[Василий Селюнин]

Если пай машиностроения и потребительского сектора в инвестициях уменьшился, то чья доля возросла? В чью пользу перераспределены ресурсы? А снова в пользу сырьевых отраслей. Один лишь топливно-энергетический комплекс поглотил в 1985 году 14,7 рубля из каждой инвестируемой статьи, в дальнейшем эта доля нарастала и достигла 21 рубля. В 1988-м произошло нечто, лежащее за пределами постижимого человеческим разумом: помянутый комплекс истратил на развитие 45,1 миллиарда рублей, или в 1,5 раза больше, чем годом раньше. Скушал и не поперхнулся. Только годовая прибавка инвестиций (15 миллиардов) почти равноа всем вложениям в группу Б на два года пятилетки.
А ведь в канун пятилетки вроде бы твердо договаривались о другом: мы давно вышли на первое место в мире по добыче топлива, выплавке металла, производству удобрений, заготовке древесины, так давайте впредь не будем ускорять развитие этих отраслей; разумнее сокращать расход сырья на единицу конечной продукции, тем более что по расточительству ресурсов мы всех опередили. Официальная статистика сигнализирует об успехе этого замысла. В сырьевых отраслях производство выросло в 1988 году примерно на 2 процента, тогда как национальный доход увеличился, судя по сводке Гомкомстата, гораздо значительнее-на 4,4 процента. Значит, на единичку конечной продукции (на рубль дохода) мы стали тратить меньше всякого добра.

В сводке так и сказано: материалоемкость национального дохода снизилась на 1,5, металлоемкость-на 3,1, энергоемкость-на 2,5 процента. Вывод: "Продолжался процесс перехода от экстенсивного пути развития к интенсивному". В таких условиях лишь дурость плановиков можно обьсянить ускоренное накачивание сырьевых отраслей капитальными вложениями. Если же, как исчислили мы, в прошлом году прироста дохода не было, а сырья произведено и в самом деле больше (натуральным показателям отчета в отличие от стоимостных можно доверять), тогда на сопоставимый рубль национального дохода затраты добра увеличились, и, следовательно, народное хозяйство продолжало развиваться экстенсивным способом. Экономика ускорила движение по тупиковой дорожке: расточительство сырья компенсируется увеличением его производства.
Специалисты Гомкостата могут опровергать нас до посинения, но поскольку топят все-таки не цифрой, а горючими ископаемыми, их добычу приходилось наращивать вопреки прекраснодушным замыслам и радостным рапортам.
В прошлом году план по топливу перевыполнен аж на 39 миллионов тонн (в пересчете на стандартный уголь). Это, кажется, единственная процветающая отрасль, если, конечно, не считать производство бумажных денег. А запросы вырастут. Ныне сверх задания пятилетки запланировали добыть 44 миллиона топлива. Одно это превышение первоначальной проектировки равно уже состоявшемуся двухгодичному приросту добычи. «И мы надеемся,-отважно заявил председатель Госплана Ю. Маслюков, что эти крайне трудные задачи окажутся под силу топливно-энегетическому комплексу». (Между прочим, надеяться и вообще-то надо безмолвно, в душевном трепете, а уж в данном случае прямой резон промолчать-в том же выступлении Ю. Маслюков похвалялся заметным сдвигом в эффективности общественного производства. Тогда на кой ляд такие прибавки топлива?)
Ясно, что под эту увеличенную программу опять понадобятся громадные капитальные вложения. Сырьевой комплекс-самая настоящая черная дыра, способная вобрать в себя все инвестиционные ресурсы народного хозяйства. А коль скоро общий доход страны растет лишь в воображении статистиков, добавочные средства для развития сырьевых отраслей можно изыскать, только обездоливая и впредь другие сектора экономики, включая потребительский.
Тут меня так и подмывает сьязвить: как выдите, риторика о человеческом факторе-одно, реальная инвестиционная политика-совсем другое. Однако положа руку на сердце не решусь упрекнуть большое начальство в развешивании лапши на уши. Нет, оно искренне желает, добра, да вот экономика наша как наладилась двигаться шесть десятилетий назад, как попала в предназначенную колею, так и ползет по инерции куда ей надо, а нам не надо. Вокруг этой бесформенной громады суется планировщики, предписывают ей новые пути, размечают желательные траектории. Тщетно! С тем же успехом можно пихать в сторону медлительный оползень.
Если мы чему-то способны учиться в жизни, то важнейший урок прожитых нами четырех лет перестройки в следующем: Она не в силах обеспечить даже количественный рост производства, а ведь это относительно простая задачка. По обьему валового национального продукта мы занимаем в лучшем случае седьмое место в мире-впереди нас США, Япония, ФРГ, Франция, Англия и Италия, за спиною дышат Испания и Канада. Вот так-в 1913 году были на пятом месте в мире, теперь откатились на седьмое, отдав на заклание плана стоко жертв. По уровню жизни (по так называемой потребительской корзине) мы скатились к сорок пятому-пятидесятому месту в мире. Тем менее плановая система может обеспечивать структурные подвижки в народном хозяйстве, переход к интенсивным способам развития, товарно-денежную сбалансированность, достойный уровень жизни. Планируем одни пропорции, на деле получаем другие. Сбываются лишь те планы, которые ратифицируют, одобряют самопроизвольные экономические процессы, развивающиеся, как правило, в гибельном направлении. Это иллюзия управления-события и без плана шли туда же.
Отсюда следует: бессмысленно стимулировать исполнение самого лучшего, самого прогрессивного плана. По цифрам успех, возможно, и наступит, но более глубокий анализ всякий раз обнаруживает обратное. Само слово «стимулирование» говорит о многом. Стимул-это, как известно, палка, которой древний грек погонял быка. Молчаливо предполагается, что кто-то наверху выберет дорогу, а потом стимулировать кнутом ли, пряником ли тягловую силу экономики, то есть работника. Многие так понимают модные ныне экономические приемы управления: давайте больше платить тем, кто неукоснительно следует предначертаниям. В действительности это лжеэкономические методы. По существу, они призваны дополнить, а следовательно усилить приказное управление. Они подобны наркомовской чарке водки бойцам, штурмующим план.
