*2773. Социологические опросы

[Слон]

https://slon.ru/posts/57349

В какой стране мы живем
15:51

«Международный Мемориал» проводит цикл экспертных лекций и дискуссий под названием «В какой стране мы живем». Среди лекторов – ведущие эксперты: социологи, экономисты, политологи. Проект курирует Николай Петров, заведующий лабораторией методологии оценки регионального развития НИУ ВШЭ. Партнеры проекта – департамент политической науки НИУ ВШЭ и Slon Magazine.

Slon Magazine представляет первую лекцию проекта – выступление директора «Левада-центра» Льва Гудкова.

***

Мы видим признаки того, что пузырь патриотических настроений сдувается. Но картина более сложная, чем можно себе представить. Сохраняется высокий уровень одобрения политики Путина – при явных признаках втягивания страны в углубляющийся кризис, хотя эти настроения проявляются в разных социальных средах очень по-разному. Быстрее, острее и драматичнее реагирует Москва. Последний пик, связанный с аннексией Крыма и началом пропаганды, резко обвалился осенью прошлого года, потом настроения стабилизировались почти на том же уровне, и дальше начинается снижение – похоже, что надолго.

Индексы оценок экономического положения страны и семьи

Во всяком случае, оценки экономического положения в стране в целом и в семье (самое главное здесь семья) ухудшились и, скорее всего, будут ухудшаться дальше. Нарастает ощущение неудовлетворенности жизнью, бесперспективности, представление, что кризис будет очень долгим. Это настроение характерно для более чем половины населения. Большинство говорит, что кризис будет продолжаться не менее трех лет, а еще примерно 20 процентов говорят, что неопределенно долго, то есть неизвестно, чем это все кончится. Хотя одновременно действуют еще и последствия наркотического опьянения удовлетворенности жизнью.

Какие чувства проявились, окрепли у окружающих вас людей за последние годы?

Если сложить красную и синюю линии, они дадут большинство примерно в 60%, они даже в 2015 году все-таки резко уменьшились; сохраняется общая удовлетворенность, чувство гордости, эйфория, связанная с демонстрацией собственной силы Западу.

Одобрение деятельности Владимира Путина

Рейтинг Путина, несмотря на некоторые колебания, сохраняется на очень высоком уровне. Правительство после долговременного спада тоже сохраняет свои высокие рейтинги. В целом очень интересен редко встречаемый в наших исследованиях разрыв между оценками экономического положения и перспективами на будущее и высоким рейтингом власти в целом. Для государственно-патерналистского сознания это крайне нехарактерно: колебания всегда связаны прежде всего с отношением к власти.

Индекс национального благосостояния

В 1999 году, с приходом Путина, резко растут все социальные показатели, и рост пошел начиная с 2000 года по лето 2008 года, до момента кризиса 2009 года, когда опять пропагандистская кампания во время войны с Грузией дала мощный эффект, а дальше шло постоянное снижение. Это очень любопытный разрыв. Его можно, конечно, интерпретировать как войну холодильника с телевизором, но тем не менее настроения довольно противоречивые, и это очень любопытно. Ожидания будущего очень мрачные и усиливаются, а поддержка власти сохраняется. Безусловно, действует пропаганда, но все сводить к пропаганде неразумно. Почему неразумно? Разберем график [ниже], он сам по себе чрезвычайно интересный.

Индикаторы оптимизма

Это ответы на вопрос «Что вы ждете в будущем, как вы оцениваете состояние дел в политической и экономической сфере?». Подъемы – это электоральные циклы, они происходят каждые четыре года. Самый низкий подъем – в 1996 году, затем первые путинские выборы, сопровождаемые тоже мощной кампанией, дальше снижение в 2004 году, очень высокое в 2008 году, и последний электоральный цикл вообще не дал никакого прироста надежд и оптимизма. То есть пропагандистский ресурс доверия к эпохе стабильности заканчивается. Но вместе с ним снижается и потенциал протеста.

Потенциал экономического протеста

Если посмотреть на график [выше], то самые сильные показатели потенциала протеста были во время кризиса 1998 года, дальше монетизация, посткризисные протесты 2008–2009 годов, слабее – массовые протесты 2011–2012 годов, потому что они все-таки затронули только население крупных городов, а дальше устойчивое снижение, указывающее на крайне низкий потенциал консолидации и солидарности.

Пузырь надувался за счет наиболее демократически и прозападно ориентированной части общества

В последнем таком всплеске, связанном с Крымом и усилением пропаганды, интересен крах самой идеи среднего класса, потому что этот всплеск происходил практически полностью за счет той среды, которая была захвачена массовыми протестами 2011–2013 годов, то есть за счет того городского класса, который считался носителем антипутинских настроений и требовал реформ. Он раскололся на неравные части, а большая часть присоединилась к Путину – это и дало прирост от 60–64% поддержки, вплоть до 87%. И протестная часть – прозападная демократическая либеральная часть российского общества – сократилась буквально до минимума. Устойчивое ядро можно оценить не более чем в 8–12%, максимум – 15%. Пузырь надувался за счет наиболее демократически и наиболее прозападно ориентированной части общества. Это интересно, потому что растаяли все надежды на то, что рыночная экономика потянет за собой формирование российского среднего класса с соответствующими установками и требованиями институциональных реформ.

Дальше вопрос, что из этого последует. Кризис будет углубляться, и с течением времени он сильнее бьет по малоимущим группам, прежде всего по периферии, которая дает парадоксальные реакции. Хотя первыми реагируют самые обеспеченные группы, особенно в Москве. В Москве настроения более поляризованы и артикулированы: более образованные люди быстрее дают выраженную реакцию.

