*2061. Демократия vs народовластие

[Михаил Леонтьев]

http://www.odnako.org/magazine/material/show_9855/

30 марта 2011

Нам (то есть, понятное дело, силам добра и прогресса) в очередной раз остро захотелось демократии. Причем не какой-нибудь там «управляемой» и «суверенной», не к ночи будет помянута, а настоящей, когда справедливые и свободные выборы и т. п. При этом, конечно, никакой дискуссии о демократии нет и быть не может — сам разговор, как всегда, протекает в странных, исключительно эмоционально определяемых категориях. Поскольку участникам камлания определение категорий ни к чему, когда речь идет о религиозном веровании. Потому как «Демократия» — это и есть нынешняя глобальная тоталитарная религия. С этой точки зрения все видимые действия адептов этой религии, при кажущейся их неуместности и зачастую нелепости, вполне и полностью оправданны.

Тем не менее демократия по-любому — это в первую очередь форма организации власти. То есть прежде чем содержательно говорить о демократии, надо бы понять, что такое власть. Попытки определиться с этим важнейшим понятием мы предпринимали прежде (см. «Однако», №5, 2009 г.) и попытаемся продолжить это далее. Соотношению понятий «демократия», «народовластие» и «власть» посвящены статьи нашей главной темы. Вкратце, чтобы не повторяться, — власть всегда прерогатива меньшинства. Она может быть делегирована с помощью той или иной процедуры или захвачена силой. Таким образом, всякая демократия, как одна из частных форм делегирования власти (избирателями на выборах), по определению является управляемой. Неуправляемых демократий не бывает. С Античности и до нынешнего постмодерна история демократии — это эволюция техники управления демократией. За счет совершенствования этой техники демократия смогла позволить себе стать формально всеобщей, потеряв при этом практически все содержательные признаки участия граждан в реальном принятии решений. Как заметил Тимофей Сергейцев в нашей главной теме, «теневые процессы — цель системы». То есть демократия была и остается властью меньшинства, но если ранее это меньшинство было открыто и легально, то теперь оно эффективно скрывается за ширмой демократических процедур.

Демократическая санкция на власть в современном обществе в отличие от традиционного является единственно легитимной. Даже если допустить существование форм «демократий», отличных от образцовой либеральной модели. (Например, китайская, или ранее советская «народная демократия», или ливийская Джамахирия и т. д.) Суть легитимности в признании большинством законности данной формы правления. Забавно наблюдать, как жрецы современной демократической религии пеняют господину Каддафи: «Нельзя воевать с народом!» С любым ли народом нельзя воевать? С любой ли частью народа? С какой частью?.. Напомню блестящую характеристику легитимной власти, данную Виталием Найшулем: «Легитимная власть — это та власть, которая имеет право стрелять в своих». Кураторы мировой демократии произвольно лишают ту или иную власть легитимности, то есть суверенитета. Причем даже неважно, насколько корректны и лояльны критерии, важно, что в этой системе легитимность даруется извне. И отбирается извне. То есть игра по правильным правилам предполагает изначально отказ от суверенитета в пользу куратора. То есть отказ от власти и замена ее теми или иными форматами местного самоуправления.

То есть политическая модель — «Демократия», — если речь не идет собственно о стране-кураторе и бенефициаре этой системы, не предусматривает функции власти. Нигде, кроме Соединенных Штатов Америки, современная демократия не есть власть. То есть чисто этимологически она и не «демо-кратия», поскольку профанируется не только «демос», но и «кратос».

Демократическая религия — господствующая ныне тоталитарная идеология — родилась не из воздуха и не из благодетельных мечтаний. Идеология демократии была ответом на агрессивное наступление идеологии социальной справедливости. В то время она активно впитывала и рекламировала свои социально конкурентные качества. Теперь необходимость в этом отпала вовсе. И если в странах бывшего второго мира еще существуют люди, способные перепутать современную демократию с минимальной социальной справедливостью, то в третьем мире таковых практически не осталось. Именно поэтому, например, в мусульманских странах социально протестные настроения всегда будут принимать форму радикального политического ислама.