Сбалансированное народное хозяйство, нормальные пропорции отраслями достижимы только в рыночной модели. Отказ от директивного планирования, будучи первым шагом к рынку, сразу начал бы оздоровлять ситуацию. Нет спроса на машины-производство их автоматически прекращается, общество избавляет себя от оплаты бесполезного труда, сберегает металл, топливо, электричество. Вошедший в притчу Минводхоз ежегодно тратит 12 миллиардов рублей. Два миллиона человек кормятся по преимуществу тем, что портят землю-кормилицу. Не надо запретов! Продолжайте свое черное дело, если найдете заказчиков, готовых оплатить его собственными денежками. При таком порядке отпали бы сотни и тысячи безумных проектов, плановая реализация которых высасывает из страны последние соки. Опять говорю: решение тяжело, зарплаты лишатся на какой-то срок десятки миллионов людей. Но тогда дефицитными станут деньги, а не товары, что является непременным условием, в сущности, синонимом оздоровления финансов.
Выражаясь научно, стране нужен дефляционный шок (дефляция-понятие, обратное инфляции). Решиться на него непросто. Командная система воспитала социального иждивенца. Начиная с первой пятилетки ввели планирование фонда зарплаты и средней заработной платы. Это и был инструмент, посредством которого государство целенаправленно снижало долю зарплаты в произведенном национальном доходе. Увеличивать свой доход работник практически не мог, но зато казна не давала помереть с голоду тем, кто лучше б вовсе не приходил на службу. С тех пор в нашу плоть и кровь вошло убеждение, будто казна обязана содержать нас: произвожу я нужную или лишнюю продукцию, добротные изделия или скверно замаскированный брак-зарплату ты мне обеспечь, а иначе что за социализм, когда нет социальной защищенности? Отступление от такого правила означало бы, что власть вступает в конфликт с большими, самим процессом производства организованными коллективами, которые по приказу той же власти приставлены к выпуску ненужных, не находящих спроса товаров. Противостояние опасное. Куда как легче запустить печатный станок и удовлетворить спрос на деньги. Для каждого отдельного человека прибавка зарплаты не совсем пустая, и потому эмиссией удается сбить недовольство конкретных коллективов за счет снижения покупательской способности рубля у всех, кто получает доход. С выпуском очередного мешка фальшивых денег казначейство как бы отщипывает дольку от каждого рубля-и накопленного в сбережениях, и выдаваемого в день получки. Беда размазанная на двести миллионов лиц, получающих доходы, сию минуту не столь заметна, как снятие с казенного кошта отдельного коллектива. Однако беспорядочная эмиссия, наблюдавшаяся с весны 1988 года, развалила потребительский рынок всего лишь за год и сегодня довершает его разрушение.
Считайте сами. Ныне за четыре месяца прибавка номинальных доходов населения достигла 20 миллиардов рублей. Что бы выкачать эти деньги, в продажу надо выбросить ...ну скажем, два миллиона автомобилей, что равно годовой программе трех таких заводов, как ВАЗ. Если каждые пять лет строить по ВАЗу, понадобится три пятилетки, что бы отоварить лишь четырех месячную дополнительную раздачу рублей населению. А для обеспечения предположительной годовой прибавки доходов пришлось бы почти сравняться по производству с Америкой. Да кто же поверит в такие чудеса?
В рамках плановой системы решения проблемы нет. На Первом Сьезде народных депутатов нам, экономистам-товарникам, был брошен упрек: вот, мол, годами высиживали идеи и не нашли ничего лучшего как вернуться к рыночному хозяйству. Но экономист не должен в угоду кому то ни было утешать общество, так сказать прописывать касторку при туберкулезе. Его обязанность-поставить верный диагноз экономике и назначить исцеляющее лечение. Да, дефицит денег, дефляционный шок, отказ от содержания работников за счет казны-лекарство горькое, но что же поделаешь, когда другого нет.
Разумеется, я набросал лишь общую схему. Пока предприятие подлаживается к спросу, придется платить людям, продукта еще не производящим. Государство отнюдь не устраняется от регулирования хозяйственных пропорций, а напротив тогокосенными по преимуществу приемами направляет экономику в желательную сторону, как оно и происходит во всем мире. При всем том директивный план и рынок несовместимы, перестройка в хозяйстве откладывается ровно на тот срок, пока мы не осознаем эту истину, не извлечем из нее практических выводов.
Четыре года неудач доказали, что нельзя делать два дела разом: выполнять план и проводить экономические реформы. По счастливому выражению члена Политбюро А.Н. Яковлева, "пятилетний план-это лобовая броня механизма торможения. За этой броней и надеются отсидеться наиболее умные противники перестройки". Гвоздь вопроса, однако, в том, что лобовую броню соорудили сами инициаторы перестройки. По их команде сверстан наподьемный план на 1986-1990 годы. Государство не только не сняло каких-либо амбиций, а, наоборот, ввело новые дорогостоящие приоритеты. Ресурсов, которыми располагала экономика, не могло хватить даже на исполнение проектировок, финансируемых из казны. И вдруг правительство открывает второй шлюз для утечки скудеющих источников-обьявляет в рамках перестройки самофинансирование предприятий. За счет вздувания оптовых цен производственные коллективы резко увеличили свои накопления в фонде соцкультбыта и в "ферапонте" (так острословы обозвали фонд развития производства и новой техники). Когда пустые деньги обрушились на безналичный оптовый рынок, они раздавили его в точности так же, как фальшивые бумажные ассигнации похоронили под собою рынок потребительский...
