*3363. Постъюбилейное

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31224
21 ИЮНЯ 2017 г.

Слово «революция» не всегда было персоной нон-грата в российском политическом словаре. Было время, когда «революционное» являлось синонимом «превосходного», а «настоящие революционеры» почитались как святые или нотабли. Конечно, и в предыдущей коммунистической формации режим имел в виду революции исключительно вовне, а не у себя, поскольку официально в стране — задолго до Фукиямы — уже почти наступил «конец истории». И то правда, ведь если коммунизм считался достижением всех целей, вершиной развития и удовлетворением всех потребностей, то дальше двигаться действительно было некуда. Тем не менее, пиетет перед всем абстрактно революционным и инерция «Октября» как благословенного слома старого мира, как ни странно, все равно сохранялись и продолжали обладать великим воспитательным эффектом.

Тревожный звоночек прозвенел, когда в 60-е несанкционированно популярным сделался Че Гевара, который сам в реальности, возможно, и не был столь героическим и романтичным, как его изображали на плакатах и в песнях. А не погибни во цвете лет, так вообще мог превратиться в обычного коммунистического бюрократа – бухгалтера диктатора Кастро. Однако образ индивидуала с оружием в руках пришёлся как нельзя кстати нарождающемуся поколению перемен. Так или иначе, но от 1968 года до 1991 по космическим меркам прошло сущее мгновение — чуть более 20 лет, а двум последующим поколениям, шестидесятникам и восьмидесятникам, удалось опрокинуть коммунистический тоталитаризм и существенно изменить картину. Пусть в меня бросят коммент, если это не стало великой либеральной революцией.

Парадоксально, впрочем, что тот режим, который установился в результате в России, снова объявил о конце истории и запрете всех революций. Хотя этот (последний) запрет и имел несколько иные философские основания. На этот раз речь совершенно не шла об удовлетворении всех потребностей, поскольку в обществе потребления голод обязан лишь нарастать, но установленная демократия (самый оптимальный строй на Земле со времён Древней Греции) предписывала совершать перемены в дальнейшем исключительно легальным способом. То есть на выборах, партиями и так, чтобы демократическая архитектура режима при этом оставалась в неприкосновенности.

Таким образом, вряд ли стоит удивляться, что запрет на революцию в неявном, а то и в явном виде теперь был прописан как в Конституции России, так и в ее уголовном законодательстве. Напротив, преодоление этого запрета с легкой руки американских президентов теперь маркировалось международным терроризмом, с которым неустанно борется антитеррористическая коалиция всей мощью современного вооружения.

Проблема, однако, в том, что демократии тоже гниют. И режим (не обязательно в России, но в России все эти процессы шаржированы, как в учебнике), называющий себя демократическим, а на самом деле являющийся олигархическим и авторитарным, лишь оседлавшим демократические процедуры и воспользовавшимся демократией, как ширмой, измениться посредством легальной процедуры уже не в состоянии. Совершенно не уникален феномен, когда диктатуры фашистов и популистов возникают посредством демократических выборов, а вот демонтироваться посредством демократических выборов они никак не могут. И получается так, что, если объективная потребность в переменах нарастает, то такой режим все равно приходится каким-то образом ломать, его ломают претенденты на установление более справедливого порядка.

Главное, что как происходящее ни называй, какую философскую или политологическую базу потом ни подводи, но революция в этом случае все равно остается единственно возможным способом снятия накопившихся противоречий.

Поверить в новую революцию в России трудно, практически невозможно. Народ подустал, измучен не приносящим пользу реформированием — это правда. И кажется, что 86% поддержки национального лидера, «без которого нет России», перебивает любую карту. Санкции вечны, а «Крым наш» – хоть ты тресни, так как «все понимают, что вернуть его невозможно, ну, по крайней мере, невозможно в какой-то короткой перспективе уж точно»… Однако год назад поверить в приближение революции было намного труднее, чем сегодня. А завтра будет еще легче — значит, «процесс пошел». И у элиты, думается, остается единственный выбор. Либо канализировать этот процесс через эволюцию и кооптацию новых людей (не случайно о налаживании коммуникации с молодёжью вдруг заговорили даже кондовые «охранители»). Либо сопротивляться до взрыва, который унесет страну в пропасть, как ту же Венесуэлу.

То, что происходит с Россией, вполне мог бы иллюстрировать классический старый вестерн.

Представим себе, что у вас тихий застойный городок, где прибитые жизнью поселенцы трудятся в поте лица и как-то удовлетворяют свои минимальные потребности, не ожидая большего. Но вдруг в него заваливается небольшая кучка лихих людей, которые быстро захватывают позиции шерифа, судьи и хозяина салуна и устанавливают таким образом неизменный новый порядок. 86% ваших добропорядочных граждан – мирные люди и совершенно не готовы сопротивляться. В конце концов они могут даже решить, что пусть будут лучше «эти», зато не дадут прийти «другим». Обыватели мысленно поднимут руки вверх и понадеются, что жизнь когда-нибудь сама найдет дорогу, лихие люди испарятся, либо исправятся и цивилизуются. Но в дальнейшем окажется, что полностью сдаться никому не удастся. Хотя бы потому, что захватчики не успокоятся на достигнутом, а продолжат неуклонно расширяться, плодя беззаконие и грозя уничтожить саму среду обитания. Тем временем и у нормальных людей подрастет молодёжь, которая посмотрит-посмотрит на старших и сообразит, что справедливости больше не будет. Причем по молодости лет она с этим совершенно не согласится. Возникнет напряжение, в результате которого то там, то сям вспыхнут конфликты. И тогда выдвинется лидер, в котором городок персонифицирует свое сопротивление. Через некоторое время за ним поднимутся Пастор, Учитель, Врач и Фермер. И кончится все это огромной-огромной перестрелкой.

Нет сомнения, сегодня Навальный – это лидер, в котором общество готово персонифицировать свое несколько хаотическое, неструктурированное и по большей части интуитивное сопротивление захвату. Очевидно, что захват произвела паразитическая псевдоконсервативная, квазичекистская элита, которая поссорилась с Западом и повела страну в дикий тупик, каждый день придумывая нам какие-нибудь ограничения. Напротив, нам нужно помириться с Западом и выйти из этого тупика, согнать «чекистов» с командных высот и доходных мест, снять ограничения. Легальным способом это сделать не удастся, пока Салун (Дума, Центризбирком) в руках лихих людей. И одно это делает Навального практически неуязвимым, поскольку теперь он не человек, а поле битвы. Почти все понимают: не будет Навального, будет другой, менее предсказуемый и менее договороспособный, при том, что Навальный приятно дуалистичен. Поскольку одновременно он и опрокидыватель режима (при живом, но не допущенным к выборам Навальном Путин следующего срока автоматически становится как бы нелегитимным, какие бы салюты в его честь ни звучали), и шанс на продление жизни режима – как субъект переговоров и компромисса. Что тоже, видимо, взвешивается и оценивается заинтересованными кремлёвскими башнями.

