*310. Вторая мировая война-2

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/110-zagovor15.html

Снова обращаемся к «мемуарам» Жукова, где он пишет о начале войны. Эта часть его воспоминаний всегда представляла для исследователей особый интерес. Еще бы! Сам начальник Генштаба рассказывает, как началась война с Германией. Но ряд историков довольно скептически относятся ко всему тому, что написано Георгием Константиновичем или теми лицами, кто «редактировал» данные «мемуары».

Конечно, многое из написанного, просто напросто придумано из конъюнктурных соображений и ничего, общего, с реальными событиями, не имело место. Но для нас это и будет, как раз, представлять особый интерес. Поясню, почему? Если Жуков искажает какой-либо эпизод, значит за этим событием стоит, что-то очень важное, реальное, но, которое Жуков пытается скрыть от читателя и замаскировать, более, нейтральным действием. Рассмотрим более позднее издание Жуковских мемуаров. Почему, будет ясно из пояснений, приведенных ниже.

Итак, опять начнем с ночного звонка Сталину. Почему Сталину позвонил Жуков, а не Тимошенко? Почему нарком обороны сообщение главе государства Сталину о начале военного конфликта не сделал сам, а перепоручил это сделать своему подчиненному, начальнику Генштаба? Или это была всё же, личная инициатива Георгия Константиновича?

А может, его телефонное сообщение было лишь предлогом, чтобы позвонить на дачу Сталина? Во-первых, откуда Жуков узнал о начале войны? Уж не немцы ли сообщили ему об этом? Во-вторых, как быстро Жуков сориентировался, что приграничный конфликт, есть начало полномасштабных военных действий Германии против Советского Союза – т.е., война. Давайте, прикинем, приблизительно, сколько прошло времени с начала боевых действий на границе, в тот день 22 июня?

Видимо, был дан общий сигнал о начале военных действий Германских вооруженных сил. Авиация поднялась в воздух, артиллерия стала «гвоздить» по нашим приграничным районам сосредоточения войск, а танки, сминая проволочные ограждения, ринулись расчищать дорогу пехоте, ну и т.д. и т.п. Сколько нужно времени бомбардировочной авиации дальнего действия, чтобы, к примеру, нанести бомбовый удар по городу, расположенному в глубине нашей территории?

Пусть даже посты наземного обнаружения зафиксировали вторжение большого количества самолетов со стороны немецкой территории, они, ведь, только сообщат об этом по инстанции более высокому командованию. А те, в свою очередь, еще выше. Довольно длинная цепочка связи и на все нужно время. Надо же командованию на каждой ступени, осмыслить принятое сообщение, принять по нему решение, сообщить о нем по двум каналам связи: вниз и наверх, по подчиненности.

Давайте зададимся вопросом «Откуда Жуков так быстро узнал, что началась именно война?» Это в воспоминаниях, задним числом, понятно, что есть что? А в то время, 22 июня, да около четырех утра, очень маловероятно, чтобы за столь короткое время оценить сообщение и сделать вывод, именно о начале «войны». Не успела, наверное, еще телефонная трубка остыть от сообщений командующих округами об интенсивном обстреле приграничных районов, как Жуков сразу, как в колокол бухнул – война! В первом издании мемуаров Жукова фразы о войне не было.

Думается, ее редактора изъяли, в свое время, и правильно сделали. (А может, все же был определенный умысел? Но в чем он тогда состоял?). Не Жуковский это уровень решать: началась война или нет. В то время, в смысле написания мемуаров, конца 60-тых годов, не глупые же редактора сидели. Понимали, что к чему, да и главное, что еще живы были участники происходивших событий. А в более позднее, Горбачевское время, уже поредели ряды бывших защитников Отечества и когда стали славить «гениального полководца всех времен и народов», то, думается, достали рукописи мемуаров Жукова, и убрали былые редакторские правки, чтобы придать, видимо, большую значимость этим «Воспоминаниям».

Итак, как начиналась война? Немного, чуть, повторимся. Немецкие войска были стянуты к границе и ждали приказа о начале военных действий. Но, верховное немецкое командование чего-то, выжидало, и имелся, даже, запасной вариант, по переносу даты нападения? А чего ждали? Говорят, что лётной погоды. А может, ждали, откуда-то, какого-то своего, только им, понятного сигнала.

Наконец, приказ о начале военных действий с Советским Союзом в войска был доставлен (помните, сигнал «Дортмунд» был получен войсками 21 июня) и 22 июня в 3часа 30 минут (есть и уточнения, что в 3.15) начались приграничные военные действия, а немецкая авиация дальнего действия нанесла, говорят даже, бомбовые удары по нашим крупным городам. Ни какой значимости, с военной точки зрения, эти бомбардировки не имели, а преследовали лишь две, на мой взгляд, важные цели. Первая - постараться сделать необратимость военного конфликта, т.е. лишить Советскую сторону возможности мирного урегулирования военных действий на границе и вторая – бомбардировка, есть самый эффективный и действенный сигнал для наших заговорщиков о начале войны.

Фашистская авиация обрушила свой смертоносный груз на советские города и села

22 июня 1941 года.

Давайте, почитаем в мемуарах Жукова, о том, как он узнал о войне.

« Под утро 22 июня Н.Ф.Ватутин и я находились у наркома обороны С.К.Тимошенко в его служебном кабинете.

В 3 часа 07 минут мне (?) позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С.Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».

Я спросил адмирала:

- Ваше решение?

- Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота.

Переговорив с С.К.Тимошенко, я ответил адмиралу Ф.С.Октябрьскому:

- Действуйте и доложите своему наркому.

(Опускаем изложение других событий – В.М.)

…В 4 часа я вновь разговаривал с Ф.С. Октябрьским. Он спокойным тоном доложил:

- Вражеский налет отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана, Но в городе есть разрушения.

Я хотел бы отметить, что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф.С.Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение».

Можно ли из всего приведенного выше текста, сделать вывод, что на нас напала Германия? Очень затруднительно, даже Октябрьский не решился сделать такой вывод? Как, по Жукову, тот сообщает об инциденте? Сначала, «неизвестные самолеты», а затем – «вражеский налет отбит» и, о немцах, ни слова. Рассмотрим еще раз, внимательно, приведенный отрывок.

По Жукову, он вместе со своим заместителем Ватутиным, находится в кабинете у наркома обороны Тимошенко. А что своего кабинета нет? Или же собрались вместе и ждали сообщения? И вдруг раздается нужный телефонный звонок. Жуков же, не хозяин кабинета, а берет телефонную трубку (сам же говорит: «мне позвонил») и ведет разговор с абонентом. Странно, не правда ли?

В реальной жизни, можете ли вы, придя в кабинет к своему начальнику и в его присутствии, брать телефонную трубку и отвечать на раздающиеся звонки? В нашем же случае, такое, как видите, возможно. Но, это при условии, что присутствующие в кабинете люди, есть определенное сообщество, где действующие роли, начальника и подчиненного, распределены не так, как в реальной жизни. Например, в любом тайном обществе, его руководитель, не есть, обязательно человек, занимающий высокий пост или чин в реальной жизни, так как тайное общество живет и подчиняется своим, отличным от действительной жизни, законам и правилам.

Жуков, по всей видимости, являлся, «активным» заговорщиком и поэтому, вполне мог чувствовать себя хозяином, даже, в кабинете наркома. Это, один из вероятных мотивов, объясняющих эту «странность». Далее о звонке командующего Черноморским флотом. В чьем же оперативном подчинении находился данный флот, что его командующий, сначала позвонил, не наркому ВМФ, в чьем прямом подчинении находился, а самому наркому обороны, да к тому же телефонную трубку в его кабинете, почему-то взял, лично, начальник Генштаба Георгий Константинович?

Не с этой ли целью Одесский военный округ находился в подвешенном состоянии, чтобы вывести Черноморский флот из конкретного оперативного подчинения? Как видите, оказалось, что командующему Черноморским флотом стало очень удобно напрямую звонить в Москву? Это все связано, с неожиданными подвижками в Московском военном округе, о котором речь пойдет чуть попозже.

По началу войны, скорее всего, именно, Одесский военный округ должен был преобразовываться в Южный фронт. Поэтому Черноморский флот автоматически должен был входить в оперативное подчинение командованию Южного фронта, как ранее, до войны – Одесскому военному округу. То есть по жизни, Октябрьский должен был звонить Я.Т.Черевиченко.

Но командование Московского округа, с определенной целью выбросили из Москвы. И вдруг получается, что вместо звонка командованию Одесского военного округа, надо звонить новому руководству, а так как на этот период оно было еще по пути из Москвы в Винницу, то Октябрьскому ничего другого не оставалось, как звонить в Москву. И именно, тем, людям, которые и отдали такой приказ о переподчинении Черноморского флота. Вроде бы, такая получается раскладка?

Да, но в таком случае выходит, что Москва напрямую привязывала руководство флота не к руководству ВМФ или к руководству сухопутными войсками, а к Ставке? Отчасти это так, но, как-то хитро все запутано. С какой целью Черноморский флот вывели из оперативного подчинения Одесскому округу, читатель узнает из главы посвященной данным событиям. А сейчас продолжим о телефонном звонке Жукову.

Для чего позвонил Октябрьский? Думаете, для того, чтобы получить разрешение на открытие зенитного огня по самолетам? Скорее, целью звонка могло быть сообщение о начале акции со стороны немцев, сигнал «наверх», не более, того. Ведь никакого существенного противодействия «неизвестным самолетам» сделано же не было. А ведь это были не просто «неизвестные самолеты».

Любой гражданский человек, только по звуку моторов, определит, что это летят бомбардировщики. И ведь не пришла же, в голову командующего флотом мысль, чтобы поднять в воздух самолеты истребительной авиации Черноморского флота, которые смогли бы, наверное, определить не только опознавательные знаки этих «неизвестных» самолетов. Возможно, и не допустили бы бомбежки города Севастополя и разбрасывания плавучих мин в акватории военно-морской базы. А если бы не было бомбежки Севастополя, то какая же без этого война?

Кроме того, командующий флотом спрашивает об указаниях у вышестоящего начальства, что в переводе с языка военных надо понимать так: можно ли открывать огонь по этим «неизвестным» самолетам? Других-то, судя по всему, видимо и не было. И что ему ответил Жуков? Если вы, например, не желаете войны, в данном случае с Германией, чтобы вы сделали на месте начальника Генштаба Жукова?

Не удивлюсь, если читатель сам предложит, к примеру, что, неплохо было бы установить, для начала, чьи это самолеты? И, во-вторых, выполнить командующему Черноморским флотом то, что мы предложили выше. Но, это при условии, что вы, не желаете, войны с Германией и, лишь, пресекаете попытки спровоцировать ее. Удивительно, что Жуков все время ругает Сталина за чрезмерную осторожность в отношении недопущения попытки попасться на провокацию на границе, а тут сам впадает в другую крайность.

Чрезмерная агрессивность, особенно в отношении к «неизвестному» противнику. Так и рвется в бой. Да, но о немцах пока не произнесено ни слова. Не румынская же авиация налетела на нас? Смотрите, как поступает наш «уважаемый» военачальник. «Переговорив с Тимошенко», Георгий Константинович изрек вполне убедительно для Октябрьского: «Действуйте …». Это звучит, если и не как, явный приказ, то уж, во всяком случае, как одобрение предполагаемых действий подчиненного лица. Умеет, кстати, Жуков выкрутиться из сложной ситуации снимая с себя ответственность. Но, ведь есть, же и приказная форма в его ответе: «…доложите своему наркому». О чем? О том, что тот уже доложил наркому обороны, через переводчика, в лице Жукова. Очень спешил, однако. Зачем? Получается, какая-то глупость?

Однако, через какое-то, время у Жукова, как он вспоминает, снова состоялся разговор с адмиралом Октябрьским. Видимо, приятно разговаривать с хорошим человеком. Непонятно, только, кто кому первый позвонил? «…Спокойным тоном доложил», так резюмирует Жуков свой второй разговор с командующим Черноморским флотом. А чего, тому волноваться-то? Подумаешь, налетели «неизвестные самолеты», побомбили немножко базу и город Севастополь, всего дел-то?

Хотя бы, поинтересовались оба: Жуков, и, конечно же, Октябрьский, чьи же, все-таки, самолеты бомбили вверенные ему для обороны объекты, и по каким самолетам вела огонь корабельная артиллерия и подразделения ПВО?

Вот, собственно и всё, что сообщил нам Георгий Константинович, восхищаясь Октябрьским, как одним из первых «организованно встретивших вражеское нападение». А был ли сбит хотя бы один «неизвестный» самолет? А если и сбит, то чей же это, все-таки, был самолет? Такие вопросы, судя по всему, в головах наших военных даже и не возникали. Жуков-то, наверное, сразу «догадался», чьи это были «неизвестные» самолеты? Точно, что это были не турецкие. Не зря же сидел в кабинете наркома обороны. Вот такие, у нас «миротворцы» были в военных верхах, ни чета Сталину.

А вот задайтесь вопросами: « Почему Жуков был уверен, что началась война, но не сказал, что с Германией? Почему он не потребовал у Октябрьского выяснить, по чьим же самолетам, тот собирается открывать зенитный огонь, хотя одобрил его действия? Жуков что, действительно не знал, чьи это самолеты?» Вы, читатель, можете в это поверить? Ну, если Вы едва научились читать и впервые услышали о Великой Отечественной войне, то вполне возможно. Грамотный же, читатель вправе задуматься.

Но ведь это противоречит, его же высказываниям, что, дескать, Сталин запретил поддаваться на провокации против немцев. Однако сам же готовил Директиву вместе с Тимошенко, где предупреждал, чтоб наши самолеты далеко не залетали и мы сами, без нужды огня по вражеским самолетам не открывали.

«Интересный» случай произошел в это время в Западном военном округе. Когда «неизвестные» самолеты-бомбардировщики утром 22 июня пересекли нашу границу, то командующий ВВС Западного округа генерал-майор авиации И.И. Копец, в отличие от Ф.С. Октябрьского, поднял в воздух истребительную авиацию, чтобы препятствовать проникновению «вражеских» самолетов вглубь Советской территории.

Последовал категорический приказ из Москвы: «Отставить!» Самолеты вернулись на исходные позиции, чтобы затем попасть под удар бомбардировочной авиации врага. А командующий ВВС И.И. Копец, через несколько часов после отдачи приказа, почему-то покончил жизнь «самоубийством». Очень, все это подозрительно.

Далее, в своих мемуарах, Жуков сообщает о звонках командующих округами, где те докладывали о нарушениях государственной границы. Отсюда, видно, и следует Жуковский вывод о начале войны. Тем не менее, все же интересно: «Почему же, именно, Георгию Константиновичу Жукову позвонил командующий Черноморским флотом, а не наркому обороны Тимошенко, пусть, даже, и Председателю Ставки?»

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/109-zagovor16.html

Жуков, думается, не хуже нашего понимал, как начинается война. Получив все сведения через Генеральный штаб о событиях в приграничных районах, а они носили характер массовых сообщений о подготовке врага к нападению, он обязан был обо всем этом доложить наркому обороны.

Тот, оценив обстановку на западных границах должен был, в свою очередь, доложить главе правительства Сталину – с целью приведения войск западных округов, а их было всего четыре: Ленинградский, Прибалтийский, Западный, Киевский и Одесский, в состояние полной боевой готовности. Думается, именно, в этом случае вскрываются мобилизационные пакеты, в которых предписаны действия командованию.

В дальнейшем, им придется ожидать «пикового» состояния на границе. Оно наступит, когда немецкие части станут выдвигаться в районы сосредоточения у самой границы, а наша разведка доложит об этом. При приведении войск в полную боевую готовность у нас, ведь, тоже происходит движение войск. Те части, которые находились вблизи границы, занимают укрепрайоны, а другие, находящиеся во второй полосе обороны, тоже, скрытно, начинают выдвижение в предписываемые им районы прикрытия.

Разумеется, что существовал сигнал о вскрытии мобилизационных пакетов. Это же не Жуковская глупость на трех листах лживой Директивы о приведение войск, в неизвестно, какое состояние. Получалось, что от обычной, повседневной боевой готовности – сразу, хватай винтовку и бегом к границе. Да и это, ко всему прочему, должно было происходить не тогда, когда на голову бойцов падают бомбы и снаряды, а заблаговременно, предопределив обстановку на границе. Иначе, что же это за командование? Кучка ротозеев, не более того.

А затем все ожидают сигнала боевой тревоги, по которой воинские части берут, условно говоря, оружие наизготовку в ожидание нападение врага.

Вообще-то, всё это мы должны были бы вычитать у нашего несравненного маршала Жукова, который на момент нападения Германии представлял Генеральный штаб. Это он, облаченный в военную форму с большим количеством звезд в петлицах, должен был нам рассказать, по какому сигналу войска и флот приводились в состояние повышенной и полной боевой готовности накануне войны с Германией? Как осуществлялся вывод войск в районы прикрытия? Кто конкретно на местах поднимал войска по боевой тревоге? Ничего подобного в «Воспоминаниях» у Жукова нет, так как в ранних главах данной работы уже было сказано, к какой категории лиц был отнесен данный «полководец».

Поэтому, что он мог написать в своей книге? То, что положено было осуществиться – не произошло, а это и есть предательство, в замаскированном виде. А то, что произошло – потребует ответа, кто допустил такое? Не скажешь же, читателям, что это было сделано преднамеренно. Выкрутилась хитро-мудрая Хрущевская шайка-лейка, свалив вину на Сталина. Дескать, таким нехорошим человеком оказался, что запретил стрелять по немцам.

А давайте, зададимся вопросом: «Что было бы в действительности, если бы Сталин возьми, да и умри, например, 20 июня 1941 года, то есть, накануне войны?» Что, так и не знали бы что делать в таком случае? Кто же им бумагу подписал бы о Ставке? Или наоборот, руки были бы развязаны. Погнали бы врага до самого Берлина? Уж, в таком случае Жуков, наверное, написал бы в своих мемуарах, как он, во всеоружии, подготовился встретить врага!

А целые полчища военачальников в высоких чинах, которые выжили после войны и оставили о ней свои воспоминания. Отчего все промолчали о том, что должно было быть? и почему этого не случилось на границе? Кто и почему заставил их замолчать и преднамеренно лгать советским гражданам о начальном периоде войны в своих бесчисленных опусах под названием «военные мемуары»? Говорят, что Хрущев. А почему это сделал Хрущев и примкнувшая к нему, компания партийцев? Видимо, по тем же самым причинам, по которым это сделал и Жуков. Все они были замешены в одном «грязном» деле.

Вопросов, как видите, большое количество, и они не уменьшаются по мере узнавания правды о войне.

Вернемся, однако, к тем военным людям, которые смогли каким-то образом, пробившись сквозь цензурные барьеры, немного пояснить своим читателям о том, что было в те, трагические дни начала войны.

Сигналов, которые приводят в движение войска, существует много, и разных. Нам бы, хотя бы, пояснили о том сигнале, по которому вскрывают мобилизационные пакеты. От Жукова мы этого не дождались, а теперь, и не дождемся никогда.

Сигнал состоял из одного ключевого слова, понятного всем командующим округов. Из многочисленных мемуаров наших военных, вырисовывается такая простая картина, что для каждого округа сигнал состоял именно из одного слова: название военного округа и цифр текущего года, например, «КОВО-41».

Далее информация сверху растекалась по армиям прикрытия. Кодирующее слово состояло из названия места дислокации штаба армии с прибавлением того же года – 41. Например, сигнал для 5-й армии КОВО выглядел следующим образом – «Луцк-41». На армейском и более низовом уровне была проявлена самостоятельная инициатива командующих по сообщению о вскрытии мобилизационных (или «красных») пакетов.

Это примерная схема по обороне страны, так как, то, что соответствует всему этому исходя из предписаний подготовленных Генеральным штабом и Наркоматом обороны, включает в себя значительный больший объем проводимых мероприятий.

Кто должен был отдать подобный сигнал в войска и на флота? Думается, глава правительства Сталин на совещании в Кремле представителей все трех властей: партийной – ЦК ВКП(б) - Политбюро, законодательной – Президиум Верховного Совета СССР и исполнительной – Совет Народных Комиссаров, должен был, по согласованию со всеми, отдать приказ Наркому обороны Тимошенко об передаче в войска военных округов и на флота сигнала о приведении армии и флота в полную боевую готовность. А дальше вниз по цепочке подчиненности и ожидать дальнейшего развития событий.

В случае перехода границы вражеской армией, видимо, следовал сигнал боевой тревоги. Однако приходится гадать, так как и по сей день неизвестно, как должны были вооруженные силы Советского Союза встретить нападение гитлеровской Германии?

Для чего же у нас, и по сей день, существует Генеральный штаб? Или и до сего дня, нападение Германии на СССР составляет государственную тайну? Взяли бы, дяденьки с большими звездами на погонах, да и рассказали бы российским гражданам, как там, в далеком сорок первом году планировалось встретить врага? И ответить на все вопросы, которые обозначены в начале главы. Согласитесь, что генштабистам, намного сподручнее обрисовать существо дела, чем любому военному историку, даже, облаченному в военный мундир. Специфика, однако. Но, как говориться, чего нет – того нет!

Было, правда, ряд исследований по начальному периоду войны, но они отражали проистекающие военные события, и не затрагивали существо интересующего нас дела. А жаль!

Но вернемся к тем, военным людям, оставившим незабываемые воспоминания о том, что произошло со страной в тот страшный день – 22 июня 1941 года.

Вот, например, как описывает передачу условных сообщений во вверенные ему части, командир 8 механизированного корпуса, 26 армии Юго-Западного фронта Д.И.Рябышев «Первый год войны»:

«…Еще ранее условился с командирами дивизий оповестить их особыми словами, значения которых понимали только мы...

Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, произнес:

- У аппарата Рябышев.

- У аппарата Мишанин, – прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой дивизии. – Слушаю вас.

- Здравствуйте. В небе сверкает молния.

- Все ясно, Дмитрий Иванович, – поспешно ответил Т.А.Мишанин.

Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал, густой бас командира 7-й моторизованной дивизии:

- У аппарата полковник Герасимов.

- Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит?

- Лес шумит, но лесник свое дело знает, Дмитрий Иванович, – пробасил в ответ А.Г.Герасимов.

- До встречи.

На проводе был командир 34-й танковой дивизии полковник И.В.Васильев. Поприветствовав его, я спросил:

- Гора! Желаю успеха!

«Молния», «лес», «гора» – это условные слова, услышав которые от меня командиры соединений немедленно поднимали по тревоге части и вскрывали хранившиеся в сейфах опечатанные пакеты с секретными предписаниями о выходе в район сосредоточения…».

В этих мобилизационных пакетах, должно было быть разъяснение, как вести себя в случае прямой агрессии потенциального противника, т.е. там, в пакетах должны были быть отражены те, самые, планы прикрытия границы.

Опять же, по многочисленным воспоминаниям военных мемуаристов в этих планах, лежащих в пакетах, ничего сверхсекретного не содержалось. Данному войсковому соединению предписывалось то, что и являло собой предназначение Красной Армии – защита рубежей своей Родины. Надо было просто вышвырнуть вторгшегося врага со своей территории и не дать ему далеко проникнуть вглубь страны. А все эти, якобы, удары в «направлении Люблина, Демплина» и прочее, имеющиеся в Директивах, о которых велась и ведется речь и до сих пор, не более чем ложь, с целью запутать существо дела.

Также, не надо думать, что тот командир, который вскрыл «красный» пакет, тупо уставился бы в представленный его глазам документ, как «баран на новые ворота».

Что такое «красный» пакет и почему автор его так называет? Так как слово «мобилизационный» значительно длиннее в написании, то удобнее, в ряде случаев, печатать более короткое слово. А «красный» в названии, видимо потому, что на пакете была красная полоса.

Но в работе, могут встречаться как то, так и другое наименование. Итак, «красный» пакет, это отложенный, на неопределенное время, приказ вышестоящего начальства. Разумеется, командир данного войскового соединения знает о том, что ему предстоит делать в случае нападения врага на нашу территорию, но приказ об этом он получит через вскрытие данного пакета. А для вскрытия пакета нужен тоже приказ, который может быть получен им прямым голосовым сообщением по телефонной связи или своеобразным кодируемым радиосигналом, а может быть доставлен офицером связи вышестоящего штаба.

Важен не способ доставки приказа командованию, – он варьируется от сложившейся боевой обстановки на тот момент, а скорость доставки приказа, так как без оного, командующий любой войсковой части не вправе принимать самостоятельное решение по вскрытию «красного» пакета. Разумеется, это ведет к пассивному ожиданию неизвестности, что может быть чревато гибелью солдат и офицеров данной воинской части, так как известно, что на войне противник только и делает, что стреляет и убивает живую силу противоположной стороны. Правда, бывают исключения: как-то плен и без вести пропавший. Если с первым все понятно, но неприятно, то со вторым – и неприятно, и не понятно.

Вот, собственно и все о первом этапе обороны собственной страны. Ну, не могли же наши военные сидеть, сложа руки и молча взирать на то, как противник безнаказанно засыпал их бомбами и молотил снарядами.

Продолжу эту тему небольшим лирическим отступлением. В годы молодости, находясь в призывном возрасте, я проходил службу в Группе советских войск в Германии. Наша часть находилась на западе ГДР и располагалась недалеко от границы.

Так вот боевая задача, которая была поставлена нашей части, состояла в том, чтобы совместно с соседним танковым полком продержаться, при агрессии войск НАТО, что-то около трех часов до подхода подкрепления. Если все удачно сложится, нам предписывалось продержаться еще определенное время до подхода более крупных сил из восточных районов ГДР и Чехословакии. Дальше, было уже не нашего ума дело.

Мы свою задачу должны были выполнить так, как нам предписывалось по плану прикрытия данного района. Если бы мы остались живы, то нам повезло бы, если нет – таков закон воинской службы. И ни у кого из нас не возникало в мыслях, что мы являемся «пушечным мясом» или чем-то иным, что могло нас как-то унизить или оскорбить. Наоборот, нам военнослужащим внушалась уверенность в наших силах, да и мы сами чувствовали в себе решительность, что, в случае чего, уж Гансам-то, точно дадим «по соплям».

Продолжим рассказ о защите рубежей нашей Родины в далеком сорок первом. Все это происходило при внезапном нападении противника, когда время на принятие решение ограничено, но столкновение с противником неизбежно. Не можем же мы мириться с тем, что противник вторгся в пределы нашей страны и покушается, судя по всему, выражаясь дипломатическим языком, на ее суверенитет.

Что касается ссылок на, якобы, разного рода умствования «товарища Сталина», типа «не поддаваться ни на какие провокации» и «огня по противнику не открывать», то они все носили характер устных рассказов Жукова, Хрущева и других товарищей из этой когорты, которые тиражировали их, с помощью деятелей из Центрального Комитета партии. Те, видимо, тоже были заинтересованы в распространении подобной информации, иначе бы, мы не были знакомы с данными опусами. Никакого документального подтверждения подобных высказываний Сталина нет и вряд ли, где будет найдено. Впрочем, жизнь всегда полна неожиданностей и кто знает, может быть, и появятся из какого-нибудь архива подобного рода «документы»?

Да, но мы сами, своими глазами читали подобные документы, где черным по белому было написано, чтобы «не поддаваться на провокации противника» и « без приказа огня не открывать». Как это себе представляло высокое начальство трудно понять? В воспоминаниях бойцов и командиров Красной Армии, встретивших врага 22 июня, очень часто можно было встретить такое высказывание, что высшее командное звено запрещало открывать огонь по противнику. Более того, изымало боеприпасы, разоружало боевую технику и отдавало самые нелепые приказы, грозящие гибелью всему личному составу, прикрываясь, именем Сталина, так как приказ, дескать, шел из Москвы.

А вот и отрывок из приведенных ранее, мемуаров Болдина, подтверждающий сказанное. Куда же яснее, высказывание данного автора:

«Докладываю новые данные (о противнике). Выслушав меня, С.К.Тимошенко говорит:

- Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.

- Как же так? – кричу в трубку. – Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!

Я очень взволнован. Мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Но существует приказ не поддаваться на провокации немецких генералов…

Настаиваю на немедленном применении механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной.

Но нарком повторил прежний приказ: никаких иных мер не предпринимать, кроме разведки вглубь территории противника (?)на шестьдесят километров».

Такой приказ чтобы выслушать, особенно последний абзац, надо иметь крепкую нервную систему. Вопрос, правда, всегда в том, а было ли, в действительности, подобное указание Сталина об отмене стрельбы по противнику? Не надо забывать, когда написаны эти мемуары. Таким лепили образ вождя после XX съезда партии. В дальнейшем верхи решат убрать Сталина на дачу и подобные высказывания о Сталине, канут в небытие. Пока, мы рассматривали первый этап обороны. Неплохо, как видите, с ним поработали военные деятели из Ставки. Это происходит, если враг нападает неожиданно, якобы, безо всяких дипломатий, типа уведомлений нотой протеста.

Теперь рассмотрим второй этап. Нам же надо, в конце концов, выяснить, что надумали немцы, нарушив рубежи на нашей границе? Для этого существует посольство Германии, которое находится под боком, в Москве.

Далее, нашей стороной должна готовиться дипломатическая нота, с содержанием претензий, соответствующих текущему моменту. Если же, одна из сторон, и так понятно какая, не желает продолжения военных действий могущих привести к полномасштабной войне, то она, естественно, стремиться к урегулированию отношений между сторонами, не взирая, ни на какие потери, произошедшие в начальный период конфликта на границе. После, как говориться, разберемся с возмещениями убытков сторон. Если же, противная сторона упирается «рогом» и не хочет идти на попятную, а сует под нос ноту о разрыве дипломатических отношений, то здесь, немного, посложней.

В данном, конкретном случае, Жуков нас истово уверял, что, дескать, сам посол Шуленбург уже стучался в дверь к Молотову, и тот стремглав побежал выяснять отношения.

Все равно, надо дать германскому послу стакан с водой, чтобы попил и успокоился. Выслушать претензии Германской стороны и попытаться, предотвратить свершаемую им глупость. Это главная и основная обязанность министра иностранных дел, в нашем случае, Молотова. Если же и это, не помогает, то с достоинством принять бумагу и пригрозить, что «наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами!»

А как же наши войска на границе в данном конкретном случае, при нападении Германии? О них не позабыть бы за разговорами? Что им-то, прикажите делать? Действовать сообразно обстановке. Во всяком случае, отражать нападение противника, стараясь не особо далеко переходить границу. А вдруг, действительно, все утрясется? Зачем нам лишние жертвы советских солдат?

Речь, ведь, идет только об отражении агрессии, а не о войне, с последующей мобилизацией населения. Надо же сначала определиться с масштабом развернувшихся боевых действий.

После аудиенции с послом страны агрессора возвратиться в Кремль и доложить собравшимся там товарищам, что Германия, по сообщению своего посла, разрывает с нами дипломатические отношения и вступает в фазу открытого военного противостояния.

Товарищи коллегиально решают, что предпринять. Или, во-первых, еще раз воздействовать на Германию через дипломатические каналы - у нас же есть свой посол в Германии Деканозов. Надо же убедиться в правомочности действий германского посла Шуленбурга вручившего документ о разрыве дипломатических отношений.

Может, тот является типичным заговорщиком, желающим спровоцировать вооруженное столкновение двух государств. Или, во-вторых, если уж так хочется повоевать, послать ее (Германию) к чертовой матери и начать ответные полномасштабные военные действия с всеобщей мобилизацией. Если товарищи в Кремле убедятся, что первый вариант не проходит – немцы не идут на попятную, то принятие второго решения и будет, по всей видимости, означать полномасштабную войну.

И то, в этом деле есть одна тонкость. А что было бы, если бы в приграничных сражениях не случилось всего того, что случилось с Красной Армией в самые первые часы и дни немецкой агрессии?

Если бы немцы не захватили целыми и невредимыми, к примеру, все мосты через Неман, Западный Буг, Сан и Прут (лихо!), а наши истребители встретили бы вражеские бомбардировщики в воздухе, а не сгорели бы, как многие из них, на земле?

Если бы, например, 6-я и 42-я стрелковые дивизии не оказались «запертыми» в Брестской крепости (неужели, кто-то готов поверить, что это заурядное головотяпство?), а вся наша многочисленная полевая артиллерия, наоборот, оказалась бы не на полигонах, а в войсках?

Если бы к нашим пограничникам вовремя подошла бы помощь армейских частей, а красноармейцам выдали бы не караульную норму патронов (тихий ужас!), а полный боевой запас в 90(120) штук?

Если бы танки были полностью заправлены горючим, а с самолетов не было бы снято вооружение (неужели и такое, возможно, было провернуть!)?

И еще многого того, что не произошло бы на границе с Красной Армией, а как раз наоборот, усилило бы ее мощь.

Думается, что исходя из вышеперечисленного, немецкая армия в приграничных сражениях не смогла бы, не только, полностью развернуться на советской территории, но и получила бы так крепко, «по зубам», что эти сражения дальше приграничных инцидентов могли бы и не развиться. Попробуй переправиться на противоположный берег, если взорван мост? Люди могут на лодках и других плавсредствах перебраться довольно легко, если, конечно, противник не ведет по ним интенсивный ружейно-пулеметный огонь.

А ведь, на отдельных участках границы, наши бойцы-пограничники в течение суток удерживали берег реки, не давая немцам переправиться на противоположную сторону. Если бы вовремя, как сказал выше, к ним подошла помощь подразделений Красной Армии, то противник не смог бы переправиться на наш берег и на следующий день.

(Если бы войска были бы приведены в полную боевую готовность, то они обязаны были бы заменить на границе пограничные части, а не спешить к ним на выручку, как произошло в действительности). Это мы говорим о пехоте, а как быть с техникой, и особенно, с танками? Их, ведь, на резиновой лодке не переправишь. Нужно готовить понтонную переправу, а это, сами понимаете, занимает большое время. Да, и плацдарм на нашей стороне, надо еще с боем отвоевать. Так что, не так это просто, пересекать границу. И, таким образом, никакой полномасштабной войны с Германией, в нашем понимании, в одночасье не произошло бы.

Нам долгие году жужжали в уши, что немецкая армия, дескать, была отмобилизована и развернутая стояла на границе, а мы еще только чесали затылки, соображая, что нам делать? Неправда! В каком бы состоянии не находилась вражеская армия, ей, о чем сказал выше, надо перебраться на сторону противника. А большая часть нашей западной границы проходила, именно, по рекам. И только там, на другом берегу, она (армия) должна будет развернуться в походный порядок. Вы, уважаемый читатель, представляете себе огромную массу войск противника, даже, не перед взорванным мостом? Многие и многие тысячи вражеских солдат!

Налет нашей бомбардировочно-штурмовой авиации превратил бы все это военное скопище противника в кровавую кашу. Немцев вбили бы в землю еще там, на их стороне приграничных рек, не дав им расползтись по нашей земле. Никакое воздушное прикрытие им не помогло бы. Таковы жесткие и жестокие законы современной войны.

А где же, в таком случае, была наша авиация? Интересный вопрос! Бомбардировочная, как и штурмовая авиация, «отдыхали» в своих ближайших и дальних тылах, а ее прикрытие – истребительную авиацию Мазепы подтащили к границе на истребление врагу. Даже запрещали поднимать в воздух самолеты. Вот вам и чистое небо над переправляющимися через приграничные реки солдатами вермахта!

Мы еще по работе столкнемся с таким явление, когда нашу бомбардировочную авиацию отправляли на бомбежку Варшавы и других объектов в глубоком вражеском тылу, попустительствуя тем самым, благоприятной переправе немецких войск через пограничные реки у себя под носом.

Кроме всего прочего, не надо забывать о том, в каком состоянии боевой готовности встретила врага Красная Армия в приграничных округах.

Одно дело, когда войска были бы в состоянии полной боевой готовности и с оружием в руках ожидали сигнала боевой тревоги, другое – когда армия находилась, образно говоря, в несколько расслабленном состоянии – повседневной боевой готовности. А это и концерты артистов накануне нападения в расположении воинских частей; летние отпуска командиров; увольнительные личного состава на выходные дни, включая и начальственный состав всех уровней, отпущенный по домам и т.д., и т.п.

Поэтому «пятая колонна» и отменила отданный ранее приказ о полной боевой готовности, чтобы вернуть Красную Армию в самое низшее состояние готовности - повседневное. Главное – помешать бойцам и командирам отразить первый натиск врага. А там колесо войны наберет обороты – только держись. Благополучно перебравшийся на нашу территорию враг легко подомнет под себя отданного на растерзание не готового к отражению агрессии советского бойца. То же, можно было отнести и к авиации, ключевую роль которой в предстоящей войне не отрицал ни кто.

Вот так везде могли бы дать отпор врагу! 1941 г.

Но вернемся к началу войны на дипломатическом поприще.

Тут вот какая, штука. Существует, якобы «письмо» Гитлера Сталину, где тот говорит, что на совместной границе Германии и СССР могут возникнуть военные конфликты и просит Сталина не придавать, им особого внимания.

«…Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза (на 14 мая 1941 года – В.М.). Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.

Хочу заверить Вас - и даю слово чести (И ведь, не соврал подлец, насчет чести – В.М.), что это неправда...

В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.

Я хочу быть с Вами абсолютно честным (К сожалению, это обязательство, для Гитлера, было трудновыполнимым. – В.М.). Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы.

Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15-20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы...

Ожидаю встречи в июле. (Это как понимать? Может, мечталось, что он будет на Красной площади у Мавзолея, а Сталин в кандалах на Лобном месте? – В.М.)
Искренне Ваш, Адольф Гитлер»

Скорее очередная фальшивка, предназначенная для прикрытия «внезапного нападения». Снова избитая тема о доверчивости нашего вождя. На это письмо ссылается и Жуков, отводя от себя обвинения по поводу непринятия никаких активных действий, как начальник Генерального штаба. Дескать, Сталин поверил этому письму, и как следствие: «повязал всем руки» в принятие адекватных мер на западных границах. Словом – Сталин виноват, а военные в верхах преданно выполняли решения вождя. И взятки – гладки.

Что здесь, в этом письме, должно привлечь наше внимание, так это то, что обыгрывают тему подготовки Гитлером, видимо, запасного варианта на случай непредвиденных обстоятельств на границе.

А вдруг, действительно, советская граница оказалась бы «на замке». Ведь Гитлер не мог же полностью знать возможностей заговорщиков. Вполне предсказуемо, что решил подстраховаться, на всякий случай. И ведь, если бы немцы на границе, действительно получили бы, очень мощный отпор, то Гитлеру пришлось бы сразу искать «виноватых» среди своих генералов. Думаю, что такие «жертвы» имелись, про запас.

Лексика самого письма, конечно же, вызывает только усмешку. «Дружбан» Гитлер просит Сталина не обращать внимания на его «пацанов» в генеральских погонах, если те начнут «хулиганить» на границе. Если, что мол? Звони! Найдем на них управу!

Но продолжим разговор о нападении Германии. Пока шла речь о так называемом внезапном нападении, т.е., когда армия противника, вроде бы, без объявления войны, вторглась в пределы нашего государства. Этот, первый вариант был идеальным, с точки зрения высокого патриотизма, самоотверженности, высокого чувства долга у командиров все уровней и рядового состава Красной Армии. Всегда, коварство врага вызывает больший эмоциональный подъем среди народа, подвергшегося агрессии. На этих чувствах долгое время строилась идеологическая работа советских органов после войны.

Во втором варианте, когда враг объявлял свои намерения в законном порядке, озлобленности было меньше. Представьте, себе, что Германия, скажем за сутки до вступления с нами в вооруженное столкновение, вручила бы нам через своего посла дипломатическую ноту о разрыве с нашей страной дружественных отношений. Так, примерно, было в первую мировую войну при столкновении с теми же немцами.

Как бы поступил Молотов, приняв от немцев ноту протеста? Сделал бы удивленное лицо: «А мы, между прочим, и не собираемся с вами воевать!» и вернул бы ноту обратно?