Дальше наши возможности прогнозирования и объяснения заканчиваются. Одни аналитики говорят, что это преддверие катастрофы режима, другие – что ничего страшного не происходит, экономика слаборазвита и деградация будет идти медленно и довольно долго.

Мне кажется, что нужны более широкие рамки интерпретации происходящего. Усиление репрессивной политики режима: новые законы, давление на гражданское общество, дискредитация Майдана, антизападная политика – было непосредственной реакцией на протестные движения. Но сам патриотический подъем проявляет гораздо более сильное напряжение, особенно в глубинке, в толще общества, чем собственно недовольство политической системой. Я пытался это объяснять через сохранившуюся травму распада СССР и кризис советской идентичности. То есть воспроизводится советская идентичность, хотя и в таком полуразрушенном виде, и тогда надо объяснять причины сохранения этих структур сознания.

Почему так велико требование вернуть России статус великой державы?

Общий развал советской системы разрушил и претензии России на сознание великой державы, а вот это чувство причастности к супердержаве компенсировало для обывателя ощущение зависимости от власти, чувство постоянного, повседневного унижения, неполноценности. Это переживание для коллективной идентичности было чрезвычайно болезненным и долгим, и, напротив, Путин вернул (в марте 2014 года оно впервые подскочило) сознание причастности к большой стране, к империи, к стране, демонстрирующей свою силу, противостоящей Западу.

На еще более глубоком уровне чрезвычайно болезненно воспринимался крах идеологии догоняющей модернизации, постоянное ощущение себя страной-лузером, неполноценной, дефективной страной. Конечно, это чувство не было артикулировано, но оно порождало садомазохистский комплекс, выражаемый в понятиях типа «совок». В перестройку это чувство проявлялось особенно ярко: мы хуже всех, мы Верхняя Вольта с ракетами, мы пример, как не надо жить. Эти комплексы никуда не делись, и это говорит о том, что существуют социальные механизмы, которые воспроизводят эти представления и сохраняют очень сильное напряжение в самоопределении, порождают дефицит самоуважения, отсутствие чувства достоинства.

Буквально за полтора года после аннексии Крыма самоуважение людей поднялось в полтора раза, появилось ощущение, что «Россия встает с колен». Как высказалась одна дама на фокус-группах: «Мы показали всем зубы, мы заставили нас уважать». Но этот подъем самоуважения, патриотизма, гордости, эйфории, поднятый, безусловно, пропагандой, никак не снимает негативного отношения к власти, оно никуда не девается – наиболее критические оценки снизились процентов на пять-десять, а структура и ядро отношения к власти сохранились.

Как бы вы охарактеризовали нынешнюю власть?

В этой структуре доминируют негативные оценки, то же самое и в отношении к Путину. Понимание коррумпированности власти сохраняется, хотя структурно немного поменялось. И это важно. Это не разные аспекты, а единый комплекс представлений. Это означает, что чувство стыда, мазохистского переживания за свою страну предполагает и негативное отношение к власти. И в некотором смысле это одно и то же переживание.

Почему? Потому что власть в данном случае монополизировала права представлять все коллективные ценности. А других способов интегрировать общество нет. Гражданское общество находится в полупарализованном, зародышевом состоянии, и средств выразить собственные интересы у общества нет. Подавлена партийная система, люди понимают, что это такие властные машины электоральной мобилизации и поддержки власти, а не партии. С другой стороны, тотальная цензура и монополия на информацию тоже в общем блокируют возможность представления всего многообразия.

Возвратный тоталитаризм

И это дает мне основания выдвинуть другую модель интерпретации происходящего. Я думаю, что более адекватным объяснением может служить концепция тоталитаризма. Под тоталитаризмом у нас обычно понимают террор, репрессии. Но террор не является главным признаком тоталитарной системы, и сама по себе парадигма тоталитаризма тоже не статична. Если разбить весь период существования этой парадигмы, то после того, как Амендола ввел это понятие, оно было подхвачено идеологами фашизма – Джованни Джентиле, Муссолини и пр., и их оппонентами – Стурцо, Коном. Прежде всего, тоталитаризм описывался сращиванием партии и государства. В Италии и Германии речь шла об установлении полного контроля над государственной системой, над социальной структурой и всеми социальными процессами в обществе через массу промежуточных организаций, от корпоративистских структур до квазиобщественных организаций (гитлерюгенд, Трудовой фронт, женское движение, объединение промышленников и пр). Они устанавливали систему капиллярного контроля над обществом, и это первый признак тоталитаризма.

Второй признак – чрезвычайная роль тайной политической полиции, которая действует вне правовых рамок и обеспечивает и принуждение общества, и репрессии в отношении недовольных или потенциальных оппонентов. Третий признак – это, конечно, появление такой эсхатологической миссионерской идеологии, обещавшей построение нового общества. Самое важное, что эти идеологии включали в себя два компонента: очень архаическое представление об идеальном общественном устройстве, будь то община, раса или еще что-то в этом роде, но реализуемое в новых условиях новыми средствами. И еще один обязательный компонент – критика западной демократии как гнилой, продажной и всех партий как недееспособных. Соответственно – появление идеи заговора, внутреннего или внешнего врага, которая обеспечивает с помощью опять же этой политической полиции консолидацию и принудительное подчинение общества режиму. Персонификация этого нового порядка достигается через культ вождя, фюрера, дуче.

