http://slon.ru/russia/kak_general_ba...-1051782.xhtml
Святая инквизиция. Французская гравюра начала XVIII века
Страх ходит по России. Страх объективной истины. Внесенный на прошлой неделе единороссом Ремезковым и давно лоббируемый генералом Бастрыкиным законопроект предлагает внести изменения в Уголовно-процессуальный кодекс: «Суд, прокурор, руководитель следственного органа… обязаны принять все предусмотренные настоящим Кодексом меры к всестороннему, полному и объективному выяснению обстоятельств, подлежащих доказыванию для установления объективной истины по уголовному делу» (курсив мой. – Д.Г.), а также «объективная истина – это соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения». А презумпция невиновности, предполагающая толкование неустранимых сомнений в пользу обвиняемого, может быть применена лишь в случае невозможности достижения по делу объективной истины и только после принятия исчерпывающих мер к ее отысканию.
Тем самым, по мнению юристов, в России совершается «судебный госпереворот» и переход от процесса «состязательного» к его альтернативе – процессу «инквизиционному». Одного этого слова достаточно – за ним сразу видятся кнут, дыба, костер и «тройки» НКВД. А тут вроде как с подачи генерала Бастрыкина нам предлагают к этому самому «инквизиционному» процессу и установлению «объективной» истины и перейти. У нас оправдательных приговоров и так меньше процента, а после внедрения «объективной истины» статистика, очевидно, вообще в минус пойдет. Так что с заменой «презумпции невиновности» на «объективную истину» все, кто об этом написал, оказались абсолютно не согласны. Однако, прежде чем бояться «объективной истины» и «инквизиционного процесса», все-таки необходимо задать себе абсолютно кощунственный вопрос: а так ли уж хорош процесс состязательный, как мы привыкли о нем думать? Проще всего это выяснить на примере определенных практических судебных сценариев.
Итак, сценарий первый. Судят абсолютно невиновного, оказавшегося в ненужное время и в ненужном месте человека. К тому же весьма бедного. Ну нет у него денег на приличного адвоката. И назначают ему (строго по закону) какого-нибудь никому не нужного адвокатишку, который и Уголовно-процессуальный кодекс последний раз три года назад листал. А на противоположной стороне – сильно заинтересованная в данном конкретном деле прокуратура. При активной поддержке Следственного комитета. И выставляют в процесс мощную прокурорскую команду во главе с самым лучшим прокурором-обвинителем (подчеркиваю: сценарий – теоретический). Дело рассматривается в суде присяжных. И начинает прокурор-гособвинитель в прямом смысле этого слова рвать свою жертву. И все нужные для обвинения доказательства у него есть. И свидетели приходят и правильные показания дают. И экспертизы в деле имеются. И обвинительную речь он до полуночи говорил (медаль, наверное, очень хотел). А адвокатишко пошмыгал носом и сказал, что его клиент совсем не виноват, ничего не доказано и надо его обязательно оправдать. И сел на место. А судья и присяжные смотрели на все это и смотрели. А судье-то чего? Процесс же состязательный. Что стороны скажут, то он с присяжными и слушает. А потом было все как полагается: присяжные быстренько (и совершенно законно, на основании всех представленных доказательств и речей сторон) признали подсудимого виновным, а судья навесил ему срок по полной. Потому что прокурорская команда опять хорошо подготовилась, а неоплаченный защитник снова сказал два слова. И поехал невиновный осужденный в далекий Магадан. Или Мордовию. Что для сценария номер один значения уже не имеет.
