*546. Проститутки и публичные дома в дореволюционной России

[live-imho]

http://live-imho.livejournal.com/267322.html

20 мая, 20:26
Всем известно, что в СССР секса не было! А при царе-батюшке был!

Публичный дом был заведением серьезным.
Он не должен был иметь никаких вывесок, расстояние от него до церквей, школ и училищ должно было быть "достаточно большим". Внутри публичного дома разрешалось иметь пианино и играть на нем. Все остальные игры были запрещены, особенно настороженно упоминались тут шахматы.

Также было запрещено украшать дом портретами царственных особ.
http://img-fotki.yandex.ru/get/6307/...bc235_orig.jpg


Делились бордели на три категории: высшая оплата до 12 рублей (не более 7 человек в сутки), средняя до 7 рублей (до 12 человек), низшая до 50 коп. (до 20 чел. в сутки). Неисполняющих требования проституток заключали под стражу в уже упомянутый "Калинкин дом".

Т.к. проституция считалась официальной профессией, то публичные дома облагались налогом.
Оговаривался и расчет за услуги: 3/4 полагались хозяйке, 1/4 - девушке. Правила эти, полагаю, соблюдались когда как.

Из Правил содержательницам борделей, утвержденных министром внутренних дел 29 мая 1844 года:

1. Бордели открывать не иначе как с разрешения полиции.
2. Разрешение открыть бордель может получить только женщина от 30 до 60 лет, благонадежная.
8. В число женщин в бордели не принимать моложе 16 лет...
10. Долговые претензии содержательницы на публичных женщин не должны служить препятствием к оставлению последними бордели...
15. Кровати должны быть отделены или легкими перегородками, или, при невозможности сего по обстоятельствам, ширмами...
20. Содержательница подвергается также строгой ответственности за доведение живущих у ней девок до крайнего изнурения неумеренным употреблением...
22. Запрещается содержательницам по воскресным и праздничным дням принимать посетителей до окончания обедни, а также в Страстную неделю.
23. Мужчин несовершеннолетних, равно воспитанников учебных заведений ни в коем случае не допускать в бордели.




Билетным предписывалось посещать баню, не уклоняться от медицинского освидетельствования, и ни в коем случае !!! не использовать косметики.

Власти были к ним, впрочем, были лояльны : в кабинеты для осмотра разрешали приходить под вуалью, а в документе 1888 года, переизданном в 1910 году, инструкции Министерства Внутренних Дел для чинов сыскных отделений говорилось : п. 18 « …каждый чин сыскной полиции при исполнении … должен быть с лицами женского пола вежлив, серьезен и сдержан в особенности».

Проститутки были не просто «жертвами общественного темперамента», они составляли особый разряд общества - так называемых «разрядных женщин». Хочешь заниматься первой древнейшей профессией - на здоровье, но будь любезна встать на учет в полиции, сдать паспорт, а вместо него получить знаменитый «желтый билет» - официальное свидетельство того, что эта женщина больше не относится к числу «порядочных», скатившись в категорию отверженных обществом, и что полиция не только может, но даже обязана регулярно организовывать регулярные медицинские осмотры.

Стать жертвой этого порядка можно было очень легко - для этого достаточно попасться хотя бы раз с клиентом при полицейской облаве или просто по доносу квартирохозяина - и все, путь назад, к обычным людям был отрезан. Имея на руках желтый билет, женщина имела право зарабатывать на жизнь только одним способом - своим телом. Вернуть себе паспорт обратно было довольно сложно, да и незачем - кому нужна была бывшая «гулящая». Так что, как правило, попавшие в этот капкан женщины профессию не меняли до самого своего конца, и часто он наступал довольно быстро.


Но и в общей массе проституток можно было выделить две категории - уличные и жившие в публичных домах. Как правило, в уличные женщины шли или новички, не освоившиеся со своей новой жизнью, или, наоборот, опытные профессионалки, зачастую уже больные, отработавшие свое в публичных домах и постепенно, с утратой привлекательности и молодости, скатывавшиеся все ниже и ниже. Уличный промысел считался самым дном, ниже которого опуститься уже нельзя.

Несравненно более везучими считались те, кому удавалось попасть в легальные публичные дома, которые тоже делились по разрядам - от дорогих и фешенебельных, где могли удовлетворить самые разнообразные прихоти и фантазии посетителей, до мерзких грязных притонов, посещаемых в основном, представителями криминального мира Москвы.