Однако нам надо понять и другое: вообще персонифицировать свое политическое будущее (страны) в одном только Навальном — это и стыдно, и грешно, и в конечном итоге вредит самому Навальному. Быть универсальным воплощением оппозиции и заменить собой партийную систему (так что даже у Явлинского поднялись веки), конечно, очень престижно, но всегда есть риск, что какой-нибудь отморозок (ошибочно) решит, что девять граммов снимают проблему политического кризиса.

Именно поэтому для Навального и, в конечном счете, для режима полезнее распылить его лидерство по объектам и субъектам политического действия. Чем скорее, тем лучше.

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31262
28 ИЮНЯ 2017 г.

ТАСС

Казалось бы, интервью с писателем – как его превратить в грандиозный скандал, затмевающий… А что, собственно, затмевающий? Люди далекие от каждодневного перемалывания «дел наших скорбных» почему-то так сразу и предположили: есть ведомство в недрах Министерства пропаганды, которое с утра до вечера планирует, чем бы запудрить мозги. Я сам в это не очень верю. То есть не верю, что можно скоординированно и оперативно сделать из Алексиевич белорусскую писательницу-убийцу. Однако именно так это и выглядит. Все обсуждают, чуть ли не падая в изнеможении, моральные качества Алексеевич, забывая при этом про всеобщий российский фейк, что рубль держится из последних сил и грядет вообще-то дефолт. Я и сам «попал», скромно заметив, что Алексеевич ни в коей мере не планировала расправиться с Бузиной. Теперь в сети ходит скрин, ясно доказывающий, что я тоже в рядах линчевателей Бузины. Мы все хотели с ним расправиться, и нам это удалось, а теперь типа проговорились.

История же такова (как я ее вижу).

«Деловой Петербург» договорился об интервью с нобелевский лауреатом Светланой Алексеевич. Вернее, об интервью договорился один из его корреспондентов Сергей Гуркин, сославшись на далекий от литературы «Деловой Петербург». Алексеевич не долго думая согласилась, поскольку название «Деловой Петербург» не вызвало отторжения. Встретились в публичном месте (слышимость плохая), Гуркин (хочется написать Гиркин) начинает задавать свои вопросы. Через некоторое время выясняется, что интервьюер не столько берет интервью в классическом смысле этого слова (раскрывая позицию писателя), сколько форменным образом ведет допрос, подсовывая ответы. Через некоторое время рассогласование допрашиваемого и допрашивающего нарастает. Писательница начинает понимать, что она встретилась с провокатором и пытается отказаться от интервью. Гуркин-Гиркин берет получившийся незаконченный рваный звуковой текст, переписывает так, как ему выгодно, и тащит в «патриотический» «Регнум», который этот текст сходу публикует. Следом наиболее «острый фрагмент» с припевом «позор-позор» перепечатывает еще более одиозная «Комсомольская правда». Все забывают про обстоятельства возникновения этого диалога и реагируют исключительно на возникший на пустом месте компромат. Кстати, «Деловой Петербург», который тоже подставили, Гуркина увольняет, на мой взгляд, совершенно заслуженно, — за подрыв репутации издания. Но не беда, кремлевская сторона, скорее всего, покроет ущерб медийному активисту.

Основной «позор» и «компромат», по мнению чекистов-журналистов, вот где.

— Вы знаете, кто такой Олесь Бузина?

— Которого убили? Но то, что он говорил, тоже вызывало Доножесточение (не знаю, что это за слово, но так на сайте «КП», —С.М.).

— То есть, таких надо убивать?

— Я этого не говорю. Но я понимаю мотивы людей, которые это сделали.

То есть интервьюер сам подсунул «таких надо убивать», а получил ответ про другое – про понимание писателем мотивов политического раскола на Украине, но сделал вид, что «таких надо убивать» — это мотивы самой Алексеевич.

Тот же нехитрый трюк проделали «Регнум» и «Комсомольская правда». Следом свора троллей изобразила возмущение человеконенавистнической позицией Алексеевич и всего либерального лагеря, который ее поддерживает как якобы оправдывающего убийство пророссийского украинского журналиста. Как пишет автор из «КП», некий Александр Коц: «Но въедливый интервьюер неожиданно для своего собеседника вскрывает его внутреннюю сущность, являя миру абсолютно обнаженного человека. Репортер безжалостно препарирует его взгляды и убеждения, доводя до той кондиции, когда тебе приходится бежать в ужасе — от того, какой околесицы наговорил». А Андрей Бабицкий идет ещё дальше (1300 лайков), объявляя Алексеевич каннибалом, каннибалкой... Не далеко отпрыгивает от Бабицкого и демократический Олег Кашин, назвав высказывания Алексеевич людоедскими.

Но, собственно, во всей этой истории меня интересует только одно: это само так получилось или это работает Контора? И, честно говоря, пока не нахожу ответа. Не верится, что существует такое количество добровольных идиотов. Хотя не следует замалчивать и реальное гражданское противостояние, которого не следует стыдиться. Многие ответы простосердечной Алексеевич, которые вызвали деланый ужас у въедливого Гуркина, Регнума, Бабицкого, Кашина или КП, наверняка, будут даны и другими политическими мыслителями в спокойной обстановке, если их спросят. Они уже никакого не повергают в изумление, скорее, становятся общего местом.

Что уж так рвать волосы от того, что, да, мы считаем, что захват Крыма был величайшей и трагической ошибкой, на десятилетия приостановившей политический прогресс России и поставившей ее экономику в тяжелейшее, практически безвыходное положение? Что уж так поражаться, что мы не поддерживаем сепаратистов Донбасса, хотя бы потому, что те и сами понятия не имеют, чем это все должно закончиться и что они хотят для своих людей в перспективе, а самостоятельно жить не в состоянии? Что возмущаться, что мы не считаем киевский Майдан государственным переворотом «законно избранной власти», хотя потом что любая власть, захватившая машинку для голосования и не выполняющая своих обязательств перед избирателями, никак не может считаться законно избранной. Об этом мы говорим прямо, многократно и не в первый раз, подписываясь своими собственными именами и фамилиями.

