3594. Публикации Отто Лациса

[Отто Лацис]

http://soveticus5.narod.ru/zhurn/zn88071.htm

УГРОЗА ПЕРЕСТРОЙКЕ

Те мысли, которые В. И. Селюнин подробно обосновал здесь, сначала были кратко изложены в газетной статье в «Социалистической индустрии». Она наделала много шуму. В метро можно было увидеть людей, читающих ее ксерокопии. Мнение об этой статье у меня спрашивали в самых разных аудиториях - от студентов Московского университета до иностранных журналистов. Такой интерес сам по себе - показатель блестящего успеха перестройки: множество «простых людей» стали серьезно и предметно, как о своем близком деле, раздумывать над стратегическими государственными проблемами, о которых, казалось бы, должна голова болеть только у Госплана.

Хотелось бы сразу отодвинуть в сторону несущественные для нашего разговора споры о точности расчетов автора. И не только потому, что индексы макроэкономических величин по своей природе не бывают точными в простом арифметическом смысле, и для их расчета невозможно предписать наилучшую для всех случаев методику. Даже и явные частные количественные просчеты не хотелось бы обсуждать. О тех экономистах, которые, поправляя В. Селюнина, указывают на действительные или (чаще) мнимые ошибки в его расчетах, я бы сказал так: они спорят, на каком делении ему следовало бы установить планку прицела, не замечая, что он предлагает стрелять вообще в другую сторону. Вот об этом - о выборе цели - и надо прежде всего говорить.

Я глубоко убежден, что Селюнин предлагает правильную цель, хотя многое в его анализе нуждается в уточнении. Прежде всего я бы отметил, что он напрасно считает себя оппонентом академика Аганбегяна - на самом деле они оба смотрят на наше экономическое развитие в общем одинаково. Ускорение, о котором говорит А. Г. Аганбегян, нам, несомненно, необходимо, и его. демонстрационный расчет, приведенный В. И. Селюниным, бесспорно верен. Другое дело, что есть ошибочные истолкования этого расчета, что привычное бюрократическое приложение идеи ускорения приводит к неверным плановым решениям - но в этом уж виноват не Аганбегян, а те, кто так планирует.

Представим себе, что некий врач говорит: у пациента повышена температура, он болен, надо лечить. А ему отвечают: да, надо запланировать нормальную температуру. «Спускают» план по температуре и начинают трясти градусник, чтобы скорее показал то, что требуется. Так недолго и уморить больного, но разве виноват тот врач, который отмечает повышение температуры и полагает, что у здорового человека она должна быть нормальной?

Конечно, планировать надо не температуру, а лечение - при хорошем лечении экономический «градусник» без специальных усилий плановых органов покажет нормальную температуру. И наоборот: при нынешних попытках «выбивать» из предприятий объемы ради объемов путем извращения идеи государственного заказа и других идей реформы - при таких действиях не будет ни реального оздоровления экономики, ни даже формальных показателей здоровья.

И дело не в конфликте между потреблением и накоплением или между первым и вторым подразделениями общественного производства или группами «А» и «Б» промышленности. Пожалуй, здесь В. Селюнин в увлечении справедливой критикой наших недостатков не заметил, что сам применяет в критическом анализе макроэкономические показатели, то есть аргументы из того же ряда, к которому обращался и А. Аганбегян: эти показатели сигнализируют о болезни, но не указывают прямой дороги к ее излечению. Представим себе, что плановые органы вдруг возьмут сторону Селюнина, но истолкуют свою задачу так же, как они истолковывали ускорение «по Аганбегяну», то есть сведут дело к тому, чтобы желаемые макроэкономические показатели разверстать по предприятиям - лишь бы ответ сошелся с искомым решением. Тогда они примутся «забивать» в планы предприятий первые попавшиеся объемы по группе «Б» точно так же, как сейчас «забивают» по группе «А», не считаясь с реальными потребностями и возможностями.

Все дело в том, что показатели, пригодные для макроэкономического анализа, не могут служить исходной позицией текущего планирования, особенно на уровне предприятий. Изучив эти показатели, можно понять пороки старой стратегии и выработать новую, но правильную стратегию нельзя реализовать напрямую через планирование «хороших» показателей. В конце концов расчет В. Селюнина носит такой же демонстрационный характер, как и расчет А. Аганбегяна. Он отражает нездоровье, но даже не дает диагноза болезни, а тем более не указывает лечение. Ведь настоящая беда не просто в том, что выпускается слишком много средств производства и слишком мало предметов потребления. Беда в том, что изготавливается множество ненужных средств производства, ненужных предметов потребления, а нужных не хватает - и тех, и других.

