*1579. Статья 10

[Ульпиан]

1. Каждый имеет право на свободу выражения своего мнения. Это право включает свободу придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ. Эта статья не препятствует государствам вводить лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.
2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или штрафными санкциями, предусмотренными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, защиты здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфединциально, или обеспечении авторитета и беспристрастности правосудия.

[Центр защиты прав СМИ]

(Krutov v. Russian Federation)03.12.2009ДЕЛО "КРУТОВ ПРОТИВ РОССИИ"
(Krutov v. Russian Federation)

(жалоба № 15469/04)

Постановление Суда
Страсбург, 3 декабря 2009 года

По делу «Крутов против России» Европейский Суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой, в состав которой вошли:

г-н Кристос Розакис, Председатель,
г-жа Нина Вайич,
г-н Анатолий Ковлер,
г-н Сверре Эрик Йебенс,
г-н Дин Шпильманн,
г-н Джордж Николау,
г-н Джиорджио Малинверни, судьи,

а также Сорен Нильсен, Секретарь Секции,

Проведя 12 ноября 2009 года закрытое заседание,

Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело было инициировано после подачи жалобы (№ 15469/04) против Российской Федерации в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - «Конвенция») гражданином России, Александром Николаевичем Крутовым (далее - «Заявитель»), 23 марта 2004 года.

2. Интересы заявителя представлял г-н М. Рачковский, практикующий юрист из г. Москвы. Российское правительство (далее - «Правительство») было представлено бывшим Уполномоченным Российской Федерации в Европейском Суде, г-ном П. Лаптевым.

3. Заявитель утверждал, в частности, что был привлечен к ответственности за выражение своего мнения.

4. 14 октября 2005 года Председатель Первой Секции принял решение уведомить Правительство о подаче жалобы. Было также решено изучить существо жалобы одновременно с вопросом о ее приемлемости (пункт 3 статьи 29).

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

5. Заявитель родился в 1960 году и проживает в г. Саратов.

6. 9 января 2003 года заявитель опубликовал статью под названием «Политические расклады 2002 года: старые лица и новые времена») в выпуске № 1 (10) газеты «Неделя области». Статья касалась взаимодействия политических групп в Саратовской области и, в частности, роли прокуратуры в Саратовской области и г-на Б., прокурора Саратовской области.

7. Г-н Б. подал иск о защите чести и достоинства против заявителя и редакции газеты в Кировский районный суд г. Саратова. Он утверждал, что следующий абзац в тексте статьи порочил его честь, достоинство и деловую репутацию:

«Наверное, только этим можно объяснить ту непреклонность, с какой областная прокуратура возбуждала уголовные дела в отношении членов областного правительства ... но при этом столь же последовательно уводились от уголовного преследования действующие чиновники мэрии и городской думы. Так, в заведомо коррупционном деле вокруг так называемого «Городского благотворительного фонда здравоохранения» на скамью подсудимых сел лишь депутат гордумы К., да и то вскоре был оправдан. А близкое окружение мэра во главе с самим А. было уведено от ответственности. В благодарность за поддержку городская администрация стала снабжать прокурорские структуры «дареными» иномарками, мебелью. А сам областной прокурор Б. получил от мэрии в аренду на 49 лет (!) участок земли (якобы для благоустройства) во дворе многоэтажного дома, где он проживает».

8. Районный суд назначил проведение лингвистической экспертизы оспариваемого фрагмента четырьмя экспертами из Саратовского Государственного Университета.

9. 12 сентября 2003 года экспертная группа, состоящая из четырех человек, единогласно пришла к заключению, согласно которому в статье не давалась оценка личности г-на Б. и статья не носила порочащий характер касательно чести и деловой репутации указанного лица. Публикация создавала впечатление, что действия прокурора были ненадлежащими, и ставила под сомнение правомерность такой долгосрочной аренды и обоснованность цели данной аренды. Однако эти вопросы требовали скорее правового, а не лингвистического изучения. Эксперты единодушно признали, что фразы «наверное, только этим можно объяснить» и «в благодарность за поддержку» были выражением собственного мнения журналиста, а не утверждениями о факте. Автор не утверждал, что прокурор Б. получил выгоду от поддержки городской администрации. Журналист лишь предположил, что прокурор не был беспристрастным, и что уголовное преследование чиновников носило избирательный характер.

10. 14 ноября 2003 года Кировский районный суд г. Саратова вынес решение в пользу истца на основании следующего:

«Принимая во внимание фактические обстоятельства дела, суд считает, что [в статье заявителя] истец – г-н Б. не может рассматриваться как частное лицо, поскольку в общественном восприятии (учитывая тот факт, что истец является публичной фигурой) г-н Б. - гражданин, занимающий должность прокурора Саратовской области, и его личная и профессиональная репутация и каждодневные поступки должны отвечать более высоким стандартам.

Далее, суд считает, что термин «прокурорские структуры», использованный заявителем в статье, также относился к прокурору, так как в силу занимаемой должности, он нес ответственность за работу всех органов прокуратуры на территории Саратовской области.

С учетом вышесказанного, суд считает, что отрывок из рассматриваемой статьи является ничем иным, как сведениями, распространенными об истце и порочащим его честь, достоинство и деловую репутацию...

Суд не находит доказанным довод ответчиков о том, что они распространили мнение журналиста, основанное на фактах, потому что мнение автора должно не только быть основано на конкретных сведениях, но и не должно порочить честь или репутацию истца, и не должно содержать сведений о противоправном поведении истца.

Поскольку цель выражения мнения – сообщить его третьей стороне, то форма его выражения должна исключать возможность ввести третью сторону в заблуждение относительно того, является ли данная информация мнением или утверждением о факте.

Суд считает, что в настоящем деле ответчики не смогли соблюсти данные требования, и что содержащиеся в статье сведения являются утверждениями о фактах, подлежащими доказыванию в судебном порядке...».

11. Районный суд отметил, что факты, лежащие в основе оспариваемого отрывка, не оспаривались сторонами. Так, действительно, уголовные дела были возбуждены в отношении некоторых членов областного правительства, включая члена городской думы – г-на К. Г-н Б. получил кусок земли на условиях, указанных заявителем, и городская администрация безвозмездно предоставила в пользование прокуратуры автомобиль марки «Хендай», шесть столов и девять шкафов для хранения документов.

12. Однако, по мнению суда, заявитель не смог доказать, что близкое окружение мэра «было уведено от ответственности» и что мебель, иномарка и кусок земли были предоставлены в «благодарность за поддержку».

13. Районный суд признал весь отрывок статьи порочащим и обязал газету опубликовать опровержение и взыскал по 5 000 рублей с заявителя и с редакции газеты.

14. 19 декабря 2003 года Саратовский Областной суд вынес постановление по жалобе, поданной заявителем, в котором поддержал решение суда первой инстанции.

II. Применимое национальное законодательство и практика, имеющие отношение к делу

A. Конституция Российской Федерации

15. Статья 29 гарантирует свободу мысли и свободу слова, наряду со свободой массовой информации.

B. Гражданский кодекс РФ от 30 ноября 1994 года

16. Статья 152 предусматривает, что гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Гражданин, в отношении которого распространены сведения, порочащие его честь, достоинство или деловую репутацию, вправе наряду с опровержением таких сведений требовать возмещения убытков и морального вреда, причиненных их распространением.

C. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 августа 1992 года № 11 (в редакции от 25 апреля 1995 года)

17. Постановление (действующее на момент рассмотрения дела) предусматривало, что порочащими являются такие не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или моральных принципов (о совершении нечестного поступка, неправильном поведении в трудовом коллективе, быту и другие сведения, порочащие производственно-хозяйственную и общественную деятельность, деловую репутацию и т.п.), которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица. Под распространением сведений, порочащих честь и достоинство граждан или деловую репутацию граждан и юридических лиц следует понимать опубликование таких сведений в печати, трансляцию по радио и телевидеопрограммам, демонстрацию в кинохроникальных программах и других средствах массовой информации, изложение в служебных характеристиках, публичных выступлениях, заявлениях, адресованных должностным лицам, или сообщение в иной, в том числе устной, форме нескольким или хотя бы одному лицу (пункт 2).

18. Пункт 7 Постановления регулирует распределение бремени доказывания соответствия действительности распространенных сведений по делам о защите чести и достоинства. Истец обязан доказать лишь сам факт распространения сведений лицом, к которому предъявлен иск. Обязанность доказать соответствие действительности распространенных сведений лежит на ответчике.

ПРАВО

I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

19. Заявитель утверждал о нарушении его права на свободу выражения мнения, предусмотренного статьей 10 Конвенции, которая гласит:

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей...

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

A. Приемлемость

20. Суд считает, что жалоба не является явно необоснованной в рамках значения пункта 3 статьи 35 Конвенции. Суд далее отмечает, что не видит других оснований для признания жалобы неприемлемой. Следовательно, Суд объявляет жалобу приемлемой.

B. Существо жалобы

1. Объяснения сторон

21. Правительство считало, что вмешательство в осуществление заявителем его права на свободу выражения мнения было предусмотрено законом, а именно статьей 152 Гражданского кодекса РФ. Вмешательство преследовало законную цель - защитить репутацию других людей, в частности прокурора Б., и было необходимым в демократическом обществе. Правительство ссылалось на постановление районного суда, в котором указывалось, что заявитель не смог доказать достоверность распространенных им сведений. Наказание, которое было назначено заявителю, не было суровым.

22. Заявитель поддержал свою жалобу. Он утверждал, что отрывок из рассматриваемой статьи выражал лишь его личное мнение, основанное на известных ему фактах, касающихся политической обстановки в области. Вынося решение по иску г-на Б. о защите чести и достоинства, районный суд не стал разграничивать оценочные суждения и утверждения о фактах. Суд не придал значения заключению группы экспертов, которые пришли к выводу, что рассматриваемый отрывок выражал личное мнение заявителя, и вынес несправедливое решение при рассмотрении настоящего спора. Действуя в соответствии с положениями пункта 2 статьи 10 Конвенции, заявитель в своей статье обсуждал вопросы, представляющие общественный интерес и касающиеся взаимодействия политических групп в области, и выразил критику в адрес работы областного прокурора. Национальные суды не обосновали, почему ими было отдано предпочтение защите личных неимущественных прав областного прокурора, а не праву заявителя на свободу выражения мнения и интересу общественности в получении информации. Как не было продемонстрировано и то, какое негативное влияние оказали распространенные заявителем суждения на профессиональную карьеру г-на Б. Напротив, г-н Б. был впоследствии повышен до должности заместителя генерального прокурора РФ в Дальневосточном округе. В целом, заявитель настаивал, что вмешательство российских властей в осуществление им своего права на свободу выражения мнения не преследовало законную цель, не было необходимым в демократическом обществе, и шло вразрез с пунктом 2 статьи 10 Конвенции.

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/414

2. Оценка Суда

23. Суд отмечает, что у сторон не вызывает разногласий тот факт, что вынесенные по делу о защите чести и достоинства постановления представляли собой вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения, охраняемого пунктом 1 статьи 10 Конвенции. Сторонами также не оспаривается, что вмешательство было предусмотрено законом, а именно, статьей 152 Гражданского кодекса РФ. Суд также принимает довод Правительства, что вмешательство преследовало законную цель защитить репутацию и права областного прокурора Б. с тем, чтобы он мог выполнять свою работу без ненадлежащих помех. Следовательно, остается установить, является ли вмешательство «необходимым в демократическом обществе».

24. Основные принципы, касающиеся этого вопроса, четко установлены в практике Суда, и могут быть кратко изложены следующим образом (см., к примеру, постановление по делу Хертель против Швейцарии (Hertel v. Switzerland), 25 августа 1998 года, § 46, Reports 1998-VI):

«(i) Свобода выражения мнения, как предусматривает пункт 1 статьи 10, является одной из фундаментальных основ демократического общества и одним из основных условий его развития и самореализации каждой личности. Как отмечено в пункте 2, она применима не только по отношению к «информации» или «идеям», которые благоприятно воспринимаются в обществе, либо рассматриваются как безобидные или нейтральные, но также и в отношении тех, которые шокируют, оскорбляют или вызывают беспокойство; таковы требования терпимости, плюрализма и широты взглядов, без которых нет «демократического общества». Как указано в статье 10, осуществление этой свободы предполагает ограничения, которые ... «должны трактоваться узко, и их необходимость должна быть убедительно доказана ...».

(ii) Как следует из смысла пункта 2 статьи 10, прилагательное «необходимый» предполагает существование «насущной общественной потребности». Договаривающимся государствам представлены определенные пределы усмотрения в оценке того, существует ли подобная потребность, но в то же время это идет рука об руку с европейским надзором за законодательством и практикой его применения, включая решения, вынесенные независимыми судами. Таким образом, Европейский Суд уполномочен выносить окончательное решение по вопросу о том, насколько «ограничение» совместимо со свободой выражения мнения в том виде, как она защищается статьей 10.

