http://www.echo.msk.ru/blog/nzlobin/1219425-echo/
16 декабря 2013, 23:06
Президентское послание 2013 года вызвало противоречивую реакцию. Одни увидели в нем новые идеи и подходы, другие – перевод дискуссии на второстепенные детали. Одни восприняли послание как стратегический документ, другие – как хозяйственный обзор. Разнообразие мнений отразило палитру политических взглядов, которые есть в России. Собственно, общественная реакция и есть одна из целей ежегодного послания президента любой демократической страны. Это всегда весьма личностный документ, отражающий видение конкретного национального лидера. Хотелось бы посмотреть на послание Путина именно с этой точки зрения.
Лет десять назад я написал статью, где анализировал взгляды Путина на страну, во главе которой он – во многом неожиданно для себя – оказался. Я пытался понять, как он видит Россию, есть ли у него вообще ее видение, как он понимает собственную роль в трансформации страны. Главные выводы, к которым я тогда пришел, были позже, скорее, подтверждены, чем опровергнуты действительностью. Увидел я это подтверждение и в очередном, десятом для Путина, послании Федеральному собранию.
Во-первых, у Путина десять лет назад уже были и, как показало послание, есть и сейчас достаточно взаимосвязанные, в целом системные представления о том, как он видит Россию. Можно (и нужно) спорить об адекватности, неверности или искаженности этих его представлений, соглашаться с ними или отвергать их, но бессмысленно оспаривать их наличие. У президента есть достаточно логичная – по крайней мере, с его личной точки зрения, - и целостная картина страны, которую он возглавляет. В этой картине экономические, политические, социальные и идеологические кирпичики тесно взаимосвязаны и лежат на своих местах. Как сложенная из «Лего» конструкция, из которой нельзя изъять какую-то отдельную деталь без того, чтобы не обрушить ее всю.
Эта целостность является и слабой, и сильной стороной путинского видения. Сильной, ибо неприятие оппонентами деталей этой картины для него просто непродуктивно и никак не нарушает ее целостности. Победить Путина можно только предложив обществу не улучшенную и исправленную «Россию Путина», а не менее целостную, взаимосвязанную и непротиворечивую картину развития страны, которую общество согласится принять. Не менее привлекательную. Пока ни одна из оппозиционных сил не оказалась в состоянии такое предложить. Они упорно оппонируют Путину по отдельным деталям его собственной конструкции, тем самым невольно укрепляя конструкторскую роль самого Путина. Своего «Лего», похоже, они так и не приобрели. Слабость же заключается в том, что уже и самому Путину все труднее выйти за рамки собственной конструкции, взглянуть на все со стороны критическим взглядом. В результате, он все больше и больше занимается лишь доводкой и полировкой тех или иных деталей своего творения. Новых деталей и в его «Лего» осталось не так много.
Во-вторых, наличие стратегии отнюдь не сопровождается инструкциями по ее реализации. Правильная тактика, - самая, наверное, трудная часть политической работы, которая лежит на плечах лидера любой страны, особенно такой запущенной как Россия. Серьезный политик должен быть, если хотите, не только стайером, но и бегуном на короткие тактические дистанции, «политическим спринтером». Спору нет, Путин оказался талантливым «политическим спринтером», наверное, самым сильным в нынешнем поколении лидеров. Однако надо уметь не только быстро добраться до следующего промежуточного финиша, следующего угла, но и точно определить, где он. Системное целеполагание и критическое осмысление не являются сильными сторонами российской политической культуры. Путин, конечно, цепкий политик, но неспособность критически посмотреть на свои усилия не позволяет создать связку «признание проблемы – механизм решения». Нельзя решить проблему, если, скажем, личная «целесообразность» мешает определению ее реальных причин. Так, эффективность нынешней внешней политики России, в частности, связана с отсутствием в ней многих субъективных «целесообразностей», часто погребающих под собой самые разумные внутриполитические действия. Во внешнем мире Путин ведет себя «по гамбургскому счету» и часто выигрывает, но во внутренней оказывается опутанным огромным количеством условностей, неформальных правил и отношений. Тактика превращается в импровизацию, следующая цель вдруг оказывается в противоположном углу от предыдущей, а общество становится заложником медийных вбросов на тему, что может неожиданно сделать власть.