На уровне анализа сводных показателей можно доказать, к примеру, что у нас не хватает зерноуборочных комбайнов, поскольку уборка длится чрезмерно долго и от этого велики потери хлеба. Между тем мы собираем зерна в 1,4 раза меньше, чем США, комбайнов же производим в 16 раз больше. Неисправных комбайнов у нас в хозяйствах столько, что американской промышленности при ее нынешних мощностях по комбайнам удалось бы произвести такое количество лишь за 70 лет. Выходит, с одной стороны - чудовищное перепроизводство комбайнов, которое могло продолжаться лишь потому, что совхозы при отсутствии хозрасчета получали технику за счет государственного бюджета, а колхозы - за счет периодически списываемого государственного кредита. Такую технику, какую предлагают многие наши заводы, колхозы и совхозы соглашались брать только задаром и очень часто - на запчасти. Как только с началом реформы чуть-чуть проявил свою силу хозрасчет, хозяйства сократили свои заявки на сельхозтехнику на треть, а производитель особо плохих комбайнов - Красноярский завод - оказался перед угрозой остановки из-за отсутствия сбыта. И это при продолжающейся нехватке запчастей, при сохраняющемся монопольном положении плохого отечественного комбайна на нашем рынке и при государственной дотации, делающей новейший и лучший из советских комбайнов - «Дон» — полубесплатным даже при полном хозрасчете хозяйств. За полную цену и его бы не брали. И наряду с перепроизводством - огромная нужда в комбайне такого, скажем, качества, как производимые в ГДР: высокопроизводительные, легкие, надежные, с малыми потерями зерна.

Выходит, вопрос о том, сколько комбайнов нам нужно, неотделим от вопроса о том, какие это будут комбайны, как их будут снабжать запчастями, ремонтировать, хранить. Следовательно, мы не можем определить, что и как планировать, пока не решим, кто планирует. Колхоз на свои кровные закажет одно, министерство на государственные, то есть «ничьи», - совсем другое.

Нет никаких сомнений, что нам нужен, и очень нужен, рывок в развитии машиностроения. Вполне логичным представляется решение дать в связи с этим повышенные капиталовложения для отрасли. Но в сочетании со старым механизмом планирования этот пункт плана становится самоцелью. Для определенных звеньев государственного аппарата, наделенных немалой властью, задача сводится к этому: затратить такие-то суммы. И тратят. Потрясающий факт сообщил в «Огоньке» генеральный директор знаменитого Ивановского станкостроительного объединения В. Кабаидзе: ему для расширения производства не нужны дополнительные площади, а министерство навязывает сто миллионов рублей и велит строить новый корпус. Гораздо меньшие по объему целесообразные затраты, прежде всего на новое оборудование, директор осуществить не может, а огромные бросовые - пожалуйста.

Еще замечательнее эффект строек Минводхоза. Они уже стали притчей во языцех из-за огромного ущерба, наносимого природе и памятникам культуры, но еще не оценены по достоинству с точки зрения экономической. Принятый у нас нормативный срок окупаемости капиталовложений, отнюдь не жесткий, а скорее вольготный, составляет восемь лет. Фактический срок окупаемости капиталовложений Минводхоза в прошлой пятилетке, по оценкам самого ведомства, превысил двадцать пять лет - этого уже вполне достаточно, чтобы немедленно отказаться от подобных работ. Но, по оценкам независимых от ведомства ученых, реальный срок окупаемости его затрат составил сто лет - величина, можно сказать, иррациональная, по сути равнозначная признанию, что эти затраты не окупятся никогда. А многие объекты орошения имеют отрицательную «рентабельность»: это затраты ради «производства» убытков. От такого орошения плодородие земель не возрастает, а уменьшается либо уничтожается полностью. Это всенародное бедствие - но не стихийное, а плановое бедствие - может существовать лишь по одной причине: оплата объектов орошения идет за счет государства. Будь оно за счет колхозов и совхозов, за счет их хозрасчетного дохода - ни копейки не получил бы Минводхоз на большинство своих проектов.

