http://www.mk.ru/culture/music/inter...nogrammoy.html
Легендарный гитарист «Рецитала» Александр Левшин: «Когда пришел Кузьмин, меня выгнали. Но через год стало ясно, что он уже отставной»
Во вчерашнем номере «МК» опубликовал первую часть интервью с легендарным гитаристом «пугачевского» музыкального ансамбля «Рецитал» Александром Левшиным — человеком, который бок о бок проработал с Примадонной 30 лет. Сегодня — вторая часть беседы, в которой речь пойдет о подноготной ее творческой деятельности. Вы узнаете, пела ли Алла Борисовна под фонограмму, могла ли выгнать музыканта из-за нового фаворита, почему она ушла со сцены во время гастролей в Чикаго, и многое другое.
фото: Лилия Шарловская
— Создается впечатление, что Пугачевой вообще удаются все ее начинания, это правда?
— Ей дан Божий дар — великая интуиция. Что бы Алла ни делала, все получается. Она в моей жизни приготовила самую вкусную картошечку, баклажанчики. Это ее лексика: не картошка, а именно картошечка. Я до сих пор помню, как это было вкусно. В молодости мы ведь почти каждый вечер были у нее на Тверской. Придя в «Рецитал», я аккурат попал в жаркий период развода с очередным мужем, дележки вещей и шмоток.
— Разводиться бурно, с дележкой имущества было свойственно Пугачевой? Или то был частный случай?
— Нет, не свойственно. Но в тот раз был развод со Стефановичем. Да, он ей помог с квартирой через Союз кинематографистов, с интригой насчет неизвестного композитора Горбоноса, под именем которого скрывалась сама Алла. Сейчас он сделал многосерийный фильм о ней, но было бы нелепо верить ему в том, что именно он сделал Пугачеву. Скажем, Павел Слободкин, который был очарован Аллой Пугачевой просто в космическом смысле, сделал для нее куда больше. Он перелопатил для нее «Арлекино», срежиссировал выход русского текста, сделал потрясающую аранжировку, он ей помог в «Веселых ребятах», куда Алла пришла солисткой, а ушла, когда они ей уже аккомпанировали. Она много взяла от Зацепина, от Паулса.
— Вообще, если анализировать, сколько людей интеллектуально вложились в Пугачеву, можно сделать вывод, что Алла творческий вампир — берет все лучшее и оставляет эмоциональные «трупы» на своем пути. Разве нет?
— Алла взяла от всех всё, что могла, но она смогла взять! И она оставляла этих людей, да. Но дело вот в чем… Если без эмоций говорить, то так и надо было. Некоторые, конечно, обижаются: «Вот мы для нее!..» Но она летела! Хочешь лететь с меньшей скоростью — лети. Вот Резник много лет летел с ней на одной скорости. Он ездил с нами на гастроли, мы ему аккомпанировали, на наших глазах происходили его первые выходы на сцену. Он одно время даже жил на Тверской, когда у него был развод. Алла с Болдиным тогда ездили в Питер, забирать его. Резник вышел в чем был, с паспортом в руках и сел в их «Жигули». И он некоторое время обитал потом у Аллы, но самое главное, что по пути в Москву Резник и написал на туалетной бумаге, трясясь на заднем сиденье, «Как тревожен этот путь». А когда ее несло вперед, а кто-то замедлился, то он куда-то делся. И это не ее минус. Другое дело, что, когда она стала маститой, богатой — это где-то началось со времен Киркорова, — она сама замедлила ход, перестала так тратиться физически, нервно, почувствовала себя королевой всего этого эстрадного хозяйства. Но если ты человек, которого коснулось мессианство — а Алла из таких людей, — ты должен что-то делать. И я надеюсь, что она будет делать.
— На гастролях социальное разделение между Аллой Борисовной и музыкантами было сильным?
— В начале пути все было общее: мы ездили на автобусах, она сидела в третьем ряду справа. Ну, понятно, что жила она в лучшем номере, а так все мы дышали единым воздухом. Но по мере появления бешеной популярности, огромных гонораров социальное разделение стало уже ощутимо. Сперва мы этого даже не понимали, но потом это начало нарастать как снежный ком.