Либеральная демократия — это образцовая западная форма господства элит. Понятно, что элиты — это меньшинство. Вопрос — какое меньшинство? Исторически сложившиеся западные демократии подразумевали меньшинство, лояльное своей стране и преемственное в своей лояльности. Да, современная демократия — это декорация, позволяющая полностью изъять население из политики, то есть из процесса принятия стратегических решений. Потому что стратегические решения в этой системе — это решения об управлении финансовыми потоками. Однако маленькая проблема: центр управления этими потоками находится точно не у нас. В этом контексте что такое российская стабилизация «нулевых»? Посткатастрофную страну, оказавшуюся на грани хаоса и развала, удалось собрать точно в соответствии с законами функционирования системы. Той современной глобальной системы, в которую Россия окунулась после краха сверхдержавы. То есть с помощью организации управления финансовыми потоками. С одной стороны, это определялось рамками реально возможного и допустимого с точки зрения выживания страны. С другой стороны, это же определило и границы «стабилизации». В частности, многим казалось, что Россия в эти годы восстановила собственный суверенитет. Однако границы этого суверенитета в рамках данной системы определяются границами наших возможностей по управлению финансовыми потоками. Границы эти в принципе понятны, что очень четко и грубо обозначилось во время кризиса. Можно заметить, как вследствие этой наглядной демонстрации Россия сначала утратила интерес к экономической политике (в элементарно стратегическом смысле), а затем, уже в медведевский период, и к политике внешней (в том же смысле). Проблема в том, что современная демократия не предусматривает никакого стратегического управления, кроме управления финансовыми потоками. Вы вообще можете рассчитывать на стратегию только в той степени, в которой вы рассчитываете на управление этими потоками. В этом контексте Россия имеет право рассчитывать только на местное самоуправление. Это экономика. В современной демократии, в отличие, кстати, от других моделей, экономика является в прямом смысле слова базисом, а политика — надстройкой, в точном соответствии с марксистской логикой. И что касается политики — политическая модель «демократия» не обеспечивает осуществления власти нигде, кроме как там, где находится реальный центр управления финансовыми потоками.

Это все, даже если абстрагироваться от проблемы лояльности российских элит собственной стране, о чем много раз уже говорилось. Если не повторяться, можно констатировать одно — либеральная демократия в России как механизм осуществления власти дейст¬вующих российских элит означает для страны катастрофу одномоментную и безальтернативную. В отличие от наших западных учителей, где эта модель в условиях преемственности государственно лояльных элит означает не одномоментную катастрофу, а более или менее постепенное вырождение государства и нации.

Ныне господствующая политическая религия насильственно ограничивает современную легитимность «демократией». Таким образом, выбор политической системы, а отсюда и социальной, и экономической системы, ограничен вырождением и тупиком. Что касается России, то решение наших проблем, даже самых краткосрочных и насущных, никак не лежит в плоскости развития и совершенствования демократических процедур. То есть обеспечения преемственности нынешней властной элиты. Поскольку насущной проблемой выживания страны и сохранения элементарной легитимности власти является политическая ликвидация действующей элиты. Прошу заметить, речь идет о ликвидации политической, а вовсе не обязательно физической
2,850

[Наталия Ростова]

http://slon.ru/russia/demokratiya_et...i-590734.xhtml
Главный редактор журналов «Фас» (1999–2000) и «Профиль» (май 2007–март 2009) Михаил Леонтьев

Михаил Леонтьев. Фото: ИТАР-ТАСС
Один из самых ярких путинских пропагандистов Михаил Леонтьев начинал свой путь в журналистике с только зародившегося «Коммерсанта», вместе со созвездием коллег по «Независимой газете» быстро получил известность и выбил из Владимира Гусинского деньги – на то, чтобы издавать газету «Сегодня». Тогда вряд ли кто мог представить, насколько изменятся взгляды журналиста меньше чем через 10 лет.

В интервью Slon.ru Леонтьев, ныне редактор журнала «Однако», поделился мыслью о том, что практически все, кто умеет системно мыслить, – его единомышленники, признался, что к Владимиру Путину у него не любовь, а уважение, а также объяснил принципиальную разницу между «заказухой» и воровством в профессии журналиста.

Не любовь, а уважение | Стыдно | «Сегодня» и Гусинский | Воровство и «заказуха» | Забота власти | Единомышленник Эрнст

– Самое интересное, конечно, как ваши взгляды изменились за прошлые годы – со времени, когда вы начинали журналистом. Как это произошло?

– Произошло под влиянием опыта эмпирического. Проще всего понять, почему это произошло. Было бы странно, если бы не произошло.

– Мне кажется, не странно. Многие из тех, с кем вы начинали, придерживаются тех же взглядов.

– Это не свидетельствует ни о наличии ума, ни о наличии совести. На мой взгляд.

– А что это [у вас] – разочарование в либеральной идее, в собственниках, в журналистике?

– Знаете, в чем дело, я всегда был... Не буду избегать пафосных слов: я не нанимался сливать собственную страну – это очень важный критерий. А либерализм и то, что является собственно экономикой... Рынок и должен быть так устроен, только ведь он не занимает ни в экономике, ни вообще в жизни такого места, которое ему уделяет либеральная ортодоксия. Я-то как раз, с точки зрения экономики, остался либералом. Просто есть вещи, которые рынок не регулирует. Во-первых, рынок не задает цели и задачи, это неправда. Цели и задачи, задаваемые рынком, абсолютно деструктивны. Как сказал мой водитель, без пафоса: капитализм – это система негодяйская, ее целью является нажива. То есть, грубо говоря, жить в системе, которая базируется на этом, – это же дьявольщина... Ну как так можно жить?

НЕ ЛЮБОВЬ, А УВАЖЕНИЕ

– И что, выход – любить нынешнюю власть? Она не такая же негодяйская?

– А кто вам сказал, что я люблю нынешнюю власть? Откуда вы взяли такую глупость? Кто вам такое рассказал?

– Ну, мне так кажется.