Сценарий второй (не менее свойственный для России). Судят очень, ну просто очень богатого человека. За что-нибудь совсем ужасное. Например, за педофилию. Или за изнасилование с убийством. Или за то, что пьяным на своем «бентли» пять человек сбил. И защищает человека очень, ну просто очень квалифицированная команда адвокатов. Трое из первой московской десятки. Плюс на подхвате еще пятеро из первой сотни. И трое юристов из крупной лондонской фирмы, чтобы в случае чего помочь с заявлением в Европейский суд. А еще есть замечательная мощнейшая PR-поддержка: и известные блогеры приглашены, и журналисты, и правозащитники. И все как один пишут, что подсудимый – кристальной честности человек, прекрасный семьянин, никогда не был судим, меценат, благотворитель, прихожанин РПЦ и вообще жертва примитивной подставы и Следственного комитета. А в прокуратуре что-то не заладилось, был очередной кадровый кризис, и гособвинять прислали самого последнего прокуроришку. Он с утра пивком опохмелился, три тома дела из полусотни пролистал и пошел обвинять. Тут его адвокаты вместе с правозащитниками на британский флаг и порвали. Но он, как и полагается уважающему себя обвинителю, на все эти глупости плюнул и пошел со следаками бухать. А журналисты потом написали, что прокурор был «неубедителен и мерзопакостен» и «своей речью полностью подтвердил, что дело против подсудимого было сфабриковано прокуратурой совместно со Следственным комитетом». Восторженно внимавшие многочасовым речам известных адвокатов присяжные подсудимого немедленно оправдали. Он тут же заявил, что воспользуется своим правом на реабилитацию и предъявит иски к прокуратуре и Следственному комитету. А прокурора внесет в «международный черный список борцов с правами человека». Судья взирал на все это совершенно беспристрастно – процесс-то ведь состязательный. Потом он встал и вынес приговор в полном соответствии с вердиктом присяжных, который бывший подсудимый тут же поехал со всей командой обмывать. В «Обломов». Или в «Пушкинъ». Что, в общем, уже не важно для настоящего сценария. О потерпевших по делу никто и не задумался. Ведь процесс – состязательный: кто выиграл, тот и прав.
Все эти абсолютно теоретические и даже, может быть, где-то фантастические сценарии показывают, что при всей внешней привлекательности состязательный процесс – абсолютно не панацея для сторон и имеет свои существенные недостатки, к которым, правда, за последние десятилетия уже привыкли.
Разумеется, полностью состязательный суд – вещь, вне всякого сомнения, очень хорошая. Просто замечательная. Особенно для Березовского и Абрамовича. То есть при приблизительно равных возможностях сторон. Когда же начинаются перекосы, то государство, по идее, должно слабейшую сторону поддержать, предоставив ей либо бесплатного защитника, либо средства для его найма. Ну как, в общем, в Европейской конвенции и написано. Только чем квалифицированней и независимей у государства суд, тем дороже он стоит. Цена одного дня полноценных слушаний при соблюдении всех процессуальных гарантий начинает достигать просто заоблачных вершин. Счета юристов за оказанные юридические услуги начинают измеряться семизначными цифрами. Государство начинает понимать, что оно не может позволить себе такой дорогой суд, где судья только как верховный арбитр взирает на процесс и выносит решение. И стороны не могут себе подобный суд позволить, когда за услуги адвоката ты должен будешь потом рассчитываться десять лет. Начинается то, что юристы называют «препятствиями к осуществлению правосудия», – право на справедливый суд становится фактически недоступным. Особенно рядовым гражданам. Кто не понимает, о чем это, может вспомнить недавний процесс Литвиненко, когда его вдова пыталась оспорить решение правительства не проводить независимое судебное расследование. Так ее же это самое британское правительство пугало, что в случае если она проиграет, расходы составят около £50 тысяч – цифра для нее совершенно неподъемная. В итоге деньги на процесс собирали всем миром. И к этому привела именно хваленая «состязательность процесса». И подобных примеров очень много.
Недостатки чисто состязательного процесса заставляют страны с развитыми судебными системами переходить постепенно к неким смешанным моделям. Недаром у британского суда теперь основная задача – «судить очень быстро и эффективно». Суд располагает широчайшими возможностями: определять жесткий график судебных заседаний, ограничивать расходы сторон, толковать молчание подсудимого не в его пользу, отказывать сторонам в заслушивании их аргументов, разрешать или запрещать апелляцию и много еще чего. Суд перестал быть пассивным наблюдателем за спором сторон и начал активно вмешиваться в процесс. Он не стал инквизиционным, но перестал быть полностью состязательным. Подходит ли подобная смешанная модель российскому суду или ему пока лучше оставаться только состязательным? На самом деле никто ответа на этот вопрос сейчас не знает, поскольку эффективность той или иной судебной реформы можно оценить только через десятилетия. Но если не пытаться хотя бы как-то изменить российское правосудие, то оно останется таким, какое оно есть сейчас, когда в него никто не верит. Хуже уже точно не будет.
А тому, кому все изложенное показалось совсем неубедительным, можно только напомнить, что широко известный в узких кругах царь Соломон судил, как помнят историки, в рамках абсолютного инквизиционного процесса (сведений об участии адвокатов в рассмотренных им делах по крайне мере не сохранилось). И, судя по сохранившимся прецедентам, неплохо, наверное, судил.