1002. Т-образные перекрестки Бориса Стомахина

[Александр Зеличенко]

http://www.kasparov.ru/material.php?id=52CAF95026B69
Стомахин в письме к Анне Каретниковой из тюрьмы потребовал публичной дискуссии...
06-01-2014 (22:55)

Борис Стомахин в письме к Анне Каретниковой из тюрьмы потребовал публичной дискуссии. Его объемная статья, написанная там же, открывает эту дискуссию.

Вообще-то дискутировать с узником всегда страшновато: вы в разных позициях и
непонятно, чем продиктованы те или иные слова оппонента. Но в случае со Стомахиным
такого страха нет. Он всегда пишет то, что думает, и в его словах нет ни конъюнктуры, ни личного прагматизма. В этом отношении он рыцарь без страха и упрека. А так как вопросы он поднимает важнейшие, то разговор обещает стать для общества важным. Во всяком случае — для думающей части общества.

Самое ценное в текстах Бориса Стомахина то, что в них всегда много правды.
Горькой. Но уж какая есть.

И статья "Отречение и проклятие" не исключение. Правда — в обличении гражданской апатии и иных пороков "простонародья". Правда — в обнажении наивности либеральных планов реформ: прогоним Путина, введем честные выборы и разделение властей, отменим коррупцию — и станем европейской страной.

Правда — что сегодняшний антидемократический режим вырос на демократическом дереве.

Правда — что Россию не европеизируешь. Я знаю, что многим эта правда
неприятна, но... все это правда.

Но вот — к этой правде незаметно, внутри одного предложения начинает подмешиваться
и неправда. Синонимами "европеизировать" в представлении Бориса являются
"изменить", "улучшить", "исправить", "спасти", "реформировать" — и все через
запятую. Для Бориса – и в этом он не одинок – есть два пути: либо в Европу, либо к
гибели. Такое вот мировиденье.

В Европу не получится — это он понимает. И этим выгодно отличается от многих
прекрасных, но и прекраснодушных людей, отказывающихся видеть очевидную пропасть
между европейским и российским менталитетами. Но, сводя все потенциальное
разнообразие, по сути, бесконечность разных не-европейских сценариев российского
будущего к одному пути — пути в могилу, Борис Стомахин совершает простейшую
ошибку. Почему путей только два? Почему не три? Почему не десять?

Точно на такую же искусственную развилку помещает себя Борис в вопросе об
отношении культурных лидеров ("1%" у Стомахина) к "народу" ("простонародью",
"быдлу", "пьному сброду" — будучи плотью от плоти этого самого народа, Борис не
скупится на хлесткие ругательства). Либо народническое стремление спасти и
позаботиться о несчастном народе, либо послать народ куда подальше. Третьего
(четвертого, десятого, сотого) не дано. А дальше методом исключения. Коль скоро 1%
не может спасти остальные 99% — а Стомахин, в отличие от многих других, ясно видит
такую невозможность — то остается вторая альтернатива: "закопать". В мире, где
альтернатив только две, вполне логично. Но не в мире с бесконечным разнообразием
будущих сценариев.

Отсюда и шараханье, естественное для виденья мира, в котором борхесовский сад
ветвящихся дорожек заменен сетью асфальтированных дорог с немногочисленными
Т-образными перекрестками. Духовность, "традиционные ценности", православие и
великая Россия (все через запятую) в этом мире оказываются противопоставлены
западному прагматизму, капитализму, индивидуализму, либеральным свободам и НАТО
(все через запятую). И Стомахин предлагает ехать по второй дороге. Если бы не
трагичность личной ситуации автора здесь можно было бы улыбнуться: трудно
представить себе менее индивидуалистичного и менее прагматичного человека, чем сам
Борис.

Мир с Т-образными перекрестками — странный мир: нежелание сворачивать налево
оборачивается поворотом направо.

И Борис договаривается до вещей, парадоксальных и уж точно совершенно не западных.