Что же касается несчастного автора плоских исторических анекдотов, Олеся Бузины, о котором лично я услышал только, когда его убили, и поэтому не испытал ни ханжеского горя, ни вурдулаческой радости, одну лишь скорбь, что постсоветский мир доведен до такой кондиции противостояния, то, по-моему, позиция всех абсолютно ясна. Ни Алексеевич, ни кто-либо из нас не призывает к убийствам политических оппонентов. Наоборот, после того как из «Бука» сбили малазийский «Боинг» над Донбассом, наемные убийцы застрелили Немцова в Москве и на 20 лет посадили Сенцова за попытку сопротивления в Крыму, мы хотели бы так изменить режим, чтобы это стало невозможным. Но правда и в том, что ценность человеческой жизни у нас (если речь идет о путинской России и необъявленной войне с Украиной) существенно понижена, в том числе и в результате вот этих самых кампаний управляемой ненависти, солдаты которой так удачно «расчехлились» в «деле Алексеевич».

Да что говорить. Намедни появилась новость про то, как славные наши войска одним залпом уничтожили сразу двести (!) боевиков в далекой Сирии, и что-то никто после этого не усомнился в моральности массового убийства и не заговорил о каннибализме. Для морализаторствующих россиян это обычное рядовое происшествие, когда кто-то нажимает кнопку за 1000 км, и 200 человек скученно без суда и следствия – якобы боевики (хотя как ракета их различает?) – отправляются на тот свет. Их рвет на куски только потому, что нашему Путину зачем-то нужен на вечном троне очередной законно избранный диктатор Асад (помешательство на «законной избранности»). И, в отличие от имени Бузины, морализаторствующие россияне никогда не узнают их имена, они им не интересны.

Фото: Германия. 20.02.2017. Белорусская писательница Светлана Алексиевич на литературном фестивале в Гамбурге. Christian Charisius/DPA/TASS

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31282
3 ИЮЛЯ 2017

ТАСС

Кажется, что дискуссия о Сталине изрядно всем надоела. Стороны ходят по кругу (и я в том числе, признаю), не в силах вырваться из коллективно сочиненных парадигм. Но когда кто-то снова подливает бензинчик (в данном случае подлил мэтр Генри Резник), то выясняется, что ничего не закончилось, никто никому ничего не доказал и тема эта по-прежнему болит, хотя и несколько странно, так сказать, «стыдною» болезнью.

Ну, сами посудите: Сталина давно нет, он умер 64 года назад, из гроба явно не встанет. Никто вроде не сталинист (кроме совершеннейших маргиналов или троллей, ненавидящих демократов и либералов). Не очень понятно, что такое «сталинизм сегодня», поскольку все клянутся в наличии здравого смысла и верности цивилизованному праву. Кроме того, сегодня вроде не казарменный социализм, а плохонький, но капитализм. Откуда же лезет тогда к нам этот Сталин?

Сама история с Генри Марковичем и его визави, ректором МГЮА Виктором Блажеевым, показательна. Она немножко смахивала бы на комедию, не имей последствиями большую и нервную дискуссию. Подозреваю, что Генри Маркович вообще-то захотел как-то красиво уйти из Академии, а тут повезло. Одновременно ректору Виктору Блажееву пришла совершенно постмодернистская идея раскопать в подвале мемориальную табличку, сообщающую, что в этих стенах в 1924 году состоялся доклад ненавистного многим диктатора. Итак, он эту табличку почистил рукавом и к стенке присобачил, на основании постановления Совета министров РСФСР от 30 августа 1960 года №1327 «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР». То есть как бы сильно запоздало (на 60 лет) выполнил решение давно уволенного правительства из несуществующей страны. Смешно. Тот же троллинг.

Как бы я поступил, будь я Генри Марковичем. Скорее всего покрутил бы пальцем у лба и решил, что Виктор Владимирович Блажеев того, решил повыпендриваться. Как поступил Генри Маркович? Он поступил хуже. Или, вернее, лучше. Он громко хлопнул дверью и произвёл возгонку вопроса в медийные сферы. К самой возгонке нет претензий — публичные люди и должны заострять внимание на политически значимых проблемах. Но претензии есть к тому, что следом за этим сталинисты и квазисталинисты начинают форменным образом издеваться над демократами и либералами. Скажем больше, они буквально «делают» их на раз-два.

Как это происходит нам продемонстрировал диалог президента движения «Союза правых сил» Леонида Гозмана и декана Высшей школы телевидения МГУ им. Ломоносова Виталия Третьякова. А давно ведь замечено, что циников путинской эпохи (Третьяков как раз такой циник, великолепный экземпляр) — эпохи дистанционных бомбежек ради антитерроризма — бесполезно прошибать жертвами сталинской эпохи. Как и бесполезно в этом случае давить на жалость. Они совершенно безжалостные люди. Они же уцелели, поэтому жмут плечами и отвечают: а что вообще Кутузов, Жуков людей на смерть не посылали? Посылали! Разве любой правитель от Ришелье до Путина не вынужден идти на жертвы (чужие) ради общественного блага? Сталин же — бла-бла-бла — взял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой, выиграл такую большую и страшную войну с Гитлером и подписал Ялтинские соглашения, выдвинувшие его в мировые лидеры, а державу — в четверку смотрящих за миром. Нет, конечно, мы не одобряем расстрелы в подвалах при включенном двигателе грузовика и мор в ГУЛАГе от отсутствия еды, мы ж не звери, но взвешенно и объективно подходим к истории нашей страны, с учетом, что «время было такое», а результат в любом случае — ОБЩЕСТВЕННОЕ БЛАГО.

И вот на это «общественно благо» наши публичные демократы и либералы попадаются, как караси на крючок.

«Вы же не против своей страны? — Нет, упаси Бог, мы не против своей страны. — Вы цените подвиг нашего народа во Второй мировой войне? — О, мы молимся на подвиг нашего народа во Второй мировой войне. — Вы отрицаете великие свершения? — Нет, мы не отрицаем великие свершения, мы в совершеннейшем восторге от великих свершений. — Так какого же хрена вы вычленяете отсюда товарища Сталина?»

Вычленить Сталина отсюда не-воз-мож-но! И именно поэтому 86% невесть где подобранных ВЦИОМом респондентов ставят Сталина на первое место. Шах и мат.

Однако все это, безусловно, результат подтасовки. Истинная проблематика в другом. Не про репрессии и свершения, которые подчас свершаются от безысходности и, естественно, не перевешивают репрессии, а про цивилизационный путь страны. С демократией или с диктатурой? С правом или с «начальник, как прикажете?» Очень простая ведь развилка, не требующая привлечения обильного исторического материала.