Основным источником пополнения обитательниц публичных домов были все-таки низшие сословия - их контингент, как правило, составляли крестьянки и мещанки, - необразованные, не умеющие и не знающие ничего, кроме своей основной профессии, женщины. Изредка, очень редко, попадались и представительницы дворянства или просто интеллигентные, образованные женщины, но это были исключения. Именно поэтому цены на обладание «интеллигентной проституткой» достигали тысячи рублей - изысканный деликатес на любителя и стоил соответственно.

Как же попадали женщины в публичные дома? Обычно, самым банальным для того времени путем - барин обольщал горничную, работницу на фабрике совращал мастер, затем про это узнавали - и женщина оказывалась на улице. А тут их поджидали заботливые «хозяйки» средних лет, которым требовались именно такие, обязательно симпатичные «служанки».

Девушек для начала немного подкармливали, обещали щедрый заработок, и уже потом объясняли суть будущей работы. Большинство, намыкавшись по улицам, безропотно соглашались, боясь потерять кров над головой.
Иногда содержательницы борделей набирали девиц из новеньких, только начавших работать на улице и не потерявших еще привлекательности, и тем самым сразу переводили их в более высокий разряд гулящих.

А иногда девушки попадали в лапы «мадам» буквально прямо из дома, только приехав из деревни или другого города на поиски работы. Далее шла опробованная схема - и работа находилась, - только, правда, немного не та, на которую бедняги рассчитывали. Впрочем, большинство и не роптало, и даже считало себя везучими, - ведь им не приходилось больше работать с утра до ночи, бояться потерять кусок хлеба и жить впроголодь.

Класс борделя зависел от уровня сервиса: число дам «в соку» (от 18 до 22 лет), наличие «экзотики» («грузинских княжон», «маркиз времен Людовика XIV», «турчанок» и т.п.), а также сексуальными изысками. Само собой, отличались и мебель, и женские наряды, вина и закуски. В борделях первой категории комнаты утопали в шелках, а на работницах сверкали кольца и браслеты, в публичных домах третьего разряда на кровати был лишь соломенный матрас, жесткая подушка и застиранное одеяло.

По словам доктора Ильи Конкаровича, занимавшегося в XIX веке исследованием проституции, в дорогих домах проститутки «своими хозяйками принуждаются к самому утонченному и противоестественному разврату, для каковой цели в самых шикарных из таких домов даже устроены бывают особые приспособления, дорого стоящие, но тем не менее всегда находящие себе покупателей. Существуют дома, культивирующие у себя какой-то один вид извращенного разврата и приобретшие себе своей специальностью широкую известность». Эти бордели предназначались для небольшого числа состоятельных постоянных клиентов.

Об одной из затей дорогих домов терпимости есть возможность рассказать подробнее. Речь идет о комнатах, отделанных зеркалами. Туда собиралось несколько пар, зажигали спиртовые светильники, и начиналась попойка. Через некоторое время куртизанки принимались танцевать и раздеваться… в конце концов, все кончалось оргией, многократно отраженной в зеркалах при дрожащем свете спиртовок. Говорят, «аттракцион» пользовался популярностью.

"Архив судебной медицины и общественной гигиены" отмечает что "публичные женщины религиозны лишь в бытовом смысле слова… они стараются не принимать гостей на Пасху, иногда спрашивают, есть ли у тех крест..."

[Максим Кустов]

http://www.stoletie.ru/territoriya_i...sko_rossii.htm

04.04.2005

«Здесь бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики - кадеты и гимназисты - почти дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы общества, и молодожены, и влюбленные женихи, почтенные профессоры с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности - педагоги, и передовые писатели - авторы горячих страстных статей о женском равноправии, и сыщики. и шпионы, и беглые каторжники, и офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты»...

Желтый билет

Думаю, что многие читатели сразу догадались, что имел в виду Александр Куприн. Вы совершенно правы - речь действительно пойдет о заведениях, попросту именовавшихся «публичными домами», то бишь легальных пристанищах организованной проституции. В дореволюционной России с этим проблем не было. Ведь проститутки были не просто «жертвами общественного темперамента», они составляли особый разряд общества - так называемых «разрядных женщин». Хочешь заниматься первой древнейшей профессией - на здоровье, но будь любезна встать на учет в полиции, сдать паспорт, а вместо него получить знаменитый «желтый билет» - официальное свидетельство того, что эта женщина больше не относится к числу «порядочных», скатившись в категорию отверженных обществом, и что полиция не только может, но даже обязана регулярно организовывать регулярные медицинские осмотры.