Например — до необходимости выбросить всю русскую культуру как зараженную вирусом тоталитаризма. До необходимости тотальной ненависти к себе, ненависти, которая не отличает доброго от злого.

Но здесь, наткнувшись на выстроенную собой же стену, автор пытается насыпать в
налитом собой же океане ненависти островок любви — "союз не-быдла". Идея эта,
вообще-то, правильная. Но Стомахина она не спасает. Его протест против эпидемии
ксенофобии чист и правдив. Но... островок любви не может излучать ненависть.

Очень многие вещи Борис Стомахин видит правильно. Но с Т-образным мышлением эти
вещи нельзя осмыслить. Вещи-то они сложные, противоречивые, в которых добро и зло
спаяны. И, не умея отделить одно от другого, мы просто обречены выплескивать
ребенка с водой. К чему и зовет Борис.

Его зов по своей природе не может побудить к действию, и поэтому судебное преследование Стомахина совершенно бессмысленно.

Но этот зов заставляет задуматься над по-настоящему важными вопросами нашего бытия. И в этом его особая ценность для нас.

[Александр Зеличенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/russkiys.../1248456-echo/
30 января 2014, 15:12

История вокруг «Дождя» заставляет задуматься, как устроено то, что мы называем «свободой слова». Что это за свобода и каковы ее пределы?

Свобода слова – это свобода говорить публично, то есть громко, так чтобы быть услышанным более-менее широкой аудиторией. Насколько широкой будет эта аудитория и насколько сильно ограничено то, что можно сказать громко, – вот две связанных между собой характеристики свободы слова.

И здесь мы видим, что в любом обществе свобода слова ограничена многими рамками, многими видами цензуры.

Первый, самый верхний уровень цензуры – вкусы и мнения сильных мира сего, властителей общества. «Властители» – понятие формализуемое не до конца. Это могут быть и советские партийные бюрократы, и медиа-магнаты, и политическая элита, и аристократия... Но неважно, кто властвует – в любом обществе есть список запрещенных тем и запрещенных мнений – того, что громко сказать невозможно. Посягающих на эти ограничения ждут жесткие санкции. Как невозможной была антисоветская пропаганда в СССР, так невозможной была и громкая коммунистическая пропаганда в США. Последствия для нарушителей были разными, но общим было то, что громко звучать не могла ни та, ни другая пропаганда.

Соответственно, когда «демократов» в роли властителей России сменили «государственники», «демократические» мнения стали звучать тише, а «государственнические» – громче. Процесс приглушения первых и нарастания громкости вторых продолжается и сегодня. Попытки закрыть «Дождь» просто часть этой общей тенденции.

Второй уровень цензуры – мнения владельцев СМИ, тех, кто определяет редакцинную политику. Этот фильтр может показаться не таким жестким, так как при разнообразии СМИ и редакционные политики тоже разнообразны. В реальности же он довольно жесткий: есть длинный список тем, которые ни одно крупное СМИ не допустит на свою площадку. Далеко не все темы из этого списка общественно опасны. Много в нем и просто необычных, нестандартных, оригинальных мнений.

Третий уровень – профессионализм и интеллект редакторов. Грубо говоря, редактор-дурак не может пропустить умный материал. Он его просто не поймет.

И наконец, четвертый уровень цензуры – это мнения, вкусы и способности аудитории к пониманию. СМИ обязано приспосабливаться ко всему этому. Поэтому СМИ с широкой аудиторией избегают и глубокого анализа, и раздражающих аудиторию мнений, которые могут отвратить ее от данного СМИ.

А теперь попробуем задуматься, что же проходит через эти четыре «ситечка». Можно ли посредством СМИ громко сказать обществу то, что ему в самом деле необходимо знать, но чего оно не знает? Очевидно – нет. Только то, что общество хочет слышать.

Этим и определяются границы свободы слова.