— Она помогала музыкантам решать какие-то их бытовые проблемы или, например, материальные?
— Редко. Внутри она очень щедрый и добрый человек, но часто сдерживается. Не потому, что жалко, а просто она просчитывает, надо ей быть доброй или нет. Это такая стратегия королевы, когда необходимо быть избирательной. Это как индульгенцию раздать. Царь не может же всех помиловать, надо кому-то и голову отрезать.
Алла Борисовна постоянно молодится по завету Клавдии Шульженко.
фото: Лилия Шарловская
— Но к своему коллективу она всегда относилась хорошо?
— Она относилась к нам со вниманием, проводила с нами праздники, называла своей семьей, мы были ее близким кругом и платили ей нежностью. Но сперва это было «любимая певица и ее музыканты», потом «звезда и музыканты», потом «Примадонна и музыканты», а потом все это улетело в тартарары. Бешеная слава — эгоистка, она выдрала Аллу из круга музыки, потому что музыка — это уже было мелко. Уже пошло: президент, председатель правительства — другая социальная игра, другие ценности. Ей предлагали заводы, пароходы, самолеты, но она отказывалась. Говорила: «Я никому не хочу быть обязанной».
— За что предлагали?
— За то, чтобы просто быть рядом с ней, находиться в ее круге.
— А за личное?
— Нет! Этого не было. Она, как женщина очень честная, никогда не была ни с кем за деньги, только по любви.
— С появлением нового фаворита менялась атмосфера в коллективе? Могла она повестись на интригу против кого-то, учесть мнение любимого временщика?
— Появление любого нового фаворита влекло глобальные изменения в жанре, стиле, прическе, одежде. Да, в том числе и в отношениях. Ведь каждый новый думал, что он Бог, он навсегда! И через Аллу косвенно или прямо пытался вводить свою модель управления.
— Вас лично это когда-то касалось?
— Скажем, когда пришел Кузьмин, меня выгнали. Еще Болдин работал, он еще был муж... Алла вызвала меня и, отводя глаза, сказала: «Саш, три гитариста в коллективе это очень много». Я сказал: «Да не вопрос!»
— Почему именно вам дали от ворот поворот?
— Ну, у нас были такие отношения, сначала очень симпатические, потом мы поругались в Италии... Мы всегда были с ней близкие и далекие одновременно. Наверное, я поэтому и проработал 30 лет, на напряжении лучше считываешь человека. И вот она говорит: «Нет, ну ты извини. Володя решил поиграть в «Рецитале»...» Короче, расстались. Приезжаем в Москву, Болдин меня берет за руку и говорит: «Тебя тоже отфутболили?» Я ему говорю: «А ты-то что? Ты же муж!» Он говорит: «Ни хрена! Я переезжаю на свою квартиру».
— Алла Борисовна сразу двух мужчин не имела?
— Конечно, нет!
— Как вы снова вернулись в «Рецитал»?
— В Москве Болдин пошел со мной в Росконцерт, куда мы тогда были приписаны, оставил там мою трудовую книжку и говорит: «Я тебя увольнять не буду, мы с тобой переждем это несчастье!» Ну и я пошел к Эдуарду Смольному, закончил за этот год режиссерский факультет ГИТИСа, с доблестью защитился, и вдруг Болдин говорит: «Заходи!» А режиссер Смольный уже приглашает меня: «Давай, работай!» Я тем не менее приезжаю — сидит «Рецитал», Алла. И Болдин говорит ей: «Ой, Алуся! А тут Саша заходил...» И я понял, что Кузьмин уже отставной, что у нее уже переоценка случилась. А ей надо было ехать в Вену на рок-фестиваль. И она так наиграла кое-что и ко мне поворачивается резко: «Ну чё?» Я говорю: «Драйва не хватает!» И она сразу: «Во-о-от! Чё я говорила? Драйва не хватает!» А я: «Тут надо как в Европе!» — Болдин-то мне уже сказал про Вену, я в курсе. Говорю: «Нужна акустическая гитара, которая подопрет ритм». И там лежала гитара — плохонькая, нашего художника по свету. И я как начал вваливать ритм, она: «О-о-о! Всё! Вот оно, вот, тут ты выбегаешь вперед...» Я говорю: «Секундочку! Я не работаю в «Рецитале», а она мне: «Молчать!» Тут Болдин подходит: «Ну, что я говорил? Я тебя уже оформил заранее, через неделю мы выезжаем в Вену». И я стал играть уже только на акустической гитаре. Больше мы с Аллой не расставались. Она поняла, что есть близкий круг, который ее понимает с полуслова. У меня даже была шутка, я говорил: «Да мне не надо, чтобы Пугачева поворачивалась ко мне лицом во время концерта, тональность и ритм написаны на мышцах ее спинки и попы». Она: «Да я тебе как сейчас устрою!»