А дальнейшее поведение Шуленбурга? Видимо, в недоумении, молча бы, пожал плечами: «Это ваше право. Ауф видэрзэен».

А как бы повели себя военные, если бы им Молотов сказал, что вот с утра, дескать, немецкий посол какую-то бумагу в руку сунул. Никак не разберу, чего немцы хотят от нас? Может и Тимошенко с Жуковым, тоже, возмутились бы по такому случаю: «Дуркуют немцы. Не знают, чем заняться на границе? Интересно, скоро ли уйдут воевать с англичанами?».

А на запрос Сталина, как там, у нас на границе? – дружно бы заверили вождя, что пошлют командующим округами успокоительную бумагу, чтоб поглядывали, на всякий случай, в сторону Германии.

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/108-zagovor17.html

Но, мы не прощаемся с командующим Черноморским флотом Ф.С.Октябрьским, потому что есть еще свидетельские показания очевидца тех событий первого дня войны. Это, бывший в то время членом Военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар Николай Михайлович Кулаков, который дает описание действий происходивших тогда в Севастополе («Доверено флоту» Военное издательство, 1985 год):

«Когда вспоминаешь, как проходило на Черноморском флоте остававшееся до войны время — вторая половина 1940 года и первая половина 1941-го, отчетливо видишь самое характерное: напряженную борьбу за повышение боевой готовности, за совершенствование воинского мастерства моряков... Подавляющее большинство командиров правильно понимали линию на всемерное повышение боевой готовности, серьезность причин, обусловивших ее, и это говорило о политической зрелости наших флотских кадров, воспитанных партией.

Люди сознавали: мирное время подходит к концу. И мало кого приходилось подталкивать. Помню, один командир, отрабатывая в походе частные задачи, не выполнил прямого требования о приведении корабля в повышенную боеготовность. Командир соединения сразу же после похода обратился в Военный совет с просьбой отстранить виновного от занимаемой должности. Разобравшись, Военный совет, однако, нашел, что и этой меры недостаточно. Было принято решение о более строгом наказании…»

Яркий образчик того, что происходило в Вооруженных силах перед войной. Скорее всего, очередная «жертва» сталинских репрессий. Командир корабля нарушил требования воинского приказа, и командир соединения потребовал его отстранения от занимаемой должности. Но руководству Военного совета флота, видимо, мало показалось «крови» и они применили к данному офицеру флота более строгое наказание.

Надо полагать, не расстреляли, так как не было военных действий, но что могло быть более строгим, чем отстранение от занимаемой должности. Понижение в звании, а вполне возможно, что этого командира, просто отчислили из состава ВМФ и он вполне мог попасть в число тех «жертв», около «сорока тысяч репрессированных командиров», якобы, «истребленных» Сталиным перед войной.

Николай Михайлович, приводит выдержку из своего же выступления, на заседании Военного совета, по результатам проверки боевой подготовки, где говорит, что «людей, которые хотят отдыхать, которые так безобразно мирно настроены, мы переведем в «ратники третьего разряда», чтобы они не тормозили и не мешали вести нашу работу…». Так что, «ратник третьего разряда» - это что-то запредельное, но вполне близкое к «жертве».

А в Севастополе жизнь продолжается своим чередом, и флот готовится к будущей войне.

«Итоги боевой и политической подготовки в 1940 году подводились на состоявшемся в Москве в начале декабря сборе командующих флотами и флотилиями и членов военных советов при участии руководящих работников наркомата и члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. По существу, это было расширенное заседание Главного Военного совета ВМФ.

Впервые руководящие работники всех флотов собрались в обстановке уже начавшейся новой мировой войны. Характеру современной войны, анализу операций на море, выводам из них был посвящен специальный доклад, с которым выступил первый заместитель наркома адмирал И. С. Исаков. К выводам относилась необходимость настойчиво совершенствовать оперативно-тактическую подготовку командных кадров. Подчеркивалась важность вдумчивого, не формального изучения вероятного противника. Остро ставился вопрос о том, что нужны бдительность, постоянная боевая готовность…».

Хорошие правильные слова, но как они сочетаются с делами, которые нужно делать, чтобы быть в этой самой боевой готовности. Дислокация немецких войск у границы ни для кого не секрет. Война-то, уже близко. А как к ней готов флот под руководством «верного ленинца, настоящего коммуниста» адмирала Н.Г.Кузнецова?

Командование Севастопольского оборонительного района.

(Справа второй – Ф.С.Октябрьский)

«Еще в конце апреля мы получили приказ наркома о строительстве бомбоубежищ. Военный совет флота немедленно принял решение, которым определялись места и сроки сооружения убежищ, назначались ответственные за это люди. Осматриваясь вокруг, приходилось по-иному взглянуть на многое, к чему привыкли за долгие годы мирной жизни. На флотских арсенальных складах, например, как и положено, имелось значительное количество снарядов, мин, причем за последние месяцы их у нас существенно прибавилось. Но часть боезапаса, особенно морских мин, хранилась на открытых площадках (с которых удобно было подавать снаряженные мины на подходившие к специальному причалу корабли). Так было заведено еще в те времена, когда опасности воздушных налетов просто не существовало.

А теперь собственные наши мины таили в себе угрозу и для кораблей, стоявших в бухте, и для города.(!) Военный совет принял решение о строительстве новых складов, были выбраны надежные места для них, и дело двинулось (но заканчивать его пришлось уже впервые дни войны).

Ладно, товарищ Кулаков политработник, хотя тоже имел голову на плечах, но те, кому по должности полагалось нести ответственность за эту самую боевую готовность – они что, не знали, как хранить боеприпасы? Ждали, значит, когда приедет в мае адмирал И.С.Исаков из Главного морского штаба с цель проверки фактической боевой готовности кораблей, частей и соединений?

Разумеется, проверка выявила немало недостатков, особенно в различных звеньях флотского тыла. По-русски говоря, комиссия, судя по всему, «ткнула носом» местное руководство флота, именно в хранение боезапасов, особенно морских мин. А может, и не ткнула? Время-то было уже майское, надобно было бы поторопиться, но это важное дело так и не было доведено до конца.

И зачем, действительно, придумали все эти склады-укрытия для боеприпасов? Как было легко и просто, когда все это лежало под открытым небом! А главное – как удобно! Не такие ли мысли, крутились в адмиральских головах, по поводу этих злополучных морских мин? А нельзя ли «потянуть резину», чтобы оставить все как есть? Тем более незаметно подошел срок о проведении морских учений в июне месяце – надо же повышать боевую готовность на флоте.

«Помню, накануне учения Филипп Сергеевич Октябрьский — он был уже в звании вице-адмирала, … говорил:

— Ну, Николай Михайлович, кажется, все предусмотрено. Надеюсь, не оплошаем!...

Адмирал И. С. Исаков, вновь прибывший на наш флот, осведомил Военный совет об осложнении отношений с Германией. С этим вполне согласовывались известные нам факты нарушения границы немецкими военными самолетами и другие наглые разведывательные действия зарубежных соседей… 18 июня учение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Однако на флоте была сохранена оперативная готовность номер два. Разбор маневров планировался на 23 июня. Адмирал Исаков объявил, что задерживаться не может, и, поручив проведение разбора Военному совету флота, отбыл в Москву. Напряженность обстановки между тем нарастала. Это чувствовалось по ряду признаков, но у нас недоставало данных, чтобы во всем разобраться.

21 июня начальник разведотдела полковник Д. Б. Намгаладзе принес мне запись открытой передачи английского радио, где говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня. Я немедленно позвонил по ВЧ И. В. Рогову (начальник Политуправления ВМФ и одновременно зам. наркома ВМФ – В.М.) , спросил, как это понимать. Он одобрил наши действия по поддержанию боеготовности и сказал, что о сообщении английского радио в Москве известно, необходимые меры принимаются…».

Так незаметно, мы и приблизились к началу военных действий именуемых войной. Очень интересно сообщение полковника Д.Б.Намгаладзе. (Рамки данной работы не позволяют рассказать подробнее об этом человеке, руководителе разведки в Черноморском регионе). Так в связи с чем, английское радио сообщило такую важную новость всему миру? И не было ли открытой передачи на эту тему немецкого радио? Или в разведотделе «не нашлось» человека знающего немецкий язык? Жаль, что сообщение по радио из Германии «не дошло» до моряков Черноморского флота, а то, заодно бы, вместе с первым сообщением, переслали бы Рогову в Москву и другое. Те, видать, в столице слушали только англичан.

Небольшое пояснение для читателя. Скорее всего, это было выступление Адольфа Гитлера по радио 21 июня, где он ясно дал понять всему миру, что Германия находится в состоянии войны с Советским Союзом. Говорить об этом в советские времена было невозможно, так как тогда бы сыпалась версия о внезапном нападении Германии. Как видите, сослались на англичан, во главе с Черчиллем. Из предыдущих глав работы известно, что, якобы, британский премьер-министр предупреждал Сталина о начале войны.

А наш вождь, был такой «подозрительный», что не хотел никому верить. И была, вроде, телеграмма посла Майского от 21 июня из Лондона, с предупреждением. А кого предупреждать-то? Молотова, что ли? Да ему, лично, Шуленбург ноту вручил. Но это события в Москве, а в Севастополе, что делают наши военные под контролем Ставки? Как видите, Кулаков не упомянул, что Исаков – начальник Главного морского штаба. А это один из ключевых моментов тех дней, с которым читатель столкнется позже. Продолжаем, далее, по тексту главы.

А война-то, уже на носу! И как там поживают наши боеприпасы, расположенные «на открытых площадках»? Ф.С. Октябрьский уверяет, что «кажется все предусмотрено». Но это с какой стороны посмотреть? А как обстоит дело с боевой готовностью кораблей? Ответ – «надеюсь, не оплошаем!». Опять, смотря перед кем?

Каждый из адмиралов, после войны, тянул одеяло на себя, стараясь показаться читателю, самым активным защитником Отечества.

Этот же эпизод о радиоперехвате, но из очерка об Октябрьском в изложении капитана 1-го ранга И.Панова.

«…Темная южная ночь окутала город и море. Зашторив окно и включив настольную лампу, Октябрьский взял папку срочных документов, положив ее на любимую свою конторку. Оставаясь один, он привык работать стоя. В папке сверху лежала разведсводка. И невольно вспомнился недавний разговор с начальником разведотдела полковником Дмитрием Багратионовичем Намгаладзе…

– Докладываю факты, товарищ командующий. Германские транспорты потянулись со всего моря в Румынию. Показания перебежчика. Запись английского радио: «В ночь на 22 июня Германия готовится напасть на СССР». Открытый текст. Ситуация…».

Эту разведсводку наши адмиралы вырывают друг у друга из рук: мне – первому доложили!

Далее, Кулаков пишет, что штабные были почти, в полном составе. Главное, чтобы начальство не опаздывало и было на месте, а некоторые младшие офицеры могут и задержаться по личной нужде. Подумаешь, на базе повышенная боевая готовность. Их и боевой тревогой на место не загонишь.

«В штабе флота уже почти все были в сборе. Здесь царила деловая сосредоточенность, все выглядело так, будто продолжалось флотское учение. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский находился в своем кабинете на втором этаже. Он протянул мне бланк с телеграммой наркома. Это был краткий, состоявший из нескольких слов, приказ всем флотам, кроме Тихоокеанского, о немедленном переходе на оперативную готовность номер один. Телеграмма, принятая в начале второго часа ночи, шла из Москвы считанные минуты, но за это время нарком Н. Г. Кузнецов лично передал этот же приказ по телефону (к аппарату подошел контр-адмирал И. Д. Елисеев, остававшийся в штабе с вечера).

— Дав мне прочесть телеграмму, командующий спросил: — Как думаешь, Николай Михайлович, это война?

— Похоже, что так, — ответил я. — Кажется, англичане не наврали. Не думали все-таки мы с тобой, Филипп Сергеевич, что она начнется так скоро... Перевод флота на высшую боевую готовность был у нас хорошо отработан, и все шло по плану. Корабли и части приступили к приемке добавочного боезапаса, топлива, продовольствия.

Это когда же все происходило? Неужели после телеграммы Н.Г.Кузнецова в половине второго часа ночи? Предполагалось, что флот уже готов к выполнению поставленных боевых задач, а здесь еще, как видите, корабли только приступили к приемке необходимого снаряжения. Но, наконец-то все утряслось и

«к половине третьего закончили переход на оперативную готовность номер один все корабельные соединения, береговая оборона, морская авиация. Поступил доклад о том же с Дунайской военной флотилии…

На всем Черноморском флоте тысячи людей заняли свои боевые посты, корабли были готовы выйти в море, самолеты — взлететь, к орудиям подан боезапас…».

Неужели, товарищ Кулаков, сам поверил в то, что так красочно сейчас описал? Если бы телеграмма от наркома флота пришла бы за пять минут до начала Германской агрессии, то через минуту, наверное, доложили бы начальству, что все уже готово!

У нас всегда так – если начальству надо, значит, сделаем, когда начальству надо. И для кого, собственно говоря, предназначена полная боевая готовность, остается неизвестным, и по сей день. Спросите, начиная от президента, как главнокомандующего, до любого командира войскового соединения и все ответят, что с боевой готовностью у нас, как всегда, все в полном порядке. Только потом, с началом войны – полные штаны…

И вот наступает самый ответственный момент – томительное ожидание неопределенности в действиях потенциального противника. К нападению врага, как утверждает Николай Михайлович, – моряки вполне, готовы! Осталось произвести праздничный салют по случаю предстоящей победы.
К сожалению – все это военная идиллия. Сказка советских адмиралов. Если бы всё, что здесь написано, в действительности оказалось бы правдой, то разве, таким было бы начало войны? Им бы по мелочам, нашим адмиралам, хотя бы не лукавить, а здесь, глядите-ка, – полная боевая готовность! Это после войны, на бумаге, все что угодно можно написать! А по тем дням, в реалиях была лишь горечь от потерь в результате неподготовленности к отражению агрессии врага.

Вот и о боеприпасах, хранящихся на открытых площадках, побеспокоилось начальство, или как? Неужели, не укрыли на всякий случай, даже брезентиком? Все, была бы какая-никакая, а все ж таки, защита: и от палящих лучей солнца, да, и от разных атмосферных осадков, типа дождя,

«Около трех часов ночи с постов наблюдения и связи в районе Евпатории и на мысе Сарыч донесли: слышен шум моторов неизвестных самолетов. Они летели над морем в направлении Севастополя. В 3.07 шум моторов услышали уже с поста на Константиновском равелине. В городе еще до этого проревели сирены воздушной тревоги. Вот-вот зенитчики должны были открыть огонь — приказ об этом начальнику ПВО флота полковнику И. С. Жилину был отдан начальником штаба флота контр-адмиралом И. Д. Елисеевым, как только стало ясно, что неизвестные самолеты приближаются к главной базе…»

Опять неизвестные самолеты, но здесь, похоже, действует «боевое генеральское братство»: раз вышестоящее начальство сказало, что самолеты – неизвестные, то и все подчиненные должны продублировать эти слова. (Жуков в своих мемуарах отметил же, что «самолеты неизвестные» – по сообщению Октябрьского. Значит, так тому и быть!) Позже, когда якобы, сбили два самолета, ведь стало же известно, что самолеты были немецкими, да и после войны столько времени прошло – было, время подумать. Так нет: и через двадцать лет в мемуарах талдычат – «неизвестные самолеты». Одним словом – генералы!

А может напрасно так, на Николая Михайловича-то подумал? Насчет неопознанных самолетов? Он, видимо, для красного словца присочинил, что сбили два немецких самолета, а скорее всего, не сбили ни одного. Но ведь не напишешь же, такое? Хороша, однако, ПВО базы и зенитная артиллерия кораблей. Не сбить ни одного самолета при таком массированном налете на базу Черноморского флота! Поэтому и отделалось «неизвестными» самолетами вышестоящее начальство, так как не на что было посмотреть. А с земли опознавательные знаки были, видимо, трудно различимы.

К тому же, Кулаков, через много лет спустя мог и присочинить о сбитых самолетах, так, немного, для поднятия престижа родного флота. Но менять «неизвестные» самолеты на «немецкие» – не решился. Это же официальная точка зрения. А мнение высокого начальства надо уважать. Так и летят по Истории войны «неизвестные» самолеты над Севастополем 22 июня 1941 года.

«В эти минуты командир одного из дивизионов зенитно-артиллерийского полка, прикрывавшего Севастополь, соединился по телефону с командующим флотом. Очень волнуясь, он сказал, что не сможет решиться открыть огонь: а вдруг самолеты наши и тогда ему придется отвечать за последствия.

Ф. С. Октябрьский потребовал прекратить неуместные рассуждения и выполнять приказ.

— В противном случае, — закончил командующий, — вы будете расстреляны за невыполнение боевого приказа.

Этот эпизод показывает, насколько трудно было некоторым нашим товарищам быстро «переключить себя» на войну, осознать до конца, что она уже стала реальностью. Но я упоминаю об этом случае также и потому, что в отдельных военно-исторических произведениях появлялись утверждения, будто какие-то колебания насчет того, следует ли открывать огонь, возникали у командующего Черноморским флотом. Как человек, находившийся рядом с ним, могу засвидетельствовать, что никаких колебаний и сомнений на этот счет у Ф. С. Октябрьского не было…»

Очень интересный эпизод, характеризующий наших младших командиров, ни как слепых исполнителей команд вышестоящего начальства, а как думающего, рассуждающего и способного оспорить решение вышестоящего начальника, если ему показалось нецелесообразным выполнять полученный приказа. Здесь нет никакого противоречия воинскому уставу. Разве лицо, командного состава, получившего боевой приказ свыше, не вправе уточнить поставленную перед ним боевую задачу? С другой стороны, каким же должен быть простым и ясным в понимании поставленной задачи приказ, чтобы у подчиненного не возникало по нему никаких дополнительных вопросов?

В нашем случае, разве начались военные действия с той же, Германией, к которым готовился флот? А здесь, вообще, не вполне ясно читается, чьи самолеты приближаются к Севастополю. Так почему же у командира зенитно-артиллерийского полка не могло возникнуть сомнение по этому поводу? Он же приказ получил не лично от Ф.С.Октябрьского, но, тем не менее, не побоялся позвонить на командный пункт и удостовериться в правильности, поставленной перед ним боевой задачи.

Думается, что он тоже не первый день на воинской службе и понимает, что неплохо бы, для начала, поднять в воздух авиацию, чтобы та определила, чьи же самолеты на подлете к Севастополю? А уж разобравшись, служба ПВО свою задачу выполнит. Ну, и как, объяснил ему вице-адмирал Октябрьский поставленные перед ПВО задачи? Более того, пригрозил расстрелом! А круто, насчет расстрела, за попытку выяснить, правильность поставленной боевой задачи? Как это знакомо – о наших генералах-адмиралах: молчать и не рассуждать! И это в тот момент, когда нам все уши прожужжали о том, как Сталин, якобы, запретил открывать огонь из всех видов оружия, чтобы, дескать, не поддаться на провокацию со стороны Германии.

А здесь, извините, Октябрьский плюет на все эти «вышестоящие указания» и отдает приказ на открытие огня «по неизвестным самолетам» нисколько, видимо, не волнуясь от последствий принятого решения. А что ему переживать? Приказ-то, об открытии огня по «неизвестным самолетам» он получил из Москвы от самого Жукова. А какое рвение проявил! Сходу пригрозил расстрелом командиру зенитно-артиллерийского полка. Видимо, чтобы тот был более покладистым и не спутал Октябрьскому планы «обороны» Севастопольской базы Черноморского флота. Это притом, что Николай Михайлович Кулаков упомянул, что наши самолеты готовы были взлететь!

«Вскоре вибрирующий гул авиационных моторов донесся и до окон штаба. И сразу же — в 3 часа 15 минут — ударили наземные и корабельные зенитки. По всему небу шарили прожекторы. Выйдя на балкон кабинета командующего, я отчетливо увидел крупный самолет, вероятно бомбардировщик, попавший в лучи прожекторов. Он летел на небольшой высоте. Трассы пуль (огонь велся и из крупнокалиберных пулеметов), казалось, пересекают его курс. Вокруг все гремело и грохотало. Затем на фоне общей пальбы выделились два сильных взрыва, раздавшиеся где-то невдалеке…

Налет длился (с перерывами, так как временами самолеты удалялись) около получаса. С различных постов, из многих частей докладывали о замеченных в воздухе парашютах…

Однако парашютисты нигде не обнаруживались. Их не могло быть много — парашюты замечались лишь единичные. Но искали все же, живых людей — диверсантов или разведчиков. О взаимосвязи докладов о парашютах с происшедшими взрывами догадались не сразу.

А вот донесение о сбитом зенитным огнем самолете подтвердилось быстро. Потом выяснилось, что сбит и второй. Ни один наш корабль, ни один военный объект на берегу при внезапном воздушном налете не пострадали. Но в городе разрушения и жертвы были.

Надо полагать, что зенитный огонь артдивизионов «отгонял» неизвестные самолеты от цели, но они продолжали снова прорываться к городу, видимо, не достигнув поставленной перед ними задачи. Какой? Думается, ко всем прочим, чтобы поднять на воздух боезапас Черноморского флота, хранящийся в Севастополе. Если бы попали в «часть боеприпасов, особенно морских мин, хранящихся на открытых площадках», то от детонации (столько тонн взрывчатки!), сдетонировали бы и боеприпасы, находившиеся рядом на закрытых складах.

Последствия были бы ужасны. Да, но вряд ли бы командующий Ф.С.Октябрьский пострадал бы, в смысле сохранения должности и звания. Всё было бы списано на внезапную бомбардировку неизвестной вражеской авиацией. Неужели, не оправдается: скажет, что Сталин же не разрешал открывать огня, чтобы не поддаваться на провокацию, и всё. Алиби обеспечено!

Кулаков так вспоминает последствия первой бомбардировки города и военно-морской базы:

«Ночью, при первом вражеском налете, мы с Октябрьским больше всего опасались, как бы бомбы не упали на территорию минных и артиллерийских складов в Сухарной балке..».

Сколько лет прошло после войны, а ведь, запомнить тревожные обстоятельства той, первой бомбардировки врага. Прекрасно знал, чем она могла закончиться.

А в настоящий момент, Николай Михайлович описывает свои личные переживания и опасения, с которыми вполне возможно поделился и с Филиппом Сергеевичем. Не мог же тот ответить ему в другом ключе, понимал, однако, что Кулаков из другого ведомства, призванного именно наблюдать за действиями военных, чтобы они «рулили» в правильном направлении. Так что истинные намерения Октябрьского не в сопереживании с Кулаковым, относительно Сухарной балки, а в нежелании предотвратить бомбовый удар по Севастопольской базе. Оставил же на земле истребительную авиацию, и это для нас – главное.

Выше мы уже рассматривали версию о том, почему Октябрьский не поднял авиацию. (Это не входило в планы тех, кто готовил поражение Красной Армии). В дополнении к первой версии или в совокупности с ней, вырисовывается крайне неприглядная картина. А если бы немцы накрыли склады морских мин и флот лишился бы значительного запаса боеприпасов – было бы это на руку нашим заговорщикам?

Вряд ли ответ будет многовариантным. Может и по этой причине тоже, не поднял навстречу «неизвестным самолетам» свою морскую авиацию «герой» Севастопольской обороны. Во всяком случае, в прегрешении сказанного о нем выше и по совокупности с данными действиями, все вместе вызывает странное чувство, которое трудно выразить словами. Но, можно ли все это называть служением Отечеству, вот в чем вопрос? Если кто-то хочет защитить вице-адмирала Октябрьского от необоснованных, с его точки зрения, упреков, в том смысле, что у нас с авиацией было, видимо, «не густо» и нечего было поднимать в воздух, то Кулаков и в этом случае дает исчерпывающие сведения.

«Авиация Черноморского флота представляла собой одну из его главных ударных сил. В ее состав входили бомбардировочная и истребительная авиабригады, отдельный разведывательный авиаполк, десять отдельных эскадрилий. Всего к началу войны насчитывалось 625 самолетов. Значительная часть экипажей была подготовлена к действиям в любое время суток (теперь этим никого не удивишь, но тогда летчикам-ночникам велся особый учет)…».

Значит, командующий, все-таки, не захотел поднимать истребительную авиацию. Вообще-то, это все не удивительно. Ю.Мухин в своей книге «Если бы не генералы» дал нелицеприятную характеристику Ф.С.Октябрьскому, когда тот руководил обороной Севастополя. Это и по его вине, в том числе, был сдан неприступный город-крепость Севастополь летом 1942 года. Что же тогда удивляться поведению Ф.С.Октябрьского при налете вражеской авиации в первые часы войны. Неужели 22-го июня был другим человеком?

«Команды МПВО и моряки разбирали завалы. Вокруг собрались люди.

Над городом и бухтами барражировали теперь наши «ястребки», и, глядя на них, наверное, кто-нибудь думал: разве не могли истребители перехватить врага за пределами города, встретить его где-то над морем? Конечно, могли, если бы мы знали, хоть немного раньше, что произойдет этой ночью...»

Это политработник Кулаков, по своему статусу, должен был общаться с народом, разъясняя, почему не смог защитить его от врага? А кому оно, в действительности, вообще-то, нужно оправдание военных? Что? Не знали, заранее о ночном нападении? Так неужели немцы должны были предупредить руководство Черноморского флота о налете?

Поэтому, самое лучшее, что сделал в тот момент главный флотский политработник, так это

« не дожидаясь вопросов, заверил горожан, что черноморцы постараются не подпускать налетчиков к Севастополю и сумеют отомстить за сегодняшние жертвы…»

Да, моряки-черноморцы покроют себя неувядаемою славою в боях с немецко-фашистскими войсками. А Николай Михайлович с ложной горечью продолжает:

« это еще только самое начало тяжких испытаний, выпавших советским людям…»

В самую точку попал товарищ Кулаков. Хлебнут тяжкие испытания советские люди, те же моряки Черноморского флота, под руководством таких военных «мудрецов», как Ф.С. Октябрьский и иже с ним.

Но и это еще не всё в истории с Ф.С.Октябрьским. Наш нарком иностранных дел 22 июня с высоких трибун на всю страну подвергает обструкции действия румынской стороны, что те, дескать, обстреляли из орудий нашу территорию, а здесь, в Севастополе, словно выключили на время московскую трансляцию.

«Флот перестраивался на военный лад. Еще утром 22 июня вышла в море группа подводных лодок. Готовилась постановка минных заграждений, предназначенных для прикрытия нашего побережья и портов. Морские бомбардировщики, вылетевшие к Констанце, вот-вот должны были нанести по ней первый удар...».

Это на Западном фронте запрещено было стрелять по противнику, чтобы не вызвать осложнения в международной обстановке. Ой, как боялись товарища Сталина. После его смерти писали, что не дай, бог, если бы тот узнал бы про конфликт на границе с Германией, да еще с нашей стороны, то, виновнику, как минимум – расстрел, а максимум – еще бы и имущество конфисковали! Вот какие были страсти-мордасти!

А здесь на юге – царит полная свобода действий. Всякие там, дипломатические тонкости – по боку: небось, не Молотовы в Москве?

«Наши самолеты появились над Констанцой еще до рассвета 23 июня. Шесть бомбардировщиков СБ и ДБ-3ф из состава 63-й бомбардировочной авиабригады флота, ведомые капитаном Н. А. Переверзевым, сбросили бомбы на нефтебаки в районе порта, зафиксировав вспыхнувшие вслед за взрывами пожары. Но это было только начало, своего рода разведка боем. Через несколько часов военные объекты в Констанце бомбили уже десятки самолетов 63-й авиабригады подполковника Г. И. Хотиашвили. Одновременно другая группа наносила удар по Сулине — военному порту в устье Дуная. Были отмечены потопление транспорта, попадания бомб в нефтехранилища и казармы, большие пожары…

Верховное командование предписало Черноморскому флоту нанести удар по Констанце также и кораблями. Целями запланированного набега являлось уничтожение артогнем вражеских нефтехранилищ, разрушение портового оборудования. Попутно надлежало выявить систему обороны этой базы с моря. Группа взаимодействующих с кораблями самолетов, которые наносили отвлекающий бомбовый удар, должна была произвести фотосъемку огневых средств противника и результатов нашего набега.

Вечером 25 июня мы проводили назначенные в боевой поход корабли из отряда легких сил эскадры.

Верховное командование – это кто? Лично нарком обороны и председатель новоявленной Ставки Тимошенко с наркомом флота Кузнецовым или еще и те, кто входил, в так называемую Ставку, тоже принимали решение о нанесении ударов по Румынии?

Сталин, как уверяют историки Яковлевского разлива, тоже числился в составе Ставки, правда, на правах рядового члена. Но неужели и он, каким-то образом санкционировал всю эту военную вакханалию по первым дням войны? В это невозможно поверить, так как Сталин очень осторожно относился к дипломатической деятельности и вести себя, «как слон в посудной лавке» он не мог ни при каких обстоятельствах. Вспомните, как он, в дальнейшем, вышибал из войны всех гитлеровских сателлитов?

Не только силой оружия, но и тонкой дипломатической игрой. Так что, все это военное безобразие было сделано без него или правильнее сказать – в отсутствии его. А так, по событиям с Румынией, явно просматривается топорная работа, с одной единственной целью – втянуть Советский Союз в войну, выставив его на международной арене в роли агрессора и таким образом, насколько это, возможно, несколько смикшировать агрессию самого Гитлера.

Ведь, наши войска вторглись на территорию Румынии на десятки километров и заняли даже ряд населенных пунктов, водрузив там, на видных местах, красное знамя Победы. Как же это увязывалось с Директивой Тимошенко-Жукова о недопустимости пересечения государственной границы?

Сколько уже лет прошло после окончания той войны, а теперь уже бывший Советский Союз выставляется в роли потенциального агрессора. Ведутся активные разговоры: «Как же-с, Гитлер опередил Сталина на две недели, а то бы, тот, всю Европу покорил! Едва, дескать, успели немецкие господа-товарищи, упредить советскую агрессию на своих восточных границах».

Такие вот дела давно минувших дней. С этой Ставкой, образованной неизвестно когда, полная морока. То её создали 21 июня, решением Политбюро. Потом, вроде бы, создали 22 июня, сразу после объявления немцами войны. Наконец, было принято «официальное решение», считать создание Ставки 23 июня. Те же чудеса и с составом Ставки, куда умудрились «засунуть» главу правительства Сталина, на правах рядового члена. Кроме всего прочего, об этом составлена бумага, которую, дескать, Сталин и подписал(?) собственноручно.

Но чтоб о Ставке не говорить, адмирал Октябрьский «вызывает огонь на себя». А может просто, как и в случае с разведдонесением, снова потянул одеяло? Ему это сподручнее, чем Кулакову. Как-никак, командующий! Снова цитата из очерка И.Панова.

«Уже в первый день войны 22 июня 1941 года Октябрьский задумал послать самолеты на бомбежку аэродромов и баз противника. Спустя годы такое решение сочтут обычным. Но в тот день оно не казалось простым. Ведь, первая директива из Москвы не предусматривала переноса боевых действий на территорию противника (Директива Тимошенко-Жукова. – В.М.). Конечно, это должно быть поправлено, однако сейчас расценивается как провокационное самоуправство. Тут же память воскрешала скрипучие слова Берии, сказанные минувшей ночью по телефону: за самоуправство последует расплата.

И все-таки надо действовать. Ведь немцы бомбят Измаил, Крым. Румынские мониторы уничтожают наши погранзаставы на Дунае. Чего же ждать?

Запросив у наркома ВМФ адмирала Н.Г.Кузнецова разрешения бомбить аэродромы и базы врага, Октябрьский приказал ночью нанести удар по Констанце…

Так со второй же военной ночи авиация флота стала наносить удары по базам, военным и промышленным объектам врага…».

Понятно, чтоб не упоминать, злополучную Ставку решили всё переложить на наркома Кузнецова. Как он будет выкручиваться в данном эпизоде, затрудняюсь ответить? Во всяком случае, его воспоминаниям мы, в дальнейшем, уделим много внимания. По-поводу звонка Берии, можно сказать одно: видимо, звонил Октябрьскому и пытался узнать, на каком основании, тот отдал приказ о бомбардировке Румынии? Такие же вопросы возникнут и по поводу бомбардировки Финляндии. Этому будут посвящены последующие главы в данной работе.

Несколько слов об артистах и не только о них.

Во всех войсковых частях, во всяком случае, во все западных округах и даже, как видите, в Севастополе, в субботу вечером 21 июня, были организованы концерты с представителями эстрады, театра и кино. Кулаков, кстати, в своих мемуарах, тоже отмечает этот эпизод. Все это носило характер, явно, заранее спланированной акции, так как это были не отдельные случаи, а массовое явление.

Значит, всем этим руководил единый центр, и он руководствовался, какими-то своими, понятными только ему, соображениями. Способствовали ли эти мероприятия, в смысле концерты, делу повышения боевой подготовки наших войск? Разумеется, нет! Даже, скорее наоборот, расхолаживали и тормозили, – и это, пожалуй, самое главное в данной истории.

Кому же было на руку понижать боевую подготовку наших войск накануне немецкой агрессии, если в военные округа 18 июня ушел приказ привести войска в полную боевую готовность? То, что это было выгодно немцам – тут и доказывать нечего, дураку, и то ясно! Как же все это тогда прикажите понимать? Значит, все же были те, кто выстилал немцам ковровую дорожку в нашу страну, и как в таком случае они называются? Уж не заговорщиками ли?

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/107-zagovor18.html

Но, снова вернемся к «творениям» Маршала «Победы». Дальше, оно, ничуть не лучше, того, только что, выше исследованного нами. Жуков доводит до сведения, что, дескать, они, вместе с Тимошенко в этот день, 22 июня, приносили проекты документов на подпись Сталину.

Жуков хочет нас уверить в том, что они с Тимошенко готовили Директиву о приведение войск в боевую готовность, и, даже, принесли проект Ставки(!), подготовили документы о проведении всеобщей мобилизации и некоторые, другие, тоже очень «хорошие», «нужные» и «важные» документы. Молотов, кстати, тоже вспоминает, как готовил, вместе со Сталиным, проект выступления по радио.

Этого, в принципе, быть не должно! Молотову простительно – стыдно вспоминать, а Жукову что, – страшно вспоминать?

Жукову готовили мемуары специалисты из Института военной истории и прочих учреждений Министерства обороны, советских и партийных организаций высшего звена. Как же они не заметили главного или не хотели заметить? Когда начинается война, что делают командующие всех уровней? Правильно, достают из сейфов мобилизационные пакеты или «красные пакеты», как их еще называли. Вскрывают их в установленном порядке, извлекают документы, в которых прописываются действия, на данный момент, того должностного лица или той группы лиц, кому, собственно, они – документы и предназначены.

Поэтому действия Жукова и должностных лиц, которых он описывает, не более, как заурядный « трёп». А вот то, что не заметили это, все те, кому положено это все заметить, вызывает странное чувство. Не секрет, что все военные знают, – при начале военных действий, как в нашем случае со стороны Германии, Тимошенко, как нарком обороны, у себя в кабинете, должен был открыть сейф и извлечь предписанный ему, соответствующей инструкцией, свой «красный пакет».

А Жуков, как начальник Генерального штаба, должен извлечь из сейфа свой «красный пакет». В пакетах уже лежали подготовленные и утвержденные главой государства, директивы, которые надлежало привести в «движение» при начале военных действий. Например, в них могло быть указано: подать в соответствующие округа определенный условный сигнал о начале ответных военных действий против агрессора, или прибыть к главе государства в Кремль, за получением соответствующих указаний. Между прочим, в архивах лежит «черновик»

Директивы с каракулями Жукова, якобы подготовленной, и, разумеется, «согласованной со Сталиным», но думается, что это очередная фальшивка призванная отвлечь внимание исследователей от событий начала войны или прикрыть собой что-то более важное, но нежелательное для публикации.

Но продолжим о «красных» пакетах. И члены Советского правительства и руководители партийных органов 22 июня должны были проделать туже же самую процедуру по вскрытию мобилизационных пакетов, что и военные. Кстати, Жуков в своих мемуарах, в главе десятой «Начало войны» сам же и подтверждает сказанное выше: «…Уже 23 июня (а 22 июня, видимо, нельзя об этом упоминать – В.М.) были введены в действие те мобилизационные планы, которые были разработаны раньше …».

Как мы знаем, Георгий Константинович, не может, чтоб не соврать. Придется поправить маршала с помощью Василия Гавриловича Грабина, известного оружейника, который 22 июня был в Москве:

«Я велел шоферу ехать в Наркомат вооружения… Там было многолюдно. Удивительно, как все успели так быстро собраться! В длинном коридоре толпились, переговаривались, начальники отделов. Я прошел в кабинет наркома. Там были и все его заместители.

Сам нарком Д.Ф.Устинов, незадолго до этого дня назначенный на место смещенного с должности и арестованного Б.Л.Ванникова, бледный, полуодетый (он ночевал в кабинете после закончившейся глубокой ночью, как было принято в то время, работы), сидел за столом, закрыв лицо руками и растерянно повторял:

- Что же делать? Что же теперь делать?

Все присутствующие молчали. Это было очень тяжелое зрелище. Я подошел к нему и тронул за плечо.

- Дмитрий Федорович, откройте сейф, там мобилизационные планы…

Когда планы были извлечены, все вместе начали составлять список пушек, производство которых следовало срочно восстановить или расширить. Этот список был оформлен как приказ Наркомата вооружения».

Отрывок настолько интересен сам по себе, что его надо бы продолжить. Но, я, все же, закончу сначала мысль о мобилизационных пакетах, а затем вновь вернусь к воспоминаниям Грабина, и прокомментирую их.

А как же насчет Сталина, спросите вы? И у Сталина в его рабочем кабинете, в сейфе, по-видимому, тоже, должен был лежать пакет с соответствующими мобилизационными документами, утвержденными в установленном порядке. Все, должно быть подготовлено заранее, на случай войны. Только, автор просит не путать принятие Сталиным решения о подаче сигнала в округа и его личным мобилизационным пакетом, где хранятся документы, предписывающие ему последующие действия.

Даже, при отсутствии Сталина в Кремле, как я предполагаю, в нашем случае, Молотов, как его заместитель, обязан был вскрыть сейф и извлечь «красный пакет» предназначенный Сталину. Все же готовилось заранее, сам же Жуков подтверждает. Поэтому у Молотова, видимо, сохранилась в памяти деловая атмосфера подготовки документов, но скорее всего, более раннего периода или Молотов, как всегда, делает вид, что «запамятовал».

Кроме того, не надо забывать, что в Комитете Обороны при СНК был мобилизационно-плановый отдел, который, как следует из его названия, и занимался подготовкой соответствующей документации на начальный период войны.

И как бы выглядели Тимошенко с Жуковым, когда они протянули бы настоящему Сталину « проект о Ставке». Какая Ставка во главе с Тимошенко, если глава государства Сталин? Разве мог «проект Ставки» попасть в мобилизационный пакет, минуя Сталина? Конечно, нет!

А здесь вдруг сразу «проект Ставки» появился. Значит, он был подготовлен, минуя мобилизационный план без участия Сталина? И всем присутствующим в Кремле, думается, все ясно: Сталина нет, и военные пытаются подмять Советское правительство под себя? Это что, как не попытка захвата власти военными?! Наверное, будь Сталин в Кремле, он приказал бы их арестовать, как заговорщиков и дело с концом.

Впрочем, реальному Сталину они «проект Ставки» не решились бы показывать, ни при каких обстоятельствах, по причине указанной выше. Но если Жуков утверждает, что они явились в Кремль с проектом Ставки Главного командования, то это лишний раз подчеркивает тот факт, что Сталина, в тот момент, в Кремле не было.