– Не знаю, откуда вам кажется. У меня есть журнал [«Однако»], который я издаю, уже 80 номеров. Вы посмотрите тексты, прежде чем задавать вопросы. С чего вы это взяли, что я ее люблю? Я отношусь с уважением к нынешнему премьеру, и в принципе считаю, что было бы позитивно, если бы он вернулся. Но это не значит, что я его люблю, это не значит, что у меня нет к нему претензий.

Более того, я уверен, что если он вернется такой, каким он ушел, он сам себе не нужен будет, не то что нам. Я думаю, что в реальном контексте, в реальных условиях это будет другой человек, когда он вернется. Одну задачу он выполнил. Это сейчас кажется, что она простая, а тогда она была невыполнимая, – собрать всю страну. У нас есть предмет для разговора. В 99-м не было предмета. Внешнюю политику можно было обсуждать или модернизацию? Власть капитулировала перед бандитами и посадила на головы практически оккупационные администрации. Ее не добили по одной причине – считали, что сами справятся, зачем тратить силы и деньги? Это больной, который лежал в реанимации, и ему выписываться пора. А не выписывается, торчит на искусственном дыхании. Надо бы выписаться.

– Ну а как вы миритесь с теми мерзостями, которые ассоциируются с режимом нынешним?

– Какие мерзости? Самая большая мерзость, и я с ней не мирюсь, – коррупция. Но коррупция является системообразующим элементом России. Когда вы ликвидируете государство, не как территорию, а как институт, то вместо него возникает система самоорганизации. Существуют две системы самоорганизации. Первая – резня, вторая – коррупция. Коррупция заменила систему управления в России. То, что называется институтами в России, таковыми не является.

Путин, путинский режим, как вы его называете, консолидировал власть, которой не существовало. И я хочу сказать, что любая демократия, любая, управляется подобным образом – это управление финансовыми потоками. Собственно, США миром управляют и Америкой, естественно, тоже, управляя финансовыми потоками. Это и есть реальная власть в мире, больше никакой власти нет. Эта ширма, которая периодически обновляется путем публичного и бессмысленного голосования, властью не является. Скажите, какое влияние на решения [министра финансов США Тимоти] Гейтнера, [главы Федеральной резервной системы США Бена] Бернанке, руководителей крупнейших банков мировых вроде Goldman Sachs оказало избрание Обамы, а не Маккейна? Какая разница? Что-нибудь изменилось бы? Вообще ничего, не то что мало.

Грубо говоря, эти потоки были поставлены под контроль, я имею в виду в России. Таким образом власть была вынуждена сесть на эти потоки. Другое дело, что для России, как и для любой другой страны, кроме как США, невозможно обеспечить автономное управление финансовыми потоками. Все реальные деньги, если они превышают ничтожные числа, – американские, они находятся на счетах в американских банках. У властей были некие иллюзии, что мы можем устоять. Почему нет у России ни внешней политики, ни экономической. Политика превратилась в текущее управление, а политики экономической нет, есть некие амбиции.

СТЫДНО

– Михаил, вы один из тех людей, кто говорит, что занимается пропагандой. В открытую вы это признаете.

– Моя специальность называется публицистика. Где может существовать публицист, который не занимается пропагандой? У публициста должна быть система ценностей, иначе это не публицист, а сумасшедший – с одной стороны. С другой – он должен эти ценности пропагандировать, то есть объяснять всем и убеждать в своей правоте. Вот и все. А чем еще, простите, заниматься нужно? У меня есть взгляд на мир, и я пытаюсь, насколько мне это удается, объяснить его всем. На самом деле я занимаюсь политикой, меня кроме политики ничего не интересует. Я пытаюсь достичь политических целей – теми инструментами, какие у меня есть. Я бы предпочел танковую дивизию.

– А какие у вас политические цели?

– А цель может быть только одна – жила бы страна родная. Кроме того, мы несем ответственность за разрушение собственной страны – в том числе и перед памятью людей, которые отдавали за нее жизни. Мне стыдно. Вот взял, разломал, теперь склей и положи на место. Как минимум. А все остальные вещи – экономические, технические – являются средствами.

В журналистике существует так называемая информация, репортерство, которое по факту является скрытой пропагандой, но делает вид, что таковыми не являются. А некоторые даже в какие-то минуты пытаются строить из себя «новостийщиков», «объективно факты освещать». На самом деле этого не бывает никогда, потому что такого никогда не допустит работодатель. Средство массовой информации – это инструмент, который служит определенным целям. Как англичане на «Би-би-си»? Они никогда не говорят, что говорить. Все просто – подбираются люди, которые соответствуют задачам. Не нужна цензура, потому что люди – отобранные.

Я все время это говорю у нас – политику надо делать с единомышленниками. Вся катавасия в голове – мыши, мох – возникает оттого, что политика делается с наемниками. Владимир Владимирович Познер, за огромные деньги работая наемником на государство, грубо говоря, на правящий режим, в любой момент пытается вытащить кукиш из кармана и показать, какой он не такой. Это извращение! Я, например, не работаю с наемниками, я работаю с единомышленниками. И мне глубоко противно заставлять людей говорить то, во что они не верят.