Щедринский градоначальник, желая изобразить набожность, постился оригинальным способом: ко всем скоромным блюдам добавлял рыбу тюрбо. Подобно этому государство к умноженным плановым "блюдам" повелело подать самофинансирование. Последствия такой "разблюдовки" не заставили себя ждать: не исполнены ни план, ни заводские программы. Только неиспользованных денег на заводских счетах в прошлом году осталось 11 миллиардов рублей-под них не случилось цемента, кирпича, проката, оборудования.
Анализ снова подвел нас к выводу: распад экономики произошел не оттого, что мы ввязались в перестройку, а как раз от задержки с реформами. В компромиссе между планом и рынком планового начала оказалось достаточно, что бы заблокировать зачатки рыночных реформ, и одновременно выпятилась, обострилась беспомощность плана, имманентно ему присущая.
Опасны не поражения и провалы-от них никто не застрахован. Гибельно неумение либо нежелание учиться на ошибках, косность мышления. Обреченность двенадцатой пятилетки, сверстанной в худших застойных традициях, ясна была экономистам еще до ее начала. И тем не менее план, сковывающий реформацию хозяйства, так и не отброшен. Более того, выводы из горького опыта сделаны с точностью до наоборот: в перечне чрезвычайных мер, призванных оздоровить финансы, на первом месте стоит ужесточение планирования, усиление плановой дисциплины. За первые три года пятилетки при всех ухищрениях с розничными ценами план по выпуску потребительских товаров недовыполнен на 43 миллиарда рублей, впредь предписано сильно перекрывать задания. За прожитые годы пятилетки производство непродовольственных товаров прирастало в среднем на 10 миллиардов рублей в год, а на один будущий год намечена прибавка в обьеме 45-50 миллиардов. Можно, спрашивается, провести в жизнь сногшибательные планы? Отчего бы нет. Передо мной репортерский отчет о совещании у заместителя председателя Совмина СССР В.Гусева. На ковер вызваны министры-решается, сколько товаров дадут их отрасли в будущем году. Министерство минеральных удобрений, мобилизовав резервы, готово увеличить производство ширпотреба с теперешних 600 миллионов рублей до 665. Министр Н.Ольшанский оглашает эти гордые цифры и ждет заслуженной похвалы-для отрасли эта продукция не по профилю, а смотрите какой прирост. Ведущий, однако, не спешит с изьявлением восторга: "Ну а если хорошо подумать, поискать, семьсот миллионов можете?" Помявшись, повздыхав, министр соглашается: 700 так 700. А что? Сделает.
Есть притча о новаторе. Пришел он на ферму и сообщил, что есть у него изобретение, благодаря которому удои от коровы повысятся с ведра до полутора ведер в день. Его спросили: а нельзя ли два ведра? "Нет,-отверг автор.-Это будет одна вода". В нашем случае "вода" роста цен-торг-то шел о приросте, исчисленном в миллионах рублей, а мы уже видели, что такие приросты бесхлопотно достигаются при сокращении производства и продажи товаров в натуре. Простенький расчет показывает: даже если удастся выполнить план 1989 года по ширпотребу хотя бы игрою цен, потребительский рынок не оздоровить-прибавки денежных доходов ныне опять сильно опередят рост товарооборота.
На план нынешнего года навешено множество других неподьемных заданий. В 1,3 раза растут бюджетные ассигнования в машиностроение. Продолжается финансирование гигантской программы модернизации той ветви промышленности, которая будет хранить, перерабатывать, расфосовывать и упаковывать будущее изобилие сельскохозяйственной продукции. Общая стоимость программы-77 миллиардов рублей. По затратам это примерно 5 БАМов, так что дефицита упаковки в обозримой перспективе не предвидится.
Начато строительство строительство колоссального нефтегазохимического комплекса в Тюменской области. Это еще шесть-семь БАМов. В секрете от народа ведомства заключили сделки с иностранными фирмами о поставках оборудования. Тайна, однако, просочилась, и общественность энергично выступила против проекта. Много писано о возможных экономических бедах от новостройки. До всякого разбирательства надо немедленно вычеркивать обьект из плана-у страны нет таких денег, другие соображения уже неинтересны.
Мы прожили одиннадцать пятилеток и по натуральным показателям (а в них смысл планирования) не исполнили ни одной, успешно проваливаем двеннадцатую. Какое чудо произойдет, что в виде исключения будут реализованы фантастические задания на нынешний год? Простите за плохой каламбур, но в этой материи мы обнаруживаем прореху. На сессии Верховного Совета СССР, принявший план на нынешний год, тогдашний министр финансов Б. Гостев сделал поразительное сообщение: "В связи с тем, что разработка бюджета осуществлялась, исходя из плановых показателей экономического и социального развития на 1989 год, а темпы роста национального дохода несколько не достигают заданий пятилетки, будет получено меньше, чем намечалось, и денежных накоплений".
Понятно или не очень? Разьясняю. Когда верстают пятилетку, сразу делают и ее разбивку, то есть определяют задания на каждый год. По ходу выясняется, что достичь немеченного невозможно. Раньше в таких случаях поступали просто: план на очередной год сокращали сравнительно с первоначальной разбивкой (к чему планировать недостижимое?). Если уменьшенное задание не исполняли, план корректировали задним числом, подгоняя его под результат. Выходило, будто все годовые планы успешно реализованы, а значит, и пятилетка в целом. Окончательные итоги имели мало общего с исходной программой, но кто станет сличать цифры пятилетней давности с отчетом? С началом перестройки твердо обьявили: этого обмана больше не будет, план на каждый год останется таким, каков он по первоначальной разбивке-и баста. Именно так поступили при верстке плана нынешнего года, о чем и сообщил министр финансов. То есть, не считаясь ни с чем, депутаты проголосовали за прежние и даже увеличенные цифры, а теперь ты, Борис Иванович, профинансируй нам этот план. Ему бы возразить: раз национальный доход "несколько не достигнет", нет у меня таких денег, а на нет и суда нет. Как быть? А меня это не колышет-жить надо по средствам. Вон в Англии какие баталии в парламенте, когда утрясают бюджет. Спорьте и вы, где расходы поджать, какие проекты исключить, на то вы законодатели. Да только наш министр финансов-человек послушный, коль надо, вот вам бюджет с прорехой: "В результате недостаток финансовых ресурсов складывается в 36,3 миллиарда рублей". Ни одно живое существо не ведает, откуда взять эту сумму. Впрочем, с цифрой министр чуток слукавил. Что бы дыра в бюджете выглядела сколько-то прилично, ее предварительно замаскировали: в доходы перевели 63 миллиарда рублей из ссудного фонда. Что это за фонд? Продукция печатного станка, других резервов у казны давно нет. Не считать же кредитным фондом 300 с лишним миллиардов на сберкнижках-те деньги влачат жалкое номинальное существование. Каждая пятая проектировка, заложенная в план, обеспечена лишь воздухом, из коего сподручно фабриковать разве что воздушные замки.
