*310. Вторая мировая война-2

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/103-zagovor22.html

Очень важный момент в понимании происходящего по началу войны. Жуков не был бы Жуковым, если бы, как всегда не попытался соврать, в том числе и по данному моменту. Как не хотелось ему говорить правду о своем «боевом пути». Понятно, что Жуков специально запутывает своих читателей с началом войны, потому что творил «темные» делишки. Вот и в данный момент, 22-го июня за несколько часов до начала военных действий Германии рисует себя в роли верного защитника Отечества.

По его рассказу выходило, что все высшее руководство Красной Армии в томительном ожидании находилось в кабинете наркома обороны с целью своевременного получения информации с границы об ожидаемом нападении немцев и, разумеется, мгновенного на нее реагирования. И «великий полководец» уверяет читателей своих «Воспоминаний», что всё, дескать, что было написано его пером, было именно так.

«В 3 часа 07 минут мне (?) позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С.Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».

В какой боевой готовности находился наш флот, читатель узнает в конце данной работы из отдельной главы, специально посвященной этому делу.

Хотя Жуков мог написать о флоте, что угодно в возвышенных тонах – бумага, к сожалению, все стерпит, но морякам от этого, ведь, легче не было. Лучше бы бравый маршал поделился с читателем, в какой боевой готовности встретила врага Красная Армия под его руководством? Да, где там, за суетой с целью уведомить вождя о неприятностях на границе.

Теперь, что касается телефонного звонка из Севастополя. Конечно, и в данном случае Жуков слукавил. Вряд ли, Филипп Сергеевич все глазоньки проглядел, разглядывая на небе «неизвестные самолеты». То, что был телефонный звонок – не вопрос. Скорее всего, сообщение пришло в Москву, после того, как немецкие самолеты отбомбились по военно-морской базе. Но нас интересует другое: «Почему Октябрьский позвонил Жукову?»

Сам Жуков, этот момент не отрицает, даже более того, рвется в первые ряды патриотов. У него получается, что из присутствующих в кабинете быстрее всех отреагировал на звонок из Севастополя, сам лично, Георгий Константинович, схватившись за телефонную трубку. Более того, настоятельно заверил читателей в том, что, дескать, именно, ему и был адресован данный звонок. Невольно задашься вопросом: «Почему же ранним утром 22-го июня 1941 года командующий Черноморским флотом Ф.С.Октябрьский позвонил, именно, начальнику Генерального штаба Г.К.Жукову?»

Но ответ на такой, казалось бы, простой вопрос не дал, ни сам, Георгий Константинович, ни, в последующем, Филипп Сергеевич. Хотя, с какой стати, командующий Черноморским флотом обеспокоился сообщением сухопутному начальству, пусть даже, и в Москве? Если уж звонить по службе в столицу, то лучше было бы, наверное, доложить своему морскому начальству – наркому ВМФ Н.Г.Кузнецову, а он попросил на линии связи соединить с Наркомом обороны. И как угадал! На его счастье телефонную трубку взял Жуков, и как выяснилось, именно, ему-то и должен был позвонить Октябрьский. Ну, не странное ли совпадение?

Почему Филипп Сергеевич отдал предпочтение Жукову, а не более высокому начальству, в лице того же Тимошенко? – военно-исторической науке не известно. Хотя звонил, как ясно читается из текста «Воспоминаний» в кабинет наркома обороны. Гложет сомнение, что Жуков, явно, прикрылся кабинетом Семена Константиновича. Согласитесь, как же, ему, например, можно было бы объяснить звонок Октябрьского, находясь, он в своем кабинете начальника Генерального штаба? А так получается, что командующий Черноморским флотом отыскал Жукова в кабинете наркома обороны и доложил о вражеском налете. Опять, ничем не объяснимое поведение наших героев?

Может Жуков, для красного словца, решил перетащить одеяло на себя, показать, дескать, какой я заботливый военачальник, в плане обороны страны? Однако, не похоже, что в данный момент соврал. Действительно, после звонка Жукову, Октябрьский позвонил своему прямому начальнику наркому ВМФ Кузнецову, что тот, впоследствии, и подтвердил. Да, но почему Жукову не позвонил командующий Балтийским флотом В.Ф.Трибуц или командующий Северным флотом А.Г.Головко? Может, побоялись нарваться на грубость от Георгия Константиновича и решили поберечь свою нервную систему? Не похоже, однако, на военных моряков, особенно, на Арсения Григорьевича.

