http://gaidarfund.ru/projects.php?ch..._discuss&id=86
Дискуссия
Андрей Колесников: В последнее время в публичном дискурсе все чаще заходит разговор о культуре, морали и ценностях как категориях, которые существенно важнее, чем политические и экономические сюжеты. Точнее, так: современное состояние общества и государства в большей степени зависит от состояния моральных основ, неразмытости культурных слоев и четкости ценностных ориентиров граждан, чем от большой политики и экономики. Бытие (политика и экономика), конечно, определяет сознание, и в этом смысле Маркс не устарел, но и сознание (псевдоним ценностей, культуры, морали) определяет политику и экономику. И с тем, и с другим у нас как-то не очень хорошо.
В этом смысле симптоматично интервью главы «Тройки-Диалог» Рубена Варданяна, одного из немногих современных крупных российских бизнесменов, склонных к моральной рефлексии и социальному анализу. Современное состояние участников различных рынков, успешно переживших кризис, он с горькой иронией квалифицировал так: «Это как в анекдоте про любовника, который, падая с балкона, дает клятву, что никогда больше не посмотрит на чужую женщину и будет добропорядочным семьянином. А оказавшись в сугробе, он отряхивается и говорит: "Несколько секунд летел, а столько глупостей наобещал". С кризисом 2008 года ситуация была немного похожая». А моральное состояние тех, кто определяет сегодня правила, точнее, разрушает их в современном обществе, описал следующим образом: «К сожалению, последнее время мы работаем в системе, где формальные правила отличаются в разных странах или не всегда работают, а неформальных нет. Поэтому каждый сам за себя. Логика простая: "есть возможность заработать денег, а дальше — пусть хоть потоп"… В VI веке до нашей эры Конфуций сформулировал принципы, при которых у страны есть Путь и в ней можно жить и развиваться. В стране, где эти принципы нарушены, можно лишь выживать. Эти принципы актуальны до сих пор. Это, во-первых, наличие лидера с благородными амбициозными целями, во-вторых, наличие в стране традиций и ритуалов и, в-третьих, крепкая дружная семья. В мире сейчас нет ни одной страны, в которой эти принципы были бы реализованы в полной мере. Ценность семьи как базовой ячейки общества почти утрачена, особенно в городах, где семейные узы намного сложнее сохранить. Дело даже не в растущем количестве разводов и однополых браков. Раньше через семью передавались очень важные знания, умения, традиции. Исчезли династии — поколения военных, учителей, ученых. Мы имеем серьезную эрозию понятных правил — формальных и неформальных, на их место приходит вседозволенность. Общественные табу и ограничения разрушаются с такой скоростью, что я не удивлюсь, если в какой-то момент в какой-то части мира люди заявят о своем праве есть человеческое мясо, потому что это входит в их понимание свободы, а некоторые псевдодемократы будут их поддерживать. Страх того, что, нарушив ритуал, ты будешь изгнан из общества, пропал. Даже в нашей стране, где большой процент населения провел часть жизни в местах не столь отдаленных и живет по полуворовским понятиям, эти понятия исковерканные и не действующие».
Существует и несколько иной подход, который стоит назвать, скорее, оптимистичным. Но именно в терминах «созидательного разрушения» - чем быстрее деградируют и разрушаются зараженные импотенцией и гниющие изнутри институты и квазиценности, тем лучше для страны, тем скорее она начнет выздоравливать на новых основаниях, в том числе ценностных. Об это говорил, например, участник наших прошлых дискуссий Михаил Дмитриев, президент Центра стратегических разработок (ЦСР): «В течение ближайшего десятилетия в наиболее активный возраст войдут дети беби-бумеров, в основном 1980-х годов рождения, тоже наиболее многочисленное поколение трудоспособного взрослого населения страны. И это поколение уже сейчас сталкивается с тем, что путинская система существенно ограничила работу вертикальных социальных лифтов — старшее поколение заткнуло все «шахты», демонстрируя нежелание уступать свои места. Ценностный же разрыв между ними только нарастает. Этому «поколению перестройки», родившемуся в 1980-е, уже не надо доказывать преимущества западного образа жизни и рыночной экономики: они, собственно, ничего другого в жизни и не видели. Это поколение консьюмеризма, которое во многом будет жить по стандартам западного среднего класса. 2010-е годы станут свидетелями еще более быстрого роста уровня жизни этих людей.
