Андрей Ванденко
— Да? А как же учрежденный вами клуб «Перестройка»?
— Ну, это конец 80-х! В стране все стало окончательно разваливаться и сыпаться. Ребята предлагали: «Толя, давай в народные депутаты! Иди на выборы в Верховный Совет СССР или России». Но мне это было не нужно и неинтересно. Как тому же Алексею Кудрину или Сергею Игнатьеву. Мы видели перед собой иную парадигму, готовясь не к политической, а к профессиональной работе по преобразованию отечественной экономики. К 1990 году наша команда оказалась фактически единственной в стране, кто именно этим занимался долго и предметно. Второй такой не было ни в официальной науке, ни вне ее.
— А Гайдар?
— Разумеется, я и Егора подразумеваю. К тому моменту мы уже несколько лет шли вместе, мгновенно сблизившись на общности интересов, едва выяснив, что по отдельности занимаемся одним и тем же. Надо сказать, столь глубокое погружение в предмет исследований в итоге сыграло с нами злую шутку. Да, мы наиболее профессионально разбирались в теме, чувствовали в себе готовность проводить реформы, но в любом новом деле крайне важно иметь достойных оппонентов, способных предъявлять содержательные контраргументы. У нас их, к сожалению, не было. Львиную долю всех возражений, которые высказывались, мы сформулировали сами для себя, тщательно проанализировав альтернативные варианты, понимая возможные последствия каждого из них и выбирая наименее болезненный путь. Иными словами, критики оказались не в силах нам помочь, подтолкнуть к новому решению, шла ли речь о технологии приватизации либо о чем-то другом. Именно из-за большого профессионального разрыва мы наверняка пропускали и разумные замечания, которые тонули в потоке глупостей и несуразностей, звучавших с разных сторон.
— Почему вашими яростными противниками стали Абалкин, Шаталин, Петраков, Шмелев и прочие классики советской политэкономии?
— Понимаете, с людьми, которых вы перечислили, приключилась драматическая история. С середины 60-х годов прошлого века они вели жесткую и тяжелую борьбу со сталинистами, иногда одерживая локальные победы, но чаще терпя сокрушительные поражения. О чем говорить, если им даже не давали публиковать научные труды и защищать диссертации? Они сопротивлялись, как могли, безусловно, представляя собой лучшую часть советской экономической науки. Собственно, мы учились на их примере. Изданная в 1974 году книга Николая Петракова «Кибернетические проблемы управления экономикой» одно время была моим настольным пособием. А Станислав Шаталин, напомню, был научным руководителем Егора Гайдара и Петра Авена. Словом, люди двадцать лет отстаивали взгляды и заслуживали за свою борьбу и принципиальность всяческого уважения. Но имелась маленькая проблемка: они были советскими экономистами, боролись за рыночный социализм с человеческим лицом и вторую модель хозрасчета. А мы в себе это преодолели окончательно и бесповоротно, хотя и не сразу. Я, кстати, одним из последних, за что ребята в свое время сильно меня долбали. Но к 88-му году понимание, что частная собственность является основой эффективной экономики, стало для нас азбукой, аксиомой. Для мэтров же это находилось за гранью добра и зла, чем-то невозможным, немыслимым. Принципиально иная система координат! Поэтому когда мы оказались у власти, быстро выяснилось, что в профессиональном отношении уважаемые академики не представляют для нас никакого интереса, они попросту бессодержательны, не могут сказать ничего существенного. Классики застряли в эпохе совершенствования социализма, которая закончилась раз и навсегда. Это откровение стало для большинства жуткой личной трагедией, кое-кто из них, как известно, спился, остальные превратились в наших непримиримых оппонентов. Почитайте Петракова, его статьи пышут такой нечеловеческой злобой, что даже неловко за него становится... Чуть менее категоричны Абалкин и Шмелев, хотя и от них нам по-прежнему достается. Особняком стояли лишь Аганбегян и Заславская, но это люди другого масштаба.
— Значит, Ельцин в 91-м году был обречен выбрать Гайдара и его команду?