И еще один обязательный компонент – критика западной демократии как гнилой, продажной и всех партий как недееспособных

Дальше огосударствление экономики, подчинение экономических процессов политическим целям, прежде всего экспансии и милитаризации, полный контроль над СМИ и превращение их в орудие пропаганды. В 1953 году впервые была выдвинута концепция тоталитарного синдрома. В третьей фазе наука пыталась систематизировать отдельные тоталитарные режимы. Историки показывали, что режимы не попадают в общую схему, что они сильно отличаются. И была предпринята попытка перейти к осознанию, что нужен концептуальный язык, который позволял бы направлять внимание на общие особенности репрессивных режимов, новых режимов, которые возникли именно в обществах догоняющей модернизации, то есть сочетающие модернизационные технологии с очень примитивным и архаическим представлением об обществе. Эти режимы соединяют несоединимое: модернизацию технологическую и промышленную с контрмодернизационными представлениями о социуме.

Превращение научной концепции тоталитаризма в идеологию зафиксировано в целом ряде политических документов, в том числе в Основном законе ФРГ, первая статья которого определяет государственное устройство ФРГ как антитоталитарное. При этом была оставлена в стороне проблема, где выход из такой системы и возможен ли этот выход. На это социальная наука не дала никакого ответа, отчасти потому, что начавшийся распад СССР и советского блока снял эту проблему как теоретическую, познавательную, поставив на ее место другую: что надо сделать для того, чтобы обеспечить переход. Но последовавшие процессы, особенно на постсоветском пространстве, вернули эту проблематику, хотя вопросов здесь гораздо больше, чем попыток ответить. Потому что масса режимов, возникших на постсоветском пространстве, показывают возвратные формы тоталитаризма – другие, не классические, но не менее жесткие. В 1951 году Дэвид Рисмен, крупный американский социолог, автор классической работы «Одинокая толпа», выдвинул в своем докладе «Пределы тоталитарных режимов» идею, что режимы будут медленно разлагаться под влиянием внутренних причин. Исходя из очень поверхностного анализа, потому что никаких особых документов не было, он предположил, что коррупция будет медленно уничтожать и разлагать идеологический фанатизм, приводить к апроприации властных и финансовых ресурсов и медленному разложению режима.

Мне этот подход кажется интересным подходом, хотя я не могу сказать, что он полностью оправдан. В конце 1960-х – начале 1970-х годов французский социолог и политолог Жак Рупник выдвинул схожую идею, что хронический потребительский дефицит приведет к тому, что общество будет трескаться и медленно разлагаться. Я думаю, что эта концепция позволяет в какой-то степени объяснять новейшие процессы.

Суть в том, что произошедшие за последние 25 лет изменения не разрушили систему тоталитарных институтов, но базовые институты, прежде всего структуры власти и те, на которые власть опиралась: армия, само устройство власти, суд, полиция, равно как и система образования, – фактически остались прежними, а менялись в первую очередь те области, те институциональные сферы, которые не были связаны с воспроизводством коллективных представлений и связанных с ними ресурсов насилия. То есть это прежде всего экономические, технологические, коммуникативные сферы, массовое потребление, культура и т.п.

Этот диссонанс чрезвычайно важен, потому что изменения идут неравномерно и в разных сферах, порождая сильнейшее напряжение внутри самого общества. Понятно, что в общественном мнении, я бы сказал, довольно адекватные представления о структуре режима. Режим опирается на силовые институты, политическую полицию, МВД, спецслужбы, на государственную бюрократию и контролируемые околовластные финансовые структуры. Пирамидальная силовая репрессивная структура сохраняется вполне. Насилие становится конституирующим моментом всех социальных отношений. Что такое насилие с точки зрения социологии? Это дисквалификация, то есть отказ тем, в отношении кого применяется насилие, в признании их ценности, самодостаточности, достоинства, значимости. Тем самым общество превращается в одномерное большинство, ресурс власти.

Происходит поляризация: вся полнота коллективных ценностей и представлений записывается за властью, которая выступает от имени этих представлений и ценностей с правом на насилие, с одной стороны, и, с другой – аморфное бескачественное большинство, не имеющее механизмов представления своих нужд и интересов и лишенное того, что западная демократия называет неотчуждаемыми правами человека. Если такая картина признается оправданной и легитимной, она устраняет всякое представление о необходимости посредников, системы коммуникации, представительства. Возникает крайне примитивное упрощенное представление обо всем социальном целом. И именно это представление, заданное тоталитарным режимом советского плана, воспроизводится и принимается сегодня. Порождается, с одной стороны, сильное чувство диффузной агрессии и неартикулированной неудовлетворенности, с другой – очень сильная фрагментация самого социума. Люди не могут не доверять друг другу, но это означает, что возникает масса частных партикулярных образований, в которых и происходит общественная жизнь: доверяют семье, самым близким, друзьям, соседям, в меньшей степени коллегам по работе.

Все социальные институты в России, как видно из международных сравнительных исследований, не пользуются доверием. Россия находится в нижней трети списка по институциональному доверию. Верх – это скандинавские страны: Швеция, Дания, Норвегия, Германия. А Россия – между Филиппинами, Чили, Доминиканской Республикой.

Аномия: распад социальных связей

Это диффузное напряжение в последние годы усилилось растущим неравенством. Известно, что коэффициент Джини (отношение 10% наиболее богатых к 10% самых бедных), по официальным данным, в России составляет 16, а по неофициальным данным независимых экономистов – равен 27. В последней статье экономист Аганбегян приводит цифры, что одному проценту населения принадлежит 76% всех финансовых активов в стране: Россия вышла на первое место в мире по социальному неравенству. И это притом, что почти десять лет шел непрерывный рост реальных доходов населения.