Этому поколению повезло: оно достигнет пика своей активности в годы падения численности трудоспособного населения страны. Даже при медленном росте экономики спрос на рабочую силу будет таков, что доля труда в добавленной стоимости будет расти быстрее доли капитала. Наибольшие выгоды от этого получит наиболее активное, подготовленное к рынку и образованное поколение 1980-х, выходящее на пик своей профессиональной продуктивности. Это будет очень обеспеченное поколение, с ценностями, не похожими на ценности их отцов, и оно же, в силу плохой работы вертикальных лифтов, будет ощущать недостаточную востребованность. Это поколение столкнется с неоправданными ограничениями не только политической, но и экономической свободы, что будет препятствовать созданию и успешному росту собственных бизнесов. Велика вероятность того, что это поколение захочет переустроить российскую жизнь в соответствии со своими собственными представлениями. И такому давлению массовых ожиданий власть вряд ли что-то сможет противопоставить. Поэтому перемены неизбежны и исторически необратимы, и нынешние выборы мало что меняют в долгосрочном раскладе».
И далее: «Есть знаменитое социологическое исследование, проведенное в начале прошлого десятилетия Р. Инглхартом и К. Вельцелем (Рональд Инглхарт — профессор Мичиганского университета, президент Всемирного обследования ценностей (World Values Survey); Кристиан Вельцель — профессор университета Якобс в Бремене, вице-президент World Values Survey. — А. К.), с использованием нескольких раундов Всемирного обследования ценностей. Молодые поколения обществ, находящихся в процессе вхождения в клуб развитых стран, предъявляют растущий спрос на ценности самореализации, которые неразрывно связаны с развитием демократии и политической свободы».
Прошу прощения за длинные цитаты, но они, как и авторы этих слов, дорогого стоят. Потому что затрагивают главное – ценности, конвертирующиеся в интересы. Если ценности – здоровые и моральные в самом простом смысле этого слова, то интересы становятся не корыстными, а касающимися res publica, общего дела, которое и есть тот клей, объединяющий нацию на общем «Пути» (в терминах Рубена Варданяна).
Экономика, политика, формы правления вырастают, в конце концов, из культуры. Это показано у Егора Гайдара в «Долгом времени». Цену любых вопросов, в том числе и рыночную цену, в конечном счете определяют ценности. И, кажется, сегодня Россия находится в кризисе ценностей, который и есть «мать» всех остальных кризисов, включая экономический.
Или все-таки мы преувеличиваем «падение нравов» и все изреченное – есть не столько ложь, сколько, как выражается один кремлевский социолог, «интеллигентский бубнеж»?
Виталий Куренной
философ, доцент НИИ ВШЭ
Все приведенные Андреем Колесниковым цитаты и суждения совершенно вполне справедливы. Тем не менее, их можно неверно истолковать, если не поместить в более широкий контекст. Несколько таких контекстуальных комментариев я и хотел бы привести.
Начнем с тезиса о том, что Россия находится в кризисе ценностей. Является ли это какой-то специфической российской особенностью? – Конечно, нет (и Рубен Варданян совершенно правильно говорит о ситуации в мире вообще). Разговор о кризисе ценностей ведется в современном обществе ровно столько, сколько существует само современное общество. Уже в XIX веке итог этих дискуссий подвел Ницше своим тезисом о нигилизме и необходимости переоценки всех ценностей. Доктрина Ницше о сверхчеловеке обычно понимается весьма вульгарно (на то, правда, есть свои исторические основания), но по сути это его рецепт выхода из состояния окончательной деградации и разрушения всех систем ценностей. Последнее означает, что ни одна ценность более не гарантирована никакой внешней сущностью – «Богом», «культурой», «моралью» и т.д., поэтому каждый действует, руководствуясь своими собственными желаниями (в этике такая позиция называется «эмотивизм»). А желания эти обычно довольно мелкие и в монетизированной экономике сводятся к формуле, которую приводит тот же Варданян: «есть возможность заработать денег, а дальше — пусть хоть потоп». Поэтому если мы вступили в подобный период полного кризиса ценностей, то это просто означает, что произошел окончательный демонтаж остатков традиционного или квази-традиционного (т.е. позднесоветского) общества. В общем, ничего специфически российского здесь нет, нормальный такой путь модернизации.