Но и это еще не весь дефицит. Я уже говорил, что рекордная прошлогодняя прибавка национального дохода есть (25 миллиардов) есть миф. Между тем плановики и финансисты делили те миллиарды как настоящие: столько-то сталеварам, столько-то пивоварам. Распределяли ли то они дым, или, лучше сказать, прилаживали на экономику новое платье короля, с комичной серьезностью обьясняя публике, где какая складка ляжет. На нынешний год намечен новый рекорд: общий доход страны должен вырости примерно на 40 миллиардов. Эти деньги считают реальными и опять поделены в основном для финансирования плановых мероприятий. А ну как прибавка дохода снова окажется дутой, чисто ценовой? Для такого прогноза ныне больше оснований, чем прежде. Если в прошлом году по нашему счету доход не возрос, но и не снизился, то в первом квартале нынешнего, по моим прикидкам, он упал процента на 2-3, хотя официальная статистика отважно обьявила о его прибавке на 4 процента. Каким будет дефицит бюджета при таком развитии событий?
В конечном счете расстыковка между доходом и расходом перерастает в катастрофическую. Можно ли при такой раскладке выполнить план? Инвестиционный его раздел, разумеется, нет-это опереточная программа. Лишь в виде исключения будет завершено строительство некоторых обьектов из числа обязательных к вводу. Ккаких конкретно? События нетрудно предвидить. Раз денег на все плановые стройки не хватит, какие-то надо обесдолить, а какие-то финансировать сполна. Кто получит предпочтение? Можно не сомневаться: если дело ведет крепкая строительная организация, если успех обозначился и есть шансы закончить обьект к исходу года, финансирование пойдет по потребности. Не худо будет и с проектами, опекаемыми важными начальниками, "свои" стройки они оголить не позволят. Таким образом, случайные факторы (ширина начальнического горла, сила подрядчика в данном регионе и т. п.) становятся решающими в инвестиционной политике. Вступят в действие не те мощности, которые были нужны народному хозяйству, а совсем другие. Система сработает случайным образом, с уверенностью можно сказать одно: задания по поводу мощностей опять будут провалены, обьемы незавершенного строительства еще увеличатся. В нынешней пятилетке незавершенка подскочила на 30 миллиардов рублей и достигла астрономической суммы-150 миллиардов рублей.
Это же проклятье божье: чуть завелась у страны копейка-строители в согласии с планом хватают ее и срочно закапывают в землю, омертвляют в котлованах, фундаментах, стенах. Да разве так мы когда-нибудь будем жить богаче? Нельзя этого делать, убейте меня, нельзя, и все.
Обьективности ради отмечу, что в перечне чрезвычайных оздоровительных мер значится и такая: сократить безмерно растянутый фронт строительства. Замысел не нов. Помню, в свое время Н.С. Хрущев поставил перед плановиками ультиматум: если те не прекратят распылять капитальные вложения, то лично он руководитель государства, будет включать в титул каждую новостройку, без него не смей. И что? В ту пору было 100 тысяч строек производственного назначения, сегодня-больше 300 тысяч, причем на один обьект в среднем приходится 13 строителей. В прошлом году действительно законсервировали приказом обьекты стоимостью 24,2 миллиарда рублей, но другой рукой начали новостройки ценою в 59,1 миллиарда.
Инвестиционный сектор экономики перегрет, однако плановой указкой, грозной директивой его не охладишь. Нужно снижать инвестиционную активность, спрос на капитальные вложения. Как этого достичь, экономистам надоело писать, публике читать: желаешь строиться-на казенный каравай рот не разевай, заработай денежки сам. Но самофинансирование, как мы сто раз предупреждали, да кто нас слушает (гласность какая-никакая есть, со слышностью пока швах),-самофинансирование немыслимо вести изолированно, вне полного пакета экономических реформ. Если вы продолжаете планировать, какую продукцию предприятие обязано изготовить, тогда будьте любезны указать, кому ее отдать, с кого деньги получить. Значит, сохраняется дележка ресурсов по фондам. И пошло-поехало: нет свободной оптовой торговли предметами производственного назначения-нет и самофинансирования.
Мало ли что предприятие заработало деньги-на них не купишь без фондов, карточек, жди, пока тебе выделят металл, цемент, крипичи, оборудование. Получается самофинансирование по особому разрешению чиновников в каждом отдельном случае.
В этих условиях самофинансирование даже вредно, ибо к бесчисленным казенным стройкам добавляются заводские (та самя щедринская рыба тюрго). В 1986-1988 годах министерства и предприятия аж на 31 процент увеличили количество строек, планы по которым они утверждают самостоятельно. Задумано одно, жизнь идет в обратную сторону.