И, конечно, это вопрос общественного блага, но заостренный философски и этически. Хорошо ли спится детям палачей и готовы ли мы считать общественным благом гипотетическое счастье будущих поколений ценой несчастья ныне или раньше живущих? Я лично не готов. Как не готов и страну, которая делает выбор в пользу диктатуры, считать своей и восторгаться ее «выигрышами». Об этом надо говорить прямо, не ловясь на ложную патетику. Ким Чен Ын вот тоже взял страну с атомной бомбой и оставит, судя по всему, с ней же, но где и кому тут общественное благо?

Впрочем, сегодняшний неосталинизм ставит и еще один важный вопрос, про который мало кто знает и говорит. Это вопрос незаконченной революции.

Дело в том, что та великая русская революция, о которой сегодня все несколько забыли, но столетие которой каким-то образом все-таки будут отмечать в этом году, она несла на своих крыльях еще и утопию. Проект государства-фабрики-корпорации с единым планом и единым военно-чекистским управлением из центра, а также гражданами — дисциплинированными военнообязанными служащими этой фабрики. Причем утопия эта, как ни странно, прижилась в массах, не вполне, видимо, преодолевших синдром «крепостнической скрепы» и по этой причине с воодушевлением воспринявших распределительный идеал справедливости, нормированной сверху. Однако уже Ленин, кажется, понял всю нереализуемость своей мечты на практике, поскольку не все в России (и прежде всего интеллигенция и высокопрофессиональные кадры) согласились мириться с неокрепостничеством. Все дальнейшие директора корпорации «СССР-Россия» после Ленина, собственно, решали, что делать с этой утопией дальше, как и чем закончить неудачную революцию.

В этом смысле сталинизм исторически предъявлял себя как наиболее утрированную презентацию ленинского проекта, показавшую как потенциал государства-корпорации, так и ужасные последствия такого социального устройства. Что возникало в дальнейшей — это модификации. От хрущевской развинченности «на сталинской фабрике» до андроповского технократизма («пригласим-ка инженеров, они нам снова все наладят»). Горбачев решил, что демократизм и человеческое лицо руководству корпорации не помешают, а Ельцин провел приватизацию в цехах и единственный, кто чуть ли не отменил сам проект. Однако Путин на волне ресентимента и тоски по прошлому в общих чертах восстановил проект в постандроповском варианте, и получилось чудо-юдо: нефтегазовый неосталинизм с как бы рынком, парламентом и партиями.

Возможно, это последняя и окончательная реинкарнация нежизнеспособной утопии. Дальше, очевидно, будет только проедание будущего и финал революции 17-го года, банкротство и окончательный демонтаж «русского проекта». Но именно поэтому ему изо всех сил сопротивляются вельможи, третьяковы старого режима, — ведь они вынуждены будут уйти вместе с режимом. Только поэтому они вдруг «обнаруживают» в сталинизме положительные моменты и общественную пользу.

Фото: Россия. Москва. 1 апреля 2017. Участники ежегодного Московского фестиваля татуировки. Валерий Шарифулин/ТАСС

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31317
12 ИЮЛЯ 2017 г.

ТАСС

В Гамбурге встретились два одиночества. Трамп, которого не воспринимают всерьез ни на родине, ни в оскорбительно «левой», как ему кажется, Европе. И Путин, которому после Ганди поговорить не с кем, а тут вдруг нашлось – и сразу с председателем вашингтонского обкома. Бедная Меланья не смогла даже вытащить супруга из переговорной, настолько они увлеклись друг другом, настолько зауважали. Это, безусловно, большой дипломатический прорыв путинской России за пределы линии фронта «холодной войны».

Для обоих, впрочем, такая встреча, чревата и рисками. Кто наберет больше очков и выйдет мачо? Неверно думать, что преодоление международной изоляции и сюрреалистическая театральная влюблённость Трампа в своего заморского коллегу-автарха, встречу с которым он ничтоже сумняшеся охарактеризовал как tremendous, это обязательно успех для Путина. На самом деле в наших консервативных и патриотических кругах давно подозревают, что российской властью крутят-вертят из Америки, только она, власть, это ловко скрывает, и любой более-менее нон-конфронтационный разговор президентов России и США, таким образом, это как бы обязательно подтвердит. Трамп же тоже ходит по тонкой кромке. Если он тайный агент Кремля, то как ему себя вести, чтоб отвести подозрения? Размахивать руками и плеваться в собеседника? Или же изображать рутинность неизбежного столкновения в кулуарах достаточно для этого просторного форума? Иными словами, изобразительное, постановочное явно превалировало над содержательным, являя обрывки того или иного авантюрного сюжета.

Содержательно же – полная пустота. А никто и не ожидал ничего другого. Как справедливо заметил Владимир Абаринов, перед ними не лежало ни одной бумажки. Обслуга не приготовила. Контакт двух сверхдержав свелся к недолгой посиделке. Один прекраснодушный аналитик, впрочем, с чувством суммировал, что лучше встречаться, чем воевать. И то правда. С таким же успехом можно сказать, что лучше ковырять в носу, чем воевать. Но предложить друг другу им явно нечего — что встречайся, что не встречайся. Да и при всем желании (а оно есть!) воевать Россия с США вроде тоже не состоянии в силу военной и экономической несостоятельности. Весь мир, однако, затаил дыхания от следующего постановочного кадра: как Трамп покажет себя крестоносцем западной цивилизации?

И Трамп не подкачал. Его речь в Варшаве накануне саммита — это маленький шедевр, в том числе по выбору времени и места. Он сказал воистину яркие слова — и про принципиальность в защите западных ценностей, и про роль Польши в Европе (а Польша действительно стремится быть в авангарде Западной Европы и НАТО, чей бюджет дисциплинированно пополняет), и пообещал заменить политически сомнительный российский газ на сжиженный американский, правильный, хороший, чтоб вам не зависеть от России. А также поздравил поляков с приобретение американских ракет Patriot. То есть выступил как ловкий коммивояжер, что, в общем, совсем неплохо для президента-коммерсанта. И снискал искренние аплодисменты поляков, немного, впрочем, обидевшихся, что им по этому поводу не предложили безвиз в Америку. Но какое имеют отношение ракеты Patriot к защите западных ценностей — неясно. Воевать ими Польше попросту не с кем. Чисто для дизайна и включенности в западный оборонительный альянс.