Вернусь к сверхчеловеку. Ницше полагал, что это состояние деградации ценностей достигло своего предела в городском буржуазном обществе (обществе «филистеров», как он любил выражаться) и преодолеть его может этот самый сверхчеловек. Не стоит понимать его буквально и посредством тех метафор, которых наплел сам Ницше. Если рассмотреть этот тезис философски (а Ницше, пожалуй, достоин того, чтобы считать его таковым), то речь идет не о каком-то мускулистом и кудрявом фюрере. Речь идет о том, что человек теперь сам становится ответственным за конституирование и поддержание систем ценностей. Сверхчеловек это, выражаясь технических философских языком, это инстанция имманентной трансценденции, т.е. трансценденции, гарантированной не какой-то внешней инстанцией – Богом или божественным законом, культурой как некоей данностью, «менталитетом», какой-то там национальной «матрицей» и проч., - а самим конечным человеческим существом. Принцип принятия и разделения ответственности за удержание ценностного порядка – это и есть сверхчеловек. В таком случае, например, такая вещь как «права человека» существуют не постольку, поскольку они гарантированы «естественным правом» или являются какой-то там исторической универсалией (мы все знаем, что они исторически конструированы – и довольно недавно), постольку, поскольку есть люди и сообщества, которые берут на себя смелось их принять как ценности, понимают их условность, но готовы, тем не менее, отстаивать их до конца.
Да, в современном обществе под влиянием города и рынка традиционные ценностные системы распадаются – в том числе исчезает семья как институт социализации и воспроизводства определенных габитусов. Да, на место этого приходит «вседозволенность». Неслучайно Генрих Гейна назвал Канта – сложным языком оповестившим мир о том, что человек абсолютно свободен (как носитель практического разума недетерминирован каузально), - революционером, по сравнению с которым террор Робеспьера есть просто детская забава. И реагировать на эту вседозволенность можно разными способами – взывая к возвращению традиции (это мы наблюдаем сплошь и рядом), к вождю, наконец, к какой-то там чудесной алхимии молодых поколений. Но можно осознать эту ситуацию во всей ее рискованности – и тогда взять за нее ответственность. В этой ситуации мы вольны разрушить остатки семьи и скатываться до примитивной логики «заработать денег». Но ровно таким же образом мы вольны и утвердить ценность семьи, долга, права и т.д. Ситуация вседозволенности – она ведь обоюдная: она позволяет как разрушать, так созидать. И такую созидательную деятельность мы видим: пусть пока локально и робко, но люди сами утверждают новые ценности честности, мужества, достоинства, милосердия и взаимопомощи. Старая история метафизической борьбы добра со злом и ложью теперь переведена на обычный человеческий язык. Но это не значит, что она закончилась или что ее исход предопределен. Просто здесь человек остался в этой борьбе наедине с самим собой – ему больше не на кого уповать или опираться, все опоры он должен создать теперь сам.
Наконец, два слова я бы хотел добавить относительно рассуждения о чаемой Михаилом Дмитриевым смене поколений и подкрепляющей их цитаты из исследования Инглхарта и Вельцеля. На мой взгляд подобные рассуждения (я не касаюсь их фактической стороны – здесь это не так важно) относятся к тому же порядку дискурса, что и традиционные рассуждения, грозящие нам, например, карой Божьей за попрание норм морали. Они также уповают на некий естественный трансцендентный порядок. Только в данном случае этот порядок является натурализованной социально-теоретической абстракцией некоей закономерности – в данном случае связанной со сменой поколений, некими обязательными социальными характеристиками молодежи и т.д. Ссылки на подобные исторические закономерности Карл Поппер называл историцизмом – представлением о том, что есть некий объективный, независимый от человека ход исторических событий с предопределенной развязкой. Так вот, на подобный ход событий я бы не надеялся. Это столь же наивно, как полагаться на то, что в истории поступательно торжествует разум и свобода. Никакой предопределенности здесь нет, и можно приводить множество опровергающих подобные надежды исторических примеров – возьмем ту же молодежь Веймарской республики. За добродетели подрастающего поколения отвечают старшие поколения, а не рыночный консюмеризм, пирамида Маслоу и динамика рынка труда. С неба или из закономерностей рынка и социума эти добродетели сами собой не возьмутся.