(iii) Задача Суда при осуществлении его контрольной функции состоит не в том, чтобы подменять собой национальные органы власти, а скорее в том, чтобы проверить в свете статьи 10 и обстоятельств всего дела, вынесенные национальными судами решения, которые последние выносят, используя свое право на свободу усмотрения. В частности, Суд должен установить, было ли рассматриваемое вмешательство «пропорционально преследуемым законным целям», и были ли причины, указанные органами федеральной власти в его оправдание «убедительными и достаточными». Осуществляя эту функцию, Суд должен убедиться в том, что органы государственной власти применяли стандарты, отвечающие принципам, изложенным в статье 10, и, более того, что в основе их решений лежит допустимая оценка соответствующих фактов ...».

25. При изучении конкретных обстоятельств дела, Суду необходимо взвесить ряд факторов, чтобы определить пропорциональность оспариваемой меры. Во-первых, Суд отмечает, что заявитель был журналистом. В этой связи, Суд напоминает, что пресса играет важную роль в демократическом обществе. Хотя пресса и не должна преступать установленных границ, особенно в отношении репутации и прав других лиц, тем не менее, ее долг состоит в том, чтобы сообщать любым способом, который не противоречит ее обязанностям и ответственности, - информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественный интерес (см. постановление по делу Де Хаес и Гийселс против Бельгии (De Haes and Gijsels v. Belgium)от 24 февраля 1997 года, § 37, Reports 1997-I, и постановление по делу Бладет Тромсе и Стенсаас против Норвегии (Bladet Tromsø and Stensaas v. Norway) [GC], № 21980/93, § 59, ECHR 1999-III). Журналистская свобода также охватывает возможное обращение к некоторой степени преувеличения или даже провокации (см. постановление по делу Прагер и Обершлик против Австрии (№ 1) (PragerandOberschlick v. Austria (no. 1)) от 26 апреля 1995 года, § 38, Series A no. 313).

26. Суд также принимает во внимание тот факт, что оспариваемая статья была опубликована в начале 2003 года и содержала обзор политической обстановки в регионе, суммируя политические события ушедшего года. В статье приводились комментарии взаимодействия политических сил, и упоминалась роль, которую в нем играли известные политики и должностные лица. По мнению Суда, статья затрагивала важные вопросы, и заявитель был вправе привлекать внимание общественности к этим вопросам через публикации в прессе.

27. Далее Суд отмечает, что в рассматриваемом отрывке критика заявителя относилась к областному прокурору Б., который, будучи должностным лицом, вносящим свою лепту в обеспечение надлежащего отправления правосудия, должен пользоваться доверием общественности и быть защищен государством от необоснованных обвинений (см. постановление по делу Лешник против Словакии (Lešník v. Slovakia), № 35640/97, §§ 54-55 in fine, ECHR 2003‑IV). Тем не менее, Суд повторяет, что границы допустимой критики в отношении должностных лиц, обладающих властью, шире, чем в отношении частных лиц, и рамки свободы усмотрения национальных властей касательно защиты их репутации должны быть соотнесены с интересами демократического общества в обеспечении и поддержании свободы прессы.

28.Соответственно, национальные власти должны были установить должный баланс между правом журналиста на свободу выражения мнения, с одной стороны, и правом областного прокурора на защиту своей репутации, с другой. Однако в тексте решений, принятых национальными судами, Суд не углядывает каких-либо свидетельств того, что они пытались установить такой баланс. В своем анализе власти ограничились важностью защитить интересы прокурора без принятия во внимание стандарта, требующего, в соответствии с Конвенцией, веских причин для обоснования ограничения обсуждения в прессе вопросов, представляющих общественный интерес (см., среди других, постановление по делу Годлевский против России (Godlevskiyv. Russia), № 14888/03, § 41, от 23 октября 2008 года). Соответственно, Суд находит, что национальные суды не смогли установить, что настоящее дело затрагивает конфликт между правом на свободу выражения мнения и правом на защиту репутации.

29. Что касается причин, которые привели национальные суды в обоснование вмешательства в право заявителя на свободу выражения мнения, Суд отмечает, что суды не приняли довод заявителя о том, что оспариваемый отрывок представлял собой оценочное суждение, считая его утверждением о факте, сделанным заявителем, который давал понять, что г-н Б. совершал противоправные действия, что заявитель не смог доказать. Отклонив довод заявителя, национальные суды не стали изучать вопрос, являлся ли отрывок выражением оценочного мнения. Они также не привели никаких объективных доказательств, свидетельствующих либо о достоверности, либо о недостоверности оспариваемого отрывка. В этой связи Суд отмечает, что во многих случаях оценить, является ли конкретная фраза оценочным суждением или утверждением о факте, может быть достаточно сложно. Однако в соответствии с установленной практикой Суда даже оценочное суждение может иметь под собой достаточную фактическую основу, чтобы являться справедливым комментарием в соответствии со статьей 10 Конвенции (см., например, постановление по делу «Шарзах и Ньюс Ферлагсгезельшафт» против Австрии» (Scharsach and News Verlagsgesellschaft v. Austria), № 39394/98, § 40 in fine, ECHR 2003‑XI).

30. В рассматриваемом отрывке заявитель предположил наличие политического союза между городской администрацией и областной прокуратурой. Он сделал данный вывод на основании ряда фактов, таких как возбуждение и исход уголовных дел в отношении некоторых политиков, передача мебели и транспортных средств прокуратуре, и долгосрочная аренда земли областным прокурором, предоставленная на льготных условиях. Суд отмечает, что достоверность всех соображений, которые легли в основу сведений, распространенных заявителем, была подтверждена в ходе судебного разбирательства в национальных судах. Уголовные дела были действительно возбуждены в отношении некоторых членов областного правительства, депутата городского законодательного органа К. Г-н Б. действительно получил кусок земли на условиях, указанных заявителем, и городская администрация г. Саратова действительно предоставила в пользование прокуратуры автомобиль марки «Хендай», а также шесть столов и девять шкафов для хранения документов (см. пункт 11). Следовательно, Суд убежден, что предположение заявителя о том, что «привилегии» для прокуратуры и самого прокурора не были случайными, имело достаточное фактическое основание. Оснований для других выводов нет, кроме тех, что предположение заявителя было сделано без злого умысла и с законной целью содействовать информированию общественности о политической ситуации в области и роли в ней областного прокурора.

31. Суд считает, что намекая на «благодарность» областному прокурору со стороны городской администрации, заявитель высказал оценочное суждение, достоверность или ложность которого не подлежит доказыванию. Соответственно, национальные суды возложили на заявителя чрезмерное бремя, требуя доказать достоверность мнения.

32. В заключение, Суд отмечает, что в рассматриваемом отрывке заявитель не прибегал к оскорбительным и несдержанным формулировкам. Возможно, что использованные фразы граничили с преувеличением и провокацией, но, учитывая цель публикации и реакцию, на которую она была направления, Суд приходит к мнению, что использованные формулировки нельзя считать чрезмерно резкими.

33. В свете вышеизложенного, Суд считает, что национальные власти преступили границы свободы усмотрения, признав заявителя виновным в диффамации. Они не представили «веских» причин в обоснование рассматриваемого вмешательства. Тот факт, что дело рассматривалось в порядке гражданского, а не уголовного, судопроизводства и что окончательная сумма компенсации морального вреда была незначительной, не оправдывают то, что принципы, использованные российскими судами, противоречили принципам, установленным статьёй 10 Конвенции. Следовательно, вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения было непропорциональным преследуемой цели и не было «необходимым в демократическом обществе».

34. Таким образом, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

II. Предполагаемое нарушение статьи 6 Конвенции

35. Заявитель подал жалобу в соответствии с пунктом 1 статьи 6 Конвенции, утверждая, что районный суд вышел за рамки требований г-на Б. и не разрешил спор о защите чести и достоинства в соответствии с гарантиями справедливости, предусмотренными в пункте 1 статьи 6 Конвенции.

36. Однако изучив все представленные материалы, Суд не находит свидетельств нарушения данной статьи. Отсюда следует, что эта часть жалобы должна быть отклонена как необоснованная в соответствии с пунктами 3 и 4 статьи 35 Конвенции.

III. Применение статьи 41 Конвенции

37. Статья 41 Конвенции гласит:

«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протокола к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне ...».

A. Материальный ущерб

38. Заявитель требовал 150 евро в качестве компенсации материального ущерба, что соответствует сумме, которую заявитель уплатил г-ну Б. по решению российских судов и 5 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

39. Правительство сочло разумной сумму компенсации материального ущерба, заявленную заявителем. Правительство отметило, тем не менее, что эта сумма может быть выплачена заявителю после предоставления доказательств того, что он фактически заплатил указанную сумму г-ну Б. Что касается требования заявителя в части компенсации морального вреда, Правительство считало заявленную сумму чрезмерной и предложило, что признание нарушения будет являться достаточной справедливой компенсацией.

40. Суд отмечает, что требование заявителя о компенсации материального ущерба прямо вытекает из постановлений, принятых национальными судами, которые Суд счел противоречащими статье 10 Конвенции. Соответственно, Суд удовлетворяет требование заявителя в части компенсации материального ущерба в размере 150 евро. Далее, Суд считает, что моральный вред, причиненный заявителю, не может быть возмещен в должной степени лишь признанием самого факта нарушения его права. Сделав объективную оценку, Суд присуждает заявителю 1 000 евро плюс налоги, взимаемые с этой суммы.

B. Расходы и издержки

41. Заявитель не требовал возмещения судебных расходов и издержек. Следовательно, Суд не видит необходимости назначать ему какую-либо сумму по данному пункту.

C. Процентная ставка

42. Суд считает справедливым, что процентная ставка должна соответствовать предельной процентной ставке Европейского центрального банка с добавлением трех процентных пунктов.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД ЕДИНОГЛАСНО

1. Объявляет жалобу в части вмешательства в право заявителя на свободу выражения мнения приемлемой, а в остальной части - неприемлемой;
2. Постановляет, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;
3. Постановляет:
(a) что государство-ответчик обязано выплатить заявителю, в течение трех месяцев с момента окончательного вступления данного решения в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции следующие суммы с последующим их пересчетом в валюту Государства-ответчика по курсу, действующему на момент расчета:
(i) 150 (сто пятьдесят) евро в качестве возмещения материального ущерба;
(ii) 1000 (одну тысячу) евро в качестве компенсации морального вреда;
(iii) сумму любого налога, которым могут облагаться суммы, указанные выше;
(b) на указанную сумму начисляется простой процент в размере 3% годовых, который подлежит уплате по прошествии вышеупомянутого трехмесячного срока вплоть до погашения задолженности;
4. Отклоняет остальную часть требования заявителя о справедливой компенсации.

Выполнено на английском языке, представлено в письменной форме 3 декабря 2009 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Кристос Розакис Председатель Суда
Сорен Нильсен Секретарь Секции Суда

© Центр Защиты Прав СМИ,
перевод с английского, 2009

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/544

(Porubova v. Russian Federation) 08.10.2009ДЕЛО «ПОРУБОВА ПРОТИВ РОССИИ»

(жалоба № 8237/03)

Постановление Суда
Страсбург, 8 октября 2009 года

По делу «Порубова против России» Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в следующем составе:

г-жа Нина Важич, Председатель,
г-н Анатолий Ковлер,
г-жа Элизабет Штайнер,
г-н Ханлар Хаджиев,
г-н Дин Шпильманн,
г-н Сверре Эрик Йебенс,
г-н Джиорджио Малинверни, судьи,
а также Andr Wampach, Заместитель Секретаря Секции,

Проведя 17 сентября 2009 года закрытое заседание,
Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ФАКТЫ

Заявитель, госпожа Яна Владимировна Порубова, гражданка России, родилась в 1970 году и проживает в Екатеринбурге. Заявитель - журналист и главный редактор газеты «Д. С. П.» («Для Служебного Пользования»). Власти представлены господином Лаптевым, Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека.

A. Обстоятельства дела

Обстоятельства дела, как представлено сторонами, могут быть изложены следующим образом.

1. Публикации в сентябре 2001 года

В конце сентября 2001 года газета заявителя опубликовала в одном номере несколько материалов относительно крупномасштабного незаконного присвоения бюджетных средств, предположительно совершенных господином V., председателем Правительства Свердловской области, и переданных им господину К., служащему Московского представительства Свердловской области. Первая статья появилась под заголовком «Гей-скандал в « Белом доме»:

«Когда-то там жил Председатель Свердловского Областного Правительства г.V. Он имел все: видное положение, его высоко ценили, и он пользовался всеобщим уважением. А также он наслаждался любовью губернатора.

Но V. влюбился ... нет, не в губернатора, и не в свою работу, а в двадцатипятилетнего служащего представительства области в Москве, г. К.

Как человек становится гомосексуалистом? Где они «любят»?

Мы - простые и неискушенные люди ... И мы не можем воссоздать в своем воображении те сцены, которые имели место между ними в роскошном дворце представительства области в Москве ... Ходили слухи, что губернатор, догадавшийся обо всем, был разъярен ... и даже отстранил K. от работы.

Но любовь, как все мы знаем, может преодолеть любое препятствие. Она найдет не только время, но и место».

В статье далее утверждалось, что, согласно распоряжению, подписанному V. в 1997 году, принадлежащая государству компания оплатила за него налог, подлежащий перечислению в региональный бюджет, и покупку трехкомнатной квартиры в Москве:

«Сначала квартира была даже поставлена на бухгалтерский баланс правительства. Однако, через некоторое время V. предложил квартиру ... Нет, пожалуйста, не подумайте, что он предложил ее г. К. ... Он предложил ее отцу г. К. Очевидно, как « благодарность» за воспитание такого сына ...».