Ну не мог такой «липовый» документ Сталин утвердить для мобилизационного пакета. Или, по версии Жукова, это был все же проект, и Сталин что, решил отложить его для согласования и утверждения членами Политбюро? Никто и никогда не говорил, что Сталин «слаб на голову». А здесь, с самого начала описываемых событий, нам представляют человека, который, находясь у «руля государства», не представляет себе «куда рулить». Вообразите себе состояние членов Политбюро и Советского правительства, именно, сторонников Сталина, когда дуэт Тимошенко - Жуков показали им, сей документ, о «Ставке» – военные берут власть в свои руки!

А что члены правительства другое, могли подумать? А Сталина- то, в тот момент, в Кремле нет. И еще неизвестно, что с ним происходит? А здесь, в проекте, был поименный состав Ставки, где во главе стоял «свадебный генерал» Тимошенко, а Сталин, как глава правительства, находился в подчинении у военных. И такой ли был тот, первоначальный состав Ставки, может быть и без Сталина, мы не узнаем никогда.

Вполне возможно, что на данный момент был уже не проект документа, а утвержденный состав Ставки. Если Сталина не было, то и без него нашлись те, кто вполне мог утвердить сей документ. Тоже Политбюро, которое частенько фигурирует вместе с данным документом.

Нельзя и сбрасывать со счетов такой вариант событий, что наши военные, те же Тимошенко, Жуков и Ватутин, могли так запутать дело с нападением Германии, что члены Политбюро и правительства (разумеется, не переметнувшиеся в стан заговорщиков), совместно не смогли выработать правильное решение. Военные, спокойно, могли направить их действия в ложном направлении.

Теперь снова, как и обещал, возвращаюсь к приведенным выше воспоминаниям Василия Гавриловича Грабина. Ясно, что не 23 июня вскрывали мобилизационные пакеты, а могли сделать это и раньше, чуть ли, не 21 июня.

Об этом пойдет речь позже. Хотелось обратить внимание на два момента. В дальнейшем, когда будем подводить итоги воспоминаний наркомов о первом дне войны, то там столкнемся с одним явлением: ни один нарком не мог вспомнить, что 22 июня встречался со Сталиным.

Грабин, как видите, не может сказать о наркоме Устинове, что тот, вернулся от Сталина (тот же должен был их собрать?) и решительно взялся за ручку своего сейфа, чтобы достать мобилизационный план. Смотрите, как он растерян. Неужели, думаете, Вознесенский, который везде фигурирует как заместитель Сталина, так негативно подействовал на Дмитрия Федоровича своей информацией о войне, что тот, вернувшись с заседания, вынужден был сесть за стол, «закрыв лицо руками»?

Я предполагаю, что Вознесенский, собрав наркомов, в отсутствии Сталина, сказал собравшимся, что с Иосифом Виссарионовичем стряслась беда и что, по всей видимости, его в Кремле уже не будет. Отсюда и такая реакция Устинова на эту трагическую новость. А вы что подумали, читатель? Что у него такая реакция на войну с Германией? В 1953 году, те, кто близко общался со Сталиным, примерно так и восприняли смерть вождя, со словами: «Что же теперь делать?». О данном событии с Д.Ф.Устиновым мы еще раз встретимся в главе о Сталинских наркомах.

Продолжим рассказ о нашей злополучной Ставке, первого разлива. В Сталинской биографии, изданной в 1950 году о Ставке и роли Сталина в ней, не сказано ни единого слова. И дело думается не в том, что председательствовал в ней Тимошенко, а в том, что только что закончился расстрельный процесс по делу военных, связанных с войной.

Поэтому, думается, Сталин и не стал приводить в своей биографии столь сомнительный документ, чтобы не привлекать к нему внимание. А может, вовсе никакого документа о Ставке и не было? Документ был подготовлен, на всякий случай, но не смог быть утвержденным. Кто ж его такой будет утверждать? Если, только А.Н.Яковлев и компания?

К тому же, Тимошенко и Жукову всегда, можно будет сослаться на «болезнь» Сталина при его отсутствии в Кремле. Во всяком случае, при желании, можно сослаться и на проект документа. Не каждый же знает, что документ о Ставке не утвержден. Этим можно манипулировать в зависимости по ситуации. Но вот тот факт, что о Ставке не упоминается при жизни Сталина, это существенный плюс к сомнительности ее появления. Разве Сталин не знал, членом какого государственного военного органа он являлся по жизни?

Даже, чуть ранее, в Большой Советской Энциклопедии за 1947 года в разделе, посвященном Великой Отечественной войне нет никаких упоминаний о Ставке. Вот же событие 19 июля 1941 года отмечено, как назначение И.В.Сталина народным комиссаром обороны, а о том, что было ранее, ни слова. Можно, конечно, внести поправку на «обожествление» товарища Сталина в те годы, но Государственный Комитет Обороны (ГКО) упомянут, а Ставка нет. Кроме того, можно же было бы указать, что Ставку возглавил, в статусе Верховного главнокомандующего, сам товарищ Сталин, а энциклопедия, почему-то, казалось бы, по выигрышному делу, а молчит? Почему?

Характерно, что в Хрущевской, 6-и томной «Истории Великой Отечественной Войны 1941- 45 годов», указано только то, что Ставка образована 23 июня (сами понимаете, что связывать ее с 22 июня нежелательно, а говорить о 21 июня, и тем более), и указан только ее председатель – нарком Тимошенко. Поименного состава нет, видимо были учтены приведенные выше обстоятельства.

Состав Ставки появится только в Брежневской, 12-и томной «Истории второй мировой войны». Сталин там указан будет, но просто, как член Ставки. За давностью лет, думается, острота по этому вопросу несколько притупилась, поэтому данная информация уже не могла вызвать ненужных негативных ассоциаций.

Есть такая книга «Победы Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне» изданная сразу после смерти Сталина в октябре 1953 года.

Конечно, хрущевцы успели поработать над ней, но даже и они, в, то время, не рискнули упомянуть Ставку, образованную под председательством С.К.Тимошенко. В книге говорится лишь о том, что 30 июня был, дескать, образован только Государственный Комитет Обороны (ГОКО), который объединил в своих руках военное, политическое и хозяйственное руководство страны и явился ответной реакцией на германскую агрессию.

А согласитесь, ведь странно – больше недели идет война, а нет руководящего органа по обороне страны? Орган-то был, Комитет Обороны при СНК во главе со Сталиным, но куда он вместе с руководством страны подевался, не знает никто, и по сей, день? Тогда, почему не выдвинули на первое место Ставку, коли, Жуков говорит, что она образована 23 июня? Хрущев, в то время, наверное, еще не решил, как преподнести общественности события начала войны?

Но в книге приведен интересный отрывок из выступления в 1952 году на Х1Х съезде партии Г.М.Маленкова. Изъять его из книги хрущевцы не решились, все же Маленков был на тот момент главой Советского правительства. Отрывок из речи Маленкова приведен мною не просто, как факт, по данной теме, а то, что он очень органично связан с текстом 2-й главы данной книги в подразделе «Мероприятия КПСС и Советского правительства по подготовке страны к активной обороне»:

«В нашей стране благодаря бдительности партии, правительства и всего советского народа была своевременно выявлена и уничтожена троцкистско-бухаринская банда шпионов, вредителей и убийц, которые состояли на службе иностранных разведок капиталистических государств, ставили своей целью разрушение партии и Советского государства, подрыв обороны страны, облегчение иностранной интервенции, поражение Советской Армии (хитрецы, ведь в ту пору была только Красная Армия, - Советской она станет только с февраля 1946 года – В.М.) и превращение СССР в колонию империалистов. Этим был нанесен тяжелый удар планам империалистов, готовившихся использовать троцкистско-бухаринских выродков в качестве своей «пятой колонны», подобно тому, как это было во Франции и других западноевропейских странах».

(далее, в тексте следует отрывок из речи Маленкова – В.М.)

«Разгромив троцкистско-бухаринское подполье, являвшееся центром притяжения всех антисоветских сил в стране, очистив от врагов народа наши партийные и советские организации, партия тем самым своевременно уничтожила всякую возможность появления в СССР «пятой колонны» и политически подготовила страну к активной обороне. Не трудно понять, что если бы это своевременно не было сделано, то в дни войны мы попали бы в положение людей, обстреливаемых и с фронта, и с тыла, и могли проиграть войну».

Этот текст могли оставить и по причине того, что речь о «пятой колонне» идет, как бы, о не состоявшемся факте, т.е. это надо понимать так, что во время войны такого факта, как предательство, просто не было. В дальнейшем, начиная со времен Н.С.Хрущева, упоминание о «пятой колонне» вообще никогда и нигде, не приводилось.

Мы все время говорили о Ставке, но, ни разу не обратились к документу, о ее создании. Интересно было бы на него взглянуть. До 90-х годов данный документ нигде не был опубликован, поэтому в изданиях, откуда же ему взяться? Но вот, под редакцией А.Н.Яковлева были, наконец, изданы сборники документов, где, к нашей радости, присутствует сей документ:

«Постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О Ставке Главного Командования Вооруженных сил Союза ССР» от 23 июня 1941 года.

Приводятся соответствующие атрибуты присущие организационно - распорядительной документации и обозначение секретности данного документа. Далее приводится текст (не удивляйтесь, пожалуйста) с сохраненной формой изложения (одни переносы слов чего стоят).

№ 1724-733сс

23 июня 1941 г. Совершенно секретно

Особая папка

Не для опубликования

Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП (б)

ПОСТАНОВЛЯЮТ:

Создать Ставку Главного Командования Вооруженных Сил Союза ССР в составе тт. Наркома обороны Маршала Тимошенко (председатель), началь-

ника Генштаба Жукова, Сталина, Молотова, Маршала Ворошилова, Маршала Буденного и Наркома Военно-морского Флота адмирала Кузнецова.

При Ставке организовать институт постоянных советников Ставки в со-

ставе т.т. Маршала Кулика, Маршала Шапошникова, Мерецкова, начальника Военно-Воздушных Сил Жигарева, Ватутина, начальника ПВО Воронова. Микояна, Кагановича, Берия, Вознесенского, Жданова, Маленкова, Мехлиса.

Председатель Совнаркома СССР

Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) И.Сталин

АП РФ. Ф.93 Коллекция документов

Форма приведенного текста документа сохранена и трудно, не выразить недоумение, по поводу, содержания этого, якобы, «документа». Уже отмечалось исследователями, что обилие астрономических цифр, в регистрации (1724-733сс), заставляет усомниться в подлинности документа. Наличие же, грифов секретности (Совершенно секретно; особая папка; не для опубликования) не делают документ, более правдоподобным. Сам же текст поражает вопиющей некомпетентностью и неграмотностью в оформлении.

Перенос слов выполнен неряшливо. Неужели, так было в подлиннике? Лица, упомянутые в документе, не только не имеют полного обозначения своего имени и отчества, но даже инициалов. Далее, одни военные указываются в воинском звании, другие, почему-то, нет. Гражданским лицам, указанным в тексте, кроме фамилии, вообще, отказано во всем. Удивляет, почему перед этой «Ставкой», не поставлено ни целей, ни задач.

Для чего создана Ставка, очевидно, знает только, «Генеральный секретарь ЦК ВКП (б)» (?), под псевдонимом «И.Сталин», утвердивший данный документ и надо полагать, еще, та группа лиц, подготовивших эту «липу» к публикации. Публикаторам на заметку: «Генеральным» – Сталин был до 1934 года, на данный период просто – «секретарь».

Как уверяет нас Жуков, этот документ родился в недрах Генштаба сразу после нападения Германии. Правильно, чего же «резину тянуть».

И как же тогда понимать Георгия Константиновича? Видимо, так: принес, понимаешь, на подпись Сталину документ «О Ставке», и воспользовавшись моментом, когда Сталин впал в полузабытье, засунул этот документ в папку на столе у вождя. Затем убыл из Москвы «рулить» на Юго-Западном фронте, на основании не утвержденного документа. Ведь, Сталин после всего этого, что произошло в Кремле, уехал к себе на дачу больной и больше, как утверждает В.Жухрай, в своей книге, на работу не возвращался. Так кто же, на самом деле утвердил документ?

Все это, только подтверждает мысль о том, что реальный Сталин, к описываемым Жуковым событиям, не только не имел никакого отношения, но и вряд ли, присутствовал при этом. Хотя всё, приведенное выше, по мысли публикаторов, видимо, должно подтвердить тот факт, что Сталин, по версии Хрущева, находился в «прострации». Потому что, утвердить документ, чтобы самому оказаться в роли подчиненного(?) у своих подчиненных – это знаете, наверное, надо было быть Сталину, именно «Генеральным секретарем ЦК ВКП(б)», на тот момент. Так что, очень трудно, разглядеть между строчек Жуковских мемуаров, настоящего Сталина.

Еще несколько слов, о «командировке» Жукова на Юго-Западный фронт, якобы, по поручению самого Сталина. Утвердили, как уверяет нас официоз, проект создания «Ставки», официально – 23 июня. А на основании, какого же документа, и с каким мандатом убыл на данный фронт Георгий Константинович? Не по телетайпу же пришло подтверждение его полномочий, как представителя Ставки?

Ладно, согласимся, что мандат, может быть, подписали загодя – время не ждет. Но почему, с 22-го и по 25-е июня включительно, Сталин даже и не поинтересовался делами на Юго-западном фронте? Послал Жукова и забыл, зачем послал? Даже, 26 июня, как пишет Жуков, Сталин позвонил на командный пункт Юго-Западного фронта и не поинтересовался тамошними делами, а только деликатно попросил будущего Маршала Победы: «Можете вы немедленно вылететь в Москву?». Даже трудно представить, чтобы произошло, если бы Жуков «взбрыкнулся»: «Занят! Не мешайте громить Гитлера! Как освобожусь, дам знать!».

Что можно сказать, по поводу, якобы, телефонного звонка Сталина? Это может быть только, в том случае, если Сталин его туда не посылал. А если Сталин перед ним не поставил никаких задач, то, что же он с него будет спрашивать? Во-вторых, если Сталина не было в Кремле эти дни, то, разумеется, не будет и никаких телефонных звонков от Сталина с вопросами к Жукову. И, в-третьих, может быть статься, что Сталин вовсе и не звонил Жукову?

Но это всё же, одна сторона дела. Рассмотрим другую. По Жукову, Сталин послал его и других представителей Ставки, чтобы помочь командующим, так как те «не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись». Но вот Жуков 26 июня вернулся в Москву, и рассказывает нам, что застал в Кремле в кабинете Сталина стоящих на вытяжку (?) наркома обороны и своего первого заместителя. Сталин, как видно, еще «не вышел из прострации», так как, напрочь забыл, зачем посылал Жукова на Юго-Западный фронт. Кроме того, чего им (военным) стоять навытяжку, если карту решили изучать?

« Поздоровавшись кивком, И.В.Сталин сказал:

- Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке? – бросил на стол карту Западного фронта.

- Нам нужно минут сорок. Чтобы разобраться, - сказал я.

- Хорошо, через сорок минут доложите.

Мы (Жуков, Тимошенко и Ватутин – В.М.) вышли в соседнюю комнату и стали обсуждать положение дел и наши возможности на Западном фронте» и т.д. и т.п.

Если бы не Жуков, то Тимошенко с Ватутиным простояли бы на вытяжку, наверное, до конца войны. Кроме того, два часа до Жукова изучали, но до «умного» Жукова далеко. Тому всего сорок минут надо, чтоб любую карту изучить. Как видите, Сталин не спросил, а Жуков скромно промолчал, по поводу, своей «командировки» на Юго-западный фронт. А почему?

Ну, ладно, Сталину не стал рассказывать, видимо, из-за своей «врожденной скромности», но читателя-то, что же, не стал посвящать в дела давно минувших дней? Нам и до сего дня неясно, помог ли Георгий Константинович командующему Юго-Западным фронтом справиться «с растерянностью» и пошел ли тому на пользу его (Жукова) богатый военный опыт?

А вообще, могла ли такая встреча состояться, и могло ли там произойти то, о чем нам поведал Георгий Константинович? Давайте, посмотрим этот злополучный «Журнал посещения…». Что он нам о военных говорит? В этот день 26 июня, было два посещения Кремля Жуковым и компании.

Дневное посещение, это Тимошенко и Ватутин в 13.00 часов и Жуков в 15.00. Правда, есть один досадный момент. Тимошенко со своим 13.00 часовым посещением перенесен в Журнале на более позднее время вслед за Яковлевым – 15.15. Могло ли такое быть в действительности? Разумеется, нет!

Если, конечно, часы не пошли в обратную сторону или высокий Тимошенко так быстро прошмыгнул в кабинет Сталина, что секретарь, ведший записи, видимо, вовремя его не заметил. Для чего это сделано с перестановкой по времени, трудно сказать, но можно предположить, что это или небрежность при подготовке архивных документов к публикации или второе, – немного развести по времени действующих лиц, чтобы, в Журнале не бросалось в глаза их взаимосвязь.

Но есть и третий вариант. Честный историк специально сделал неправильно запись, чтобы привлечь внимание к фальшивке. Если следовать Журналу, то получается, что сначала в 13.00 у Сталина в кабинете были Тимошенко и Ватутин, а затем в 15.00 к ним присоединился Жуков, и они покинули кабинет все вместе в 16.10. Но там кроме них находились другие лица и поэтому «стояние навытяжку» наркома обороны Тимошенко несколько проблематично. В более позднее время Жуков тоже был в этот день в Кремле.

Опять же в компании с Тимошенко и Ватутиным. Но это было в 21.00 вечера и опять, же они были приглашены в составе других лиц, где «стояние навытяжку» наркома обороны, тоже кажется надуманным фактом со стороны Георгия Константиновича.

Хотелось бы обратить внимание читателя, еще вот на какой момент: вполне возможно, что Жуков и не приезжал в Кремль вместе с Тимошенко, а там мог находиться только Ватутин, которому «стоять навытяжку», в силу своей малой значимости, было более приемлемо.

Кроме того, не надо забывать, что сам Жуков ранее пояснил читателю, что Ватутин остается за него на посту начальника Генерального штаба, дескать, так Сталин повелел. Но любое решение оформляется документально.

Следовательно, Ватутин, вполне мог официально исполнять обязанности начальника штаба, а Жуков не мог еще вступить в прежнюю должность без надлежащего приказа. А как следует из рассказа самого Жукова, Сталин почему-то не обеспокоился подписанием бумаги о вступлении Жукова в прежнюю должность. Получается определенная неувязочка. К тому же Ватутин, должен был обладать большей информацией о Западном фронте, чем отсутствовавший Жуков. Он же был в другом месте. Но, видимо, сыграла свою роль «гениальность» нашего полководца. А ведь был кавалеристом не в меньшей степени, чем, например, склоняемый на всех языках, тот же Буденный.

Но, давайте продолжим рассмотрение того, что предложено, вроде бы, самим Жуковым.

Сталин «бросил на стол карту Западного фронта». Чью же карту? Не свою же? К тому же, карты, такого уровня, стоя на вытяжку, не рассматривают. Во-первых, Сталин еще не возглавил ГКО, и поэтому военные вопросы решала новоявленная Ставка. Более вероятным было бы наоборот. Военные держали в руках карту и отвечали на поставленные вопросы правительства, которое представлял Сталин. Во-вторых, кто наносил на эту карту обстановку? Не сам же Сталин? 26 июня Сталин военными вопросами еще не занимался в полной мере.

Эта была карта военных, могут с уверенностью сказать, даже читатели. Ее с собой захватил из Генштаба Ватутин.

Он же был заместителем начальника Генштаба. Тогда вырисовывается такая картина, что эту карту, взятую у Ватутина, Сталин свернул и держал в руке, как свою, неопределенное время, поджидая(?) Жукова с вопросом о Западном фронте, так что ли? Если исходить из написанного, то обстановка на Западном фронте была рассмотрена, но, до прихода Жукова не было принято никакого решения. Ждали «светоча» военной мысли. По-другому, текст и не читается. В более поздней редакции, чтобы уточнить, что инициатива исходила все же от военных, решили сделать дополнительную вставку о Сталине: «Поздоровавшись кивком головы, он сказал: – Не могу понять путаных предложений. Подумайте вместе и скажите …».

Вот теперь акцент смещен, действительно, в сторону военных. Тимошенко с Ватутиным, по воспоминаниям, товарища Жукова, не смогли внятно объяснить Сталину обстановку на Западном фронте, а только что вернувшийся с другого фронта, Юго-Западного, – Георгий Константинович, как всегда, легко и непринужденно взялся и за это трудное дело, мимоходом мазанув черной краской своих товарищей по Ставке с их «путаными предложениями». Так как редактор в новом издании добавил к словам Сталина дополнительное предложение, надо, стало быть, добавить и время на размышление по этому поводу. В новой редакции дальнейшие слова Георгия Константиновича звучат так:

«- Нам нужно минут сорок пять, чтобы разобраться, - сказал я».

А Сталину что прикажите делать? Приходится подстраиваться под новое требование начальника Генштаба.

«- Хорошо, через сорок пять минут доложите, – отрывисто бросил И.В.Сталин».

Видите, и Сталин занервничал, еще дополнительно пять минут неясности. А Жуков, видимо, рад: лишних пять минут на раздумье, все-таки у Сталина «вырвал».

Для чего все эти игры с картой Западного фронта? А вот для чего! Обратите внимание по «Журналу посещений», кто находился днем в кабинете Сталина вместе с Тимошенко, Ватутиным и присоединившимся Жуковым: Каганович, Маленков, Буденный, Жигарев, Ворошилов, Молотов, Петров(?), Кузнецов (?), Берия, Яковлев(?). Фактически это было, как бы, совместное совещание Политбюро и новоявленной Ставки. Критики могут упрекнуть автора, что он, дескать, не доверяет «Журналу», а сам на него ссылается. Но, товарищи дорогие.

Во-первых, не факт, что «Журнал» отразил именно 26 июня. Это могло быть и 27-е и 28-е число. Тут каждый день важен, как для хронологии изложения событий, так и для их понимания.

Во-вторых, все ли лица, бывшие в кабинете Сталина, отображены?

В-третьих, опять нет инициалов у лиц посетивших кабинет. Какой Петров? Какой Кузнецов? Какой Яковлев?

В-четвертых, на что ссылаться? Другого то, «Журнала» нет.

В-пятых, нас более всего интересуют первый и второй день войны. Хотя, как сказать? Все дни до 1 июля очень сомнительно отражены, как в мемуарной литературе, так и в научных исследованиях.

Однако продолжим о данном заседании. Что должна была делать Ставка в лице ее председателя Тимошенко и его заместителя Жукова в Кремле? Она должна была доложить о проделанной работе. Правда, кому?

Правительство она же подмяла под себя. Осталось Политбюро и Верховный Совет. Что должен был поведать данному совещанию в Кремле только что прибывший с Юго-Западного фронта Жуков? Что-то, он же должен был рассказать собравшимся товарищам о событиях на Украине? Только от читателей его мемуаров свой доклад скрыл, прикрывшись, якобы, рассмотрением карты Западного фронта.

Как фокусник, при показе своего трюка, отвлекает зрителя, каким-нибудь второстепенным предметом, чтобы рассеять его внимание, так и Георгий Константинович концентрирует внимание читателя на карте, скрывая подлинную суть своего пребывания в Кремле. На самом деле Жуков, по всей видимости, мог рассказать, что происходит на Киевском направлении, разумеется, в выгодном для себя свете.

Даже, видимо, привез с собой обстановку на карте. После четырех часов дня вся троица покинула Кремль, вместе со всеми участниками совещания, чтобы к 21.00 вновь вернуться в Кремль уже с картой, где, видимо, должна была быть нанесена обстановка на всем советско-германском фронте. Примерно так, должны были проистекать события по возвращению Жукова из командировки на Юго-Западный фронт, если мы рассматриваем Журнал посещений.

Но, вот в реальной жизни, когда Жуков вернулся с Украины, неужели Сталин не спросил его о тамошних событиях? Хотя не он же его туда отправлял, но спросить, как глава государства, вполне мог бы и, наверное, сделал бы это? Что должен был в реалии ответить Жуков Сталину и членам Политбюро о событиях первых дней на Юго-Западном фронте? Хвалиться, конечно, было нечем, наши войска катились на восток, но как оправдался бы Жуков? В его характере, хитром и коварном, безусловно, были намечены жертвы, на которые можно было при случае, как в нашем, свалить всю вину.

И кто же они? Предполагаю, что это были член Военного совета Юго-Западного фронта – Н.Н.Вашугин (о нем мы вскользь упомянули выше), который при очень странных обстоятельства, якобы, покончил жизнь «самоубийством» и командующий ВВС округа – Е.С.Птухин, о котором предпочитают помалкивать, практически и по сей день. Он не частый гость в печатных изданиях на военную тему. Он был арестован, хотя даты и рознятся, но обратите внимание – 25(27) июня 1941 года и расстрелян, скорее всего, вместе с группой генерала Павлова.

Первому (Вашугину) в вину, скорее всего, поставили «паникерско-упадническое поведение», дескать, потерял контроль над войсками и прочие согрешения: покойник все стерпит. Второму (Птухину), могли приписать «бездействие авиации округа» или «самовольную» бомбардировку Румынии и ряда сопредельных государств, например, Венгрии. Вот если бы посмотреть материалы по расстрельному делу Птухина Е.С.!

Немного о Птухине Евгении Савиче. В издательстве «Молодая гвардия» в 1979 году вышла книга бывшего летчика М.Сухачева «Небо для смелых», посвященная, как вы, надеюсь, догадываетесь, нашему герою.

[Владимир Мещеряков]

В предисловии генерал армии П.И.Батов написал:

«Рассказывать о жизни и боевой деятельности одного из первых генералов Страны Советов, Герое Советского Союза, генерал-лейтененте авиации Евгении Савиче Птухине довольно сложно (?)… На его короткую, но яркую жизнь выпало четыре войны. Гражданская война, пылающая Испания, война с Финляндией и, наконец, Великая Отечественная война – таковы огненные вехи становления этого авиационного командира».

Хотелось бы конечно поближе ознакомиться с этими самыми «огненными вехами», особенно, что касается Великой Отечественной войны. И что же приготовил нам автор М.Сухачев, в данной книге? На удивление, все события Великой Отечественной, в которой принял участие и Е.С.Птухин, уместились, менее, чем на одной(!) странице. Несколько заключительных предложений из данного текста:

«Докладывал дежурный по штабу.

- Товарищ командующий, началась война! Бомбят аэродромы!...

Он (т.е. Птухин – В.М.) быстро придвинул телефон:

- Слюсарев! Срочно на аэродром! Вылетаем на КП в Тернополь!

На выходе из штаба он задержался возле дежурного, посмотрел на часы: «Какая рань! Жаль будить». Потом взял телефонную трубку:

- Алло, Соня (жена Птухина, Софья Михайловна Александровская – В.М.), ты особенно не волнуйся, но мне срочно нужен мой чемоданчик для поездки. Я сейчас заскочу, и сами собирайтесь на дачу…

Да, да, началась, но это ненадолго. Мы управимся быстро, не волнуйся! Вернемся с победой! Иначе быть не должно!»

Все! Конец книги!

И это, уважаемые читатели весь материал относительно «огненных вех» Великой Отечественной войны, которыми отметился Е.С.Птухин. Не правда ли, в связи со всем выше изложенным, это выглядит подозрительно коротко. Недаром, Батов упомянул, что «рассказывать сложно…». Если бы Птухин был «жертвой сталинизма», то уж, наверное, о нем не промолчали бы? Неспроста, так книгу обрубили!

Итак, снова возвращаемся к злополучной Ставке. Было ли все то, о чем нам тут красочно описывал Жуков на самом деле в Кремле? Это очень сложный вопрос, но все равно ответ на него будет дан чуть позже, когда будут освещены другие события с ним связанные.

По теме Ставки историк А.Б.Мартиросян, в своей книге «Трагедия 41 года», справедливо возмущается по поводу необъяснимого поведения Наркома обороны маршала С.К.Тимошенко:

«…дело доходило до идиотизма, ибо последний даже не удосуживался правильно подписывать(?) директивы Ставки. Являясь ее официально утвержденным председателем, Тимошенко ставил такую подпись – «От Ставки Главного Командования Народный комиссар обороны С.Тимошенко». Ну и что же должна была означать такая идиотская подпись на важнейших директивах? Одним только фактом такой несуразной подписи Тимошенко, по сути дела, расслаблял командующих сражавшихся с врагом войск, поэтому как резко понижал уровень исполнительной дисциплины! Ведь не председатель Ставки Главного Командования требует исполнения директив, а всего лишь какой-то Тимошенко «От Ставки Главного Командования»…

Ну и творили некоторые крутозвездные вояки черт знает что, губя людей и страну».


Глава 18. Засекреченная Ставка

Можно, предположить следующее. Ведь если бы, Сталина «нейтрализовали», то кто действительно стоял бы во главе заговора? Правильно, нарком обороны Тимошенко. Для этого и была создана пресловутая Ставка. Он бы и подписывался правильно, как положено начальнику.

В нашем же случае, Тимошенко, на тот момент, уже безусловно знал, что Сталин, в каком бы тяжелом состоянии не находился, тем не менее жив. Более того, с каждым днем, судя по всему, его состояние здоровья улучшалось. Тимошенко занял более благоразумную и осторожную позицию, и не стал корчить из себя полноправного Председателя Ставки.

В случае чего он бы обосновал, создание Ставки отсутствием Сталина в первые дни войны, а, якобы, понимая, что Сталин со временем займет его пост, счел нужным подписывать документы именно таким образом, не претендуя, вроде бы, на главенствующую роль. Своя рубашка ближе к телу, как говорится. Тоже, своего рода, один из военных «хитрованов».

Ну, и еще, что касается событий первых дней войны. Конечно, Указ о проведении мобилизации был готов заранее, как и текст обращения к народу. Но, обнародован он был только 23 июня, а почему?

Потому что, гласный призыв к мобилизации означал начало войны? Но может, по каким иным причинам перенесли на следующий день? Не «тянули ли резину» товарищи из Политбюро, затягивая мобилизацию? Возможно, что 22 июня у руководства страны еще были, видимо, сомнения относительно действий противной стороны, но все равно, есть весомые причины сомневаться в правоте принятого решения. Правда, картина событий, о которой говорилось выше, была сильно искажена нашими военными.

Может поэтому правительство и не торопилось бить в набат? Это Жуков, явно торопил события – « Война!» Другие, как видим, были более сдержанны в своей оценке событий или события проистекали совсем не так, как принято согласно официальной точке зрения.

Кем был утвержден учрежденный информационный орган Совинформбюро, думается, важной роли не играет. Больше значимых документов до 25 июня выпущено не было, что не может не вызвать недоумение по поводу, бездействия первого лица государства, т.е. Сталина. После же 25 числа, как увидим дальше, колесо административной машины закрутилось на повышенных оборотах, что не может вызвать удивления. А чего же ждали раньше?

Любой человек, в состоянии понять практически любые логические действия другого лица. В реальной жизни мы всегда сталкиваемся с планированием своих действий. Например, мы надумали отметить какое-то праздничное событие в ближайшее воскресение. Ведь не приходит же нам в голову мысль, чтобы только за полчаса часа до намеченного срока начинать приглашать гостей, идти в магазин за продуктами, накрывать на стол? Ведь мы все это планируем заранее. Учитываем разные обстоятельства, устраняем возникающие по этому поводу различные помехи.

Так почему же, при подготовке к такому грандиозному масштабному событию, как война, наше руководство, якобы, никоим образом, даже не предполагало, как все это будет проистекать? Можно ли в это поверить?

Можно, если представить главу правительства Советского государства товарища Сталина круглым идиотом. Ведь Жуков пытается же навязать нам мысль, что только, дескать, с началом агрессии фашистской Германии они с Тимошенко, якобы, уговорили Сталина и Политбюро подготовить Директиву, в которой предписывались ответные боевые действия военных округов.

А руководство всеми военными структурами стало осуществляться исключительно по инициативе Наркомата обороны и Генерального штаба и опять, только после начала Германской агрессии. Более того, Сталин, якобы, сковывал инициативу военных, которые стремились нанести врагу максимальный урон. И каким же мышлением, должен обладать нормальный человек, чтобы поверить во все эти действия Сталина – первого лица государства, в представлении маршала Жукова?

Но мы не заканчиваем тему о Ставке. Военный историк В. А. Борисов, в своей работе «Высшие органы военного руководства СССР (1923 – 1991 гг.) (журнал «Правоведение» № 2 за 1996 год), пишет, что

«И.В. Сталину были хорошо известны авторитетные в Вооруженных Силах мнения первого начальника Штаба РККА П.П. Лебедева, первого начальника Генштаба РККА А.И. Егорова, а также одного из самых видных советских специалистов в области стратегии А.А. Свечина о том, что управление Вооруженными Силами с началом войны не должно претерпевать серьезных изменений своей структуры. Должны лишь изменяться его функции путем перевода органов управления с мирного на военное положение».

Но, если уважаемый историк сообщает нам, что «Сталину были известны авторитетные мнения… о том, что управление Вооруженными Силами не должно претерпевать изменений в своей структуре», то, может быть, Сталин не стал бы заниматься ненужной самодеятельностью в таком важном деле, как управление Вооруженными Силами?

Кстати, а какой орган должен был управлять военным ведомством с началом военных действий противника? И военный историк Борисов в своей работе приводит структуры управления Вооруженными Силами и процесс их формирования с начала образования Советского государства. Но нас больше интересуют события предвоенного периода, поэтому более ранний период мы, естественно, опускаем. Итак, что мы видим, в плане формирования структур управления Вооруженными Силами?

На базе Совета Труда и Обороны, образованных еще в 1923 году, при СНК СССР, где председателем с 1930 года был уважаемый Вячеслав Михайлович Молотов, в 1937 году был образован Комитет Обороны, в количестве семи человек и секретаря. Данный Комитет рассматривал вопросы о принятии на вооружение новой техники по представлению Наркомата Обороны и Наркомата ВМФ СССР (как своих структурных подразделений), а также готовил решения по утверждению военных и военно-морских заказов.

Кстати, на него в июне 1940 года постановлением СНК СССР от 7 июня за № 983-372сс были возложены задачи по разработке мобилизационных планов для народного хозяйства. Трудно сказать, в силу, каких причин, но численный состав Комитета Обороны при СНК, как уверяет нас тов. Борисов сократился с семи человек до пяти на основании Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 626 от 21 марта 1941 года. Правда, поименный состав, военный историк, как и в первом случае, не привел.

Почему? Наверное, фамилии подзабыл? Но, все же, уточнил, сказав, что состав Комитета, дескать, не изменился до 30 июня 1941 года, когда был создан Государственный Комитет Обороны.

Далее, он удостоверяет, (видимо, вспомнил кое-кого) что председателями данного Комитета Обороны при СНК были всего два человека: Молотов (с 28.04. 1937 - 07.05.1946) и Ворошилов (07.05.1940 – 30.06. 1941). Как они поделили этот пост в начале войны, приходиться только догадываться? Сам же В.А.Борисов, не дал никаких внятных пояснению по данному факту. Но нас, как всегда, волнует вопрос о товарище Сталине. Куда же его «приткнули» наши военные историки, руководствуясь указаниями сверху?

Оказывается, еще 13 марта 1938 года вышло совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 322 о создании Главного Военного Совета Красной Армии и Главного Военного Совета Военно-Морского Флота, где председателями были соответствующие наркомы, но в состав этих Советов, на правах постоянных членов были включены представители высшего политического руководства страны.

Грустно читать, что в состав Главного Военного Совета Красной Армии, опять, как всегда, вошел Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.В.Сталин, а в Главный Военный Совет ВМФ – кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) А.А.Жданов. По Сталину (без Генерального секретаря), более понятно, так как он в тот период не занимал государственных постов и вполне мог быть в составе Главного Военного Совета Красной Армии.

Это, видимо, понадобилось, чтобы подготовить читателя к тому составу Ставки, которая фигурирует и поныне во всех источниках, исходя из установки данной фондом А.Н.Яковлева. Кроме того, автор данной работы сообщает, что « с началом Великой Отечественной войны и учреждением Ставки Главного командования от 23 июня 1941 года эти Советы упразднены» и если далее следовать его логике, то надо полагать они (Советы) ушли в небытие, вместе, со Сталиным и Ждановым. Ох, до чего же «сильна» наша историческая наука, когда читаешь такие опусы.

Дело в том, что Главный Военный Совет при Наркомате обороны был реорганизован и сохранился до самой войны. Однако товарищ Сталин еще в 1940 году покинул этот пост, но не оставил без внимания наших военных, введя туда партийных работников высокого ранга. По этому поводу было выпущено соответствующее постановление.

СОВМЕСТНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК ВКП(б) И СНК СССР.

О составе Главного военного совета.

24 июля 1940 г. Москва, Кремль

Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляют:

Утвердить Главный военный совет в составе:

тт. Тимошенко (председатель), Жданова, Кулика, Шапошникова, Буденного, Мерецкова, Маленкова, Мехлиса, Смушкевича (с заменой т. Рычаговым), Жукова, Павлова.

Секретарь Центрального Председатель Совета Народных
Комитета ВКП(б) Комиссаров Союза СССР


И. Сталин В. Молотов

Обратите внимание, кем подписан документ. Так как ГВС входил в структуру Наркомата обороны, то данное постановление подписали с одной стороны глава правительства – Молотов, а с другой стороны, от лица партии – Сталин. За военными нужен был партийный контроль. Поэтому в состав ГВС и были введены трое партийных работников: Жданов, Маленков и Мехлис. Ответ на вопрос: «Почему эти лица были введены в состав ГВС?», мы будем рассматривать в главе о главных направлениях.

Теперь на основании данного Постановления Наркоматом обороны был издан соответствующий Приказ, который отменил ранее действующие, в том числе и от 1938 года, на который ссылался товарищ Борисов.

ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

О составе Главного военного совета

№ 0164 26 июля 1940 года

1. Объявляю постановление Центрального Комитета ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров Союза СССР от 24 июля 1940 г. «О составе Главного военного совета».

2. Приказы НКО 1938 г. №№ 68, 80 и 1939 г. № 106 отменить.

Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С.Тимошенко

Таким образом, Сталин уже не входил в состав Главного военного совета. Видимо, ему хватало и других обязанностей. А дальше события приобрели такие очертания, что 6 мая 1941 года И.В.Сталин став Председателем Совета Народных Комиссаров, автоматически занял кресло и Председателя Комитета Обороны при Совнаркоме, оттеснив с этого поста Молотова.

А Вячеслав Михайлович, став его заместителем, следовательно, отошел на вторые роли, и никак не мог быть председателем Комитета Обороны на тот момент, но, все же, ко всему прочему, сохранил за собой место наркома иностранных дел, которое тоже ко многому обязывало. Это же относилось и к Ворошилову, который мог быть в составе Комитета Обороны на правах, или заместителя, или, просто, руководителем структурного подразделения данного комитета.

Но, разве можно было объявить Сталина Председателем Комитета Обороны при СНК на всю страну после 1953 года или 1956 года? И сейчас могут «посыпаться» вопросы: куда же Сталин делся со своим Комитетом обороны в первый день войны? и почему Ворошилов не возглавил Ставку?

Поэтому и «убрали» Сталина с поста Председателя Комитета, а его место «заменили» дуэтом Молотов – Ворошилов. Сам же Комитет отправили в небытие, заменив его Ставкой.

Так и напрашивается вопрос: «Кому же играло на руку структурное изменение руководства Вооруженными силами страны в самом начале войны путем создания Ставки?» Ведь это противоречило тем высказываниям специалистов по стратегии, о которых в самом начале своей работы упомянул В.А.Борисов. Но, не Сталину же, это было нужно?

Значит, исходя из умозаключений видных военных теоретиков, что «коней на переправе не меняют», мог ли товарищ Сталин решиться на такой шаг, как передача функций Комитета обороны при СНК вновь созданной Ставке? Да, еще и сложив с себя полномочия Председателя Комитета обороны войти туда на правах рядового члена? Сомнительно, если не сказать большего, – что это произошло помимо его воли. Ну, а для нас, как всегда, в том числе и в работе Борисова, есть неприятное «затемнение» с составом Комитета Обороны при СНК и его председателем? Кроме того, привести сведения про Главный Военный Совет Красной Армии в 1938 году со Сталиным, и забыть о его назначение на пост главы государства в мае 1941 года. Не правда ли, странно?