А вот что касается реальной защиты западных ценностей (если мы все понимаем, о чем говорим), то к ней, скорее, относится защита границ Украины, «план Маршалла» для нее и скорейшее включение большой славянской страны в орбиту Запада. Вообще, это ни с чем несравнимо по важности и историческим последствиям, фактически — это долгожданный гвоздь в гроб советского тоталитаризма. Но с этим у Трампа большая невнятица. Ну, то есть правильные слова исправно говорятся, Путину машут пальчиком, грозят, что оставят без сладкого, если он будет продолжать засылать туда диверсантов, произносятся мантры про Минские договоренности, а воз и ныне там.

К защите западных ценностей, очевидно, имеет отношение и доведение до конца ранее намеченных планов. Например, Запад желал сместить Асада как ближневосточного диктатора, загубившего собственную страну и наполнившего Европу сотнями тысяч беженцев, в свою очередь грозящих чуть ли ни опрокинуть западную демократию. Как бы посидел – достаточно! Однако сместить оказалось дорого и сложно, и Асад по-прежнему управляет, не вылезая из бункера. Концепция поменялась. А между прочим, Асад — это синоним российского присутствия.

Кажется, что Трамп абсолютно прав, когда риторически настаивает на возведении некоего оборонительного кордона (вспоминается комичный эпизод из романа братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»), отделяющего свободный Западный мир от несвободного Восточного или вообще от несвободного Иного. Причем, в этом его поддерживают и некоторые либералы в России, такие, как правая либералка Юлия Латынина.

Вот что она говорит в авторской программе на «Эхе Москвы»:

«И, вот, в Польше – спасибо, плавали, знаем. У них уже был интернационализм. Они не хотят, чтобы новое исправленное и дополненное издание Советского Союза, которое называется «Европейский Союз», внедряло им тот же самый интернационализм и объясняло, что, вот, надо обязательно принять вот этого вот замечательного бородатого человека с тремя женами, завернутыми в хиджаб, и дать ему пособие, чтобы эти 3 жены родили 30 детей. А если этот бородатый потом, ну скажем, запретит полькам ходить в бассейн в плавательных костюмах, что уже наблюдается в некоторых английских городах, где вдруг женщины с удивлением обнаруживают, что вот… Тут у нас мусульманское большинство в этом городе, поэтому, знаете, вот эта дата посещений – бассейн для женщин, а эта – для мужчин…»

То есть защита от мультикультурных изменений, которые несут с собой бородатый мусульманин, в частности, и Европейский Советский социалистического союз, в общем – это то, что, очевидно, делает Трампа очень своим для многих выходцев из России и правых либералов по всему миру, несмотря на его бесконечное вранье, обременённость подозрительными контактами, сомнительный подарок простым американцам в виде торпедирования государственного здравоохранения и то, что им ничего не доводится до конца. Но тут есть одна ментальная несуразность. Осуществи он взаправду такую защиту всеобъемлюще, и вам уже не потребуется бородатый мусульманин с Кораном и бомбой – западные ценности улетучатся сами собой, вы и так изменитесь в нужную Путину сторону, который о Трампе говорит с ноткой почтения и с которым у него «сложилась позитивная химия».

Важнее, однако, что «позитивная химия» ни в коей мере не гарантия от грядущей конфронтации. Ничего не решать, все откладывать на потом, что продемонстрировали «великие президенты» в Гамбурге – это действительно до некоторой степени выигрышная стратегия, во всяком случае, исключающая гарантированный проигрыш. Однако не трудно заметить, что путинская Россия с великолепным Путиным в любом случае оказываются по другую сторону трамповского кордона, в силу чего будет вынуждена в дальнейшем прорываться сквозь него с боем – с истерикой и провокациями, то, что хотелось бы Западу исключить. А это значит, что «два наших одиночества» ничего не сделали хорошего ни для себя, ни для мира, но перевели стрелки часов назад — на шестидесятые годы прошлого века. И потребуются огромные усилия общества, обществ, новых диссидентов, чтобы это исправить. Всего лишь чтобы догнать свое время.

Фото: 07.07.2017. Germany, Hamburg. G20 Summit - Trump meets Putin. Steffen Kugler/DPA/TASS

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31359
24 ИЮЛЯ 2017 г.


Евгений Фельдман

Я далёк от мысли подозревать тайную лабораторию Кремля в изготовлении дезорганизующих мемов. Вернее, подозревать не перестал, но в то же время совершенно не утверждаю, что уважаемые общественные фигуры оказались каким-то образом завербованы под их распространение. Между тем, очевидно, что мем «шоу не получилось» и мем «он не должен садиться за один стол с убийцей» (а ранее: «Навальный – это новый Сталин») имеют искусственное происхождение и искусственно же тиражируются то там, то сям.

Их политическую несостоятельность легко доказать. То, что мы видим через призму «бодался Навальный с кремлевским дубом», в любом случае… не шоу. То есть не может быть одним только шоу, несмотря на все атрибуты телепостановки: и рейтингование в эфире, и популярный ведущий, и диванные болельщики... Скорее все-таки, это часть огромной трагедии, а, может быть, и вся трагедия общественного развития России. Представить ее как юмористический спектакль – всегдашняя мечта выгодополучателей обессмысливания нашей истории.

Но, к сожалению, несмешная правда существует наравне с кажущейся комедией и заключается она в том, что у нас, у российского общества, по-прежнему нет в руках никакого оружия против деспотии. Как ничего не было в руках и у предыдущих поколений российских либералов. Кроме разве что политического шуткования и «танка Сахаров» — так говорили в семидесятых. «Танка Горбачев», так говорили в конце восьмидесятых. «Танка Ельцин», так говорили в начале девяностых. А теперь вот – «танка Навальный».

Может ли Навальный стать Сталиным, то есть диктатором, если каким-то чудом победит на фантастических выборах? Может, несомненно. Как одиктатурился в свое время диссидент Гамсахурдиа. Как одиктатурился популярный президент Эрдоган, умудрившись повернуть вспять процесс европейской интеграции, к которой вроде бы сам стремился. Как Ельцин, который практически преобразовался в царя Бориса. Но ведь и Трампа, пригласи его в Россию, он тоже превратится в царя Доню.