На той же самой странице газета напечатала копию письма Начальника Свердловского областного отдела внутренних дел Председателю Свердловской областной контрольной палаты. Начальник ОВД описал механизм уклонения от уплаты налога при приобретении вышеуказанной квартиры в Москве и потребовал провести ревизию причастных к этому делу компаний и Свердловского Областного Правительства.

Третья публикация на той же самой странице под заголовком «История квартирки на Оршанской. Пошаговая стратегия для начинающих казнокрадов», описывала, в хронологическом порядке, финансовые сделки между V., K., Государственными властями и частными компаниями в связи с рассматриваемой квартирой.

2. Уголовное обвинение заявителя

12 октября 2001 года прокуратура Свердловской Области по заявлением V. и K. открыла уголовное дело против заявителя по обвинению ее в клевете и оскорблении, распространенных в средствах массовой информации на основании ч. 2 статьи 129 и ч. 2 статьи 130 Уголовного кодекса РФ.

23 октября и 8 ноября 2001 года V. и K., соответственно, подали гражданские иски о клевете против заявителя, требуя компенсации морального вреда.

Следователь назначил лингвистическую и культурологическую экспертизу рассматриваемых публикаций. 6 ноября 2001 года эксперт пришел к выводу, что в публикациях содержались утверждения о гомосексуализме V. и K. и о существовании между ними половых сношений в здании представительства Свердловской Области. Эксперт полагал, что статьи содержали негативный образ V.:

«Терпимость к отклонениям от общепринятых обычаев и морали, вообще, нетипична для российского менталитета, это относится и к «сексуальным меньшинствам». Российское общественное мнение и Русский язык сохраняют строго отрицательное, грубое и некультурное отношение к людям нетрадиционной сексуальной ориентации (гомосексуалисты и лесбиянки)».

Эксперт отметил, что автор первой публикации высказал «эмоциональную оценку описываемым событиям». Заключение эксперта закачивалось так:

«В этом контексте информация относительно покупки квартиры в Москве за счет бюджета подана как сенсация, направленная на то, чтобы у читателя сложилось мнение о V. как нечестном руководителе, растратчике общественных денег, и, кроме того, безнравственном человеке, падким на чувственные удовольствия и внешнюю сексуальную привлекательность, чувственную и похотливую. Статьи ... направлены на то, чтобы подорвать доверие читателей к V. и K., как к политическим деятелям ...».

В конце ноября 2001 года адвокат заявителя за ее счет провел лингвистическую экспертизу публикаций. Эксперт пришел к выводу, что слово «гомосексуалист» не имело никакой отрицательной окраски и, поэтому, не могло быть расценено как наносящее ущерб чести и достоинству лиц, описанных в публикациях. Он отметил, что российское общество в последние годы стало более терпимым к гомосексуализму, и раскрытие чьего-то гомосексуализма в средствах массовой информации не обязательно ведет к отрицательным последствиям для его репутации. Адвокат заявителя просил следователя приобщить это заключение к материалам дела, но в этом было отказано на том основании, что эксперт был лингвистом, но не специалистом в области культуры и таким образом не имел достаточной квалификации для проведения такой экспертизы.

29 и 30 ноября 2001 года заявитель был обвинен в клевете и оскорблении, распространенном в средствах массовой информации.

Ознакомившись с обвинительным заключением, заявитель и ее адвокат подали множество ходатайств. Они указали, что в обвинительном заключении не определено, какая именно информация в публикациях была несоответствующей действительности, в то время как следствие ограничилось только расследованием утверждений о предполагаемом гомосексуализме V. На этом основании они требовали, чтобы следствие расследовало факты незаконного присвоения бюджетных средств, допросило V. и K. по этому вопросу и исследовало относящееся к этой стороне дела документы. Альтернативно, если обвинение желает ограничиться исключительно утверждениями о гомосексуализме V. и K., заявитель потребовала, провести медицинскую экспертизу V. и K. для установления их сексуальной ориентации. Наконец, адвокат заявителя потребовал передать расследование дела в другую область, чтобы гарантировать его независимость и беспристрастность.

3 и 28 декабря 2001 года следователь отклонил все ходатайства. Он ответил в общих словах, что следствие уже завершено и в проведении никаких дальнейших действий, или экспертиз нет необходимости.

28 декабря 2001 года обвинительное заключение по делу заявителя, и все дело были переданы для рассмотрения в суд. Заявитель обвинялся в уголовно наказуемой клевете и оскорблении в связи с распространенной ею информацией о том, что «V. и K. являются гомосексуалистами и любовниками, которые имели гомосексуальные акты во дворце представительства области в Москве». Обвинения не касались утверждений о незаконном присвоении бюджетных денежных средств.

3. Уголовный процесс по делу заявителя

Заявитель просила о публичном слушании ее дела, но в этом было отказано в неустановленный день, и судебное разбирательство было закрытым.

Заявитель не признала себя виновной. Она утверждала, что она была убеждена в точности информации относительно гомосексуализма K., потому что она хорошо знала его. Она также просила приобщить к материалам дела некоторые документы, содержащие утверждения свидетелей о том же самом - о сексуальных отношениях между V. и K.; суд отказал ей в этом.

Суд допросил свидетелей, которые свидетельствовали, что заявитель отвечала за подбор публикаций, публикацию статей и распространение газеты.

Истцы V. и K. отозвали свои гражданские требования против заявителя и предложили ей мировое соглашение, от которого она отказалась.

22 апреля 2002 года Верх-Исетский районный суд г. Екатеринбурга вынес приговор по делу заявителя. Суд не дал оценки, была ли информация относительно гомосексуализма V. и K. верной или ложной; основываясь на утверждениях V. и K. о том, что рассматриваемые публикации порочат их как политических деятелей и государственных служащих, и с учетом заключения лингвистической экспертизы от 6 ноября 2001 года, суд пришел к следующим выводам:

«Судом бесспорно установлено, что главный редактор газеты «Д.С.П.» Порубова преднамеренно опубликовала ... оспариваемые статьи, которые она редактировала. В этих статьях она заявила, что Председатель Свердловского Областного Правительства, г. V. и член Палаты представителей Законодательного Собрания Свердловской Области K. были гомосексуальными любовниками, которые имели гомосексуальное общение в Москве во дворце представительства Свердловской Области, то есть – она распространила информацию, которая базировалась только на ее инсинуациях и о которой она знала, что все это не соответствует действительности и дискредитирует жертв публикаций. Имея намерение оклеветать своих жертв, она принимала меры к печати 500 000 копий газеты и распространила их в Свердловской Области. Следствием правильно квалифицированы ее действия как клевета подпадающая под действие ч. 2 статьи 129 Уголовного кодекса РФ, то есть распространение в средствах массовой информации сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь, достоинство и деловую репутацию потерпевших.

Кроме того, госпожа Порубова распространив в этих статьях ложную информацию о том, что V. и K. являлись гомосексуальными любовниками, имевшими гомосексуальное общение в Москве во дворце представительства Свердловской Области, преднамеренно выражалась о личных качествах и поведении потерпевших в терминах чрезвычайно оскорбляющих их человеческое достоинство и противоречащих нормам, преобладающих в обществе. Такую оценку потерпевших суд оценивает как непристойную и порочащую их достоинство. В стремлении сделать первый выпуск газеты важным событием и сенсацией, она опорочила честь и достоинство потерпевших в средствах массовой информации. Поэтому, следствие правильно квалифицировали ее действия как преступление, предусмотренное ч. 2 статьи 130 Уголовного кодекса РФ».

Заявитель была признана виновной и приговорена к исправительным работам на полгода с удержанием 15 процентов ее заработной платы в пользу Государства.

4 сентября 2002 года судебная коллегия по уголовным делам Свердловского Областного Суда оставила приговор в силе, согласившись с выводами суда первой инстанции.

Впоследствии заявитель была освобождена от наказания, наложенного на нее приговором на основании акта амнистии относительно женщин и несовершеннолетних, объявленного российским законодательным органом 30 ноября 2001 года.

I. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции

Заявитель жаловался на нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в той части, что судебное заседание по ее делу было закрытым.

Пункт 1 статьи 6 гарантирует следующее:

«1. Каждый … при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела … независимым и беспристрастным судом, … Судебное решение объявляется публично, однако пресса и публика могут не допускаться на судебные заседания в течение всего процесса или его части по соображениям морали, общественного порядка или национальной безопасности в демократическом обществе, а также когда того требуют интересы несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, …».

Суд отмечает, что пункт 1 статьи 6 Конвенции предусматривает возможность недопуска СМИ и публики на судебное заседание, в частности, «если это требуется в интересах ... защиты частной жизни сторон». Статья 18 УПК РФ предусматривало такое же положение.

Представляется, что проведение судебного заседания по делу заявителя не противоречило пункту 1 статьи 6 Конвенции (см., например, постановление по делу Л. и В. против Австрии (L. and V. v. Austria)). Следовательно, нарушения данной статьи не было допущено.

II. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

Заявитель утверждал, что по ее делу нарушены гарантии статьи 10 Конвенции, которой установлено:

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей ...

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

Суд отмечает, что обе стороны согласны с тем, что приговор, вынесенный в отношении заявителя, представляет собой « вмешательство» в осуществление ее права на свободу выражения мнения. Никем оспаривалось и то, что вмешательство было «предусмотрено законом», именно статьями 129 и 130 Уголовного кодекса РФ, и «преследовало правомерную цель», а именно защиту репутации или прав других лиц. Остается определить, было ли вмешательство « необходимым в демократическом обществе».

Критерий «необходимости в демократическом обществе» требует от Суда установления того, было ли обжалуемое «вмешательство» обусловлено «настоятельной общественной потребностью» , было ли оно соразмерным преследуемой правомерной цели, являются ли доводы, приведённые национальными властями в его оправдание, уместными и достаточными.

Национальным властям предоставлена определенная свобода усмотрения в оценке того, существует ли подобная « потребность» и какие меры необходимо принять в этой связи. Однако это усмотрение не является безграничным, а подлежит надзору со стороны Совета Европы в лице настоящего Суда, задача которого состоит в том, чтобы принимать окончательное решение о совместимости таких ограничений со свободой выражения мнения, защищаемой статьей 10 Конвенции. Задача Суда при осуществлении своих надзорных функций состоит не в том, чтобы подменять национальные органы, а скорее в том, чтобы рассмотреть в свете статьи 10 и всего дела в целом решение, которое они приняли в рамках своей свободы усмотрения.

Суд должен убедиться, что национальные органы власти применили нормы, соответствующие принципам, изложенным в статье 10 и, кроме того, что их решения основывались на приемлемой оценке соответствующих фактов (см. постановление по делу Красуля против России (Krasulya v. Russia), no. 12365/03, S: 34, от 22 февраля 2007 года).

При рассмотрении особых обстоятельств дела, Суд будет принимать во внимание следующие моменты: должность заявителя; статус лица, которого заявитель критиковал; содержание статьи; характер оспариваемых выводов национальных судов; наказание, примененное к заявителю (см. среди прочих, Джерусалем против Австрии (Jerusalem v. Austria), no. 26958/95, S: 35, ECHR 2001-II).

Что касается статуса заявителя, Суд отмечает, что она была журналистом и редактором газеты. Ее осудили за его статью, следовательно, вмешательство должно быть рассмотрено в контексте существенной роли прессы в обеспечении надлежащего функционирования политической демократии (см. постановление по делу Лингенс против Австрии (Lingens v. Austria) от 8 июля 1986 года, S: 41, Series A no. 103, и постановление по делу Сюрек против Турции (Sьrek v. Turkey) (no. 1) [GC], no. 26682/95, S: 59, ECHR 1999-IV).

Суд напоминает, что в отношении дела заявителя, в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции требуются очень серьезные основания для оправдания ограничений политических высказываний.

Суд отмечает, что оспариваемые статьи вызывали обсуждение вопросов общественного значения. Поэтому российские суды должны были продемонстрировать «настоятельную общественную потребность» для вмешательства в право заявителя на выражение мнения, но не смогли этого сделать.

Суд отмечает, что национальные суды не выполнили своей обязанности по обеспечению «приемлемых и достаточных» оснований для признания заявителя виновным. При оценивании пропорциональности вмешательства необходимо также учитывать характер и тяжесть наказания (см. постановление по делу Скалка против Польши (Skalka v. Poland), no. 43425/98, S: 38, от 27 мая 2003 года). В этом отношении Суд считает, что наказание заявителю было суровым, с учетом наличия других альтернативных видов наказания.

Суд считает, что осуждение заявителя противоречило принципам, предусмотренным статьей 10, поскольку российские суды не определили настоятельную общественную потребность» и не представили «приемлемые и достаточные» основания для признания заявителя виновным. Следовательно, вмешательство было непропорциональным преследуемой цели и не было «необходимым в демократическом обществе».

