1440. Древний Египет

[Иван Ладынин]

https://postnauka.ru/video/54849

Историк о египетской историографии, мифологических представлениях о сакральной власти Александра Македонского и концепции египетского царя как владыки мира
02 ноября 2015

Занимаясь представлениями древних египтян о начале македонского времени в Египте и о том, что представляли собой цари македонских династий (сначала династии Аргеадов, к которой принадлежал Александр, а потом и династии Птолемеев), я пришел к выводу, что при этом нельзя обойтись без обращения к египетским представлениям о прошлом, о прошлом Египта и о том положении, которое Египет занимал в мире в целом. Здесь мы сталкиваемся с довольно необычной для древних обществ картиной. В сущности, самой древней формой осмысления своего прошлого для большинства народов мира является эпос. Эпоса в Египте нет. По-видимому, он должен был быть изначально, как и у любого другого народа древности, но, по всей вероятности, эта эпическая традиция была как-то вытеснена сначала на задний план, а потом и вообще за пределы египетского сознания усилиями царской власти, которая, судя по всему, не хотела конкурентов, не хотела нежелательного для себя сравнения с великими героями далекой эпической древности.

Понятно, что реальный земной правитель при сравнении с каким-нибудь Гильгамешем или Гераклом обязательно будет проигрывать. Стало быть, историография в Египте развивалась без какой-то подпорки в виде эпической традиции, прежде всего на основе того летописания, которое велось государством, и с обращением особого внимания на переходные эпохи в истории Египта. В этом смысле они были очень важными рубежами, которые упорядочивали египетские представления о прошлом.

Египтяне, судя по всему, очень долго помнили о катастрофе Первого переходного периода, которая завершила их историю в III тысячелетии до нашей эры. Современные ученые проводят конец египетской ранней древности, конец эпохи Нового царства, по финалу XX династии и по следующему распаду египетского государства в начале XI века до нашей эры. Египтяне поступали по-другому. Для них важнейшим рубежом была эпоха борьбы с «народами моря». Но, собственно говоря, это время конца XIII — начала XII века до нашей эры — это та же эпоха, в которой разворачивается действие гомеровских поэм, притом что гомеровские поэмы тоже обозначают рубеж, который для древних греков отделял мифоэпическое прошлое от прошлого уже исторического. То есть в этом смысле эти два рубежа в истории двух народов, связанных с одним и тем же большим миграционным процессом в Средиземноморье, совпадают.

И если мы посмотрим на труд Манефона, который пишет свое произведение о египетской истории уже в начале эпохи эллинизма — судя по всему, в первой половине III века до нашей эры, — пишет его по-гречески, хотя, конечно, он был египтянином, египетским жрецом (в сущности, он ставил перед собой определенную задачу — рассказать новым хозяевам страны, греко-македонской элите, которая читала по-гречески, об истории своего народа), то мы увидим, что история в его изложении делится на три больших периода. Они соответствуют трем частям (томосам) труда Манефона. Первый томос завершается тем, что мы бы назвали Первым переходным периодом. Второй томос завершается эпохой борьбы египтян с «народами моря» — рубеж между XIX и XX манефоновскими династиями. И те события, которые в изложении Манефона отразились, по-видимому, как раз определенным событиям этого исторического времени и соответствуют — нашествию на Египет «народов моря» и борьбе с ним таких царей, как Мернептах, как основатели XX династии Сетнахт и Рамсес III. И наконец, третий томос труда Манефона заканчивается царствованием Нектанеба II, последнего египетского царя до Второго персидского владычества и до прихода в Египет Александра, и, в сущности, сам Манефон живет в четвертом большом историческом цикле. Он только-только начался, и Манефон сам является современником царей, которые стоят у его начала.

Нужно сказать, что Манефон, в отличие от многих своих современников из египетской элиты, был к македонской власти все же весьма лоялен. Соответственно, представить оптимальным образом новых македонских хозяев Египта перед самими египтянами можно было, вписав их в эту концепцию исторических циклов. И мы видим по некоторым чертам, которые угадываются в описании Манефона, что на рубеже между такими большими историческими эпохами стояли обычно две фигуры: царь-отец и царь-сын. Царь-отец — это завершающая фигура исторического цикла, при которой на Египет обрушиваются какие-то бедствия, он эти бедствия преодолевает, хотя в какой-то степени он и сам может эти бедствия спровоцировать какой-то своей неосторожностью или даже прямой виной. Но дальше, после того как они преодолеваются, он оставляет наследство своему сыну, который становится основоположником новой большой исторической эпохи. Такими фигурами, которые подобным образом обрамляют рубеж между первым и вторым циклами истории Египта, оказываются исторические Аменемхет I и Сенусерт I, действительно очень важные фигуры начала египетского Среднего царства. Такое место они занимают и в изложении Манефона.

В сущности, идеальное соответствие этой конструкции «царь-отец — царь-сын» мы видим в так называемом «Романе об Александре». Произведение, которое складывается окончательно в поздней античности, но основа его в той части, о которой я сейчас буду говорить, складывается, судя по всему, в Египте в начале III века до нашей эры. Александр Македонский представлен там сыном Нектанеба II. Нектанеб II после завоевания Египта персами бежит в Македонию, обольщает Олимпиаду, и от этой их связи рождается будущий завоеватель мира Александр. Понятно, что такую историю нельзя было представить в официальной пропаганде. Помимо ее романтического характера, она еще содержит в себе такие анахронизмы, что никто из образованных египтян в нее не стал бы верить. Александру на момент бегства из Египта Нектанеба II было уже около 13 лет. Стало быть, собственно в концепции Манефона, в концепции, которой должен был придерживаться Манефон или которая по крайней мере была бы столь же академически серьезна, как труд Манефона, дело должно было быть представлено по-другому. По-видимому, такими рубежными фигурами, разумеется, не отцом и сыном в буквальном смысле слова, но фигурами, которые исполняют роли, свойственные «царю-отцу» и «царю-сыну», были Александр Македонский и Птолемей I. Александр Македонский прекратил бедствия Второго персидского владычества, успокоил Египет, а Птолемей взял на себя большую задачу нового обустройства египетского государства.

Помимо этой серьезной концепции, египетской пропагандой была выдвинута концепция, исходившая из очень упрощенной схемы истории Египта. Когда-то в далекой древности, в эпоху царей-богов — вернее, в эпоху непосредственно после царей-богов — в Египте правил великий царь-завоеватель. Античным авторам он был известен как как Сесонхосис (или Сесострис). Суть в том, что он завоевал весь мир, пока не дошел до Скифии, где потерпел поражение. Вот это завоевание всего мира — это как бы завершающий штрих в обустройстве мира, создание той нормы, в которой египтяне, египетский царь должны владеть всем миром. Дальше, когда скифы нанесли этому царю поражение, эта норма пошатнулась. Власть над миром перешла к скифам, дальше к другим азиатским народам: к ассирийцам, мидянам, наконец, к персам. И когда в Египет приходит Александр, то, по свидетельствам того же «Романа об Александре», египтяне приветствуют его как нового Сесонхосис, владыку мира. То есть вот этого восстановителя миродержавия, которое составляло норму когда-то очень давно, и теперь эпоха Александра, когда он становится царем Египта, — это в какой-то степени восстановление, разумеется, в фиктивном виде этой нормы египетского миродержавия — власти египетского царя над всем миром.