— Ничего подобного! Решение Бориса Николаевича противоречило всем законам — логики, политики, психологии. Абсолютная загадка! Представьте себе Ельцина, прошедшего колоссальную жизненную школу, поработавшего директором крупного домостроительного комбината, возглавлявшего свердловскую областную парторганизацию, а затем Московский горком КПСС, ставшего кандидатом в члены Политбюро ЦК, все потерявшего и поднявшегося вновь. А рядом — 35-летний Егор, интеллигент в четвертом поколении, у которого за плечами лишь научная да журналистская работа. Трудно вообразить двух менее совместимых людей! Все разное — облик, язык, манеры, культурная среда, жизненные ценности. До сих пор не понимаю, как Ельцин смог принять Гайдара...
Конечно, определенную роль сыграл Геннадий Бурбулис, первый и последний госсекретарь России. Он, собственно, и представил Егора президенту. Но ведь тогда вокруг Ельцина вилось много разной публики. Встречались и серьезные бойцы, начиная со Скокова и кончая Хасбулатовым, на всю жизнь затаившим обиду, что, на мой взгляд, и послужило одним из психологических мотивов последующего крутого разворота «верного Руслана». Среди потенциальных кандидатов на пост главы российского правительства значился и Явлинский, по крайней мере я считал его серьезной фигурой, но, оказывается, по определенным причинам у Ельцина на сей счет было иное мнение. Тогда я этого не знал. В любом случае Борис Николаевич имел выбор. Повторяю, тем удивительнее, что он остановился на Гайдаре.
— Помните первую встречу с Ельциным?
— Егор представлял команду, отдель*ного собеседования не было, что тоже поразительно само по себе. Уникальная история, которая могла произойти лишь в тех условиях! Президент фактически поверил Гайдару на слово и под персональную ответственность принял все предложенные кандидатуры. Я возглавил во многом ключевой Госкомитет по управлению госимуществом и познакомился с президентом уже после назначения. Егора утвердили в должности 6 ноября 91-го, а меня через пару дней. Указ подписали — и вперед, работайте!
— А как Гайдар предложил вам стать главой ГКИ?
— Это случилось на 15-й правительственной даче в Архангельском примерно за месяц до назначения. Я уже помногу времени проводил в Москве, поскольку Егор нуждался в реальной помощи.
— Но вы ведь в тот момент еще были главным экономическим советником мэра Собчака?
— Совершенно бессмысленный пост! Я около полутора лет проработал первым зампредом Ленгорисполкома, и это было очень серьезно, но потом, как положено у демократов, начались тяжелые внутренние драки между исполнительной властью и законодателями. Летом 1991 года Собчак выиграл выборы на новую должность — мэра Питера, и исполком перестал существовать. Мои отношения с Анатолием Александровичем складывались непросто, совсем оставить меня не у дел Собчак не мог, поскольку я, как ни крути, был заметной фигурой в городе, вот он и предложил ни к чему не обязывающий пост. Правда, занимал я его от силы пару недель, после чего Егор позвал в Москву, и больше в Питер я не возвращался. Мы сидели на госдаче в Архангельском и работали над структурой будущего российского правительства: определялись с составом министерств, прописывали программы их деятельности на первый период, готовили кадровые решения. Из логики событий вытекало, что мне надо брать Министерство экономики или промышленности. И вот однажды поздно ночью Егор поднялся из-за рабочего стола и предложил: «Давай прогуляемся на свежем воздухе, заодно и поговорим». Ладно, пошли. Не успели отойти на десяток метров, как Гайдар без предисловий сказал: «Толя, я думал-думал и решил, что тебе необходимо возглавить комитет по госимуществу». Это предложение прозвучало совершенно неожиданно, поскольку Егор прекрасно знал, что в профессиональном