– То есть вы не наемник, и это вас отличает от других?

– Я работаю на себя, и это легко доказать: я работаю на то, что мне интересно и важно, и всегда это делал, всю жизнь, даже когда при советской власти сторожил дачу Пастернака. Работа на дядю – это было советское НИИ, и то я ушел оттуда, потому что экономика как наука не нужна была системе.

«СЕГОДНЯ» И ГУСИНСКИЙ

– В той же серии интервью на Slon.ru Дмитрий Остальский рассказывал о том, как газета «Сегодня» начиналась...

– Между прочим! Мы про политику мало в последнее время разговаривали, подозреваю, что разные взгляды, но очень близкие люди, он – крестник моего ребенка.

– Но я хотела спросить о том, что он рассказывал, – что, по сути, это вы стали родоначальником газеты, это вы нашли Гусинского с его деньгами.

– Я нашел.

– А как состоялось знакомство?

– [Журналист Александр] Минкин познакомил.

– И настолько вы Гусинскому понравились, что он пришел к тому, что надо издавать газету?

– Володя, на самом деле, был (сейчас не знаю, как он переформатировался) очень талантливый издатель, редактор и так далее. Ему это было интересно. Когда у него в конфликте с [Александром] Коржаковым отнимали бизнес, он говорил, что если выживет, будет заниматься медиа, мол, банки и все остальное – неинтересно. Я сейчас не буду его разоблачать, я много это делал и сейчас нет в этом необходимости, я просто хочу сказать, что я тогда воздействовал на то, что вместо того, чтобы покупать продажных журналистов и размещать заказные публикации, что, на самом деле, противно и малоэффективно, надо создать газету, которая была бы влиятельна как газета. И Гусинский по тем временам крайне аккуратно пользовался газетой. У нас тогда шутили, что фотографию на первой полосе «Коммерсанта» можно угадать из пяти раз на четыре, потому что это были портреты [банкира Александра] Смоленского. У нас этого не было никогда.

Другое дело, что чем дальше и шире распространялись политические и лоббистские цели Владимира Александровича, тем меньше тем оставалось в газете, на которые она могла писать: по заказу мы не делали ничего, но, естественно, не работали против корпоративных интересов группы «Мост». Это глупо, да, – на деньги «Моста» работать против корпоративных интересов «Моста». Так не бывает нигде и никогда. Мы просто этих вещей не трогали. Была масса конфликтов, которые заканчивались: «Ну, ты так считаешь? Ну, ладно. А я по-другому считаю». После того, как мы ушли, газета превратилась в «мостовский» листок, орган профкома «Моста», собственно, она интересна этим и была – смотрели в газету, чтобы понять, в какую игру играет Гусинский. Больше никакой информации газета не содержала.

– Я вас хотела еще спросить про класс собственников российских СМИ. Как они отличаются сегодня?

– У нас нет класса собственников российских СМИ. У нас вообще общество, страна атомарны, у нас не сложилась социальная ткань. Страна распавшаяся, это разжиженная взвесь. Люди не объединяются в социальные, национальные, ни в какие группы. Это катастрофная страна, на самом деле.

– Ну хорошо, давайте их обзовем клубом владельцев российских СМИ.

– И клуба нет! Какая связь между Алишером Бурхановичем [Усмановым] и Сергеем Сергеевичем [Родионовым]? Какая – физическая, человеческая, классовая? Никакой. Они представители одного вида млекопитающих, и это их объединяет.

– Но всё же, люди, которые сейчас владеют СМИ, чем отличаются от тех, кто владел СМИ в 90-е?

– Ничем. В 90-е была олигархия. Это была политическая система, когда власти не было как таковой. Чем Ельцин отличается от Путина – с точки зрения политического курса, экономического мировоззрения? Ничем. Но он был слабый, элиты его контролировали, их устраивало. Они даже денег сами украсть не могли. Сначала надо было дать украсть так называемым элитам, а потом обратиться к ним с просьбой, чтобы что-то потратить на то, что нужно государству. Этим отличается.

Олигархия использовала СМИ для шантажа, давления. Что такое бизнес Владимира Александровича Гусинского? Я уверен, что он сознательно того не хотел, но поскольку рынок маленький, то это – рынок шантажа. Сначала корпоративные наезды, а потом политические. На чем погорело НТВ?

– На чем?

– На том, что брали кредиты не с целью их отдавать. Не было такой задачи – отдавать, в голову не приходило! Кредиты брались по-честному – за услуги, за наезд или за отказ от наезда.

– Погорели разве не на том, что они оказались противниками бывшего президента?

– Понимаете, если я у вас беру деньги и против вас начинаю системно работать, я погорю. При этом я вам должен, но отдать не могу.

- Они ж не у Путина брали.

– Они брали у государства. И работали против государства. И в интересах других государств, если это касалось выгодным Владимиру Александровичу. Кстати, он считает, что совершил ошибку, можете у него спросить.

– Он, к сожалению, не дает интервью.

– Вот именно, поэтому и не дает: этого сказать не может, а говорить противоположное тоже не хочет. Ошибку он совершил.