Дело не в личных недостатках тех или иных «героев», которые дадут нам избавление, как пелось в известной революционной песенке. Вернее, там пелось, что не «герои» дадут, а надо всего добиваться собственной рукой. Но собственная рука – это и есть эти самые фантастическим образом выведенные из серой массы «герои», такой парадокс. Других нет, не будет, и не надо сильно расстраиваться, что, победив, Сахаров позднее превратился в плохого политика. Горбачев – в пенсионера с пенсионерским мышлением. А Ельцин – в пьяного царя на завалинке. История все равно делается их танковой атакой, и надеяться на то, что откуда-то возьмется грамотный народ, который выйдет миллионной массой на площадь и при этом не передерется, а установит демократические порядки, мы вряд ли можем рассчитывать. Сегодня у нас есть только «танк Навальный» и слабая надежда, что ситуация сама собой продвинется вперед в странном балансе случайностей и закономерностей.

Навальный сегодня – это элемент большого баланса. И, безусловно, он имеет не очень ясную нам силовую поддержку, иначе его убили бы, как Немцова. Чью, Запада? Да, наверное. Но возможности Запада сильно ограничены, Запад не может финансировать Навального и либеральную прозападную оппозицию напрямую, тем более осуществить эффективную физическую защиту несистемного лидера. Если в недрах Конторы примут решение Навального ликвидировать, то Запад сможет лишь ответить «русофобской» кампанией в прессе. Кремль это, конечно, раздразнит, но не более того. Гораздо существеннее, что, очевидно, Навальный имеет поддержку внутри – причем в окружении Путина, а Путин – далеко не всем в этой жизни управляет.

О последнем Павловский твердит нам каждый день, хотя это ясно и без него. Действительно, держать на личном контроле весь хаос российской политики ни один человек не в состоянии, даже гениальный. Тем более не гениальный. Важнее человека кресло – принцип российской политической системы, вокруг кресла все пляшут. В результате центрового Путина играет его окружение. И чисто исходя из логики: они же не все там в этом окружении самоубийцы. Они прекрасно понимают (не все, но многие), что когда-то придет расчет и за потерянное страной время. При этом не класть все яйца в одну корзину – принцип любой бизнес-системы. Поэтому ничего личного, но Навальный – пока еще не очень определённая, но постепенно обретающая форму вторая корзина. Это то, что его спасает. И это то, что спасает всю ситуацию в целом. Поскольку все знают, что святых, пророков и непримиримую оппозицию убивать легко, но трудно сохранять режим со столькими скелетами в шкафу. Убили как-то маленького капеллана в Польше, и вся Польша вывалилась из Варшавского договора, а там и СССР распался. У нас сегодня, конечно, другое, и людей ценят меньше, и трудно ожидать подобных последствий. Но строчка в учебнике истории про то, что при Путине убили Политковскую, Литвиненко, Немцова, etc… — будет преследовать режим и олицетворяющих его думских нотаблей до скончания веков. А Навальный в этом списке – явный перебор, так мне кажется.

Теперь о том, что, собственно, произошло на дебатах, которые ревнивым сообществом политкомментаторов объявлены скучными.

Да, они, конечно, не очень веселые, и свет в студии был поставлен непрофессионально, и ведущий не подготовился. И нет, наверное, ничего смешного в разговоре усталого затравленного оппозиционера с подбитым глазом с вальяжным профессиональным убийцей. Но на самом деле все понимают, что встретились не персоны, а два псевдонима. Первый – псевдоним политической альтернативы. Второй – псевдоним темного братства силовиков (по версии Е.Левковича, это и есть коренная Россия, с которой мы встречаемся, выходя их дома; в упор не понимаю, как можно избежать такой встречи). И тут неважно, кто оказался остроумнее в конце концов, для остроумных – полно вакансий в медиа. Важнее, что встретились, поговорили и примерились друг к другу. Россия и альтернатива. И вышло, что альтернатива достаточно проста, понятна и… одинока: жить не по лжи, мир вместо войны, сотрудничество вместо изоляции, право вместо произвола, свобода вместо тотального контроля. Что и так было ясно, но тяжело донести до населения. В то же время в России темное братство, на котором все в сегодняшней державе держится, так и осталось: темно, дубовато, пугливо, конспиративно, архаично и косноязычно, и в окружении поклонников. И ему такая альтернатива – нож в горло.

К слову сказать, особенно понравилась популярная идея оттуда про разделенный русский народ, который умудрился разделиться, имея в своем распоряжении самую большую страну мира (более 30 Франций). И не желая почему-то соединяться на этой самой большой в мире территории в могучую народную кучку, он, русский народ, предлагает, со слов нашего славного Гиркина, почему-то еще больше объединить под себя территорий – то есть дополнительно размазаться на половине земного шара, не иначе.

Так или иначе, но выбор у нас, получается, только один. Бред или выйти из бреда. Это все, что мы должны вынести из этого тяжелого разговора. Что адекватно реалиям. Следовательно, разговор получился.

Евгений Фельдман

Фото: Евгений Фельдман для проекта "Это Навальный"

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31415
7 АВГУСТА 2017 г.

Некоторое время назад один моложавый чиновник, имя которого у нас обычно вспоминается в связи с ужасными потрясениями, постигшими нашу страну, и которого даже однажды прозвали за эту моложавость «киндером», а в связи с потрясениями — «сюрпризом (получилось «киндер-сюрприз»), снова молодцевато вышел на публику и заявил искусственно подогретой аудитории пиар-работников об открывающихся великолепных перспективах России. Связаны же они будут, по его словам, с недавно обнаруженными уникальными конкурентными преимуществами россиян, главные из которых, насколько я понял из путанного пересказа побывавшего на мероприятии корреспондента, невероятная пластичность и приспосабливаемость homo postsoveticus. Пластичность позволит принимать любые, даже самые дикие формы лояльности, а приспосабливаемость — довольствоваться ничтожно малым, как в старом анекдоте про голых Адама и Еву в советском раю.

Возможно, впрочем, он говорил и что-то еще, поскольку речь была долгой и подробной. Не только об открытиях ученых-антропологов, изучающих в лабораториях homo postsoveticus, а, например, о производительности труда, которая неожиданно начнет расти, когда блок системных либералов в правительстве Дмитрия Медведева вытащит секретное экономическое оружие. И возможно, даже сказал какое. О прекращении мучающей нас всех инфляции... И сказал когда. Или о разруливании каким-то образом кризиса международных отношений, загнанных в непроходимое болото Лавровым с Захаровой на подтанцовке. И сказал каким образом. Но глупый корреспондент этого всего не услышал и не записал, до нас не донес, зафиксировавшись исключительно на факте перспектив. Так и пошел гулять в общественном дискурсе не верифицированный тезис про великолепие будущего России. В которой сейчас, правда, дела обстоят как-то не очень, но не за горами счастье, пообещал нам Киндер-сюрприз.