— То есть музыканты ориентировались во время концерта не на ноты, а на Пугачеву?
— Первый созыв «Рецитала» — это были люди очень сенсорные, они понимали, что концерт в любой момент мог пойти в другом темпе. И если ты Аллу не понимаешь — уходи. У нас один барабанщик посчитал ей как-то раз темп — на следующие гастроли он уже не поехал. Она говорит: «Да мне не нужен твой темп, ты пойми мой!» — «А вы мне его дайте!» А она говорит: «А я не знаю...» Так было и в Корее, когда был концерт в честь 70-летия Ким Ир Сена, нас встречал Ким Чен Ир с красавицей женой. И вдруг Алла говорит: «Не буду петь обычную программу! Вот моя мама любит «На тот большак, на перекресток» — вот это буду петь! И мы, ошалев, восемь песен, пока она все обычное с себя сняла и концертное надела, на каком-то разбитом фортепьяно сделали. И вот в середине концерта Алла выдала эти восемь песен, не сыгранных нигде и никогда. Потом банкет, и все говорят: «Вот это был концерт! Вот это кайф!» Для нее такая организованная импровизация — это и есть та самая фишка.
— Что-то могло сорвать концертное настроение Пугачевой? Ну, там, самолет опоздал, багаж потеряли?
— На качестве концертов Аллы не сказывалось ничто и никогда, ни по какому поводу. Даже когда в Болгарии у нас загорелись колосники сцены, на которых крепятся кулисы, и мы выносили аппаратуру, а они сгорели и рухнули вниз, чудом нас не убив — в том числе и Аллу, которая выбежала из гримерки и помогала таскать аппаратуру, — на концерт это не повлияло. Я, кстати, тогда отравился жутко, месяц был зеленого цвета. Сколько раз бывало, что выключалось электричество, мы выходили вперед, начинали шарашить на гитаре, а она пела без микрофона «Реченьку». Люди наслаждались просто, говорили потом: «Как нам повезло!» Но репетиция для нее была, наверное, даже важней. Там она проверяла мощь своего излучения, ругалась или наоборот, но ей надо было как-то расшевелиться.
— Когда дистанция между Аллой и коллективом стала самой большой?
— Где-то с 85-го года была уже очень большая. А однажды, в конце очередного тура по Америке в начале 90-х, она вдруг сказала «я устала!», села в машину и просто уехала. Мы даже не знали куда. Ну а музыканты, значит, кто как: кто-то тогда остался в Америке играть, кто-то вернулся в Москву. Потом Киркоров начал просить нас целиком перейти к нему. Уговорил Куликова, Юдова, меня упрашивал долго, но Алла не отпускала. В конце концов я ему сказал: «Ты уговори свою жену, если она согласится...» И вот он звонит: «Сейчас Алла с тобой поговорит». И Алла: «Ну чё, хочешь к Филиппу пойти? Из-за денег? Ну смотри, через год я возвращаюсь... Смотри у меня!» И повесила трубку. Филя на другой этаж убежал, звонит: «Саш! Ну чё? У меня концерт завтра в «Меридиане»...» А самое смешное, что у меня первый концерт с Аллой был в 80-м именно в «Меридиане». В общем, я пришел к Филе, сразу попросил поднять музыкантам зарплату и два года с ним ездил. Все его пытался на «живье» перевести.