У Володи есть такое качество. Он, совершая ошибки, никогда в этом не признается. Он считает, что это тактически неверно. Вот когда он показал фильм Скорцезе «Последнее искушение Христа», я его спросил, зачем он это делает. Если бы это была твоя позиция, ты бы нарывался, это было бы логично, говорил я. Но нельзя же приходить в чужой дом, переставлять мебель и рассказывать, как надо жить. Он говорит: «Ты прав, это была ошибка, но я же не могу признать». Вот это – позиция. Ровно то же было с НТВ. Это – бизнес.

– Но я помню, что он признавал ошибку 96 года. И это противоречит тому, что вы говорите.

– Нет. Это было политическое кокетство. Ну надо же соображать, ну что вы, как маленькая? Это же было не в форме «Я ошибся». Он тогда [когда признавал ошибку] торговал свободой, он был создателем и вождем «уникального журналистского коллектива». Никакой ошибки он не признавал.

ВОРОВСТВО И «ЗАКАЗУХА»

– А как вы впервые стали главным редактором? Как это произошло для вас?

– Я был первым замом у Димы Остальского. Конечно, Димка был настоящий главный редактор, ценностно, которому принадлежало последнее слово. Другое дело, что у нас была почти семейная атмосфера: мы все друг с другом начинали, мы все относились друг к другу с вниманием и уважением.

Потом мы пытались создать новое издание. И, поскольку я искал финансирование, я должен был нести, в том числе, и ответственность. А потом я создал журнал «Фас», я же клянчил деньги на него, потому и был главным редактором.

Первый раз я стал таким настоящим главным редактором (если не считать «Фас» совсем уж серьезным изданием, хотя жалко его), когда Родионов позвал. Его Женя [Додолев] тогда представлял, который был издательским директором. Я давно с Родионовым знаком, очень давно, еще когда он был первым зампредом Центрального банка.

– А вас репутация издательского дома не смущала?

– А чем она меня смущать должна?

– Ну, что вроде совсем мотивированные тексты журналисты там пишут.

– А что, в «Коммерсанте» не пишут мотивированные тексты? В Financial Times не пишут мотивированные тексты?

– По крайней мере, такой репутации у них точно нет.

– Я не знаю, мои журналисты мотивированных текстов не пишут. Или пишут в форме бизнеса, корпоративного, а не личного. Я считаю, что брать бабки за публикацию, – это воровство. Если ты хочешь быть вором, то есть больший простор для этого занятия в очень многих профессиях, начиная собственно от профильной – можно ведь просто вором быть. И некоторые считают, что это очень достойное поприще. Можно еще заниматься экономикой и бизнесом, можно быть чиновником, но журналистом-то тогда зачем? Это тогда какой-то несостоявшийся вор, мелкий, мелкотравчатый: по-хорошему украсть не удалось, значит крадет в виде журналиста – берет чужое имущество для извлечения личной выгоды.

Не секрет, что есть бизнес-публикации, когда некоторые газеты и журналы публикуют то, что называется скрытой рекламой, но это все делается в интересах издания и через кассу. Ну и чем она принципиально отличается от открытой рекламы? Принципиально – ничем.

– Для читателя принципиально – он не видит специальной плашки.

– Ну нет, на самом деле. Он все видит, обычно такие тексты выделяются отдельным шрифтом, в приличных изданиях. У нас очень мало СМИ может кормиться с рынка, а кормиться хочется.

– Ну, в общем, если «заказуха» приносит деньги работодателю, то это нормально, а если только журналисту...

– Это решение работодателя, как он позиционирует свое издание, – имеет на это право. Ничего в этом зазорного особенно я не вижу. Это всегда всем понятно и известно. Существуют издания, которые созданы как удобный носитель корпоративно-ангажированных текстов, типа журнала «Компания» (после продажи его в ИДР – Slon.ru). Политика в издательском доме всегда была такая, что то, что можно в «Компании», нельзя в «Профиле» ни в коем случае, – издание с репутацией. Вопрос вкуса, хорошая журналистика, политическое наполнение – это отдельный вопрос, но у «Профиля», по-моему, всегда была приличная репутация, не знаю насчет симоновских времен (времен редакторства журналом Дмитрия Симонова – Slon.ru) – не настолько владею ситуацией, но при [предыдущем перед Леонтьевым редакторе Георгии] Бовте репутация была вполне приличной. Да и Бовт сам, как бы к нему ни относиться, – человек с вполне приличной журналистской репутацией.

– Да.

– Ну и что тогда? А вы говорите какая-то репутация. Какая репутация? Вот Бовт был до меня, Бовта выгнали – меня посадили [редактором].

Вот у Мердока есть куча желтых газет, а с другой стороны – куча солидных и авторитетных. Может, кого-то репутация и коробит, но я что-то такого не слышал.

– Словом, вы считаете, что «заказуха», приносящая прибыль работодателю, – нормальна.

– Это вопрос позиционирования издания. Я не люблю воров, понимаете, да? Это бизнес – человек вкладывает свои деньги в бизнес и хочет, чтобы они отбивались, чтобы оно жило.