Стать жертвой этого порядка можно было очень легко - для этого достаточно попасться хотя бы раз с клиентом при полицейской облаве или просто по доносу квартирохозяина - и все, путь назад, к обычным людям был отрезан. Имея на руках желтый билет, женщина имела право зарабатывать на жизнь только одним способом - своим телом. Вернуть себе паспорт обратно было довольно сложно, да и незачем - кому нужна была бывшая «гулящая». Так что, как правило, попавшие в этот капкан женщины профессию не меняли до самого своего конца, и часто он наступал довольно быстро.

Но и в общей массе проституток можно было выделить две категории - уличные и жившие в публичных домах. Как правило, в уличные женщины шли или новички, не освоившиеся со своей новой жизнью, или, наоборот, опытные профессионалки, зачастую уже больные, отработавшие свое в публичных домах и постепенно, с утратой привлекательности и молодости, скатывавшиеся все ниже и ниже. Уличный промысел считался самым дном, ниже которого опуститься уже нельзя.

Несравненно более везучими считались те, кому удавалось попасть в легальные публичные дома, которые тоже делились по разрядам - от дорогих и фешенебельных, где могли удовлетворить самые разнообразные прихоти и фантазии посетителей, до мерзких грязных притонов, посещаемых в основном, представителями криминального мира Москвы.

Основным источником пополнения обитательниц публичных домов были все-таки низшие сословия - их контингент, как правило, составляли крестьянки и мещанки, - необразованные, не умеющие и не знающие ничего, кроме своей основной профессии, женщины. Изредка, очень редко, попадались и представительницы дворянства или просто интеллигентные, образованные женщины, но это были исключения. Именно поэтому цены на обладание «интеллигентной проституткой» достигали тысячи рублей - изысканный деликатес на любителя и стоил соответственно.

Как же попадали женщины в публичные дома? Обычно, самым банальным для того времени путем - барин обольщал горничную, работницу на фабрике совращал мастер, затем про это узнавали - и женщина оказывалась на улице. А тут их поджидали заботливые «хозяйки» средних лет, которым требовались именно такие, обязательно симпатичные «служанки». Девушек для начала немного подкармливали, обещали щедрый заработок, и уже потом объясняли суть будущей работы. Большинство, намыкавшись по улицам, безропотно соглашались, боясь потерять кров над головой.

Иногда содержательницы борделей набирали девиц из новеньких, только начавших работать на улице и не потерявших еще привлекательности, и тем самым сразу переводили их в более высокий разряд гулящих.

А иногда девушки попадали в лапы «мадам» буквально прямо из дома, только приехав из деревни или другого города на поиски работы. Далее шла опробованная схема - и работа находилась, - только, правда, немного не та, на которую бедняги рассчитывали. Впрочем, большинство и не роптало, и даже считало себя везучими, - ведь им не приходилось больше работать с утра до ночи, бояться потерять кусок хлеба и жить впроголодь. В публичных домах их хорошо кормили, «хорошо», хотя и специфически одевали, и платили небольшие деньги, хотя девицы и жили там на всем готовом. Многие даже в самой работе находили удовольствие.

Я раз шла в театр

Но завлечь к себе самый дорогой товар - то есть женщин из образованных, более высших слоев общества, - было несравненно труднее и оказывалось доступно только для дорогих домов терпимости. Что только не делали их хозяйки, чтобы удовлетворить запросы сексуальных гурманов - доходило даже до прямых обманов и похищений девушек, особенно из удаленных от Москвы городов. Особенно популярна в этом смысле была Прибалтика - рижские немки, польки из самой Польши и Литвы, еврейки из местечек «черты оседлости» составляли значительную часть обитательниц таких заведений. И мало кому удавалось вырваться. Но все-таки исключения бывали. Схему обманов такого рода, (кстати очень актуальная проблема в наше время) иллюстрирует следующий случай, действительно произошедший в одном из публичных домов Москвы в прошлом веке.

