[Олег Замулин]

Основываясь на этих наблюдениях, Фридман сформулировал свою парадигму, которая частично научная, частично политическая, так как имеет отношение не только к тому, как устроен мир, но и к тому, что надо делать. Основная идея в том, что реальная экономика в принципе внутренне устойчива, она не нуждается ни в какой стабилизации искусственно. Проблема в 30-е годы была не в том, что её недостаточно простимулировали, а в том, что её загнали в депрессию неправильными действиями политиков. Цель властей по идеям раннего монетаризма была в том, что просто нужно увеличивать денежную массу постоянным темпом и больше ни во что не вмешиваться. Как писал Фридман, деньги – это как масло в двигателе автомобиля, слишком мало плохо, и слишком много плохо, его надо просто добавлять, столько сколько нужно. Значительная часть макроэкономистов, среди которых доминировали кейнсианцы, такие как Роберт Солоу и Пол Сэмуэльсон, не принимали эти идеи до конца 70-х годов. Здесь истоки поведения Бена Бернанке, который внимательно изучил Великую депрессию, и став главой ФРС, еще при жизни Милтона Фридмана извинился за поведение ФРС в 1929 году.

Примечательно, что в США сейчас происходит то же самое, что произошло в начале тридцатых годов, а именно мощное падение мультипликатора. С 1996 года мультипликатор был абсолютно стабилен примерно на уровне 8,5-9, а в конце 2008 года неожиданно очень мощно упал до 5. Как и в начале тридцатых, банки стали держать много дополнительных резервов, которые не держали ещё год назад, то есть банки перестали кредитовать экономику. В результате денежный мультипликатор очень сильно уменьшился, если ФРС не отреагирует на это очень мощным увеличением денежной базы, это приведёт к очень мощному падению денежной массы, как и в 1930-х годах. Но поскольку Бернанке пообещал Фридману больше так не делать, он отреагировал согласно Кругману, как и надо было реагировать, сильным увеличением денежной базы. На падение мультипликатора Бернанке ответил увеличением денежной базы настолько, чтобы компенсировать падение, и поддержать рост широкой денежной массы на том же уровне, на котором он был до этого. Я считаю, что это один из важнейших уроков, который мы вынесли из времен Великой депрессии.

Как происходит увеличение денежной базы? Увеличение денежной базы по большей части производится посредством операций на открытом рынке, когда ФРС покупает на открытом рынке облигации американского казначейства, то есть, тот огромный долг, который выпустило в своё время правительство США, обращается на рынке в виде всевозможных облигаций, и ФРС просто скупила на 300 млрд этих облигаций для того, чтобы добавить денежную базу в экономику. Эти деньги, которые добавляются прямым образом в экономику, превращаются в денежную массу М2, которая определяется как сумма всех депозитов на счетах в банках плюс деньги на руках у населения. Предположим, что центральный банкир добавляет сто рублей в экономику, дав их какому-нибудь банку, банк даёт эти сто рублей кому-то в кредит, после чего человек, который взял кредит, расплатится этими ста рублями, или положит эти сто рублей ещё на какой-нибудь счёт, после чего в экономике будет уже двести рублей. Банковская система мультиплицирует, таким образом, много дополнительных вкладов населения. В итоге получится М2, когда мы поделим этот М2 на денежную базу, то получим так называемый мультипликатор. В идеальном случае, когда население кладёт все деньги в банк, а банк выдаёт все деньги, которые имеет право выдавать в кредит, то можно показать математически, что этот мультипликатор будет равен единице, деленной на норму резервирования. Если норма резервирования – 10%, а банк должен 10% оставлять у себя в резервах, то денежный мультипликатор будет равен: один делить на 0,1. В реальности, конечно, мультипликатор получается меньше 10. Потому что не все деньги кладут в банки, а банки не все деньги выдают в кредит. В России мультипликатор – 2,5, в США – 9, хотя как раз в США норма резервирования 10%. Мультипликатор может упасть, если население перестанет нести деньги в банки, или банки перестанут выдавать кредиты, что собственно сейчас и произошло. В России, например, денежная база в основном добавлялась посредством скупки долларов.