Следовательно, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

[Центр защиты прав СМИ]

http://www.mmdc.ru/european-court/map/single/325

(Pasko v. Russian Federation)22.10.2009

(жалоба № 69519/01)

Постановление Суда
Страсбург, 22 октября 2009 года

По делу «Пасько против России» Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в следующем составе:

г-н Кристос Розакис, Председатель,
г-жа Нина Важич,
г-н Анатолий Ковлер,
г-жа Элизабет Штайнер,
г-н Ханлар Хаджиев,
г-н Джиорджио Малинверни,
г-н Джордж Николау, судьи,
<!--[if !supportLineBreakNewLine]-->
<!--[endif]-->

а также Сорен Нильсен, Секретарь Секции,

Проведя 1 октября 2009 года закрытое заседание,

Вынес следующее постановление, принятое в указанный выше день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело было инициировано после подачи жалобы (№ 69519/01) против Российской Федерации в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав и основных свобод человека (далее - «Конвенция») гражданином России, Григорием Михайловичем Пасько (далее - «Заявитель»), 20 января 2001 года.

2. Интересы заявителя представлял г-н Ф. Елгесем, практикующий юрист из г. Осло. Российское правительство (далее - «Правительство») было изначально представлено бывшим Уполномоченным Российской Федерации в Европейском Суде, г-ном П. Лаптевым, которого впоследствие сменил г-н Г. Матюшкин.

3. Заявитель обжаловал, в частности, свое обвинение на основании применения закона с приданием ему обратной силы и нарушение его права на свободу выражения мнения. Он ссылался на статьи 7 и 10 Конвенции.

4. Решением от 28 августа 2008 года Суд объявил жалобу частично приемлемой.

5. Палата приняла решение, после совещания со сторонами, о том, что нет необходимости проводить слушание по существу дела (пункт 3 статьи 59 in fine), стороны письменно ответили на замечания друг друга.

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

6. Заявитель родился в 1962 году и проживает в г. Владивосток.

7. На момент рассмотрения дела заявитель был офицером военно-морского флота и работал военным журналистом в газете Российского Тихоокеанского флота «Боевая вахта». Статьи заявителя затрагивали, главным образом, проблемы загрязнения окружающей среды и другие вопросы, связанные с деятельностью Российского Тихоокеанского флота.

8. По утверждению заявителя, он был внештатным сотрудником японской телекомпании NHK, и японской газеты, «Асахи симбун», и предоставил их представителям, в частности аккредитованным журналистам г-ну Т. Дз. и г-ну Т.О., общедоступные сведения и видео материалы. Правительство, в этой связи, утверждало, со ссылкой на свидетельские показания редактора и заместителя редактора «Боевой вахты», что заявитель не имел полномочий сотрудничать с г-ном Т.О., кроме сопровождения последнего во время посещения российских военных подразделений и информирования г-на Т.О. о работе газеты «Боевая вахта». По утверждению Правительства дальнейшее сотрудничество с г-ном Т.О. было осуществлено заявителем по собственному желанию, и об этом сотрудничестве он не докладывал своему начальству. Заявитель настаивал, что начальство знало и дало согласие на его сотрудничество с японскими журналистами.

A. Арест заявителя и предварительное заключение

9. 13 ноября 1997 года таможенники аэропорта г. Владивостока обыскали заявителя, собиравшегося вылететь в Японию с целью командировки, и изъяли несколько документов под предлогом того, что в них содержались секретные сведения. Впоследствии заявителю позволили продолжить поездку.

10. 20 ноября 1997 года в отношении заявителя Федеральной Службой Безопасности (ФСБ) было возбуждено уголовное дело в связи с вышеуказанным эпизодом, и по возвращении из Японии он был арестован. Заявитель был помещен в следственный изолятор IZ 20/1 во Владивостоке, где его держали до предъявления первого обвинения 20 июля 1999 года.

11. В ночь с 20 на 21 ноября 1997 года сотрудники ФСБ провели обыск на квартире заявителя, были изъяты документы и компьютер. Спустя некоторое время компьютер был возвращен заявителю.

12. 28 ноября 1997 года заявителю было предъявлено официальное обвинение в государственной измене в форме шпионажа. Обвинение было основано на предварительном заключении экспертных групп, назначенных Восьмым управлением штаба Тихоокеанского флота, которые пришли к выводу, что в документах, изъятых 13 и 20 ноября 1997 года, содержались сведения, относящиеся к государственной тайне.

B. Обвинение заявителя

13. 29 сентября 1998 года было вынесено обвинительное заключение. В заключении говорилось, что заявитель совершил государственную измену в форме шпионажа в связи со сбором, хранением и передачей секретной информации двум японским гражданам в период с 1996 года по 20 ноября 1997. Указанная информация включала черновик статьи, написанной заявителем, об утилизации российских атомных подводных лодок, копию отчета о финансовой ситуации на Тихоокеанском флоте, копии нескольких страниц инструкции по поиску и спасению космических экипажей при аварийной посадке на воде, доклад об утилизации и обращении с выведенными из боевого состава атомными подводными лодками, копии нескольких страниц доклада об утилизации оружия и боезапаса, карту территории военного подразделения № 40752, и рукописные заметки, сделанные заявителем на заседании штаба Тихоокеанского флота 11 сентября 1997 года. Далее в обвинительном заключении говорилось, что заявитель в устной форме сообщил информацию, касающуюся времени и места отправления грузового эшелона с отработанным ядерным топливом.

14. Обвинительное заключение было основано на отчетах четырех экспертных групп, назначенных Восьмым управлением Генерального штаба Минобороны РФ от 22 декабря 1997 года и 14 марта 1998 года.

C. Первая череда судебных разбирательств

15. Постановлением от 20 июля 1999 года Тихоокеанский Флотский военный суд переквалифицировал преступление, совершенное заявителем, как злоупотребление служебным положением, сочтя недоказанным факт передачи заявителем сведений, относящихся к государственной тайне, иностранным гражданам. Заявитель был приговорен к трем годам лишения свободы. По амнистии, объявленной постановлением от 18 июня 1999 года, с заявителя были сняты обвинения, и он был освобожден в зале суда.

16. Заявитель, его адвокаты и сторона обвинения обжаловали решение суда первой инстанции.

17. 21 ноября 2000 года Военная коллегия Верховного Суда РФ отменила решение от 20 июля 1999 года на основании, что судом первой инстанции не установлены основные обстоятельства дела, сделаны противоречивые выводы, и неверно применен закон. Дело было возвращено в Тихоокеанский флотский военные суд на новое рассмотрение.

D. Вторая череда судебных разбирательств

1. Разбирательство в суде первой инстанции

18. В неустановленную дату вслед за запросом Тихоокеанского военного суда, Восьмым управлением Генерального штаба Минобороны РФ были назначены семеро экспертов, один эксперт был назначен Министерством атомной энергии. Экспертом попросили сделать заключение относительно того, содержались ли в документах, перечисленных в обвинительном заключении, сведения, составляющие государственную тайну.

19. 14 сентября 2001 года эксперты представили свои выводы, в которых говорилось, что в трех из десяти рассматриваемых документов содержались сведения для «ограниченного распространения», а в семи – сведения, составляющие государственную тайну. По утверждению заявителя при определении того, содержатся ли в разглашенных документах сведения, относящиеся к государственной тайне, эксперты опирались на неопубликованный Приказ №055 Минобороны от 10 августа 1996 года, Указ Президента РФ №1203:95 от 30 ноября 1995 года и статью 5 Закона «О государственной тайне», принятого 21 июля 1993 года, в редакции от 6 октября 1997 года. По утверждению заявителя, он ознакомился с Приказом №055, прочитал его и подписал документ о том, что прочитал приказ, осенью 1996 года.

20. 25 декабря 2001 года Тихоокеанский флотский военный суд признал заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа по статье 275 УК РФ.

21. Что касается actus reus преступления, суд установил, что в период 1996-1997 года заявитель находился в дружеских отношениях с японским журналистом T.O. и предоставлял сведения по просьбе последнего за регулярное вознаграждение. В августе-сентябре 1997 года г-н Т.О. в телефонных разговорах с Пасько неоднократно проявлял интерес к получению сведений о проводимых в тот период учениях войск и сил Тихоокеанского флота, их особенностях и отличиях от предыдущих. Далее в постановлении было изложено следующее:

«10 сентября 1997 года Пасько в качестве представителя редакции газеты «Боевая вахта» по официальному приглашению командования присутствовал на проводившемся в штабе Тихоокеанского флота заседании Военного совета ТОФ, где узнал о намеченном на следующий день для строго определенной категории военнослужащих разборе учений.

11 сентября 1997 года с намерением собрать для последующей передачи г-ну Т.О. содержащие государственную тайну сведения об этих учениях Пасько прибыл в штаб флота и, не будучи включенным в списки лиц, допущенных к участию в разборе тактических учений, т.е. неправомерно, присутствовал на нем и собрал сведения, раскрывающие действительные наименования особо важных и режимных соединений и частей, в том числе, частей военной разведки, участвовавших в учениях, и сведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы в ходе учений, а именно, о средствах и методах защиты секретной информации. В соответствии с пунктами 1 (6) и 4 (5) части 5 Закона РФ о государственной тайне (№ 5485-1) от 21 июля 1993 года, в редакции Федерального Закона № 131-ФЗ от 6 октября 1997 года, пунктами 13 и 77 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 года № 1203, оспариваемые сведения составляют государственную тайну.

С той же целью, т.е. для передачи г-ну Т.О., Пасько незаконно хранил данные сведения, однако 20 ноября 1997 года они были обнаружены и изъяты у него на квартире в ходе обыска.
...
Согласно заключению судебного эксперта, рукописные записи были сделаны заявителем, последний не отрицал этого в суде».

22. В основу выводов суда легли показания нескольких свидетелей, пять записей телефонных переговоров заявителя с г-ном Т.О., сделанных ФСБ в июне-сентябре 1997 года, и экспертное заключение от 14 сентября 2001 года, в котором говорилось что рукописные записи заявителя содержали сведения, отнесенные к государственной тайне. В частности, по поводу экспертного заключения от 14 сентября 2001 года суд отметил:

«... Эксперты дали заключение о том, что в этих же записях в конспективном виде изложены сведения о составе группировок сил (войск) флота, принимавших участие в учениях, раскрывающие действительные наименования особо важных и режимных соединений и частей, в том числе, частей военной разведки, которые составляют государственную тайну в соответствии с абзацем 6 пункта 1 статьи 5 Закона Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля 1993 г. № 5485-1 (в редакции Федерального Закона от 6 октября 1997 г. № 131-ФЗ) и пунктом 13 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 г. № 1203.

... Эксперты также пришли к выводу и о том, что в этом рукописном тексте в форме краткого конспекта раскрываются сведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы в ходе учений, а именно, о средствах и методах защиты секретной информации, которые подпадают под действие абзаца 5 пункта 4 статьи 5 Закона Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля 1993 г. № 5485-1 (в редакции Федерального Закона от 6 октября 1997 г. № 131-ФЗ) и пункта 77 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 г. № 1203, в связи с чем составляют государственную тайну.
...
... Суд находит, что содержащиеся в них выводы о наличии в записях Пасько о разборе учений сведений, раскрывающих действительные наименования задействованных на учениях особо важных и режимных соединений и частей Тихоокеанского флота, в том числе, частей военной разведки, а также специфическую деятельность частей радиоэлектронной борьбы ... составляющих государственную тайну, в целом являются последовательными, достаточно аргументированными и основанными на правильном применении норм законодательства. ...».

23. Заявитель утверждал, что присутствовал на разборе учений 11 сентября 1997 года и сделал конспективные записи выступлений и докладов участников разбора учений, но заявил о своей невиновности и настаивал, что присутствовал на указанном разборе на законных основаниях, поскольку он, как журналист, имел право получать и распространять информацию. Заявитель настаивал на том, что не намеревался передавать полученные сведения г-ну Т.О. и хранил их лишь для повышения своего профессионального уровня о последних достижения военно-морского флота, чтобы сообщить о них своим подчиненным и опубликовать результаты военных учений в газете Боевая вахта. Заявитель утверждал, что все его действия полностью отвечали нормам российского законодательства.

24. Что касается довода заявителя о том, что у него было право на свободу выражения мнения и, следовательно, он был вправе присутствовать на разборе учений 11 сентября 1997 года, суд отмечает, что право на информацию не является абсолютным и ограничивается нормами закона в целях обеспечения безопасности государства. В соответствии с российским законодательством военнослужащие, реализуя право на доступ к получению и распространению информации, не должны разглашать государственную и военную тайну, и обязаны соблюдать установленные законами служебные ограничения. Пасько, в том числе, как офицер, проходящий военную службу, добровольно возложил на себя обязанности безусловного соблюдения требований правовых норм, устанавливающих правила взаимоотношений военнослужащих с иностранными гражданами, получения, хранения, использования, передачи и опубликования сведений секретного характера.

25. Суд также отклоняет довод заявителя о том, что он сделал оспариваемые записи с целью их дальнейшего опубликования в газете Боевая вахта. В этой связи суд отмечает, что заявителю были хорошо известны соответствующие нормативные документы, запрещающие разглашение данных о действительных названиях военных соединений и частей, соответственно, практической необходимости в этих сведениях у заявителя не было.