Того же свойства и другие чрезвычайные меры, которые предстоит провести до реформ. На содержание 9 тысяч убыточных предприятий в прошлом году казна выложила 5 миллиардов рублей. "Правительство,-заявил Н.И. Рыжков,-придерживается твердой позиции, что 1990 год должен быть последним для такого недопустимого .... явления". Это возможно, но надолго ли?Разберемся. Далеко не всегда убытки свидетельствуют о малом усердии работников. В командной системе зачастую одним коллективам на роду написано, убытки, другие, так сказать, обречены на высокую прибыльность. Сейчас убыточны либо низкорентабельны сырьевые отрасли. Никто, однако, не доказал, что шахтеры, металлурги, лесозаготовители работают хуже всех-просто цены на их продукцию назначены такие, что едва покрывают затраты. С января 1991 года цены на сырье и топливо резко повысят, и, скажем, добывать уголь станет столь же выгодно, как производить машины для угля. Убыточных шахт действительно не будет, однако надо же понимать, что успех окажется чисто счетным, цифровым. Дальнейший ход дела я знаю в точности. До следующего пересмотра оптовых цен (а он происходит раз в десять-пятнадцать лет) стоимость угля не изменится-цена записана в прейскурант,дороже никто не заплатит. Технику, конечно, тоже будут продавать по новым назначенным ценам, не дороже. Но разница в том, что под флагом обновления продукции изготовители снимут с производства теперешние машины-они останутся только в прейскурантах. Взамен предприятия станут выпускать якобы усовершенствованную технику,а на нее цена новая. По нашим расчетам, ползучий рост цен на продукцию машиностроения-не менее 30 процентов за пятилетку. Уголь же вы не усовершенствуете, значит, и цену на него не поднимите. Но если топливо долгте годы в одной цене,а машины для его добычи стремительно дорожают,то ясно, что уже на втором и третьем году тотального пересмотра оптовых цен шахты опять будут низкорентабельны, а затем и убыточными при самой лучшей работе коллективов. Так что, прикрыть их? А чем топить?
Если уж на то пошло, закрывать надо не убыточные, а рентабельные заводы. Производство комабайнов, тракторов, металлорежущих станков очень даже прибыльно. Изготовители разорят страну, но их то и ставят в образец иным-прочим. И еще парадокс: производство сырья убыточно, однако именно туда, как мы убедились, перетекают капитальные вложения из приоритетных отраслей. Поистине вывихнутая экономика!
Стабильность оптовых цен-это легенда. На деле мы более или менее успешно поддерживаем бросовые цены на сырье, давно потеряв контроль над ценами в обрабатывающих отраслях, где номенклатура продукции быстро меняется. Этот порок не искореним, пока мы не перейдем к установлению цен по согласию между товаропроизводителями и покупателями. Лучшего, инструмента, чем рынок, человечество не изобрело-товар стоит не столько, сколько насчитали чиновники, а сколько за него готов выложить покупатель. Тогда не понадобится приказом закрывать убыточные предприятия, они сами закроются, будучи неконкурентными на рынке. Нужен, следовательно не очередной пересмотр цен сверху, а изменение самого принципа их определения, то есть глубокая реформа ценообразования. Это ключевой пункт перестройки. Без такой реформы мы ни шагу не отступим в экономических преобразованиях, обьявленное снятие с казенного кошта убыточных предприятий останется благим пожеланием либо бухгалтерской операцией, создающей видимость успеха.
Баланса между деньгами и товаром мыслимо достичь и без роста производства-товаров-достаточно сократить денежные доходы населения. В нынешней чрезвычайной обстановке правительство предписало покончить с выплатой незаработанных денег. Четыре наших экономических ведомства направили на сей счет предприятиям директиву, остроумно названную одним из делегатов недавнего Сьезда народных депутатов письмом "банды четырех": отныне зарплата не может расти быстрее, чем производительность труда. Вроде бы ограничение справедливое, однако в плановой, нетоварной экономике связь между этими величинами примерно такая же, как между огородной бузиной и киевской дядькой.
Допустим, те, кто делает ракеты, перекрывает Енисей, выпускает станки, поднимут производительность труда на 10 процентов, а среднюю зарплату-только на 5. Соотношение замечательное-любой скажет, что тут-то розданы честно заработанные рубли. Но чем, каким товаром подкреплена скромная пятипроцентная прибавка зарплаты? Дополнительными ракетами, станками, перекрытым Енисеем, то есть продукцией, которая в магазины не поступает, на внешний рынок, где ее можно было бы обменять на потребительские товары, она не пробивается. Заслуженная прибавка к жалованью останется голенькими деньгами, ибо масса потребительских товаров не приросла. С другой стороны, в швейной, например, промышленности, где зарплата занимает всего-навсего 5 процентов в стоимости товара, смело можно бы увеличивать заработки в обгон производительности труда, лишь бы это стимулировало увеличение производства,-ведь здесь создается продукция, необходимая для покрытия розданных населению рублей.
Как видим, строжайший контроль за ложным соотношением ни на шаг не приблизит нас к утолению товарного голодв. К тому же запреты совсем просто обойти. Производительность труда измеряют у нас по выпуску продукции в рублях в расчете на одного работника. Поднимите цен на продукцию-производительность при тех же затратах труда подскочит, что послужит законным основанием для повышения зарплаты. Фактически письмо четырех ведомств ввело еще один стимул к гонке цен.
Жизнь не обманешь. С увеличенной получкой работник приходит на потребительский рынок и видит, что цены там поднялись, товары исчезают из продажи. Что бы прокормиться, он найдет способы вырвать новую прибавку к зарплате, с которой явится на еще более дорогой и скудный рынок. Действует знаменитая инфляционная спираль. Введенное ограничение зарплаты означает попытку переложить тяготы инфляции и товарного голода на плечи трудящихся. Из финансовых трудностей нам предлагают выйти за счет снижения жизненного уровня. Не надо быть семей пяди во лбу, что бы понять, что только в этом смысле и реалистична вся обьявленная правительством программа оздоровления экономики.