Я такими вещами не занимаюсь, это легко можно определить – понятно, что журнал дотационный, к сожалению. К сожалению, очень трудно получить нормального рекламодателя, потому что очень трудно войти в сети распространения. Это очень дорого. Мы – страна, где за распространение нужно платить. А многие транспортные компании рассматривают журналы как свой бизнес. Я вообще не знаю, на чем «Аэрофлот» или «Трансаэро» больше зарабатывает – на распространении газет и журналов или на продаже билетов. Я, конечно, преувеличиваю немного, но в этом есть доля истины: невозможно войти в сети, невозможно распространять журнал в провинции. Журнал [«Однако»] существует два года почти. И цена вопроса – те деньги, которые мы вынуждены платить за то, чтобы нас взяли, – оправдывает размеры распространения. А, условно говоря, в Челябинске или Ростове не могу распространять: первоначально я буду распространять очень мало, а платить буду очень много. Если бы мне пришли деньги, я бы это сделал, а поскольку их нету, дефицитные, то все время смотришь – на что можно потратить.

ЗАБОТА ВЛАСТИ

– Скажите, а как власть поддерживает журналистов, чья позиция близка власти?

– Я не знаю, как. Если государство владеет государственным телевидением, то оно должно, на мой взгляд, брать на работу людей, которых считает единомышленниками. Проблема власти состоит в том, что у нее нет идеологии. Курсы есть, бабки есть, есть какие-то симпатии и ценности, но выстроенной идеологии нет. Поэтому нет идеологии и в государственных СМИ, а есть попытки самостоятельно у кого-то что-то такое выстроить, по собственному усмотрению. И это больше касается не новостного и политического вещания – сериалы, фильмы (я, конечно, не имею в виду ту продукцию, которая закупается на кинорынке – то, что каналы создают сами для себя). Самая сильная пропаганда – образцы поведения, которые формируют некую социальную роль, особенно если это премьер-министр.

– А вы чувствовали на себе заботу власти? В чем она проявлялась?

– Я не понимаю, о чем вы говорите. В чем-в чем... Не выгоняют меня, терпят, хотя это не всегда удобно. Наверное, в этом она и проявляется – что меня никто не выгоняет.

– А вот Сурков не помогал вам искать деньги на новые издания, например?

– Нет, не помогал. Я не думаю, что Сурков кому-то будет помогать искать деньги на какие-то новые издания.

– У бизнеса, который близок...

– Если вы заметили, первые мои издатели журнала [«Однако»], которые уговорили его издавать, некоторым образом проживают в городе Лондон и частично – в городе Риге, и в России появляться боятся, потому что у них проблемы. И проживают там с момента издания журнала. И прекратили его финансировать по очень простой причине – потому что их интересы, в том числе и медийные, сильно оторвались от России, они здесь не чувствуют ни рынка, ни интереса прямого, даже из банка вроде уходят. Все очень понятно. Я не могу и не хочу заставлять тратить деньги на то, что не входит в сферу их интереса.

Какое отношение власть имеет, например, к [инвестору «Однако», банкиру Александру] Антонову-старшему, которого здесь некоторым образом стреляли (на него в России совершалось покушение – Slon.ru) – не знаю.

– И как вы сейчас выкручиваетесь?

– По-разному. Друзья есть, временно помогли, сейчас будет другое финансирование. В конце концов, вокруг журнала, если вы его видели, группируется такая группа лиц, часть которых не являются бедными, совсем, они – серьезные люди в бизнесе.

– А про что все ваши издания? Можно сказать, что это одно и то же издание, которое вы издаете всю жизнь, или они все-таки отличались?

– «Фас» отличался жанром, это был юмористический журнал, смешной. Не весь он был удачным, потому что большинство людей, которые им занимались, были полустаночниками, а этим надо жить. Но когда получалось, начинались хорошие номера.

И, извините, я работал в разных изданиях. Начинал в «Коммерсанте», работал в «Независьке», это были разные издания, разные по жанру. Третьяковские издания (издания основателя «Независимой газеты» Виталия Третьякова – Slon.ru) вообще всегда были отдельными. Он очень сильный редактор, при том, что всем журналистам давал свободу выражения – в отличие от «Коммерсанта», где безраздельно царил рерайт. Потому все журналисты «Независимой газеты», практически все, первого созыва очень быстро сделали себе имя. А обычно это занимает 10–15 лет, прежде чем тебе позволят чем-то заняться.

«Профиль» – совсем другое издание. Тем более, что были тетрадочки, в которые я практически не лез – культура, общество. Я имел право слова, но я этим не владел, и мне не до того было. А тем более, я все это вынужден был совмещать с телевидением...

ЕДИНОМЫШЛЕННИК ЭРНСТ

– Вы чувствуете свою несвободу на телевидении?

– Нет, я не чувствую несвободу. Я (говорит, подчеркивая это местоимение – Slon.ru) не чувствую несвободу. Я понимаю одно: есть вещи, которые я сам на телевидении не буду говорить, из тех, что я могу говорить в журнале. Аудитория разная. Когда у вас аудитория стомиллионная, есть вещи, которые объяснять совершенно бессмысленно.