«Ваше Сиятельство, со слезами умоляю, сжальтесь над несчастным положением дряхлого старца, прикажите дочь мою Викторию, издержками Абакумовой в город Вильно доставить, а с нее, за обман неопытной девицы и тайный, без ведома моего вывоз, поступить, Ваше Сиятельство, по справедливой начальнической своей воле», - с таким прошением к московскому генерал-губернатору Закревскому обратился виленский мещанин Иосиф Францкевич.Обман неопытной девицы заключался в том, что ей предложили в Москве место гувернантки, но на самом деле привезли в публичный дом. Впрочем, свои злоключения лучше всего описала сама Виктория Францкевич в прошении о помощи на имя того же Закревского :

«Живя с малолетства в городе Вильно, я раз в мае месяце шла в театр и встретила неизвестную мне женщину, которая попросила меня остановиться, так как ей будто бы мое лицо знакомо. Не подозревая в ней никаких хитростей, я остановилась и спросила: «Что ей угодно?». Она начала изъясняться на польском диалекте, что она московская помещица с большим достатком, разъезжает по разным городам и остановилась в Вильно затем, что этот город ей понравился. Потом сказала, что видела меня в Варшаве, что для меня неудивительно, ибо я там бывала. Потом прошептала, что ей нужно поговорить со мной по секрету и продолжала так: что родилась она в Польше, вышла замуж за русского чиновника и временного московского купца Абакумова, а приехала в Польшу затем, чтобы сыскать и взять с собой для обучения ее детей по-польски гувернантку из девиц-полячек. Как я ей понравилась, то она предложила мне - не угодно ли отправиться с ней в Москву, где она имеет свои дома. Уверяла, что будет нескучно, буду иметь во всем волю, жалованья обещала на первый случай 15 рублей серебром в месяц, и вот с каким договором - если мне понравиться, то могу жить сколько угодно, а если напротив - то она обязана отправить меня на свой счет на место родины. Впрочем, уверяла, что живя у нее во всякой роскоши, забуду и Польшу.

Быв в этот день огорчена мачехой моей, с которой я жила, возымела желание побывать в России, дала честное слово с ней уехать, и спросила, где она остановилась в Вильно. Поэтому она пригласила меня в свою квартиру, которую я нашла в богатейшем доме, чем и уверилась я в ее богатстве и справедливости всего вышесказанного. По выхлопотании мне билета на ее счет, мы чрез три дня тправились в тарантасе на почтовых. При самом отъезде Абакумова предложила мне несколько денег и почти насильно вручила мне два кредитных билета по 25 рублей серебром. Приехав в Москву, мы остановились в каком-то доме, где пробыв сутки, я просила ее дозволить увидеть детей ее, но она сказала, что мы еще не в ее доме, - на перепутье - для отдыха у сестры.Прожив еще с неделю, я, не видя ни мужа ее, купца, ни детей ее, для коих приехала, стала сомневаться, и опять решилась спросить о том. Но она в этот раз отозвалась, что муж ее уехал в Петербург, а дети отправлены на дачу. На вопрос же мой, что за шум, бывающий постоянно в соседних комнатах, она ответила, что тут живут богатые люди, которые каждодневно веселятся. При этом она пригласила меня посмотреть танца и слушать музыку. Но подозревая ее, так как это несогласно было с договорами в Вильно, я на сие не решилась. Тогда она, дабы я перестала подозревать, вывозила меня из квартиры и знакомила с городом. Но я все-таки полагала себя обманутой. Так и случилось.

Эта хитрая женщина стала наконец приглашать в свою комнату прилично одетых людей, называя их посетителями, заставляла меня рядиться, рекомендовала за вновь прибывшую из Польши гостью, и просила меня обходиться с ними как можно более вежливо. Догадавшись в чем заключались ее, Абакумовой, убеждения, я старалась всячески каждому из подходивших нагрубить, дабы отстранить их. Я впала в отчаяние и сделалась больна, и в сем положении заперлась в спальне, где слышала разговоры этой мерзкой женщины с несколькими девицами, касающиеся развратной жизни. После сего девицы, входя ко мне, приглашали идти вместе с ними в общую гостиную залу, а как я все отказывалась с презрением, то однажды, наверное, по приказанию хозяйки, одна из девиц, придя ко мне, сказала, что хозяйка приказала идти в залу к посетителям. Недаром же она меня будет кормить и платить жалованье по 15 рублей серебром в месяц. И эта девушка, слыша от меня одни только укоризны и несогласия, изругала меня неприличными словами, ударила стаканом по голове и ушла. Это было 12 июля в 3 часа ночи. 13 числа, утром, пришел в квартиру доктор, и услыхав мой плач, так как в это время я была заперта, захотел видеть меня. Я ему все рассказала, а он обещал доложить о сем какому-то полковнику и меня известить в этот же день, но обманул. 14 числа, утром, Абакумова куда-то уехала, оставив меня незапертой. Тогда я нашла случай к побегу из ее квартиры. Скрывшись от нее, я тотчас же подала прошение господину обер-полицмейстеру и просила о принятии мер к охранению моего имущества, оставшегося у нее.