смысле я терпеть не мог приватизацию, она была мне абсолютно неинтересна. У такого отношения есть предыстория, углубляться в детали не стану, скажу лишь, что на одном из наших подпольных семинаров в середине 80-х Виталий Найшуль изложил концепцию ваучерной приватизации, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Большинству собравшихся теория понравилась, только мы с Егором тогда категорически не согласились с ней, разгромив предложенный Виталием сценарий, не оставив от него камня на камне. И вот спустя несколько лет Гайдар вдруг предлагает взяться за проект, который мы сами же раскритиковали в пух и прах! Хорошо известно, что в мировой экономической мысли нет проблематики приватизации: в отличие от макроэкономической стабилизации это вопрос технологический и политический, а не научный... Кроме того, мы оба прекрасно сознавали, что история такая... антинародная, перспектива стать пугалом для миллионов сограждан мне не слишком улыбалась. Поэтому открытым текстом сказал: «Егор, после этого я на десятилетия вперед превращусь в самое ненавидимое существо на свете! Ясно как божий день». Гайдар ответил столь же прямо: «Но и ты пойми, Толя, что Министерство экономики — тактика, Министерство промышленности в нынешних условиях — чистой воды пиар, не подкрепленный ни ресурсами, ни полномочиями. Все, что сможешь там, — проводить совещания, высказывать благие пожелания и сочинять умные приказы, которые директора заводов потом будут выбрасывать в урны. Вот создание института частной собственности в стране — ключ, сердцевина». Спорить с таким аргументом смысла не имело, я согласился с Егором: надо — значит надо...
— И в итоге огребли сполна. Предчувствия вас не обманули...
— Знал, на что подписывался... Ведь главное обвинение от народа звучит как? Приватизация несправедлива. Да, не спорю, ваша правда. И объяснения, мол, иначе было нельзя, ровным счетом ничего не меняют. Эти претензии такой глубины залегания, которые не стираются временем... Знаете, раньше мы часто пользовались выражением «за добро». Его смысл в том, правильный ли совершен поступок, в верном ли направлении сделан шаг. Так вот: приватизация — за добро! Без каркаса частной собственности сегодняшняя российская экономика не просуществовала бы и года. Ни роста ВВП, ни повышения реального уровня жизни быть не могло. Подобная дилемма нередко встречается при решении глобальных задач, от которых зависит судьба страны: добро или справедливость. Это примерно как заставить ребенка всерьез ответить на вопрос: кого больше любишь — папу или маму? Понимая, что от сказанного зависит их жизнь... И на государственном уровне так бывает, и ты тоже не имеешь права промолчать. Иди потом и объясняй ста сорока миллионам соотечественников, что без этого было бы гораздо хуже...
— Тем более в ответ несется одно: отдай две «Волги» за ваучер! Ведь обещали, Анатолий Борисович...
— Обещал... Хотя если быть до конца точным, я говорил, что цена ваучера соответствовала цене двух автомашин «Волга». Собственно, так и было, а для некоторых так и есть. Те, кто купил за приватизационные чеки акции, например, «Газпрома», сегодня могут обменять их не только на «Волги». Однако кого из моих критиков это волнует? Особенно если учесть, что более сорока миллионов человек, отнесших ваучеры в инвестиционные фонды, полностью все потеряли, на сто процентов! Я, кстати, один из них. Повелся на шумную рекламу, взял акции некоего чекового фонда, не слишком вникая в детали. В результате средства этой шарашки, как и большинства остальных, успешно разворовали...
— Ельцин влезал в вашу работу?
— Конечно. Если бы не он, мы не смогли бы сделать самых драматических разворотов, когда все висело буквально на волоске. Таких ситуаций было несколько.
— Например?