Конечно, распределение доходов было крайне неравномерным, больше всего выигрывал, условно говоря, городской класс. Рост потребительского общества порождает сильнейшую социальную зависть. И результатом этого ощущения несправедливости социального порядка действительно можно считать то, что социологи называют аномией – то есть распад социальных связей, конфликт нормы и ценностей, приводящий к чувству опустошенности, бессмысленности, депрессии и прочее. Классический показатель – это число самоубийств.

Число самоубийств снижается

С 1992 по 2014 год покончили жизнь самоубийством свыше 1 млн человек (80–85% – мужчины); уровень социальной патологии выше в сельской местности и малых городах.
 Из 20 стран с наивысшими показателями уровня самоубийств 15 – бывшие соцстраны

Распад СССР дал волну самоубийств, 43 случая завершенных суицидов на сто тысяч населения, в этом отношении Россия лидировала по крайней мере среди крупнейших стран. Потом возникла парадоксальная ситуация, переворачивающая стандарты социологической интерпретации аномии, которые сложились еще с классической работы Дюркгейма, где аномия сильнее всего была представлена в крупных городах, с их анонимностью, сложным социальным устройством и пр. В России ниже всего уровень аномии как раз в Москве: в 2011 году – 4–6 случаев, а больше всего на периферии и, конечно, на Дальнем Востоке, на севере, где имеет место социальная деградация в чистом виде, в селе и в малых городах. Иначе говоря, там, где модернизационные процессы, формирование рыночной экономики, социальное многообразие уже сложились, аномия проявляется меньше всего, а в застойных средах – обратная картина.

Косвенно можно судить по показателям преступности, но государственная статистика недостоверна и ухудшается год от года. Доклад о качестве уголовной статистики, который недавно был представлен КГИ, утверждает, что регистрируется только 8% от всех совершаемых преступлений. И все равно даже по регистрируемым возбуждаемым делам Россия в числе лидеров, выше только в двух странах: в США и ЮАР. Но в США эти показатели очень компактно сосредоточены среди афроамериканского населения, где действительно очень высокий уровень аномии.

Число заключенных на 100 тысяч населения, 2005–2006

Аномия или социальная дезорганизация – это неестественные характеристики и неслучайные. Это не просто потому, что такая у нас страна патологически больная. Это следствие сохранения тоталитарных институтов и тоталитарной организации, конфликта недомодернизированных сфер с институтами, которые возникают, но не могут реализоваться. Это производная всей системы практик тоталитарного режима, возвратного тоталитаризма, с которым мы имеем дело, обессмысливание жизни и утверждение насилия как основного доминантного кода социальной организации, децентрализация, если хотите, этих структур насилия. Кущевка – это не случайность, а в некотором смысле парадигма вот этого развития. Я думаю, что в любом регионе при должном внимании можно увидеть такие же структуры насилия. Если мы сравним число сердечно-сосудистых заболеваний, то увидим примерно такое же распределение, потому что это тоже показатель фрустрированности населения.

Cогласны ли вы с известным суждением о нашей жизни: «Все можно перенести и перетерпеть, лишь бы не было войны»?

Ну и, соответственно, вы видите, это предельное выражение монополизации властью вот этого права на коллективные представления. Этот постоянно внедряемый в сознание тезис образует горизонт существования. И не просто горизонт существования, а постоянно действующий механизм переоценки всех обстоятельств повседневной жизни. Все можно перетерпеть, лишь бы не было войны; война в этом смысле является ключевым кодом понимания всего происходящего. Это и способ утверждения себя, и способ переоценки всех других ценностей. Если хотите, это условие терпения. А для этого, собственно, и работает пропаганда.

Пропаганда, которая оправдывает присоединение Крыма, ввела важный новый тезис – о соотечественниках, о русском мире, о разделенной нации. То есть вера в органическое единство по единству происхождения. Тем самым были устранены все представления об институтах, о необходимости представлять социальное многообразие, и последовала ответная волна патриотического подъема. Понятно, что она базировалась прежде всего на сопоставлении с США как главным оппонентом и ценностной утопией: неустранимый ориентир для развития, то, что мы хотели бы иметь у себя, но понимаем, что никогда не сможем иметь. Легитимизируется собственная агрессия с сознанием жертвы. Почему так убедительна пропаганда? Потому что она подставляет представления об отношениях внутри страны или мотивах собственной власти под действия и образ США. Это легко опознается, воспринимается и не требует доказательств.

Этот процесс аномии производный, функциональный. Это не отдельные всплески, это работа систематических механизмов по разрушению и человека, и общества как такового. Основа для консолидации, для некоторого идеализма, альтруизма систематически подорвана. Мы постоянно фиксируем внутреннюю злобу, агрессию, фрустрированность, она проецируется не на власть, а на тех, кто выступает с человеческими тезисами, лозунгами, программами. Они воспринимаются не просто как возмутители, а как некоторое проявление собственной совести, как указание на свое несовершенство. Это, конечно, вызывает очень мощный агрессивный импульс, подавляющий и нейтрализующий возможность консолидации и солидарности. Сами лозунги оппозиционного движения понятны, внятны, разделяются, но не служат мотивами собственной активности и действия. Поэтому – это некоторый новый вывод – я не уверен, что кризис приведет к каким-то более человеческим, я бы сказал, формам.