— Киркорова на «живье»? И получалось?
— Да, у него красивый голос, но там же варьете, мьюзик-холл, он танцует, сбивает дыхалку...
— А Алла Борисовна работала под фонограмму?
— Мы часто работали под фонограмму в последнее время, потому что это стадионы или ТВ-концерты. На стадионах 150 метров между аппаратурой и человеком, который ходит с микрофоном, это называется линией задержки. Или приезжаем, а там очень плохая аппаратура, или у Аллы температура 40, и какие-то песни она не может выпевать. Но у нас был не «плюс» и «минус», а были компьютерные распашонки. Например, вот этих трех нот у Аллы нет, и их она имитирует, а все остальное-то поет. В действительности она очень боялась фонограммы, потому что забывала, как спела, не помнила артикуляции. Она очень долго стремилась подольше существовать в живом исполнении, но потом эти гала-концерты киркоровские, этот мюзик-холл снес на фиг наш живой концерт. И мы после «Избранного» начали изменяться, как весь современный шоубиз: стали работать как высокостатусный коллектив в гала-концертах, а там была такая скомпрессированность звука, аж в ушах больно. А потом изменилось отношение к самой музыке. Ведь сегодня уже нет таких звуков у живых музыкантов, которые придумывают аранжировщики с помощью электронной музыки. И пошел синтез: часть инструментов в живом звуке, часть электронной музыки в записи, часть бэков поется живьем, хоры в записи, и у Аллы какие-то партии были прописаны, где-то она пела сама. Так сегодня работают, кстати, и Леди Гага, и Мадонна, такой микс электроники и живья.
— Та ленинградская история в гостинице, после которой Пугачевой практически устроили в стране бойкот, сильно повлияла на Аллу Борисовну?
— Она очень сильно повлияла на Аллу, мы даже были уверены, что система начнет ее переваривать. А случилось-то все ни с чего. Алле забронировали тот же самый номер, как всегда, в той самой гостинице, и она, белая и пушистая, приехала на гастроли в город, который мы обожаем по жизни. Да все его обожают! И вот приезжаем, она заходит, а в ее номере дежурная по этажу поселила богатого человека — видимо, за большие деньги. Потом выяснилось, что эта дежурная оказалась женой высокопоставленного человека. Вела она себя безобразно: высокомерно, нагнала жути, оскорбила Аллу. Говорила с ней таким надменным тоном: типа, кто я и кто ты? Но надо знать Пугачеву. Она вызывает из ресторана официанта и в холле напротив этого номера накрывает поляну. Ну, она же не ругалась, не била ничего, она же королева. И вот за этим накрытым столом Алла всю ночь пила, гуляла, веселилась до самого утра.
— Дежурная милицию не вызвала?
— Конечно, вызвала! Милиционеры приехали, составили протокол. В общем, история в стиле Пугачевой длилась до утра. А потом дама включила весь свой административный ресурс и началась вакханалия по всей стране. А у нас в то время были гастроли с таким известным рокером Удо Линденбергом, мы уехали в Европу: Швеция, Финляндия, выпускали пластинку, потом она стала платиновая. А в СССР тем временем пошла волна, что Алла иммигрировала...
С Удо Линденбергом. Фото из архива «МК».
— Ну, матом-то Алла ее послала?
— О, это легко!
— Я знаю, что фанаты Пугачевой отправляли потом этой женщине похоронные венки...
— Да, это было. Она не ожидала, что получит такой отпор. Потому что Алла — символ, а переть против символа — все равно что писать против ветра. Потом эта женщина заболела и умерла.
— Алла Борисовна умеет плакать? Вы видели ее в слезах?
