех людей нужды от природы одинаковы» – говорил Антифонт. Один из младших софистов Алкидамант заявлял, что «бог сделал всех свободными, природа никого не сделала рабом».
Приведённые высказывания Антифонта и Алкидаманта представляют собой не что иное, как простейшую форму моральной критики привилегий аристократии и свободных граждан. Было бы ошибкой усматривать здесь нечто большее – осуждение рабства, признание естественных прав человека, равенства всех людей. Политической мысли рабовладельческой демократии не были известны представления о всеобщем равенстве. Не случайно провозглашение равенства эллинов и варваров у Антифонта соседствует с высказыванием, где понятие «варвар» употреблено в качестве синонима человеческой низости. Антифонт повторяет здесь распространённые суждения о превосходстве греческой культуры над варварским миром. «Естественное равенство» софистов отнюдь не исключало рабства по «закону» или «умственному превосходству».
Положение Алкидаманта, описанное выше, содержит не осуждение рабства, а полемический выпад против аристократических теорий, в которых рабство обосновывалось ссылками на природу. Отрицание рабства по природе было выгодно, прежде всего, торговопромышленной прослойке, состоящей из неполноправных граждан, метеков (иностранцев), вольноотпущенников. Не обладая гражданскими правами в полисах, они добивались для себя привилегий, вытекавших из «свободного рождения», равенства с гражданами и возможности владеть рабами на «законных» основаниях. Представления о рабстве по установлению (по «закону») разделялись широкими кругами демократии и составляли отличительную особенность оправдания ими рабства.
В первой половине IV в. до н.э. софистика как движение преиму-щественно сторонников демократии вырождалась. Преподавательская деятельность софистов всё больше ограничивалась областью риторики (искусства красноречия), теории доказательств, логики. Возможностью такого обучения не преминула воспользоваться аристократия. Поэтому среди младших софистов были представители и демократии (Алкидамант, Ликофрон), и аристократического лагеря (Калликл).
Под влиянием критики со стороны идейных противников, в первую очередь Платона и Аристотеля, термин «софистика» приобрела значение мнимой, поверхностной философии и со временем стала именем нарицательным для обозначения всякого рода словесных и логических передержек.
Разработку политико-правовых идей демократии в IV в. до н.э. продолжили ораторы во главе с Демосфеном. В своих речах они подчёркивали равенство граждан, незыблемость закона как гаранта гражданских прав, защищали права собственников на своё имущество, указывая на положительную роль богатства в государственной жизни, доказывали преимущества демократического строя по сравнению с другими формами государства, а также призывали к объединению греческих полисов под властью Афин.
Таким образом, идейное наследие древнегреческой демократии послужило одним из источников политико-правовых концепций Нового времени.
3.5. Что думали о полисной демократии Аристотель и Платон
Одно из наиболее полных описаний полисной демократии мы можем найти у Аристотеля в труде «Политика» (335-323 гг. до н.э.). Причисляя демократию к отклоняющейся от правильных форм правления, Аристотель выделил её главные особенности.
Основным началом демократического строя является свобода. По общепринятому мнению, только при этом государственном устройстве все пользуются свободой, так как к ней стремится всякая демократия. А одно из условий свободы – по очереди быть управляемым и править. В самом деле, основное начало демократического правления состоит в том, что равенство осуществляется в количественном отношении, а не на основании достоинства; если справедливость в этом, то, разумеется, верховная власть принадлежит народной массе, и то, что решено, будет большинством, должно считаться решением окончательным и справедливым. Все граждане должны пользоваться равными правами, так что в демократиях неимущие оказываются обладателями большей власти, нежели состоятельные; ведь они составляют большинство, а верховную силу имеет решение большинства. Таким образом, одним из признаков демократического строя, по признанию всех сторонников демократии, является свобода.
Второе – жить так, как каждому хочется; эта особенность есть именно следствие свободы, тогда как следствие рабства – отсутствие возможности жить, как хочется. Это второй отличительный признак демократического строя. Отсюда уже возникло стремление не быть вообще в подчинении – лучше всего ни у кого, если же этого достигнуть нельзя, то, по крайней мере, хотя бы поочередно властвовать и подчиняться. И в данном случае, это стремление совпадает с началом свободы, основанном на равноправии.