Конечно, никто не обращает особого внимания на подобные изыскания кремлевских мудрецов. Ибо жанр такой есть — пудрить мозги желающим быть запудренными и тем, кому это нужно по какой-либо причине по работе. И если часть публики, добросовестно поставляющая социологический материал для рейтингов, все-таки принимает подобные благоглупости за чистую монету, то любой серьёзный аналитик понимает, что стране, в которой нет высокоинтеллектуального товара, да и вообще нет никакого товара, кроме нефтегаза (я, например, думал, что хоть турбины у нас есть, а тут бац! — нагло привезли в Крым турбины «Сименс»), не с руки рвать контакты с источниками инвестирования и новейших технологий, каким является современный Запад.

А ведь именно это путинское политбюро и проделало, вцепившись в кусок украинской территории и влезая в чужие выборы! Какое уж теперь будущее? Более того, перспектива достаточно уже скорого энергетического перевооружения планеты не только ставит под угрозу относительное преуспевание все более архаизирующихся россиян (пенсии в 100 евро — это ни разу не преуспевание), но и непосредственно угрожает дальнейшему физическому существованию миллионов здоровых, работоспособных людей, которых государство не в состоянии будет трудоустроить, а те, в свою очередь, вряд ли найдут в себе силы и пассионарность добежать в случае чего до закрытой от них в обе сторону границы. Это как бы реальность и реальная перспектива ближайших лет, которая лишь камуфлируется оптимистическими заявлениями ни в чем, похоже, не разбирающихся руководителей. О ней внятно, не скрывая горькой правды, пишут и Л. Шевцова, и М. Ходорковский, огребая на свою голову проклятия патриотического сектора.

Кремлевских мудрецов, впрочем, слушают и по другой причине. Не чтобы стать убеждённым, а чтобы угадать направление главного удара по всему, что еще в России слабо шевелится интеллектуально.

Или, как А. Морозов, который, чтобы не потерять квалификацию, сам пишет идеальную пропагандистскую повестку «новому Путину», но которая даже с учетом ее заведомой фиктивности все-таки оказывается для того слишком радикально либеральна. Из той позиции, в которую Путин поставил себя, даже на уровне «всем угодить и анестезировать вымирающий средний класс», ему придется умерить гипотетическую предвыборную «оттепель» и говорить совсем другие слова и другим языком. Как, например, уже делает его премьер-министр, морально подготовливая население к «ленинградской блокаде», оправданной тем, что враг, до крымского кризиса дисциплинированно кредитовавший российскую экономику, теперь превратился в сущего недоговороспособного фашиста.

Ту же линию теперь гнет и вообще весь коллективный Путин, может быть, не вполне ясно еще выражаясь в подобном ключе, но вполне ясно интерпретируемый в огненных творениях патриотических публицистов. Возможно, нам и не стоило бы читать и цитировать всех этих маргиналов, как заметил бы про них иной либерал-чистоплюй. Но то, что у свихнувшегося маргинала на языке, у коллективного Путина в повестке. Как пишет Лимонов, Россия должна стать злой и неистовый, как будто она недостаточно неистово лишает россиян импортных продуктов питания. А бывший яблочник Болдырев источник экономических бед видит в том, что Путин слишком миролюбивый, тогда как разлагающаяся олигархия не способна сопротивляться Западу. Типа вот суверенно разлагающая олигархия соберётся с силами, запретитWindows и иномарки, и наступит в России благолепие.

Иными словами, нас попросту готовят к войне, может быть, не вполне настоящей, горячей, и даже может быть, не всегда замечаемой странами, с которыми мы будет обмениваться виртуальными ядерными ударами, но атрибутированной внутри как война горячая. То есть с экономным военным распределением пайков, поиском шпионов-вредителей-диверсантов, с приостановлением действия Конституции (штрафы за ролики в ютюбе разве уже не приостановление действия Конституции?), пресечением паники и т.п. «Есть собаки, которые понимают только палку, и американская элита принадлежит только к этой категории собак», — бодро замечает «экономист» Делягин. Но если «собаки» и вправду к нему прислушаются, то, наверное, подумают, а не вцепиться ли в горло по-настоящему?

Я так понимаю, что война с Западом (на каких фронтах, с какой целью?) будет нашей мобилизующей повесткой на четвертый срок. И если бы мы при этом действительно производили в оборонных целях образованных людей, конкурентных с западными специалистами, то, может быть, это было бы даже неплохо. Однако что-то подсказывает, что люди будут мыслить линейно: раз война, то нужно больше гаубиц, военного положения и… колючей проволоки.

Один неглупый человек на все это сказал традиционную мантру: «Путин опять всех переиграл», — и, в общем-то, оказался прав, поскольку тут трудно ошибиться. С некоторого момента чудовищные глупость и подлость, вылившиеся в изоляцию россиян от цивилизации (Проханов: «…Превратим же Россию в крепость — неприступную, без проломов и открытых врат, с глухой стеной, где только бойницы»), которая привела и к исходу из России среднего класса, и деградации тех, кто себя к среднему классу не причислял, стала превращаться в победительную хитрость. Главнокомандующих на переправе не меняют, голосит его клака. Война, которую он устроил, автоматически делает Путина forever. Как и все это «разложение».

Фото: Алексей Никольский/ТАСС

[Сергей Митрофанов]

http://3.3.ej.ru/?a=note&id=31460
17 АВГУСТА 2017

Старые книги как старое оружие. Оно может висеть на ковре ярким музейным сувениром, а может снова стать оружием. В полной мере я отношу это и к творчеству Виктора Сержа, ранее неизвестный в России роман которого недавно был опубликован издательством книжного магазина «Циолковский». Речь идет о самой последней книге Сержа, фактически его завещании, «Когда нет прощения». Очень точное, красивое и подробное послесловие к ней написал мой друг Дима Петров. Нисколько не претендуя на переосмысление и дополнение того, что уже написано Петровым, позволю себе все же сделать несколько необходимых замечаний как бы на полях его эссе. Своей задачей я ставлю показать, зачем этот роман читать (если вы его, конечно, найдете, тираж всего несколько тысяч экземпляров) и зачем читать именно сегодня. Какие параллели могут возникнуть у современного российского читателя.
Прежде всего, Серж — левый, что для рыночного либерала не всегда есть лестная характеристика. Более того, я думаю, что для многих современных российских левых, истинных марксистов, он — икона. И действительно, молодой Серж — это такой ранний Удальцов, он и в тюрьме сидит, и общается со стрёмными людьми.
То, в чем он участвует в начале ХХ века, очень похоже на «игил», хоть и коммунистический. Акторы — бедные и готовы на все. Их завораживают терроризм, роковая судьба, жертвенность, горение и самоубийство. О способах социальных перемен понятия самые простые, ясные и радикальные. «Химик, долго слушавший, произнес со своим русско-испанским акцентом: “Все это болтовня, товарищи; для социальной войны нужны хорошие лаборатории”», — позже пишет Серж в книге воспоминаний «От революции к тоталитаризму» (1943). И вы, конечно, поняли, что имеются в виду лаборатории, где делают бомбы, а не где занимаются естествознанием. Нет, таким образом, нужды объяснять, почему русская революция 1917 года втянула Сержа в себя.