Оставшись в одном летнем платье и без денег, я хотя и наняла себе комнату, но только надеясь на возврат денег».

Хотя девушке удалось спастись из цепких лап сутенерши и даже поднять шум по поводу ее похищения, Абакумовой удалось выйти сухой из воды. Сначала она якобы заболела, а потом, явно договорившись с местной полицией, в свою очередь обвинила бедняжку в клевете, так как та будто бы «добровольно изъявила согласие к развратной жизни в Москве» и к тому же еще и задолжала своей хозяйке 200 рублей. Частный пристав честно отработал взятку, указав в рапорте, что девушка «действительно вела распутную жизнь и подвергалась еженедльному медицинскому осмотру». В итоге дело замяли, когда Виктория Францкевич в августе, наконец, уехала домой в Вильно.

Мадамиха и Безносая

Вообще, проституция была одной из наиболее организованных и защищенных от правосудия криминальных отраслей. К содержателям публичных домов полиция относилась в высшей мере снисходительно, лишь бы не было громких скандалов или не доходило до откровенных ограблений и убийств. Взятки от сутенеров считались относительно «чистыми деньгами», законным приварком стражей порядка. Кроме того, с точки зрения политической благонадежности, торговцы живым товаром считались весьма лояльной публикой и пользовались особым попустительством полиции, щедро ими оплачиваемой, а охранное отделение покровительствовало им вплоть до того, что содержатели притонов попадали в почетную охрану при царских поездах. Дело доходило до того, что их использовали как официальных информаторов. Ведь где еще, как не в публичных домах, можно было получить информацию о появлении во второй столице империи подозрительных людей, могущих оказаться террористами.

Самые бедные и невзыскательные любители платной любви должны были довольствоваться так называемыми полтинничными заведениями, дешевле которых в Москве уже не было. Здесь и обстановка соответствовала цене, и девицы собирались из тех, кто уже был многократно выбракован из более дорогих заведений - из десятирублевого в пятирублевое, оттуда в трехрублевое, а затем уже и рублевое. В Москве центром дешевой любви был выходящий с Грачевки на Цветной бульвар Малый Колосов переулок, подъезды которого практически сплошь были украшены красными фонарями, являвшимися обязательным опознавательным знаком публичного дома. Здесь девушки работали в буквальном смысле на износ. У многих число клиентов за одну ночь выражалось двузначными цифрами.

Но полтинник был самой дешевой ценой лишь в заведениях, существующих в официальном порядке. На задворках того же Колосова переулка можно было обойтись и меньшей суммой, ибо здесь ютились притоны, нигде и никем не зарегистрированные. Просто какая-нибудь из старых, потерявших остатки привлекательности, проституток снимала комнату и в меру своего умения руководила деятельностью трех-четырех молодых коллег. Если даже официальные публичные дома, где девицы еженедельно подвергались медицинскому осмотру, могли стать очагом заражения венерическими болезнями, то что говорить о подобных «нумерах», где на дверях висели имена съемщиц: «Мадамиха», «Самовалиха», «Гехма» и совсем уж откровенная «Безносая». Трудно представить себе клиента, рискнувшего войти к девочкам мадам Безносой. Впрочем, подавляющее большинство посетителей заведений такого рода были неграмотными и к тому же хорошо выпившими. Обычно «нумера» напрямую были связаны с местными трактирами низшего пошиба. Где же еще, в конце концов, можно было подцепить основное количество пьяненьких клиентов. Вообще-то, по закону, «нумера» не должны были существовать при трактирах, но на практике взятка помогала обойти запрет. В выигрыше были все - прежде всего, трактирщик, которому было выгодно оживление, связанное с “дамским” присутствием. Владелец квартир, сдававший убогие комнатки за большие деньги, тоже не оставался в накладе. Но больше всего получали сами «мадамихи» - ведь девушки получали за свой каторжный труд не более 10 - 15 % от того, что платили клиенты.