[Александр Зеличенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/russkiys.../1323982-echo/
20 мая 2014, 16:12

Чем отличались обладатели советского паспорта с записью в 5-й графе «русский» от тех, у кого там стояло что-то еще?

Они отличались тем, что знали: «Я – русский, так написано в паспорте». Вот этой самой черточкой в самосознании.

Чем еще? Больше ровным счетом ничем. Потому что запись такая могла появиться при определенном стечении обстоятельств у любого человека – мало ли что могла написать паспортистка. Были русские курносые и горбоносые, голубоглазые и кареглызые, пьющие и непьющие, умные и глупые, щедрые и скупые – в общем, любые.

И как пристально мы не будем всматриваться в эту (условно говоря – 150-миллионную) группу, мы не найдем в ней никаких отличий от остальных (условно говоря – 100 миллионов) обладателей советских паспортов.

Потому что отличий таких, психологических и культурологических, нет. Есть ли биологические, генетические? Этим дожны интересоваться те наши мыслители, которые не понимают, чем этнология отличается от животноводства, а этногруппы людей – от пород скота. Этнология – дисциплина не биологическая.

Отсюда и следует простейший вывод – нет никакого русского этноса внутри того, что можно назвать «русским суперэтносом», и что когда-то называли «советским народом», и для чего – только вдумайтесь в трагикомизм этой ситуации! – в современном русском языке нет названия, так что приходится использовать английское Russians. Нет. Не сущестует. Группа «русские» есть явление русской культуры, но не этнологический феномен. «Русские» граждане РФ (да и других республик СССР) от «нерусских» отличаются только одной черточкой самосозния. И ничем больше. Для образования этноса этого мало.

Поэтому говорить о какой-то русскости, отличающей картины Коровина от картин Левитана, скульптуру Коненкова от скульптуры Антокольского или поэзию Есенина и Гумилева от поэзии Пастернака и Мандельштама, нет никакого смысла. Это искать кошку, которой нет.

Но зато есть другая «кошка». То, что отличает русский суперэтнос от других суперэтносов. Например, от европейского. Или от исламского. И эту «кошку» не нужно искать долго. Это очень большая и очень заметная «кошка». Просто не кошка, а тигр какой-то.

Самый беглый взгляд на русскую культуру в ее тысяче-с-лишним-летней истории показывает, что мы совсем не европейцы. Хотя были времена, когда наша культура сближалась с европейской.

Первая русская аристократия, варяги, была даже не двоюродными, а родными братьями завоевавших атлантическое побережье норманов. Эта общая скандинавскость первой России и ранней Европы роднит две культуры, хотя статус этой скандинавскости в двух культурах был разным, да и сами культуры были разными и по возрасту, и по роли в истории, и, главное, по своему внутреннему содержанию – по идее культуры, по ее нерву.

Второе сближение происходило, начиная с Петра, а отчасти продолжается сегодня. Здесь тоже сыграла свою роль кровь правителей – начиная с Петра 3-го (Карла Петра Ульриха – так его звали) и до революции 17-го года Россией правила ветвь Гольштинской династии (за исключением Екатерины 2-й – Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской в девичестве). Но главным, была, конечно, не «кровь». Просто Россия цивилизовывалась, догоняла Европу, училась у Европы.

Так и была создана удивительная культура – по форме европейская, а по сущностному своему содержанию – совсем не европейская. Более того, хотя культура наша для европейцев часто и притягательна – я имею в виду не привычку сморкаться в руку и во всем дурака валять, а Достоевского, Толстого, Чайковского, Шостаковича, этот список постоянно растет – но при попытках ее освоения европейцы встречаются с немалыми трудностями. Хорошую постановку Чайковского, что балетов, что опер, в европейских театрах встретить очень трудно. Даже когда постановщики – «наши люди».

Но для многих наших этно-культуро-мыслителей сходства формы достаточно, чтобы кричать: «Мы – европейцы!». Хотя, будь они чуть внимательней, то могли бы заметить, что сами европейцы ничего подобного не кричат.