7
Между тем под предположительный эффект планово-административных оздоровительных мер твердо обещано: роста розничных цен больше не будет. О том издали специальное постановление. Намерения, конечно, благородны, но еще персонаж драматурга Островского называл благородным такие замыслы, в которых очень много благородства и очень мало шансов на успех. Во времена получше нынешних и то не удавалось держать цены стабильными: рубль образца 1985 года покупательной способностью соответствовал 54 копейкам начала 60-х годов. Сейчас потребительский рынок разрегулирован как давно не бывало. Мы уже проскочили тот момент, когда еще можно было провести компенсированное повышение цен на продукцию животноводства. Одной из капитальных целей той несостоявшейся реформы была сдвижка спроса в сторону промтоваров, менее дефицитных, чем продукты питания. Сегодня сдвигать спрос некуда-все дефицитно. Варианта, при котором и цены стабильны и товар есть в продаже, более не существует. И если вопреки экономическому императиву избран все-таки этот вариант, то стабильными будут не цены, а ценники-бирочки на муляжах товаров. Так, знаете ли, не бывает, что бы развал финансов, тяжелые недуги хозяйства не задели потребителя. Всем нам предстоит платить и за десятилетия застоя, и за четыре года разговоров о перестройке при блистательном отсутствии дел, и за коренные ошибки при обновлении хозяйственного механизма.
Жизнь неумолимо нас поворачивает к тяжелому выбору из трех альтернатив. Первая: стабильные цены и пустые прилавки. Вторая: быстро растущие цены-и товар в продаже. Третья: и цены стабильны и товары есть, но по карточкам. В годы перестройки мы наблюдаем вычурную комбинацию всех этих трех вариантов, а в последние месяцы отчетлива видна экспансия карточного распределения в зону свободной торговли.
Психологически население более подготовлено к карточной системе, к распределительной справедливости, нежели к гонке цен. Вопрос этот имеет почтенную историю. В знаменитом сборнике "Вехи"(1909) один из авторов, С. Франк, размышлял: "Социализм и есть мировозрение, в котором идея производства вытеснена идеей распределения. Правда, в качестве социально-политической программы социализм предполагает реорганизацию всх сторон хозяйственной жизни; он протестует против мнения, что его желания сводятся лишь к тому, что бы отнять богатство у имущих и отдать его неимущим. Такое мнение действительно содержит искаженное упрощение социализма как социологической или экономической теории; тем не менее оно совершенно точно передает морально-общественный дух социализма. Теория хозяйственной организации есть лишь техника социализма; душа социализма есть идеал распределения, и его конечное стремление действительно сводится к тому, что бы отнять блага у одних и отдать их другим. Моральный пафос социализма сосредоточен на идее распределительной справедливости и исчерпываются ею".
Трудно оспаривать автора, если мы вспомним, что именно с тотального перераспределения жизненных благ и начиналось новое общество: под дулом пулемета отнимали хлеб, произведенный крестьянами, и распределяли по справедливости".
Соблазнительно было бы оправдать эти меры чрезвычайной обстановкой тех лет, да только против такого обьяснения протестует сам Ленин: «....мы сделали ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам,-и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение»2. Да, Ленин называет эту практику ошибкой, но ошибка-то была отнюдь не тактического свойства: в согласии с теорией мыслилось посредством внетоварной дележки благ шагнуть прямехонько в коммунизм.
В нашей экономической истории идея «справедливого» распределения занимает едва ли не главенствующее место и охватывает все стороны жизни-от фондового снабжения предприятий до периодического введения карточек на продукты, от потолка зарплаты до печально известной особой секции ГУМа, от дележки мяса из обще союзного фонда по градам и весям до бесплатной раздачи квартир, от первой заповеди колхозов до рэкета в отношении кооператоров, от талончиков на мыло до спецпайков. Результатом стало отчуждение производителя от плодов его труда-создают богатства одни, распоряжаются ими другие. И если эта мертвая идея все еще держится, значит, кому то она выгодна.
Помянутый выше автор статьи в «Вехах»упрекал ту старую, бескорыстную еще интеллегенцию: она хлопочет не о создании, а лишь о распределении богатства и, как выражантся мыслитель, «в метафизическом смысле….ведет паразитическое существование на народном теле». Совсем в духе перестройки он призывает: пора, мол, «сократить число…администраторов и распределителей всякого рода».
Оно бы как и пора, да вот распределители всякого рода, не заглядывая в «Вехи», уяснили для себя простую вещь: «Производство благ во всех областях жизни ценится ниже, чем их распределение». Ценится не в каком-то там метафизическом смысле, а при дележе пирогов, пышек и должностей для шишек. Администраторы и распределители стали не только хозяевами продуктов чужого труда, но и коллективным собственником производительных сил. По теории социализм есть строй, при котором собственность принадлежит всем вместе и никому в отдельности. Но я глубочайше убежден, что ничейной собственности не существует-экономическая природа не терпит пустоты. Место экспроприированных частных лиц занимает, так сказать, коллективный рябушинский-с той, однако, разницей, что прежний собственник хозяйствовал рисково и нес экономическую ответственность за свои действия, тогда как его мультиплицированный преемник в принципе не способен вести дело толково. Ведь конкурентов, готовых воспользоваться его промахами, у него нет. Впрочем, беда невелика: потери в производстве всегда можно возместить приобретениями в процессе распределения.
Люди не одинаковы. Были, есть и всегда будут одни богаче, другие беднее. А раз это неискоренимо, надо так устроить общество, что бы личное богатство можно было нажить не экспроприациями и воровством, но прибыльным производством товаров, добротных и доступных по цене. Товаропроизводитель стремится всего-навсего к прибыли. Да вот извлечь ее может, лишь удовлетворяя за деньги чужие потребности. Эту диалектику описал еще Адам Смит. А кому не люб отец классический, или, по определению словарей, буржуазной, политэкономии (она такая же буржуазная, как физика Ньютона), тот пусть заглянет в XI Ленинский сборник и вникнет в замечания Ленина на полях книги Бухарина «Экономика переходного периода». В согласии с бородатыми основоположниками, Бухарин пишет: «Производство при господстве капитала есть производство прибавочной стоимости, производство ради прибыли. Производство при господстве пролетариата есть производство для покрытия общественных потребностей». Ленин энергично возражает: «Не вышло. Прибыль тоже удовлетворят «общественные потребности». Совершенно очевидно, что здесь имеется в виду прибыль частных собственников. Теперь мы знаем, что она делает это лучше, чем водится у нас.