Приговорен к вечному безбрачию

Иногда посещение публичного дома приносило не только удовольствие, но и влекло за собой крах семейной жизни. Вот, скажем, какая история приключилась в 1898 году с пятидесятилетним дворянином Андреем Полежаевым, капитаном волжского парохода «Феодор». Супруга его, сорокалетняя Елизавета Полежаева, подала в Московскую духовную консисторию прошение о разводе, мотивируя его тем, что «проживая в Москве, ведет предосудительный образ жизни и нарушает супружескую верность. 19 марта 1898 года Полежаев, около 8 часов вечера, встретился на Тверской в кофейной Филиппова со знакомыми ему аптекарским помощником Сизовым и мещанином Рудаковым. Означенные лица отправились вместе в публичный дом на Драчевской улице, в Соболевском переулке, под названием «Чикаго», где Полежаев удалился в спальню с публичной женщиной, носящей имя Нины. Сизов и Рудаков также удалились с женщинами в особые комнаты, причем все трое пили пиво и беспрепятственно заходили друг к другу. Зайдя таким образом в спальню Нины, чтобы проведать Полежаева, свидетели Сизов и Рудаков застали его с нею в акте прелюбодеяния на кровати. Он приподнялся и сказал «уйдите!». Свидетели удалились. После чего вскоре из спальни вышел Полежаев и вместе со свидетелями вышел из публичного дома».

Невзирая на то, что жена Полежаева была серьезно больна - нелады с сердцем и нервами, да и жила давно отдельно от мужа в Нижнем Новгороде, а он только изредка появлялся дома во время навигации, чтобы повидаться с детьми (остальное время жил в Москве), такого поругания семейной чести она снести не могла, и пожелала немедленно развестись с коварным изменником. Но тут дело осложнилось - из-за постоянной неявки ответчика и основных свидетелей, тех самых Сизова и Рудакова, - оно тянулось целых четыре года. В итоге супругов все-таки развели, причем обиженной стороне, то есть жене, разрешили вступить в новый брак, ну а на долю обидчика выпало роковое решение – «осужден на вечное безбрачие», причем с дополнительным наложением обязательной семилетней церковной епитимьи. Чтобы обеспечить выполнение решения консистории, в паспорт Полежаева была внесена особая отметка о приговоре «вечного безбрачия», так что ни один священник не стал бы его венчать. Потом, правда, уже в 1907 году, духовные власти сжалились над бедным капитаном и разрешили ему вступить в новый брак. Из всей этой истории можно сделать основной вывод - семейным людям лучше грешить без свидетелей.

[Лжиискатель77]

В Российской империи первоначально была запрещена. По инициативе императора Николая I, ввиду бесполезности наказания и других карательных мер, а также увеличения роста венерологических заболеваний, специальным указом императора проституция в России была легализована, с установлением за ней строгого врачебно—полицейского контроля.

Справедливости ради стоит отметить, что проституцию в России легализовали вовсе не из-за особой извращенности или неожиданного либерализма властей. Просто император Николай I понял, что наказаниями и запретительными мерами бороться со второй древнейшей профессией совершенно бесполезно. Первым же начал бороться с проституцией еще сам император Петр Великий, который, вернувшись из Амстердама, тут же запретил открывать публичные дома рядом с казармами полков — во избежания массовых случаев заражения «нехорошими» инфекциями (сифилис – вот главный враг русского солдата!). Гулящих же девок, пойманных с солдатами, император призывал безжалостно ссылать на принудительные работы. Екатерина II в своем «Уставе о благочинии», принятом в 1782 году, постановила сутенеров и устроителей публичных домов наказывать заключением в смирительный дом на срок от двух недель до полгода. Ее сын Павел I приказал ссылать проституток из Москвы и Санкт-Петербурга в Иркутск и обязывает публичных женщин носить желтые платья, «дабы отличаться от других дам».

Но все жестокости были бесполезны: проституция все равно цвела в России пышным цветом, а венерические болезни были главной заботой всех военных лекарей. И тогда Николай I специальным указом легализовал проституцию, установив за ней строгий врачебно-полицейский надзор. Проституток, женщин старше 16 лет, ставили на учет во врачебно-полицейских комитетах, отбирали у них паспорта, а взамен выдают особые свидетельства – «желтые билеты».