Сразу вспоминаются бессмертные слова Грибоедова: «Ну, как не порадеть родному человечку?»

В данном случае, читается, как высшему военному начальству товарища Борисова. А то «зарубили» бы очередную ученую степень и был бы Всеволод Александрович не доктором, а на крайний случай, кандидатом исторических наук.

Поневоле напишешь или наоборот, скроешь любой состав Ставки или Комитета Обороны. Поэтому в сознание читателя и вбивается настойчиво мысль о том, что не Комитет Обороны при СНК должен был играть ключевую роль в военном руководстве, а некая Ставка. Для этого автор Борисов углубляется в историю первой мировой войны и приводит, в качестве примера, ее исторический прообраз – Ставку Верховного Главнокомандующего, созданную летом 1914 года. Более того, доктор исторических наук уверяет читателя, что та, царская Ставка «вполне себя оправдала», правда, забывая при этом добавить, к чему пришла русская армия в начале 1917 года.

Вновь о Ставке, как сообщает данный историк, можно говорить применительно к советско-финской войне 1939 года. Наверное, многому можно было поучиться у руководства этой Ставки, да вот опять незадача. Как пишет тот же, Борисов: «все материалы высшего военного руководства за тот период уничтожены». Это, видимо, было сделано для того, чтобы враг никогда не узнал «мудрость» нашего военного руководства в период финской компании.

Перед самой Отечественной войной, как всегда, Сталин проявил «легкомыслие» или другую подобную «глупость» и никак не отреагировал на вопросы о создании Ставки поднятые Наркоматом обороны еще весной 1941 года. И уж, совсем, «преступно» поступил Сталин, «утвердив» Ставку 23 июня, «хотя документы по ней были отработаны Генштабом к 9 часам утра 22 июня». Удивительно, что историк Борисов не добавил слова – «мудрым» Георгием Константиновичем Жуковым с товарищами.

Как только посыпались немецкие бомбы на советскую территорию, то аккурат, как видите, к «9 часам утра» документик положили на стол уважаемому Иосифу Виссарионовичу: «Извольте, подписать дорогой! Успели подготовить к сроку!». Но Сталин, как всегда «проявил» преступную нерасторопность и «промариновал» документ целые сутки, заставив понапрасну нервничать военных.

Дальнейшее, нам известно. В состав Ставки вошла группа советников, где вперемешку с военными были и члены высшего партийного органа и правительства страны. Правда, в список, приведенный в данной работе, вкралась досадная опечатка: маршал Григорий Иванович Кулик превратился в Куликова. Но так как Григория Ивановича Кулика, после войны в 1950 году, все равно, ведь, расстреляли, то, видимо, редактора посчитали, что сойдет и так. Будет знать, как Сталину «перечить». И завершая скромный рассказ о Ставке, доктор исторических наук В.А.Борисов выражает сожаление о советниках: «практически они не сыграли своей роли, так как почти все члены группы получили новые назначения, а замены не производились».

Наверное, если бы Сталин не возглавил бы ГКО, то данные товарищи очень сильно бы отличились в составе Ставки, и война бы, к концу июня месяца закончилась бы «сокрушительной победой» Красной Армии под командованием Тимошенко со товарищами.

По-поводу Тимошенко и Жукова существует любопытный документ. В исследовательской работе «Машина смерти», бывшего редактора Военно-исторического журнала Виктора Ивановича Филатова, есть глава посвященная генералу Власову. Само по себе исследование очень интересное и заставляет по новому взглянуть на судьбу опального военачальника Красной Армии. В приведенных в данной работе «допросах» А.А.Власова следователями СМЕРШа, есть очень любопытный момент. Для меня важны не столько ответы Власова, так как они имеют свой скрытый подтекст, сколько вопросы, задаваемые Андрею Андреевичу. В большей степени интересны вопросы, даже, не с нашей стороны, а с немецкой. Почему так? - читатель поймет, ознакомившись с отрывком из главы «Сколько было лиц у генерала Власова?»

«Допрос» проводился 25 мая 1945 года после задержания Власова в Чехословакии. Приведенный отрывок скорее похоже на какую-то стенограмму заседания командования, интересовавшегося деятельностью Власова у немцев.

«ВОПРОС. Кто из представителей германского командования вас допрашивал? (Связи с «переходом» А.А.Власова к немцам после разгрома 2-ой Ударной армии на Волховском фронте. – В.М.)

ОТВЕТ. 14 мая 1942 года немцы доставили меня на автомашине на станцию Сиверская в штаб германской армейской группировки «Север», где я был допрошен полковником немецкого генерального штаба, фамилию которого не знаю…

Мне также задавали вопросы, встречался ли я со Сталиным и что знаю о его личной жизни. Я сказал, что виделся со Сталиным дважды в Кремле: в феврале 1941 года и в марте 1942 года, о личной жизни его ничего не знал. Кроме того, немецкий полковник предложил мне дать характеристику на Жукова. Я сказал, что Жуков волевой и энергичный военачальник, но иногда бывает груб.

На вопрос, может ли Жуков стать вторым Тухачевским, я ответил, что вряд ли, так как он предан Сталину.

Тогда мне был задан вопрос, как уцелел и не был арестован в 1938 году Шапошников, в прошлом офицер царской армии, и может ли он после падения Советской власти стать во главе правительства России? Я заявил, что Шапошников, по-моему, также предан Советскому правительству, но так как его лично не знаю, ответить на вопрос, сможет ли он возглавить будущее правительство России, не могу.

Мне был задан вопрос, что я знаю об антисоветских настроениях Тимошенко, на который я ответил, что, хотя и служил вместе с Тимошенко, однако никаких антисоветских проявлений с его стороны не замечал».

Хочу подчеркнуть особо, что это не советское командование интересовалось бонапартистскими замашками товарища Жукова и антисоветскими настроениями Тимошенко, а немецкие генералы. Кроме того они, видимо, прекрасно знали предательскую сущность Тухачевского (своего тайного агента) и их интересовало, насколько, именно, Жуков соответствует этим требованиям?

Как видите, разговоры о новом правительстве послевоенной России не пустые фантазии немецких генералов, а вполне обоснованное беспокойство о том, кому же, в будущем, доверить пост военного министра? Хорошо бы, думали они, к примеру, привлечь к этому делу бывшего царского полковника Шапошникова? Власов посеял семена сомнения в их ожиданиях.

Далее о Тимошенко. Куда же мы без Семеновича Константиновича? Тоже поспособствовал своими действиями, усомниться, в его приверженности Советской власти. Ведь, не возникли же у немцев подобного рода вопросы в отношении других наших крупных военачальников. Продолжим читать «допрос» генерала Власова.

«У меня также интересовались, насколько грамотны в военном деле Ворошилов и Буденный. Сославшись на то, что оба они герои гражданской войны, 25 лет служат в армии, окончили Военную академию, я высказал предположение, что они поэтому должны быть опытными военачальниками».

Жуков, как известно, академий не заканчивал, однако немцев почему-то не обеспокоила компетентность будущего маршала в военных делах? Как видите, их интересовал совсем другой аспект знаний советского генерала. То же самое относится и к его коллеге, Тимошенко. А ведь эти люди стояли у истоков создания Ставки, тем более что Семен Константинович ее и возглавил. Видно, «шашка затупилась» у бравого наркома обороны, если попросили его (и вовремя) с этого поста?

Но все же, как же, нам быть с таинственно исчезнувшим Комитетом обороны при СНК? Неужели, продираясь сквозь дебри «военной исторической науки», так ничего и не узнаем? Действительно, сложное положение с Комитетом Обороны. Сведения крайне скудны и официоз не представляет никаких документов по данной теме. «Умер Максим, ну и …бог с ним!». Неужели никто из работников не оставил никаких воспоминаний об этой государственной структуре? И вдруг блеснул лучик надежды!

Есть, оказывается изданные мемуары человека, который работал в Комитете Обороны при СНК до войны. Какая удача! Давайте, скорее, познакомимся с этим человеком и узнаем все обстоятельства данного дела о Комитете. Открываем книгу «В дни войны и мира» генерал-майора Михаила Ивановича Петрова. В аннотации читаем, что «автор с 1937 года служил в Комитете Обороны при СНК… В своих воспоминаниях рассказывает о встречах и совместной работе с Маршалами Советского Союза К.Е.Ворошиловым, Р.Я.Малиновским и другими видными советскими военачальниками».

Ну, Родион Яковлевич, на данный момент нас пока, мало интересует. Нам, несколько ближе по данной теме, Климент Ефремович. Поначалу несколько вступительных строк. В феврале 1936 года Михаил Иванович стал курсантом Ярославского военно-хозяйственного училища. Учился, надо полагать неплохо, так как в составе еще двоих своих товарищей по окончанию срока обучения получил направление в Москву.

«В Комитет Обороны мы явились 1 сентября 1937 года. Как говориться, с первым школьным звонком. И так же, как первоклассники, испытывали некоторую робость. Ведь для нас все здесь было новым и непривычным…

Нас, молодых лейтенантов, кроме служебных приобщали еще и к общественным делам. А их, этих дел, особенно прибавилось в конце 1937 года, когда страна начала готовиться к первым выборам в Верховный Совет СССР…».

Как обычно, человек вспоминает свою юность. Первые робкие шаги на новом месте жительстве и работе. Сказывается, чувство высокого доверия оказанного им, молодым выпускникам военного училища.

«Уже в те годы проглядывались алчные устремления гитлеровской Германии к захвату территорий других государств, была видна ее активная подготовка к войне. Кроме того, грозовые тучи сгущались и на наших восточных границах. Это понималось и трезво оценивалось партией большевиков и Советским правительством. И делалось все возможное для отпора агрессору, для создания сильного экономического и военного потенциала страны.

Эти усилия партия и правительства видны хотя бы из тех решений, что принимались в Комитете Обороны при СНК СССР. А на его аппарат возлагались исключительно ответственные задачи».

Никто и не сомневается. Думаю, и читатели согласятся с данными выводами. Комитет Обороны – важный государственный орган. Продолжайте, Михаил Иванович. Очень интересно. Нельзя ли, поподробнее об этих задачах?

« Комитет Обороны, например, держал связь с Наркоматом обороны, военными и промышленными наркоматами и ведомствами. Словом, ритм нашей службы и жизни был не только четким, но и довольно напряженным. Работать приходилось помногу. Обычно на службу мы приходили к 10 часам утра, а уходили всегда с новой зарей».

Понятно, что Комитет являл собой узел связи, коли держал под контролем все наркоматы, входившие в состав Совета, в том числе, выделенный особо, и Наркомат обороны. А то, Жуков и прочие, озаботились: по началу войны, дескать, не было управления от лица государства. Ах, как они «мудро» поступили, когда создали Ставку – впору дополнительные ордена выдавать!

Автор книги вспоминает предвоенные годы. Хотелось отметить такой факт, характерный для той поры: вся страна училась. И много училась. Нашего героя заставили поступить еще и на заочное отделение Военно-хозяйственной академии в Харькове. Знаний одного военного училища, на такой ответственной должности в Комитете, посчитали, будет не достаточно. Весной 1940 года, сдав зачеты в академии, Михаил Иванович вернулся в Москву, где его ждала новая работа. Комитет реорганизовывался, обрастая новыми дополнительными функциями.

« Секретариат К.Е.Ворошилова возглавил полковник Леонид Андреевич Щербаков. (Не родственник ли, начальника Политуправления РККА А.С.Щербакова? – В.М.) В него кроме меня и нескольких служащих вошли подполковник Л.М.Китаев и старший лейтенант С.В.Соколов.

Организационный период в секретариате оказался довольно напряженным. Кстати, он как раз совпал с выполнением одного срочного и ответственного задания. Дело в том, что Клименту Ефремовичу Ворошилову было тогда поручено возглавить работу, связанную с присвоением высшему командному составу Красной Армии генеральских и адмиральских званий, введенных Указами Президиума Верховного Совета СССР от 7 мая 1940 года. и на долю его секретариата в этой связи выпала большая подготовительная работа. Ведь требовалось в кратчайший срок отработать для комиссии солидное число документов.

И все-таки мы справились и с этой работой, выполнили ее успешно и в срок. Наш секретариат не был велик по численности, но он довольно быстро принял облик дружного и по-настоящему работоспособного коллектива. На первых порах большую помощь нам оказал генерал-лейтенант Р.П.Хмельницкий, длительное время трудившийся тоже под началом Климента Ефремовича Ворошилова. А уж затем мы и сами отработали, так сказать, свои формы и методы секретариатского труда».

Из воспоминаний Петрова видно, что Ворошилов возглавлял одно из структурных подразделений Комитета Обороны. Кто возглавлял Комитет, Михаил Иванович не указал или не дали такой возможности. Но мы и так знаем, что его, до мая 1941 года, сначала возглавлял Молотов, по совместительству. А уже с 6 мая, лично Сталин, назначенный Политбюро на пост главы государства.

Время катится к началу войны. Какие сведения сообщит нам об этом товарищ Петров? Но что это? Какая неожиданность! Как всегда – кто бы мог подумать? С нашим героем случилась беда.

«Весной 1941года вдруг почувствовал сильное недомогание. Крепился как мог, но потом все же вынужден был обратиться к врачам. Диагноз они поставили короткий: нервное перенапряжение. Так в первых числах июня я оказался в Болшевском санаторном отделении. Здесь-то и застала меня суровая весть: началась Великая Отечественная война».

Понятно, что «вдруг»! Но какие неквалифицированные врачи оказались в поликлинике по месту жительства. Поставили Михаилу Ивановичу «неправильный диагноз». У него же присутствовала ярко выраженная амнезия. Неужели не видно, что у человека напрочь отшибло память. С этим явлением мы сталкивались у многих мемуаристов. Это «заболевание», насчет памяти, особенно распространено среди генералов той, военной, поры. Единственное, что помнит товарищ Петров, по тому времени, так это только «сильное недомогание» и «Болшевский санаторий».

Но современные исследования по такому заболеванию показывают, и это подтверждается практикой, что излечение возможно. Это может быть новое сильное нервное потрясение и больной, к счастью, вновь обретает здоровое состояние. Но, по-видимому, Михаил Иванович об этом не знал в том, сорок первом, поэтому и не связал обретение памяти с особым событием произошедшем с ним, и со страною. Нападение Германии на СССР.

«О начале войны мы узнали так: 22 июня в 12 часов дня из громкоговорителей вдруг донеслись слова о том, что фашистская Германия вероломно, без объявления войны, начала боевые действия против Советского Союза… «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» – говорилось… в заявлении первого заместителя Председателя Совнаркома СССР, Наркома иностранных дел В.М.Молотова».

Как видите, память частично восстановилась после стресса полученного от сообщения по радио. Оказывается, вспомнил, что началась война. Также забрезжило в сознании, что Молотов был заместителем Председателя СНК СССР, но, к сожалению, те события, которые были до «болезни», и во время оной, утеряны Петровым безвозвратно. Так и не мог «вспомнить» своего прямого начальника – Председателя СНК СССР товарища Сталина. Правда, по тем крупицам его воспоминаний, частично можно, в общих чертах, восстановить картину, того периода.

«Итак, война! А это для каждого военнослужащего значит, что он, где бы ни находился, должен срочно явиться в свою часть. Поэтому, не теряя времени, и наша группа командиров, во главе с комбригом И.Е.Колеговым. тоже работником аппарата Комитета Обороны, на грузовом автомобиле помчалась из Болшева в Москву…».

Молодец, товарищ генерал! Все-таки отдельные сполохи в его сознании донесли до читателя основную мысль о Комитете Обороны. Мы Вас прекрасно поняли, дорогой вы наш, Михаил Иванович! Не Вы один, оказывается, «заболели нервным перенапряжением».

Вон сколько вас Комитетчиков собралось на «отдыхе» в Болшеве, вместе с комбригом. Целая группа. Небось, вас отправили в отпуск перед самой войной, чтоб не мешались под ногами у Ставки, вместе со своим грузовичком. Это характерное явление, насчет отпусков перед самой войной. Сколько раз на эту тему приводилось случаев, и будут еще. Но по началу войны все товарищи из Комитета, вдруг, сразу «выздоровели»! Такое, вполне, возможно.

«Уже на следующий день мы узнали, что Маршал Советского Союза К.Е.Ворошилов назначен членом Ставки Главного Командования (с 8 августа – Ставка Верховного Главнокомандования), а затем введен и в состав Государственного Комитета Обороны (ГКО)…».

И это понятно. Уже проходили тот момент, когда шла перетяжка военных: кто куда? Важно, что Ворошилов остался верен Сталину, а бумага, с зачислением его в противоестественную его воли структуру, все стерпит.

Вот так по Жукову и получается, что война началась, а государственных структур управления войсками не было. Как же им быть, когда люди ответственные за порученное им дело «прохлаждались» в подмосковном санатории. Видимо, все сразу, чем-нибудь, да «заболели». Но удивительнее другое, как же так получается, что Сталин не прореагировал на то, что работники Комитета «прохлаждались» в санатории? Наверное, оттого, что товарищ Борисов лишил его поста Председателя Комитета Обороны. Сталин «в сердцах» и уехал к себе на дачу на несколько дней, и пробыл там до тех пор, пока «обида» не рассосалась.

Да и Ворошилов, судя по всему, не проявил озабоченности связи с отсутствием своих людей. Может тоже отдыхал, где-нибудь, например, в Сочи? Товарищи из Политбюро, вполне могли озаботиться и его здоровьем.

Вот и всё по первым дням войны. Но у автора в дальнейшем присутствует важный момент, по Ворошилову, когда тот убыл на фронт в первый раз.

«Припоминаю отъезд К.Е.Ворошилова в Могилев, где он должен был выполнять ответственное задание Ставки. Время тогда было очень тяжелым. Немецко-фашистские войска, имея преимущество в танках и авиации, сумели совершить в тот период глубокий прорыв на флангах советских войск и стали угрожать нашим частям окружением в районе Гродно, Белосток, Бельск. Требовалось срочно создать новые оборонительные рубежи на Березине и Днепре и задержать на них гитлеровские полчища. Ведь нам тогда дорог был каждый час.

И надо сказать, что с этой задачей К.Е.Ворошилов справился, оборонительные рубежи в основном были созданы. И сыграли свою положительную роль. Но каких усилий это стоило!

«Моя поездка, – писал впоследствии маршал, – явилась кратковременной – с 27 июня по 1 июля 1941 года, – но она была настолько тяжелой и напряженной, что стоила мне, по всей вероятности, многих лет жизни».

Добавлю, что во время этой поездки большую помощь Клименту Ефремовичу оказал маршал Б.М.Шапошников. Он принял участие в разработке плана обороны Могилева, в подготовке мероприятий по развертыванию партизанской борьбы в тылу немецко-фашистских войск на территории временно оккупированных областей Белоруссии».

Как видите, Ворошилов не покидал Москву в самый критический момент, начала войны. Отправлен был Сталиным на фронт после разборок с военными и партийцами в Наркомате обороны, которым были близки позиции «Ставки». А о маршале Шапошникове, чуть подробнее, по тем дням, мы поговорим в другой главе.

«По возвращении с фронта Климент Ефремович пробыл в Москве опять же недолго. Дело в том, что 10 июля его назначили главнокомандующим войсками Северо-Западного направления и он в тот же день специальным поездом убыл в Ленинград, взяв с собой полковника Л.А.Щербакова, подполковника Л.М.Китаева и меня. Остальные работники секретариата остались в Москве, чтобы оттуда держать связь с маршалом по неотложным делам».

Вот так и завертелось колесо войны нашего героя. А по приведенному выше, что сказать? Значит, было, что скрывать цензорам из Политиздата в мемуарах генерал-майора Петрова Михаила Ивановича о его деятельности в Комитете обороны, коли «срубили» его предвоенные воспоминания «под самый корешок». Да еще пририсовали 10-е июля, дескать, именно, тогда было назначение Ворошилова главкомом. Как было на самом деле, с назначением Климента Ефремовича, читатель узнает в самостоятельной главе «Главные направления».

Когда Сталин вернулся в Кремль, было уже не до Комитета Обороны, который осуществлял связь с Красной Армией через Наркомат обороны. Необходим был контроль уже за самими военными из Наркомата, что Сталин последовательно и сделал. Сначала взял под контроль Ставку, со всеми ее функциями, на тот момент, а затем установил жесткий контроль и за самим Наркоматом.

Не лавров Победы жаждал вождь, каким пытаются его нарисовать некоторые недобросовестные историки, а он сделал попытку остановить надвигающуюся катастрофу разгрома Красной Армии, которую подстроили деятели «пятой колонны». Для этого и взвалил на свои плечи непомерную ношу ответственности, возглавив ГКО, Наркомат обороны, и одновременно, не снимая с себя обязанностей, как и главы правительства. На тот момент, надо было быть именно Сталиным, чтобы в тяжелейших условиях войны справиться с возложенной на себя колоссальной по сложности задачей, решить которую не смог бы ни один человек!

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/106-zagovor19.html

Зададимся вопросом, почему Молотову было «трудно» вспоминать всё, что связано с событиями первого дня войны? А давайте поближе ознакомимся с текстом выступления Вячеслава Михайловича по Всесоюзному радио 22 июня 1941 года. Ведь это же официальный документ, озвученный по радио, и судя по всему, не может же быть фальшивкой? Давайте, внимательно вчитаемся в текст документа.

ГРАЖДАНЕ И ГРАЖДАНКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.

Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к Советскому Союзу по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.

Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как Народному Комиссару Иностранных Дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против Советского Союза в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на Советский Союз, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.

По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины. Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.

Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.

Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу.
Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду.

Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.
Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

(ЦГАЗ СССР, № П-253. Вр. зв. 15.38 - Тонфильм)

Итак, я утверждаю, что у Сталина в сейфе в Кремле находился мобилизационный пакет на случай войны, в котором предусматривался, к примеру, и проект документа с текстом для выступления главы правительства по радио в случае нападения Германии.

Есть такое мнение, что песня «Священная война» была написана заблаговременно и ждала, как говорится, своего часа. Почему же проект речи не мог быть подготовлен заранее. Так как, все абсолютно, предусмотреть невозможно и дату нападения тоже, в тексте были, наверное, умышленно сделаны пропуски, в которые без труда можно было внести соответствующие правки и уточнения.

Думается, что текст готовился для выступления самого Сталина, т.к., сообщение носит чисто информационный характер и только констатирует сам факт нападения Германии, не привязывая Сталина ни к каким обязательствам. Очень многие люди в своих воспоминаниях ссылаются на это несоответствие: ждали выступление по радио Сталина, а услышали Молотова. Как видите, этот текст озвучил заместитель председателя СНК и ничего страшного в стране и мире не произошло. Разумеется, Молотов, мог внести в подготовленный текст небольшие дополнения, которые вытекали из полученных сообщений от военных по факту нападения Германии, и не более того.

Все, предполагаемые дополнения, внесенные в текст выступления Молотова, мною выделены жирным шрифтом, курсивом и подчеркнуты. Как видите их немного. Представьте себе, что их в тексте нет. Без них содержание выглядит абсолютно «нейтральным» и его можно было подготовить задолго (условно говоря) до 22 июня 1941 года.

А теперь разберем вставленный текст по порядку. Убрав слова «и его глава товарищ Сталин» лишний раз убеждаешься, что текст написан вполне для Сталина и по стилистике, вероятней всего Сталиным. Но, по-видимому, Молотов сделал эту приписку не только для придания тексту большей весомости, но и по каким-то другим, лишь ему, понятным причинам подчеркнув, что во главе советского правительства, по-прежнему, находится Сталин.

Неужели, Сталин, находящийся в Кремле, этим предложением хотел подчеркнуть свою значимость, чтобы, дескать, не забыли, кто он есть? Сталин никогда не страдал «бонапартизмом».

Ведь, по ситуации, можно же было сделать Молотову более простое вступление:

« По поручению Советского правительства хочу сделать следующее заявление и т.д.».

Однако написано, именно, так. И это, неспроста.

Далее. Нужное время нападения «4 часа утра» легко подставить. Что ж, разве мы не знаем, когда на нас напали?

Тот же Жуков из Генштаба сообщит, с точностью до минуты. Ведь, ему же звонил командующий Черноморским флотом Октябрьский. А вот к перечисленным в тексте городам: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас, следует присмотреться. Действительно, а бомбили немцы Киев впервые часы агрессии, как нас уверяет товарищ Жуков, или нет? К городу Киеву, мы еще с вами вернемся, а сейчас обратите внимание вот на что! Расхождение с Жуковскими мемуарами – отсутствует город Минск, но зато присутствует город Житомир.

Эта речь озвучена в день нападения Германии в 1941 году, по горячим следам, а мемуары писаны в 60-х годах, в «домашней» обстановке. Было, как говориться, время подумать. А что нам говорит хрущевская «История Великой Отечественной войны» тех лет? Она скромно умалчивает о городах подверженных бомбардировке и отделывается общими фразами: «Фашистская авиация подвергла варварской бомбардировке многие города прибалтийских республик, Белоруссии, Украины, Молдавии и Крыма».

Как видите, по сравнению с «Выступлением по радио…» появилась республика Белоруссия, но в чистом виде, без городов, как и другие республики, плюс Крым, о которых в речи Молотова тоже, не было сказано, ни слова.

Обратимся за разъяснениями к более поздней по изданию, брежневской «Истории второй мировой войны», 70-х годов. Та дает новую версию бомбардировок Германией Советского Союза впервые часы войны:

« Ее авиация произвела массированные налеты на аэродромы, узлы железных дорог и группировки советских войск, расположенные в приграничной зоне, а также на города Мурманск, Каунас, Минск, Киев, Одесса, Севастополь».

Здесь, как и в «Выступлении по радио…» приведены города, подвергшиеся бомбардировке, плюс появились Минск и Мурманск. Какая разница, скажет иной читатель? Что, разве Молотов мог точно знать, какие города бомбили утром 22 июня, а какие нет? Что ему передали из Генштаба, то он и озвучил. А в последующих «Историях» просто уточняли факты бомбежек, вот и все. На первый взгляд это может и так, но не будем торопиться с таким поспешным выводом.

Молотов может и не знал, какие именно города бомбили немцы, зато это хорошо должен был знать Жуков!

Ведь именно он, как начальник Генштаба и обязан был доложить правительству и Политбюро о нападение Германии и его последствиях. Вот он и доложил, а Молотов, базируясь на его данных, внес их в текст «Выступления». Не из своей же головы взял он данные о бомбардировке? Почему же не только о Минске нет ни слова, нет ни слова о самой Белоруссии? Согласно версии Жукова (помните его мемуары?) – нет связи с Западным округом. Кстати, когда в Наркомат обороны, якобы, 29 июня приехал Сталин и члены правительства, по воспоминаниям Микояна, то связи с Западным округом тоже, почему-то, не было. Правда, Жуков выкручивался, говоря, что связь, дескать, была, да вот перед самым приездом высокого начальства вдруг прервалась.


Советские люди слушают по радио правительственное заявление В.М.Молотова

22 июня 1941 года.

Так что, если «нет информации из Западного округа», то откуда в сообщении Молотова Минску взяться. Зато Жуков, утром 22 июня подбросил Молотову со товарищами, город Житомир, чтобы создать в их представлении ложную картину: якобы, главное направление удара немцев – на Украине.

Смотрите сами! Получается всего два направления удара немцев: на северо-запад – Каунас (кстати, с 20 по 40 годы был столицей Литвы) и на юго-запад – Украина (Житомир, Киев). Севастополь стоит особняком – военно-морская база Черноморского флота, а другие города Крыма не бомбили. После такой представленной правительству и Политбюро чудовищной лжи, да еще и румыны «границу обстреляли», Жуков и помчался на Юго-западный фронт, якобы, «помогать» руководству фронтом, а фактически его разваливать. Он же знал ситуацию в Западном округе, но скрыл. А там-то, «свой» Павлов, фронт открывает, одним словом, бездействует. Теперь надо немцам помочь здесь, на Украине.

Но, задержимся немного, чтобы еще раз обратить внимание на отсутствие информации о Западном округе. Давайте, взглянем на черновик Директивы № 2 приведенный в книге А.Б.Мартиросяна «Трагедия 22 июня» на стр. 423. Вроде бы рукой Жукова там написано: «… немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль Западной границы и подвергла их бомбардировке».

А почему же Молотову не сообщили об этом? Он бы, наверное, вставил бы это в свою речь? Белоруссия на тот момент еще входила в состав нашего государства. Опять, наверное, Жукова скромность подвела?

Но, а что там было в Западном округе, впервые дни войны, требует отдельного расследования, поэтому снова ограничимся лишь воспоминаниями заместителя командующего округом генерал-лейтенанта И.В.Болдина. Хочу обратить внимание читателей на такой факт, что все руководство Западного округа было отдано под суд и расстреляно, кроме, заместителя Павлова, упомянутого выше И.В.Болдина. Как он избежал карающей руки Военного трибунала, тоже отдельный разговор. Итак, предлагаемый отрывок, с небольшими сокращениями:

«Разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточно-прусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях… Пожалуй можно считать, что основная часть немецких войск против Западного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения…

Оперативный дежурный передал приказ командующего немедленно явиться в штаб… Через пятнадцать минут вошел в кабинет командующего…

- Случилось что? – спрашиваю генерала Павлова.

- Сам как следует не разберу. Понимаешь, какая-то чертовщина. Несколько минут назад звонил из третьей армии Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно, штаб армии. Связь с частями по проводам нарушена, перешли на радио. Две радиостанции прекратили работу – может, уничтожены. Перед твоим приходом звонил из десятой армии Голубев, а из четвертой – начальник штаба полковник Сандалов. Сообщения неприятные. Немцы всюду бомбят…

Наш разговор прервал телефонный звонок из Москвы. Павлова вызывал нарком обороны Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко. Командующий доложил обстановку… Тучи сгущались. По многочисленным каналам в кабинет командующего стекались все новые и новые сведения, одно тревожнее другого: бомбежка, пожары, немцы с воздуха расстреливают мирное население… Оказывается, с рассветом 22 июня против войск Западного фронта перешли в наступление более тридцати немецких пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков…

Снова звонит маршал С.К.Тимошенко. На сей раз обстановку докладывал я…

В моем кабинете один за другим раздаются телефонные звонки. За короткое время в четвертый раз вызывает нарком обороны. Докладываю новые данные. Выслушав меня, С.К.Тимошенко говорит:

- Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.

- Как же так? – кричу в трубку. – Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!

Я очень взволнован. Мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Но существует приказ не поддаваться на провокации немецких генералов.

- Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров, - говорит нарком.

Докладываю, что фашисты на аэродромах первой линии вывели из строя почти всю нашу авиацию. По всему видно, противник стремиться овладеть районом Лида для обеспечения высадки воздушного десанта в тылу основной группировки западного фронта, а затем концентрическими ударами в сторону Гродно и в северо-восточном направлении на Волковыск перерезать наши основные коммуникации. Настаиваю на немедленном применении механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной.

Но нарком повторил прежний приказ: никаких мер не предпринимать, кроме разведки в глубь территории противника на шестьдесят километров».

Мемуары Болдина опубликованы в 1961 году, то есть, задолго до Жуковских опусов. Это было время, когда началась кампания по уничтожению имени Сталина. Решения ХХ съезда претворялись в жизнь. Как видите, связь с Павловым была, но «нехороший» Сталин, дескать, запретил по немцам стрелять. Тогда, «сыпется» версия «об отсутствии связи с Западным округом». Все же, видимо, при издании Жуковских мемуаров, решили убрать звонки наркома Тимошенко, а «отсутствие связи» сохранить. Иначе, чем объяснить «молчание» командования Западного округа.

Если всё, что происходило в первые часы немецкой агрессии в Западном округе, действительно, было скрыто от руководства страны, то, что оно могло подумать? А может, действительно, там, в Белоруссии, на самом деле, нет никаких военных действий?

Тогда стоит ли командованию ЗапОВО, в эти утренние часы, посылать условный сигнал на ответные военные действия, если там, на границе тихо? А в других округах, все ли так тревожно? Может, ограничиться посланием, командующим округов, какой-нибудь Директивы? Думается, что именно такой расклад сил, «умело» преподнесенный военными наверх, к руководству страны, явился основанием к составлению Директивы № 2, которая и ушла, в конце концов, в округа, связав, таким образом, руки командирам по выполнению поставленных задач находящихся в «красных пакетах».

Хитрый Жуков знал, что делает. Директива № 2 –это своего рода, тот же саботаж. Это Сталину, трудно «лапшу на уши навесить», а этим «ничтожествам», из правительства, что ни дай, все проглотят.

Кстати, Болдин сообщает, что
«наконец из Москвы поступил приказ немедленно ввести в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы. Но было уже поздно. В третьей и четвертой армиях приказ успели расшифровать только частично, а в десятой взялись за это, когда фашисты уже развернули широкие военные действия».

Это надо понимать, что дело с расшифровкой Директивы, просто напросто забросили за ненадобностью, так что ли?

Возвращаемся к речи. Вот еще одна наживочка Георгия Константиновича, которую Молотов заглотнул:

«Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории».

Откуда Молотов это взял? Разумеется из Генштаба, от Жукова. Кто же, как не он, должен был поставлять военную информацию руководству страны?

В этом деле удивительно другое. Если и стреляли румыны с финнами по советским воинам, то почему же тогда вступили в войну с Советским Союзом, официально 26 июня, а не предъявили ноты о разрыве дипломатических отношений вместе с Германией. Молотов не дал по этому поводу никаких объяснений. Запамятовал, да и в архивы не пустили. Разве вспомнишь в круговерти дел, кто и когда объявлял нам войну. Хорошо, что про Германию вспомнил. Видимо, потому, что выступал по радио.

Да, но бомбили-то мы румынский Плоешти, значительно раньше 26 июня. Не попахивает ли это, своего рода, провокацией, уже со стороны наших военных, как оправдание факта нападения Германии. Это все, ведь, играло на руку лишь только заговорщикам и Гитлеру, чтобы ему иметь очередной повод объявить о нашей агрессивности.

Уж не вложили ли в мобилизационные пакеты командующих ВВС, например, Юго-Западного фронта т. Птухину, какую-нибудь «провокационную гадость»? Иначе, чем объяснить его «таинственное» исчезновение с поста командующего ВВС, тайный арест и расстрел с группой военных 22 июля 1941 года. То, что это были «проделки» Хрущева и Жукова, лишний раз заставляет быть внимательным к данному вопросу.

Но и это еще всё. Темное дело и по Финляндии, по поводу бомбардировок ее территории. Как и Птухин, 27 июня «таинственно» исчез со своего поста начальника авиационного отдела ВВС 7-ой армии Северного фронта – И.И.Проскуров, впоследствии, якобы, расстрелянный по приговору Военного трибунала в октябре 1941 года.

Цитирую по книге В.Конева «Герои без Золотых Звезд»:

« Ему ставилась в вину принадлежность к «антисоветской военно-заговорщической организации». Как следует из документов, он был «…признан виновным… по возвращении из Испании тормозил боевую подготовку летного состава, не боролся с аварийностью… Виновным себя не признал»…Вплоть до середины 80-х о нем писали, что «умер генерал Проскуров в годы Великой Отечественной войны».

Понятно, что умер в тюрьме, унеся с собою, как свидетель, все тайны по началу войны.

Конечно, неплохо было бы узнать, на основании, чьего приказа бомбили Финляндию? Не знаю, как было по отношению к Румынии, но перед финнами наш посол в Хельсинки П.Орлов принес извинения от лица Советского Союза. Финны, тоже, небось, Советское радио слушают. Подробнее об истории с Финляндией мы поговорим, когда будем рассматривать «дело Новикова».

В данном случае, по поводу Финляндии, Молотов с товарищами из Политбюро, явно «лопухнулись» – это факт. Доверился, Вячеслав Михайлович, военным, тому же Жукову, не перепроверил сведения и запустил «дезу» на весь мир. Поэтому и сказал Ф.Чуеву, что «на Жукова надо ссылаться осторожно». Ну, задним умом, мы все сильны!

Тут наши военные, из верхов, везде хитрили, где могли. Прикрываясь финской «угрозой», с Прибалтийского округа сняли мощный 1-й мехкорпус, ослабляя тем самым оборону на пути немецкой группы «Север», и перебросили его далеко на север. Но и это еще не все. Корпус «распушили»: часть его перебросили на Карельский перешеек, другую – загнали в леса восточной Карелии, где бойцы затаилась и, как показало время, надолго.

Следующей вставкой по тексту у нас идет время вручения ноты Германского правительства, «5 часов 30 минут утра».

Тут Молотов может себе поставить «плюс», хотя, конечно же, как говорят, не обошлось без подсказки Иосифа Виссарионовича «Как себя вести с немцами в случае войны?». Бытует мнение, что, дескать, узнали через разведку, когда немцы собираются вручить ноту и сорвали им представление на тему: «Как выглядеть «белыми и пушистыми» при нападении на Советский Союз?». И как немецкий посол Шуленбург, якобы, не крутился, чтобы вручить ноту до начала военных действий, ничего не получилось! Сорвали, дескать, с них маску «миротворцев». Так им и надо, фашистам проклятым! Когда факт агрессии полчетвертого утра подтвердился, Молотов принял посла Германии значительно позже, в 5.30 утра, что и засвидетельствовал, дескать, в своем выступлении.

Но это всё наша официальная точка зрения, которая подчеркивала агрессивную сущность Германии. И это правда, об агрессивности, – да, не в ней, суть. Маленький нюансик. Молотов говорит в речи, что, дескать, Германия напала «без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны». А как же нота, которую он получил, как говорит в своей речи в 5.30 утра? Для чего же ему вручил ее Шуленбург? Ведь не для того же, чтобы Молотов сходил с ней «до ветра»? В ноте и были изложены все претензии к Советскому Союзу. Однако, Молотов о них не захотел сказать «гражданам и гражданкам Советского Союза»? Опять вопросы, связи с непонятными ответами.

По данному случаю, может быть и другая трактовка событий, которая уже ни как не украсит, нашего уважаемого Вячеслава Михайловича.

Итак, начались приграничные военные сражения. Информация, наконец-то, дошла до Кремля и до Молотова. Надо же получить объяснения от Германской стороны, по поводу случившегося. В конце концов, Гитлеру, судя по всему, может было и наплевать, что о нем подумает мировая общественность? Подумаешь, признают агрессором. Кстати, в своей речи, как уверяют многие историки, 22 июня(?) он заявил, что наносит превентивный удар. Он же знал, что победителей не судят! К тому же, думал ли он в июне 41-го, что будет в 45-ом?

Поэтому, может быть, было дано указание Шуленбургу, специально затянуть время с вручение ноты, с тем, чтобы как можно максимально извлечь выгоду из внезапного нападения? Смотрите сами: начало агрессии 3.30, а вручение ноты, как нас уверяют, тот же Молотов – 5.30. Так, что неизвестно еще, кто кого «перехитрил». То-то, наш официоз «затемнил», при публикации со временем получения телеграммы послом Шуленбургом из Берлина. Молотов, поэтому и вставил в текст речи, что нападение произошло в «4 часа утра», чтобы, хоть, как-то сгладить этот колоссальный разрыв по времени от начала агрессии – до получения ноты.

А то вырисовывается совсем уж «интересная» картина. Нас «утюжат» на границе целых 2 часа, а руководство страны только через немецкое посольство узнает, что нам объявлена война? Хотелось бы, наоборот, чтобы максимум, через полчаса после стрельбы на границе, Молотов отрывал бы ручку от дверей немецкого посольства и требовал объяснений от Шуленбурга. А то, у Жукова, читаем, «принять посла поручили В.М.Молотову». Хорошо, хоть без торжественного завтрака и почетного караула.