Таким образом, если мы вполне правильную мысль В. Селюнина об ускоренном увеличении производства предметов потребления попытаемся реализовать через существующий механизм планирования (выделить на эти цели столько-то миллиардов рублей ассигнований, разверстать по соответствующим министерствам, затем по предприятиям), у нас не выйдет ничего, кроме новых бросовых затрат, только в других отраслях. Прошло время, когда нехозрасчетный механизм планирования действовал неэффективно. Сейчас он вообще не действует, то есть не ведет к поставленной цели.

Для излечения от «министерских» болезней предлагаются разные рецепты. Поговаривают, например, о переводе министерств на хозрасчет. Но такие предложения выдают лишь непонимание ключевого слова реформы. Хозрасчет есть метод, основанный на окупаемости всех затрат предприятия выручкой от продажи его продукции или услуг и оплате труда коллектива в зависимости от полученной прибыли. Значит, как минимум необходимы производство и продажа произведенного. Не может быть на полном хозрасчете, скажем, цех - он производит какую-то продукцию, но не продает ее, тут возможен лишь частичный хозрасчет, внутризаводской. Не может быть на хозрасчете и министерство: оно ничего не производит. Оплату труда аппарата министерства можно и нужно ставить в зависимость от результатов работы его предприятий - скажем, перевести на премиальную оплату или на тантьемы (проценты со сделки), как предлагал Ленин. Но, скажем, заключать договор министерства с предприятием с обязательством полного возмещения убытков от ошибок министерства - значило бы, по сути, покрывать эти убытки за счет всех предприятий отрасли. Ведь министерство само ничего не производит, подлинного хозрасчетного дохода иметь не может - оно в состоянии расплачиваться лишь деньгами, отнятыми у тех же предприятий, путем централизованных отчислений. Но ведь оно само же и устанавливает нормативы этих отчислений, и жалоб на произвол в этом деле сколько угодно. Само и транжирит централизованные ресурсы, пример тому - стомиллионный «сарай», навязанный В. Кабаидзе. И если министерству придется из такого же централизованного фонда расплачиваться с потерпевшими в результате очередного бюрократического головотяпства предприятиями - его не убудет. А предприятие успокоится, жалоб не будет - ведь пострадавшим останется только государство. И министерство надежно укроется под защитой централизованных фондов.

Нет, хозрасчетное планирование должно означать другое: нехозрасчетные по своей природе звенья вроде министерств, главков, бывших ВПО или новейших ГПО, не создающие никаких ресурсов, не должны и распоряжаться ресурсами. В документах реформы хозрасчет не зря расшифровывается как самоокупаемость и самофинансирование - это не тавтология, слова эти означают разное. Самоокупаемость означает права и ответственность предприятия в отношении текущих затрат, самофинансирование - в отношении капитальных. Коли станкостроение заработало в свои фонды сто миллионов рублей, приходящихся на долю Ивановского объединения, - они и должны быть в руках коллектива объединения во главе с В. Кабаидзе. Именно здесь сосредоточены и наибольшие знания относительно целесообразного использования средств и, главное, наибольшая заинтересованность в нем.
12. «Знамя» № 7.
Конечно, остается вопрос о необходимой централизации: как быть, когда нужно объединить средства для сооружения крупного объекта, в интересах многих предприятий. Но ведь о создании для такого случая акционерных обществ умели договариваться капиталисты еще в прошлом веке - у нас же, на базе социалистической собственности, добровольное объединение ресурсов можно организовать гораздо проще. Да и был такой опыт в двадцатые годы, есть подобное и сейчас - взять хоть межколхозные предприятия.

Бывает необходимым и финансирование строек за счет государственного бюджета. Но сфера, где оно необходимо и полезно, во много раз меньше той, которая сейчас им охвачена. Такими централизованными в общегосударственном масштабе ресурсами мог бы распорядиться Госплан. В связи с этим пора уже сказать и о том, что с переходом на новую хозяйственную систему большая часть управленческих функций должна переходить от министерств и других органов управления к предприятиям. Зачем же нам тогда столько министерств в промышленности и строительстве? Большая часть из них не нужна, и упразднение их как раз и может стать самым простым и надежным способом избавления от производства ненужного. Ну а те функции совместной деятельности, которые нужны и в новых условиях, можно возложить на создаваемые предприятиями на паях договорные (и добровольные!) фирмы, оказывающие платные услуги по управлению. Сфера управления должна все больше превращаться в сферу услуг.