В послереволюционной России Сержа знают многие, и он тоже знает многих. Зиновьева, Балабанову (а Балабанова знает Ленина), работая в Коммунистическом интернационале, он близок к коммунистическому Олимпу. Есть версия, что «Мальчиш-Кибальчиш» Аркадия Гайдара, деда Егора Гайдара, того самого, который станет демиургом либеральных реформ в России, это своеобразной привет именно Сержу, к тому времени уже попавшему в опалу. Ведь настоящая его фамилия Кибальчич, он потомок русских народовольцев, участвовавших в покушении на царя АлександраII.

Но Сержей — три в одном или, во всяком случае, точно два. Первый, как я уже написал, это глупенький Удальцов, что, в общем, не очень страшно. Вспоминая свое не очень сытое детство, я нахожу, что тоже мог бы стать «истинно левым», если бы это детство было менее сытым хотя бы на микрон. А контрасты Франции и Бельгии в концеXIX, когда Серж формировался как личность, были таковы, что точно все хотелось забрать и поделить по справедливости. Если теория социализма Маркса в чем-то и не удовлетворяла людей типа Сержа, то только тем, что не была достаточно короткой и прямой, но часто оседлывалась партийными бюрократами и начетчиками.«Социализм являл собой реформизм, парламентаризм, отталкивающее доктринерство, — писал Серж. — Его прямолинейность воплощалась в Жюле Геде, видевшем будущее общество таким, где все жилища будут похожи друг на друга, со всемогущим государством, нетерпимым по отношению к инакомыслящим. Нищету доктрины довершало то, что в нее никто не верил». Сержу мерещился истинный социализм и казалось, что можно нырнуть в Утопию еще глубже. И вот тут наконец рождается мудрый Серж № 2. Тот, который взращивал Утопию, побывал в ней, разочаровался и попытался совершить побег. Этот Серж нам дорог созвучностью траекторий, ведь и мы как поколение тоже побывали в загнивающей социалистической Утопии, всю жизнь думали о побеге. Казалось, как Серж, сбежали в девяностых, но в нулевых за преодоленной тюремной стеной обнаружили ров. Серж понял тщету побега и его обреченность, наполнил этим пониманием творчество, сочиняя настоящую глубокую литературу и поэзию.

Вообще-то, Серж не единственный такой обреченной беглец.

Таким был Старик — Лев Троцкий. Таким был еще один очень похожий по биографической траектории персонаж — Николай Валентинов, прошедший путь от боевика, знакомца Ленина, до политического публициста и политического эмигранта во Франции. Их жизненный опыт ценен, как ценен опыт грешников, о которых сказано: «Порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15, 6-7).

Серж — троцкист, осужденный в СССР как троцкист, но, тем не менее, убежавший из Утопии дальше Троцкого, отчего последний относился к нему с недоверием — как к ренегату. Характеристика, данная сыном Троцкого от имени «Бюллетеня оппозиции», в общем-то верна: «Некоторые друзья спрашивают нас, каково отношение Виктора Сержа к IV Интернационалу. Мы вынуждены ответить, что это есть отношение противника. С самого своего появления заграницей Виктор Серж не переставал метаться. Иначе как "метанием" его политическое поведение определить нельзя. Ни по одному вопросу он не предъявил ясных, отчетливых соображений, возражений или предложений. Зато он поддерживал неизменно тех, которые уходили от IV Интернационала, все равно куда: вправо или влево». Сподвижники Троцкого просто не поняли, что Серж № 3 — пророк. Он уже ясно предвидел, что Революция за справедливость закончится столкновением безликих социальных машин, когда по одну сторону окажутся те, кто захочет тушить окурки в царском фарфоре, а по другую — готовые пестовать тоталитарное государство.

«Лытаев тихо сказал: – Парфёнов, им нужно жить.

– Да, это хуже всего. И они воруют. Делают из шинельного сукна домашние тапочки и продают их на рынке по сорок рублей. Рабочим нужно жить, но не нужно, чтобы умерла революция. Когда я говорю им это, находятся такие, которые отвечают: “А мы из-за неё не передохнем?”» ("Завоеванный город").

Даже блокадный Ленинград будет показан Сержем не столько героически, сколько как один из полюсов человеческой обреченности, что радикально для первых послевоенных произведений. Это как бы чувство ХХIвека.

***

Роман «Когда нет прощения» — пророческий, он пророчествует гибель автора, гибель Утопии, обреченность бегства, и это, очевидно, парафраз убийства Троцкого от рук агентов НКВД в Мексике (Серж помогает похоронить Троцкого и тоже умирает в Мексике). Как был парафразом убийства Кирова, которое запустило Большой террор, другой его известный роман — «Дело Тулаева» (1948). Однако, как и всякая истинно большая литература, он — многоплановый и не детерминирован конечным толкованием. На самом деле, мы так и не поняли, когда нет прощения, кому нет прощения и почему нет прощения.

По моей версии, прощения нет всему ХХ веку, акторы которого опрокинули мир в безумие. Что же касается Дмитрия Петрова, написавшего послесловие к первому (надеюсь, не последнему) русскому изданию, то для него, очевидно, прощение все же есть, ведь Петров верующий, верит в разумность происходящего, и он прозревает в творчества Сержа какие-то христианские нотки. Мне же, однако, ближе философия отчаяния, ведь эпоха Утопии, сомкнувшая небосвод над головами Троцкого, Сержа, Валентинова, героев романа «Когда нет прощения», над нами всеми, так и не закончилась, продолжила свой губительный путь, и Серж это очень ясно пророчествовал. Просвета не будет...

А теперь: почему эту книгу надо читать сегодня.

Потому что мы опять входим в Революцию, испытывая потребность в справедливо организованной Вселенной. А в революцию обычно входят идеалисты, а выходят из нее беглецы.

Иллюстрации из книги Виктора Сержа «Когда нет прощения»; пер. с франц. Ю.В. Гусевой. — Москва: Издательство Циолковский, 2017. — 360 с.