— Да, слез было много, но слезы были женские. А когда речь шла о сцене... Скажем, был концерт в Чикаго, одно «живье». А в Америке очень плохие залы, и вдруг свистит микрофон. Раз, два, три... Она говорит звукорежиссеру: «Настраивай!» Опять свистит. И тут она в сердцах бросает микрофон — глаза почернели, стали огромные — и уходит со сцены. В Америке! А зал битком! Минуту, две, три стоит гробовая тишина и только драгоценности на декольте нашей эмиграции прыгают туда-сюда. Болдин зовет меня со сцены: «Алла меня выгнала из комнаты, иди, ты один только можешь...» Я понимаю, что это расстрел. Тем не менее захожу... Екатерина Вторая! Черного цвета глаза, а у нее же светлые глаза... Поворачивается на меня, энергия страшная. Я говорю: «Алла Борисовна, дайте мне десять минут, и мы найдем, что свистит». Она мне: «Что стоишь?» Я вылетаю, залу: «Внимание, вы же хотите хороший звук?!» И начали: «Раз, раз!» Я зову на сцену Болдина, люди аплодируют, уже делается спектакль из этого. Потом Болдин говорит: «Нет, мой голос ее раздражает, она мне тако-о-е сказала!» В общем, наладили. Я захожу с микрофоном, она: «Ты понимаешь, что если раз свистнет…» Я говорю, показывая на яремную вену: «Резать не здесь надо, а чуть ниже». Она мне: «Пошел на ...» Потом выходит — шквал аплодисментов, люди поняли, что она не халтурит.
— Когда начался отходняк, она плакала?
— Смеялась. Говорила: «Думала, я вас убью и сама умру».
— Но женских слез из-за личных отношений было много?
— Конечно. Дара много, сцена сильно уводила из дома, личное страдало.
— Она звонила вам, рыдая, среди ночи?
— Да. Но отсюда, из ее личного, идет и ее женская история на сцене. Ее магнетизм личности, ее исповедальность. Она же самоед, и, когда Алла грызла себя, в ней существовала та самая «чернокабинетная» история, которую она показывала в «Монологах певицы», в «Избранном». А я чувствовал себя тогда самым счастливым человеком, я терял счет времени. А как только эта история начала исчезать как форма существования на сцене — нет, я не ушел, но стал оглядываться.
— Как вы считаете: сказать, что Алла Борисовна не поднялась в своем творчестве выше «Зеркала души», это преступление?
— «Зеркало души» и первая пластинка «Как тревожен этот путь».
— Это та, где «Дежурный ангел»?
— «Дежурный ангел» — это вообще серебряный век, это крутняк. А «Я больше не ревную»? А «Золотая лестница»? Весь концерт «Монологи певицы» один из самых крутых. Этот так называемый «черный кабинет», когда Алла пела просто в полутьме и на фоне черного задника, он достигался не потому, что свет выключили, а потому, что стопроцентное живье, никаких фонограмм и разговор с людьми через себя. Это и есть «черный кабинет», когда артист должен стать транслятором собственных поисков правды... Но она отошла от этого. Благополучие и огромное количество поклонников — это уже такая ниша, когда можно свет не выключать. Ведь сначала надо удивить, поразить, потом закрепить, а тогда уже можно на стадионы под фонограмму ходить, как Серов. Брал кассету, вставлял и пел по стадионам «Мадонну». У Аллы же ее программа «Избранное» — это исповедальное искусство.
Кадр из фильма «Женщина, которая поет».
— Но если вы спросите на улице у людей, с какой песней ассоциируется Пугачева, никто не скажет «Как тревожен этот путь», верно? Как только Алла Борисовна это поняла, так и пошло: «Настоящий полковник», «Мадам Брошкина»?
— Это совсем другое, все эти «Брошенки» просто бытовые театральные сценки. У Аллы хорошее режиссерское образование, она почитала книжки, она знает фаллические песенки эпохи возрождения, она просто понимает, откуда ноги растут. И когда она говорила про полковника, то затронула столько одиноких женщин — мама не горюй! Она в тему этих женских несчастий сыграла то, подо что можно выпить и запеть, освободиться от стресса. А потом есть же «Позови меня с собой» на стихи Снежиной, это от ее периода с Кузьминым. Некоторые песни с Резником. Почему, скажем, так любят «Айсберг»? Это стихи Козловой. Но говорят, что фразу «А ты такой холодный, как айсберг в океане» подкинул Танич — ну, он гений! Я вот сейчас переживаю, что затухла тема с Волчек. Они хотели сделать моноспектакль, и тогда тем, кто нуждается в Аллином совете, было бы куда прийти и где его получить.