– Например?

– Ну, например, то, что я вам говорю про социальную систему российскую. Народной массе нужны очень простые конструкции. Иногда их адекватно донести просто невозможно. Существуют сложные вещи, неоднозначные, которые при упрощении теряют смысл. Совсем. Кроме того, есть серьезные вещи, для понимания которых у человека должно быть базовое философское образование. Даже не демократия! Я не сторонник демократии. Я считаю, что всеобщая демократия современного типа не существует в природе и быть ее не может. Почему демократия – тупик? Потому что невозможно обсуждать в процессе всеобщих выборов серьезные вопросы, это всегда популизм, желание нравиться всем. Демократия – это Жириновский: без смысла, опять же ценностей – но который интересен и нравится всем. И он будет любой ценой говорить то, что хотят услышать от него люди, при этом, естественно, не отвечая ни за смысл, ни за последствия, ни даже за последовательность логических цепочек.

– А гендиректор вас как ограничивает? Я имею в виду Эрнста.

– Костя отвечает за телевидение, и делает это сознательно и нескучно. Что значит «ограничивает»? Мы с Эрнстом – единомышленники по очень многим позициям – настолько, насколько я имею право это сказать. У нас всегда было взаимопонимание по смыслу, но он гораздо лучше понимает, что, когда и как надо делать на телевидении. Я ему в этом смысле абсолютно доверяю. Обычно он бывает прав.

Телевидение – вещь коллективная и абсолютно иерархическая. В телевидении демократии не бывает. Вообще демократии нигде не бывает – там, где реально работающая структура. Какая бывает демократия в корпорации? В силовом подразделении? На ферме? А колхозную демократию мы видели.

– А вы это когда поняли? Что произошло?

– Я это всегда понимал, я никогда не был демократом. Если говорить о либеральных политиках, которым я симпатизировал и сейчас в какой-то степени симпатизирую, понимая относительность опыта, то это – Аугусто Пиночет. Он, конечно, передал власть демократическим путем, но сказать, что он выдающийся демократ, я бы поостерегся.

Вообще, надо обладать очень ограниченным мышлением для того, чтобы не понимать, что так называемая демократия работает потому, что она управляема, то есть выхолощена. Я не имею в виду историческую цензовую демократию, как в Риме древнем, в Великобритании, как в Соединенных Штатах ранних, времен отцов-основателей, когда меньше 10% взрослого населения было наделено избирательными правами. Такая демократия может реально существовать – она отбирает людей, у которых совпадают ценности, ответственность, понимание, то есть консенсус между ними. Демократия – это попытка объявить формально равными разных людей и потом бороться с последствиями решения, постепенно выхолащивая его.

– Скажите, вам Эрнст дает повестку дня, предлагает ее?

– Нет, почему Эрнст? Иногда Эрнст, иногда еще кто-то, иногда я, иногда никто не дает. Я недавно не сделал программу, потому что у меня не было тем – достаточный повод [для невыхода в эфир].

У меня есть система отбора тем. Есть темы, которые мне интересны, но Костя, например, считает, что они неинтересны всей нашей аудитории. А делать темы, которые интересны ее части, – это значит потерять в прайм-тайм аудиторию, отдать конкурентам, что недопустимо.

Поле безумно конкурентно, безумно. А поскольку программа выходит в самый прайм-тайм, то тема выбранная должна быть понятна (как только зритель не понимает что-то, он переключается), тема должна затрагивать (зритель должен понимать, зачем ему это интересно) и она должна касаться всей аудитории. Вот и все. Я страшно много раньше делал про авиацию, люблю самолеты и считал, что это важно. «У тебя 40 миллионов зрителей, – говорит Эрнст, – 12 из которых любят про самолеты, а 20 это неинтересно, и куда ты их денешь?» Прав!

Так что я в рамках своих полномочий решаю свои задачи, а Костя – свои. И его задачи в этом смысле важнее.

– А у вас считается, что антиамериканизм, например, интересен всем 40 миллионам?

– Ну, антиамериканизм – это тренд, это вещь, которую разделяет абсолютное большинство, во всяком случае, моих зрителей. Да, безусловно.

И потом, с чего вы взяли антиамериканизм? Я-то с большим уважением отношусь к Америке, с большим!

– Да незаметно!

– Америка свои проблемы решит, в отличие от нас. И даже снимаю про это фильм – как она решит проблемы, которые остальные никак решить не могут. Если вы видели [проект Леонтьева] «Большую американскую дырку», то там нет антиамериканизма, там есть очень внимательное отношение и к Америке и к экономике, которая не всегда была больной.

Я считаю Америку противником, а противника я привык уважать. Я всю войну уважал чеченцев – они хорошо воюют. И сейчас с ними очень легко поддерживаю отношения, потому что уважаю. Но это не повод не стрелять.

– Вы обслуживаете этот интерес аудитории?

– Я его стараюсь формировать.

– Все-таки формируете.