Самое кровожадное время в макроэкономической науке – это 70-е годы, когда произошла так называемая революция рациональных ожиданий. В конце 50-х была обнаружена так называемая кривая Филипса. Британский экономист Уильям Филипс решил начертить график зависимости инфляции от безработицы в Англии за почти весь 20й век, и увидел очень чёткую отрицательную зависимость: в годы, когда была высокая инфляция – была низкая безработица, когда была низкая инфляция – была высокая безработица. За этим стояла какая-то закономерность, но эту закономерность сразу не поняли. Тем более, что закономерность, в общем-то, довольно хорошо ложилась в парадигму кейнсианства. Печатая дополнительно денег, во-первых, мы увеличиваем спрос, поэтому безработица должна упасть, т.е. экономика больше производит, во-вторых, цены должны расти, поэтому должна получиться более высокая инфляция и более низкая безработица, чем обычно. Был сделан вывод, что у правительства есть выбор: хотим ли высокую инфляцию или высокую безработицу. Так, во всяком случае, проинтерпретировали эту зависимость в начале 70-х годов. Президент США Ричард Никсон, безусловно, предпочёл, чтобы низкой была именно безработица как любой выборный политик. Милтон Фридман выступил с огромным количеством речей, что ни в коем случае нельзя этого делать, нельзя подобным образом интерпретировать эту эмпирическую зависимость. Но тогда Фридмана никто не слушал. План Никсона удался ровно наполовину, инфляцию действительно получилось поднять, но вот безработицу опустить не получилось.

С тех пор как был проведён этот эксперимент, кривая Филипса в данных исчезла, вернее в тех данных и в том виде, в котором кривая Филипса существовала раньше. Если мы нарисуем инфляцию против безработицы в США в 50-60-е годы, мы увидим очень чёткую отрицательную зависимость. Если мы нарисуем её в 70-е, 80-е, 90-е годы, то мы увидим облако, в котором в принципе нет никаких зависимостей, ни положительных ни отрицательных. Во многом эта связь исчезла, благодаря тому, что её попытались использовать, её перепутали с какой-то структурной зависимостью в экономике, вместо того, чтобы понять ее природу.

В 1968 году два нобелевских лауреата Милтон Фридман и Эдмунд Фелпс, одновременно и независимо друг от друга, выдвинули идею, что у безработицы есть некий естественный долгосрочный уровень. Исходя из ранней кейнсианской теории, считалось, что стимулированием спроса безработицу можно опустить докуда угодно. Фелпс с Фридманом предположили, что её невозможно опустить ниже её естественного уровня, и этот естественный уровень может быть не один, и не два процента, а процентов шесть. Безработица существует по вполне структурным микроэкономическим основаниям. Во-первых, есть так называемая фрикционная безработица, когда люди просто элементарно ищут работу. Они, увольняясь из одного места, ищут другую, и это может занимать какую-то нетривиальную часть наблюдаемой безработицы. Во-вторых, есть стимулирующая безработица. Работодатели не просто хотят нанимать работников, они хотят заставить этих работников лучше работать, не отлынивать на рабочем месте, как минимум, а как максимум ещё и активно работать. Для этого работнику надо дать такую зарплату, чтобы ему было что терять, чтобы он знал, что он не может уволиться, и найти такую же работу в другом месте, потому что здесь ему предлагают надбавку сверх равновесной зарплаты. Если так делают все работодатели и все платят надбавку, то всех людей, желающих работать по этой зарплате, экономика нанять не сможет. Равновесная зарплата оказывается выше, чем та, которая была бы без этого стимулирующего момента. Безработица, таким образом, оказывается с точки зрения работодателя неким полезным инструментом. Потому что есть, чем пугать работника, а если безработицы нет, то правила диктует работник. Стимулированием совокупного спроса загнать безработицу на более низкий уровень не получится, потому что как только безработица падает слишком низко, работодатель начинает поднимать зарплату работнику, и увольнять ненужных работников. Это был первый пример того, почему в макроэкономике важны микроэкономические обоснования.