И вот здесь мы подходим к самой интересной коллизии нашей общественной мысли: столкновению «руссистов» с «европеистами».

«Руссисты», чувствуя нашу особость, но не будучи в состоянии отрефлексировать это свое чувство достаточно глубоко, чтобы перевести его из эмоциональной сферы психики в интеллектуальную, а попросту говоря – понять эту особость, эту русскость, один за одним скатываются к поиску отличительных особенностей «русских по паспорту» от «нерусских по паспорту». Глаза навыкат, и, ну, орать: «Я – русский!!!», не понимая, что тот, кому он это кричит, не менее русский, чем он сам.

«Европеисты» же, справедливо замечая, что разыскиваемой «руссистами» кошки нет вовсе, не чувствуют у своего уха дыхания улыбающегося тигра – той реальной русскости русского суперэтноса, которая отличает Russians от европейцев.

Понять, что это за тигр, что это за русскость, нам было бы жизненно необходимо. Но – увы – с тем состоянием души, с которым мы пребываем, нам вообще ничего невозможно понимать.

[Александр Зеличенко]

http://www.echo.msk.ru/blog/russkiys.../1327334-echo/
25 мая 2014, 17:38

Самым интересным и не могу исключать, что самым искренним в путинском объяснении аннексии Крыма был рассказ об обидах, которые НАТО чинит России. С первого дня после распада СССР вопреки всем даваемым обещаниям НАТО стало теснить быший СССР, прибирая к рукам сначала бышие страны советского блока, а потом один за одним и куски бывшего СССР: Прибалтику, Молдавию, Грузию, с аппетитом посматривают на Армению с Азербайджаном, не прочь полакомиться и среднеазиатскими республиками. А теперь вот — и Украина. С нами совершенно не считаются. А инфраструктуру свою военную так и наровят приблизить к самым нашим границам. Страшный вред нам творя. Обидно!

Обидно? Или тут обижаться не на что, потому что всё это выдумки, фантазии?

Да, нет — не выдумки. В самом деле, в конце 80-х годов лидеры Запада говорили совсем другое. И сегодня, хотя и сквозь зубы, но они это признают, вынужденно добавляя, что, дескать, ну, и что, что говорили, мы же ничего не подписывали, не ратифицировали, значит, ничего и не нарушаем.

Но, конечно, такой аргумент нас убедить не может — ведь говорили же... А говорилось, в самом деле, примерно следующее: что, дескать, дорогие граждане СССР, не бойтесь рушить вашу противную империю зла, мы же сами — империя добра, и потому от нас вам никакого ущерба не будет и мы ни на что ваше посягать не будем.

И мы им тогда, в общем, верили. «Мы» — это я не о политиках, а об обычных гражданах СССР.

То, что нас тогда обманули, причем не наши коммунистические лидеры, от которых мы ничего кроме обмана и не ждали, а те, в чью праведность мы свято верили — как же антикоммунисты могут не быть праведниками — мы почувствали уже тогда, когда Прибалтика ввела визы. Ну, а дальше — больше. Обид разного рода за двадцать с лишним лет россияне получили в избытке. Чего стоит одна процедура визополучения! В этот ряд — того, что обижает наше чувство справедливости — попали и все агрессивные войны Запада: Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия... Уход Украины был особенно обиден. И в 91-м, и в 2004-м, и особенно — сегодня. Ты-то думаешь: «Друзья навек», а он тебе: «А пошел ты со своей дружбой!». Кто здесь не обидится?