Анна Андреенкова
социолог, Заместитель директора ЦЕССИ (Институт сравнительных социальных исследований)
Я предлагаю перейти от разговора обличительного характера, жанра «критики нравов», и использования ярких, но не очень ясных и обоснованных концепций «кризиса ценностей» и «падения морали», к более детальному обсуждению самого предмета разговора, попытаться понять, какие именно изменения мы наблюдаем в ценностной сфере жизни общества, морально-нравственном климате последних лет. Для этого нам придется развести два понятия – ценностей и моральных и нравственных норм и поведения.
Ценности людей, если не пытаться дать подробное и аккуратное научное определение, - это их приоритеты, то, что люди считают важным в жизни, видят в качестве своих жизненных долговременных или кратковременных целей. Ценности общества складываются долго, поколениями. Система ценностей общества относительно устойчива, не столь гибка как кажется и ее не так уж легко разрушить или ввести в состояние кризиса. Каждое новое поколение через процесс социализации воспринимает ценности, выработанные прошедшими поколениями, а также привносит что-то свое. Это новое не становится ценностью большой социальной группы сразу, должен пройти определенный процесс усвоения, интернализации новых ценностей. Многое не прошедшее отбор времени будет отброшено, и следующие поколения, читая о приоритетах отцов, будут считать это скорее «причудами», а не серьезной проблемой. Пошатнуть ценностные устои общества нелегко и даже в результате больших социально-экономических и политических изменений после первого шока общество начинает понимать, как похоже оно на себя прежнее. Я думаю, именно этот процесс мы и наблюдаем сегодня в России. Российское общество прошло период серьезных преобразований, однако по прошествии некоторого времени, относительной стабилизации общественной жизни, мы видим все яснее, что ценностная система российского общества осталась во многом нетронутой – речь идет о таких составляющих этой системы как высокая степень патернализма в общественных и личных отношениях, вера в сильное государство, возложение ответственности («локус контроля») на внешние обстоятельства и структуры, высокая ценность «малой» группы, узкого социального круга (семьи, друзей и хороших знакомых), высокая сплоченность малых групп и низкий уровень межличностного доверия в отношения с более широкими социальными кругами, высокая ценность образования как средства социальной мобильности и приобретения общественного статуса и многое другое. Несомненно, возникло и новое. И мне это новое видится в первую очередь в диверсификации ценностных систем, расслоение общества на группы с совершенно разными ценностями. Такая диверсификация характерна для всех открытых современных пост-индустриальных обществ и России постепенно входит в их число, чтобы насладиться плодами и сожалеть о потерях и новых проблемах, с этим связанных. Можно предложить, что двигаясь дальше по этому же пути развития, диверсификация и множественность ценностных систем будет только увеличиваться.
Отдельный разговор – о моральных и нравственных нормах, превалирующих в обществе. Такие нормы касаются в основном не столько целей и жизненных приоритетов, сколько оценки явлений, событий, поведения как хорошего или плохого, достойного или недостойного. Оценить какие именно моральные нормы превалируют в обществе, насколько сильны моральные требования и насколько люди реально их придерживают нелегко. Некоторые социологические методы позволяют получить хотя бы приблизительное представление о нормативной стороне морали. Ниже приведены данные о исследований о моральных ценностях россиян, проведенных ЦЕССИ с 1991 года.
Таблица 7. Моральные нормы в обществе (данные опросов ЦЕССИ)
Вопрос: Я буду называть Вам различные действия, поступки людей, а Вы скажите мне, в какой степени этой действие, на Ваш взгляд, может быть оправдано? «10» означает, что оно может быть оправдано всегда, а «1» - никогда не может быть оправдано. % в таблице – доля тех, кто сказал, что конкретное действие «никогда нельзя оправдать»(1 по 10-балльной шкале)
Примечания: Данные в таблице являются результатами опросов Всероссийского Мониторинга Ценностей россиян ЦЕССИ. Сам вопрос является частью методики оценки моральных общественных ценностей Всемирного Исследования Ценностей (WVS). Каждый опрос проводился по многоступенчатой вероятностной выборке населения России 15 лет и старше методом личных интервью на дому у респондентов, объем выборки в каждый год составлял 1600-2500 человек. Опросы проводились ЦЕССИ (Институтом сравнительных социальных исследований) в 1991, 1993, 1996, 1999, 2002 и 2005 при финансовой поддержке различных научных фондов.