Но, есть и третья версия случившегося, которая скрывается от нас, и по сей день. Германия напала на нас с соблюдением всех приличествующих в этом отношении международных норм, если так, дипломатично, можно назвать начало войны. Вот эта тема наиболее интересная. Мы о ней поговорим попозже в отдельной главе.

А пока продолжим дальше идти по речи Молотова. Рассмотрим выделенный текст, по поводу «провокаций румын». Видимо, Молотову сообщили об информации, прозвучавшей по румынскому радио, что их бомбили русские, вот он и сделал эту вставку. Надо полагать, что в отличие от румын, финны по своему радио промолчали, иначе Вячеслав Михайлович и их бы, «заклеймил позором», в своем выступлении. Обратите внимание, что здесь, этот текст-вставка, является, как бы инородным телом, потому что, речь в документе, в основном идет о Германии. Откуда появились румыны с финнами? Сталин, не позволил бы себе такую небрежность в вопросах международных отношений.

Ну, и заключительная фраза (… сплотить свои ряды… « вокруг нашего великого вождя товарища Сталина»). У меня нет никаких сомнений в том, что эту фразу вставил в текст лично Вячеслав Михайлович, чтобы придать тексту более сильную эмоциональную окраску. Понимая, что Сталин, в данный момент отсутствует в Кремле, то, свое тревожное состояние, по поводу неопределенности этой ситуации, Молотов абсолютно правильно воплотил во фразе о вожде, чтобы консолидировать силы общества в связи с пришедшей бедой, началом войны.

Молотов, конечно же, сознавал, что Сталин именно та, яркая и незаурядная личность, вокруг которой и могут сплотиться и партия, и правительство, и народ, к которому он обращался в своей речи. Уверен, что будь Сталин в Кремле и даже, поручив, предположим, выступать по радио Молотову, Сталин не мог так редактировать текст, чтобы выпячивать свою фигуру. Не такой он человек!

Кстати, редакторы, под руководством А.Н.Яковлева, подготовившие текст речи Молотова к публикации в сборнике «1941 год», дали следующее пояснение. Данный текст речи, мол, приведен по изданию в Центральной прессе от 23 июня 1941 года. В речи же Молотова по радио 22 июня слова «и его глава товарищ Сталин» и « вокруг нашего вождя товарища Сталина» отсутствуют. Подтекст пояснения таков, что Молотов речь прочитал без слов « …товарищ Сталин», а, дескать, сам Сталин, на следующий день, чтобы возвеличить свое имя приказал в газетах впечатать слова о себе.

Что ж, такое объяснение, тоже может сыграть в пользу нашей версии. Молотов же, точно знал, что Сталина нет в Кремле. Поэтому взял, да и зачеркнул в тексте речи слова «товарищ Сталин». Будет, мол, знать, как сбегать из Кремля! А товарищ Берия, ясное дело – «злодей», наверное, поехал к Сталину на дачу и «настучал» об этом случае. Иосиф Виссарионович, разумеется, рассердился и приказал во всех газетах на следующий день напечатать то, что поведали нам доблестные историки под руководством «мудрого» Александра Николаевича Яковлева. Им бы сказки писать для детей, а не историей заниматься.

Кстати, приведенный текст речи Молотова опубликован в сборнике «История советской радио-журналистики» (издательство Московского университета - 1991 год). Дана ссылка на Центральный Государственный Архив Звукозаписи. Указано даже: Время звучания речи - 15. 38 минут.

Но я не ограничился лишь текстовой частью. В интернете на сайтах есть звуковая запись выступления Молотова по радио 22 июня 1941 года. Читателю, очень даже полезно послушать. Молотов, как известно, страдал небольшим дефектом речи – слегка заикался.

Первые предложения, прочитанные им – верх волнения. Чувствуется огромное эмоциональное напряжение, охватившее его в первые минуты у микрофона, да, к тому же, и легкое заикание. Постепенно Вячеслав Михайлович успокоился, если это слово можно применить к данной ситуации, и закончил выступление вполне достойно. Автор проверил на слух текстовую часть и внес в речь Молотова, приведенную выше, правки. Имевшие место написание слова «СССР» по тексту, кроме одного случая, Молотов читал, как «Советский Союз». Так что, никаких поправок к публикации речи в прессе Сталин, надо полагать, не делал. Так-то, вот!

Подошло к концу краткое исследование речи Молотова от 22 июня. И где же здесь, скажите, хвалиться Вячеславу Михайловичу, которого военные обвели вокруг пальца? Лучше, конечно тактично «промолчать в тряпочку», сославшись на забывчивость.

Кстати, отвечая на вопросы писателя Ф.Чуева, Молотов пояснил:

«Это официальная речь. Составлял ее я, редактировали все члены Политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова. Там были и поправки, и добавки, само собой.

- Сталин участвовал?

- Конечно, еще бы! Такую речь просто не могли пропустить без него, чтоб утвердить, а когда утверждают, Сталин очень строгий редактор. Какие слова он внес, первые или последние, я не могу сказать. Но за редакцию этой речи он тоже отвечает.

- А речь третьего июля он готовил или Политбюро?

Нет, это он. Так не подготовишь. За него не подготовишь. Это без нашей редакции».

Скажите, где здесь Молотов соврал? Ведь кажется все абсолютно верно, от первого до последнего слова. И, тем не менее, это не вся, правда. Особенно не понятно: «за него не подготовишь». Это относится к Сталинской речи. А выступление о нападении Германии, значит, можно подготовить без него? Так надо понимать?

Кроме того, Сталин, по Молотову, участвовал в составлении речи 22 июня по радио, редактировал ее (упомянув о себе, почему-то, в 3-ем лице), утвердил ее, и после всего этого, закапризничал и послал выступать Молотова. Умеют, однако, выкручиваться дипломаты. Хотелось бы спросить, «уважаемого» Вячеслава Михайловича, а ноту протеста германской стороны он Сталину показывал? И что? Он, после этого, отредактировал текст своего выступления, безо всяких упоминания претензий немцев, глупостей на границах и прочего, о чем мы говорили выше? Ни за что, в это не поверю.

Давайте, чуть забежим вперед и обратимся к другой речи, знаменитому выступлению Сталина 3 июля 1941 года. Нигде, в тексте речи вы не встретите слово – «Сталин», кроме словосочетания в названии коммунистической партии – «Ленина - Сталина». А ведь мог, по мысли, усердствующих яковлевцев, разбросать по тексту речи свою фамилию «Сталин». Что ж не разбросал? Ведь, всё в выступлении Сталина очень скромно, деликатно и по делу. Остановлюсь лишь на двух моментах в речи: ее начале и заключительной части, т.к. для нас, именно это и представляет интерес.

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры!» - наполненные волнением и тревогой, прозвучали эти слова.

«Товарищи!». Понятно, что в первую очередь Сталин обращается к членам партийных и советских органов и простым коммунистам, товарищам по партии.

«Граждане!» - ко всему обществу в целом, всем социальным слоям.

«Братья и сестры!» - выделяя из общества, людей верующих в бога, преимущественно православного вероисповедания. Отсюда и обращение, принятое среди верующих.

Далее, Сталин особо выделяет армию и флот.

« Бойцы нашей армии и флота!»

– акцентирует внимание на рядовых служащих, которые, по мнению Сталина, всегда несут основную нагрузку в войне. И как бы, объединяя все выше приведенные обращения в единое целое, Сталин неразрывно связывает их с собой и говорит с ними в особо доверительной форме:

«К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Оцените, как кратко, емко и правдиво прозвучало обращение к стране. Без лишнего пафоса, напыщенности и фамильярности. Лучше не скажешь! Недаром говорится, что краткость – сестра таланта! И заключительная часть речи Сталина:

«В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе, и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы».

[Владимир Мещеряков]

И далее уже идут предложения - лозунги, определяющие направления действий советского общества:

«Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»

Ну, лозунги, они и есть лозунги. На них не стоит обращать особого внимания, а лучше рассмотрим, подчеркнутый мною текст.

Сталин дает понять всем, что до образования ГКО власть была, как бы, рассредоточена или находилась в других руках, надо полагать – военных (уж не кивок ли на «Ставку»?), но теперь она консолидировалась в лице нового органа государственной власти и не просто нового, а обладающего значительной властью в государстве!

И посмотрите, как Сталин обозначил пирамиду власти: не власть плюс партия и плюс, военные или как-нибудь по-другому, а именно: партия плюс Советская власть, которые, надо понимать, и будут над военными. И никак иначе! Поэтому и был возрожден статус комиссаров в Красной Армии. За военными нужен был особый глаз да глаз!

Тут с этими заговорщиками просто беда: они ведь планировали создать новое правительство. Поэтому Сталин вынужден был написать не о сплочении просто, вокруг правительства, другого-то, ведь в понятии граждан нашей страны не было, а о сплочении вокруг именно, Советского правительства. Как бы, заранее отметая все будущие происки заговорщиков.

3 июля по радио выступил Председатель Государственного комитета Обороны

И.В.Сталин.

Но, а мы снова, вкратце, вернемся к информационному сообщению о нападении Германии. Если следовать логике Молотова, что данное информационное сообщение есть «официальная речь», то, что же тогда представляло собой июльское выступление Сталина? Почему сообщение о нападении готовили всем партийным «колхозом», даже Сталин «редактировал», а выступление 3 июля Сталин готовил один?

К тому же, по уверению Вячеслава Михайловича, всю работу самостоятельно проделал именно он: « так не подготовишь». Почему Сталин не привлек к такому важному делу своих товарищей из Политбюро? Того же Молотова? Или теперь уже, сам Вячеслав Михайлович, вдруг заупрямился: «Пусть лучше товарищ Сталин сам свою речь готовит».

И Жукова Сталин тоже не привлек, как начальника Генштаба по военным делам, иначе Георгий Константинович отразил бы сей факт в своих мемуарах. Наоборот, Жуков писал, что в начальный период войны Сталин не очень прислушивался к военным.

Более того, сам же Сталин и озвучил по радио подготовленный им материал для предания его гласности всей стране. И заметьте, никто его особо не упрашивал сделать это. И Сталин, на удивление, не строил из себя капризную барышню, и его, упирающегося, не вели под руки к микрофонам товарищи из Политбюро. Как видите, вопросов возникает много, но Молотов, как обычно, по данным событиям, не многословен. А стоило бы!

Тут яковлевцы привели в сборнике документов по 1941 году «Первоначальный текст выступления В.М.Молотова». Нам представили укороченный вариант, якобы речи Молотова, находящийся в архиве. Приведено и место его хранения АВП РФ. Ф.7. On. 1. П.2. Д.24. Лл. 1-4.

Даже дано пояснение, что это рукопись с автографом. Надо полагать самого Молотова или опять Маленкова? Если это черновой вариант, то где тогда должен находиться подлинник выступления? Смущает еще одно обстоятельство. Зачем Молотов подписывал свое же выступление, тем более черновой документ. Для истории что ли? Чтоб потомки не забыли? Ладно бы в документе были соответствующие реквизиты для подписи? Их ведь нет и они совершенно не нужны.

Если следовать в русле рассказа Вячеслава Михайловича, то документ для выступления по радио являл собой коллективное творчество членов Политбюро. Следовательно, если уж утверждать документ такого уровня, (а Молотов говорит, что данный документ утвердили), то должен быть соответствующий реквизит. Как документ «Выступление по радио» попал в руки Молотову? Если есть «Первоначальный текст…», с подписью Молотова, то, что он с ним сделал? Принес в Кремль и предложил Сталину выступить с ним? Или предложил членам Политбюро заняться коллективным творчеством по редактированию «своего» текста? Нет? Хорошо. Этот «Первоначальный текст…» отредактировали, и товарищи по партии сказали Молотову, чтобы старый текст, как черновик, сдал в архив на память, а с новым текстом, так как Сталин «закочевряжился» и выступать не будет, поехал бы на радиостудию и зачитал на всю страну.

Только потом, куда же этот «новый» текст задевался, если его нет в архивах? Наверное, передали газетчикам для распечатки, а они взяли его, да и потеряли.

Какая жалость! Для чего все это придумано с укороченным вариантом? Цель – скрыть факт наличия мобилизационного пакета у Сталина. А речь представить, как спонтанную реакцию на Германскую агрессию. Ведь присутствие настоящего документа из мобилизационного пакета вождя, вполне могло подтвердить мою версию о так называемой «рыбе», где в документе имелись пропуски, которые должны были заполняться при начале войны и получении информации из Генерального штаба и Наркомата обороны, о чем было приведено выше. Но, кто же, тогда провел все манипуляции с документом из «красного» пакета вождя? И где же, именно, происходило «редактирование» текста по Молотову? В Кремле или на даче вождя? Снова вопросы, вопросы, вопросы …

И возвращаясь к теме: «Был ли Сталин в Кремле 22 июня?» хочу подтвердить свою мысль, что Сталин мог редактировать с Молотовым текст выступления по радио, но было это раньше 22 июня. А вот дополнения и поправки, о которых мы говорили выше, внесенные в текст воскресного выступления по Всесоюзному радио, Молотов с членами Политбюро и правительства готовили, судя по всему, самостоятельно, ввиду отсутствия в Кремле Иосифа Виссарионовича. И не факт, что последнее «редактирование» происходило именно в Кремле, а из содержания данного «Выступления» вполне просматривается все то, что и определяет степень «ничтожества» Сталинского окружения.

Есть в речи Молотова один пикантный момент. Он ссылается на выступление А.Гитлера, якобы, прозвучавшее в этот же день: «Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера…»

Правда, а в какой же день произошло это событие, в смысле, выступление Гитлера? Когда было совершено нападение или когда была вручена нота? Или это произошло одновременно?

Следовательно, узнав, когда по немецкому радио выступал Гитлер, легко понять, в какой день Германия вручила нам ноту, с обвинительным материалом, и когда готовилось выступление Молотова по радио? К тому же, думаю, не без интереса, читатель ознакомится и с самой речью фюрера Германии. Советским людям при Сталине, было не до неё, а после смерти Иосифа Виссарионовича речь, почему-то «засекретили»? Она и на Западе, в загоне, так что определенный интерес для читателя, безусловно, представляет. Но с речью Гитлера познакомимся, чуть дальше, по тексту и получим ответы на поставленные выше вопросы.

Глава 20. Наша «пятая колонна"

http://www.izstali.com/statii/105-zagovor20.html

А для тех, кто все еще продолжает сомневаться о наличии у нас «пятой колонны», предложу рассмотреть следующий факт. В «Журнале записи лиц, принятых Сталиным» за 23 июня встречается одна фамилия известная многим – Власик. Время прибытия в Кремль – 0.50 ночи.

Правильно, скажут некоторые читатели, это зашел в кабинет Сталина начальник его личной охраны, что тут удивительного? Наверное, должен был сопровождать его домой, на дачу? Можно было бы согласиться с этой точкой зрения, но дело в том, что больше генерал Власик никогда в других днях, начиная с 23 июня, не упоминался. Почему? Давайте разбираться.

По прибытию в Кремль функции генерала Власика и его подопечных перепоручались охране Кремля. Поэтому, Николаю Семеновичу не было необходимости сопровождать Сталина до кабинета, кроме, разумеется, личного распоряжения самого Сталина. А почему же зафиксирован именно этот визит генерала Власика в Кремлевский кабинет? Если мы исходим из предположения, что Сталина не было в Кремле 22 июня, а он находился на своей даче, видимо, в не лучшем состоянии здоровья, то неужели члены Политбюро, Советского правительства, военные, среди которых были и наши заговорщики, не были заинтересованы в получении информации о здоровье вождя? Заметьте, прошло 22-е июня, затем целый день 23 июня. Ведь война же идет! У кого они должны были получить подобную информацию о главе государства? Разумеется, у начальника личной охраны товарища Сталина. Поэтому, генерал Власик, по всей видимости, и был приглашен в Кремль, в кабинет вождя, чтобы рассказать о Сталине. Вы представляете себе то, нервное состояние, в котором, думается, пребывали все: и те, кто желал смерти вождю и те, кто верил в его счастливую звезду. Ведь заговор находился в подвешенном состоянии.

Все те военные, которые были «пассивными» членами заговора, тоже напряженно ждали, в какую сторону качнутся чаши весов. Поэтому информация о состоянии здоровья Сталина, на тот момент, была наиважнейшей. Как видите, не смогли дождаться утра следующего дня. Видимо, все заинтересованные лица собрались, далеко за полночь, в его кабинете в Кремле.

Посмотрите список лиц. Разобьем его условно, на группы: первая - Молотов, Ворошилов, Мехлис, Берия; вторая - Вознесенский, Ватутин, Тимошенко; третья – Каганович, Кузнецов (скорее всего нарком ВМФ). Условно, говоря, три группы. Первая – верные сторонники вождя. Вторая – те, которые хотели от Сталина избавиться. Третья – держащие «нос по ветру». Обратите внимание, с какой скоростью покинули кабинет военные – Тимошенко и Ватутин, через пять минут после прихода Власика. А что там им еще делать?

Главное узнали – Сталин пока жив, поэтому побежали советоваться: как действовать дальше? Думается, что и Сталинская гвардия «не в носу ковыряла».

Берия, например, мог, в «пику» легендарному Василию Ивановичу Чапаеву, удвоить охрану в Кремле, подтянуть к Москве надежные части войск НКВД, усилить охрану правительственных зданий. Климент Ефремович, как заместитель Сталина, мог усилить контроль над военными со стороны Комитета Обороны при СНК, пусть и отодвинутого в сторону образованной Ставкой, а Лев Захарович, со своей стороны, через политработников, мог «нажать» на колеблющихся, да сомневающихся.

Важен конечный результат. Заговор-то, проваливается! Но облегченно вздыхать еще было очень рано. Надо было ждать, когда Сталин вернется к активной жизни. К тому же заговорщики, явно, не бездействовали. Жуков, как упоминалось выше, помчался на Украину воплощать в жизнь решения «новоявленной Ставки». Мерецков рванул по приказу «товарищей» в Ленинградский округ. В Западном же округе Павлов продолжал безнаказанно проводить свою подрывную деятельность. Кстати, как это было, приведено выше, в мемуарах Болдина, с благословения самого наркома обороны Тимошенко.

Нам часто, по тексту, придется обращаться к воспоминаниям Валентина Михайловича Бережкова. Он приводит много фактов, которые при внимательном прочтении, рисуют совсем другую картину, на которую, видимо, рассчитывал сам автор. Во всяком случае, то, что приведено ниже, мне показалось довольно занимательным.

Между прочим, Хрущев, когда умер Сталин, сразу узрел опасность в существовавшем «жилищном режиме» высшего руководства. В любой момент все они могли стать пленниками Берии за Кремлевской стеной. И потому одним из первых актов Хрущева было постановление о выезде членов Политбюро из кремлевских квартир. Для них построили особняки на Ленинских горах. Но вскоре руководители предпочли выехать и оттуда. Пустующие особняки стояли, как своеобразный памятник «исхода» вождей из Кремля.

Не могло ли, случится так, что Лаврентий Павлович Берия заблокировал передвижение по Москве сомнительных членов партийной верхушки Кремля, с целью ограничения их передвижения по дальнейшей координации заговора. Высшая партийная верхушка была расколота по своему отношению к агрессии Германии. Не просто же так, пустили «под откос» самого Сталина? Иначе, с чего это так Хрущев, вдруг, обеспокоился «жилищным режимом»? Помнил, наверное, неудачу 1941 года?

Но все же, как же заговорщики проявили себя в Москве в первые дни войны? – спросят читатели. Чем они были заняты?

Очень просто. Для них наступает, не менее важный, второй этап. Мало обозначить себя – все, мол, обязаны теперь подчиняться нам, военным: Ставка-то, во главе с Тимошенко образована. Сталин, пока «устранен» на неопределенное время. Надо попытаться реально взять власть в свои руки. Помните, выше мы рассматривали переворот 1953 года, когда убрали из Москвы командующего Московского округа и попытка переворота удалась. А что было в 1941 году? Тоже была попытка со стороны заговорщиков установить контроль над Московским военным округом.

Сначала зададимся вопросом: «А кто командовал данным округом в 1941 году?» Откроем любую энциклопедию и военную тоже. Из нее узнаем, что командующий МВО – Артемьев П.А. Вступил в командование в октябре 1941 года. Резонный вопрос – а кто же был командующим ранее, например, с июня по октябрь 1941 года. А вообще, кто до Артемьева, командовал Московским военным округом. Энциклопедия молчит и, думается неспроста. В чем же здесь видится военная тайна? Простой, казалось бы, вопрос, но на него нет ответа.

Посмотрим, например, список участников совещания высшего руководящего состава РККА от 23-31 декабря 1940 года, то, есть. практически, всего за полгода до начала войны.

Московский военный округ – командующий, генерал армии Тюленев Иван Владимирович; член Военного совета, корпусной комиссар Богаткин Владимир Николаевич; зам. командующего, генерал-лейтенант Захаркин Иван Григорьевич; начальник штаба, генерал-лейтенант Соколовский Василий Данилович.

Мы видим, что округом на тот момент командовал Иван Владимирович Тюленев. А командовал ли он округом 22 июня 1941 года? Открываем мемуары Тюленева «Через три войны»:

«… Уже смеркалось, когда я покинул штаб Московского военного округа. Перед уходом из кабинета перевернул листок настольного календаря. Завтра – 22 июня, воскресенье. Правда, в последние месяцы воскресные дни были для меня нерабочими весьма условно: обстановка, несмотря на существование советско-германского пакта о ненападении, становилась напряженнее с каждым днем, и у меня, как командующего округом, дел было по горло…. А Москва была так хороша в этот последний мирный июньский вечер! Невольно вспомнились все события прошедшего дня. В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:

-С вами будет говорить товарищ Сталин

В трубке я услышал глуховатый голос:

- Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?

Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:

- Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии. Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М.С.Громадину. Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С.К.Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала-армии Г.К.Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжали на машинах за город.

Позднее снова зашел к Жукову.

- По донесениям штабов округов, - сказал он, - как будто все спокойно. Тем не менее, я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.

Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил - наших и германских.

- У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, - коротко ответил Жуков.

Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо».

Итак, что мы поняли из приведенного выше отрывка? На начало войны товарищ Тюленев – командующий МВО! С ним говорит, как нас уверяет мемуарист, сам Сталин, и в разговоре нет, и тени намека, на те, перемены, которые произойдут с Иваном Владимировичем буквально через несколько часов.

Что вызывает сомнение в этом отрывке? Как известно, 18 июня (!) был отдан приказ о приведении войск в полную боевую готовность при непосредственном участии в этом деле И.В.Сталина. И вдруг Сталин 21 июня (?!) интересуется у Тюленева о состоянии войск ПВО округа и дает тому указание довести боевую готовность данных войск до семидесяти пяти процентов?

Мог ли состояться такой разговор Тюленева со Сталиным? Вполне, возможно, но думается, только до 18 июня. В противном случае, Сталин как всегда, выглядит полным невеждой в военных делах. Решил что, не «напрягать» Московский военный округ по части приведения его в боевую готовность?

Смущает, однако, эта фраза тем, что о боевой готовности говорят в процентах, не указывая степень её готовности. Ведь, какой бы степени она не была назначена вышестоящим военным должностным лицом (повышенная или полная), она, т.е. боевая готовность или есть, или ее нет. Не является ли этот эпизод неудачной попыткой уверовать нас в том, что Сталин был в Кремле и накануне, 21 июня? Не просто же так исчезла в «Журнале» страница за 19 июня?

Рассматриваем дальше действия наших военных. Жуков, по воспоминаниям Тюленева, предупреждает(!) командующих округов(!) о возможности нападения Германии(!). Более того, ссылается на данные(!) нашей разведки.

Кстати, мемуары Тюленева изданы практически в тоже время, что и мемуары Жукова. И наконец, Жуковское – «у немцев… нет общего превосходства» в силах. Почему же, в таком случае, немцы напали на нас? Наверное, не слышали Жуковских слов, а то бы, могли бы и передумать о нападении. И еще интересная деталь. Тюленев поехал субботним вечером 21 июня домой отдыхать, планируя, как провести следующий выходной день 22 июня.

Вообще, этот факт, с отпусками на выходные дни, характерен для командиров всех уровней Красной Армии, что и настораживает. Как же так? На пороге война, 18 июня, как говорилось выше, отдан приказ о приведение войск в полную боевую готовность, и в тоже время, всем командирам разрешено покинуть расположение воинской части, а некоторым, даже, были выданы, увольнительные на воскресенье, 22 июня? Но, Жуков, как он рассказывает, спать не ложился. И Тимошенко тоже бодрствовал. А командующий Московским округом поехал отдыхать?! Дальше, начинается чистое «кино»!

« В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызвали в Кремль. По дороге заехал в Генштаб. (Своеобразное понятие у «нашего Тюленева» срочного приказа с вызовом «в Кремль». – В.М.). Жуков по ВЧ разговаривал со штабами приграничных военных округов. После телефонных разговоров он информировал меня о том, что немецкая авиация бомбит Ковно, Ровно, Севастополь, Одессу».

Как видите, еще один вариант бомбежки советских городов в первый день войны. Правда, город Ковно – это старое название Каунаса, но появляются Ровно и Одесса, а Минска, по-прежнему, нет! Промолчал Жуков, насчет событий в Белоруссии. А где же немецкие диверсанты, которые всю связь порезали? Или они ее резали избирательно – только в Западном округе? Да, но исчез и Киев. Мы еще вернемся к этому моменту, чуть ниже.

« В Кремле меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза К.Е. Ворошилову. Климент Ефремович спросил:

- Где подготовлен командный пункт для Главного Командования?

- Такую задачу передо мной никто не ставил, - ответил я. – Штаб Московского военного округа и ПВО города командными пунктами обеспечены. Если будет необходимо, можно передать эти помещения Главному Командованию.

Затем Ворошилов объявил, что я назначен командующим войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагалось сегодня же. (Вот видимо для чего была приведена попавшая, якобы, «под бомбежку» Одесса – иначе, какой же тогда Южный фронт? – В.М.). Вернувшись из Кремля, я немедленно направился в штаб МВО. Согласно моим указаниям он срочно выделил полевой штаб для Южного фронта и начал подготовку специального железнодорожного состава для отправки штабных работников на фронт…

Вечером 22 июня (Уже? Быстро, однако, у военных разворачиваются дела. – В.М.) железнодорожный состав с полевым штабом Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы. В пути мы с исполняющим обязанности начальника штаба фронта генералом-майором Г.Д. Шишениным и членом Военного совета А.В.Запорожцем изучали район предстоящих боевых действий. Допоздна засиделись над оперативными картами, за разговорами о предстоящих боях…»

Что здесь интересного для нас? Ну, кто бы, в то время в 60-70-х годах, дал бы возможность Ивану Владимировичу написать правду? После всех цензурных барьеров нам, в данный момент, приходится довольствоваться тем, что есть. И, на том, как говорится, спасибо!

Во-первых, поехал Тюленев в Кремль, а заехал в Генштаб. Зачем? Во-вторых, оказывается и Ворошилов не спал! Только куда он потом делся, будучи заместителем Сталина, неизвестно. Жуков о нем в своих мемуарах, почему-то, и не вспоминает.

Вообще, в этом эпизоде, Ворошилов выглядит чудаковатым. Маршал не должность, а звание, поэтому непонятно, чем руководствовался Ворошилов, отстраняя Тюленева от командования МВО, и правомочен ли был это делать? Ворошилов был заместителем председателя Комитета Обороны при СНК, а Тюленев относился к Наркомату Обороны. Именно приказом данного ведомства его могли переместить в «нужном направлении». Значит, военные редактора не хотели привлекать внимание к ведомству Тимошенко? А как понимать: «подготовить командный пункт для Главного Командования»?

Понятно, что Ворошилова подтащили к этим делам, но не удивляет ли сама постановка вопроса командующему МВО? Неужели наша военная верхушка, тот же Наркомат обороны, не предполагал, что начнется война и встанет вопрос о Главном командовании.

Кстати, состав данного военного органа почему-то не приведен. И где же предполагалось разместить сей орган? Неужели, только, при первых выстрелах врага озадачились вопросом размещения? Скорее всего, появился внеплановый орган – Ставка, для которой и потребовалось новое помещение. Кроме того, скорее всего, заговорщики готовились прибрать к рукам Московский округ, поэтому и нацелились на его узел связи. Тюленев не мог же открыто написать о своих предположениях и тревогах.

Разумеется, речь шла о новоявленной Ставке, которую просто не хотели расшифровывать так рано, в начале утра 22 июня. Она же официально была образована лишь 23 июня! Кстати, мемуары Тюленева вышли уже после смерти Ворошилова. Это так, к слову. А Ворошилов, между прочим, был отнюдь не глупым человеком, каким его представляют некоторые современные историки, и он, неплохо разбирался в вопросах политики и военного дела. Вряд ли бы, Ворошилов не понимал значения ведущей роли командующего Московским военным округом, чтобы вот так, среди ночи, самостоятельно решать этот вопрос, к тому же не относящийся к его компетентности.

Да и «Ставку» привязывать именно к Ворошилову, верному стороннику Сталина, что-то явно не из той оперы. Очень уж все это выглядит более чем подозрительным. Скорее, это сделано преднамеренно, но кем? не Ворошиловым же? Ведь только что, несколько часов назад, по воспоминаниям Тюленева, сам Сталин, глава государства, звонил ему, как командующему и интересовался о боевом состоянии ПВО округа. А если звонил не Сталин, то кто? И дальше не совсем понятными становятся действия заместителя Сталина Ворошилова. Вдруг, без объяснения видимых причин, он отправляет его, Тюленева, далеко от Москвы.

На основании, какого приказа? Тюленев, конечно же знал, но как видите, промолчал, или ему не дали сказать? А если эта инициатива принадлежала не Ворошилову, то кому это было выгодно? К тому же Комитет обороны при правительстве – орган коллегиальный и сразу напрашиваются вопросы: «Когда же все это переиграли? В связи с чем? Когда успели согласовать и утвердить?». И главное – где председатель данного Комитета обороны, сам Сталин? Дальше, в рассказе Ивана Владимировича, ясности не становится больше.

Вместе с Тюленевым, почему-то, отправляется только его и.о. начальника штаба Г.Д.Шишенин и член Военного Совета А.В.Запорожец. Согласно справочным данным, генерал-майор Шишенин Гавриил Данилович был назначен начальником штаба МВО на основании приказа НКО №0423 от 13 февраля 1941 года, а этим же приказом Соколовский Василий Данилович был переведен в аппарат Наркомата обороны. Значит Тюленев, немного ошибается в должности своего начштаба. Понятно, столько лет прошло. Или же опять «темнят» военные «консультанты», чтобы не было понятно, с какой целью «вычищают» штаб Московского округа, с тем, чтобы заполнить его своими людьми? Но кто же, тогда оставался начальником штаба МВО на тот момент, 22 июня 1941 года?

В отношении Запорожца Александра Ивановича, армейского комиссара 1-го ранга, тоже не все гладко и понятно. Осенью 1940 года, его переводят с поста члена Военного совета МВО в Главное управление политической пропаганды Красной Армии на основании приказа НКО № 464 от 7.10.40 года. Весной 1941 года, 8 марта, на основании решения Политбюро (?) Запорожец А.И. становится одним из заместителей Наркома обороны Тимошенко. Но 21 июня его стремительно выдергивают из наркомата обороны и на следующий день назначают членом Военного совета еще не образованного Южного фронта, без ссылок на какое-либо решение. Таким образом, Запорожец попадает в состав группы представителей МВО убывшей на южное направление.

Если учесть тот факт, что Запорожец возглавлял Главное управление политической пропаганды в Наркомате обороны, то он был человеком, представленным от партии по контролю над военной верхушкой. Нарком не мог его снять с данной должности не получив согласие партийцев. Представляется, что только с согласия тех, кто в партии представлял «пятую колонну» Александра Ивановича и направили на вновь образованный Южный фронт. Кто же были эти люди? Пока никто не признался в содеянном!

Теперь, что касается бывшего в то время членом Военного совета МВО корпусного комиссара Богаткина Владимира Николаевича. Он был назначен на эту должность согласно приказу НКО №04898 от 31 октября 1940 года, а вот на основании чего, был переведен 22 июня с этой должности на пост главного редактора «Красной Звезды», неизвестно. Он заменил ответственного редактора данной газеты Болтина Евгения Арсеньевича, который исчез с этой должности в неизвестном направлении.

В справочнике не приведена даже дата его смерти? (Его фамилия значится в составе редакционной комиссии издания «Истории Великой Отечественной Войны Советского Союза 1941-1945» в шести томах, кроме того, он выступил с критикой мемуаров Жукова, за что получил в свой адрес начальственный втык). И почему в Управлении кадров Красной Армии возникла такая острая необходимость в «пожарном» порядке «перетряхивать» командный состав именно, Московского Военного Округа, к тому же, в день нападения Германии – вопрос остается открытым? Продолжим рассматривать дальнейшие «приключения» И.В.Тюленева.

Представляется следующая картина: поезд стоит «под парами» и Тюленеву, судя по всему, приказывают срочно убраться из Москвы. Надо, видимо, было сделать еще и так, чтобы командующий Тюленев «тихо» и «быстро» убрался, не привлекая внимание к смене руководства Московского округа. Обратите внимание на скорость, с какой выпроводили Тюленева из Москвы! Под утро приказ, а к вечеру 22 июня(!) «сборный» штаб уже бодро катил на юг. Маршал Захаров М.В. в своих мемуарах о начальном периоде войны, тоже выразил недоумение по поводу приезда на Южный фронт работников, именно, штаба Московского округа.

«Формирование управления Южным фронтом, - пишет он, - согласно мобилизационному плану (а кто бы думал иначе? – В.М.), предполагалось на базе штаба Одесского военного округа». А «такое решение не отвечало обстановке и было явно неудачным. Личный состав штаба МВО не знал данного театра военных действий и его особенностей, состояния войск, их возможностей и задач. Времени для изучения всего этого не было и т.д., и т.п.» отмечает всю эту нелепость Матвей Васильевич в своих мемуарах. Это более чем странно, даже, скорее преступно, не правда ли?

Ранее, мы уже говорили о том, что западные округа при начале военных действий, преобразуются во фронты. Упрощенно, конечно. И это подтверждается практикой. Об этом, тоже, говорилось.

Но в отношении Одесского военного округа, это правило, почему-то не сработало, что и удивляет. В связи с этим еще, более удивительным и, в тоже время, нелепым, выглядит, так называемый «Черновик Постановления Политбюро ЦК ВКП (б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава» от 21 июня 1941 года, с автографом, как нас уверяют издатели документа, самого Георгия Максимилиановича Маленкова. В этом черновом варианте

Постановления, («подлинник», может быть, в скором времени, когда-нибудь и «найдется» в архивах?) и приводятся сведения о назначении т. Тюленева командующим Южного фронта. А чтобы, видимо, не скучал один, назначается ему в помощники член Военного Совета Южфронта (так в тексте документа) товарищ Запорожец. Впрочем, желающие могут поближе познакомиться с данным шедевром военно-политической мысли неизвестного автора.

21 июня 1941 г.

Особая папка

I

1. Организовать Южный фронт в составе двух армий с местопребыванием Военного совета в Виннице.

2. Командующим Южного фронта назначить т. Тюленева, с оставлением за ним должности командующего МВО.

3. Членом Военного Совета Южфронта назначить т. Запорожца.

II

Ввиду откомандирования тов. Запорожца членом Военного Совета Южного фронта, назначить т. Мехлиса начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии, с сохранением за ним должности наркома госконтроля.

III

1. Назначить командующим армиями второй линии т. Буденного.

2. Членом Военного Совета армий второй линии назначить секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова.

3. Поручить наркому обороны т. Тимошенко и командующему армиями второй линии т. Буденному сорганизовать штаб, с местопребыванием в Брянске.

IV

Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство (?)Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место.

V

Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом, с выездом на место.

VI

Назначить членом Военного Совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома ВКП (б) т. Кузнецова.

По мысли изготовителей данного опуса, все несуразности данного документа, видимо, как они посчитали, можно отнести к некомпетентности в военных делах секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова, сугубо штатского человека, чья виза, дескать, стоит на этом документе. А тот специалист, который будет перепечатывать этот текст с рукописи, (может быть и простая машинистка) видимо, по своему усмотрению, все расставит по своим местам, как надо. Да вот незадача! Георгий Максимилианович, на тот момент, когда «лепилось» это постановление, был кандидатом в члены Политбюро, что по статусу выше секретаря ЦК. Видимо, «лепилы» от истории не узнали такую тонкость, что Маленков 21-го февраля 1941 года получил новую партийную должность.

А вот, между прочим, как вспоминает о Г.М.Маленкове маршал авиации А.Е.Голованов:

«Я лично считаю, что это был у Сталина лучший помощник по военным делам и военной промышленности. Незаурядные организаторские способности, умение общаться с людьми и мобилизовать все их силы на выполнение поставленных задач выгодно отличали его…».

И кому принадлежит «автограф Маленкова» на самом деле, нам остается только гадать? Скорее всего, кто-то из партийцев, причастных к «сталинской оппозиции».

Так как, в тексте данного документа не сказано, по-военному четко и ясно, что «т. Тюленев» должен убыть к месту назначения в г. Винницу, то не совсем ясно, где же он собирался исполнять возложенные на него, данным Постановлением, обязанности? Даже, если предположить, что этот черновик и настоящий, во что, правда, верится с трудом, то в подлиннике-то документа, откуда тогда разъяснению взяться?

Много чудесных тайн хранит русская земля. К примеру, как Иван Владимирович, согласно данному Постановлению, должен был руководить двумя военными структурами одновременно: Южным фронтом и Московским округом. В тексте приведенного «черновика» именно так и написано, черным по белому: «…с оставлением за ним (Тюленевым – В.М.) должности командующего МВО».

Вот и непонятно, или Иван Владимирович будет находиться в Москве – матушке и руководить по совместительству «Южфронтом», или будет командовать в Виннице-красавице «Южфронтом», а необходимые бумаги для Москвы, направлять в штаб округа. «Решили», как видите, по второму варианту. Ну, понятно, что «Г.М.Маленков» не военный человек, но те-то, кто бумагу марал, может слегка поторопились фронт организовывать? Как явствует из «черновика» число-то, на календаре было, пока еще 21-е июня, и война-то, еще, как следует из официальных источников, пока не началась.

Кроме того, я несколько поспешил передать в руки т. Тюленева Одесский военный округ. Эти хитрецы, кто мастерил подобный документ, все сделали обтекаемо. Пойми их, составителей, куда они дели округ, и какие армии они имели виду, вводя их в состав Южного фронта? О прочих глупостях, этого «Постановления», пока не будем распространяться.

[Владимир Мещеряков]

А как обстояло с Южным фронтом на самом деле. В «Истории Второй мировой войны 1939-1945» т.4, стр. 500, читаем: « 25 июня – Директива наркома обороны о создании Южного фронта». Неужели Тюленева обманули в Москве, вложив в его руки поддельный документ? Ну, дела!

Нескоро еще, видимо, вручат Ивану Владимировичу настоящий документ о создании фронта. Продолжим, однако, изучать «необычное путешествие» И.В.Тюленева к месту его нового назначения без соответствующего на то приказа.

Вскоре, он со своим штабом проездом был в городе Киеве.

«Хотя мы знали, что Киев не пострадал(?) от внезапного налета фашистских самолетов, но взор настороженно скользил по вздымающейся к Печерску террасе крыш, выискивая последствия бомбежки. Нет, все в порядке! Наши зенитчики и летчики не дали врагу совершить свое черное дело. Город лежал перед нами в нарядном кружеве зелени. Внизу, правее моста, красная коробочка трамвая двинулась из Слободки в первый утренний рейс. С Днепра потянуло ключевою прохладой. Даже не верилось, что недавно над городом появились немецкие бомбардировщики».