— Скажем, крайне тяжелым выдался 93-й год. Егора уже убрали из правительства, нашу команду разогнали, фактически я остался один в окружении так называемых крепких хозяйственников во главе с Олегом Сосковцом. Они надежно взяли рычаги управления в натруженные руки и отдавать их не собирались. Позиция любого отраслевика всегда проста и понятна. Министр транспорта говорил: «Целиком поддерживаю и разделяю цели приватизации, но наш сектор трогать нельзя ни в коем случае, иначе это приведет к полному коллапсу в экономике страны и разрушит целостность хозяйственного комплекса. Все встанет, рухнет, пойдет прахом». Это был стандартный ответ. То же самое я слышал от министров промышленности, путей сообщения — и далее по списку со всеми остановками. В итоге объемы активов, которые должны были приватизироваться, шаг за шагом ужимались, ужимались, ужимались... Там появлялось специальное распоряжение, приостанавливающее приватизацию, здесь — постановление... А мы ведь придумали весьма жесткую конструкцию. Ваучер имел свободное обращение и рыночную стоимость, на которую приказом нельзя было повлиять. На старте чек оценивался в десять тысяч рублей, потом цена начала падать: девять тысяч, восемь, семь, шесть... Когда дошли до четырех тысяч, нам стало понятно: еще немного — и достигнем критической черты, за которой пойдет обвал. Панический сброс ваучеров окончательно подорвал бы доверие к целям приватизации и обрушил рынок. Понятно, на помощь отраслевиков рассчитывать не приходилось. Плюс давил контролируемый Хасбулатовым Верховный Совет, ежедневно вставлял палки в колеса. Что делать, когда тебя загнали в угол? Естественно, переходить в атаку! Мы тщательно подготовили контрнаступление, выбрали двадцать ключевых министерств, и я пошел к Борису Николаевичу с детально прописанными проектами поручений президента по каждому ведомству. Документы получились очень жесткими по языку, но технологичными по конструкции. Четкие сроки, меры по пунктам, персональная ответственность руководителя, в случае неисполнения поручения — вплоть до увольнения... И вот эти бумаги я отдал президенту. А он сам висит на грани импичмента, ведет перманентные бои с парламентом. В стране бушует инфляция, зреет настоящая гражданская война, во время демонстрации 1 мая в Москве погибли люди... Тем не менее после обстоятельного разговора Борис Николаевич подписал все до единого поручения, которые я принес. Правительство было в шоке! Виктор Степанович, помню, обалдел, только и сказал: «Ну, Анатолий, ты даешь!» После этого министр транспорта Ефимов в знак протеста подал в отставку, глава еще одного ведомства, очень хороший парень, с которым мы до сих пор дружим, едва не ушел из правительства, долго потом при встрече укорял: «Что же ты подставил меня перед президентом?» Я отвечал: «Родной, ты ведь иначе не понимал, шага не сделал навстречу, а вопрос формулировался предельно просто: или в России появляется частная собственность, или не будет страны. Извини, тут уж было не до наших теплых отношений».
— Да вы и вправду большевик, Анатолий Борисович!
— Возможно. Только большие задачи сладенькими уговорами не решаются. Цена слишком высока, если взялся отвечать — достигай результата. Это вам не ля-ля...
[Санкт-Петербург - Москва]
Андрей Ванденко
Досье
Анатолий Борисович Чубайс
* Родился 16 июня 1955 года в городе Борисове Минской области Белоруссии в семье военного.
* В 1977 году окончил Ленинградский инженерно-экономический институт им. Пальмиро Тольятти.
* В 1977—1990 годах — инженер, ассистент, доцент ЛИЭИ.
* В 1983 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Исследование и разработка методов планирования совершенствования управления в отраслевых научно-технических организациях».
* В 1979—1987 годах — лидер неформального кружка молодых экономистов.
* В 1990 году назначен заместителем, затем первым зампредом исполкома Ленсовета.
* С ноября 1991 года — председатель Госкомитета РФ по управлению госимуществом.
* 1 июня 1992 года назначен заместителем председателя правительства России.
* Ноябрь 1994-го — январь 1996 года — первый вице-премьер по экономической и финансовой политике.
* В феврале 1996 года вошел в предвыборный штаб Бориса Ельцина.
* В июле назначен руководителем администрации президента РФ.
* В марте 1997-го вновь стал первым вице-премьером и министром финансов РФ.
* 30 апреля 1998 года назначен председателем правления РАО «ЕЭС России».
* С 22 сентября 2008 года — гендиректор РОСНАНО.
* Имеет три благодарности президента России. Владеет английским языком. Женат. Имеет сына и дочь от первого брака.