Как мы видим из приведенных данных, наиболее сильные моральные ограничения на уровне восприятия нормы находятся у россиян в области поведения, направленного на причинение ущерба собственности/интересам других людей (угон машины, брать взятки, покупать краденое), поведение, связанное с угрозой жизни/здоровью людей (вождение машины в нетрезвом виде, наркомания) и девиантное поведение в области сексуальных отношений (гомосексуализм, проституция).
Более "либеральные" взгляды россияне высказывают по вопросам, связанным с поведением по отношению к государству (оказание сопротивления милиции, неуплата налогов, безбилетный проезд в общественном транспорте, получение льгот, на которые не имеешь права), мелкой личной выгодой (не сообщить о нанесенных тобой повреждениях, не вернуть найденные деньги, ложь в личных интересах), а также относительно бытовых сексуальных отношений (секс до достижения совершеннолетия, супружеская измена, аборт, развод).
Мы видим, что за последние десятилетия происходит постепенное ослабление моральных норм и ограничений, все больше людей начитает считать, что при определенных обстоятельств можно оправдать значительное количество действий, которые раньше большинством считались незыблемыми. Отчасти это можно назвать постепенным распространением морального релятивизма, в положительном случае – моральной толерантности и большей свободе от условностей и общественного давления (особенно в области сексуального поведения), в отрицательном – увеличение вседозволенности и упадок морали.
За 15 лет исследований наиболее стабильными в общественном сознании являются отношение к самоубийству, убийству при самообороне и разводу. Довольно сложная динамика отношения людей к абортам – в начале 90-х годов оно было в значительной степени отрицательным, затем постепенно эта норма размывалась и отношение к абортам становилось более толерантным, однако к середине 20-х опять это моральное представление вернулось и даже превысило уровень начала 90-х (возможно, это связано с усилившемся влиянием церкви на подобные вопросы).
Наиболее серьезные изменения произошли в представлениях россиян о моральных нормах во взаимоотношениях с государством – если в начале 90-х половина россиян считала, что ни при каких обстоятельствах неприемлемо сокрытие доходов и уклонение от налогов, то к середине 2000-х так считало уже лишь 30% россиян, а остальные готовы были бы найти таким действиям оправдания. Почти в два раза сократилась доля людей, которые считали что ни в коем случае не приемлемо получение от государства льгот, на которые у Вас нет прав (в начале 90-х с этой нормой были согласны большинство россиян, то есть это была общепринятая норма, а в середине 2000-х ее признавали лишь чуть более трети россиян, то есть она стала нормой меньшинства. Примерно то же самое произошло и в отношении такого поведения как проезд в общественном транспорте без оплаты, получение взятки, покупка краденой вещи.
Другой тенденцией в отношении моральных норм россиян является ослабление сексуальных моральных норм, увеличения степени допускаемой свободы в сексуальных отношениях, некоторые могли бы охарактеризовать это и как «увеличение сексуальной безнравственности». Довольно серьезно изменилось отношение россиян к гомосексуализму, хоти в сегодня большинство считают такое сексуальное поведение неприемлемым и неоправдываемым ни в каких случаях. Гораздо более терпимым стало отношение к ранним половым отношениях (сегодня лишь 39% считают их совершенно недопустимыми, 15 лет назад таких было 60%), внебрачным половым связям.
Специально остановившись довольно детально на моральных ценностях общества, мне хотелось показать, что анализируя процессы, происходящие в массовом сознании более глубоко, трудно дать однозначной оценки как «кризис», «перелом» или «падение», тем более что мораль за столько веков человеческой истории уже просто устала падать.
P.S. Присоединил это сообщение к основной теме. На старое было
186 заходов.