В-третьих, традиционная Россия – плоская страна с очень сложной по сравнению с любыми западными аналогами иерархией власти, где общинная, местная, а не центральная власть реально являлась основой единства страны, главным механизмом управления. В отличие от сравнительно небольших европейских государств, любая вертикаль власти в обширной России всегда носила ограниченный и временный характер, а реформы местного управления исторически были главными политическими реформами. Скорее, Россия напоминает США, где, как говорят американцы; «вся политика – это политика местная», ибо местная власть оказывает на повседневную жизнь избирателя гораздо больше влияния, чем любые вертикали. Этот подход не только снова нашел отражение в путинском послании, но и оброс в нем конкретными деталями. Конечно, еще остается немало «белых пятен» - от распределения налогов и прибылей до разграничения ответственности. К примеру, в чем главная функция губернаторов? Являются ли они представителями центральной власти в регионах, как в ряде европейских стран, или, наоборот, защитниками региона от центральной власти, как, скажем, в США? В первом случае неразумно их избирать, во втором, неразумно их назначать. То же можно сказать о некоторых других ступенях управленческой структуры – от загадочных представителей президента в федеральных округах до мэров городов, чья функциональная значимость очень туманна.
В-четвертых, оба последних послания Путина показали, что для него на первое место сегодня выдвигаются ценностные проблемы. Лучше поздно, чем никогда. Отказ от государственной идеологии, закрепленный в Конституции, отнюдь не означает ликвидацию идеологии как таковой. Любому обществу нужна определенная система ценностей, в том числе политических и идейных, вокруг которых складывается концепция национального мировоззрения и поведения. Смена идеологии является целью любой революции. Этим они отличаются от переворотов и мятежей. С идеологии начинали большевики в 1917 году, реформы Горбачёва старовали с гласности, а Ельцина – с антикоммунизма. Успех любой масштабной реформы в значительной степени зависит от того, насколько она вписывается в систему ценностей и приоритетов, существующих в обществе. Даже толерантность и конкуренция политических идей в демократической стране отнюдь не есть отсутствие идеологии, но, напротив, ее наличие является их условием. Не может общество, как говорили раньше, «без царя в голове», то есть без ценностных ориентиров, не только эффективно позиционировать себя в мировой конкурентной среде, но и быть привлекательной моделью для других, то есть обладать моральным и интеллектуальным международным влиянием, отличным от просто военного. Холодная войны – апофеоз международного авторитета СССР и США – было противостоянием двух идеологий: коммунистической и либеральной. Крах одной из них и дискредитация другой привели к падению международного авторитета и привлекательности обеих стран, что стало большой проблемой для стабильности всего миропорядка.
Другое дело, что нигде и никогда власть сама не может быть источником общенациональных ценностей и тем более, идеологии. Она сама – их временное производное. Национальная идеология и система ценностей вырабатываются, развиваются и поддерживаются всем обществом. Ответственная власть может инициировать этот процесс, участвовать в нем, но не навязывать его содержание. Кроме того, далеко не все традиционные ценности являются действительно полезными или прогрессивными. Многие из них носили конкретно исторический, прикладной политический характер и сегодня будут неадекватны, как бы привлекательными они ни выглядели. К примеру, «традиционная семья», о которой говорит Путин – очень неоднозначное понятие в мировой истории, прошедшее через множество религиозных, правовых, нравственных, гендерных, экономических коллизий и конкретных форм. Какую именно семью собирается защищать Россия - один из мировых лидеров по числу разводов, абортов и домашнего насилия? Или земство, которое на фоне многовековой истории российской государственности существовало так недолго и никогда в полном виде не было реализовано. Можно ли его считать национальной традицией? С другой стороны, предложения, например, по деофшоризации российской экономики противоречат российским привычкам и глубоким традициям. Но они полностью соответствуют нынешним нормам и правилам многих европейских стран. Хоть это не российская традиция, но, судя по словам Путина, он считает деофшоризацию крайне полезным для страны делом и, похоже, готов добиваться ее реализации, вопреки желаниям немалой части политического класса.
Это закономерно. Российская демократия еще так молода, что своих традиций у нее немного, а вульгарная попытка просто извлечь что-то из советского или царского прошлого может привести к противоположным результатам. Однако стратегически совершенно правильно: Россия может стать привлекательной для других стран и влиятельной глобальной силой, выступая гарантом ряда традиционных ценностей, нравственных и гуманных принципов в мировой политике. Это сегодня самый эффективный и не опустошающий казну путь превращения России в своего рода нравственную сверхдержаву, запрос на которую так быстро растет в современном мире. Однако это невозможно, если, с одной стороны, не производить тщательного и беспристрастного отбора исторических традиций и ценностей, которые хочет Россия защищать и олицетворять, а с другой – если внутри ее самой будет существовать совсем другая система приоритетов и ценностей, выгодная только самой нынешней власти.