Абстрактный совокупный спрос, о котором говорил всё время Кейнс, был уже недостаточен в качестве аргумента. Кейнс действительно считал, что спросом можно объяснить всё. Современная точка зрения, что спросом можно объяснить многое, но не всё. Опять-таки, точки зрения Фридмана и Фелпса сильно отличаются. Фридман считал, что спросом вообще ничего нельзя объяснить, а Фелпс как раз считал, что нужно только всё правильно представить. Какие уроки из этого можно вынести, по мнению Фридмана и Фелпса? Во-первых, так называемая классическая дихотомия, что в долгосрочной перспективе номинальные переменные, такие как деньги, инфляция, цены, они влияют только на номинальные переменные. От того, что мы добавили бумажек в экономику с надписью «сто рублей», реальные переменные не изменятся, а производство, безработица – это совершенно другие вещи, определяемые другими факторами. Печатанием денег в долгосрочной перспективе можно повлиять только на стоимость этих денег в рамках товаров, то есть на цены, а реальные переменные в долгосрочной перспективе определяются стороной предложения. То есть тем, сколько экономика может произвести. Например, стимулированием спроса невозможно повлиять на конкурентную способность экономики. Важный момент, касающийся кривой Филипса, что нельзя использовать эмпирические закономерности в целях политики. Если вы нашли эмпирическую закономерность, в первую очередь, необходимо понять её первопричину, только тогда вы сможете понять, что можно использовать, а что нет. Современная интерпретация кривой Филипса даёт возможность ей пользоваться, мы поговорим на третьей лекции, которая завершит тему макроэкономики. Кривая Филипса – это результат равновесия, а не меню рецептов. Небрежность по отношению к микрообоснованиям, игнорирование поведения людей, игнорирование ожиданий, которое заложено в экономике, игнорирование стороны предложения, всё это привело к тому, что многие экономисты решили, что от кейнсианской парадигмы, которая являлась главной парадигмой в последние несколько десятилетий, надо полностью отказаться.

Как отличать долгосрочную и краткосрочную перспективы? Я бы сказал так, что долгосрочная перспектива – та, за время которой цены подстраиваются, а краткосрочная – за которую цены ещё не успели подстроиться. Речь идёт о нескольких годах, цикл занимает, в принципе, от одного бума до следующего, и обычно его оценивают примерно в восемь лет. Единого определения действительно нет, но в тех терминах, о которых мы говорим, краткосрочная перспектива – это в пределах 5 лет. Опять-таки они зачастую пересекаются, то есть в один и тот же момент есть и краткосрочные колебания и долгосрочный рост. Они происходят синхронно. Эффекты краткосрочной политики могут длиться в течение нескольких лет, и например, то, что сегодня делает центробанк любой страны, через пять лет будет уже неважно.

До 70х годов денежная политика не считалась основной политикой, ей не уделяли много внимания, она велась нерегулярно, непрозрачно и довольно непредсказуемо. Основные колебания спроса были беспорядочны, соответственно колебания денежной массы были беспорядочными и непредсказуемыми. В 70-е годы денежная политика стала намного более важной, намного более прозрачной и предсказуемой. Экономические агенты стали принимать её во внимание при принятии своих решений.

Кейнсианская экономика переживала свои не лучшие времена. В США, Швейцарии, Германии и Японии стал внедряться фридмановский подход к денежной политике. На практике первым монетаристом в США стал Пол Волкер, который возглавил ФРС, и отвечая на десятилетие очень высокой, по американским стандартам, инфляции в 12%, резко замедлил рост денежной массы, что привело к самой глубокой рецессии в США за всё послевоенное время. Аналогичные действия были предприняты Маргарет Тэтчер в Великобритании. Инфляция была побеждена и экономика начала снова бурно расти, что привело к большой моральной победе монетаристов. Это позволило им говорить, что кейнсианцы своими методами десять лет создавали высокую инфляцию, а они пусть и через болезненную рецессию, но очень быстро смогли победить инфляцию, а самое главное, что это необходимо делать, обеспечивая тем самым, низкую инфляцию посредством низкого роста денежной массы, и в конечном итоге, позволяя экономике бурно расти. Хотя многие считают, что цена, которая была заплачена за эту победу над инфляцией была чрезмерной.