Учимся по маленьку выговаривать слова «рыночное хозяйство». Но что есть рынок? Это добровольный и постоянный обмен между собственниками денег. Если вся собственность монополизирована государством, кто с кем будет торговать? Рынок станет игрушкой, плохо замаскированной формой распределения.
Рынок-дело такое: он либо есть, либо его нет, и не бывает он социалистическим, капиталистическим или серо-буро-малиновым. И вот в бедовые наши головушки заглядывает мысль о демонополизации собственности. Мы пугливо открещиваемся: свят-свят, но соблазн слишком велик, и, как нашкодившие монахи, мы успокаиваем тех, кто не может поступиться принципами: мол, не противоречит это Священному писанию. Уж не всегда бравые вояки вырывают из рук митингующих и втаптывают в грязь почти что забытые лозунги «Земля-крестьянам!», «Фабрики рабочим!». Но ведь раньше ту землю, где фабрики надо у кого-то отнять. Начинаем туго соображать:у кого бы это ? Кого на сей раз предстоит экспроприировать? Скажите мы готовы. Батюшки, да ведь целый класс-собственников народился, пока мы внимали речам про общенародное государство. Что-то, помнится, и Карл Маркс по этому поводу толковал во младости: государство может быть частной собственностью бюрократии....
Работник останется инвентарем государства, и никакой писаный закон не сделает его вольным человеком, пока у него нет собственности, хотя бы она и состояла всего лишь из пары работящих рук. Именно здесь глубинная связб между экономическими и политическими реформами, здесь в последнем счете наш путь в сообщество процветающих цивилизованных стран. Так пусть на равных конкурируют все формы собственности-частная, кооперативная, государственная.
На селе скорее всего будет преобладать единоличное хозяйство, или, как деликатно называют, семейная ферма. Оно и везде так: в других отраслях-концентрация вплоть до межнациональных кампаний с сотнями тысяч работников, а основой сельскохозяйственного производства как были, так и остались семейные предприятия. Значит, есть в этой таинственной сфере нечто такое, что делает выгодной простую комбинацию: самая прочная ячейка общества, семья, одновременно является и производственной единицей, устойчивой, живучей, конкурентноспособной. Будь иначе, тамошние капитаны экономики давно прибрали бы их к рукам и слили в гигантские предприятия. Земля может остаться национализированной, это и на Западе бывает, но непременно поступает в бессрочное владением семьи (владелец не имеет права или испортить землю-не его собственность). Но это вопрос спорный, а вот прочие средства производства, нажитые семьей,-ее полная собственность, тут двух мнений быть не должно.
Именно так порешили китайцы в своих реформах-раздали мужикам землю и за год накормили миллиардное население. Мы же люди, которые вечно опаздывают. Страна на краю пропасти, а мы все рассусоливаем на тот предмет, что не худо бы семейную аренду испытать. Да разве в марте надо проводить пленум по сельскому хозяйству? Самое позднее-в ноябре, что бы успеть до сева разделить землю: весной посеял, осенью жди результата. Теперь год пропал, а его еще прожить надо.
Да ведь и не решили ничего на том пленуме. Как дошло до дела, докладчик сказал будто отрезал: «...было бы неправомерно делать вывод о неэффективноси колхозного строя. Нет, в природе коллективного хозяйства заложены огромные потенциальные возможности...» Видно, они тогда раскроются, когда нефть до капли выкачаем, обменяем на хлеб Аризонщины и Канзасстана, наших аграрных придатков. А пока лежачим хозяйствам опять дана отсрочка. Много ли их, лежащих? А треть хозяйств дает 80 процентов сельхозпродукции, остальные две трети-20 процентов. Теперь им списывают долги-начинайте по новому разорять страну. Не справитесь-в отдельных, как сказано, случаях придется передать земли "крепким колхозам, совхозам, другим предприятиям, коллективным и семейным арендаторам". Но это когда еще будет...
И будет ли ? Председатель созданного на Первом Сьезде народных депутатов Комитета по аграрным вопросам А. Вепрев позвал меня на заседание этого нового органа и предложил высказать соображения касательно будущего закона о земле. Законодатели весьма дружно отвергли мои мысли о муниципальной собственности на землю, о порядке выхода из колхозов: кто же пожелает наделять фермеров средствами производства из артельных неделимых фондов? Нет, по их мнению, крестьянин может арендовать землю только у колхоза, сеять по колхозному плану. Видно новый закон этим людям не нужен, для них и старый недурен. Оно и понятно: в большинстве своем члены комитета-руководители передовых хозяйств, плохих в народные депутаты не выбирут. Они жизнь положили, что бы доказать, что и артельное может работать прекрасно. И противоестественно было бы ждать, что бы они поступились делом своей жизни. Но сколько их, передовиков, в стране? Мудрый Акакий Филимонович невесело пошутил "А почти все здесь, в этом зале".
Навряд ли они дадут мужику вольную. На самом Сьезде знаменитый председатель В. Стародубцев, выступая от имени 400 с лишним депутатов-аграрников, стращал: «Что можно сегодня сказать противникам колхозов? Вы хотите нанести последний удар по крестьянину и таким образом на долгие годы оставить народ на полуголодном пайке». Тут же оратор в драматических тонах сообщил: «Госплан СССР 5 мая этого года постановлением №25 по оздоровлению экономики страны (какое кощунственное слово!) на 1989 год снимает с Агропрома 20 тысяч тракторов, 10 тысяч грузовых автомобилей, 1100 экскаваторов, 1677 бульдозеров с последующей передачей Центросоюзу для продажи частному сектору.
Товарищи руководители сельского хозяйства, сидящие здесь! Мы годами мечтаем о тракторе, о бульдозере-получить их не можем. Теперь, видимо, не получим вовсе».