Исходя из этих основных положений и из такого начала, необходимо признать демократическими следующие установления:
все должностные лица назначаются из всего состава граждан;
все управляют каждым, в определённости взятым, каждый – всеми, когда до него дойдёт очередь;
должности замещаются по жребию либо все, либо за исключением тех, которые требуют особого опыта и знаний;
занятие должностей не обусловлено никаким имущественным цензом или обусловлено цензом самым невысоким;
никто не может занимать одну и ту же должность дважды, за исключением военных должностей;
все должности либо те, где это представляется возможным, краткосрочны;
судебная власть принадлежит всем, избираются судьи из всех граждан и судят по всем делам или по большей части их, именно по важнейшим и существеннейшим, как то: по поводу отчётов должностных лиц, по поводу политических дел, по поводу частных договоров;
Народное собрание осуществляет верховную власть во всех делах, или же решение в главнейших делах и надлежит Совету
все получают вознаграждение – Народное собрание, суд, должностные лица – или же, в крайнем случае, должностные лица, суд, Совет, обычные Народные собрания должны питаться совместно;
если олигархия характеризуется благородным происхождением, богатством и образованием, то признаками демократии должны считаться безродность, бедность и грубость;
ни одна из должностей не должна быть пожизненной, а если какая-нибудь остается таковою по причине какого-нибудь давнишнего переворота, то следует лишить её значения и замещать её уже не путём выборов, а по жребию.
Это – общие признаки, характерные для демократии.
Согласно Аристотелю, для человека, разделяющего демократические убеждения, свобода и равенство должны быть неразрывно связаны между собой. Существует два основных критерия свободы:
править и подчиняться по очереди;
жить так, как каждому хочется.
Для того чтобы принцип эффективного правления удовлетворял первому критерию, важнейшую роль должно играть равенство. Без количественного равенства толпа не может обладать суверенитетом. Количественное же равенство, то есть равный доступ к управлению государством, с точки зрения приверженцев классической демократии, возможно только в случае, если:
политическое участие финансируется из государственной казны, чтобы быть доступным и для бедных;
граждане обладают равными избирательными правами;
существует равенство шансов на замещение государственных должностей.
Таким образом, равенство – это практическое основание свободы, как её понимали древние греки. Оно также может рассматриваться и в качестве её моральной основы. Однако многие философы, среди них и Аристотель, обратили внимание на противоречие между первым и вторым критериями свободы: «править и подчиняться по очереди» (равенство) и «жить так, как каждому хочется» (свобода). Сторонники демократической формы правления считали, что выбор способа жизни каждым гражданином может быть ограничен общиной, от которой гражданин находился в полной зависимости. Поскольку при этом каждый член сообщества имел возможность править и подчиняться по очереди, риск для равенства граждан минимизировался, и два критерия свободы соблюдались.
Наиболее непримиримым критиком полисной демократии был Платон. Ему довелось жить не в лучший период истории Афин: поражение в пелопонесской войне, осуждение на смерть учителя Сократа в 399 г. до н.э., установление диктатуры «тридцати тиранов» привели к разочарованию великого философа в демократических идеалах и практике.
В своей работе «Государство» Платон изложил пессимистическое видение человеческой истории, которая представляла собой разложение политических форм: движение их по нисходящей линии от аристократии (власти лучших) к тимократии (власти честолюбивых воинов), затем – к олигархии (власти богатого меньшинства), от неё к демократии (правлению народа или черни) и, наконец – к тирании (правлению своекорыстного диктатора).
Согласно Платону, демократический строй – это власть бедняков, власть черни, составлявшей большинство в греческих полисах той эпохи. Этот строй утверждается после того, как беднейшая часть общества одерживает победу в борьбе со своими противниками, которых она уничтожает или изгоняет из страны.
Демократия предполагает равенство прав граждан в замещении государственных должностей, происходящей главным образом, по жребию. По мнению Платона, такое равенство несправедливо, так как оно уравнивает равных с неравными: «Так вот, представь себе такого человека, оказавшегося владельцем одного или нескольких кораблей. Кормчий и ростом, и силой превосходит на корабле всех, но он глуховат, а также близорук и мало смыслит в мореходстве, а среди моряков идёт распря из-за управления кораблем: каждый считает, что именно он должен править, хотя никогда не учился этому искусству, не может указать своего учителя и в какое время он обучался. Вдобавок они заявляют, что учиться этому нечего, и готовы разорвать на части того, кто скажет, что надо. Они осаждают судовладельца просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал им кормило. Иные его совсем не слушают, кое-кто – отчасти, и тогда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев благородного судовладельца с помощью мандрагоры, вина или какого-либо иного средства, они захватывают власть на корабле, начинают распоряжаться всем, что на нём есть, бражничают, пируют и, разумеется, направляют курс корабля именно так, как естественно для подобных людей. Вдобавок они восхваляют и называют знающим моряком, кормчим, сведущим в кораблевождении, того, кто способен захватить власть силой, или же уговорив судовладельца, а кто не таков, того они бранят, считая его никчёмным. Они понятия не имеют в подлинном кормчем, который должен учитывать времена года, небо, звезды, ветры – всё, что причастно его искусству, если он действительно намерен, осуществить управление кораблем независимо от того, соответствует ли это чьим-либо желаниям или нет. Они думают, что невозможно приобрести такое умение, опытность и вместе с тем власть кормчего… Ведь неестественно, чтобы кормчий просил матросов подчиняться ему или чтобы мудрецы обивали пороги богачей, – ошибался тот, кто так острил. Естественно как раз обратное: будь то богач или бедняк, но, если он заболел, ему необходимо обратиться к врачам; а всякий, кто нуждается в подчинении, должен обратиться к тому, кто способен править».