Как видите, Тюленев все же узнал (видимо из штаба округа?), что Киев бомбила немецкая авиация. Не из сообщений же Молотова по радио? Вот он и пишет, что «Киев не пострадал от внезапного налета фашистских самолетов» и приписывает эту заслугу, нашим зенитчикам и летчикам. Неужели в Киеве в ночь на 22 июня уже находились средства ПВО? В силу, каких причин они там оказались? То Сталин никого слушать не хочет о начале войны, то по непонятным причинам, вроде бы, в мирной обстановке в столице Украины развернуты средства ПВО? Есть ли этому какое-нибудь вразумительное объяснение?

Ну, а наши летчики истребительной авиации, что делали? Сбили они хоть один вражеский самолет? Или просто отгоняли немецкие бомбардировщики от города как стаю каркающих ворон? Не складывается ли у читателя ощущение, что Тюленев прибыл в Киев днем 22 июня. Обратите внимание на фразу: «Киев не пострадал от внезапного налета».

Вряд ли такое можно было сказать 23 июня? Что, немцы отбомбились накануне разок и хватит? Сомнительно? От нас скрывается, связанный с началом войны, очень важный момент. Поэтому некоторые действия и не находят должного понимания. Если, Тюленев прибыл в Киев 22 июня, то, что же тогда получается? Неужели его отправили из Москвы, просто страшно подумать, вечером 21 июня, задолго до нападения немцев? Фантазии в данных мемуарах, поражают воображение. Данный сюжет, в таком случае получается не просто интересным, а таинственно-загадочным. Но, читаем дальше.

«Нас встретил представитель штаба Киевского особого военного округа. Полное лицо его осунулось, под глазами синяки, видно провел ночь без сна. Чуть охрипшим голосом он доложил о том, что нам уже было известно: обстановка на Юго-Западном фронте в результате внезапного вторжения немецко-фашистских войск сложилась тяжелая. Я осведомился о подробностях боевых действий Юго-Западного фронта за предыдущий день.

Штабист смущенно развел руками: что делается за чертой Киева, тем более на дальних, приграничных рубежах округа, он не знает. Конечно, его нельзя было обвинять в этом. Немецкая авиация внезапными бомбовыми ударами в первые же минуты войны вывела из строя ряд важнейших линий и узлов связи. Я попытался связаться из города с командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М.П.Кирпоносом, но телефон ВЧ не работал. Для переговоров по радио требовалось много времени(?), а я не мог ждать – спешил на командный пункт Южного фронта в Винницу».

Полное бездействие части штаба КОВО, оставшегося в городе Киеве, ввиду отсутствия связи. А штабист, как видите, разводит руками. Как всегда поражает «точность» немецкой бомбардировочной авиации: с ходу разнесли узел связи штаба фронта. Что удивляет: связи ни с кем нет, но представитель штаба знает (откуда?), что обстановка на фронте «сложилась тяжелая». Командующий Кирпонос не доступен, надо понимать, не только для Тюленева. Вызывает еще большее удивление и тот факт, что для связи по радио со штабом фронта требуется много времени? Видимо, надо посылать курьера на лошади.

Вроде бы, 24 июня Тюленев, наконец-то, прибыл к месту назначения в город Винницу. А тут и Директива из Наркомата обороны о Южном фронте подоспела, и вроде настоящая, как уверяют составители сборника «М.В.Захаров. Генеральный штаб в годы войны». Правда не приведены ее выходные данные: № и дата, но это мелочь, по сравнению со всем тем, что мы уже видели раньше. Хорошо, что хоть здесь учтены все те замечания, которые мы предъявили к Постановлению. Нарком Тимошенко в п.6 Директивы предлагает «Командующему войсками Южного фронта о фактическом вступлении в должность донести…» ему. Но не торопитесь радоваться, мы еще вернемся к этим многострадальным документам. А пока, почитаем, что нам написал Иван Васильевич по прибытию в Винницу.

«Надо сказать, что по сравнению с Юго-Западным наш, Южный фронт считался относительно «спокойным». В положении войск фронта за время с 22 июня и в течение нескольких последующих дней существенных изменений не произошло. Мы воспользовались этим затишьем, чтобы привести войска в боевую готовность (?), наладить четкую связь, подтянуть в самый кратчайший срок к границе и ввести в бой части прикрытия…

Но спокойствие длилось недолго. Уже в ночь на 26 июня две дивизии противника под прикрытием сильного огня артиллерии и при поддержке авиации атаковали наши части в районе Скулян, что в десяти километрах севернее Ясс. Им удалось форсировать Прут и захватить Скуляны. Контратакой 116-й стрелковой дивизии гитлеровцы были отброшены за реку, при этом они потеряли свыше 700 солдат и офицеров убитыми и ранеными».

Из воспоминаний Тюленева вполне ясно читается, что никаких активных действий на румынской границе не происходило вплоть до 26 июня. А когда противник частью сил все же форсировал реку Прут, то получил «по зубам» и был отброшен на свои исходные позиции за реку. Вот если бы, везде так происходило на границе! Но, видимо, не все командующие фронтов похожи на Ивана Владимировича. Не может ни вызвать ироничной улыбки фраза о приведении войск «в боевую готовность». Несколько дней идет война, севернее Одесского округа противник продвинулся на сотни километров вглубь нашей территории, а здесь что? курорт? или другие вооруженные силы?

Давайте, вновь возвратимся к событиям в Киеве. Довольно интересный момент по началу войны. Вот как К.С. Грушевой, бывший в ту пору вторым секретарем Днепропетровского обкома партии, описывает начало войны и события в столице Украины Киеве. У него на квартире под утро зазвонил телефон:

«Знакомый голос обкомовской телефонистки звучал виновато:

- Вас вызывает генерал Добросердов.

Генерал командовал размещенным у нас 7-м стрелковым корпусом. Это был опытный военный. Офицером он стал в годы первой мировой войны, сражался на фронте, а после Великой Октябрьской социалистической революции вступил в ряды Красной Армии. До назначения на должность командира корпуса К.Л.Добросердов почти семь лет командовал дивизией. Человек широко образованный, обладающий высокой культурой, он неоднократно избирался депутатом облсовета и Верховного Совета УССР, был кандидатом в члены обкома КП(б)У».

И вот Константин Леонидович, обладающий «высокой культурой», извиняется за столь ранний звонок и сообщает Грушевому пренеприятнейшие известия:

« - Германия напала… - услышал я приглушенный голос генерала. – На нас напала, Константин Степанович! Нынче на рассвете…

Война с Германией?! Вызвав машину, я стал торопливо одеваться. С мыслью о войне примириться было невозможно…

По пустынным улицам езды до штаба корпуса не более пяти минут. Дежурный по штабу предупрежден о моем приезде, ожидает у входа…

В просторном кабинете Добросердова полно людей… Подтянутый, стройный. С едва заметной сединой на висках, генерал Добросердов протягивает телеграмму из Москвы.

Генеральный штаб Красной Армии открытым текстом сообщает, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Немецко-фашистские войска перешли западную государственную границу нашей Родины на всем ее протяжении. Ряд крупных советских городов впервые же часы нападения подвергся жестокой бомбардировке…

В телеграмме – приказ: привести войска в полную боевую готовность. Пробежав глазами крупный машинописный текст, медленно перечитываю телеграмму еще раз, стараясь осмыслить прочитанное. Все еще не хочется верить случившемуся. Добросердов смотрит выжидающе.

- Из Одессы не звонили? – спрашиваю. ( В то время наша область входила в Одесский военный округ)».

Руководство Одесского округа уже отбыло в Тирасполь. А оставшееся на замену начальство, что же? еще не сориентировалось, что ему делать? Вполне возможно, что информация из Москвы, могла просто напросто, еще не дойти до Одессы. Далеко, однако.

А странная получается картина. Приграничные округа получают Директивы, которые требуют значительного времени на их расшифровку, а в тыловые комиссариаты можно отправлять сообщения открытым текстом. Кроме того, неясно с положением Одесского округа. Что же с ним случилось такое в Одессе, если, как уверяет читателей Грушевой, от местного начальства не получено никаких сообщений? Вот и генерал подтверждает сказанное.

«Добросердов отрицательно качает головой.

- А из Москвы?

- Не звонили. Только эта телеграмма… Выполняю полученный приказ.

- Поеду в обком. Попробую связаться по ВЧ с Киевом. Потом позвоню…»

Почему же Грушевой не стал добиваться связи с Одессой, а решил выяснить обстоятельства дела в Киеве? Согласитесь, какое-то, необъяснимое поведение? Ведь с началом войны в области начинается мобилизация под контролем Одесского начальства, а оттуда, ни единого сообщения.

Во-первых, полевое управление сформированной на базе округа 9-й армии, из Одессы убыло в Тирасполь, а во-вторых, в одной из последующих глав будет дан ответ, связи с чем, Грушевой отдал предпочтение Киеву.

«Вот и пятиэтажное здание обкома партии. Знакомые ступени подъезда… Проходим в кабинет…, где установлен аппарат ВЧ. Не тратя времени на объяснения, вызываю по ВЧ Киев. Киев отвечает… Прошу соединить меня со вторым секретарем ЦК КП(б)У М.А.Бурмистренко… но в этот момент киевская телефонистка быстро сказала:

- Нас бомбят, товарищ!

Так вот оно что! Киев бомбят!

Неожиданно в трубке раздалось:

- Соединяю с товарищем Бурмистренко!

Несмотря на бомбежку, незнакомая телефонистка не покинула пульт, выполняя свой долг. Молодец!

- Кто говорит? – кричит в трубку Бурмистренко.

- Грушевой! – кричу и я, думая, что могут не услышать. – Это я, Грушевой! Из Днепропетровска!

- А! Вы уже в курсе? … Хорошо. Разберитесь с мобилизационным планом(!), слышите?! Я позвоню позже!»

Если Бурмистренко посоветовал Грушевому, более внимательно разобраться с мобилизационным планом, следовательно, Константин Степанович в телефонном разговоре, высказал свои сомнения по данному плану? Почему же они возникли? Тем более, с началом войны.

Далее автор рассказывает, что собрался расширенный состав обкома партии, в который вошли кроме работников обкома и представители НКВД, облпрокуратуры, облвоенкомата, руководства железной дороги.

« Товарищи спрашивали о причине столь срочного вызова. Облвоенком Н.С. Матвеев эту причину уже знал. Он доложил мне, что пакет с мобилизационным планом вскрыт и облвоенкомат дал необходимые указания городским и районным военкоматам. Когда все собрались, я сообщил тяжелую весть о нападении фашистской Германии, рассказал о телефонном разговоре с товарищем Бурмистренко и его обещании позвонить позже… Прибыл генерал Добросердов. Он сообщил о приведении корпуса в полную боевую готовность».

Ну, так бомбили немцы Киев, на рассвете 22 июня или нет? Как видите, если и происходила бомбежка, то уж никак не ранним утром, а значительно позднее. Конечно, К.С.Грушевой не являлся непосредственным свидетелем, на которого падали бомбы, но важно то, что это происходило уже после того как в Днепропетровск из Генерального штаба пришла телефонограмма о начале военных действий со стороны Германии.

Так что, Жуков намеренно лгал Молотову о предутренней бомбардировке Киева. Видимо, хотел иметь веские основания, для того, чтобы смыться из Москвы. Сомнительно, что немецкая авиация бомбила Киев ранним утром. Бомбардировочная авиация немцев не могла разорваться на части в силу своей малочисленности. Ранним утром надо было накрывать бомбовым ударом аэродромы, особенно, истребительной авиации, узлы связи, важные в военном отношении объекты. Лишь после этих «процедур», завоевав господство в воздухе, можно было углубляться вглубь советской территории. К примеру, бомбить столицу Украины – Киев. Как видите, для Жукова важно было в Москве напустить туману, чтобы проворачивать свои «темные» дела.

О мобилизационных пакетах упоминать, думается, уже, наверное, и не надо. И так понятно, что их вскрывали, как говорил ранее, по голосовому приказу. Мобилизационные планы автоматически вступали в действие по началу военных действий.

Хотелось бы отметить еще один факт, на который часто ссылался выше.

« Поздним вечером 23 июня мы получили по телеграфу постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, определявшее задачи партийных и советских органов в условиях военного времени. Этот документ внес необходимую ясность, ответив сразу на множество возникших проблем и вопросов».

После получения Постановления следует перерыв до 26 июня. Никаких значимых документов поступивших из недр высшей власти в мемуарах К.С.Грушевого не отмечено. Как всегда центральная власть «онемела» с 22 по 26 июня, а после – как видите, пожалуйста.

«Чрезвычайно важным был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня об увеличении продолжительности рабочего дня и отмене очередных отпусков на военное время».

И еще один полученный документ, видимо, на основании пришедшей из Центра директивы: « 26 июня ЦК КП(б)У и СНК УССР направили партийным и советским органам областей и районов республики директивное распоряжение «Об исключительной организованности в подготовке и проведении уборки урожая 1941 года».

Как всегда, не густо, на эти дни с 22 по 26 июня, с документами из Москвы. Всего-то один и упомянут.

Возвращаясь к упомянутому выше генералу Добросердову, следует заметить, что с конца июля 1941 года, после того, как вверенный ему 7-й стрелковый корпус «растворился» в боях, на необъятных просторах украинских полей, он поступил в распоряжение командующего Юго-Западного фронта. С августа, наш генерал «с едва заметной сединой на висках», уже начальник штаба 37-й армии, войска которой обороняли Киев. В дальнейшем, судьба была к нему не благосклонна, – 5 октября 1941 года, генерал-майор Добросердов, был пленен и до конца войны находился в немецких лагерях.

И лишь 3 мая 1945 года, вместе с группой советских генералов, был освобожден американскими войсками. После этого 22 мая он был отправлен в Париж в распоряжение Советской военной миссии по делам репатриации.

После войны Константин Леонидович Добросердов пройдя спецпроверку в НКВД, 28 октября 1945 года был восстановлен в кадрах Красной Армии. В январе 1947 года окончил ВАК при высшей военной академии им.К.Е.Ворошилова, после чего находился в распоряжении Управления кадров Сухопутных Войск. С июня 1947 по март 1949 года находился на руководящей работе военных кафедр ряда высших учебных заведений. 31 марта 1949 года умер (?) в далеко непреклонных годах, находясь на должности начальника военной кафедры Московского юридического института. Разумеется, мемуаров, которые могли бы прояснить, что же произошло с Юго-Западным фронтом, в начале войны, не оставил. А жаль!

Дело в том, что 37-й армией, в тот момент, при обороне Киева, командовал Андрей Андреевич Власов. Значит, это у него Добросердов был в начальниках штаба! После ожесточенных боев попал в плен к немцам. Если вам доведется прочитать книгу В.И.Филатова о Власове, о которой я упоминал ранее, то представляется, очень занятная история произошла с нашим героем. Ни встретиться с Андреем Андреевичем у немцев в плену, наш герой не мог. Значит, воевал в армии Власова (РОА) против американцев на Западе, коли, к ним в плен попал. Отсюда, видимо, и льготная проверка в СМЕРШ, и восстановление в звании, и преподавательская работа в столичном вузе. Но, скорая смерть после войны – загадочна.

Теперь возвращаемся в оставленную Тюленевым Москву. Генерал-лейтенант Иван Григорьевич Захаркин, заместитель командующего Московским военным округом, почему-то, в отличие от Тюленева, был оставлен в Москве. По какой причине, приходится только догадываться? Возможно, по проведению мобилизационной работы.

Однако, если проводить параллели с заговором 20 июля 1944 года против Гитлера, то напрашивается аналогичное предположение, соответствующее указанному моменту. Может, Захаркин должен был бы поддержать заговорщиков, при условии, что первое лицо государства будет устранено. Но, как видно, у заговорщиков, не всё получилось, и Сталин, по счастью, остался жив.

При таких обстоятельствах поддержи Захаркин открыто заговорщиков, т.е. отдай приказ войскам МВО о передвижении к Москве или вводе в Москву с последующими активными действиями, то при живом Сталине ему надо было бы сразу класть голову на плаху. А вот если бы Сталин был мертв, то ситуация была бы совсем другой.

Но, Сталин, если и отсутствовал на своем рабочем месте, на тот период, но, как мы знаем, был жив! Думается, что если он и был в тяжелом состоянии, но официального-то сообщения о его смерти, ведь еще не поступало. Не просто же так, Молотов в своей речи, подчеркнул, что главой Советского правительства является Сталин. А то, никто и не знал, что Иосиф Виссарионович Председатель Совнаркома.

Поэтому Захаркин, возможно и воздержался от резких телодвижений и время, чтобы свергнуть сторонников Сталина, было упущено.

Может быть, существовал и другой вариант, без Захаркина на первых ролях. Например, был назначен новый и. о. командующего Московского округа. Потом, когда дело «не выгорело», после 25 июня его «тихо», куда-нибудь спихнули. Захаркин, как заместитель командующего, разумеется, много знал о событиях тех, первых днях войны.

И знаете, как закончился жизненный путь Ивана Григорьевича? Осенью 1944 года, когда немецкие войска были вышвырнуты за пределы нашей Родины, вновь был образован Одесский военный округ, считай глубокий тыл. Захаркина выдернули из Действующей армии с поста заместителя командующего фронтом и перевели на должность командующего округом, где он вскоре и погиб при исполнении служебных обязанностей в автомобильной катастрофе?!

Хрущев, кстати, в это время был первым руководящим лицом на Украине и сидел в Киеве.

А вот, что сразу сделал Сталин, когда возвратился в Кремль после «болезни», так тут же назначил нового командующего. Ну и что, скажут скептики? Командующего ведь, на тот момент, не было? Поэтому назначили нового. Почему же не было, хочется возразить? А как же «Черновик Постановления Политбюро», где Тюленев совмещает два поста командующих округами? Если и директива НКО приведенная выше существует, то смотрите какой огород нагородили. Тюленев уехал из Москвы, оставив округ без командования, так что ли? Ведь в должность он вступил, по Директиве Тимошенко, только, 24 июня.

А вот если этот «Черновик» - «туфта», то, что же получается, на самом деле? Что такой важный, в политическом отношении округ до 28 июня был «бесхозным»? Почему до 28 июня? Узнаете, чуть ниже. Этого, в принципе, не могло быть! Командующий, хоть в роли «исполняющего обязанности» обязательно должен был быть. Да, но мы, пока, его не знаем, а только лишь, предполагаем. Но, остроты вопроса, это не снимает. Может, «черновик Постановления» о Тюленеве и служит, эдаким «фиговым листом», чтобы прикрыть сей голый факт с отсутствием командующего Московским военным округом, в те, первые дни войны.

Да, судя по всему, этот факт с командующим не остался без внимания и Сталина, и окружающих его соратников. Да, действительно, вскоре назначили (или заменили) командующего Московским округом, но человеком, не из Наркомата обороны, как сомнительного, с точки зрения надежности военного органа, а из аппарата Л.П.Берии, к наркомату которого, как видно, доверия со стороны Сталина было больше. О чем косвенно, и подтверждается в рассказе Бережкова. Скорее всего, сам Берия и предложил эту кандидатуру. Артемьев, в своих воспоминаниях пишет:

«Общее руководство комплектованием ополченских дивизий ГКО поручил Военному совету Московского военного округа, командование которым с 28 июня было возложено на меня».

«Все врут календари» - утверждал классик. Не знал, что и энциклопедии подвержены нашествию «паразитов», которые искажают события.

Кстати, заменили и начальника штаба МВО, предложив на этот пост, тоже человека из органов. Предположительно, им стал заместитель начальника Управления войск НКВД генерал-майор Д.П. Онуприенко. Главное, на тот момент было, не потерять контроль над округом. А когда стало чуть спокойнее, то назначили, видимо, более сведущего в штабных делах генерал-майора И.С.Белова. А Захаркина Ивана Григорьевича, позднее, перевели командовать 49-й армией Резервного фронта. В первых числах октября, когда под Москвой остановка сложилась крайне тяжелой, с этой армией тоже произошла очень странная история.

Если же читатель думает, что автор намеренно сгущает краски в отношении действий «заговорщиков» в июне 1941 года, то снова возвращаюсь к книге В.Лескова «Сталин и заговор Тухачевского»:

«С планом военного переворота оппозиция носилась, по крайней мере, с 1934 года. Думали устроить его прямо в период ХУ11 съезда партии. Но тогда дело сорвалось: сами руководители поняли, что благополучный исход сейчас будет сомнителен. Затем переворот планировали на ноябрьские праздники 1936 года, на Новый год, на 23 февраля, на 8 марта и 1 мая 1937 года…

Теперь, однако, в мае 1937 года, больше невозможно было отступать и колебаться – в силу смещения Ягоды с поста главы НКВД и многочисленных арестов, в том числе Путны и Примакова, видных руководителей заговора…

План переворота предусматривал следующие пункты:

1.Серия вооруженных конфликтов на границах – с целью создать напряженную атмосферу в стране и столице.

2.Захват Кремля, с убийством Сталина, Молотова, Ворошилова – ведущих политических фигур режима.

3. Захват здания НКВД на Лубянке, с убийством Ежова.

4. Взятие отрядами оппозиции зданий Наркомата обороны и Московского военного округа.

5. Захват городской телефонной станции и всех телеграфных отделений, чтобы помешать сторонникам Сталина вызвать помощь из соседних городов.

6. занятие своими людьми всех городских вокзалов и жесткий контроль движения.

…Убийство вождей предполагалось свалить на «акции контрреволюции», под этим предлогом объявить военное положение, запретить всякого рода собрания и митинги, оттеснить сторонников Сталина от власти, сформировать новое Политбюро и Правительство – из троцкистов и «правых», а также сторонников М.Калинина, с которым надеялись поладить. Затем думали вызвать в Москву Тухачевского, объявить его на время диктатором, а позже провозгласить президентом! После этого предполагалось провести чистку партии от сторонников Сталина и наполнить ее элементами вполне буржуазными и послушными. Программа и Устав подлежали быстрой переработке. Намечалось, что после завершения переворота Якир и Уборевич вернутся со своими людьми назад, чтобы в Киеве и Минске также быстро «провернуть» подобную операцию».

И где здесь можно увидеть среди «белых и пушистых» заговорщиков, верных ленинцев? Вполне, очень серьезные ребята, с определенным чувством долга, по отношению к своим собратьям по тайной организации. Без особых угрызений совести, жестокие и расчетливые «бойцы», своеобразного, «невидимого фронта». Правда, уже нет в живых Якира и Уборевича, но зато им подготовлена, видимо, неплохая замена. Так что, вполне можно сказать напутственные слова участникам новой военной оппозиции: «В долгий путь, господа-товарищи!», разумеется, без пожелания им жизненных удач на этом нелегком пути.

Глава 21. Кто бы мог подумать?


http://www.izstali.com/statii/104-zagovor21.html


Мемуары без купюр

Когда предыдущая глава была уже готова к «употреблению» читателем, в руки автора попались мемуары И.В.Тюленева «Через три войны» изданные в 2007 году издательством Центрполиграф. Из предисловия к книге узнаем, что при жизни автора вышли, оказывается два издания мемуаров: в 1960 году и в 1972 году. Последнее, и было приведено в данной работе. Особенно интригующе в данной книге выглядела надпись на обложке « Впервые без купюр».

Быстро находим интересующую нас главу о первом дне войны. Разумеется, восстановлены изъятые цензорами части текста рукописи автора, но это всего лишь, в очередной раз и показывает, и доказывает все то, о чем мы рассуждали ранее. Скрывается важный момент начального периода войны в руководстве военного ведомства, как впрочем, и в верхних эшелонах власти.

Итак, предлагаемый вниманию читателя изъятый текст из мемуаров Тюленева: выделен курсивом, жирным шрифтом и подчеркнут.

«Позднее снова зашел в Генеральный штаб к Г.К.Жукову.

- По донесениям штабов округов, - сказал он, - на границах как будто бы все спокойно. Тем не менее, я звоню всем командующим приграничных округов и предупреждаю их о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки, о которых вы знаете».

По мысли цензоров-редакторов следует, что если автор зашел один раз в Генштаб и достаточно. Незачем привлекать внимание читателей к Генштабу. Пусть будет нейтральное, просто «зашел к Жукову», тем более что ехал в Кремль. Ведь, Жуков, как явствует из его мемуаров, в Кремле был не последним человеком. Мог, «прямо с аэродрома – к Сталину» в кабинет, в нечищеных сапогах явиться. Может быть, в тот момент, именно, там Георгий Константинович и оказался. А почему бы и нет?

Вопрос о связи с командующими округов головная боль надзирающих органов. Ведь решили же, что связи, особенно с Западным округом, не было. А здесь, в этом эпизоде, за несколько часов до нападения, как видите, функционирует исправно. (Убрать!)

Вопрос о данных нашей разведки. Если ее знает Тюленев, как командующий Московским округом, то почему эти данные не могли знать командующие приграничных округов? Значит, командующие округов заблаговременно были предупреждены о сосредоточении у границы немецких войск? Тогда, как понимать внезапное нападение? (Убрать!)

« Вместе с наркомом мы докладывали обстановку товарищу Сталину, но он одернул нас, сказав, что мы поднимаем панику, принимая провокации за войну. Осторожность не мешает, поэтому предупреждаю командующих войсками».

Вы чувствуете, как все это не стыкуется с мемуарами Жукова. Первое издание мемуаров Тюленева вышло в 1960 году, практически, как и у Болдина. Цель, как говорилось выше, создать негативный облик вождя, якобы запретившего открывать огонь по врагу, до особого его распоряжения. Своего рода, подготовка к ХХ11 съезду партии. И для противовеса, «нерешительному» и «сверх осторожному» Сталину, таким образом лепится, образ «смелого» и «мужественного» Жукова. Георгий Константинович крайне озабочен тревожной ситуацией на границе, поэтому и берет на себя ответственность по предупреждению наших командующих о нападении. Не его, якобы, вина, что там произошло на самом деле.

« … Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо. Надо было немедленно, и впоследствии это стало очевидным, дать командующим приграничных военных округов короткий, четкий оперативный план. К сожалению, этого не было сделано».

Это явная крамола, насчет короткого, четкого, оперативного плана. Глядишь, и до упоминаемого нами кодированного сигнала в войска, рукой подать. А по поводу срочности передачи информации в округа, так кто же этим больше озабочен? Как видим, автор мемуаров Тюленев – не Жуков же? (Убрать!)

«В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызывали в Кремль… Сразу возникла мысль: « Война!...»

Помните, выше говорилось, насчет неглупых редакторов, которые убирали из уст высокого военного руководства слово: «Война». Даже мыслей таких не должно было быть! Не их уровень был решать, что началась именно война, это могло быть что-то и другое. (Убрать!)

« …Климент Ефремович спросил:

- Где подготовлен командный пункт для Верховного командования?

Этот вопрос меня несколько озадачил.

- Такую задачу передо мной никто не ставил, - говорю я Ворошилову. – Штаб Московского военного округа и ПВО города командными пунктами обеспечены. Если будет необходимо, можно передать эти помещения Верховному командованию. Затем мне было объявлено, что правительство назначило меня на должность командующего войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагалось сегодня же.

Что касается «Верховного» командования, то редактора правы. На тот момент, действительно, оно в таком сочетании не звучало. Оно могло прозвучать, как Ставка Главного командования? А вот этого-то нам знать и не положено.

Выходит Ставка появилась еще до официального объявления о нападении Германии, так что ли? Интересно смотрится и другое предложение: «Этот вопрос меня несколько озадачил». Разумеется, и не только его (Тюленева), но и нас, читателей (цензура предложила: немедленно убрать!). Получается, что решение правительства(?) было для Ивана Владимировича, как снег на голову! Не ожидал он такой прыти от исполнительной власти, по части, вмешательства в вопросы наркомата обороны с назначением, как фронтов, так и должностей. Тюленев, ведь, вскрыл свой мобилизационный пакет и, судя по всему, такого решения там не было.

Отсюда и его недоумение. Теперь о Клименте Ефремовиче. Упоминался ли Ворошилов в первом издании мемуаров? Как видите, нет! Во всяком случае решили убрать слово «правительство» и возложить ответственность на «Ворошилова», а чего церемониться – возразить-то, с того света он уже не сможет. По сути дела командный пункт МВО, разумеется, с имеющимся там узлом связи, новоявленная Ставка подгребала под себя.

Каждая минута была дорога. Штаб МВО согласно моим указаниям срочно выделил полевой штаб для Южного фронта из командиров Московского военного округа и стал готовить специальный железнодорожный состав для отправки штабных работников на фронт.

22 июня в 15 часов я снова был у Г.К.Жукова и хотел получить от него оперативную обстановку и задачу для Южного фронта. Но лично от Жукова никаких указаний не получил, так как он, как и я, спешил в этот день выехать на фронт, После этого я был в Оперативном управлении Генштаба, где мне сказали, что обстановку и задачи я получу на месте.

Как будет выглядеть это «место», читатель узнает во второй части.

«Каждая минута была дорога» выглядит как-то легковесно. Все-таки, насчет Кремля весомее, да и надежнее. Пусть назначение Тюленева будет все же ассоциироваться с Кремлем, а значит и со Сталиным. «Командиров…» – убрать, чтобы не подумали, будто, весь штаб МВО «выкорчевали с корнем».

Трудно, сказать, был ли этот текст в первом издании, но во втором, в 1972 году, он не мог быть определенно. Тогда не стыковалось бы с вариантом Жуковского отбытия на Юго-Западный фронт после обеда 22 июня. Что касается получения личных указаний от начальника Генштаба, то осторожный Жуков, вряд ли стал бы распространяться больше положенного. Одной «Одессы», подверженной «бомбардировке», вполне достаточно.

А упоминать Оперативное управление Генштаба – упаси бог. Какую они Тюленеву могли дать оперативную документацию (по нашим предположениям 21 июня), если там, куда его отправляли, не было, не только боевых действий, но и не прорабатывался, видимо, даже вопрос о развертывании полевого управления Южного фронта, на базе штаба МВО, о чем нам поведал М.В.Захаров. Думается, что и в Оперативном управлении Генштаба, по поводу вопросов Тюленева, его работники тоже, видимо, оказались в «озадаченном» положении, как несколько часов назад и сам Иван Владимирович.

Ну, и на «десерт» Приложение 1. « Из личного дела И.В.Тюленева. Прохождение действительной службы в Советской Армии». Нас, разумеется, будет интересовать время нахождения его в должности командующего Московским военным округом. Находим соответствующую строку. Командующим Московским военным округом И.В.Тюленев стал согласно Приказу НКО СССР № 0094 от 15. 08. 1940 года.

Но это мы знаем. А вот сведения, по какой срок он исполнял эти обязанности, представили бы для нас еще больший интерес? Но этого-то, мы с вами, дорогие товарищи читатели, так и не узнаем. Месяц есть, а число не указано. Хорошо, но на основании какого же соответствующего распоряжения он стал командующим Южным фронтом? Пожалуйста, в соответствующей графе личного дела читаем: « Подтверждается приказом НКО СССР № 00801 от 26.08.1941 года». В августе месяце?! А у нас по тексту, смотрите выше, в предыдущей главе, когда Тимошенко подписал Директиву о вступлении Тюленева в должность командующим фронтом – 25.06. 1941 года? Как видите, значительно раньше, в июне? Голова идет кругом. Может опечатка в тексте и следует читать, как 26.06 1941 года? Все ближе к истине.

А с какого же времени Тюленев вступил в должность командующего Южным фронтом? Та же картина. Месяц есть – июнь, число не указано.

А чье же распоряжение подтверждается приказом НКО за № 00801? Самого Тимошенко! Сплошной кроссворд. Как видите, этот момент в биографии генерала армии И.В.Тюленева за 22 июня 1941 года стараются, тщательно скрыть. Чтобы, не бросалось в глаза отсутствие в личном деле Тюленева столь важных в нашем понимании дат, цензоры-редактора решили изъять все дни. Поэтому, их нет ни в первой строке, ни в последней, кроме одной единственной, абсолютно нейтральной: « с 1.9.1941 по 15.10.1941 – На излечении по ранению». Данный документ заверен «Зам. Начальника ОК ТШ начальник (?) Лебедев. 15 августа 1978 г.» (Так значится в документе. – В.М.). Скорее всего, Зам. Начальника Отдела Кадров Генерального Штаба, начальник какого-то (скрытого от читателя) отделения.

Для чего же тогда, все это делалось, по части искажения информации, если считалось, и считается, по сей день, что 22-го июня в Москве все было в полном порядке?

Вот как охарактеризовал все-то, с чем мы столкнулись при рассмотрении данных мемуаров, Алексей Тимофеев, подготовивший предисловие к этой новой книге генерала армии Тюленева:

« … Воспоминания генерала армии были абсолютно бесцеремонно изрезаны военно-партийной цензурой. Остается удивляться тому, как умели цензоры той поры убирать из текста страницы, ключевые для понимания важнейших событий, деятельности автора и тех, кто его окружал, не говоря уже о моментах острых, по которым до сих пор нет единого мнения у историков».

Трудно, с этим не согласится, но, даже и по этой книге, с обнадеживающей надписью «Впервые без купюр», как увидел читатель, прошлась безжалостная рука современного цензора. Или это не так?

Давайте подведем предварительный итог и коротко расскажем о судьбе наших героев. В дальнейшем война разбросает их по разным местам.

Гавриил Данилович Шишенин погибнет при невыясненных обстоятельствах в октябре на Южном фронте, уже, в должности начальника штаба 51-ой армии. Командующий Тюленев, еще раньше, 29 августа получит тяжелое осколочное ранение и будет эвакуирован в тыловой госпиталь. Подробнее, о нем, чуть ниже. Александр Иванович Запорожец пройдет всю войну, но в 1959 году, в период Хрущевской смуты, уйдет в мир иной.

Что еще хотелось бы рассказать о Тюленеве? После излечения по ранению Иван Владимирович получит вызов в Москву. Вот как он описывает встречу со Сталиным 13 октября 1941 года:

«Когда я вошел в кабинет, то, прежде всего, понял, что Сталин куда-то спешит, и, видимо, поэтому он обратился ко мне всего с двумя короткими вопросами. Он спросил, как мое здоровье, на что я ответил, что здоровье мое позволяет приступить к работе. (Хотя в то время я мог ходить лишь в специально подготовленной для меня обуви.) последовал второй вопрос: могу ли я выехать на Урал для выполнения специального задания Государственного Комитета Обороны? Я ответил утвердительно. Тогда Сталин приказал Поскребышеву, находившемуся тут же в кабинете, заготовить для меня мандат и привезти его на подпись на дачу. Мне также было приказано к часу ночи прибыть на загородную дачу Сталина».

Разумеется, что Сталин хотел побеседовать с Иванов Владимировичем в более доверительной обстановке, и не один. Также ясно и то, что Тюленев не мог самостоятельно добираться до его дачи. За ним должна прибыть специально присланная машина.

«На даче я был принят Сталиным в присутствии других членов Государственного Комитета Обороны. В состоявшейся беседе они расспрашивали меня о причинах отхода наших войск…».

Не для этого Тюленева пригласили на дачу, чтобы вдали от любопытных глаз, расспрашивать о событиях на Южном фронте, да, и к тому же, Иван Владимирович прибыл не с фронта, а из госпиталя. Особо доверенные люди Сталина из ГКО, а их-то, было, по пальцам пересчитать, скорее всего, интересовались, как произошло его снятие с поста командующего Московского округа и убытие на Южный фронт, который свалился всем, как снег на голову. Тюленев и обрисовал им, ту, обстановку, которая сложилась в округе в ночь с 21-го на 22-ое июня. Думаю, что товарищей на даче интересовало, кто, именно, проявлял излишнюю активность от лица новоявленной Ставки? О многом можно было расспросить Ивана Владимировича по тем событиям. Сталина же не было в Кремле, в те дни.

Но это было в недавнем прошлом, а сейчас обстоятельства были другие, но, не менее, тревожные. Зная, какая критическая ситуация сложилась под Москвой, Сталин попросил Тюленева в самые сжатые сроки подготовить в Уральском военном округе резервы для Западного фронта. И с этой задачей Иван Владимирович блестяще справился. Конечно, можно еще и еще рассказывать о товарище Тюленеве, но объем данной работы, к сожалению, не в состоянии вместить о нем все материалы.

Надо продолжать начатую тему по началу войны. К счастью для читателя, не один Иван Владимирович присел за письменный стол, чтоб поделиться с читателями своими воспоминаниями.

Оборона западных рубежей.

В этой второй части мы встретимся еще с одним свидетелем того, первого дня войны в Москве. Это начальник инженерной службы данного военного округа Аркадий Федорович Хренов. Но сначала немного о предыстории его появления в Белокаменной. Не просто же так, я продолжил заданную тему.

Закончилась война с Финляндией. Наш автор был на подъеме от удачного завершения военной компании. Многое удалось сделать на посту начальника инженерной службы и 7-й армии, и Северо-Западного фронта, в целом, что, разумеется, не осталось незамеченным. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

«Небывало счастливое и радостное чувство испытал я 30 марта, получая в Кремле из рук Михаила Ивановича Калинина Золотую Звезду, орден Ленина и Грамоту Президиума Верховного Совета СССР. Кажется, только теперь по-настоящему осознал и поверил, что удостоен высшего боевого отличия страны, заслужить которое и не чаял. Еще девять дней назад, на КП армии в Выборге, приняв первое поздравление с наградой, я не мог поверить, что все это — наяву. Да и сейчас не переставал удивляться в душе: в чем мой особый подвиг? Делал свое дело в полном объеме, с душой, как верный солдат и честный коммунист. Но ведь теми же нормами долга и чести руководствовался каждый…

В округ вернулся окрыленный (Речь, в то время, шла о Ленинградском военном округе. – В.М.). Казалось, горы сворочу! А забот было — хоть отбавляй. Перевод войск на мирное положение. Работы по разминированию, восстановление разрушенных мостов и дорог. Подготовка к летней учебе с учетом всех уроков, полученных на войне. Разработка соображений по строительству и переоборудованию укрепрайонов…

Но пролетел месяц с небольшим, и снова “Красная стрела” мчала меня в столицу. На этот раз в Москву, на расширенное заседание Главного Военного совета РККА, на которое были вызваны все высшие командиры и начальники, принимавшие участие в боевых действиях. Меня предупредили, что на заседании будет всесторонне анализироваться опыт минувшей кампании и что мне надо подготовиться к выступлению. Тезисы я уже продумал и, лежа на мягкой полке в двухместном купе, мысленно перебирал в уме узловые вопросы».

С этим Главным Военным Советом мы еще встретимся по ходу ознакомления с мемуарами Аркадия Федоровича.

«…Участники заседания собрались в Кремле 14 апреля. Впервые я оказался здесь, впервые близко увидел И. В. Сталина, других членов Политбюро, все высшее руководство Красной Армии. Сталин открыл заседание. В короткой речи он отметил, что минувший вооруженный конфликт позволил нам увидеть свои недостатки, показал, как нужно воевать в современных условиях, обогатил нас опытом. Этот опыт необходимо взять на вооружение, быстро устранить выявленные недочеты, усилив подготовку к будущей большой войне, которую нам, несомненно, рано или поздно навяжут империалисты.

Начались выступления участников заседания. Первому слово предоставили мне. Этот факт, как я понял, свидетельствовал о возросшем престиже инженерной службы, которая успешно выполнила новую роль в минувших боях. Справившись с волнением, я высказал все, что продумал, не сглаживая острых углов, не приукрашивая общей картины.

Острыми, самокритичными были выступления и других участников. Заседание продолжалось до 17 апреля и затем проходило уже в помещении Наркомата обороны. Как только оно закончилось, я поспешил в Ленинград. Перед всеми нами была поставлена задача: решительно улучшить качество боевой подготовки, проводить ее в обстановке, всемерно приближенной к боевой. По этому поводу в ближайшее время должен был выйти приказ наркома обороны».

Не совсем понятна обстановка на проходившем заседании в Москве. Вроде бы, в тот момент, в стране шли невиданные репрессии против командного звена Рабоче-Крестьянской – все боялись открыть рот, а здесь, в зале заседаний шли острые дискуссии.