Известный макроэкономист Ольвье Бланшар из Массачусетского технологического института, который сейчас работает главным экономистом МВФ, в своём обзоре того, что произошло в те годы, называет людей типа Милтона Фридмана, меньшевиками в той революции, а большевиками – сторонников теории реальных экономических циклов. Теория реальных экономических циклов была развита в 1980-е годы и основывается на идеях, что рынки конкурентны, равновесие достигается быстро, и нет никаких жёстких цен. Считалось, работодатель не будет добровольно терять деньги, если прибыль максимизируется при такой-то цене, то он эту цену и назначит, он не будет долго держать неравновесную неоптимальную цену. Поэтому модели, основанные на кейнсианском предположении, что цены неоптимальны – это модели с глупыми агентами и вследствие этого получаются глупые результаты. А стабилизационная политика, в общем-то, не нужна. В некотором смысле они согласились с ранним монетаризмом в том, что оптимальная политика – это невмешательство, а стабильность цен должна поддерживать макроэкономическую стабильность, больше собственно ничего делать не нужно. Тем не менее, считать их последователями Фридмана тоже неправильно, ведь Фридман соглашался с тем, что спрос всё-таки влияет на экономику посредством денежной массы, у сторонников модели рациональных ожиданий и экономических циклов денежная масса в моделях вообще не присутствует. Они считают, что денежная масса влияет только на цены, и денежная политика практически не нужна. Из этого возникает очень важный вопрос. Пусть колебания технического прогресса могут объяснить какие-то резкие ускорения роста, но как можно объяснить падения, как можно объяснить рецессии, и тем более, Великую депрессию? По такой теории получается, что Великая депрессия была вызвана каким-то мощным техническим регрессом. Вчера мы знали, как произвести что-то, сегодня забыли. Это объяснение, естественно, не может удовлетворить никого. Однако в рамках этой теории были предложены весьма привлекательные идеи, особенно в последние десять лет. Примерно двадцать лет ушло на создание методологии математического решения всех этих моделей, в 90-е годы сторонников этой теории много критиковали за слишком абстрактные модели, да, это были красивые и элегантные математические решения, но причём здесь жизнь, говорили их противники. Как можно объяснить Великую депрессию посредством моделей, в которых единственный источник колебаний – это технический прогресс? На что возникла такое предложение, давайте проинтерпретируем технический прогресс несколько более творчески. Например, мы знаем из микроэкономики, что монополии производят меньше, чем конкурентная среда, поэтому если вдруг происходит какое-то сильное ограничение конкуренции, то экономика должна вполне без каких-либо колебаний спроса произвести меньше. Монополист производит меньше, чем конкурентный рынок, и теперь давайте задумаемся, было ли какое-то увеличение монопольной силы во время Великой депрессии. Они нашли массу таких примеров, показывающих, что действительно произошло довольно мощное увеличение монополизма, во-первых, протекционизм, первой реакцией почти всех стран было увеличение барьеров на торговлю с другими странами, ограничение импорта для поддержки отечественного производителя. Все это моментально привело к большей монополизации. Вообще в мире, если вы не конкурируете с иностранцами, то меньше производите и дороже продаете, это довольно чёткая реакция в любой стране на введение пошлин на иномарки. Кстати, АвтоВАЗ, сразу же после введения пошлин на иностранные автомобили, захотел поднять цены на свои автомобили, то есть эта теория полностью работает на практике и в нашей стране. Это довольно естественно, если у вас убрали конкурента, то вы поднимаете цену и уменьшаете производство, в свою очередь происходит усиление профсоюзов. У работников возникает большая переговорная сила, и они начинаю диктовать работодателям свои условия. Так Теодор Рузвельт, будучи президентом США, целенаправленно ослаблял многие антимонопольные законы, во многом новый курс Рузвельта заключался не только в стимулировании спроса, были запущены различные программы, которые, по сути, отменяли многие из антимонопольных законов. Естественно регулирование ослабляет возможность производителя производить, поскольку он теперь вынужден заниматься не производством, а выполнением каких-то регламентационных норм, которые придумывает правительство. К примеру, в Англии ещё до начала Великой депрессии сократили рабочую неделю, и это сокращение рабочей недели тоже сказалось негативно на возможности экономики производить. Все эти меры во многом ограничили совокупное предложение.