26. Далее суд изучил выводы экспертного заключения от 14 сентября 2001 года относительно других сведений, вменяемых заявителю, сравнил их с остальными материалами дела и отклонил их как недостоверные. В частности, суд установил, что некоторые сведения, вменяемые заявителю, включая список атомных подлодок, на которых имели место аварии, и графическую схему территории войсковой части 40752, могли быть получены из открытых источников, как, например, военный справочник по подводным лодкам или доклад Гринписа. В этой связи суд отметил, что согласно действующему российскому законодательству за получение, хранение и распространение общедоступной информации ответственность не наступает, и практической необходимости засекречивать сведения, которые могли быть получены из открытых источников, не было.

27. Таким образом, суд оправдал заявителя по всем остальным пунктам обвинения, от некоторых из которых отказалась сторона обвинения.

28. Суд принял во внимание, что Пасько ранее по службе характеризовался положительно, неоднократно награждался командованием, имел на иждивении несовершеннолетних детей, к уголовной ответственности привлекался впервые, и что степень общественной опасности совершенного им преступления существенно уменьшает отсутствие реальных вредных последствий, поскольку собранные Пасько и составляющие государственную тайну сведения фактически подсудимым переданы не были. Изложенные выше обстоятельства суд признает исключительными и дающими основания для назначения Пасько уголовного наказания с применением ст. 64 УК РФ, то есть ниже низшего предела, а именно лишения свободы сроком на четыре года в исправительной колонии строгого режима и лишения воинского звания.

2. Разбирательство в суде кассационной инстанции

29. В жалобе на решение суда сторона защиты оспаривала, interalia, то, что эксперты в заключении от 14 сентября 2001 года опирались на Приказ №55 Минобороны, когда заявляли о секретном характере оспариваемых сведений. Сторона защиты утверждала, что использование экспертами Приказа №055 привело к тому, что суд первой инстанции неправильно применил Закон «О государственной тайне». Далее, защита настаивала, что Закон «О государственной тайне» был применен с приданием ему обратной силы, поскольку на момент совершения указанного преступления перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, не существовало. Защита также утверждала, что, в любом случае, сведения, содержащиеся в записях заявителя, были доступных из открытых источников.

30. 25 июня 2002 года Верховный Суд РФ поддержал в своем постановлении по кассационной жалобе заявителя решение суда первой инстанции, за исключением указания о том, что Пасько присутствовал на разборе учений Тихоокеанского флота 11 сентября 1997 года "неправомерно", а также признанных военным судом неправильными действий Пасько, связанных с установлением и поддерживанием с иностранными гражданами связей по вопросам, не вытекающим из служебных обязанностей.

31. Верховный Суд отметил, что вопрос о том, содержали ли рукописные записи заявителя сведения, составляющие государственную тайну, был тщательно и беспристрастно изучен судом первой инстанции. Суд подтвердил, что в основу приговора, вынесенного cудом первой инстанции, легли выводы экспертной комиссии от 14 сентября 2001 г., согласно которым “сведения, раскрывающие действительные наименования особо важных и режимных соединений и частей, а также сведения о наличии в составе участников ЗТУ частей военной разведки и сведения о средствах и методах защиты секретной информации, подпадают под действие абзаца 6 пункта 1 и абзаца 5 пункта 4 статьи 5 Закона РФ «О государственной тайне» от 21 июля 1993 г. № 5485-1 и в редакции Федерального закона от 6 октября 1997 г. № 131-ФЗ, пунктов 13 и 77 Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, утвержденного Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 г. №1203 и в соответствии с п. 129 и примечанием 1 к п.240 Перечня сведений, подлежащих засекречиванию в Вооруженных Силах (приказ МО РФ 1996 г. №055) составляют государственную тайну. Далее, суд кассационной инстанции отметил, что оценивая экспертное заключение от 14 сентября 2001 года, суд первой инстанции обоснованно отверг ряд выводов, в которых без достаточных оснований усматривалось наличие сведений, составляющих государственную тайну. Верховный Суд, таким образом, пришел к выводу, что суд первой инстанции критически подошел к оценке выводов экспертов и признал обоснованными лишь те из них, которые нашли подтверждение в судебном заседании.

32. Верховный Суд также поддержал вывод суда первой инстанции, касающийся доказанности в судебном заседании намерения Пасько передать оспариваемые сведения г-ну Т.О. на основании сводок оперативного контроля телефонных переговоров Пасько с последним. Далее суд отклонил довод заявителя о том, что сведения, обнаруженные в его рукописных записях, можно было найти в открытых источниках. В этой связи суд указал, со ссылкой на выводы суда первой инстанции, что “в открытой печати не приводится сведений о действительных наименованиях особо режимных частей, кораблей и соединений, в частности, частей военной разведки, средствах и методах радиоэлектронной борьбы, которые имеются в записях Пасько”.

33. Суд также отклонил довод заявителя о том, что Указ № 055 был неправомерно применен в настоящем деле, постановив, что указ действовал на момент совершения заявителем преступления и был до сих пор в силе.

34. В заключение, относительно довода заявителя о том, что закон в настоящем деле был применен с приданием ему обратной силы, Верховный Суд отметил:

«В соответствии с решением Конституционного суда РФ от 20 декабря 1995 года, ... требования пункта 4 статьи 29 Конституции применены в Законе РФ о государственной тайне от 21 июля 1993 года, который дает определение государственной тайне и содержит перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Позднее, 30 ноября 1995 года, Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, был утвержден Указом Президента РФ № 1203.

Поскольку сбор и хранение секретных сведений с целью передачи их иностранному гражданину, совершенные заявителем, представляли собой длящееся преступление, которое было прекращено 20 ноября 1997 года, суд первой инстанции правильно применил вышеуказанный правовой инструмент и Закон о государственной тайне, в редакции от 6 октября 1997 года, при рассмотрении дела».

35. Заявитель безуспешно подал жалобу о пересмотре дела в порядке надзора.

36. 23 января 2003 года заявитель был освобожден условно-досрочно.

II. Применимое национальное законодательство

A. Уголовная ответственность за разглашение сведений, отнесенных к государственной тайне

37. Статья 275 (Государственная измена) УК РФ, действующая на 1 января 1997 года, предусматривает, что государственная измена, то есть шпионаж, выдача государственной тайны либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, совершенная гражданином Российской Федерации, - наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет и конфискацией имущества.

B. Законы и нормы, касающиеся государственной тайны

1. Конституция РФ от 12 декабря 1993 года

38. Часть 4 статьи 29 Конституции РФ предусматривает, что каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом.

2. Федеральный Закон о государственной тайне

(a) Период до 6 октября 1997 года

39. Федеральный Закон о государственной тайне № 5485-1 («Закон о государственной тайне») был принят 21 июля 1993 года и вступил в силу 21 сентября 1993 года. Статья 5 предусматривает:

«К государственной тайне могут быть отнесены следующие сведения:

(1) сведения в военной области:
...
сведения о дислокации, действительных наименованиях, об организационной структуре, о вооружении, численности войск ...
...
(4) сведения в области разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности:
...
сведения о методах и средствах защиты секретной информации ...».

40. Статья 9 устанавливает порядок отнесения сведений к государственной тайне. Обоснование необходимости отнесения сведений к государственной тайне в соответствии с принципами засекречивания сведений возлагается на органы государственной власти, предприятия, учреждения и организации, которыми эти сведения получены (разработаны). Сам закон не содержит перечень этих должностных лиц, который должен утверждаться Президентом Российской Федерации. Президент РФ также утверждает перечень сведений, составляющих государственную тайну, который подлежит открытому опубликованию. Органами государственной власти, руководители которых наделены полномочиями по отнесению сведений к государственной тайне, в соответствии с Перечнем сведений, отнесенных к государственной тайне, разрабатываются развернутые перечни сведений, подлежащих засекречиванию. В Законе «О государственной тайне» не оговаривается, подлежат ли “развернутые перечни” открытому опубликованию.

41. 16 марта, 26 и 27 октября 1995 года Государственная Дума, указывая на то, что отсутствие перечня сведений, отнесенных к государственной тайне “лишает правоохранительные органы правовой основы для выполнения своих обязанностей по обеспечению безопасности государства, общества и отдельных граждан”, неоднократно обращалась к Правительству с петицией подготовить проект указа с перечнем сведений, отнесенных к государственной тайне для утверждения Президентом РФ.

42. 30 ноября 1995 года Президент утвердил Указ №1203 об утверждении Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне. Пункты 13 и 77 Перечня предусматривали засекречивание “сведения о дислокации, действительных наименованиях, об организационной структуре, о вооружении, численности войск, которые не подлежат открытому объявлению в соответствии с международными обязательствами Российской Федерации” и “сведения о мерах, планируемых и/или осуществляемых для защиты сведений от несанкционированного доступа, иностранных служб технической разведки и утечки по техническим каналам”. Полномочия по отнесению указанных сведений к государственной тайне возложены на Министерство Внутренних Дел, Министерство Обороны и некоторые другие органы государственной власти.

(b) Период после 6 октября 1997 года

43. 6 октября 1997 года был принят Федеральный Закон № 131-ФЗ, вносящий поправки в Закон о государственной тайне 1993 года. Поправка была опубликована и стала действующей 9 октября 1997 года. Статья 5 Закона о государственной тайне в новой редакции предусматривала:

«Государственную тайну составляют: ...

(1) сведения в военной области:

...
сведения о дислокации, действительных наименованиях, об организационной структуре, о вооружении, численности войск ... ...
...
(4) сведения в области разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности:
...
сведения о методах и средствах защиты секретной информации ..».”

3. Практика российских судов

44. 20 декабря 1995 года Конституционный Суд РФ проверил конституционность ряда положений Уголовного Кодекса РСФСР, действующего на тот момент, Конституции РФ, так как первый предусматривал уголовную ответственность за государственную измену, и постановил:

«... Следовательно, государство вправе относить те или иные сведения в области военной, экономической и других видов деятельности, распространение которых может нанести ущерб обороне страны и безопасности государства, к государственной тайне. В связи с этим статьей 29 (часть 4) Конституции Российской Федерации предусмотрено, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом. Государство вправе также определять средства и способы охраны государственной тайны, в том числе устанавливать уголовную ответственность за ее разглашение и выдачу иностранному государству.

Однако в силу указанной конституционной нормы уголовная ответственность за выдачу государственной тайны иностранному государству правомерна лишь при условии, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, содержится в официально опубликованном для всеобщего сведения федеральном законе. Правоприменительное решение, включая приговор суда, не может основываться на неопубликованном нормативном правовом акте, что вытекает из статьи 15 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

Реализация требования статьи 29 (часть 4) Конституции Российской Федерации обеспечивается Законом Российской Федерации от 21 июля 1993 года «О государственной тайне», в котором определено понятие государственной тайны и указаны сведения, относимые к государственной тайне.

Таким образом, установление уголовной ответственности за выдачу государственной или военной тайны иностранному государству не противоречит Конституции Российской Федерации, ее статьям 15 (часть 3), 29 (часть 4), 55 (часть 3)».

45. 29 декабря 1999 года Санкт-Петербургский городской суд оправдал г-на Никитина, бывшего офицера военно-морского флота, от обвинений по статье 275 (государственная измена) и пункту 1 статьи 283 (Разглашение сведений, составляющих государственную тайну) УК РФ (дело № 78-000-29). Г-ну Никитину было, в частности, предъявлено обвинение в сборе в августе 1995 года и передаче в сентябре 1995 года сведений, составляющих государственную тайну. Суд постановил следующее:

«... В месте с тем, также в соответствии с конституционными положениями, Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом ...

Подобного закона на момент совершения Никитиным указанных выше деяний принято не было - единственным правовым актом, который стал урегулировать обсуждаемые правоотношения в области охраны государственной тайны, явился Указ Президента Российской Федерации №1203 от 30 ноября 1995 г.
...
Федеральным законом, о котором упоминается в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, является Закон Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля1993 г., который впоследствии подвергся существенным изменениям.
...
Между тем, действующая Конституция РФ требует, чтобы перечень сведений, составляющих государственную тайну, также определялся федеральным законом. Это требование Конституции в полной мере было выполнено лишь при новеллизации Закона «О государственной тайне» в октябре 1997 г., когда в ст. 5 Закона был включен перечень сведений, составляющих государственную тайну, вместо перечня сведений, которые могут быть отнесены к государственной тайне, - как было указано в ранее действовавшей редакции Закона 1993 г.

Согласно ч. 4 ст. 9 Закона, Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, утверждается Президентом Российской Федерации... В соответствии с ч. 4 ст. 3 Закона, как в редакции от 21 июля 1993 г., так и в редакции от 6.10.1997 г. Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, ... подлежит открытому опубликованию и пересматривается по мере необходимости.
...
Анализ статьи 5 Закона (независимо от его редакции) показывает, что сам по себе он не устанавливает степени секретности, т.е., не засекречивает те или иные сведения, поскольку отнесение сведений к государственной тайне должно проводиться согласно специальной процедуре, описанной в статье 9 данного Закона...

Данное обстоятельство также означает, что ст. 5 обсуждаемого закона о государственной тайне, в своей первоначальной форме, не может служить единственной основой для обвинения в шпионаже или разглашении государственной тайны. Оно должно быть дополнено другими нормативными актами.