– Да, потому что люди должны знать своего противника. Самое глупое – считать противника союзником, это у нас часто бывало. Есть Михаил Сергеевич Горбачев, который считал врага союзником и почему-то просрал страну, слил.

– Это его персональная вина, да?

– Персональная тоже. И она очевидна по тому хотя бы, что он сейчас говорит – на основании показаний, которые он дает без принуждения. Все сказал сам.

[Русская народная линия]

http://ruskline.ru/news_rl/2009/04/1...ie_i_imperiya/

13.04.2009

Известный аналитик подверг критике идею демократии …
Михаил Леонтьев"Базовые ценности консерватизма - это Православие и империя" - об этом заявил политолог и телеведущий Михаил Леонтьев, выступая на заседании Центра консервативных исследований при социологическим факультете Московского государственного университета, которое было посвящено теме "Русский консерватизм - как проект", сообщает сайт "Евразия".

По мнению М.Леонтьева, партия "Единая Россия", членом которой он является, сегодня "пришла к стихийному консерватизму, так как больше ни к чему другому она придти и не могла, хотя часто наполняет консерватизм своим собственным содержанием". Оценивая последствия нынешнего кризиса, аналитик отметил, что это "крах модели, построенной на принципах современной системы западных ценностей, где человек находится в центре и все "человеки" равны между собой". Как считает Леонтьев, данный принцип "изначально идет против Бога".

Рассуждая о государственности, Леонтьев заметил: "Зачем нужно государство? Не стану перечислять либеральные концепции - "ночной сторож" и так далее... - но существует одна очень точная формулировка, и она, пожалуй, даже не консервативная, а скорее универсальная: государство нужно для того, чтобы выиграть войну. Конечно, войну следует понимать в широком смысле и помнить о том, что война меньше всего грозит тому, кто к ней лучше подготовлен. Но для нашей традиции и эта формулировка не является самой важной. В нашей традиции государство самоценно. Жизнь государства, его процветание и могущество - самоценны, и служение ему является ценностью. Империя сакральна - не в силу чего-то там, но как таковая. Если мы принимаем это, то всё встаёт на свои места. Сразу станет понятно, по какому принципу должны строиться институты и производиться отбор".

По мнению эксперта, современная демократия дошла до высших форм имитации: "власть не способна действовать в политике, не соответствуя своей публичной маске". Вместе с тем, по мнению Леонтьева, "все элементы позитивных конструкций есть в нашем прошлом". Само понятие "консерватизм" политолог разделил на два типа - "охранительный" и "революционный", обозначив последний таким эпитетом, как "реставрация будущего".

Уязвимость позиции современной России Леонтьев видит в том, что "наша демократия ещё не такая демократия, как на Западе, мы ещё не достигли их уровня имитации". Вместе с тем, необходимость стремления к западной форме демократии политолог поставил под большое сомнение: "наше социальное строительство, основанное на принципах демократии, зашло в тупик".

Оценивая позицию России в современном мире, Леонтьев заметил, что "нас нет на самом деле. Мы есть "в себе". Но нас нет "из себя"". "Если власть не будет обращаться к консервативным проектам, она будет сметена", - подытожил Михаил Леонтьев своё выступление.

Очередное заседание Центра консервативных исследований на социологическом факультете МГУ состоялось 10 апреля. Участники обсуждения задались целью рассмотреть феномен консервативного проектирования в перспективе развития русской общественной мысли с конца XIX века до наших дней и попытаться очертить контуры актуального настоящему моменту консервативного проекта. Политический обозреватель Первого канала Михаил Леонтьев выступил на мероприятии в качестве основного докладчика. В ходе круглого стола также выступили философ Александр Дугин, декан соцфака д.ф.н. Владимир Добреньков, известный публицист Владимир Карпец, исследователь русского консерватизма д.и.н. Александр Репников, д.и.н. Вардан Багдасарян, лидер Евразийского союза молодёжи Павел Зарифуллин и др.

[Алексей Навальный]

Пьянчуга, говорящий смешные вещи и посылающий журналистов.

А для меня он человек, который мне деньги должен зарабатывать. Заявляю об этом как гордый владелец 345 акций компании Роснефть:

Лично мне как акционеру совершенно не нравится история, опубликованная проектом ЦУР:

Совсем я не понимаю, как такой огромный — 170 миллионов рублей!!! — «спонсорский вклад» в журнал, издаваемый пресс-секретарем компании, может способствовать росту стоимости акций Роснефти или дивидендов для акционеров.
http://zakupki.gov.ru/223/cont...

А если действительно дело выглядит так, как пишет ЦУР: дали своему собственному пресс-секу 170 млн на журнал, а он выпустил один номер, — то это явный конфликт интересов и коррупция. Понятное дело, что 165 миллионов Леонтьев просто присвоил себе.

Пользуясь правами акционера, направлю в Роснефть требование предоставить мне все документы, касающиеся этого «спонсорского вклада». Будем разбираться и с Сечиным, и его очень состоятельным пресс-алкаше.
Обложка и первая страница журнала "Однако"

https://navalny.com/p/5204/