Параллельно, в 80-е годы стала возрождаться кейнсианская теория. Эдмунд Фелпс одним из первых участвовал в критике раннего кейнсианства, но одновременно он говорил, что не нужно хоронить эти идеи, слишком много умного в них содержится. Затем его последователи Джон Тейлор, далее Грегори Мэнкью, тот же Оливье Бланшар, стали создавать новые модели, в которых они полностью приняли критику 70-х годов. Сказав, что умные модели должны основываться на микроэкономических обоснованиях, поведение каждого макроэкономического агента должно быть объяснено. Аморфный совокупный спрос больше уже не никого удовлетворял, нужны были объяснения того, как люди реагируют не только на то, что было сделано сегодня, но и то, что будет сделано завтра. Все эти элементы нужно добавить в модели. Но основные два постулата кейнсианства остались. Во-первых, неправильно говорить о том, что цены абсолютно гибкие, цены меняются медленно и они не реагируют на изменения спроса сразу. Во-вторых, важная вещь, которая сохранилась в современной версии кейнсианства – это то, что сторона спроса доминирует в краткосрочных колебаниях. Краткосрочные колебания длятся в периоды до пяти лет, а рецессия, которая начинает заканчиваться в пределах восьми лет, как правило, вызвана именно стороной спроса. Хотя, конечно, есть и исключения в новой идее. Как я уже сказал, ожидания играют ключевую роль. В ответ на фиаско Никсона была создана целая литература для микроэкономического обоснования жёсткости цен. Критики кейнсианства сказали в 70-е годы, что модели с жёсткими ценами – это модели людей, которые проходят мимо пятисотдолларовых бумажек и не поднимают их, теряют деньги, хотя могли бы заработать. Кейнсианцы в 80-е годы показали, что потери от неоптимальности цен не такие уж большие, говоря математическим языком, они имеют второй порядок малости. Поэтому хотя они имеют большой эффект на экономику, каждый отдельно взятый производитель теряет довольно мало от того, что его цена не подстраивается на пару процентов вверх к равновесию. Прибыль от этого зависит очень мало, она малочувствительна в районе оптимума и малочувствительна к изменению цены, поэтому производители не сильно беспокоятся о том, что у них цена на три процента завышена от оптимума, а три процента в изменении цены может повлечь трёхпроцентное падение экономики, а это очень серьёзная рецессия, поэтому кейнсианцы проводили свои исследования, объясняя, почему цены могут не подстраиваться. С чем согласились кейнсианцы на практике, это с тем, что стабилизационная политика должна быть денежной. Они отказались от идеи того, что бюджетная политика является самым лучшим инструментом стимулирования спроса.

Для современных кейнсианцев стабилизационная политика заключается не в стимулировании спроса как можно выше, а в возвращении спроса на необходимую линию, то есть не только повышать спрос, когда экономика падает ниже тренда в кризисы, но и понижать спрос, когда экономика превышает тренд, потому что это считается ненормальным перегревом экономики. Ситуация, когда факторы производства используются чрезмерно, то есть экономика в нормальном состоянии не должна так много производить, поэтому её нужно охладить, подняв процентные ставки, понизив денежную массу в экономике, и вернуть её обратно на тренд. Нужно пытаться достичь максимально гладкого роста ВВП, без колебаний, как в ту, так и в другую сторону, потому что любое колебание вверх обязательно закончится падением вниз. Это главное отличие нового кейнсианства по сравнению со старым. В нашей общественной дискуссии до сих пор считается, что кейнсианцы спорят с монетаристами, но по-моему мнению, эти споры уже давно не ведутся. Начиная с 90-х годов, когда появились новые кейнсианцы, споров между кейнсианцами и монетаристами больше нет. Новые кейнсианцы предложили модель, которая собрала лучшие модели Фридмана и лучшие модели Кейнса вместе, и никакой собственно темы для тех споров, которые были в 60-е годы, сейчас нет.