С другой стороны, Октябрьский, вроде бы, беспокоясь о последствиях возможной бомбардировки, звонил, все же, в кабинет самого Наркома обороны Тимошенко с сообщением, что так мол, и так, неизвестные самолеты с недобрым делом на Севастополь налетели. Правда, хозяин кабинета Семен Константинович, на данный момент, скорее всего, отсутствовал – видимо, вышел по малой нужде, да Жуков постеснялся об этом говорить. А так как, начальник Генштаба остро чувствовал приближение войны, то живо отреагировал на звонок с юга, схватившись за телефонную трубку в чужом кабинете.

Но и такой вариант не проходит, так как Жуков, сам же, уверял читателя, что Октябрьский звонил именно ему. Более того, подтвердил сказанное, сообщив, что у него, через полчаса, состоялся еще один телефонный разговор с командующим Черноморским флотом. С другой стороны, опять получается тупиковая ситуация: немецкая авиация, ведь, совершила налеты и на Либаву – военно-морскую базу Балтийского флота, и на Полярный – базу кораблей Северного флота. Но, к удивлению, ни Трибуц, ни Головко, однако, не выразили своей тревоги, ни Наркому обороны, ни, тем более, тому же, начальнику Генерального штаба Жукову. Не стали разыскивать по кабинетам будущего «прославленного полководца». Что сказать по такому поводу? Умеет, однако, Георгий Константинович запутать любое дело, даже простой телефонный звонок.

Нет! Тут что-то совсем другое объединяло Жукова и командующего флотом Октябрьского. Неспроста, Филипп Сергеевич выделил, именно, Георгия Константиновича, среди прочих военных высокого звания. Какой же невидимой нитью они были связаны?

Нарком Кузнецов, конечно же, знал обстоятельства дела, но не стал раскрывать маленькую тайну двух мужчин одетых в генеральскую форму, тем более что ни тот, ни другой, в дальнейшем, ни словом не обмолвились, что многократно звонили друг другу.

Тимошенко, вообще, не написал ни строчки о первых днях войны. Надо полагать, что события тех дней забыл насмерть.

А последний свидетель, находившийся в кабинете наркома – Ватутин, приказал долго жить в начале 1944 года при странных обстоятельствах его ранения.

У нас по войне довольно много необъяснимых фактов, в том числе и этот, связанный с телефонным звонком Октябрьского. И они, эти факты, в основном, как правило, относились к самому Георгию Константиновичу. Вот кто бы объяснил, почему всё же начальник Генштаба Жуков, якобы, по распоряжению Сталина, вдруг умчался после обеда 22 июня на Юго-Западный фронт, бросив на произвол судьбы не только свое служебное кресло, но и вверенную ему военную структуру не малого значения? Простое решение, оставить вместо себя заместителя, и то, якобы, пришло не ему в голову, а явилось инициативой товарища Сталина, который, дескать, и приказал Жукову убыть на фронт, а окружающим людям пояснил, что его место в Генштабе, в таком случае, займет Ватутин.

Обеспокоенный, что все умные мысли он забирает с собой, Жуков, якобы, поинтересовался у вождя, как же они без него в Москве будут руководить штабными делами? И у него, наверное, камень с сердца упал, когда услышал, как Сталин, хотя и раздраженно, но сказал, что «мы тут как-нибудь обойдемся». У Георгия Константиновича в рассказе, несмотря на множество звезд в его петлицах, проскальзывает чисто русско-народное естество: авось, небось, да как-нибудь. Хотя это, ни в кое мере не приближает читателей его мемуаров, к пониманию описываемых им событий.

Кроме всего прочего, нас по настоящему заставляют верить в расхожую байку о том, что Жуков, дескать, в должности начальника Генерального штаба помчался на Украину командовать войсками фронта. И хотя это не серьезно, с военной точки зрения, данное утверждение Жукова, уже полстолетия, как укоренилось в сознании советских читателей, а теперь стало гнездиться в головах жителей современной России.