Нормативными актами, которые были использованы в деле подсудимого, в дополнение к ст. 5, являлись: Указ Президента РФ № 1203 от 1995 года...

Как видно из материалов уголовного дела, Никитин закончил свою деятельность ... в сентябре 1995 года.

Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года еще не вступил в законную силу...

Таким образом, статья 5 Закона (в редакции, существовавшей на период действий, инкриминируемый подсудимому) не может использоваться для предъявления формального обвинения без приложения дополнительных нормативных актов, которые бы составили законную юридическую базу для обвинения ... такие нормативные акты могут быть использованы при условии, что они официально опубликованы и вступили в законную силу до совершения действий, инкриминируемых Никитину.

... В связи с вышеизложенными обстоятельствами, суд находит, что любой гражданин Российской Федерации... не имеет (не имел) реальной возможности определять относимость информации к понятию «сведения, составляющие государственную тайну» если эта информация не включена в «Перечень сведений, составляющих государственную тайну», определяемый Федеральным законом или утвержденный Указом Президента России ...
...
Новая редакция Закона РФ “О государственной тайне”... от 6 октября 1997 года привела закон в соответствие с требованиями Конституции, и, следовательно, только с этого момента стало возможным самостоятельное применение ст. 5 Закона РФ «О государственной тайне», то есть без ссылки на «Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне», который был утвержден указом Президента РФ 30 ноября 1995 года.

Таким образом, в период с 12 декабря 1993 года по 30 ноября 1995 года, отсутствовало законодательное определение того, какие сведения относятся к государственной тайне; ввиду этого обстоятельства, отнесение каких-либо сведений к категории составляющих государственную тайну, в обсуждаемый период ... было произвольным и не основанном на законе».

46. 17 апреля 2000 года Верховный Суд РФ поддержал оправдательный приговор Никитина, мотивируя следующим:

«Оправдывая Никитина за отсутствием в его действиях составов вмененных ему преступлений, суд [первой инстанции] исходил из того, что в период с 12 декабря 1993 года по 30 ноября 1995 года отсутствовало законодательное определение сведений, относящихся к государственной тайне, в связи с чем квалификация органами предварительного следствия деяний Никитина на законе не основана.

...
Согласно положениям ч.4 ст.29 Конституции РФ, принятой 12 декабря 1993 года и действовавшей в период совершения Никитиным инкриминированных ему преступлений, перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Такой перечень впервые был определен федеральным законом «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О государственной тайне» от 6 октября 1997 года.

Принимая во внимание, что в период совершения Никитиным вмененных ему действий отсутствовал соответствующий требованиям Конституции РФ перечень сведений, составляющих государственную тайну, сведения, собранные ... а также разглашенные, не могут быть признаны содержащими государственную тайну. Поскольку объективную сторону преступлений, предусмотренных ст.ст.275 и 283 УК РФ составляют указанные в них действия лишь со сведениями, являющимися государственной тайной, те же действия с другими сведениями не могут быть признаны государственной изменой и разглашением государственной тайны ...
...
... Закон РФ «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года в отношении Никитина применению не подлежал, поскольку в нем отсутствовал перечень сведений, составляющих государственную тайну, а в ст.5 названного закона говорилось только о сведениях, которые могут быть отнесены к государственной тайне. Между тем в ч.4 ст.29 Конституции РФ содержится требование об определении указанного перечня федеральным законом. Поскольку в ст.5 Закона РФ «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года и ч.4 ст.29 Конституции РФ речь идет о различных объектах, с утверждением кассационного протеста о наличии в этих актах лишь терминологического несоответствия согласиться нельзя ...».

[Центр защиты прав СМИ]

47. 25 июля 2000 года Верховный Суд РФ отклонил кассационную жалобу и постановил о возвращении на новое судебное рассмотрение в тот же суд в ином составе судей приговора в отношении г-на Моисеева – бывшего сотрудника Министерства Иностранных Дел РФ, обвиняемого в совершении преступления по статье 275 УК РФ. Суд установил:

«Признавая Моисеева виновным, в совершении преступления, предусмотренного ст.275 УК РФ, суд [первой инстанции] указал, что [заявитель] в период ... с начала 1994 года по 3 июля 1998 года ... систематически занимался сбором, хранением и передачей южнокорейской разведке сведений и документов, содержащих секретный характер, составляющих государственную тайну. При этом суд [первой инстанции] ограничился лишь общим перечислением сведений и документов ... и не указал, какие сведения и документы когда именно были переданы [заявителем]. Поскольку инкриминируемые [заявителю] деяния носят продолжаемый по времени характер и охватываются периодом времени с 1992-1993г.г. по июль 1998 года, в течение которого имело место изменение законодательства РФ, то установление таких данных судом имеет существенное значение для дела.

Согласно положениям ч.4 ст.29 Конституции ... перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Такой перечень был определен федеральным законом “О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О государственной тайне» от 6 октября 1997 г. Таким образом, до указанного времени отсутствовал соответствующий требованиям Конституции РФ перечень сведений, составляющий государственную тайну.

Отсутствие в приговоре данных о времени передачи [заявителем] сведений и документов не позволяет сделать правильный вывод о том, какие именно из инкриминируемых [заявителю] действий совершены им в период действия федерального закона, соответствующего требованиям Конституции РФ, содержащего перечень сведений, составляющих государственную тайну».

ПРАВО

I. Предполагаемое нарушение статей 7 и 10 Конвенции

48. Заявитель обратился с жалобой по статье 7 Конвенции в связи с тем, что в его деле национальными судами был ретроспективно применен и широко трактован Закон огосударственной тайне. Далее он подал жалобу по статье 10 Конвенции на нарушение его права на свободу выражения мнения. Заявитель утверждал, что подвергся чрезмерно широкому и политическимотивированномууголовномупреследованиюв качестве возмездия за свои критические публикации. В частности, он никогда не передавал сведения, составляющие государственную тайну, г-ну T.O. - японскому журналисту. Однако был осужден за предположительное намерение передать г-ну T.O. свои рукописные записи, которые, как было установлено, содержали сведения, отнесенные к государственной тайне. Единственным обоснованием такого вывода стал тот факт, что он прежде неоднократно предоставлял информацию японскому журналисту на законных основаниях. Далее заявитель настаивал на том, что хотя судом было установлено, что в его рукописных записях содержалисьдействительные наименования военных соединений и частей,исведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы, этисведениябылидоступныизмножестваоткрытыхисточник ов, включаясайты, ичтоонне могпредвидеть, что эти сведения составляли государственную тайну, поскольку данный вывод был основан на неопубликованном – и поэтому недоступном – приказе № 055 Министерства обороны. Соответствующие пункты статей Конвенции предусматривают:

Статья 7
«1. Никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое согласно действовавшему на момент его совершения национальному или международному праву не являлось уголовным преступлением. Не может налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления ...

2. Настоящая статья не препятствует осуждению и наказанию любого лица за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое в момент его совершения являлось уголовным преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами».

Статья 10
«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей...

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

A. Объяснения сторон

1. Заявитель

49. Что касается жалобы по статье 7 Конвенции, заявитель настаивал, что был осужден на основе ретроспективного применения Закона «О государственной тайне». Он утверждал, в частности, что в период между 11 сентября 1997 года - датой, когда он собрал указанные сведения, и 9 октября 1997 года - датой, когда поправка к Закону «О государственной тайне», включающая перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, вступила в силу, не было никакого перечня, установленного каким-либо федеральным законом, и поэтому на тот момент не было никакого правового основания для его осуждения за предполагаемое преступление. Заявитель утверждал, что Указ Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, утверждающий перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, не мог рассматриваться как надлежащее правовое основание для его осуждения, учитывая, что в ч. 4 ст. 29 Конституции РФ четко сказано, что «перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом». Он также настаивал, что в отсутствие такого перечня он не мог предвидеть, что за его действия была предусмотрена уголовная ответственность.

50. В этой связи заявитель сослался на практику российских судов по делу Никитин против России (№ 50178/99, ECHR 2004-VIII) и Моисеев против России (№ 62936/00, 9 октября 2008 года). В частности, он указал на то, что Верховный Суд РФ в своем постановлении от 17 апреля 2000 года, вынесенного по делу Никитина, и в постановлении от 25 июля 2000 года, вынесенного по делу Моисеева, единообразно постановил, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен определяться федеральным законом, и что этот перечень был впервые установлен федеральным законом от 6 октября 1997 года, «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О государственной тайне».

51. Далее заявитель утверждал, что в основу решения национальных судов был положен неопубликованный приказ №055 Министерства обороны, что, по его мнению, привело к широкой трактовке и чрезмерно обширному применению Закона «О государственной тайне». Несмотря на то, что заявитель признавал, что суд первой инстанции открыто не ссылался на приказ №055, он полагал, что в своем решении суд косвенно опирался на него, используя экспертное заключение от 14 сентября 2001 года. По словам заявителя, указанное заключение установило секретных характер его рукописных записей на основе вышеупомянутого неопубликованного приказа. По его мнению, это подтверждалось формулировкой “деятельности частей радиоэлектронной борьбы в ходе учений”, используемой судом первой инстанции при осуждении заявителя и дословно взятой из приказа №055, а не из ст. 5 Закона «О государственной тайне». Позиция заявителя сводилась к тому, что формулировка, используемая в законе, была более узкой и охватывала только один вид деятельности частей радиоэлектронной борьбы, а именно, сведения о “средствах и методах защиты секретной информации”. Заявитель также указал на то, что использование приказа №055 в его деле было признано судом кассационной инстанции, постановившим в своем решении от 25 июня 2002 года, что экспертное заключение от 14 сентября 2001 года было основано на Законе «О государственной тайне», Указе Президента РФ №1203 и приказе Минобороны №055.

52. Таким образом, заявитель считал, что как бы там ни было, он не мог предвидеть, что сведения, которые он собрал на разборе учений 11 сентября 1997 года, имели секретный характер, поскольку ни один из участников указанного разбора не предупредил остальных о секретном характере информации, озвученной на разборе. Он также настаивал, что сведения, которые он собрал и хранил дома, имели незначительное значение.

53. Далее заявитель сослался в своей жалобе на статью 10 Конвенции. Он настаивал, что власти преследовали его в связи с его журналистской деятельностью и опубликованием статей на серьезные проблемы, связанные с охраной окружающей среды. Он также утверждал, что оспариваемые сведения можно было найти в открытых источниках, и в особенности в докладах различных экологических организаций, что они имели второстепенное значение и, соответственно, не могли составлять государственную тайну.

2. Правительство

54. Правительство настаивало, что в деле заявителя национальные суды не применяли закон ретроспективно, и не трактовали его слишком широко.

55. Правительство утверждало, что оценка действий заявителя, данная судами и, следовательно, осуждение заявителя были основано на статье 275 УК РФ, Законе «О государственной тайне», в редакции от 6 октября 1997 года и Указе Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, утверждающем Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Правительство сослалось на решение от 25 июня 2002 года, в котором суд кассационной инстанции постановил, что по делу заявителя суд первой инстанции законно применил вышеуказанные правовые документы, учитывая, что преступление, инкриминируемое заявителю, носило продолжаемый по времени характер: началось 11 сентября 1997 года, когда заявитель собрал инкриминируемые ему сведения, и было прекращено 20 ноября 1997 года, когда рукописные записи были изъяты у заявителя. Согласно комментариям Правительства, в ситуации, когда имело место уголовное преступление продолжаемого характера, было применено именно законодательство, действующее на тот момент, когда преступление было прекращено. Правительство утверждало, что заявитель не мог не предвидеть применение вышеуказанных правовых документов, поскольку все они были должным образом опубликованы, и поэтому он имел к ним доступ.

56. Правительство оспаривало довод заявителя, что на момент совершения инкриминуемого ему преступления, сведения, составляющие государственную тайну, не были определены законом. Согласно комментариям Правительства, Конституционный суд РФ в постановлении от 20 декабря 1995 года постановил, что требования ч. 4 ст. 29 Конституции РФ были выполнены в связи с принятием Закона «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года, определяющего понятие государственной тайны и включающего Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Правительство также утверждало, что, впоследствии, Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года был утвержден Перечень сведений, составляющих государственную тайну. Правительство указало, что, в любом случае, поправка от 6 октября 1997 не изменила пункты статьи 5 Закона «О государственной тайне», которая послужила основанием осуждения заявителя.

57. Что касается жалобы заявителя, что из-за того, что национальные суды опирались на секретный приказ №055 Минобороны, это, якобы, привело к широкой трактовке и чрезмерно обширному применению Закона «О государственной тайне», Правительство утверждало, что в вышеуказанном приказе определена лишь степень секретности сведений, составляющих государственную тайну в соответствии с федеральным законом, и не были прописаны правила поведения отдельных лиц. Приказ был предназначен только для установления способа и критериев определения степени секретности сведений, составляющих государственную тайну, и поэтому не относился к категории правовых документов, которые должны были быть обнародованы. Таким образом, Правительство настаивало, что приказ № 055 был применен в деле заявителя только потому, что существовала необходимость оценить степень важности и секретности сведений, собранных заявителем, а не для того, чтобы определить, составляли ли данные сведения государственную тайну. Последний вопрос решался на основании Закона «О государственной тайне» и Указе Президента РФ №1203.