И еще один вопрос нельзя обойти в связи со статьей В. Селюнина. Предположенный им реванш бюрократии - не какая-то аморфная идея, он имеет вполне реальный и очень сильный механизм. Разрушительное действие этого механизма проявляется независимо от того, направляет ли его кто-либо сознательно или оно разворачивается стихийно под влиянием присущих бюрократической системе свойств и других объективных обстоятельств. Этот опаснейший для судеб перестройки механизм - инфляция, вызываемая чрезмерными расходами государственного бюджета. За последнее время бюджет понес непредвиденные потери из-за сокращения импорта товаров народного потребления (вынужденная мера, вызванная сокращением экспортной выручки после падения мировых цен на нефть), из-за сокращения продажи водки, из-за Чернобыльской аварии. Между тем и до того существовал избыток денежных выплат населению по сравнению с товарным обеспечением рынка. Правда, государственное регулирование цен позволяет создавать видимость их стабильности, но избытка необеспеченных денег оно не снимает. Сейчас давление этого избытка на потребительский рынок видно простым глазом: список товаров, перешедших в разряд дефицитных, ширится неудержимо. Рынок рушится на глазах, несмотря на то, что поставки товаров растут: денежные выплаты растут быстрее. Миллионы людей делают работу, в результате которой не получится никакого товара: строят оросительные каналы, которые не дают прибавки сельскохозяйственной продукции; выпускают станки, для которых нет станочников, тракторы, для которых нет трактористов, комбайны, которые заведомо не будут работать. Еще миллионы людей снабжают эти ненужные производства электроэнергией, металлом, рудой, нефтью, углем и т. д. и т. п. Все они получают зарплату наравне с другими и приносят свои честно заработанные деньги в магазины, но там их не ждут товары, произведенные в результате их труда: чего нет, того нет. Если так продолжать - либо полки в магазинах опустеют окончательно, либо повышение цен станет неизбежным.

Я говорю здесь не о том повышении, необходимость которого существует давно, о чем и я писал во втором номере «Знамени» за 1988 год. То повышение ради изменения устаревшей структуры цен, оно может быть проведено с полной компенсацией населению в виде повышения зарплаты и пенсий на ту же сумму, на какую повысятся цены на отдельные товары. Это неизбежное и достаточно сложное, болезненное для многих мероприятие при общем товарно-денежном равновесии могло бы нормализовать рынок. Но когда к структурному неравновесию добавляется общее неравновесие - тут дело хуже, и само изменение структуры цен едва ли может дать полезный результат в таких условиях.

Срочного и придирчивого пересмотра требуют прежде всего крупнейшие проекты, перешедшие в наши планы из времен застоя. Пока из их числа отменена лишь пресловутая переброска части стока северных рек - отменена благодаря протестам общественности против ее экологических последствий. Экономическая же катастрофа, которой грозит нам масса проектов такого рода, еще недостаточно осознана. В этом отношении, скажем, строительство крупнейшего тракторостроительного комплекса в Елабуге вызывает не меньше сомнений, чем проект переброски. 3,8 миллиарда рублей предстоит отдать на сооружение тракторного суперзавода, потом еще сотни миллионов ежегодно на его работу - и все это дополнительные рубли, которые будут предъявлены в магазинах без всякого покрытия, потому что завод в Елабуге не будет производить товаров для населения. Более того - и с помощью выпускаемой им продукции тоже не будет получена прибавка в выпуске товаров для населения, потому что для уже действующих тракторных заводов не хватает рынка сбыта, для уже имеющихся в хозяйствах тракторов не хватает трактористов, не хватает и работы. Такой комплекс, который запланирован в Елабуге, способен только расширять брешь на товарном рынке.

А ведь это стройка, сопоставимая по масштабам с ВАЗом или КамАЗом. Пока еще не поздно перепрофилировать ее: можно поставить вместо тракторного, например, завод для массового производства микролитражки «Ока», которую сейчас негде делать в экономически эффективных масштабах. Такой завод смог бы ежегодно уменьшать на несколько миллиардов рублей брешь на рынке товаров народного потребления. Уменьшать, а не увеличивать. Подобным же образом можно пересмотреть целесообразность некоторых других строек, да и действующих производств.

А главное — нужно быстрее двигать вперед экономическую реформу. Распространять ее не только на предприятия, но и на сферу отраслевого и народнохозяйственного планирования, финансов и кредита, оптовой торговли, менять все экономические отношения так, чтобы не осталось ни одного уголка, где рубль народный можно транжирить как н