В общем, обида имеет место быть. Не могу исключить, что именно она, обида и стала для Путина главным мотивом при решении захватить Крым. Уж больно несоизмеримо большими кажутся рациональные и легко предвидимые минусы этого решения по сравнению с плюсами. Ведь принц Уэльский просто озвучил то, о чем думает не один миллиард человек. Из реальных плюсов — только рейтинг. Из эфемерных — чуть, только чуть, совсем чуть-чуть бОльшая определенность со Севастополем. Всё остальное — явные минусы: ущерб для реноме страны и личного реноме, повышение нагрузки на бюджет, отказ от принципа права в пользу принципа силы в международных отношениях, рост международной напряженности, экономические проблемы из-за неминуемо набирающих силу санкций, посев не выдуманной, а совершенно реальной русофобии на Украине (кто же будет любить агрессора?), да и не только там — хулиганов боятся и их потенциальные, пока еще не ставшие реальными жертвы. Плюс разгул шовинистический истерии КРЫМНАШ дома. А с истерией далеко не всегда можно управиться легко. В общем, куда ни кинь, всюду ничего хорошего. На трезвую, спокойную голову такого не сотворишь. Здесь чувствуются побуждения совсем иного рода — испачкать руки звало горячее сердце, а не холодная голова.

Но дело здесь даже не в механизме принятия решения Путиным. Дело в том, что обида на Запад — чувство вполне общенародное. Как советский народ в коммунистической картинке мира встречал решения партии с чувством глубокого удовлетворения, так российский народ встречает решения лидеров Запада с чувством глубокой обиды.

Есть обида. И, вообще говоря, не без причин. Вопрос — что с ней делать?

Подзуживать, распалять, как это делает путинпроп? Вот как они нас обидели, гады! Ну, ничего — мы тоже не пальцем сделаны. Ребята хватские! Сейчас мы им козу покажем!

Или, как это делают люди из противоположного лагеря, говорить, что никто ничего обидного нам не делает и что всё это — наши собственные фантазии? Что Запад нас нежно любит и глубоко уважает, а если к чему-нибудь и стремятся западные политики, то это только к процветанию всего человечества и всеобщему благосостоянию?

Не думаю, что сильно удивлю вас, если скажу, что оба эти пути плохи. Хотя и не одинаково, но равно плохи. Хорош третий путь. Этот третий путь — путь объяснения, путь включения головы, для любителей красивых слов — путь коллективной когнитивной психотерапии.

Нашему обществу не хватает понимания в общем-то довольно элементарных вещей. Например, что у каждого государства и у каждого союза государств есть свои эгоистические интересы — то, что лица, определяющие политику этих государств, считают выгодным для государства. Часто эти выгоды только кажутся таковыми, но, тем не менее, политика государств строится на приобретении этих выгод, пусть и с ущербом для других государств. Политика разных западных государств и Запада в целом по отношению к России в частности, и по отношению ко всему миру вообще, строится именно таким образом. Они делают то, что считают выгодным для себя, а отнюдь не то, что считают хорошим. Иногда выгода и хорошесть совпадают, иногда — нет. В 21-м веке такое политическое мышление становится постепенно архаичным, но другого пока нет — только намечается. Поэтому обижаться на Запад — то же, что обижаться на обвешвающего тебя продавца: «Я-то думал ты честный, а ты такая сволочь!». В основе подобных обид лежит не столько плохость обидчика, сколько наивность обиженного, представлявшего мир в розовом свете.

Соответственно, и путь к прекращению обиды лежит через понимание реальной политики Запада — как она делается и на каких основах. Не идеализация и не очернение, а понимание реальной геополитики.

Понимание — это для нас самое тяжелое. Но другого пути здесь нет.

[Александр Зеличенко]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w...=53F443453CED7

Верещагин, "Апофеоз войны". С сайта http://www.booksite.ru/

20-08-2014 (10:51)

О войне, искусстве, духовных скрепах и духовных скрепках
20-08-2014 (10:50)

Характер войны легко определяется характером рожденного войной искусства. Хорошая война (конечно, "хорошая" с "войной" не сочетается, говорят "справедливая") создает высокое искусство, искусство, воспевающее подвиг. Плохая, агрессивная война нема. В лучшем случае, она способна создать искусство покаяния. Вся остальная ее творческая продукция пропитана фальшью.