[Собеседник. Ru]

http://sobesednik.ru/incident/ubiistvennaya-statistika

Симонов Артём

18:00,28 февраля 2011

Росстат занижает чудовищные данные по преступности в РФ как минимум в три раза, судебная система поощряет убийц и насильников, а исполнительная власть вообще не считает преступность проблемой.

Согласно сводкам с официального сайта МВД РФ, в России ежегодно совершается 42-46 тысяч убийств и еще примерно такому же количеству граждан преступники наносят тяжкие увечья. Последние данные за 2010 год заканчиваются на этом сайте ноябрем и согласно этим данным, за период с января 2010 года по ноябрь 2010 преступники в России убили 38,3 тыс. человек.

Однако не менее официальный источник, Федеральная служба государственной статистики (Росстат), сообщает о другом криминальном итоге 2010 года – убийств и покушений на убийство там насчитали только 15,6 тыс. Аналогично не стыкуются данные и за предыдущие годы: в 2009 году по данным МВД преступниками было убито 46,1 тыс. россиян, а по данным Росстата – всего 18,2 тыс.

Зачем Росстат так неуклюже скрывает истину, и так понятно – именно данные этой федеральной службы используются подавляющим большинством социологов, включая зарубежных. Трудно привлекать инвестиции или туристов в страну, где главной причиной смертности мужчин в возрасте 28-50 лет является гибель от рук преступников.

Даже если исходить из данных Росстата (заниженных, как минимум, втрое), Россия занимает по убийствам третье место (14,2 убийства на 100 тыс. населения) среди развитых стран, уступая только ЮАР (36,5 убийства на 100 тыс.) и Бразилии (22 убийства на 100 тыс.). При этом Россия единственная из европейских стран, которая по уровню убийств входит в так называемую Большую криминальную двадцатку (во главе с Гондурасом – 60,9 убийств на 100 тыс. населения), занимая там место между Намибией и Суринамом.

Если же учитывать реальную статистику, приводимую органами МВД, Россия попадает в мировые криминальные лидеры – 40 убийств на 100 тысяч человек. И это все без учета латентной преступности, без вести пропавших (30 тысяч человек в год) и гибели людей, квалифицированной не как убийство, а как «смерть в результате нанесения тяжких телесных повреждений» – ведь это отдельная статья в УК РФ.

Но почему в России так высок уровень преступности? Социологи говорят о "криминальной культуре", которая чрезвычайно развита именно в России, причем не только среди подростков, но и среди вполне состоявшихся взрослых мужчин.

К криминальной культуре относится, прежде всего, совершенно определенный, "зековский", тип поведения, когда человек ведет себя с другими людьми, исходя из привычной иерархии, которую он устанавливает всюду. Такой человек везде видит только "блатных", "мужиков" и "опущенных", и ведет себя с окружающими людьми соответственно.

Западная культура предполагает иное поведение – там, по крайней мере, публично, предписывается демонстративно ровное поведение с богатыми или бедными, сильными или слабыми, то есть нет необходимости выстраивать иерархию, публично унижаясь перед сильным и одновременно публично унижая слабых.

Именно поэтому уровень агрессии в западной культуре на порядок ниже, чем в России – там не считается "в западло" улыбнуться и помочь незнакомому человеку, а у нас это смертельно опасно, потому что может повредить статусу в "зековской" иерархии. Зек просто обязан пинать слабых и угождать сильным, иначе его блатное место на воображаемой или реальной шконке займет кто-то другой.

Почему же в России криминальная культура стала одной из доминирующих культур? Причина известна, это огромный поток людей, проходящий через места лишения свободы туда и обратно, примерно 700 тысяч человек ежегодно. А недавно стало известно, почему этот криминальный поток столь велик и постоянен.

НИИ Академии Генеральной прокуратуры было обнародовано фундаментальное исследование "Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности в России", которое длилось более 10 лет. Оказалось, что в период 2004-2009 гг. в России пожизненное лишение свободы за умышленное убийство было назначено от 0,2% до 0,5% всех осужденных за это преступление. А максимальный срок лишения свободы был назначен лишь от 3,2% до 4,6% всех бандитов. Большая часть убийц в России получала смехотворные сроки и с помощью института условно-досрочного освобождения выходила на свободу через уже через 3-4 года.

Больше того, за нанесение тяжкого вреда здоровью (в том числе и повлекшего смерть – фактически, это убийство) в 2004-2009 гг. максимальный срок лишения свободы был назначен только двоим лицам из 234,4 тыс. осужденных за это преступление!

А еще треть таких убийц (от 32,6% до 36,9%) даже не попали за решетку – суды назначили им условные наказания.

Может быть, к бандитам наши суды относятся иначе, ведь доказанный состав "бандитизм" предполагает серьезное наказание, прямо прописанное в УК РФ?

Увы, из 1180 человек, признанных судами бандитами, только 3 (три!) бандита получили максимально возможные сроки лишения свободы. А из 146,9 тысяч лиц, признанных виновных в разбое (то есть грабеже с использованием оружия) максимальные сроки получили только семь человек.

Таким образом, причина ужасающего роста преступности в стране, как и формирования криминальной культуры, совершенно очевидна – несмотря на наличие в УК РФ строгих наказаний за тяжкие преступления, суды назначают убийцам и насильникам минимальные сроки. При этом почти половина вышедших на свободу в России преступников в течение года снова попадаются на тех же преступлениях, то есть воры попадаются на воровстве, насильники – на изнасилованиях, а убийцы – на очередном убийстве.