В «Правилах для содержательниц домов терпимости» были установлены возрастные ограничения как для самих проституток – только с 16 лет, так и для содержательниц публичных домов – с 35 лет, а также регламентировано место размещения борделей – не ближе чем 150 саженей — то есть, около 300 метров — от церквей, училищ и школ.

В конце «Паспорта» шли отметки о посещении врача.

Еще один вариант «желтого билета»

И еще один вариант «желтого билета» — со специальной маркой об уплате пошлины.

Развитие института проституции в России шло что по классической схеме. Существовал слой элитных проституток из высшего слоев общества – в обиходе этих женщин в Петербурге называли «камелиями» по ассоциации с романом А. Дюма-сына «Дама с камелиями». Известно, что «камелии» вели такую же жизнь, как и аристократы, в обществе которых вращались эти дамы. «Встают они поздно, — отмечал в 1868 году анонимный автор «Очерка проституции в Петербурге», — катаются по Невскому в каретах и наконец выставляют себя напоказ во французском театре».

Был институт женщин из публичных домов – согласно статистике,. в 1901 году в России было зарегистрировано 2400 публичных домов, в которых работало свыше 15 000 женщин.
Прейскурант одного из домов терпимости.

Наконец, были одиночные «жрицы любви» — т.н. «билетные проститутки» — самый многочисленный контингент продажных женщин. в 1901 году их, по разным оценкам, насчитывалось от 20 до 40 тысяч человек. Большая часть их была сосредоточена в крупных городах: так, на 1000 жителей Петербурга приходилось более 3 проституток, а на 1000 москвичей — уже 15 публичных девиц.

Кем были эти женщины? В России это в основном женщины из крестьянок (около 48%) и мещанок (около 36%). А вот в Петербурге состав «жриц любви» уже другой: домашняя прислуга (33%), работницы различных швейных мастерских (24%) и фабричные работницы (14%).

Фото «билетных» российских проституток из полицейских архивов Нижнего Новгорода.






Кроме того, существовала и любительская — «безбилетная» — проституция. Прежде всего, конкуренцию дорогим публичным домам создавали модные кабаре и кафе-шантаны с цыганскими ансамблями — например, знаменитый «Яръ» в Петербурге. Все знали, что артисток за определенную сумму можно ангажировать на вечер.

По данным нескольких исследований проституции в России, среди причин, толкавших женщину на этот путь, чаще всего назывались социальные мотивы: нужда, скудость средств, усталость от тяжелой физической работы. Горький, Куприн, Андреев и многие другие писатели не раз отражали их жизнь, порою не без романтизма (особенно Горький).


Были любительницы, которые продавали себя через объявления в газетах. Наконец, огромную конкуренцию «билетным» девицам составляли обычные деревенские крестьянки, не желавшие вставать на учет в полиции. К Примеру, полиция в Нижнем Новгороде каждый год отлавливала до тысячи неучтенных куртизанок крестьянского происхождения, которые приезжали специально на Нижегородскую ярмарку — обслуживать богатых купцов.

«Безбилетные» проститутки, пойманные полицией Нижнего Новгорода на знаменитой ярмарке. Все эти «ночные феи» оказались крестьянками из соседних деревень.

[Рicturehistory]

https://picturehistory.livejournal.com/3614672.html
mislpronzaya (mislpronzaya) написал в picturehistory
2018-08-04 11:25:00 285

Желтый билет, выдававшийся зарегестрированным проституткам в Российской Империи

Варшавские проститутки

Рашель Либерман, бразильская проститутка

1. Согласно статистике, в 1872 году в Варшаве еврейки составляли 70% среди обладательниц "желтых билетов", в Вильне в 1875 году - 48%. Согласно результатов переписи населения 1889 года в России из 289 лицензированных публичных домов 203 принадлежали евреям, в том числе из 19 домов в Варшаве, 16 принадлежали евреям.

Согласно книги Бристова ""Еврейская борьбы против рабства белых 1870-1939" : "В 1860-х годах французский посетитель в Одессу писал, что евреи там отвечали за рынок поставляющий в рабство русских женщин в Турцию. Это вполне реально, так как бордели в Константинополе тоже принадлежали евреям.