— Алла Борисовна брала с собой на гастроли Кристину, когда та была ребенком?
— Нет, только когда она выросла в девочку-девушку, начала танцевать в «Рецитале», потом мы ей наиграли первую песенку, вторую, и Алла сказала: «Ну, надо ей позаниматься вокалом». Кристина всего добилась сама. Конечно, с такой мамой это легче. Но ей всегда хотелось найти свою интонацию.
Маленькую Кристину Алла на гастроли не брала, но танцевать учила с детства. Фото из архива «МК».
— Вы с Аллой Борисовной на «вы»?
— Да, я могу объяснить почему. Я родился в Санкт-Петербурге, и когда я очень уважаю человека, всегда говорю ему «вы». Не потому что это признание превосходства, просто «ты» — это какая-то определенная форма существования. Внутри она для меня на «ты», очень близкий мне человек, я ее очень чувствую, но моя сила заключается в том, что я не навязываю свое появление, не хочу попасться ей на глаза. Не хочу приезжать для того, чтобы галочку поставить: я был у Пугачевой. Я 30 лет с ней был. Не хочу, чтобы она думала, будто я хочу ее использовать или о чем-то попросить. Она есть — и хорошо. И Алла, кстати, как-то давно в интервью благодарила за то, что к ней обращаются на «вы», говорила: «Просто меня уважают и любят».
— А она с вами на «ты»?
— Она — да.
— А есть музыканты, которые с ней на «ты»?
— Периодически кто-то приходил из «Веселых ребят», они были на «ты». Некоторые другие тоже. Но все это смотрелось очень странно: микроклимат был создан такой, что она королева, а все мы ее верные мушкетеры, а когда возникало панибратство, это резало слух.
— Вы не планируете написать про Аллу Борисовну книгу?
— Да, я ее пишу, и это будет бомба. Но пока я выпустил другую книгу, она называется «Сказание о Прибамбасе». И там я попытался обдумать спорную мысль, как увязать современному человеку внешнюю среду бытия с собственным внутренним миром. Я засунул героев в мир, где нет цивилизации, конституции — ничего. Они развивались и обильно размножались. Но самое интересное, что там очень много «прозрачных» лиц. Как говорил Катаев после выхода книги «Алмазный мой венец»: «Угадайте в каждом персонаже себя» — и тут начался скандал. У меня, конечно, все не так выпукло, но известные политики и деятели шоу-бизнеса весьма даже узнаваемы. Так что жду немалого шума.
— А есть что-то, чего Пугачева боится?
— Старости. Именно поэтому она все время и молодится. Все время она представляла и представляет себя намного моложе, чем иногда даже внутри ощущает. Что интересно: в последние годы Клавдии Шульженко Алла сильно к ней прикипела, а та ее в свою очередь очень привечала. Алла, кстати, и хоронила ее, была одной из тех, кто участвовал в организации печального процесса, в том числе и финансово. И Алла рассказала, что у Шульженко все только розовое. «Запомни, девочка, это продлевает жизнь!» — говорила она Алле. Отсюда, наверное, и короткие юбки, и омолаживающие процедуры, и молодые мужики рядом. Это, как мне кажется, некий синдром бессмертия, что в принципе очень понятно.
Алла Пугачева — человек неоднозначный, впрочем, как все неординарные люди. Кто-то ее боготворит, кто-то ненавидит. Но людей равнодушных к ней нет. Она создала на сцене возвышенный мир женских эмоций, который не может не восхищать, и одновременно стала родоначальником приземленного мира, который с оттенком пренебрежения называют шоубизом. Если бы она осталась в своем легендарном «черном кабинете» со своими незабвенными монологами певицы, то стала бы российской Эдит Пиаф, если бы довела свое творчество до высшей точки продакшна, заняла бы нишу российской Мадонны. Но она — Алла Пугачева: любимая певица на сцене и великий мистификатор в жизни.
С юбилеем, Алла Борисовна. Долгих вам лет!