В чём нашли общий язык представители обеих сторон? Во-первых, в долгосрочной перспективе деньги влияют только на инфляцию, с этим согласны практически все экономисты. Выпуск определяется в долгосрочной перспективе только стороной предложения, спрос влияет только на краткосрочные колебания, а вот в краткосрочной перспективе деньги и другие изменения спроса влияют. Если быстро сейчас напечатать много денег, это простимулирует спрос, но только временно, потом всё вернётся обратно к изначальному ВВП, цены поднимутся сообразно росту денег. Собственно в чем изначально было несогласие между Кейнсом и Фридманом? Проблема была в том, что Кейнс не умел смотреть дальше, чем на год вперёд, а Фридман не умел смотреть ближе, чем на год вперёд. Они просто размышляли в разных перспективах. Одна из самых знаменитых фраз Кейнса заключается в том, в долгосрочной перспективе мы все мертвы, поэтому не надо изучать долгосрочную перспективу, она неинтересна. Фридман как раз смотрел только на долгосрочную перспективу, он говорил, что если вы напечатаете больше денег, в конце концов, вырастут цены, да, в краткосрочной перспективе эффект будет, но мы его не сможем предсказать, так как это слишком сложная вещь. Мы не понимаем краткосрочных колебаний в экономике, мы не умеем их моделировать, мы не умеем их прогнозировать, и тем более мы не умеем на них реагировать. Любая попытка политиков отреагировать на краткосрочные колебания, например, поднять спрос или опустить, только вызовет ещё более сильную болтанку, ещё сильнее дестабилизирует экономику. Об этом Фридман говорил в своей известной речи 1968 года. Это слишком сложная задача, которая на практике невыполнима, в итоге мы будем увеличивать денежную массу, или слишком рано, или слишком поздно, или на неправильное количество. Во-первых, мы соберём статистику с опозданием на несколько месяцев, когда рецессия началась, но только сейчас проявилась. Во-вторых, если мы начнём печатать деньги, то эти деньги дойдут до реального сектора ещё через несколько месяцев, в результате через год, когда экономика уже сама себя вытащила из рецессии, и будет находится в состоянии подъёма, только через год, наконец-то, мы эту экономику простимулируем ещё дополнительной денежной массой вместо того, чтобы дать ей спокойно расти по своему тренду, тем самым загоняя ее выше тренда, пустив экономику в дополнительный деловой цикл. Таким образом, Фридман не был против кейнсианского предположения о том, что в краткосрочной перспективе спрос влияет на что-то, он был против рецепта, что по этому поводу делать. Современные кейнсианцы и монетаристы считают, что роль для стабилизационной денежной политики все-таки есть. Это скорее проверено практикой, чем теорией. Многие считают что, то сглаживание экономики, которое произошло в последние тридцать лет в мире, произошло благодаря активной политике Пола Волкера, а затем Алана Гринспена, который активно вмешивался, понижая спрос, когда он был слишком большим, повышая спрос, когда он был слишком маленьким. Активно вмешивался повышением или понижением процентных ставок, и попыткой простимулировать спрос. Современные новокейнсианцы и монетаристы рекомендуют стабилизировать экономику, общий враг для них – это теория реальных циклов. Хотя там тоже намечается некое перемирие.

Интересно отметить, что хотя было достигнуто консенсусное решение о том, что денежная политика эффективнее бюджетной для стабилизации экономики, сейчас в мире мы наблюдаем возвращение к бюджетной политике. Все страны пытаются реагировать на то падение спроса, которое произошло в результате данного кризиса, сильным увеличением государственных расходов, либо или вместе с сокращением налогов, то есть дефицитным стимулированием экономики за счёт бюджетных денег. Хотя ещё пять лет назад все сказали бы, что этого делать не над. Например, предыдущая рецессия 2001 года была довольно мягкой, но Джордж Буш-младший, только-только избранный президентом, хотел снизить налоги для стимулирования экономики. А Алан Гринспен, будучи уже авторитетным центральным банкиром, публично заявил, что сглаживание циклов – это его ответственность, для этого есть денежная политика. Гринспен был согласен с понижением налогов потому, что он либертанианец, который считает, что чем меньше государства, тем лучше, но это совершенно не имеет никакого отношения к рецессии. Просто надо всегда понижать налоги и госрасходы, чтобы было меньше государства с точки зрения либертанианца. Но на рецессию нужно отвечать денежной политикой. Но во время текущего кризиса бюджетная политика вновь вернулась в повестку дня. Вероятно политики посчитали, что данный кризис настолько масштабен, что требует нестандартных методов, требует вмешательства не только денежного, которое было проделано в большом количестве, страны добавляли последние два года очень много денег в свои экономики, политики действительно боятся, что одной денежной политикой будет недостаточно. Существует боязнь, что дать людям денег недостаточно, потому что они не будут их тратить, а банки положат деньги обратно в резервы. Зато, если государство закажет строительство дороги, то в ходе строительства дороги будет виден реальный эффект. Здесь есть очень большой разброс мнений, сторонники теории реальных экономических циклов категорически против, считая, что бюджетная политика – это просто разбазаривание средств и ничего больше, построят дороги не там и не туда, все эти деньги уйдут просто в никуда. На другом конце спектра мнений, экономисты типа Пола Кругмана, они наоборот считают, что в этой ситуации нужно «строить-строить-строить», вкачивать большое количество бюджетных денег в экономику, что это единственный способ поднять спрос. Умеренные кейнсианцы типа Грега Мэнкью считают, что сначала нужно использовать все методы денежной политики, включая нестандартные, и только потом, когда мы действительно почувствуем, что денежная политика истощила свои ресурсы, только после этого приступать к фискальному стимулированию.