Перепись 1889 года свидетельствует о том, что еврейские женщины владели 30 из 36 лицензированных публичных домов в Херсонской губернии (где находилась тогда Одесса).
В 1908 году американский консул посетив Одессу утверждал, что весь бизнес проституции почти исключительно находится в руках евреев."
В Минске все четыре городских борделя принадлежали евреям.
В Одессе и Херсонской губернии в еврейских руках находились 30 из 36 зарегистрированных домов терпимости.
2. К началу ХХ века в еврейских руках оказалась также значительная часть международного трафика живого товара.
Еврейские сутенеры доставляли девушек из Восточной Европы в Северную и Южную Африку, Индию, Китай, Японию, США, Аргентину.
В некоторых местах этот бизнес полностью оказался под контролем евреев.
В других еврейским сутенерам приходилось выдерживать жесткую конкуренцию с другими национальными группировками – прежде всего, греками и итальянцами. Порой дело доходило до вооруженных столкновений, как, например, в Нью-Йорке, где в 20-е годы прошлого века евреи сильно потеснили итальянских мафиози.
3. В некоторых местах еврейских торговцев девушками можно было легко опознать по характерным деталям одежды.
К примеру, в Одессе, если верить Владимиру Жаботинскому, они ходили в котелках – в отличие от налетчиков, носивших каскетки.
4. Жертвой еврейских сутенеров чаще всего оказывались их соплеменницы из бедных семей.
Нередко это происходило так же, как описано в купринской «Яме»: поставщик живого товара вступал с девушкой в брак, увозил ее в другой город (или даже в другую страну) и сдавал в публичный дом.
5. Подобный метод соблазнения был особенно удобен тем, что по галахе для заключения брака достаточно при двух свидетелей передать невесте кольцо или любой другой предмет минимальной ценности.
Сутенеры часто уговаривали семью девушки сделать все приватно, не сообщая о свадьбе местным властям или раввину.
Соответственно, один и тот же сутенер мог жениться десятки раз, не оставляя никаких документальных следов.
6. В отличие от еврейских революционеров, многие еврейские сутенеры не порывали с иудаизмом.
Среди них попадались даже настоящие ортодоксы.
Так что, зайдя в бордель где-нибудь в Аргентине, можно было увидать за стойкой благообразного бородача, раскачивающегося над томом Талмуда.
В 60-х годах XIX века в Аргентине начала действовать организация Цви Мигдаль (по им. основателя), которая занималась сексуальной эксплуатацией женщин и детей.
Первая официальная партия из 69 молодых евреек для борделей прибыла в Бразилию в 1867 году.
В Рио-де-Жанейро, их услугами пользовались в основном моряки, мелкие предприниматели и новые иммигранты.
Более богатые мужчины - бизнесмены, политики тяготели к французским проституткам.
Когда первая из польских евреек-проституток прибыла в Рио-де-Жанейро, в квартале "красных фонарей" в Манге доминировали чернокожие.

Количество публичных домов, принадлежащих этой организации, год от года росло.
Выручка тоже не отставала. К концу первой мировой войны эти суммы исчислялись миллионами долларов.
25 процентов доходов бюджета Аргентины в 1920 году - налоги, выплаченные еврейскими борделями.
Крупнейшие бордели содержали по 60−70 рабынь, таких борделей на 20 годы XX века насчитывалось около 2000.
Это была огромнейшая сеть.
Уровень проституции достигал таких масштабов, что это стало мешать нормальной жизни обывателей. Проститутки и публичные дома были везде. Местное население, в особенности женское, было недовольно. Полиция начала большое расследование. В итоге участники этой организации либо были посажены в тюрьмы, либо бежали в Уругвай,из которого впрочем они в течении нескольких лет вернулись обратно.
Массовые аресты с последующим выпуском на свободу говорят о том, что уровень покровителей у сутенеров был выше уровня покровителей у судейских чиновников, ведущих с ними борьбу.
7. В Варшаве некто Шилем Лецкий, местный «вор в законе», открыл специальную синагогу, прихожанами которой были сутенеры, проститутки и воры. При этой синагоге даже действовал дин-тора – религиозный суд во главе с раввином, разбиравший конфликты между уголовниками.
Подобные специализированные бет-дины существовали и в других странах.
12. Среди врагов коммерческой проституции бывали и еврейские революционеры.
Своего пика эта борьба достигла в 1905 году, когда еврейские рабочие Варшавы, в большинстве своем члены Бунда, разгромили несколько принадлежавших евреям публичных домов и притонов.
Эта акция получила название «Альфонс-погром». Через год подобные «альфонс-погромы» прошли не только в Варшаве, но и в Одессе и в Херсоне, а также во Львове, Кракове и Будапеште.