Получается, для того, чтобы снизить уровень тяжких преступлений в России достаточно назначать предписанные УК РФ сроки наказания, например, давать пожизненное за умышленное убийство, а не выпускать одних и тех же убийц каждые 3-4 года.

Владислав Жилин, бывший офицер отдела по расследованию убийств МУРа, так рассказал Собеседнику.ру об этом правово-статистическом феномене: "Если бы суды РФ складывали сроки наказания за каждое преступление, "отморозки" никогда больше не возвращались бы в наше общество и все законопослушные люди, наконец, вздохнули бы свободно. Судья понимает, что для общества это идеальный выход – негодяй тогда не сможет больше никого убивать и мучить. Но если судья в первой инстанции вынесет жесткий приговор, то, скорее всего, в кассации его обжалуют, а это плохо сказывается на статистике конкретного судьи. Если много обжалованных приговоров, судья не сделает карьеру, а то и вообще рискует потерять место. Вот судьи и дают всем, даже самым отъявленным негодяям, сроки ближе к серединке. В кассации и эти сроки вовсе смещаются к минимальным, потом на зоне "братва решает вопрос" и преступники выходят по УДО".

Удивляет то, что катастрофический уровень преступности и ее безнаказанность ничуть не удивляет и не пугает исполнительную власть в России. Больше того, недавно президент страны Дмитрий Медведев добавил бензина в огонь безнаказанности: сразу по 60-ти статьям УК РФ были отменены нижние пределы наказаний, так что теперь даже за грабеж или побои можно получить штраф, а не лишение свободы.

Напомним, что грабеж и побои – это когда вас больно бьют и отнимают все, что считают нужным. Кстати, скандальное убийство москвича Егора Свиридова в отношении большинства фигурантов этого преступления также квалифицировано как побои. Так что не удивляйтесь, если скоро выяснится, что убийцы Свиридова уже на свободе.

[Левада-Центр]

http://echo.msk.ru/blog/echomsk/1657750-echo/
15:08 , 13 ноября 2015

Опрос проведен 23 – 26 октября 2015 года по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения среди 1600 человек в возрасте 18 лет и старше в 134 населенных пунктах 46 регионов страны. Распределение ответов приводится в процентах от общего числа опрошенных вместе с данными предыдущих опросов. Статистическая погрешность данных этих исследований не превышает 3,4%

Опрос проводился до авиакатастрофы в Египте!

[Денис Волков]

https://www.vedomosti.ru/opinion/art...rodina-kritiki
Статья опубликована в № 4036 от 18.03.2016 под заголовком: Социология: Родина вне критики

Социолог о том, как россияне принимают официальную версию событий

17.03.2016

Роль государственных телеканалов в формировании новостной повестки за последние годы только усилилась
PhotoXPress

В декабре 2015 г. «Левада-центр» зафиксировал рекордное снижение доверия россиян к телевидению как источнику информации о происходящем (в 2009 г. ему доверяли 79% россиян, в 2013 г. – 51%, в 2015 г. – 41%). Это вызвало волну обсуждения, кто-то указывал на усталость населения от пропагандистской накрутки, предвкушая грядущий упадок российского пропагандистского аппарата.

Однако исследование сентября 2015 г. фиксировало противоположный результат: около 60% россиян говорили о доверии информации, распространяемой телевизионными каналами. По сравнению с 2012 г. эта цифра даже выросла на 13 процентных пунктов. В 2014 г., когда «Левада-центр» задавал вопрос об освещении событий на Украине, в объективность российских СМИ верило около 80% россиян (и их число возрастало по мере развития конфликта). Напротив, в объективность зарубежных СМИ готовы были поверить не более 15–18% россиян. Как примирить эти цифры? И как вообще формируются информационные горизонты россиян, насколько велико при этом влияние государственных и независимых СМИ?

Российское телевидение уже давно является основным источником новостей для российского населения. В декабре 2015 г. об этом говорило около 85% респондентов. За последние семь лет эта доля практически не изменилась. В освещении внешнеполитических событий, таких как конфликт на Украине или война в Сирии, влияние телевидения еще выше. Примерно половина населения получает информацию о происходящем в стране и мире практически исключительно из телевизора – этого достаточно. Не нужно забывать и о том, что две трети населения страны проживают за пределами крупных городов, где с альтернативными источниками информации плохо по определению. На телевизионном информационном рынке доминируют четыре государственных телеканала: «Первый», «Россия 1», НТВ и «Россия 24». Аудитория независимых телевизионных каналов не превышает 15% респондентов. Поэтому события, которые не попадают в новостные выпуски государственных телеканалов, остаются неизвестными для большинства населения.

Роль государственных телеканалов в формировании новостной повестки за последние годы даже усилилась. И это несмотря на постепенное увеличение востребованности интернета в качестве источника информации (сегодня получает новости на различных сайтах и в соцсетях примерно каждый пятый житель страны, семь лет назад таких было менее 10%). Это произошло за счет существенного сокращения аудитории радио и прессы. За семь лет аудитория информационных радиопередач сократилась с 41 до 13% россиян, использование газет как источника новостей – с 3 до 13%. С началом украинского конфликта резко вырос пропагандистский накал вещания, и почти два года телеканалы работали в чрезвычайном режиме, сравнимом с характером вещания во время российско-грузинской войны. Исчезли или сменили формат знаковые информационные передачи, пытавшиеся сохранять объективность (например, «Неделя» с Марианной Максимовской на РЕН ТВ).