Даю справку: ежегодно село получает 330-350 тысяч тракторов, 300-330 тысяч грузовиков. Около 600 тысяч тракторов и комбайнов не укомплектовано кадрами механизаторов даже для работы в одну смену. Выходит, пусть техника лучше ржавеет без дела, а частнику, семейному фермеру –кукиш. Таково равноправие форм собственности в понимании законодателей. Мощное аграрное лобби, сложившееся на сьезде, требует финансового допинга одряхлевшим секторам экономики.
Теперь о собственности кооперативной. Признаться, не без душевного смятения решаюсь написать, что она в высшей степени перспективна во всех отраслях хозяйства. Вот я недавно ездил по Кубани, встречался с моими читателями. И в любой аудитории, хоть в колхозной, хоть в университетской, злые, как собака, вопросы: когда же накрнец бандитов-кооператоров прихлопнут? Они извели все мясо на шашлыки, скупили всю ткань. Часами ходил по базарам, просто по людным местам-может, мне как-то особенно не везло, но ни одного шашлычника так и не приметил. Да и кто рискует? Отвинтят голову и скажут: так и было.
В судебном процессе над Бухариным зафиксирован любопытный эпизод: бывшего любимца партии обвинили в том, что он сыпал битое стекло в масло. Поистине чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят: откуда взяться маслу в магазинах, когда его нарочно перепортили? На то смахивает, что в общественном сознании обязанности врагов народа исполняют сегодня кооператоры: они то и растащили товары, все сломали, а нам ничего не оставили.
Можно, конечно, доказать, что шашлычник, заработавший большие тысячи, тем самым благотворно повлиял на состояние рынка. Каков бы ни был его доход, не сьест он за день пуд мяса и не напялит два пиджака разом. Лишние деньги он отложит в сбережения, то есть на какой-то срок выключит их из обращения. А вот люди, живущие от получки до получки, не издержи они денежек на шашлыки, обязательно предьявили бы рубли государственной торговле и тем обострили товарный голод. Можно вспомнить, что за прошлый год новые кооператоры произвели на миллиард рублей потребительских товаров. Неужто это лишнее в нынешней ситуации? Можно привести другие доводы. Однако зачем? Хуже глухого не желающий слушать, сильнее разума зависть, или, как говорят китайцы, болезнь красных глаз: пусть мне плохо, но что бы и соседу было не лучше. «Где справедливость, если кооператор получает больше министра?»-вопрошает человек, который десять минут назад поливал того министра и его аппарат предпоследними словами как тормоз, перестройки. Поносил министерские привилегии.
Мне кажется, высшие власти превосходно понимают, какое необыкновенное рвение к труду может разбудить и уже будит кооперативное движение. По их инициативе принят закон о кооперации, несомненно лучший правовой документ во всем пакете новых хозяйственных правил. Но реформаторы вынуждены считаться с настроением людей. Писаный закон вообще не может сильно опережать состояние общественного мнения. К примеру, юристам профессионалам ясно, что надо бы отменять смертную казнь, а закон такой ввести нельзя-общество его не поймет. Так и тут. Помню, сидели мы на телевидении за «круглым столом», обсуждали только что вышедший закон о кооперации, хвалили его, выискивали какие то изьяны. В конце встречи поднялся заместитель министра финансов и пояснил: утверждена шкала налогов, по которой кооператоры обязаны сдавать в казну до 90 процентов прибыли. Он мог сказать проще: о чем вы тут трепались, забыть и наплевать, решаем то мы. В этот раз пресса дружно осудила самоуправство финансистов, кооперативы удалось отстоять. Но это было, когда общество видело в будущих кооператорах рыцарей без страха и упрека. Дальше истребление предприимчивых людей пошло веселее. Специальным постановлением запретили кооперативы по изготовлению оружия и наркотиков. Само собой, таких коллективных предприятий и не было зарегистрировано-старые законы не дозволяли их. Запрет, однако, не бессмысленный: тем же документом попутно разогнали лечебные, издательские и еще некоторые кооперативы-в непочтенном соседстве с наркобизнесом они худо гляделись.
Затем кооператоров пристегнули к казенным предприятиям-пусть работают по их заказам и под присмотром. Только приспособились-новая напасть. Я говорил уже, что теперешний хозяйственный механизм создает идеальные условия для того, что бы коллективы предприятий взвинчивали заработки, не увеличивая выпуск продукции. Я говорил уже, что теперешний хозяйственный механизм создает идеальные условия для того, что бы коллективы предприятий взвинчивали заработки, не увеличивая выпуск продукции. Собственно, заводчан интересует лишь фонд материального поощрения-его раздают на руки. К двум другим фондам (соцкультбыта и развития производства) работники достаточно равнодушны-там деньги безналичные, заработка они не прибавляют, да и потратить их некуда, раз на оптовом рынке пустота. Тут-то и появились кооперативы на заводах. Расходы на исполнение заказов, включая и зарплату, им возмещали как раз из фондов развития производства. Таким образом, безналичные деньги превращались в наличные.
Госкомтруд быстренько спохватился и пресек это дело: желаете нанимать кооператоров-рассчитывайтесь с ними из фонда оплаты труда. И теперь если кооператоры заработают хоть на десятку больше, чем штатные заводчане, средняя зарплата на предприятии увеличится и может опередить прибавку производительности труда. Тогда по новейшей инструкции (письмо «банды четырех») будут заморожены выплаты всему коллективу. Легко представить себе ненависть штатного рабочего к кооператору: мало ли что я сачковал, а ты выкладывался-свою лишнюю десятку ты отнял не у общества в целом, а у меня лично, сукин сын. Надо быть очень наивным человеком, что бы предположить, будто в Госкомтруде загодя не просчитали столь очевидного эффекта своей акции. Если каждый получает, сколько заработал, зачем тогда комитет? А перессорить меж собой различные слои общества-это же до второго пришествия понадобятся согласования и регулирования. Чиновники опять при деле.