Свобода афинского демоса, воспетая Периклом, для Платона представала как вседозволенность, возможность принимать любые решения и уклоняться от их выполнения. В демократическом государстве нет никакой необходимости участвовать в управлении, даже если человек имеет к этому способности. Здесь не обязательно подчиняться законам, если гражданин не желает этого, или воевать, когда другие воюют. Демократический строй нисколько не озабочен качественными характеристиками своих руководителей: «кто и от каких занятий переходит к государственной деятельности». Здесь оказывается почёт любому, кто выказывает своё расположение толпе.
Это приводит к тому, что в условиях демократии «граждан, послушных властям, смешивают с грязью как ничего не стоящих добровольных рабов, зато правителей, похожих на подвластных, и подвластных, похожих на правителей, там восхваляют и почитают как в частном, так и в общественном обиходе… Свобода проникает и в частные дома… Например, отец привыкает уподобляться ребёнку и страшится своих сыновей, а сын – вести себя наподобие отца; там не станут почитать и бояться родителей… При таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними, а школьники ни во что не ставят своих учителей и наставников. Вообще молодые начинают подражать взрослым и состязаются с ними в рассуждениях и делах, а старшие, приспособляясь к молодым и, подражая им, то и дело острят и балагурят, чтобы не казаться неприятными и властными… Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели… Равноправие и свобода существуют там у женщин по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам».
Демократия создавала прекрасные возможности для льстецов народа – софистов, умело манипулировавших общественным сознанием, во имя достижения корыстных целей. Платон сравнивал ораторов, выступавших в Народном собрании, с дрессировщиками животного, которым известны его повадки и дикий нрав, но которые потакают ему из необходимости, забывая о благе.
«Каждое из этих частных лиц, взимающих плату (большинство называет их софистами и считает, будто их искусство направлено против него), преподают не что иное, как те же самые взгляды большинства и мнения, выражаемые на собраниях, и называют это мудростью. Это всё равно, как, если бы кто-нибудь, ухаживая за огромным и свирепым зверем, изучил его нрав и желания, знал бы, с какой стороны к нему подойти и каким образом можно его трогать, в какую пору и от чего он свирепеет или успокаивается, при каких обстоятельствах привык издавать те или иные звуки и какие посторонние звуки укрощают его либо приводят в ярость. Изучив всё это путём обхождения с ним и длительного навыка, тот человек называет это мудростью и, как бы составив руководство, обращается к преподаванию, по правде сказать, не зная взглядов большинства и его вожделений – что в них прекрасно или постыдно, хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, но, обозначая перечисленное соответственно мнениям этого огромного зверя: что тому приятно, он называет благом, что тому тягостно – злом и не имеет никакого иного понятия об этом, но называет справедливым и прекрасным то, что необходимо. А насколько по существу различна природа необходимого и благого, он не видит и не способен показать это другому человеку… А чем же отличается от него тот, кто мудростью считает уже то, что он подметил, что не нравится, а что нравится собранию большинства самых различных людей – будь то в живописи, музыке или даже в политике? Если, общаясь с ними, он выставляет напоказ свои поэтические или иные произведения либо своё служение государству, он делает это большинство своим властелином сильнее, чем вызывается необходимостью, и тогда…он выполняет то, что одобряет большинство. А действительно ли это хорошо или прекрасно – разве слышал ты когда-либо, чтобы кто-то из них отдавал себе в этом отчёт и чтобы это не вызывало бы смеха?»
Наиболее уничижительно из уст Платона звучит критика «демократического человека». Такой человек обуреваем лишёнными необходимости вожделениями, которые являются весьма и весьма разорительными. Это – «трутень», находящийся под властью необузданных страстей. Он формируется в результате отсутствия должного воспитания и влияния дурного образа жизни и «растлителей человеческих душ».