Не стоит преувеличивать значение интернета как зоны свободной информации. При том что аудитория регулярных пользователей интернета сегодня приближается к 70% населения, получают новости из интернета около 20–25% россиян (в зависимости от формулировок вопроса). Для половины из них основным источником информации оказываются новостные агрегаторы, которые поставляют лишь разрозненную, обрывочную информацию, лишенную связности и анализа. Если разделить сегмент аналитических и информационных интернет-сайтов на условно «провластные» и «независимые», получается, что даже в интернете аудитория «независимых» СМИ уравновешивается сопоставимым количеством читателей «провластных» ресурсов. Достигается это не только за счет создания последними интересного контента, но и за счет регулирования редакционной политикой наиболее популярных интернет-изданий.

Например, весной 2014 г. «Лента.ру», один из самых популярных новостных интернет-ресурсов (читатели которого в Москве составляли на тот момент около пятой части населения, что сравнимо с аудиторией среднего телеканала), лишилась главного редактора и журналистского коллектива вследствие конфликта с собственником по поводу освещения украинских событий. Новое издание «Медуза», учрежденное частью прежнего журналистского коллектива, пока что пользуется популярностью у менее чем 1% населения. Иными словами, когда российское независимое издание становится популярным, оно рискует потерять свою независимость. Качественная журналистика в России оказывается возможной лишь в небольших и тщательно охраняемых государством информационных гетто. При этом значительная часть российского населения оказывается вне пределов досягаемости независимых СМИ.

Размеры совокупной аудитории всех независимых российских средств массовой информации, т. е. количество людей, которые читают, слушают или смотрят материалы хотя бы одного из независимых СМИ, можно приблизительно оценить в 30% населения, в Москве – около 60% населения (именно в столице, которая является крупнейшей российской метрополией, информационный ландшафт наиболее разнообразен). Однако доступ к альтернативной информации еще не означает согласия с ней, и суждения указанной группы населения о ситуации в стране и политике правительства практически не отличаются от мнений населения в целом. Заметные расхождения во взглядах наблюдаются лишь у тех, кто следит за развитием событий одновременно по нескольким независимым каналам, использует три и более независимых источников информации. Но среди населения страны таких насчитывается лишь около 10%, среди москвичей – порядка 30%. Этих наиболее информированных граждан можно назвать информационной элитой страны, и именно здесь недовольство политикой правительства заметно выше, чем среди населения в целом.

Однако даже в этой элитной группе поддержка российского режима преобладает (пусть эти показатели и ниже, чем среди населения в среднем). В большинстве своем аудитория независимых СМИ поддерживает присоединение Крыма, не придает значения истории с гибелью псковских десантников, радуется запуску российских ракет с кораблей в Каспийском море. Этим людям все должно быть известно лучше других, поэтому их взгляды нельзя списать на неосведомленность или слепую веру официальной пропаганде, некритическое восприятие историй про «распятых мальчиков» и «изнасилованных девочек». Здесь требуется иное объяснение.

Количественные и качественные исследования отношения населения к событиям на Украине и в Сирии показывают, что одобрение российской политики в отношении Украины во многом связано с особым пониманием происходящего. Российская пропаганда рисует довольно примитивную картину, в которой Россия находится исключительно на стороне добра, мира и порядка, а все ее противники – на стороне зла, хаоса и насилия. Такое понимание происходящего позволяет среднестатистическому россиянину чувствовать себя благородным. С другой стороны, конфронтация с Западом предстает как доказательство возрождающегося величия России. Как рассказывают люди на фокус-группах, страна «показывает зубы», «заставляет с собой считаться», «заставляет себя уважать» и учит других бороться с международным терроризмом. Именно это приносит удовлетворение, придает ощущение собственной значимости. Оказывается, что ощущение сопричастности к сильной державе для просвещенной российской публики почти так же дорого, как и для рядового человека.

Напротив, образ страны, очертания которого проступают в публикациях независимых СМИ, гораздо менее привлекателен: Россия как страна-агрессор, страна – мировой шантажист, страна-дауншифтер. Ни тебе славы, ни уважения. Гораздо приятнее закрыть глаза на все эти неприятные вещи и приобщиться к официальной версии происходящего.

Итак, государственное телевидение по-прежнему является для россиян главным источником информации о происходящем. И его роль в последние годы даже усилилась, несмотря на относительный рост интернет-аудитории. Качественные независимые СМИ не являются главным поставщиком новостей даже в интернете. Вопрос о мере доверия россиян телевидению не так важен – картинка, которую они производят для большинства населения, остается безальтернативной. Но даже среди наиболее информированных граждан, которые узнают о происходящем преимущественно из независимых СМИ и имеют доступ к наиболее полной и объективной информации, сторонники официальной картины происходящего составляют большинство. Великодержавные амбиции блокируют критическое восприятие действительности даже у самых просвещенных граждан. Получается, что легко обманывается тот, кто либо ни в чем не разбирается, либо сам хочет обмануться.

Автор – социолог «Левада-центра»

[Davydov_index]

Холдинг "Ромир" выяснил, что средний чек россиян в октябре за один поход в магазин составил 532 рубля.
По сравнению с сентябрем 2017 года эта цифра выросла на 1,5%, однако если сравнивать с октябрем 2016 года, то на этот же показатель она снизилась опустившись со значения в 540 рублей.

"Драйверами роста среднего чека стали северо-запад и юг страны, где чек за месяц увеличился на 4,2% и 4,9% соответственно. Таким образом, величина чека в СЗФ сохранила свои лидирующие позиции по сравнению с другими регионами. На Дальнем Востоке был отмечен скачок величины среднего чека, который вырос сразу на 8,6% относительного сентябрьского показателя. Однако в этом регионе подобные скачки не редкость, и они могут смениться в следующем месяце аналогичным минусом," — говорится в исследовании холдинга.