Предвижу иронию: «А что, разве Шапошников не покидал Генштаб, для поездки на фронт?» Разумеется, что Борис Михайлович, как выдающаяся личность из состава руководящих работников Генштаба, выезжал в боевые порядки, но, именно, как начальник штаба соответствующей структуры управления войсками, например, штаба Западного направления, предоставляя право другим командовать войсками, например, тому же, Ворошилову.

И в нашем случае, было бы терпимым, если бы Жуков поехал на Украину, скажем, в качестве начальника штаба фронта, а его сопровождал бы, вместе с Хрущевым, тот же Тимошенко, как командующий. Но, увы! Поездка в таком качестве не состоялась.

Сам Жуков, лично заверил читателя, что по приезду в Тарнополь уверенно взялся за командирский руль. Так что, именно, в должности начальника Генерального штаба Георгий Константинович и пытался «разгромить» передовые части немецкой группировки «Юг».

Однако читаем у Франца Гальдера в его военном дневнике по тем дням:

« Войска группы «Юг» отражая сильные контратаки противника… успешно продвигаются вперед. Противник несет большие потери…».

Противник – это же наши бойцы-красноармейцы Юго-Западного фронта, гибнущие в бесплодных контратаках. И это называется помощью растерявшемуся командующему Кирпоносу?

Кроме того у Гальдера есть и дневниковая запись за 26 июня, как бы подводящая итог первых четырех дней войны:

«Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство».

Все по уши в потерях, но немцы почему-то, хотя и медленно, но, все же, продвигаются вперед.

Уж не своею ли рукою, Георгий Константинович вписал, сею фразу о твердом и энергичном руководстве в книгу немецкого генерала? Ведь, это он же был на Украине в эти дни!

По тому, что вытворяли со своими архивными документами (тот же Жуков), да, к тому же, и беззастенчиво врали в своих мемуарах, – за нашими деятелями в маршальских погонах, как говорят, не заржавеет.

Апологеты Жукова эту фразу о твердом и энергичном руководстве приписывали, именно, Георгию Константиновичу ничуточки не сомневаясь в том, кому она адресована. А ведь эта, слегка измененная фраза, взята из чуть более поздних дневниковых записей Гальдера и относилась совсем к другому человеку осуществлявшему общее руководство нашими войсками. Мы о нем скажем чуть позже. Так что подправить Гальдера (тем более мы одержали Победу над Германией) желающие нашлись, и, видимо, в немалом количестве.

Вот еще правленый фрагмент из дневника Гальдера за первые дни:

«Русские соединения, атаковавшие южный фланг группы армий «Юг», видимо, были собраны наскоро».

А как же было ранее написано в дневнике до его официального издания?

«Русские соединения, атаковавшие южный фланг группы Клейста, видимо, понесли тяжелые потери».

Опять речь идет о наших потерях, исчезнувших при издании, но, как же, они в таком случае сочетаются с твердым и энергичным руководством нашего героя?

То что, повоевал товарищ Жуков на Украине – спору нет. Хотя, отчего-то, не захотел похвалиться достигнутыми результатами. Правда, за него это сделали другие, слегка подправив дневниковые записи немецкого генерала. А без этого, видимо, не было бы и «маршала Победы»! И так, с поправками, по всей Великой Отечественной войне.

Однако стоит ли удивляться еще и тому обстоятельству, связанному с украинскими делами, что Жуков в «Воспоминаниях» неоднократно подчеркивал, дескать, он, как был начальником Генерального штаба, так им и остался. Более того, оказывается, ему на КП фронта из Москвы звонил Ватутин с просьбой, якобы, дать согласие поставить его подпись, именно, как начальника Генерального штаба, под Директивой № 3 по разгрому врага. Поворчав, для порядка, Георгий Константинович, как пишет, дал свое согласие (для Истории!). Так что, о чем вести речь? Вне всякого сомнения, что именно начальник Генштаба был на передовых позициях Юго-Западного фронта, и точка! Обсуждению, как говорят, не подлежит!

Какие же тогда функции выполнял Ватутин, временно замещая Жукова на посту начальника Генштаба, приходиться только догадываться? Неужели за все время отсутствия Жукова в Москве, умудрились выпустить только одну Директиву за подписью «начальника Генерального штаба»? А другие исходящие документы, кто же тогда подписывал? Или ждали возвращения вдосталь навоевавшегося полководца?