Такие люди «наглость называют просвещённостью, разнузданность – свободой, распутство – великолепием, бесстыдство – мужеством». Так воспитанный человек с возрастом выстраивает систему равновесных желаний; подчиняясь целиком одному из них, потом другому, считая все вожделения равными и заслуживающими уважения.
Изо дня в день «демократический человек» живёт, угождая первому налетевшему на него желанию: «то пьянствует под звуки флейт, то пьёт только воду и изнуряет себя телесными упражнениями. Когда на него нападает лень – он ничего не делает, порой же он проводит время в занятиях, кажущихся ему философскими. Часто занимают его общественные дела: внезапно он вскакивает и говорит и делает что придётся. Увлечётся военными делами, туда его понесёт, торговлей – понесёт в другую сторону; в его жизни нет порядка, в ней царит необходимость».
В демократическом государстве «трутни» живут за счёт богачей и примыкают к простому народу, которому тоже достается «доля меда» от богачей. В длительной перспективе – это ведёт к политической нестабильности. «Та же болезнь, что развилась в олигархии и её погубила, ещё больше и сильнее развивается здесь – из-за своеволия – и порабощает демократию. В самом деле, все чрезвычайное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону… Ведь чрезвычайная свобода, по видимому, и для отдельного человека, и для государства оборачивается ничем иным, как чрезвычайным рабством… Так вот, тирания возникает, конечно, возникает не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство».
3.6. Историческая значимость афинской демократии
Инновационность политического устройства Древних Афин в значительной степени базировалась на её эксклюзивности. Классический полис характеризовался единством граждан, их солидарностью, высоким уровнем политического участия и крайним ограничением доступа к гражданству. Государство активно вмешивалось в жизнь своих граждан, но представляло лишь незначительное меньшинство жителей страны. Граждане были объединены не столько для управления полисом, военной службы, законотворчества, судопроизводства, проведения религиозных церемоний, игр и праздников, сколько для контроля над большинством жителей, которые не могли играть никакой роли в государственных делах.
Политическая культура Древних Афин была в значительной степени патриархальной. Только мужчины старше двадцати лет допускались к активному участию в жизни полиса. Женщины-афинянки рассматривались как гражданки только для генеалогических целей. Их задачей было ведение домашнего хозяйства и воспроизводство потомства. Поэтому замужние женщины ценились выше, чем незамужние. Достижения полисной демократии во многом обеспечивались не престижным для свободных граждан домашним трудом женщин и детей.
Другой категорией населения Афин, лишённой гражданских прав, были метеки, которые иногда в течение нескольких поколений жили в пределах города-государства. Но, пожалуй, наиболее дискриминированной категорией людей в Афинах были рабы. Подсчитано, что во времена Перикла соотношение рабов и свободных граждан было 3:2, а их количество колебалось от 80 до 100 тыс. чел. Рабский труд широко применялся почти во всех видах земледелия, ремесла и добычи драгоценных металлов, а также в домашнем хозяйстве.
Таким образом, разрыв между формальной и реальной основами политической жизни Древних Афин являлся очевидным. Классические концепции исономии не шли дальше идеи «равной власти» взрослых мужчин-граждан. Политическое равенство было формой равенства людей одного социального положения (мужчин и афинян по рождению) и даже в этом случае равный статус людей не означал, что они способны оказывать одинаковое влияние на принятие политических решений. Легендарная демократия была по образному выражению одного историка не чем иным как «тиранией граждан».
Тогда зададимся вопросом: имеем ли мы право называть афинское политическое устройство V в. до н.э. демократией? Несмотря на её крайне узкую социальную базу, учёные считают, что «да». Дело в том, что следует различать «правление немногих» и «правление многих». Права, которые различные группы афинских граждан не только декларировали, но за которые они мужественно сражались, имели колоссальное значение, даже если под «многими» понималось и меньшинство населения.
По мнению американского историка В. Дюранта, афинская демократия была самой узкой по своей социальной базе, но самой широкой по интенсивности народного участия в управлении государством. Хаотичное и не профессиональное самоуправление стимулировало невиданную в истории человечества творческую активность людей. Демократия стала школой гражданственности в Народном собрании, судах, Совете пятисот и других органах. Она обеспечила подлинную подотчётность должностных лиц сообществу граждан. И достижения и недостатки политического строя Древних Афин оказали самое серьёзное влияние на дальнейшее развитие политической теории и практики демократии во всём мире.
|