Я не буду утомлять вас бесконечными примерами. Нет гимнов первой мировой войне. Кто бы о ней ни писал – Гашек, Ремарк, Хэмингуэй или наши Гумилев и даже Пастернак. Всё художественно ценное – покаяние. Любые иные попытки – фальшь, художественная немота. Так же и вьетнамская война не дала Америке ничего выше покаянного "Апокалипсиса" Копполы. Попытки петь Афган или Чечню заканчивались даже для талантливых художников, уж не стану называть имен, творческой катастрофой.

С этой немотой ярко контрастирует звенящее искусство двух отечественных войн России. Особенно – второй. Душа народа, на который обрушились страшные испытания, пела. Пела и несколько десятилетий после войны. Но пела и во время самой войны, когда, казалось, было совсем не до песен. Но это только "казалось".

"Мы правы, мы делаем великое дело" – это не результат пропаганды. Никакая пропаганда не способна наполнить душу ощущением правоты. То, на что пропаганда способна, мы видим сегодня: обмануть, заставить жить во внутреннем противоречии (в психологии именно его называют "когнитивным диссонансом"), постоянно пытаясь заглушить стыд и вытесняя чувство вины. Это максимум.

Искусство Отечественной войны запечатлело для нас совсем иную картину народной души. Список высокого в искусстве был бы очень долгим. Как и список художников, рожденных войной.

В искусстве войны мы можем увидеть свою "духовную скрепу": стремление к правде, битву за добро и против зла.

Эта скрепа пригвоздила бы сегодня весь истеблишмент РФ, как она дырявит истеблишмент более здоровых частей мира русской культуры.

И вполне естественно, что истеблишмент скрепы боится. В этой иголке смерть Кощея. И Кощей об этом знает. Во всяком случае – догадывается. И именно поэтому пытается обернуть скрепу ватником лжи.

А нам вместо скрепы подсунуть скрепки. Вместо любви к правде – гордость государственной подлостью. Вместо духовности – суеверное мракобесие. Вместо стремления в будущее – привязанный к ногам камень традиционализма. Ну, и так далее – вы знаете...

И в общем, у него это получается. И неплохо получается. Очень много людей с разинутыми ртами готовы глотать любую ложь. Вроде того, что выступление Макаревича на Украине – это как выступление Шульженко в оккупированном немцами Минске.

Люди с нормальным нравственным чувством немедленно бы сына своего отца поправили бы: что, дескать, ошибаетесь, дорогой товарищ бывший талантливый режиссер. Святогорск Украина не оккупировала. И другие свои города не оккупировала. Это украинские города сегодня оказались оккупированными. Включая и легендарный Краснодон. А Украина пытается их освободить. И уж если есть охота искать исторические параллели, то концерт Макаревича – это как выступление в Артеке, куда свезли сирот из освобожденного Минска, Орла, Киева...

Но это – при здоровом нравственном чувстве. В реальности же таких голосов слышно мало. Зато хорошо слышны другие.
Например, вчера на одном из форумов мне попалось длинное рассуждение молодого человека, который прекрасно понимает характер агрессивной войны РФ против Украины. Но войну эту всячески поддерживает. Потому что эта война за новое жизненное новороссийское пространство, без которого РФ погибнет. Историю молодой человек явно учил по Википедии и поэтому не знает, чьи слова о жизненном пространстве повторяет. А может быть и хуже того – знает.

В общем, со скрепой, в самом деле, неважно. Не резонирует с нашей душой то, что крепило ее в годы Отечественной войны. Я тут случайно, просто к слову пришлось, разместил на Фейсбуке знаменитое стихотворение Кульчицкого – одно из лучших военных стихотворений. Ну, вы помните, конечно:

"Мы поднимаем винтовочный голос, чтоб так разрасталась наша отчизна – как зерно, в котором прячется поросль, как зерно, из которого начался колос высокого коммунизма. И пусть тогда на язык людей – всепонятный, как слава – всепонятный снова – попадет мое, русское до костей, мое, советское до корней, мое украинское тихое слово. И пусть войдут и в семью и в плакат слова, как зшиток (коль сшита кипа), как травень в травах, як липень в липах тай ще як блакитные облака! О, как я девушек русских прохаю говорить любимым губы в губы задыхающиеся "кохаю" и понятнейшее слово – "любый". И, звезды прохладным монистом надевши, скажет мне девушка: боязно все. Моя несказанная родина-девушка эти слова произнесет..."