Как многие знают из публикаций «демократически» настроенных военных историков, чуть ли не 40 с лишним тысяч пустили под нож, лучших сынов-командиров нашей доблестной Красной Армии. Видимо, поэтому нашему герою ничего не оставалось другого, как говорить только голую правду с трибуны в Кремле. Представляете, что пережил человек, когда «высказал все, что продумал», да еще и «не сглаживая острых углов, не приукрашивая общей картины» прошедших сражений на Карельском перешейке с финнами.

Наверное, поблизости от трибуны, уже стояла в ожидании приказа на арест ретивого выступающего кучка НКВДшников с наганами в руках? Но, видимо, произошел непредвиденный сбой в работе карательных органов страны, поэтому и читаем дальше воспоминания товарища Хренова.

«…Результаты расширенного заседания Главного Военного совета и предшествовавшего ему Пленума ЦК ВКП(б) не заставили себя долго ждать. Стоявшая на повестке дня реорганизация Красной Армии началась с новых назначений и перемещений руководящего состава. 8 мая наркомом обороны был назначен Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко. Заместителем наркома стал командарм 1 ранга К.А.Мерецков. Комдив М.В.Захаров — помощником начальника Генштаба, комдив М.А.Парсегов — генерал-инспектором артиллерии, комбриг Л.А.Говоров — его заместителем. Начальника Ленинградского военно-инженерного училища комбрига М.П.Воробьева назначили инспектором инженерных войск.


Жарким июньским днем я отправился по вызову в Москву. В день приезда меня принял нарком.

— Мы считаем, — сказал он, — что по своей подготовке и боевому опыту вы — наиболее подходящая кандидатура на пост начальника Инженерного управления».

Таким образом, наш герой поднялся на довольно значимую ступеньку по должностной лестнице став начальником Инженерного управления наркомата обороны Красной Армии. Сразу перед ним были поставлены задачи: в кратчайший срок преодолеть отставание инженерных войск в техническом отношении и в тактико-специальной подготовке.

«Мне присвоили звание генерал-майора инженерных войск (7 мая для высшего комсостава были введены генеральские звания). За работу взялся, едва успев принять дела. Труд предстоял гигантский: план реорганизации всей структуры: инженерного ведомства и инженерных войск надо было разработать за три недели…»

[Владимир Мещеряков]

Разумеется, что наш герой взялся за дело, засучив рукава. Не надо, однако, думать, что именно Семен Константинович Тимошенко и воспылал любовью к Аркадию Федоровичу, если тот, оказался в его ведомстве и на данной должности. Как читатель знает по жизни, слово и дело, это далеко не равнозначные понятия. С этим фактом наш герой вскоре и столкнется.

По всему следует, что нашему Аркадию Федоровичу, скорее всего, протежировал Жданов, так в наркомат обороны кроме Хренова попали еще несколько человек, проходившие службу в Ленинградском военном округе и близко общавшиеся с Андреем Александровичем.

«Благодаря поистине самоотверженному труду моих непосредственных помощников, сотрудников управления М. Л. Нагорного, К. С. Назарова и братьев Хухриковых проект плана реорганизации был готов к сроку. Он предусматривал преобразование Инженерного управления Наркомата обороны в Главное военно-инженерное управление Красной Армии, объединявшее в себе управления боевой подготовки, оборонительного строительства, инженерного вооружения и заказов, оперативный, организационно-мобилизационный и административно-хозяйственный отделы, главную бухгалтерию и инженерный комитет. Хотелось нам сделать самостоятельным и отдел заграждений. Но С. К. Тимошенко и К. А. Мерецков воспротивились этому».

О чем, я и говорил, выше. Если Тимошенко, как пишет автор, хотел его видеть на посту начальника Инженерной службы, тогда отчего же тот, воспротивился реорганизации, проводимой его подчиненным? Видимо, по их мысли (наркома и его заместителя), дай волю таким, как Хренов, так они всю западную границу так перекопают, что немцы не только не проедут, вряд ли, перейдут.

Да еще и заграждений всяких понастроят, как же Вермахту, в таком случае, придется прорываться? Поэтому никаких отделов! Итак, этот новоявленный Герой слишком уж, развил свою бурную деятельность – пусть малость поостынет. И как дружно-то воспротивились, друзья-товарищи: Семен Константинович и Кирилл Афанасьевич. То-то Аркадий Федорович недоумевал: «Почему отказались от его предложения работать с ним в Управлении такие признанные корифеи военно-инженерного дела как Георгий Георгиевич Невский и Дмитрий Михайлович Карбышев?» Понимали, видимо, те, что их ожидало бы при решении практических задач.

А наш герой, чувствуя поддержку Жданова, входящего в Главный Военный Совет, не опустил рук, при первых неудачах, а продолжил заниматься реорганизационными вопросами своего управления. И смотрите, что из этого получилось.

«… В первых числах июля (1940 года) я направился в Кремль и оказался в кабинете Сталина. Из руководителей партии и правительства здесь кроме него самого были К.Е.Ворошилов, Н.А.Вознесенский, А.А.Жданов и другие, а из военных — С.К.Тимошенко, К. А.Мерецков и Б.М.Шапошников.

Накануне я волновался страшно. Но, оказавшись в Кремле, вдруг ощутил полное спокойствие. Во взглядах и репликах присутствующих чувствовалась доброжелательность. У всех в руках я заметил подготовленные нашей группой материалы. Поэтому на доклад мне отводилось не более десяти минут. Я уложился в это время. После этого начались вопросы. Они ставились так профессионально, что невольно казалось, все здесь, особенно сам Сталин, хорошо знакомы с проблемой.

Неожиданно для меня Сталин предложил выделить отдел заграждений из состава управления вооружения и заказов и сделать его самостоятельным. Это было просто замечательно! Ведь мы даже не рискнули просить об этом.

Последовал короткий обмен мнениями, и Сталин сказал:

— У меня против рассмотренного плана возражений нет. Я — “за”!

Проголосовали “за” и все остальные...».

Ну, как вам наше военное руководство? Не плохо, как следует из написанного, оно «разбиралось» в существе дела. Это кто же все-таки запихал отдел заграждений в управление по вооружениям? Ему что же там, самое место, по мысли руководства наркомата обороны? Нарком и его заместитель, как видите, поначалу воспротивились передачи данного отдела под крыло инженерной службы, но под давлением людей болеющих за Отечество (к тому же, частью гражданских), скрепя сердцем сдались. И это не мои фантазии насчет сердца, а суровые реалии жизни. О чем узнаете, чуть ниже.

Сколько ни рассматривай документов выпущенных под шапкой Политбюро или ни перечитывай мемуаров участников тех лет, никогда не встретишь упоминание о других членах высшего партийного органа страны, кроме, Сталина, Жданова и, в лучшем случае, Маленкова. Чем занимались хорошо нам знакомые: Хрущев, Микоян, тот же Л.Каганович, видимо, одному богу известно? Всегда, они где-то, незримо присутствуют на второстепенных участках работы. Очень скромно вспоминали о своей работе, в том же Политбюро. Правда, с критикой Сталина – это, будьте любезны, сразу в первом ряду: все заметят, все учтут. Мы к составу Главного Военного Совета еще не раз вернемся с рассмотрением очень важного вопроса, а пока продолжим следить за нашим героем финской войны.

Как видите, Аркадий Федорович получил и моральное, и материальное удовлетворение: план реорганизации инженерной службы наркомата обороны был полностью принят!

«Политбюро ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР официально санкционировали перестройку инженерного ведомства. Меня назначили начальником инженерных войск — начальником Главного военно-инженерного управления Красной Армии, или ГВИУКА, как сокращенно стали называть его».

Можно сказать, что товарищ Хренов поднялся на самую вершину своей профессиональной деятельности. Теперь работать бы и работать, чувствуя приближение войны.

«У меня наконец появились возможность и время углубиться в документы, отражающие состояние нашей инженерной и оперативно-технической подготовки в приграничной полосе. Знакомство с ними вызвало глубочайшую озабоченность и тревогу.

Еще недавно слова “граница на замке” вполне отвечали своему прямому смыслу. На всем протяжении от Балтики до Черного моря на главных операционных направлениях у нас были созданы полосы укрепрайонов. (По границе, существовавшей на 1939 год. – В.М.) При всех частных недостатках это был мощный заслон, тем более что граничили мы с государствами, не располагавшими серьезным военным потенциалом. Теперь положение решительным образом изменилось. После поражения Польши, не сумевшей противостоять ударам вермахта, и воссоединения украинского и белорусского народов значительная часть нашей границы отодвинулась далеко на запад. Фашистская Германия стала нашим непосредственным соседом. И граница с ней оказалась весьма уязвимой».

На это было обращено внимание читателя в первых главах по поводу мирного договора с Германией от 1939 года. Одна из целей раздела Польши и было ослабление, в военном отношении, будущей границы с Германии с Советским Союзом.

«Как явствовало из документов и из ответов на сделанные мною запросы, старые УРы были законсервированы и частично демонтированы. Строительство же укрепрайонов на новой границе только-только разворачивалось.

Как раз в те дни произошли дальнейшие изменения границ — Бессарабия и Северная Буковина воссоединились с Советским Союзом, в Прибалтийских республиках была восстановлена Советская власть. За инженерную подготовку приграничной полосы в этих районах предстояло только браться».

Тема нам близка, так как только что мы обсуждали возможности наших войск по отражению вражеской агрессии. В каком состоянии были наши УРы, читатель уже знает, да и Аркадий Федорович прозрачно намекает. Не напишешь же, что практически демонтированы. Или их все же будут разоружать чуть позже, аккурат перед самой войной? Но главное для нас ясно: процесс пошел – «старые» УРы частично демонтируются за ненадобностью. А еще и года не прошло после событий с Польшей.

«Под наблюдением К. А. Мерецкова ГВИУКА срочно взялось за разработку плана оборонительного строительства на границах».

Согласитесь, насколько по-другому читалась бы фраза, написанная, примерно так: «Благодаря повседневной заботе Кирилла Афанасьевича Мерецкова о новых работниках наркомата, наше ГВИУКА срочно взялось за разработку плана…».

Но, скорее всего, более точным выражением было бы следующее выражение: «Под надзором К.А.Мерецкова ГВИУКА взялось за разработку плана оборонительного строительства…». О срочности я опустил, в силу ее надуманности, о чем читатель узнает ниже.

«Но на Украине и в Белоруссии оно (строительство) уже велось. По решению Оперативного управления (вскоре преобразованного в Главное управление) и отдела укрепрайонов Генштаба, решению, опиравшемуся на мнение нескольких профессоров-фортификаторов из Военно-инженерной академии, работы начались с создания долговременных сооружений (ДОС) из бетона и броневых плит. Против этого решения было бы трудно возражать, располагай мы неограниченным запасом времени. Но для завершения такого строительства требовалось не менее двух лет».

Понятно, что Аркадий Федорович хотел скорректировать начавшееся строительство, ведь, количество ДОСов надо было уточнить, чтобы не попасть впросак. Это, конечно, важный элемент обороны, но без других сооружений в укрепрайоне, ценность его снижается, хотя затраты на его постройку очень велики.

Эту, важную сторону этого дела, мы тоже обсудим, чуть ниже.

«А приближение войны ощущалось все сильнее. 22 июня 1940 года Франция капитулировала перед Германией. Столь быстрое крушение развитой капиталистической державы, оказавшейся неспособной к стойкой и решительной обороне, производило тягостное впечатление. В результате такого поворота событий главный из наших потенциальных врагов не только не был ослаблен, а наоборот — обрел дополнительные силы.

Реорганизация, охватившая Наркомат обороны, повлекла за собой новые служебные перемещения. Б.М.Шапошникова назначили заместителем наркома по оборонительному строительству, а К.А.Мерецкова — начальником Генштаба».

Таким образом, Кирилл Афанасьевич по службе, стал ближе к нашему герою, Аркадию Федоровичу, превратившись из прямого начальника, в – непосредственного. И тут же, «закипела» работа.

«Кирилл Афанасьевич сразу стал приглашать к себе узкий круг руководителей для периодического ознакомления с данными, полученными Главным разведывательным управлением. Обычно их докладывал нам генерал Н.П.Дубинин».

А нам все время галдили, что Голиков разведсводки бегал Сталину на ушко докладывать. Но тот, говорят, был очень нехорошим человеком, и не только не хотел им верить, но, и заставлял других, следовать тому же, принципу.

А здесь читаем, что генерал Дубинин из своего же, родного, Разведуправления, ясное дело, что узкому составу, но, все же – периодически докладывал о состоянии дел по ту сторону нашей границы и пояснял, как главный супостат готовится к войне с нами. Неужели ж, такое было в самом наркомате обороны? И как же такое, могло, проскочило в печать в разрез с проводимой политикой нашей партии о борьбе с проявлением культа личности товарища Сталина? Куда же в таком случае смотрела цензура? Ведь, форменное безобразие получается. Оказывается, все всё знали! И таким образом, нашим военным не было нужды гадать в курилках: нападет Гитлер нас или не нападет? Служивые из Разведуправления сами, как видите, всю правду-матку, как на духу, рассказывали.

На первом же таком совещании мы услышали несколько сообщений, свидетельствовавших о том, что гитлеровское руководство намерено обратить свою агрессию на Восток и что к нашим границам перебрасываются немецкие дивизии. Посыпались вопросы. Известно ли все это высшему руководству? Продолжаем ли мы выполнять свои обязательства по торговому соглашению с Германией? Почему новые данные не учитывают при разработке планов оборонительного строительства? Почему?.. Почему?.. Все вопросы начинались с “почему”.

Удивительное дело. Почему всех слушателей не арестовали, как «немецких шпионов», а Дубинина – за разглашение «секретных» сведений? Ведь, столько вопросов ему задавали и явно, с целью, узнать подробности. Да еще и под контролем Мерецкова! Понятно, что если Сталин запрещал, то где же еще удовлетворить человеческое любопытство, как не на работе? Вот где, оказывается, происходила утечка «государственных секретов».

Тогда становится понятным, почему Мерецкова арестовали через несколько дней после начала войны? Скорее всего, вменили в вину, как потворство ведению чуждых нашему генеральскому сословию разговоров. Мы с тихоней Кириллом Афанасьевичем еще столкнемся в отдельной главе. От врожденной скромности, как и Жуков, он читателю не поведает об этих самых разговорах в Генштабе перед войной. Хорошо, хоть Аркадий Федорович, добрая душа, приоткрыл «тайную» завесу над военной жизнью товарища Мерецкова. Как видите, тот, все же, делился военными новостями с товарищами и подчиненными по службе.

«Кирилл Афанасьевич терпеливо отвечал. Он сказал, что все разведданные докладываются куда следует, что правительство проводит внешние и внутренние военно-политические мероприятия для улучшения стратегических позиций и дальнейшего укрепления оборонной мощи страны, а все это требует времени. Единственная возможность выиграть время — делать вид, что мы всерьез относимся к советско-германскому пакту о ненападении. В заключение Мерецков напомнил, что полученную информацию мы должны хранить в тайне, не обсуждать ее у себя в аппарате».

И ни в коем случае, не проговориться об этом на приеме у Сталина (Шутка).

Не совсем понятна мысль Кирилла Афанасьевича в интерпретации Аркадия Федоровича и редакторов-цензоров. Это кому же надо делать вид, что «мы всерьез относимся к советско-германскому пакту о ненападении»? Военным, что ли? Значит, на виду штык в землю, а в кармане фигу наготове держать? Кроме того, что надо скрывать от работников наркомата? Подготовку к войне или несерьезность отношения к советско-германскому пакту?

Кроме того, снова «тайны войны». Так кому же докладывались разведывательные данные, если и через три десятка лет это составляло государственную тайну? Видимо, кроме Сталина об этом знали еще ряд товарищей, входящих в правительство, но все же, таинственное место «куда следует» редактура, вместе с Мерецковым, не захотела раскрыть. Хотя это был секрет Полишинеля. Итак, понятно, что это было Политбюро, куда захаживала упомянутая выше троица: Хрущев, Микоян, Л.Каганович и другие товарищи, упоминать, о вхождении которых в состав данного органа, было запрещено.

Разумеется, что данные товарищи не слышали ничего подобного о какой-то концентрации немецких войск у наших границ. Так, одни слухи.

«Вскоре, когда я явился к начальнику Генштаба с очередным служебным докладом, он сказал мне, что Главный (так в ту пору называли за глаза И. В. Сталина) дал указание тщательно следить за перегруппировкой и сосредоточением немецких войск, за перемещениями их командования и штабов в Восточной Пруссии, Финляндии и Румынии. Услышал я также, что ведено интенсивнее готовиться к проведению крупных общевойсковых учений в приграничных округах и быстрее завершать разработку плана оборонительного строительства».

Прямо, не хочется верить написанному. Вдумайтесь! Сам Сталин «дал указание тщательно следить за перегруппировкой и сосредоточением немецких войск» вблизи наших границ?! Да он же, как нас уверяли и уверяют «умные» люди от исторической науки, и по сей день – нехорошие слова черкал на разведдонесениях. А Лаврентию Павловичу, вообще, дал указание, чтобы тот не верил этим бумажкам о неминуемом нападении Германии, а наоборот, сам убеждал окружающих его военных, обратному – дескать, не раньше, чем сорок второго года Гитлер решится пересечь нашу границу. Внешняя разведка НКВД узнала об этом у Рунщтедта. Помните, высказывания немецкого фельдмаршала из первой главы? Разумеется, тех, кто воспротивится сообщению – сразу за химок и в кутузку.

Да, тот же Мерецков в своих мемуарах напрочь отмежевался от каких-либо разговоров в Генштабе по поводу разведданных. У него и Сталин-то не очень хотел вникать в существо дела. Приведу маленький отрывок из его книги, чтобы не бездоказательно обвинять Кирилла Афанасьевича в искажении действительности. Дело происходило, по описанию автора, в начале января 1941 года по окончанию оперативно-стратегической игры. Мерецков пишет, что «игра прошла чрезвычайно интересно и оказалась очень поучительной».

Запомнил, небось, Ленинское высказывание: «Учиться, учиться и, еще раз, учиться!». После насыщения военными знаниями, группу интересующихся военными делами генералов, вызвали в Кремль к Сталину.

«Мне было предложено охарактеризовать ход декабрьского сбора высшего комсостава и январской оперативно-стратегической игры. На все отвели 15 - 20 минут. Когда я дошел до игры, то успел остановиться только на действиях противника, после чего разбор фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы».

Такая важная игра была между «синими» и «красными», что читателю, думается, очень захотелось бы узнать ее результат, а Сталин взял, да и перебил Мерецкова на самом интересном месте. А, на беду, Кирилл Афанасьевич был очень обидчивым человеком и, даже, через двадцать с лишним лет, не захотел рассказать читателю о действиях «наших», то есть, «красных». Понятно, что держал обиду на Сталина за прерванное сообщение, но хотя бы сказал, чем дело-то, кончилось?


Глава 21. Кто бы мог подумать?


Понятно, что у Хренова Сталин был совсем другой – человек пытливого ума. А у Мерецкова Сталин – невоспитанный, нелюбознательный, да и вообще, малопонимающий в военном деле человек. Даже не интересовался тем, что ему частенько докладывала разведка. Вчитайтесь, что «с болью в сердце» пытается донести до читателя товарищ Мерецков. Понятно, что Сталину было наплевать, чем закончилась игра и кто, в конце концов, победил: «синие» или «красные»? Но что он пытается выведать у Кирилла Афанасьевича, задавая ему вопросы?

«Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван».

Сталин, по мысли Мерецкова, был или не осведомлен о действиях германской армии за последние месяцы, или слабо понимал суть этих действий, коли попросил вкратце дать им оценку. А так как мы уже знаем, что Кирилл Афанасьевич у себя в Генштабе был в курсе всех разведданных, то он и попытался, как пишет, дать анализ произошедших событий. Но, как видите, его высказывания «не произвели впечатления» – аплодисментов не последовало. А тут еще прозвучал сигнал, извещающий о том, что время на атаку (как в баскетболе) закончилось и у Кирилла Афанасьевича отобрали мяч, то есть, слово. Тяжело, ничего не скажешь. Кремль – это не Генштаб, там свои правила игры. Не дают сказать правду «честному» генералу. А как же тогда наш герой Аркадий Федорович умудрился со своим докладом уложиться всего за десять минут, просто, уму непостижимо.

Опричники Сталина «затыкали рот и выкручивали руки», как выясняется не только Мерецкову.

«Слово пытался взять Н.Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В.Сталин обратился к Народному комиссару обороны.

С.К.Тимошенко меня не поддержал. Более никто из присутствующих военачальников слова не просил».

Вот так «топтали» в Кремле, по воспоминаниям Мерецкова, хорошую инициативу. Обратите внимание. Два человека описывают деятельность Сталина, но какой разительный контраст!

Но не забывайте, читатель, что на данный момент Мерецков стал непосредственным начальником Хренова. Теперь уж тому не спрятаться, как раньше, за спину Шапошникова, от бдительного ока Кирилла Афанасьевича. Теперь он будет все время на виду у Мерецкова.

И мы возвращаемся к рассказу Аркадия Федоровича, который по-прежнему трудился над планом обороны западных рубежей.

«Этот план ГВИУКА доработало теперь уже под наблюдением Б.М.Шапошникова».

Рокировка, проведенная в наркомате обороны, не улучшило, положение дела товарища Хренова и ситуация с планом строительства, стала похожей на его фамилию. Теперь, Аркадию Федоровичу, чтобы дотянуться до Бориса Михайловича, необходимо стало, в ряде случаев, прыгать через голову Кирилла Афанасьевича. А это и неудобно, да и не всякий начальник одобрит подобную инициативу. Тем более что, как мы знаем, не очень-то Мерецков распахивал свои «дружеские» объятия инициативному новичку, с генеральскими погонами военного инженера. Так что и фраза «под наблюдением Б.М.Шапошникова» скорее всего соответствовала русской пословице: «Видит око да зуб неймет!».

Знал Мерецков силу Аркадия Федоровича по финской войне, поэтому и «вязал» Хренову руки. Ведь, тот был у него в 7-й армии начальником инженерной службы и утер, тогда нос французским инженерам, строившим линию Маннергейма.

А Шапошников, хотя и благоволил Аркадию Федоровичу, да, как говорят, не судьба, поработать вместе на благо Отечества.

«План предусматривал проведение работ в две очереди и был рассчитан на два года. В 1940 — 1941 годах намечалось строительство полевых укрепленных районов с включением в них модернизированных старых фортовых крепостей и созданием между ними системы мощных оперативных заграждений.

Работы второй очереди, запланированные на 1941 — 1942 годы, имели целью усилить полевые укрепрайоны долговременными железобетонными и броневыми сооружениями (ДОС). Преимущества этого плана казались нам очевидными. Даже будучи выполненным наполовину, он обеспечивал создание достаточно стойкой обороны на пути возможного вторжения врага».

Важный момент, упомянутый автором. Понимая, что война уже прикатилась к нашим границам, составители плана нашли компромиссное, но, в, то же, время, и разумное решение. Даже, выполнение плана наполовину, на случай внезапного начала военных действий Германии против нашей страны, позволило бы, все равно создать, что особенно важно, достаточно устойчивую оборону.

А нужна ли она была нашей «пятой колонне»? Разумеется, нет. В итоге получаем закономерный результат.

«Но план наш принят не был. Строительство продолжали вести на основе прежних разработок — так, будто в запасе у нас имелось по меньшей мере два года.

В первую очередь создавались долговременные (долгостроящиеся и дорогостоящие) сооружения (ДОС), и лишь потом предполагалось производить полевое заполнение УРов, то есть строить менее трудоемкие, наиболее массовые полевые укрепления...».

Как видите, любое благое дело можно извратить до неузнаваемости. Издадут приказ задом наперед, и ломись в открытую дверь. Ведь, недруги сразу же возразят: все, что приняли раньше – выполняется. Чего же попусту возмущаться? Ведь, объекты же строятся.

Да, но ведь принято дом начинать строить с фундамента, а не с крыши. К тому же планировали подготовить сначала первую полосу обороны из двух запланированных, а затем, если успеют до начала войны, то заняться второй. Получилось, видимо, что начали строить ДОСы (ДОТы), сразу на обеих полосах обороны, выводя за скобки, как подчеркнул Аркадий Федорович, «полевое заполнение УРов», то есть строительство менее трудоемких, но наиболее массовых полевых укреплений, тех же, например, ДЗОТов и заграждений.

Не забывайте, товарищи, что Мерецков, по своему положению, встал непреодолимой стеной между Хреновым и Шапошниковым.

«Верное определение последовательности работ составляло не единственную проблему оборонительного строительства. Не менее важно было вести его грамотно с оперативной и тактической точки зрения, учитывая и наш собственный опыт и опыт полыхавшей на Западе войны. Чтобы познакомиться с тем, как строятся УРы, я выехал в командировку в приграничные районы. Впечатление от этого знакомства осталось неутешительным. Оно нашло отражение в докладе, написанном на имя начальника Генштаба.

“Изучение и обследование состояния укрепления наших границ, — отмечалось в этом документе, — показало, что система военно-инженерной подготовки театра военных действий (ТВД) недостаточно уяснена как по форме, так и по содержанию, что отсутствует единство взглядов по этому вопросу и в то же время наблюдается шаблонность приемов и форм укрепления границ... Главным же и основным недостатком укрепления наших границ является то, что основная вооруженная сила нашей страны, полевые войска, остается “необеспеченной, а ТВД неподготовленным для действий полевых войск”.

Доклад я сначала показал Б. М. Шапошникову и М. В. Захарову — людям, чье мнение для меня было особенно авторитетно. Оба отнеслись к нему с одобрением. 12 октября(1940г.) (как раз в этот день соединения вермахта были введены в Румынию) доклад лег на стол К. А. Мерецкова и действие возымел. Содержащиеся в нем соображения относительно увеличения глубины УРов до 30 — 50 километров и создания предполья были отражены в директиве наркома обороны военным советам приграничных округов, изданной 20 февраля 1941 года. Но времени для выполнения этой директивы оставалось, увы, слишком мало. Да разве тогда мы знали об этом?...»

Автор, видимо, попытался рассказать о волоките, которая существовала в Генштабе во времена Мерецкова, но его наивные помышления ловко обыграли опытные редактора, замутив существо дела. Действительно, доклад был поначалу согласован с Шапошниковым и Захаровым, но последовавшая новая реорганизация Генштаба задвинула Шапошникова на вторые роли, поставив ему заслон, в виде Мерецкова, а Захарова, вообще, попросили очистить помещение еще в конце июня, направив начальником штаба в 12-ю армию Киевского военного округа.

Обиженный Матвей Васильевич Захаров впоследствии писал:

«Как мне тогда сказал Б.М.Шапошников, это перемещение имело целью дать мне возможность приобрести войсковой опыт в условиях, близких к боевым. Однако вскоре (в августе) Борис Михайлович и сам сдал дела Мерецкову».

Понятно, что Шапошников, может быть, хотел, как-то смягчить горечь от незаслуженной отставки своего товарища, но как видите, и его оттерли в сторону. Вон они, как дела-то разворачивались в отношении тех, чье мнение о подготовке инженерных сооружений на западной границе было авторитетным для нашего героя. И это у нас идет речь о защите западных рубежей нашей Родины. А потом, тот же Жуков ахал, да охал – не успели построить крепкую оборону. Супостат не вовремя напал!

А теперь прикиньте время, которое понадобилось документу, чтобы он, рассмотренный в июне Шапошниковым и Захаровым, лишь 12 октября смог лечь на стол К.А.Мерецкова, и застрять на нем неопределенное время. Кирилл Афанасьевич, видимо не очень жаждал видеть документ на своем столе, а когда, несмотря ни на что, доклад оказался все же у него, то не дал ходу этому документу, затянув с его рассмотрением до своей смены на посту начальника Генерального штаба.

А с 1-го февраля, как утверждал сам, Георгий Константинович, уже он, стал начальником Генерального штаба. Как видите, Жуков тоже внес свою посильную лепту, чтобы потянуть резину по строительству УРов. Начиналась уже последняя декада февраля (20-е число)1941 года. Впрочем, Георгий Константинович сам может сказать несколько слов по этим событиям, разумеется, стряхнув пылинки со своего кителя:

«…Я хотел бы остановиться на судьбе новых и старых укрепленных районов (УРов). К строительству новых укрепленных районов на западной границе приступили в начале 1940 года. Проект строительства УРов был утвержден И.В.Сталиным по докладу К.Е.Ворошилова».

Представляется, что Жуков «запамятовал» кем, в действительности, был утвержден проект строительства УРов. На тот момент, Сталин был, просто, одним из секретарей ЦК партии, входивший в состав Политбюро. Если проект был вынесен на утверждение от лица наркомата обороны, то утверждать его должен был Молотов, как председатель СНК. Это после 5 мая 1941 года, как мы знаем, Сталин займет государственный пост. Он документы по Пакту от 1939 года не имел возможности подписывать, как государственное лицо. Понятно желание переложить ответственность на Сталина. Чего не сделаешь, если хочется.

К тому же, здесь Жуковым, как и многими недобросовестными военными и историками, введена путаница в обозначение УРов находящихся на старой границе СССР. Укрепленные районы с находящими на них военными фортификационными сооружениями не были старыми, так как перенос границы произошел по времени всего-то ничего. Когда успело все состариться, трудно сказать? Их умышленно обозначают «старыми» чтобы иметь возможность наплевательски отнестись, как к самим сооружениям, так и находящемуся в них вооружению.

В противном случае получается глупость, когда Жуков будет говорить о переносе вооружения из, якобы, старых укрепрайонов в новые. Что, и вооружение, тоже, успело состариться? Или все же вполне было пригодно к использованию? Кроме того, УРы строятся не на пару лет, а на десятилетия, так как госграницы не перетаскивают с места на место по прихоти государственных мужей. Если бы не хитрая игра Гитлера с нашими заговорщиками, то встречать бы Вермахт пришлось бы со «старыми» укрепрайонами, расположенными в западных округах на границе, сложившейся после перемирия заключенного с белопанской Польшей еще в 1920 году. И что? И тогда, Георгий Константинович, стонал бы, что у нас старые укрепрайоны?

Так что о новых УРах можно и нужно говорить так: «строительство УРов на новой государственной границе». И никак не противопоставляя, неким, якобы, «старым», находящимся на бывшей границе 1939 года.

А Жуков, по поводу этих УРов, на новой границе, скорбно причитает:

«…Однако строительство укрепленных районов завершено не было».

Как же оно может быть своевременно завершено, когда план строительства мурыжился по столам начальства. Дела-то принял от своего товарища-подельника Мерецкова, а не поинтересовался, как там со строительством на новой границе? Больше полумесяца вникал в существо дела, а теперь в мемуарах оправдывается. Кроме того, он не хочет пояснить читателю, что понимает под завершением строительства УРов? Окончание строительных работ или полностью законченное оборудование укрепрайонов, особенно военно-инженерные монтажные работы, связанные с ДОСами (ДОТами)? Хочет ускользнуть от ответа и сразу перепрыгивает на другую тему, тоже, весьма неприятную для него.

«Хочу внести ясность в вопрос о снятии артиллерийского вооружения со старых укрепленных районов (Опять та же песня. – В.М.) В феврале – марте 1941 года на Главном военном совете Красной Армии дважды обсуждалось, как быстрее закончить строительство новых УРов и их вооружение. Мне хорошо запомнились острые споры, развернувшиеся на заседании совета. Но как ни спорили, а практического выхода для ускорения производства УРовской артиллерии и обеспечения необходимой УРовской аппаратурой найдено не было».

Как он ловко вывел себя за рамки проходящего обсуждения данного вопроса на Главном военном совете. Это кто же с кем спорил, дорогой ты наш Георгий Константинович? А где же находились в тот момент вы, «светоч военной мысли» возглавляющий Генеральный штаб? Что конкретного предложили, вы, лично, для ускорения строительства и ввода в действие построенных военных объектов в укрепленных районах? Скромно дистанцировались от обозначенной проблемы. Взяли и перевели стрелки на покойников: Кулика, Шапошникова и Жданова. Дескать, это они не понимали значимость цели и тормозили важное для страны дело – оборона ее рубежей.

«Тогда заместитель наркома по вооружению маршал Г.И.Кулик и заместитель наркома по УРам маршал Б.М.Шапошников, а также член Главного военного совета А.А.Жданов внесли предложение снять часть УРовской артиллерии с некоторых старых укрепленных районов и перебросить ее для вооружения новых строящихся укрепленных районов. Нарком обороны маршал С.К.Тимошенко и я не согласились с этим предложением, указав на то, что старые УРы еще могут пригодиться».

Хитер, ничего не скажешь! Ведь, в чем подлость момента? Хренов же намекал, что надо было пока построить первую полосу укрепления. Соответственно, меньше будет ДОСов (ДОТов), для которых необходимо артиллерийское вооружение. Ведь, его еще предстояло изготовить на заводах. О чем, видимо, и предупреждал, ранее, маршал Кулик. Но не зря же, затянули принятие доклада Хренова.

Сооружения понастроили, особенно ДОСы (ДОТы) и, главное, на обеих полосах укрепления, а начинять их, до обидного, было нечем. Что теперь прикажите делать с ними на границе? Оставлять без «начинки»? Вот и было, видимо, предложено, как крайняя мера, частично демонтировать вооружение из УРов находящихся на старой границе 1939 года. Понятно, что эти УРы были, своего рода, теперь уже второй главной линией обороны. Никто об этом и не забывал. Ясное дело, что это вызвало споры. Не «дубы» же сидели на Главном военном совете? Думается, что в числе тех, кто был против, выступил Жуков. Преследовал свои цели.

Разумеется, как всегда, в своих мемуарах Жуков прикрылся Иосифом Виссарионовичем. Обратите внимание, что он чуть ли не в каждой строке приделывает к «Сталину» инициалы имени и отчества. Достаточно было бы написать товарищ Сталин или, просто, Сталин. И так любому понятно о ком идет речь. Нет! Выказывает напускную почтительность.

«Ввиду разногласий, возникших на Главном военном совете, вопрос был доложен И.В.Сталину. Согласившись с мнением Г.И.Кулика, Б.М.Шапошникова, А.А.Жданова, он приказал снять часть артиллерийского вооружения с второстепенных участков и перебросить его на западное и юго-западное направления…».

Думается, было принято компромиссное решение. Жукову и компании поставили условие, что по мере поступления вооружения с заводов, будут доукомплектованы те объекты, с которых оно будет снято на старой границе. А Наркомату обороны и Генеральному штабу проконтролировать выполнение проводимых работ.

Смешным выглядит тот факт, что Сталин до войны, оказывается, знал, где у немцев будут направления Главных ударов, так как «приказал снять часть артиллерийского вооружения с второстепенных участков».

А разве начальник Генерального штаба, каким являлся Жуков, не представлял себе, перспективные направления вражеского нападения на нашу страну? Как же в таком случае строились оборонительные укрепления? Если не знал, то поинтересовался бы у Аркадия Федоровича. Он же не просто так, землю перекапывал?

Что произошло с УРами, читатель уже знает. Не надо думать, что в этом деле обошлось без Никиты Сергеевича Хрущева. Он был главный партийный деятель на Украине. Не объедешь.

А Жуков-то, как рвет рубашку на груди, рисуя себя защитником интересов родного Отечества. Сумел, дескать, только со второй попытки достучаться до сознания вождя. Иначе, было бы еще хуже.

«Однако после вторичного доклада И.В.Сталину нам было разрешено сохранить на разоружаемых участках часть вооружения».

Как всегда Жуков «выкручивается», пытаясь «замутить» воду. Воспользовавшись разрешением на частичный демонтаж оборудования, скорее всего, Мазепы начали разоружать УРы, именно, на основных направлениях предполагаемого удара врага. Думается, именно, вам, Георгий Константинович, как начальнику Генерального штаба, вкупе с наркомом Тимошенко и никому более, было адресовано указание Сталина, не грабить по полной программе УРы на старой границе СССР. Но Жуков, увы, относился к другой группе военных, название которым не украшает лексику русского языка.

Он опять начинает, как всегда, ловко оправдываться и «прокалывается». Читаем:

«По вопросу об УРах, строительство которых началось в 1938-1939 годах, генеральным штабом 8 апреля 1941 года были даны командующим Западным и Киевским особыми военными округами директивы следующего содержания…».

Именно, на старой границе СССР в 38-39 годах и велось строительство новых, дополнительных УРов. Никто, ведь, не предполагал, что в 1939 году будет подписано соглашение с Гитлером. К тому же, полномасштабной войны еще не было. В то время на территориях Западной Украины и Западной Белоруссии, безраздельно хозяйничала Польша, агрессивные планы которой хорошо были известны нашему командованию. Так что не все было «старо» на старой госгранице, коли велось строительство в те годы, о чем ненароком проговорился «великий» маршал.

Далее, он очень сильно расхваливает себя за предусмотрительность. И как следствие, в упомянутых выше директивах, вроде бы, даже выдал указание «начальнику Управления оборонительного строительства разработать и к 1.5.41 года направить в округа технические указания по установке вооружения и простейшего внутреннего оборудования в сооружениях 1938 – 1939 гг.».

Понятное дело, что бумагу он подписал, чтоб её направили в западные округа. А там местные военные товарищи, по его мысли, как только её получат, так сразу – и без промедления за дело. Только успевай подтаскивать! Так что ли, товарищ Жуков? И еще, Георгий Константинович, берет на себя смелость (мягко сказано) уверять, что это самое, именно, там и произошло.

Кстати, как думает читатель, кто был начальником Управления оборонительного строительства, на тот момент? Представьте себе, что из всего приведенного списка руководящего состава Наркомата обороны на начало войны, отсутствуют всего три руководителя, и один из них, наш начальник Управления оборонительного строительства. Может, поэтому Жуков и не привел его фамилию, чтобы спросить было не с кого? Вот они, маленькие тайны войны.

Кроме того, Георгий Константинович пытается окончательно замять дело об УРах. Понимает, видимо, что могут ткнуть носом с собственное произведение.

«УРы на старой государственной границе не были ликвидированы и разоружены, как об этом говорится в некоторых мемуарах и исторических разработках».

Есть еще у нас, – пытается оправдаться Жуков, – оказывается некоторые «недобросовестные» товарищи. Они, понимаешь ли, возводят напраслину, на него, Георгия Константиновича, и ставят под сомнение изложенные им, заместителем самого Сталина, кое-какие факты. Полное безобразие в исторической науке. Не доверять Маршалу Советского Союза? Такого даже в Америке не встретишь!

И товарищ Жуков клянется по поводу УРов на старой границе, говоря своим читателям, что

«…они были сохранены на всех важнейших участках и направлениях, и имелось в виду дополнительно их усилить. Но ход боевых действий в начале войны не позволил полностью осуществить задуманные меры и должным образом использовать старые укрепрайоны».

Усилить по Жукову – это как? В дотах прорубить дополнительные окна для 152- мм гаубицы, которая стреляла бы «бетонобойными снарядами» по врагу? Или рядом поставить новые танки КВ-2 (без снарядов), которые бы одним своим видом отпугивали немецкую бронетехнику? Как их дополнительно усилить, дорогой вы наш, Георгий Константинович, когда для ДОСов (ДОТов) на новой границе, на вашей двух полосной системе укреплений, не хватало вооружения. Это вы, и подобные вам, недобросовестные военные протолкнули к реализации план возведения, сразу двух полос укреплений долговременных сооружений. Хренов и противился этому, о чем и написал в своих мемуарах.

И об этом, тоже, велись дискуссии на Главном военном совете. А сейчас наш маршал умничает, задним числом.

«Относительно новых укрепленных районов наркомом обороны и Генштабом неоднократно давались указания округам об ускорении строительства. На укрепления новых границ ежедневно работало почти 140 тысяч человек. Торопил нас с этим и И.В.Сталин».

Дело не в ускорении, а в осмысленности военного строительства. Иначе получается и саботаж, и вредительство – и все в одном флаконе. Поэтому, как правило, когда нечего сказать в оправдание, дается ссылка на самоотверженный труд советских людей. Это действует безотказно. Многие сразу начинают верить в маршальскую писанину.