58. Далее Правительство утверждало, что дело заявителя отличалось от дела Никитина, на которое ссылался заявитель. Правительство указало, что в первом деле, инкриминируемые Никитину преступления были совершены до 5 октября 1995 года, то есть, прежде, чем был принят Указ Президента РФ №1203, тогда как в настоящем деле деяния, инкриминируемые заявителю, были прекращены 20 ноября 1997 года, когда вышеупомянутый указ уже вступил в силу. Правительство также утверждало, что ссылка заявителя на постановление по делу Моисеева была неправильной, учитывая, что постановление Верховного Суда РФ, на которое ссылался заявитель, было отменено, и Моисеев был признан виновным в шпионаже в ходе нового судебного разбирательства. Правительство указало, что правовые доводы, касающиеся ретроспективного применения Закона «О государственной тайне», использованного судом кассационной инстанции в своем окончательном постановлении по делу Моисеева, были аналогичны доводам суда кассационной инстанции в постановлении от 25 июня 2002 года по делу заявителя, и поэтому в практике национальных судов не усматривалось противоречия в данном вопросе.

59. Правительство также указало на то, что заявитель не мог не понимать, что сведения, записанные им от руки, носили секретный характер, поскольку были озвучены среди ограниченного числа лиц на разборе учений 11 сентября 1997 года на условии, что они будут держаться в секрете. Правительство пришло к выводу, что в деле заявителя не имело место нарушение пунктов статьи 7 Конвенции.

60. Правительство далее оспорило, как необоснованный, довод заявителя о том, что он стал жертвой политического преследования из-за своей журналистской деятельности и критических публикаций, и считал, что он был признан виновным на основании нескольких свидетельских показаниях, на которые опирался Тихоокеанский флотский военный суд при вынесении решения от 25 декабря 2001 года. Правительство утверждало, что вмешательство в осуществление заявителем права на свободу выражения мнения было оправдано п. 2 ст. 10 Конвенции. Оно считало, что в соответствии с российским законодательством о СМИ, обнародование сведений, составляющих государственную тайну, был запрещено, и что информация должна быть получена и сообщена на законных основаниях. Далее Правительство указало на то, что на момент рассмотрения дела заявитель был офицером, проходящим военную службу, и на основании соответствующих правовых норм он был вправе знакомиться с секретными сведениями только в объеме своих служебных обязанностей, производить записи секретного характера только в источники, учтенные в компетентном органе. Кроме того, на него была возложена обязанность хранить в тайне секретные сведения, ставшие известными по службе или иным путем, и не допускать действий, ведущих к утечке этих сведений. При этом было запрещено выносить секретные документы за пределы штаба (учреждения), или хранить их в не установленных для этого местах. Правительство настаивало, что на основании статуса военнослужащего, заявитель был полностью осведомлен обо всех ограничениях и мог четко предвидеть отрицательные последствия нарушения соответствующих инструкций.

61. Правительство признало, что, на самом деле, заявителя осудили не за передачу указанных сведений г-ну T.O., а за намерение передать эти сведения. В этой связи, однако, Правительство указало, что элементы состава преступления, за которое предусмотрена ответственность по статье 275 УК РФ, включали не только непосредственную передачу, но также и сбор, хищение или хранение с целью передачи сведений, составляющих государственную тайну. Намерение заявителя передать вмененные сведения г-ну T.O было подтверждено доказательствами, исследованными судом первой инстанции, а именно сводкой телефонных переговоров заявителя с г-ном T.O.

62. Правительство выразило несогласие с доводом заявителя о том, что сведения, содержавшиеся в его рукописных записях, были доступны из открытых источников. Правительство утверждало, что эти доводы были полностью исследованы российскими судами и отклонены как необоснованные. Правительство указало, что в материалах уголовного дела против заявителя представлено несколько публикаций, включая статьи заявителя, в которых сообщалось о результатах зачетно-тактических учений, но не были обнародованы секретные сведения, в частности, какая-либо информация, касающаяся действительных наименований воинских частей, или средств и методов радио-радиоэлектронной борьбы. Сравнив эти публикации и рукописные записи заявителя, суды пришли к верному выводу, что сведения, содержащиеся в рукописных записях заявителя, не были доступны из открытых источников.

63. В заключение, Правительство оспорило утверждение заявителя о том, что собрав оспариваемые сведения, он выполнял обычные функции журналиста. В этой связи Правительство сослалось на записи телефонных переговоров заявителя с г-ном Т.О., которые четко продемонстрировали, что последний выражал интерес в получении лишь сведений секретного характера.

B. Оценка Суда

64. Суд отмечает, что заявитель был осужден за сбор 11 сентября 1997 года и хранение до 20 ноября 1997 года (дату, когда он был арестован) сведений, составляющих государственную тайну. Заявитель считал, что его осуждение было незаконным, поскольку в период с 11 сентября 1997 года по 8 октября 1997 года, не существовало установленного законом перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, в то время как с 9 октября 1997 года (даты вступления в силу поправки, которая вносила перечень во внутригосударственное право) вплоть до 20 ноября 1997 года, национальными судами было широко истрактовано действующее законодательство, и приговор был основан на неопубликованном приказе Минобороны. Заявитель утверждал, что, в связи с этим, он не мог предвидеть уголовную ответственность за свои действия в течение каждого из периодов.

65. Учитывая обстоятельства в настоящем деле, Суд считает, что главным вопросом является предполагаемое нарушение права заявителя на свободу выражения мнения. Поэтому Суд считает целесообразным изучить жалобы заявителя в рамках статьи 10 Конвенции.

66. Не забывая о том, что заявитель был офицером, проходящим воинскую службу, Суд напоминает, что свобода выражения мнения, гарантированная ст. 10 Конвенции, применима к военнослужащим, как и к другим категориям лиц, в юрисдикции государств-участников. Сведения, разглашение которых инкриминировалось заявителю, также не выходили за рамки действия статьи 10, которая не сводится к конкретным категориям сведений, идей или форм выражения (см. постановление по делу Хадзианастассиу против Греции от 16 декабря 1992 года, § 39, Серия A № 252). Следовательно, Суд убежден в том, что ст. 10 Конвенции применима в настоящем деле, и что приговор, назначенный заявителю, представлял собой вмешательство в осуществление им права на свободу выражения мнения. Подобное вмешательство нарушает с. 10, если оно не «предусмотрено законом», не преследует одну или более законных целей, отмеченных в п. 2 статьи 10, и не является «необходимым в демократическом обществе» для достижения этих целей.

1. Было ли вмешательство законным

67. Суд напоминает, что под фразой «предусмотрено законом», в рамках значения п. 2 ст. 10 Конвенции, понимается, прежде всего, требование, в соответствии с которым все оспариваемые меры должны быть основаны на нормах внутригосударственного права. Однако данная фраза предъявляет требование и к качеству рассматриваемого закона, в том смысле, что он должен быть доступен для рассматриваемого лица, чтобы это лицо могло предвидеть последствия своих действий, и закон должен быть достаточно четким в формулировке.

(a) Правовая основа

68. Что касается первого аспекта, Суд отмечает, что в Конституция РФ от 12 декабря 1993 года в ч. 4 ст. 29 предусматривает, что «Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом». До 9 октября 1997 года, в статье 5 Закона «О государственной тайне» был лишь упомянут перечень сведений, которые «могут быть» отнесены к государственной тайне в соответствии с установленной процедурой. Полномочия относить сведения к государственной тайне были возложены на руководителей государственных органов, а полномочия утверждать этот перечень – на Президента РФ. 30 ноября 1995 года Президент принял соответствующий указ. 6 октября 1997 года в ст. 5 Закона «О государственной тайне» были внесена поправка, включающая перечень сведений, которые составляют государственную тайну, и поправка была опубликована и вступила в силу 9 октября 1997 года (см. пункты 38-43 выше).

69. В свете вышеизложенного заявитель предлагал разграничить два следующих друг за другом периода: период с 11 сентября 1997 года (дата сбора заявителем указанных сведений) по 8 октября 1997 года; и период с 9 октября 1997 года (дата вступления в силу поправки к Закону «О государственной тайне») по 20 ноября 1997 года (дату ареста заявителя). Правительство и национальные суды, напротив, считали это различие несущественным, потому что уголовное преступление, в совершении которого заявитель был признан виновным, было классифицировано как преступление, «носящее продолжаемый характер», за которое была предусмотрена ответственность согласно законодательству, действующему на момент задержания заявителя. Однако, главным доводом Правительства было то, что в любом случае поведение заявителя являлось уголовным преступлением по законодательству, действующему до 9 октября 1997. Соответственно, Суд начнет с исследования правового обоснования осуждения заявителя в эти два периода.

(i) 11 сентября - 8 октября 1997 года

70. Что касается первого периода, то у сторон возникли разногласия по поводу наличия формальной основы осуждения заявителя за инкриминируемое ему преступление во внутригосударственном праве, и ответственности за действия заявителя по действующему на тот момент российскому законодательству. Заявитель утверждал, что в указанный период такого основания не было, поскольку Закон «О государственной тайне» содержал только перечень сведений, которые «могли быть отнесены», а не «составляли» государственную тайну, тогда как утверждение этого перечня Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года противоречило ч. 4 ст. 29 Конституции РФ, в котором четко предусмотрено, что такой перечень должен быть определен федеральным законом. Правительство настаивало, что Закон «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года, вместе с Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, представляли собой достаточное правовое основание для осуждения заявителя за совершение инкриминируемого ему преступления в указанный период, учитывая, что оба документа были опубликованы надлежащим образом и были доступны.

71. Суд отмечает, что согласно ч. 4 ст. 29 Конституции РФ перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Указанная конституционная норма подразумевает, что в отсутствие такого закона правового основания для уголовного преследования какого-либо лица за разглашение государственной тайны не было. Однако в Законе «О государственной тайне», действующем на тот момент, содержался лишь перечень сведений, которые могли быть отнесены — а не составляли — государственную тайну, и, поэтому нельзя сказать, что он четко предусматривал перечень таких сведений. С другой стороны, в указанный период соответствующий перечень был утвержден Указом Президента РФ № 1203 от 30 октября 1995 года. Национальные суды при осуждении заявителя опирались на эти два правовых документа. Вопрос, ответ на который необходимо найти в настоящем деле, заключается в следующем: было ли возможно, ввиду соответствующих требований Конституции РФ, установить достаточное правовое основание для вмешательства в права заявителя, предусмотренные статьей 10 Конвенции в ситуации, когда в федеральном законе содержится ссылка на перечень сведений, которые «могли быть» отнесены к государственной тайне, а подробный перечень утвержден указом Президента – правовым документом более низкой юридической силы, чем федеральный закон.

72. В этой связи Правительство-ответчик сослалось на то, что Конституционный суд РФ (далее - «Конституционный суд») в своем постановлении от 20 декабря 1995 года постановил, что требования ч. 4 ст. 29 Конституции РФ соблюдены в Законе «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года. Принимая во внимание обстоятельства настоящего дела, Суд не видит необходимости рассматривать вопрос о том, давал ли Закон «О государственной тайне», взятый отдельно, достаточное правовое основание для осуждения заявителя в рассматриваемый период, поскольку в любом случае, он был применен лишь в совокупности с Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 года.

73. Далее Суд напоминает, что в соответствии с установившейся практикой Суда, концепция «закона» должна быть понятна «по существу», а не «формально». Таким образом, сюда включено все, что составляет статутное право, в том числе нормативные акты более низкой категории, чем законы, и судебные решения, разъясняющие их (см. постановление по делу Association Ekin v. France, № 39288/98, § 46, 2001-VIII ECHR). В настоящем деле, как отмечает Суд, Конституция РФ установила принцип, согласно которому перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, определяется федеральным законом, и что впоследствии в Закон «О государственной тайне» были внесены поправки, приводящие его в соответствие с указанным требованием Конституции. Очевидно, что в период между 12 декабря 1993 года (дата, когда Конституция РФ вступила в силу), и 9 октября 1997 года (дата, когда вступили в силу поправки к Закону «О государственной тайне) существовала острая потребность в правовом инструменте, дающем правоохранительным органам правовое основание «для выполнения ими своих обязанностей по обеспечению безопасности государства, общества и отдельных граждан» (см. пункт 41 выше). Суд склонен полагать, что со стороны российских властей было правомерно разрешить эту потребность путем принятия президентского указа, поскольку процедура принятия подобного правового документа менее сложная и более скорая, чем процедура принятия федерального закона, особенно учитывая границы свободы усмотрения в регулировании защиты государственной тайны (см. постановление по делу Stoll v. Switzerland [GC], № 69698/01, § 107, ECHR 2007-...) . В указе были четко перечислены категории сведений, отнесенных к государственной тайне, он был доступен для общественности, и любой человек, включая заявителя, мог соответствующим образом регулировать свое поведение.

74. Далее Суд отмечает, что в подтверждение своего довода о том, что Закон «О государственной тайне» в его оригинальной версии и Указ Президента № 1203 от 30 ноября 1995 года не могли являться надлежащим правовым основанием для осуждения заявителя, он сослался на два решения Верховного Суда России по двум другим уголовным делам, связанным с разглашением государственной тайны, а именно, Никитина и Моисеева, в которых Верховный Суд постановил, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен определяться федеральным законом, и что такой перечень был сначала определен Федеральном Законом «О внесении изменений и дополнений в Закон РФ «О государственной тайне» от 6 октября 1997 года.