Если смотреть в цифрах, то средний чек в СЗФО по итогам октября составил 663 рубля, на втором месте — ЦФО (616 рублей, +0,3%). Замыкает тройку лидеров с большим отставанием ДФО — 529 рублей.

Динамика среднего чека в обеих столицах оказалась в октябре противоположной его поведению в целом по соответствующим округам, говорится в обзоре. "Так, если на Северо-Западе в целом чек уверенно вырос, то в Питере рост оказался более чем скромным и составил всего 0,4% — с 677 до 680 рублей. В годовом выражении чек в северной столице тоже увеличился незначительно — всего на 0,9% — с 674 рублей. В Москве же, наоборот, чек уверенно вырос на фоне незначительной прибавки величины чека в округе в целом. За месяц чек в столице вырос на 2%, поднявшись с 684 рублей до 698. Годовой рост составил 2,2% при значении чека в прошлом году в 683 рубля," — отмечают авторы исследования.

В остальных городах-миллионниках средний чек практически не изменился, показав нулевую динамику, а за год так и вовсе стал ниже на 1,9%. Таким образом, рост чека в целом обеспечивали жители полумиллионников и стотысячников, где за месяц чек вырос на 2,4% и 3,9% соответственно. Правда, если отслеживать годовую динамику, то здесь тоже наблюдается падение величины среднего чека на 1,1% в городах с населением больше 500 тыс. человек, и даже годовой рост чека в стотысячниках на 2,3% не смог вывести общий показатель из отрицательной зоны.

В октябре средний чек вел себя нетипично в различных торговых каналах, говорят авторы исследования. Так, например, в дискаунтерах, где многие месяцы средний чек показывает уверенную прибавку, в середине осени он продемонстрировал снижение на 2,1%. А в магазинах традиционной торговли, где чек снижается из месяца в месяц в октябре, наоборот, подскочил на 7,1%. "Уверенно поправился средний чек в гипермаркетах — на 3,6%. А вот величина чека в супермаркетах в октябре выросла на незначительные 0,3%. Вероятно, россияне в октябре больше внимания уделяли крупной закупке в гипермаркетах, несколько пренебрегая меньшими торговыми форматами," — отмечают аналитики.

Относительно октября прошлого года все современные торговые форматы показали прирост среднего чека: на 1,5% в гипермаркетах, на 3,5% в супермаркетах и на 2,2% в дискаунтерах. Только магазины традиционной торговли продолжают развивать тренд по снижению чека. За год в этом формате он потерял 3,2%.

Исследование "Ромира" основано на данных потребления 30 тысяч россиян, 11 тысяч домохозяйств в 180 городах с населением более 100 тысяч человек. Участники скан-панели сканируют штрих-коды всех купленных товаров, приносимых домой. Данные сканирования в онлайн-режиме поступают в базу данных исследования.

Результаты исследования оценивает заведующая кафедрой логистики, экономики и управления на предприятиях транспорта, снабжения и сбыта Высшей школы экономики и управления Южно-Уральского государственного университета, кандидат экономических наук Алена Левина: "Традиционно перед новогодними праздниками средние чеки в торговых предприятиях разных форматов начинают расти. <...>
В целом устойчивое увеличение среднего чека — явление, свидетельствующее о стабилизации экономики, увеличении покупательной способности, развитии торговых предприятий. Сезонное увеличение, приходящееся на сентябрь-декабрь и связанное с Новым годом — тенденция кратковременная и можно ожидать в январе-марте очередного снижения чека."

Аспирант Ульяновского государственного университета Ксения Бегинина отмечает, что рост среднего чека некритичен, и уточняет, что в исследовании не указывается, что именно покупали его участники и как изменилось их потребительское поведение: "Возможно, увеличение среднего чека будет наблюдаться в ближайшем будущем, но, скорее всего, это будет связано с приближающимися праздниками, так как в этот период увеличивается объем потребления продукции.
Рост чека на 8 рублей нельзя считать критичным. Однако в исследовании для полноты картины хотелось бы видеть состав чека, что покупается на эту сумму. Так как доходы потребителей растут не так быстро, как показатели средних чеков, то, возможно, многие покупатели переходят к потреблению товаров более низкого качества. <...>
В целом же можно сказать, что среднемесячные показатели изменения чеков являются не совсем информативными показателями. Они отражают в основном сезонные изменения стоимости продуктов и факторы, которые изменяют потребление."

Кандидат экономических наук, доцент кафедры экономики и менеджмента Вологодского государственного университета Анна Щербакова не видит повода для беспокойства из-за роста среднего чека, но обращает внимание на то, что этот показатель заметно выше уровня месячной инфляции: "На рост среднего чека влияет множество факторов. <...> Считаю, что увеличение на 8 рублей не является критичным и в связи с предстоящими новогодними праздниками будет наблюдаться дальнейший рост среднего чека. Однако рост среднего чека выше инфляции на 1,3% считаю негативным явлением. <...> В январе 2018 года средний чек значительно снизится за счет существенного снижения доходов россиян, так как "январские" заработные платы будут выплачены работникам в декабре."

Ну, как-то так.

Полную версию материала с развёрнутыми комментариями экспертов можно прочитать тут.
Повестка, тренды, мнения, эксклюзив. Неформально на Telegram-канале «Давыдов.Индекс».