И как всегда, в конце темы, Георгий Константинович не удержался, чтобы не пририсовать к «Сталину» инициалы имении и отчества. Для придания большей весомости и правдивости своего изложения.

Получилось, скорее всего, так: на старой границе УРы раскурочили, а на новой – не оснастили.

Как вспоминал первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К.Пономаренко (мы с ним подробно встретимся чуть позже):

«Строительство велось напряженно, круглосуточно. Оно было усилено до предела. К сожалению, хотя чисто строительные работы к началу Великой Отечественной войны были в основном завершены, артиллерийское и инженерное оборудование построенных укреплений не было закончено. Например, только в 35% дотов удалось установить орудия и пулеметы. Во многих дотах еще отсутствовали амбразуры, не было закончено электросиловое оборудование, не установлены минные заграждения и т.д.»

Получается, что 2/3 ДОТов практически были без вооружения?! И это там, где не было Хрущева! Что же тогда было на Украине? Это лишний раз говорит о том, что «пятая колонна» была не только на местах будущих сражений, – основное ее гнездовье было в Москве – наркомат обороны, Генеральный штаб и прочие военно-партийные организации.

Трагичнее всего и то, обстоятельство, что даже такие, наполовину готовые УРы, и то запрещалось, во многих местах, заполнять войсками накануне войны. Как же! – боялись, дескать, спровоцировать Германию на ответные действия. К тому же еще и «Сталин» приказал, чтобы без его особого указания, ни шагу – к границе. Так все и получилось в действительности.

С этими укрепрайонами, да с самим товарищем Жуковым так увлеклись разборкой, что чуть было не оставили без внимания нашего Аркадия Федоровича. Он заждался, вкупе с редакторами, чтобы «самому» пояснить сказанное Георгием Константиновичем.

«Наступил новый, 1941 год. С 1 февраля начальником Генштаба стал генерал армии Г. К. Жуков. Генерал армии К. А. Мерецков, принял дела заместителя наркома обороны по боевой подготовке».

Тут нам ранее Кирилл Афанасьевич хотел вроде бы, поведать, как закончилась штабная игра «синих» и «красных», но Сталин «не дал» ему сказать. Помните, прервал на самом интересном месте. Придется помочь «обиженному» товарищу Мерецкову просветить читателя. Дело в том, что за наших – «красных», играл ни кто иной, как сам Жуков. Но ему в игре сильно не повезло и досталось от противника – «синих», за которых «воевал» Павлов. Может быть, Мерецков и хотел бы сказать об этом, но его вовремя схватили за руку: «А как же образ мудрого в провидениях и непогрешимого в делах маршала Победы?» Вот тут Сталин и пригодился со своим несвоевременным вопросом.

А товарищ Хренов продолжает тем временем, по возможности, резать правду-матку в своих воспоминаниях. Теперь его стало волновать другое. Он решил добиваться

« изменения норм инженерного снабжения войск. Результатов не было. Обратился с письмом в ЦК ВКП(б). В нем постарался как можно убедительнее показать значение специальных инженерных частей и роль инженерных начальников в современной операции, разъяснить, что минное оружие является не только оборонительным, но и наступательным, что нам нужны специальные части для устройства и преодоления различных заграждений.

Это письмо, видимо, явилось той последней каплей, которой не хватало, чтобы покончить с недоверием к обоснованности наших запросов. Во всяком случае, после него дело сдвинулось с мертвой точки. Главному управлению предложили дать расчетные данные по всем видам инженерной техники на первые шесть месяцев войны. Эти расчеты были быстро представлены. Нас активно поддержал маршал Б.М.Шапошников. И новые нормы обрели право на существование».

Это тот самый Шапошников, который по уверениям Жукова, якобы, приказал разоружать «старые» УРы, а Георгий Константинович изо всех сил сопротивлялся этому, даже, Сталина побеспокоил.

Интересно, как Жуков отнесется к этому нововведению Аркадия Федоровича, ведь тот так желал усилить оборону стрелковых частей? Тем более что «изменения были весьма ощутимыми. Если раньше на дивизию полагалось 2500 — 3000 противотанковых и 3000 — 4000 противопехотных мин, то теперь эти цифры соответственно увеличились до 14000 — 15000 и 18000 — 20000. Правда, принять новые нормы еще не означало снабдить в соответствии с ними армию. Фактически у нас в то время имелось около миллиона противотанковых мин и немногим более противопехотных. К началу войны их количество возросло».

Вроде бы, хорошее дело сделал Аркадий Федорович, но отчего нет радости от написанного? Понятно! Произошло то же, что и со строительством укрепрайонов. Кругом скрытый саботаж. Хренов и поясняет, что принять новые нормы – это хорошо, а снабдить по ним Красную Армию – заведомо, не выполнимая задача.

Это была, видимо, лебединая песня товарища Хренова на поприще начальника Главного военно-инженерного управления Генштаба. В середине апреля 1941 года Аркадий Федорович, вдруг, оказался в Сочи, в военном санатории имени К. Е. Ворошилова. Интересно, смог ли, сдержать свои чувства, узнав, какое название носит данный санаторий? Это были своего рода перегибы того, далекого времени. Не знаю, уж, какие эмоции могли возникнуть у самого Климента Ефремовича, отдыхай он в санатории носящим его имя? Может, ощущался бы необычайный восторг души и прибавление здоровья или, все же, данный санаторий предназначался для другой категории военных, которым всего лишь следовало знать и помнить свое вышестоящее руководство?

«Вся обстановка располагала здесь к отдыху, успокаивала. (Еще бы, в санатории носящим имя Ворошилова. – В.М.). Но можно ли было отвлечься от мыслей о делах? Тем более что на следующий день после приезда я встретил Матвея Васильевича Захарова. Мой давний и очень уважаемый знакомый после назначения из ЛВО на должность помощника начальника Генштаба около двух лет проработал в Москве. В прошлом году его направили начальником штаба в Одесский военный округ. Почти все время мы теперь проводили вместе, и наши разговоры неминуемо возвращались к одному: к тревожной обстановке, предвещавшей близкую войну, к тому, что сделано и не сделано для отпора врагу».

И чего переживали? Ведь в Генштабе же остался «пламенный патриот» Отечества маршал всех времен и народов Георгий Константинович Жуков. Уж он-то, вместо них даст «настоящий» отпор Гитлеру! Ни пяди родной земли врагу!

К сожалению, не знали они истинных чувств «полководца», особенно, Аркадий Федорович. С грустью вспоминает он свою службу в Генштабе, как бы подводя итоги прошедшему.

[Владимир Мещеряков]

«Служба на посту начальника ГВИУКА дала мне очень многое как специалисту и руководителю, расширила кругозор. Но главное не в этом. Что я сам сумел отдать службе? Этот вопрос я не однажды мысленно задавал себе. Далеко не все из задуманного удалось претворить в жизнь.

И все ж было немало такого, что приносило законное чувство удовлетворения. Само создание ГВИУКА значило многое, и было лестно сознавать, что разработка его структуры проходила при моем участии. Появилась директива, предусматривавшая увеличение глубины строящихся УРов. Были созданы новые документы по инженерной службе, отражавшие боевой опыт; утверждены реальные нормы снабжения армии инженерным имуществом и минно-взрывными средствами. Шагнула вперед выучка инженерных частей, происходило “осаперивание” всех родов войск. На испытательных полигонах появились опытные образцы облегченных окопокопателей, траншейных, дорожных и прочих специальных; машин. И разве мог я без теплого чувства вспоминать о М. П. Воробьеве, Л. З. Котляре, М. Н. Нагорном, И. А. Петрове, В. В. Яковлеве и других сослуживцах по наркомату, чья помощь была поистине неоценима? Трудились мы дружно, с полной отдачей, жили душа в душу».

Пару слов об опытной технике. Кто бы ее стал внедрять, если, во-первых, в Уставе бойцу Красной армии того времени, было предоставлено право самостоятельно выкапывать для себя небольшую ячейку, а здесь речь будет идти о траншеях. Помните Рокоссовского по лету 1941 года, и его требование при обороне отрывать окопы полного профиля? И, во-вторых. Как это соотносилось бы с действиями наших заговорщиков? Судя по результатам с укрепленными районами на границах, вряд ли бы они способствовали проталкиванию в серийное производство подобные опытные образцы. Непроходимая оборона рубежей Советского Союза – не их удел.

Теперь, что касается грустной тональности в изложении нашего героя.

Отчего это он стал петь себе отходную? Ведь, вроде, отдыхал от повседневных забот? Наверное, сердцем чувствовал приближение перемен в своей военной жизни. Так оно и произошло.

«…Работа в ГВИУКА неожиданно закончилась. Теперь предстояло отправляться к новому месту службы: был получен приказ о моем назначении начальником инженерных войск Московского военного округа».

Московский свидетель.

Вот наконец-то и добрались до интересующего нас вопроса: «Как там было по началу войны в Московском округе?» С Тюленевым разобрались. Цензура сильно постаралась. Теперь на очереди воспоминания товарища Хренова. Что же дали сказать «душители свободы слова» Аркадию Федоровичу?

Ну, то, что его взашей вытолкали из Генштаба с ответственной должности связанной со строительством укрепительных сооружений на границе, повторяться не будем. Итак, все понятно. Сейчас нас интересует, как Аркадий Федорович описал события, предшествующие началу войны, находясь в Московском округе.

«С трудом дождался конца отпуска. Не терпелось скорее взяться за дело на новом месте.

Командующий войсками МВО Маршал Советского Союза С. М. Буденный встретил меня приветливо.

— Тут звонок от Главного был, — сказал он. — Велел, чтобы тебя не обижали. Да мы и не собирались обижать...».

Непредсказуема наша История. Особенно по периоду Великой Отечественной войны. Читатель уже видел, что сотворили с мемуарами Тюленева. У данного мемуариста ситуация не легче. Так, когда же его попросили из Генштаба, если еще Семен Михайлович Буденный был на посту командующего округом? Это надо полагать произошло еще до августа 1940 году, коли «Буденный …встретил приветливо»? Вот тебе раз! Понятно, что доклад пылился на столах начальников Генерального штаба Мерецкова и Жукова. Но может, поэтому нашего автора и «переместили» пораньше, чтобы не бросалось в глаза, чрезмерно растянутая волокита по его докладу?

Мутят воду по поводу нахождения Хренова на посту начальника Главного военно-инженерного управления. Он в этом качестве, значится в списках высшего руководящего состава РККА на совещании в конце декабря 1940 года. Да и Тюленев фигурирует в качестве командующего Московским округом в тех же самых списках, приглашенных на совещание в Москве. Зачем, тогда, приплели Семена Михайловича, да еще, почти в мае месяце 1941 года в качестве командующего Московским округом? Видимо, чтобы скрыть, что он в тот момент был 1-м заместителем наркома обороны. Их и так, его и Ворошилова, изображают тупыми кавалеристами эпохи Гражданской войны.

Как обычно, содеянное прикрывают именем Сталина. Дешево и сердито. Поди, проверь: беспокоился тот, лично, за Аркадия Федоровича или нет? Это чтобы читатель подумал, что в Генштабе товарища Хренова по головке гладили и восхищались его инженерными талантами, а Московском округе на него, якобы, заранее точили зубы.

«Маршал коротко рассказал о внешнеполитических событиях последнего времени (после отпуска эта информация была для меня особенно интересной), о делах в округе. Перечислил главные мои задачи.

— Надеюсь, — заключил Семен Михайлович, — в обстановку вы врастете быстро. Обо всех трудностях незамедлительно докладывайте лично мне...»

Будем считать так, что товарищ Хренов, по делам службы был на приеме у 1-го заместителя наркома обороны товарища Буденного и тот обещал ему поддержку, имея виду его новое назначение. Только и всего.

«Но докладывать ему не пришлось: в конце мая в командование округом вступил генерал армии И. В. Тюленев. Да и с особыми трудностями я, по правде говоря, не встретился. Коллектив окружного инженерного управления принял меня очень радушно. Я сразу нашел общий язык со своим заместителем по боевой подготовке полковником А. Ш. Шифриным, с начальниками отделов. Все командиры и военные инженеры управления хорошо знали свое дело, отличались завидной исполнительностью — в столичном округе и кадры были соответствующие. Словом, с первых дней я почувствовал себя так, словно давно служил здесь, и с удовольствием окунулся в работу, позволявшую быстрее видеть плоды своих усилий».

У самого Тюленева упоминание о его назначении командующим Московским военным округом в мемуарах напрочь отсутствует. Но это, конечно же, не означает, что он вступил в должность командующего в мае 1941 года. Вопросы к нему: когда? при каких обстоятельства? и вместо кого? – остались, к сожалению, без ответов. Почему? Да потому что, сделал что-то нехорошее хрущевцам. Вот они и искажают его в Истории.

Что же касается служебной деятельности Аркадия Федоровича, то он ясно дал понять, что может быть, хоть в Московском округе ему удастся в полном объеме увидеть результаты своей деятельности.

«В начале июня командующий собрал руководящий состав штаба округа и сообщил, что нам приказано готовиться к выполнению функций полевого управления фронта. Какого? Этот вопрос вырвался у многих.

— К тому, что я сказал, ничего добавить не могу, — ответил Тюленев.

Однако когда он стал давать распоряжения относительно характера и содержания подготовки, нетрудно было догадаться, "что в случае войны действовать нам предстоит на юге».

Тут и комментировать особо нечего. «Аркадий Федорович» опередил по мыслям самого командующего Тюленева. Как помните, у Ивана Владимировича в воспоминаниях, его назначение командующим Южным фронтом было для того, полной неожиданностью. Здесь же, заранее, за несколько дней до начала войны, выстилается ковровая дорожка на юг. А что же тогда было 22 июня? Сейчас узнаем.

«Кажется, ни один автор военных мемуаров не избежал соблазна хотя бы коротко рассказать о первом дне войны…

Не обойду и я в своем рассказе день 22 июня. На понедельник в штабе планировалась поездка для отработки организации и взаимодействия в составе полевого управления фронта. Поэтому в субботу, отпустив пораньше всех командиров инженерного управления, я задержался на службе: готовил документы и карты к предстоящей поездке. Домой вернулся далеко за полночь. Собрал все необходимое, что могло понадобиться в поле, и быстро улегся спать. С утра пораньше я собирался отправиться за город, в Жуковку, — там, на даче у родственников, жила семья».

Всё, как и везде. Отдыхаем, товарищи военные, до понедельника. До кабинета Тимошенко в Москве, не доносился гул немецких танковых моторов, а Жуков не знал дислокацию немецких группировок у границы. Они же не посещали Мерецкова, чтобы послушать доклады генерала Дубинина из Разведуправления. Поэтому решили собраться (надо же когда-нибудь это сделать) в кабинете Семена Константиновича, чтобы обсудить, как там дела у Гитлера, и что он планирует предпринять в ближайшие часы? Почему не поехали отдыхать домой к семьям, разрешив, это делать другим? Видимо проявляли трогательную заботу о своих подчиненных. О них же некому было побеспокоиться. Не Сталину же? К тому же, в скором времени, будет звонок из Севастополя от Октябрьского, и Жукову надо подумать, что ему ответить.

Но если Хренов стал готовить документацию к поездке, то значит, в субботу Тюленеву и вручили предписание об убытии в Винницу. Представляется сомнительным, чтобы руководство Московского округа должно было выделить полевое управление для убытия на фронт.

И вот наш, Аркадий Федорович, устав от мирских забот прилег отдохнуть до утра.

«Едва уснул, затрезвонил телефон.

— Товарищ генерал, — послышался возбужденный голос оперативного дежурного штаба округа, — вас вызывает командующий. Приказано не задерживаться. Машина сейчас выезжает...

Быстро добрались мы до Лефортова, въехали во двор штаба округа. Здесь уже чувствовалось необычное оживление.

В приемной командующего я застал начальника штаба генерал-майора Г. Д. Шишенина, начальника политуправления дивизионного комиссара Ф. Н. Воронина, начальника тыла генерал-майора А. И. Шебунина и еще нескольких товарищей».

Первый сюрприз. Исчез заместитель командующего И. Г.Захаркин и член Военного совета В.Н.Богаткин. Зато появился полновесный начальник штаба Г.Д.Шишенин. У Тюленева он почему-то был, только как «исполняющий обязанности».

«Генералы стояли группками, негромко переговаривались. В слитном жужжании голосов я уловил отдельные слова: “Кажется, началось... ”, “Да, по всей границе... ”.

Значит, война... Подошли еще несколько человек. Никаких подробностей никто не знал. Вскоре появился командующий и пригласил нас в зал заседаний Военного совета».

Военный Совет округа без члена Военного совета. Может это был тот момент, когда Ставка одного сняла, а другого еще не назначила?

«Коренастый, подтянутый, с короткой щеточкой усов, Иван Владимирович Тюленев выглядел очень встревоженным. Войдя в зал и приняв доклад начальника штаба, он не сел, как обычно, за стол, а остался стоять.

— Товарищи, — обратился он к нам, — в четыре часа с минутами я был вызван в Кремль. Климент Ефремович Ворошилов и Семен Константинович Тимошенко сообщили мне, что фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину…».

Для солидности сообщения о нападения Германии редакторам издания пришлось слить воедино наркома обороны и заместителя председателя Комитета обороны при СНК. Непонятно: они что же, по очереди сообщали Тюленеву о нападении немцев или говорили вместе, перебивая друг друга?

Кроме всего прочего выясняется важное обстоятельство, дающее пояснение мемуарам Тюленева. Как видите, не один Ворошилов напутствовал Ивана Владимировича в дальнюю дорогу. Рядом находился Нарком обороны Тимошенко, который по совместительству был еще и Председателем Ставки. Теперь, вполне правдоподобно назначение товарища Тюленева командующим Южным фронтом, так как соответствующее должностное лицо находилось рядом. Ему, то есть, Тимошенко, с руки было спросить у Тюленева и о командном пункте для Ставки, и дать тому приказание посетить Генеральный штаб для встречи с Жуковым.

А следом идет не менее интересный эпизод. Тюленев отдает приказание своим подчиненным:

« …А сейчас немедля вызывайте своих подчиненных и приступайте к выполнению плана мобилизационного развертывания.

Далее Иван Владимирович сообщил, что он назначен командующим войсками Южного фронта, членом Военного совета — армейский комиссар 1 ранга А. И. Запорожец, начальником штаба — генерал-майор Г. Д. Шишенин».

Точно, как и предполагал. Богаткина уже убрали в неизвестном направлении, а Запорожец, видимо, еще не подъехал, иначе бы, командующий представил бы его собравшимся. Итак, Московский округ обезглавлен. Командующего и начальника штаба округа отправляют подальше на юг, а члена Военного совета округа выдергивают по партийной линии. И кто же будет вместо них рулить Московскими войсками? Неужели, все же, ответственность возложили только на заместителя командующего И.Г.Захаркина? Темное дело. Деятели из новоявленной Ставки, судя по всему, знали, что делали.

«Начальниками родов войск и служб фронта назначаются соответствующие начальники из округа. Полевое управление отбывает на фронт двумя эшелонами. Место назначения — Винница. Состав первого эшелона должен быть готов к отправке сегодня, состав второго — завтра.

А разве в мобилизационном пакете командующего лежало предписание об отбытии в район действия Одесского военного округа, и развертывать там полевое управление фронтом? Конечно же, нет! Ведь, в мемуарах Тюленева назначение он получал, якобы, от Ворошилова. Здесь же, у Хренова, объединены взаимоисключающие структуры: Комитет обороны и подведомственный ему наркомат обороны.

Скорее всего, Иван Владимирович Тюленев зачитал приказ, который ему вручил Председатель новообразованной Ставки С.К.Тимошенко. Как всегда, чтобы его здорово не выделять, «пририсовали» за компанию Ворошилова. Все равно, ведь, тот уже умер, на момент выхода книги. Не обидится же?

А дальше все происходит по аналогии с мемуарами Тюленева.

Командующий «объявил, кто выезжает первым эшелоном, определил время сбора на Киевском вокзале к 15 часам и приказал мне приступить к обязанностям начальника первого спецпоезда…

В полдень по радио выступил заместитель Председателя Совнаркома, нарком иностранных дел В. М. Молотов. Выслушали его молча и разошлись по рабочим местам. Время не ждало. К 13 часам все дела были завершены. Прежде чем отправиться на вокзал, я заскочил домой, рассчитывая попрощаться с родными. Как и ожидал, жена с детьми успела приехать с дачи. Обнялись, расцеловались, пожелали друг другу дожить до победы и все вместе спустились во двор, к машине…»

Понравилось, по поводу выступления Молотова: «Выслушали его молча и разошлись по рабочим местам». Никаких эмоций. Тюленев же, им всё уже рассказал, а отправка за тридевять земель, судя по началу войны, не сулила ничего хорошего.

Далее, Аркадий Федорович описывает, как управление Московского округа поездом продвигались к югу, в сторону Винницы. Я решил включить его рассказ в канву повествования, чтобы уточнить некоторые моменты, опущенные у Тюленева. На мой взгляд, они представляют определенный интерес, в смысле, факта спланированного бардака. Впрочем, при дальнейшем знакомстве с воспоминаниями Хренова, любой читатель может сам убедиться в этом.

«В половине третьего мы уже были на вокзале… я пошел осмотреть спецпоезд, сверяясь с имевшейся схемой.

Погрузку закончили к 15 часам. Все начальники и командиры заняли свои места. В 15. 20 прибыли И. В. Тюленев и А. И. Запорожец. Я подошел к ним с докладом о готовности к отправлению.

— Отправляйте не задерживаясь, — распорядился Тюленев.

Через пять минут паровоз плавно сдвинул с места наш состав, и поезд, набирая ход, пополз вдоль непривычно пустого перрона.

До Киева мы ехали почти без остановок. В пути несколько раз собирались в салон-вагоне командующего. Тюленев и Шишенин сообщили то немногое, что знали об обстановке, познакомили нас с составом войск Южного фронта. Фронт включал в себя прежде всего 18-ю и 9-ю армии. Полевое управление 18-й формировалось в Харькове, на базе Харьковского военного округа, командующий которым генерал-лейтенант А. К. Смирнов был назначен командармом».

А ведь, как сообщал М.В.Захаров, он просил Генштаб создавать фронт, именно, на базе Одесского военного округа. Но что не сделаешь, ради «хороших друзей» из Московского военного округа, как Тюленев, Хренов и другие. К тому же, на юге, как известно, значительно теплее, чем в Москве. Впрочем, есть и еще ряд положительных отличий от столицы, например: отдаленность от властей. Хотя, в какой-то мере, это нивелируется наличием телефонной связи.

Далее Аркадий Федорович знакомит читателя с другими войсковыми соединениями, входящими в состав Южного фронта. Кроме этого

«…командующий и начальник штаба рекомендовали нам сразу по прибытии получить документы, характеризующие состояние передаваемых фронту соединений, и все имеющиеся данные о театре военных действий».

Приведены интересные зарисовки о штабе Киевского военного округа первых дней войны.

«В Киев мы прибыли вечером 23 июня. У вокзала нас ожидала машина из штаба округа. Я оказался в числе тех, кто отправился в штаб. Принял нас заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант В. Ф. Яковлев. Он сообщил о весьма тяжелом положении, в котором оказался Юго-Западный фронт, отражая нападение немцев. Противник достиг оперативной внезапности и, развивая успех, наносит мощные удары. Предпринимаются попытки организовать контрудары, но управление войсками затруднено, связь с ними ненадежна. Более полными данными генерал не располагал».

О самом В.Ф.Яковлеве, тоже, довольно скудная информация. У Тюленева вообще убрано упоминание о нем. Несколько слов о Всеволоде Федоровиче. Он был оставлен в Киеве, как заместитель командующего с целью организовать тыловую работу округа и в первую очередь – проведение мобилизации в соответствии с Указом от 23 июня. Как она была организована и проведена, остается только догадываться.

О тяжелом положении Юго-Западного фронта я уже упоминал в первой части. Хочу обратить внимание читателя, вот на какой момент. Тюленева и его людей на вокзале ожидала машина, чтобы отвезти в штаб Киевского округа. Зачем? Ведь у них были своя боевая задача, отличная от местных товарищей? Правда, Аркадий Федорович, уверяет, что у него, лично, нашлись важные дела, которые он должен был решить в данном штабе. Но что хотел узнать Тюленев у Кирпоноса, в ходе несостоявшегося телефонного разговора? Может Иван Владимирович надеялся встретиться в Киеве с другими ответственными лицами, с тем же Жуковым, но их, к его глубокому сожалению, не застал на месте?

«Командующий войсками округа генерал-полковник М. П. Кирпонос возглавил Юго-Западный фронт и находился на КП в Тернополе. Там же были и другие командиры, составившие полевое управление фронта.

Я отправился по отделам и управлениям штаба добывать справки, топографические карты и прочие документы, касавшиеся укрепрайонов, а также дорожной и аэродромной сети в полосе Южного фронта. Обстановка в штабе несколько озадачила меня. Служебные кабинеты обезлюдели — их хозяева, что было вполне естественно, оказались в Тернополе. Но те, кто оставался, не были наделены достаточными полномочиями и не имели доступа к интересующим меня документам. У нас в МВО переход на военное положение был отработан четче».

Все это лишний раз подчеркивает «липу» о, якобы, запланированном создании Южного фронта на базе МВО. Полевое управление фронта без соответствующих документов?! Вообще-то, удивляться не следует, зная, кто готовил и утверждал приказ Ставки.

Видимо, прилетев с Хрущевым в Киев, Жуков побывал и в штабе КОВО. Вполне, допускаю, что приказал опечатать сейфы с документами, чтоб «целее» были. Иначе, как понять, что работники штаба округа «не имели доступа к интересующим меня документам».

«Выручили меня оказавшиеся на месте работники Инженерного управления. Они по памяти охарактеризовали мне состояние УРов, дорог и аэродромов. Набросали примерную схему расположения железобетонного командного пункта (КП) в Виннице, на берегу Южного Буга, — именно там и должно было разместиться наше фронтовое управление. Они же предупредили, что на КП может не оказаться необходимых средств связи и полного расчета обслуживающей команды.

Все эти сведения представляли для меня практическую ценность. Большего в штабе округа я почерпнуть не смог. Спасибо и на этом. Теперь можно было возвращаться на вокзал».

«Неожиданный» сюрприз поджидал наших «путешественников» поневоле. Надо полагать, что сейфы с документами оказались закрытыми. Ключей, как и хозяев, днем с огнем не отыскать. Вполне возможно, что владельцы секретов могли и уехать на КП фронта в Тарнополь. Что делать в таком случае? Обратиться за помощью к боевому братству порядочных людей – оно, как правило, не подводило. На высоте оно оказалось и в этом случае. Киевляне рассказали, что знали и, главное, что особо умилило, набросали примерную схему как нашим бедолагам добраться до своего командного пункта. Иначе, хоть: «Караул!» – кричи. Не будешь же, прибыв под Винницу, ездить вдоль берега реки и спрашивать у встречных и поперечных: «Где тут поблизости находится армейское КП? Мы не местные. Мы, дескать, из Москвы приехали повоевать».

Вот так организовывал работу подведомственных структур Генеральный штаб под управлением Г.К.Жукова. Кстати, как помните, он при первых же выстрелах на границе рванул с Хрущевым, именно, в Тарнополь. Видимо, кроме всего прочего, попутно прихватили с собой из Киева и тех служивых из штаба округа, которые обязаны были вести организационную работу в тылу. А зачем это надо Жукову – Хрущеву? Для них важнее было создать неразбериху и хаос в управлении войсками, что они целенаправленно и делали. Почему эта «сладкая парочка» оказалась в Тарнополе? – поговорим, чуть ниже, в отдельной главе.

А наш Аркадий Федорович со своими боевыми друзьями, пожав на прощание руки киевлянам, покатил дальше на юг, к месту, приблизительно указанному товарищами их штаба КОВО.

Поезд шел без остановок, то убыстряя, то замедляя ход. В пути собрались у Г. Д. Шишенина. Обменялись сведениями, полученными в Киеве. Я доложил неутешительные вести: инженерных и строительных частей, непосредственно подчиненных фронту, нет. О том, чем располагали армии и Одесский округ, данных не было. Отсутствовали данные и о состоянии укрепрайонов. Не все было ясно и в отношении возможностей местных строительных, монтажных и ремонтно-восстановительных предприятий во фронтовой полосе. Вывод напрашивался такой: завтра же нашему управлению нужно начинать изыскивать и собирать инженерные, строительные, технические силы и материальные средства, чтобы обеспечить боевую деятельность командования, штаба, войск и тыла.

Вот так собирались обороняться на румынском направлении прибывшие из столицы москвичи. С помощью кого же предстоит готовить рубежи обороны, если отсутствуют инженерные и строительные части? Видимо, будут привлекать, как всегда, местное население, вооруженное лопатами. Хоть небольшой противотанковый ров, а выкопают, и то хорошо.

Где там наши мудраки-руководители Генштаба Мерецков и Жуков? Их преступная деятельность видна воочию. Мерецкова-то притянут за хобот, правда, по другим делам, да и то выскользнет, а Георгий Константинович, к сожалению, будет всю войну, находится в обойме «неприкасаемых». Ни один волосок не слетит с его головы.

«В Винницу мы прибыли на рассвете 24 июня. Быстро разгрузились на железнодорожной ветке, вклинившейся в пригородную рощу. Полученная в Киеве схема позволила без труда отыскать КП. Отправились туда на машинах…

Вечером следующего дня благополучно прибыл и второй эшелон полевого управления фронта».

Маленькие радости на войне. Если бы ни товарищеская помощь работников штаба КОВО, было бы потеряно драгоценное время на поиски, даже этого, забытого богом КП. Что говорить в таком случае о подставе врагу? В других местах, с другими товарищами происходило еще более худшее, чем выпало на долю служивых из Московского округа.

«День 24 июня стал, по существу, днем рождения Южного фронта. Несмотря на то, что в Киеве не удалось получить ни топографических карт, ни оперативно-тактических справок, в цейтнот мы не попали. Государственная граница во фронтовой полосе проходила по таким крупным водным преградам, как Прут и Дунай. Это позволяло войскам прикрытия успешно отражать попытки противника вторгнуться на советскую землю. Да и боевая активность гитлеровцев была не столь высокой, как на Юго-Западном фронте. Благодаря этому мы получили возможность осмотреться, наладить управление, осуществить развертывание основных сил, организовать оборону».

Понятно, что был запланированный бардак. Но, именно, не предусмотренная никакими планами «пятой колонны» инициатива отдельных командующих, того же Тюленева с товарищами, позволяла создавать, буквально на ровном месте, будущие очаги сопротивления врагу. Румынию втянули в орбиту войны, провокационно разбомбив ряд объектов на ее территории, а на своей, не удосужились даже обозначить полосу укрепрайона. Благо географическое расположение крупных рек в том регионе, текущих в меридианном направлении, позволяло иметь естественные преграды. А ведь, это описывает человек, который, в свое время, возглавлял Главное военно-инженерное управление в Генеральном штабе. Неужели, за нерадивость, выперли с должности Аркадия Федоровича?

Вряд ли. Скорее наоборот. Жуков органически ненавидел умных и порядочных людей, болеющих душой за Отечество. Думаю, что военных инженеров, представителей обширной когорты специалистов армейского толка, он ненавидел больше всего. Именно, от них, в большей степени, исходила угроза срыва Гитлеровского плана блицкриг.

Осенью 1941 года, заступив на пост командующего Ленинградским фронтом, Жуков вызвал к себе тамошнего начальника инженерной службы фронта подполковника Б. В. Бычевского. Столько злобы и ненависти «выплеснул» он на данного товарища, что тому мало не показалось на всю оставшуюся жизнь. Также прокатился и по адресу нашего героя, Аркадия Федоровича. С нескрываемым раздражением в голосе, по-хамски бросил в сторону Бычевского, через губу: «Хренова, что ли, сменил здесь?», имея виду предшественника на посту начальника инженерной службы.

Как помните, наш Аркадий Федорович за войну против финнов получил звание Героя Советского Союза. Надеюсь, понимаете, что за финскую – Героями не разбрасывались. А здесь, уже только фамилия, нашего героя, приводила Георгия Константиновича в неистовство. Видимо, хорошо помнил того по работе в Генштабе, за что и «сожрал». Да, будь, наверное, его воля, всех бы военных инженеров закопал бы в противотанковом рве. Не мало они ему крови попортили своими фортификационными сооружениями. Не будь этих скромных тружеников войны с петлицами инженерных войск, еще труднее пришлось бы матушке-пехоте, чтоб остановить, рвавшегося вглубь страны, врага.

И вот, по недоброму, упомянутый Жуковым, товарищ Хренов, начал вновь налаживать военную жизнь и на этом месте. За что осенью, Жуков, будет его в Ленинграде, поминать со скрежетом на зубах.

«В подземном командном пункте средств связи, как и предполагалось, не оказалось. К счастью, у нас имелись свои, которые и развернули незамедлительно».

Это, скорее желаемое, выдаваемое за действительность. А может, за автора немного подсуетились редактора? Матвей Васильевич Захаров в следующей главе пояснит читателю, как было под Винницей на самом деле.

«Перспектива жить в подземелье никого не прельщала — там было мрачно и душно. Пришлось нашим инженерам сразу заняться усовершенствованием вентиляционной системы. А управление фронта разместилось в находившемся неподалеку здании школы. Там и работали и жили. А под землю спускались только во время воздушных налетов.

В первый же день мне удалось добыть в облисполкоме запас земельных карт области. На этих картах, естественно, не были обозначены ни укрепрайоны, ни другие военные объекты, но расположение населенных пунктов, рек, а главное, дорог они передавали точно.

Какие практические шаги требовалось предпринять, прежде всего нам, работникам управления инженерных войск фронта? Опыт подсказывал: нужен организационный документ, четко определяющий, что и с какой целью следует сделать, в какие сроки и кто назначается ответственным.

Этим документом явилось “Обязательное постановление Военного совета Южного фронта об инженерной подготовке прифронтовой полосы”, представленное на утверждение 28 июня. “Обязательное постановление” предписывало местным партийным и советским органам заняться приведением в порядок дорожной сети, обеспечить маскировку, водо- и энергоснабжение крупных городов и промышленных центров, развернуть инженерно-оборонительные работы на угрожаемых направлениях, в частности под Винницей, Кишиневом, Измаилом. С принятием “Обязательного постановления” вносилась ясность: кому, где и что делать, кто и за что отвечает. И выполняться оно начало с того самого дня, как было подписано.

Взгляд в масштабах фронтовой полосы не мешал, однако, Инженерному управлению осмотреться и у себя на месте. В Виннице мы почерпнули очень обстоятельные сведения о состоянии дорог в области. Получили на складах изрядное количество динамита и бертолетовой соли...»

На что хотелось бы обратить внимание читателя? Как помните, товарищи из штаба КОВО по памяти набросали схему, как товарищу Хренову добраться до нужного ему КП. А вот наш Аркадий Федорович нигде словом не обмолвился, что по памяти пытался восстановить расположение УРов в данном регионе, с находящимися в них военными объектами. Ведь, схем-то у него не было. К чему клоню?

Видать, не было дано свыше задание военно-инженерному управлению под начальством Хренова к дополнительному обустройству данного региона в оборонительном плане. Помните, как Жуков хвалился в Директиве от 1-го мая, что, дескать, и старые УРы, не только не будут разоружены, а даже, еще лучше – будут дополнительно укреплены. Хорошо, хоть не взорвали, и на том спасибо. Поэтому и вспомнить нашему герою было нечего, так как к этому времени его уже не было в Генеральном штабе, а до этого времени, такой вопрос, даже, и не поднимался.

Кроме того, ранее уже было упомянуто, что военные действия на румынском направлении начались 26 июня. А у нас, то есть в воспоминаниях Аркадия Федоровича, только 28 июня был подготовлен документ об инженерной подготовке фронтовой полосы. Так что никакие реки не помогут остановить неприятеля, если нет рукотворно-построенных защитных заграждений. Вот и покатилась война на восток.

«Сдерживая неприятеля в ходе приграничного сражения, войска фронта завершали развертывание своих сил. Но... 1 июля противник, создав двойной перевес в людях и технике в районе Ясс, форсировал Прут и захватил плацдармы на нашем берегу. А на другой день перешел крупными силами в наступление, нанося главный удар в стык 18-й и 9-й армий. Напряженные бои одновременно разгорелись по всей линии Южного фронта. Согласно директиве Ставки Военный совет приказал командованию 18-й армии отвести правофланговые части, стыковавшиеся с левым крылом Юго-Западного фронта, на линию старых укрепленных районов. Оба командарма получили приказ “привести в полную боевую готовность как главный рубеж обороны” УРы, расположенные по Днестру».

Уверен ли читатель в том, что УРы на старой границе были «девственно чисты», в смысле, что их не коснулась рука «насильника» по приказу наркома обороны? Были ли они в состоянии выполнить свое функциональное предназначение?

Далее следуют, как правило, приписываемые автору дежурные фразы о героизме бойцов Красной Армии.

Но вот проступает, более реальное очертание действительности.

«Наши войска оказывали противнику ожесточенное сопротивление, проявляя высокие образцы героизма. И все-таки нам приходилось отступать. Сказывалось численное превосходство, созданное противником на направлениях наносимых ударов. Строительство оборонительных рубежей на этих направлениях было только начато, и они не могли надолго задержать продвижение гитлеровцев. Однако то, что было сделано, помогало нашим частям сдерживать неприятельский напор, причинять фашистам больший урон и самим нести минимальные потери. А главное, мы уже располагали сформированными стройбатами, которые удалось своевременно отвести в тыл и использовать для создания новых рубежей обороны».

Надо ли комментировать прочитанное? Итак, все ясно.

Но закончить вторую часть главы мне хотелось, все же, воспоминаниями Тюленева, и вот почему? Как понял читатель, укрепрайонов на новой границе с Румынией, практически не было. Хорошо бы зацепиться за то, что сумели наковырять и построить за пару-тройку дней, но, как всегда сталкиваемся с непониманием (ли?) высоким руководством сложившейся обстановкой на данном ТВД. Читаем у Тюленева.

«Используя двойное, тройное, численное превосходство в силах и средствах на направлениях главных ударов, немецко-румынские войска, отражая контратаки наших частей, к исходу 7 июля вышли на рубеж Хотин, Тырново, Бельцы».

«Узнаете руку мастера?» – как говорила одна из героинь фильма «По семейным обстоятельствам». Так и мне хочется обратиться с таким же вопросом к читателю. Узнаете? Это прослеживается почерк нашего незабвенного Георгия Константиновича и его «боевых» товарищей.

Изумительная военная тактика, особенно, по началу войны. Отступая под ударами численно превосходящего противника, не имея порою, даже, возможности закрепиться на новом рубеже, нашим частям следовал приказ свыше, бросаться в безрассудные ответные атаки на врага? Ни что, иное, как распыление и уничтожение, и без того скромных оборонительных сил.

Помните рассказ Рокоссовского, бывшего, поначалу войны, командиром 9-го мехкорпуса. Он тогда довольно ловко уклонился от выполнения подобного приказа. Понимал же пагубные последствия от принятия решения на контратаку. Сохранил людей и средства для отражения, в последующем, очередного наступления врага. И очень, даже, все удачно получилось.

Но не всегда это удавалось сделать низовому командному звену. И тот же Рокоссовский, уже в должности командарма 16-й армии, столкнется под Москвой с таким же приказом, и попытается его вновь обойти. Но, увы! Жуков, отдавший ему подобный приказ, покажет свои зубы. Что делать? Приказ для военного человека, есть приказ. Он, к сожалению, для умницы Рокоссовского, не подлежал обсуждению, а является основанием для выполнения поставленной перед ним боевой задачи. Вот и подумай читатель, что может натворить враг, прикрываясь мнимой заботой «о пяди родной земли».