75. Что касается ссылки заявителя на постановление по делу Никитина, Суд обращает внимание на довод Правительства о том, что преступления, инкриминируемые Никитину, были совершены в августе и сентябре 1995 года, когда Указ Президента №1203 еще не вступил в силу. В своем решении от 29 декабря 1999 года суд первой инстанции прямо сослался на это обстоятельство как на основание для оправдания Никитина, установив, что отнесение сведений к государственной тайне до 30 ноября 1995 года было произвольным и не основанным на законе. Тем не менее, у суда первой инстанции не возникало сомнений, что в последующем, после указанной даты, имело место достаточное правовое основание для уголовного преследования за разглашение государственной тайны. Правда, следует отметить, что суд первой инстанции заявил, что соответствующее требование ч.4 ст. 29 Конституции РФ было полностью выполнено только после вступления в силу поправки от 6 октября 1997 года, но впоследствии указал, что Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии, примененный в совокупности с Указом Президента от 30 ноября 1995 года мог послужить должным правовым основанием для предъявления обвинения за разглашение государственной тайны (см. пункт 45 выше).

76. При вынесении постановления по кассационной жалобе Верховный Суд подтвердил, что в период совершения Никитиным инкриминируемых ему деяний, перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, не существовало, и поэтому сведения, которые он собрал и разгласил, не могли быть отнесены к сведениям, составляющим государственную тайну. Действительно, суд кассационной инстанции постановил, что такой перечень был впервые утвержден после вступления в силу поправки от 6 октября 1997 года к Закону «О государственной тайне». Тем не менее, суд не выразил мнения относительно того, могло ли применение Закона «О государственной тайне» в совокупности с Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 года быть достаточным для уголовного преследования за разглашение государственной тайны (см. пункт 46 выше).

77 Во-вторых, что касается дела Моисеева, то последнему было предъявлено обвинение в преступлениях, совершенных в период с 1992-1993 года до июля 1998 года. В постановлении Верховного Суда от 25 июля 2000 года по делу Моисеева, на которое ссылался заявитель, говорилось, что суду первой инстанции не удалось установить точную дату совершения преступлений, и что, в связи с этим, было неясно, какое из этих преступлений было совершено в период, когда Закон «О государственных тайне» был приведен в соответствии с требованиями ч.4 ст.29 Конституции РФ. Как и в деле Никитина, Верховный Суд ничего не сказал по поводу Указа Президента от 30 ноября 1995 года (см. пункт 47 выше). Поэтому Суд не может с уверенностью сказать, что решения суда, на которые ссылается заявитель, имеют прямое отношение к его ситуации, или, что они должны трактоваться так, как это предлагает заявитель, особенно в той части, что они доказывают, что Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии и Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года не могли служить достаточным правовым основанием для его осуждения.

78. В заключение, Суд отмечает, что в деле заявителя национальные суды единообразно ссылались на Закон «О государственной тайне» и Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года как на основание для осуждения заявителя. В этой связи Суд напоминает, что, прежде всего, национальные власти, в особенности суды, должны трактовать и применять внутригосударственное право, и что мнение Суда не будет отличаться от их мнения, если трактовка, данная ими, не покажется Суду произвольной или очевидно необоснованной. В свете вышеизложенного Суд не видит причин отступать от трактовки, данной национальными судами. Поэтому Суд считает, что Закон «О государственной тайне от 21 июля 1993 года, предусматривающий перечень категорий сведений, отнесенных к государственной тайне, и дополненный Указом Президента РФ №1203 от 30 ноября 1995 года, содержащий перечень сведений, составляющих государственную тайну с достаточной точностью. Оба документа, будучи доступны в открытых источниках и позволяющие заявителю предвидеть последствия своих действий, представляли собой достаточное правовое основание для вмешательства в права заявителя по статье 10 Конвенции в период между 11 сентября и по 8 октября 1997 года.

(ii) 9 октября -20 ноября 1997 года

79. Что касается второго периода, Суд отмечает, что у сторон не возникло разногласий по поводу того, что Закон «О государственной тайне» в новой редакции служил правовым основанием для осуждения заявителя.

(iii) Общее

80. В свете вышеизложенного Суд находит, что существовало достаточное правовое основание для осуждения заявителя за весь период с 11 сентября до 20 ноября 1997 года. Кроме того, Суд учитывает бесспорное наличие такого основания на 20 ноября 1997 года, что в соответствии с внутригосударственным правом, учитывая продолжаемый характер преступления, было достаточным, чтобы поведение заявителя подпало под нормы Уголовного кодекса, применимые по его делу.

(b) Качество закона

81. В своей жалобе заявитель утверждал, что выводы национальных судов о том, что собранные им сведения составляли государственную тайну, были основаны на приказе № 055 Министерства обороны - секретном и, следовательно, недоступном документе, на который ссылались эксперты в своем заключении от 14 сентября 2001 года. Это привело к широкой трактовке и чрезмерно широкому применению Закона «О государственной тайне» и Указа Президента РФ № 1203. Заявитель настаивал, что при таких обстоятельствах он не мог предвидеть, что сведения, которые он собрал, носили секретный характер, и что за его действия была предусмотрена уголовная ответственность. Правительство признало, что приказ Минобороны, упомянутый заявителем, был применен по его делу, однако утверждало, что он был использован лишь для оценки степени важности и секретности сведений, собранных заявителем, а не для того, чтобы определить, составляли ли эти сведения государственную тайну.

82. Заявитель, по сути, оспаривал, что внутригосударственное право, примененное в его деле, отвечало критериям предсказуемости и доступности, или, другими словами, что его осуждение было «законным» в рамках значения статьи 10 Конвенции. В этой связи Суд отмечает, во-первых, что как установлено выше, Закон «О государственной тайне и Указ Президента РФ № 1203, были достаточно четко сформулированы, чтобы позволить заявителю предвидеть последствия своих действий. Что касается несогласия заявителя с широкой и, поэтому, непредсказуемой трактовкой упомянутых правовых документов, данной национальными судами, которые опирались в своем решении на неопубликованный приказ Минобороны, то из обстоятельств дела следует, что заявитель, в соответствии со служебным обязанностями, имел доступ к приказу № 055, ознакомился с ним, и в этой связи подписал документ осенью 1996 года (см. пункт 19 выше), то есть, до совершения инкриминируемых ему преступлений. Принимая это во внимание, Суд отклоняет довод заявителя о недоступности и непредсказуемости норм внутригосударственного права, примененных в его деле.

83. В целом, Суд убежден, что при обстоятельствах настоящего дела, нормы внутригосударственного права отвечали требованиям доступности и предсказуемости, и что вмешательство в осуществление заявителем его прав в рамках статьи 10 Конвенции было законным.

2. Преследовало ли вмешательство законную цель

84. У Суда не возникает сложностей в том, чтобы признать, что оспариваемая мера преследовала законную цель – защиту интересов национальной безопасности.

3. Было ли вмешательство необходимо в демократическом обществе

85. Что касается пропорциональности рассматриваемого вмешательства, Суд отмечает, прежде всего, что довод заявителя о том, что его намерение передать оспариваемые сведения не было доказано, и что указанные сведения могли быть получены из открытых источников, звучит неубедительно. Национальными судами был тщательно исследован каждый из доводов заявителя, и выводы судов подтверждены рядом доказательств. Суды опирались в своем решении, в частности, на сводки нескольких телефонных переговоров заявителя с гражданином Японии, доказывающие намерение заявителя передать рассматриваемые сведения г-ну T.O. (см. пункты 22 и 32 выше). Национальные суды также надлежащим образом изучили и отклонили как необоснованный, довод заявителя о том, что собранные им сведения были общедоступными. Действительно, судами была дана критическая оценка экспертного заключения от 14 сентября 2001 года после сравнения выводов экспертов с другими материалами дела, и были отклонены те выводы, в которых к секретным сведениям были причислены сведения из общедоступных источников, таких как военный справочник по подводным лодкам или доклады Гринписа (см. пункт 26 выше). По поводу же сведений, собранных заявителем, суды отметили, что их нельзя было найти в открытых источниках (см. пункт 32 выше).

86. К тому же, Суд не может не согласиться с доводами национальных судов и Правительства, что будучи офицером, проходящим воинскую службу, свобода действий заявителя была ограничена служебными обязанностями (см. дело Хадзианастассиу, приведенное выше, § 46). Суд также считает, что разглашение сведений о военных учениях, которые заявитель собрал и хранил, могло нанести значительный урон национальной безопасности. Конечно, заявитель в действительности не передавал указанные сведения иностранному гражданину. С другой стороны, Суд не упустил из виду и тот факт, что его приговор был очень снисходительным, и назначенный срок - намного меньше чем предусмотренный законом минимум, в частности если сравнить лишение свободы сроком на четыре года с лишением свободы сроком на двенадцать — двадцать лет и конфискацией имущества (см. пункты 28 и 37 выше).

87. В целом, Суд отмечает, что заявитель был признан виновным в государственной измене в форме шпионажа как офицер, проходящий воинскую службу, а не как журналист, в связи со сбором и хранением сведений, составляющих государственную тайну с намерением передать их гражданину иностранного государства. Материалы, представленные Суду доказывают, что национальными судами были тщательно исследованы обстоятельства дела заявителя, изучены доводы сторон, и в основу выводов судов лег ряд доказательств. Их решения обоснованны и мотивированны. Взвесив все вышеуказанное, Суд считает, что национальные суды не переступили границы свободы усмотрения, предоставленные национальным властям в вопросах, связанных с национальной безопасностью (см. дело Хадзианастассиу, приведенное выше, § 47). Представленные доказательства говорят о разумной степени пропорциональности использованных средств и преследуемой законной цели. В материалах дела нет ничего, подтверждающего утверждение заявителя о том, что его осуждение было чрезмерным или политически мотивированным, или что его преследовали за его публикации.

88. В свете вышеизложенного, Суд находит, что в настоящем деле не имело место нарушение статьи 10 Конвенции .

89. Далее Суд отмечает, что жалобы заявителя по статье 7 Конвенции затрагивают те же факты, что были изучены в рамках статьи 10 Конвенции. Учитывая выводы по жалобе, поданной по статье 10, Суд не видит необходимости изучать эти жалобы отдельно.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

1. Постановляет шестью голосами против одного, что не имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

2. Постановляет единогласно, что жалобы заявителя по статье 7 Конвенции не поднимают отдельного вопроса.

Выполнено на английском языке, представлено в письменной форме 22 октября 2009 года, в соответствии с пунктами 2 и 3 Правила 77 Регламента Суда.

Кристос Розакис Председатель Суда

Сорен Нильсен Секретарь Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 Правила 74 Регламента Суда, особое мнение судьи Джорджио Малинверни приведено в приложении к настоящему постановлению.

Особое мнение судьи Малинверни

1. В отличие от большинства, я придерживаюсь мнения, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции в период с 11 сентября по 8 октября 1997 года. Суду следовало более жестко трактовать требование ч. 4 ст. 29 Конституции РФ и постановить, что в отсутствие федерального закона, отвечающего данному требованию, надлежащего правового основания во внутригосударственном праве для осуждения заявителя не было.

2. Причины, по которым у меня возникли серьезные сомнения относительно того, что взятый отдельно Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии мог послужить правовым основанием для признания заявителя виновным в совершении преступления, заключаются в следующем.

3. Во-первых, Верховный Суд РФ, в своих постановлениях по кассационным жалобам по делам Никитина и Моисеева от 17 апреля и 25 июля 2000 года, соответственно, отметил, что требования ч. 4 ст. 29 Конституции РФ были выполнены только после внесения изменений 6 октября 1997 года в Закон «О государственной тайне» (см. пункты 46 и 47). К тому же, тот факт, что 30 октября 1995 года Президент РФ издал Указ № 1203, утверждающий Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне, подразумевает, что российские власти признавали наличие правового пробела в данной области.

4. Что касается Указа Президента РФ № 1203, то, действительно, этот документ, официально опубликованный и общедоступный, устанавливал Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Тем не менее, я не уверен, что соответствующие конституционные нормы были соблюдены с принятием этого правового документа, учитывая, что в ч.4 ст.29 Конституции РФ содержится указание на «федеральный закон» – правовой акт, принятый национальным парламентом как следствие зaконодательного процесса, чем на нормативные акты более низкой категории, такие как правительственные или президентские указы. Тот факт, что впоследствии необходимые изменения были внесены в Закон “О государственной тайне” для приведения его в соответствие с ч.4 ст.29 Конституции РФ, указывает, на мой взгляд, на то обстоятельство, что сами российские власти не считали, что соответствующие требования Конституции РФ были выполнены с принятием президентского указа.

5. В свете вышеизложенного, я не могу прийти к выводу, что Закон «О государственной тайне» в его изначальной версии и Указ Президента РФ от 30 ноября 1995 года могли расцениваться как достаточное правовое основание для вмешательства в осуществление заявителем прав, гарантированных статьей 10 Конвенции по отношению к периоду с 11 сентября по 8 октября 1997 года.