http://rushist.com/index.php/philoso...aadaeva-kratko
В лице Петра Яковлевича Чаадаева (1794-1856) теория «официальной народности» эпохи Николая I встретила решительного противника. В самый разгар общего упоения чувствами патриотизма и народной гордости он выступил в неблагодарной роли непримиримого скептика. Чаадаев, друг молодого Пушкина, был человек для своего времени очень образованный, с философским складом ума. В юности он был гусаром, принимал участие в войне 1812 г., побывал за границей и вернулся оттуда с запасом идей и интересов. В эпоху Александра I он был либералом-теоретиком, воспитавшим свои убеждения в тиши кабинета на книгах. Чаадаева интересовала философия, история и религия. Практической деятельности он остался чужд. Замкнувшись в свой внутренний мир политика-утописта, он остался в стороне от настроений николаевской России и неожиданно явился на суд русской публики с теми идеалами политического «космополитизма», которые были так характерны для эпохи предшествующей, александровской. Вот почему теперь Чаадаев оказался совершенно одиноким деятелем. По-видимому, не понявший настроений современного общества и никем не понятый, далекий от всех общественных групп, он ни в ком не встретил поддержки.
Первое «Философическое письмо» Чаадаева появилось в журнале «Телескоп» в 1836 году. Всех писем должно было быть 5-6, но не все они смогли быть напечатаны, и большинство из них осталось в рукописи. В первом письме он говорит о необходимости религии, как главного культурного фактора.
Пётр Яковлевич Чаадаев
Будучи крайним западником, Чаадаев преклонялся перед культурой Запада и, в основе этой культуры, подобно многим мыслителям Западной Европы, видел католицизм. Этот интерес к культурной роли католической религии был одним из результатов эпохи французской реставрации (после революции 1789-1794) и романтизма, с его идеализацией Средних веков. Ряд духовных и светских писателей стали доказывать, что западноевропейская культура всем обязана католицизму. Ламенне, де Местр, Шатобриан («Гений христианства»), Мишо – вот, главные деятели французской литературы, превозносившие католицизм. Усиление влияния католицизма в Европе выразилось, между прочим, в энергичной деятельности иезуитов, которые и в России сумели окатоличить многих аристократов (Свечина, кн. Зинаида Волконская, Гагарин, Шувалов, Голицын). Великую культурную роль католичества превозносили даже некоторые протестанты – так, философ Шеллинг явился его идейным поклонником. Чаадаев был лично знаком с де Местром и Шеллингом. Все это заставило его пессимистически отнестись к русской истории.
Причины русской «отсталости» Чаадаев увидал в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами. Мы не принадлежим, говорит он, ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем, как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас... То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас до сих пор есть только умствование, теория... Обращаясь к русскому прошлому, Чаадаев не увидел там ни одного момента сильной, страстной деятельности, когда создаются лучшие воспоминания поэзии и плодотворные идеи. В самом начале, говорит он, у нас было дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество завоевателей, владычество, следы которого в нашем образе жизни не изгладились совсем и доныне. Вот горестная история нашей юности.
«Существование темное, бесцветное, без силы, без энергии» – вот, что усмотрел Чаадаев в прошлом России... «Нет в памяти чарующих воспоминаний, нет сильных наставительных примеров в народных преданиях». В результате, какое-то вялое, равнодушное существование при полном отсутствии идей долга, закона, правды и порядка... «Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него, не приобщили ни одной идеи к массе идей человечества; ничем не содействовали совершенствованию человеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это совершенствование». Мы остались в стороне от эпохи Возрождения, крестовые походы не сдвинули нас с места. Русское христианство, вследствие его культурной «инертности», он ставил на одну доску с «абиссинским». «Философическое письмо» Чаадаева заключается указанием, что мы должны торопиться с приобщением себя к культурному миру Западной Европы. В следующих письмах он в апофеозе представляет католичество и папу, мечтает о единении всех народов под покровом католической церкви... Тогда, писал он, начнется мирное развитие общечеловеческой культуры. Для этого протестантам надо вернуться в лоно католичества, а нам отказаться от православия. Чаадаев договорился до того, что предложил отказаться от русского языка ради французского. «Чем больше мы будем стараться амальгамироваться с Европой, тем будет для нас лучше», – заявляет он.
«Апология сумасшедшего» Чаадаева – кратко
В широких кругах русского общества «Философическое письмо» Чаадаева вызвало взрыв негодования. Люди всех слоев и категорий общества соединились в одном общем вопле проклятия человеку, дерзнувшему оскорбить Россию; студенты московского университета изъявляли желание с оружием в руках мстить за оскорбление нации. Чтобы смягчить впечатление скандала, произведенного статьями Чаадаева, правительство объявило его «сумасшедшим». Он написал в свое оправдание новое философское сочинение: «Апологию сумасшедшего», где опять отстаивал свои идеи, хотя и смягчив их резкость и определенность. Он, не без примеси легкого презрения, заговорил о «толпе», его осудившей: «общее мнение (la raison générale) вовсе не есть абсолютно справедливое (la raison absolue); инстинкты большинства бывают бесконечно более страстны», более узки, более эгоистичны, чем инстинкты отдельного человека; «здравый смысл народа вовсе не есть здравый смысл вообще». Чаадаев указывал, что «любовь к отечеству есть вещь прекрасная, но еще прекраснее любовь к истине». И, обращаясь к истории своего отечества, он вспоминает в «Апологии сумасшедшего» Петра I, создателя русского «могущества», русского «величия»... Он пересоздал Россию благодаря общению с Западом, благодаря порабощению России Западу. Этот путь, по мнению Чаадаева, был правильный. Затем он критикует мнение лиц, утверждающих, что нам нечему учиться у Запада, что мы принадлежим Востоку и что наше будущее на Востоке. Попутно он резко высказывается относительно идеализации старины, этого возвращения к «старым сгнившим реликвиям, старым идеям, которые пожрало время». Чаадаев говорит, что отечество свое любит не меньше своих критиков, оскорбленных его сочинениями. «Я не умею любить отечество с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами, говорит он. Я люблю свое отечество так, как Петр Великий научил меня любить его. Признаюсь, что у меня нет этого блаженного (béat) патриотизма, этого ленивого патриотизма, который устраивается так, чтобы видеть все в лучшую сторону, который засыпает за свои иллюзиями».
Отношение к Чаадаеву его идейных противников
«Философические письма» Чаадаева полны исторических ошибок и фантазий, но было в них кое-что и верное, хотя слишком страстно и однобоко высказанное. Однако главное значение их не в историческом содержании, а в том скептическом отношении к патриотическим «иллюзиям», которыми жило тогдашнее русское общество. В истории русского самосознания «Письма» и вся философия Чаадаева сделались тем мостом, который соединил свободную русскую мысль двух эпох: александровской и николаевской.
Идейные противники Чаадаева, славянофилы, высоко ценили его, как благородного человека и как смелого публициста. Хомяков в 1860-м году вспоминал Чаадаева в таких словах: «просвещенный ум, художественное чувство, благородное сердце – таковы те качества, которые всех к нему привлекали; в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон. Он особенно был дорог тем, что он сам бодрствовал и других побуждал»... Есть эпохи, в которые это – большая заслуга.