В общем, разместил я его, и... обнаружил полную тишину. Обычно хоть какая-то реакция, а здесь гробовое молчание. Решил повторить. Повторил, уже с объяснениями. И снова – тишина.

А ведь это – как анализ крови, как проверка рефлексов. Если мы не реагируем на Кульчицкого, на Когана, на Багрицкого, значит что-то не так у нас стало и с кровью, и с рефлексами. Еще лет тридцать назад реагировали. И никакой антисоветизм нам не мешал. Куда там – наоборот. Помните, кто рвался на "Павших и живых" на Таганку?

А сегодня не реагируем.

Что это значит? Только одно значит. Надо лечиться.

[Александр Зеличенко]

http://anonymouse.org/cgi-bin/anon-w...=54127A60A54FC
Нам придется пересмотреть многие максимы, к которым мы привыкли настолько, что считаем их аксиомами
12-09-2014 (09:12)

С головы рыба не только гниет, но и лечится.

То, что гниет, мы помним хорошо. Народная мудрость.

Проблема у нас другом – мы путаемся, кто у общества голова, а кто – другие части туловища. И когда речь заходит о гниении, мы сильно любим назначить головой начальство и лично, а себя объявить ни при чем: "Я не такая, я жду трамвая".

Однако, при всем понимании, что начальство охвачено гниением не меньше, чем все остальное общество, назначать его головой общества я бы не торопился. Руки, сколько бы они мускулисты ни были – это еще не мозг. И голова общества – совсем не начальство. И не придворные интеллектуалы, готовые любую дурь начальства возвести в ранг высочайшей мудрости и святой добродетели. Это не мозг. Это обслуга.

А мозг – совсем иные люди. Они редко увенчаны лаврами, и тем более – осыпаны золотом. Но именно их оценки и их видение мира становится референтным для тех, кто своими текстами определяет умонастроения наиболее способной к пониманию части общества, которая, в свою очередь, транслирует свое видение следующему ярусу иерархии ума, и т.д.. Таким образом, подобно расходящимся кругам, распространяется понимание обществом своего положения.

СМИ, обращающиеся к обывателю напрямую, вносят в этот процесс свои коррективы. Но – ненадолго: долго обманывать всех нельзя. Измученные бессмысленностью жизни граждане могут поверить, что Крым присоединен из-за опасений передачи Севастополя вражьему НАТО, а боинг сбит украинским истребителем. Но долго верить в это могут только сравнительно немногие. У человека без ярко выраженной паранойяльной акцентуации, или попросту говоря без твердолобой упертости по отношению к любому своему мнению, уверенность, что вежливые люди в купленной в военторге форме всего только позволили крымчанам выразить свое страстное желание жить в РФ, долго не продлится. Ну, неделя. Ну – месяц, наконец. Ну, если очень наивный, полгода может продержаться. А потом он замечает косоватые взгляды своих же друзей, которые еще недавно думали так же. А чуть позже видит, что взгляды эти становятся все косее и будто даже ехиднее. И, наконец, догадывается, что друзья считают его дураком. Ну, а дальше все происходит само собой.

Так что СМИ отнюдь не всесильны. А вот распространение понимания от самых умных к менее умным – процесс кардинальный и естественный, даже несмотря на вносимые в него помехи.

Но вот здесь-то и начинается наша главная проблема. Самые умные у нас не слишком умны. Гниение наше, в самом деле, захватило голову, и я вам даже больше скажу – началось с головы. То есть – с нас самих, дорогие друзья.