Вот почему бюджетная политика всё-таки потеряла популярность, сейчас многие политики критикуют и план Обамы, и рекомендации Оливье Бланшара увеличения государственных расходов на 3%. Бюджетной политике элементарно не хватает оперативности. Бернанке может мгновенно изменить процентную ставку, а вот добавить деньги через госрасходы моментально невозможно. Нужно придумать проект, проработать его, пропустить через всевозможные экспертные комитеты, после этого начинается политический процесс, нужно чтобы в Государственной думе (или Конгрессе США, или Парламенте Англии, или парламенте в любой другой стране) приняли закон о бюджете, надо либо вносить поправки в закон о бюджете, либо думать уже как этот проект включить на следующий год. Это неоперативный инструмент и чисто практически он не подходит, хотя теоретически он имеет тот же или больший эффект, чем денежная политика. Кстати, тот же план Обамы критикуют за то, что по основным государственным расходам наблюдать основной эффект будет возможно только в 2010-11 годах, в 2009 году успеть было невозможно, даже при идеальном прохождении этого плана через все сложности этого бюджетного процесса. Конечно, здесь также имеет значение коррупция. Если дать в экономику денег банкам, дальше они сами будут определять, какой проект наиболее эффективный, а когда правительство начинает само в авральном порядке тратить деньги, то, безусловно, есть огромные риски того, что деньги будут просто потрачены на бессмысленные проекты, которые, в конце концов, просто лягут бременем на экономику. Если уж вы используете бюджетную политику, то понижайте налоги, дайте людям деньги и пусть они сами определятся с тем, на что тратить. К сожалению, в России в 2009-м году наблюдалась рестриктивная, как денежная, так и бюджетная политика. Госрасходы сокращались, а денежная масса упала по сравнению с таким же периодом прошлого года. Государство долго не понижало процентные ставки, а наоборот, повышало.

Некоторые исследования показывают, что лучше понижать налоги, чем повышать расходы, например, Кристина Ромер, которая, являясь главой комитета экономических советников президента Обамы, предлагала именно увеличивать госрасходы и предполагала в своём плане мультипликаторы, совсем не такие, какие она же нашла в реальных данных. Она предполагала исходить из мультипликатора госрасходов 1,7, а из налогов порядка единицы. Бланшар, главный экономист МВФ, в ответ на кризис советовал всем странам увеличить госрасходы на три процента. Это показывает, что очевидно пока сами экономисты не очень доверяют собственным исследованиям, они понимают, что на одно академическое исследование ссылаться нельзя, это всего-навсего одно экономическое исследование, которое нужно ещё подтверждать и подтверждать другими исследованиями.

В заключение лекции, хотел бы еще раз обратить ваше внимание на то, что чрезвычайно важно различать долгосрочные равновесные тенденции со стороны предложения и краткосрочные колебания спроса. На следующей лекции мы изучим долгосрочное поведение экономики, и затем на последующей лекции – краткосрочные колебания вокруг долгосрочного тренда.

19 ноября 2010, 09:53
797