Началось все это довольно давно – с наших упований, что "рынок все наладит", "что надо встать на столбовую дорогу истории" (как будто она существует как дорога, а не как сеть дорожек), что "лучше бандитский капитализм, чем бандитский социализм" и десятков подобных благоглупостей. И продолжается все это уже больше двадцати пяти лет. Мы и сегодня путаемся в самых простых вопросах.

Например, одни из нас объявляют главным пороком изъеденной ложью, наивным обрядоверием и тотальной бездуховностью церкви гомосексуализм. Хотя на фоне перечисленных пороков его можно было бы считать и добродетелью – все-таки какая-никакая, а любовь. Все лучше, чем тотальная злоба и ненависть к ненашим, царящие в РПЦ.

Другой, и отнюдь не клерикал, а совсем наоборот, уверен, что акция пуссириот в ХХС – дурь, а штрафы охранников Нотр-Дам, пресекших акцию Фемен, – маразм. То, что эта "дурь" запустила мощный процесс омысления состояния церкви и ее места в обществе, а "маразм" демонстрирует возможность совсем иного понимания сакрального и совсем иные, не маскарадные, не из сундуков, а современные одеяния духовности, человек не видит. Как и то, что открывая двери современному искусству, пусть и несопоставимо более низкому, чем искусство его строителей, Нотр-Дам сохраняет и укрепляет казалось бы уже совсем не востребованную в Западной Европе идею католицизма.

Третьи ратуют за "мир на Украине", не понимая, что "мирные переговоры" – это переговоры о капитуляции. И капитуляция эта отнюдь не капитуляция Киева перед Донецком, а капитуляция Киева перед Москвой.

И так далее. Я взял наугад несколько первых попавшихся примеров.

К чему все это? Почему я об этом пишу? Потому что именно здесь находится ответ на самый гнетущий вопрос сегодняшнего дня – "Что делать?". В самом деле, что делать, когда делать ничего нельзя?

Это только кажется, что нельзя. У нас есть дело, которое делать можно и нужно. Нам нужно лечить голову. Ту самую с гниения которой началось и гниение всей рыбы. И ту самую, без ясности и здоровья которой нельзя делать НИЧЕГО. А это не голова Путина. И не голова его советников. Это наша с вами, дорогие друзья, голова.

Чтобы общество стало очухиваться, чтобы к обществу пришло понимание своего положения и понимание своего пути, это понимание должно сначала прийти к самым умным членам общества – к интеллектуальной, или, если хотите, духовной элите общества.

Наша беда в том, что эта самая интеллектуальная наша элита сама очень плохо, очень отрывочно представляет, что происходит, и уже поэтому не может сколько-нибудь адекватно представлять, что делать. Поэтому нас так и лихорадит. То мы готовы все силы бросить на борьбу с мигрантами. То грезим об учредительном собрании. То нам мерещится, что все беды из-за отсутсвия выборов губернаторов. Или из-за отсутствия выборов как таковых. То еще что-то привидится.

Нам необходимо навести порядок прежде всего в собственных головах. А это совсем непросто. Ведь придется, например, отказаться от плюрализма мнений о таблице умножения. И от толерантности к утверждениям "дважды два – пять": "я уважаю, дорогой коллега, ваше высококомпетентное мнение, что дважды два равняется пяти; и хотя я не разделяю его, но жизнь отдам за ваше право свободно высказывать это ваше мнение". Нам придется пересмотреть многие максимы, к которым мы привыкли настолько, что считаем их аксиомами. А вместе с тем даже не найти ответы, а просто задать себе казалось бы элементарные, известные каждому ребенку вопросы: что такое хорошо, что такое плохо и какой жизнью мы хотим жить.

Но альтернативы у нас нет: с головой (не властьимущими, а ум-имеющими), которая есть у нашего общества, жить нельзя. И если мы хотим жить, первое наше дело – лечить голову.