Разумеется, что это не соответствует действительности, и Жуков, как всегда, соврал, но – зачем? Какова цель непрекращающейся лжи «маршала Победы»? Понятно, что он один из деятелей «пятой колонны» Мазеп. Но что от всех скрывает?

На все эти непонятные вопросы читатель, вскоре, получит ответы в ходе проведенного расследования по данной теме, а сейчас, вначале, необходимо вернуться к нашему герою предыдущих глав, бывшему командующему Московским военным округом Ивану Владимировичу Тюленеву. У него, ведь, тоже было ни чем не объяснимое непонятное поведение.

Помните, его вызвали в Кремль, а он, ни с того, ни со всего, вдруг решил заехать в Генеральный штаб к Жукову. Но редактора-цензоры, чего-то испугались и убрали Генштаб из мемуаров Ивана Владимировича, оставив товарища Жукова в гордом одиночестве. Мы со всем этим сталкивались в предыдущих главах. Как помним, командующего МВО товарища Тюленева, с началом военных действий без видимых причин, вдруг, отстранили от должности. Причина – назначение командовать вновь образованным Южным фронтом. Его быстренько выпроводили из Москвы на юг Украины, оставив воевать в районе Винницы в подвешенном состоянии: войск нет; оборонительные сооружения в плачевном состоянии; структура управления фронтом, со стороны вышестоящего начальства, крайне запутана.

И товарищ Тюленев, с грустью вспоминая безрадостные дни лета сорок первого, решил поделиться сокровенными мыслями со своими читателями.

Его тревожило и волновало то обстоятельство, что создание Юго-Западного направления с главкомом С.М.Буденным, «явилось излишним звеном и не только не облегчило положение фронтов, но, как (ему) казалось, наоборот, еще больше осложнило руководство их боевыми действиями».

И далее, Иван Владимирович с горечью заметил, что «если из Ставки Верховного главнокомандования мы не получали своевременно указаний, то из штаба Главкома Юго-Западного направления указания получались с еще большим опозданием…».

Хотя в адрес Семена Михайловича Буденного выпущено немало критических стрел, по сути, они были направлены не по адресу. Не Семен же Михайлович, в данном случае, явился создателем данной структуры управления войсками. К тому же, как нас уверяет официальная История Великой Отечественной войны, Главные направления были образованы 10 июля, а до этого времени, надо полагать у нашего героя никаких особых трудностей с вышестоящим руководством не возникало. Если, конечно, по войне, считать за мелочь – задержку оперативной информации из Ставки. Но с появлением Главного направления, как уверяет Тюленев, эта проблема еще более усугубилась, что должно удивить читателя: «А для чего же тогда эти направления были созданы?». Но Иван Владимирович ответа почему-то не дал, и вопрос, таким образом, ушел в песок.

Тема о главных командованиях войск направления, и об их руководящей роли по началу войны, крайне интересна, но, к сожалению, мало изучена, вследствие этого и мало освещена в печати. А она, как выясняется, неразрывно связана с предыдущими нашими рассуждениями о Жукове: «В качестве кого же он убыл на Юго-Западный фронт?» Именно, на этом моменте и было заострено внимание в начале главы.

Ну, то, что его послал, именно, Сталин, вопросов никогда и ни у кого не возникало. Даже, несмотря, на утверждение историка В.Жухрая, будто бы Сталин был в Кремле, на тот момент, чуть ли не в бессознательном состоянии по болезни. Как он, в таком случае, смог дать поручение Жукову, осталось «загадкой века»? Но главное не в этом. Важно, что «отправка» Жукова из Москвы состоялась. Далее, по приезду в Киев, его там, якобы, встретил, лично Никита Сергеевич Хрущев (хотя и это неправда) и они, вдвоем, сразу поехали в Тарнополь в штаб фронта к Кирпоносу помогать тому «в разгроме» немцев. Что в итоге получилось, мы прочитали выше.

Хрущев, к тому же, истово уверял читателей, уже своих мемуаров, что он прибыл туда в качестве члена Военного совета фронта. Хотя это выглядело несколько странным, так как там был уже член Военного совета, вновь образованного фронта – Николай Николаевич Вашугин, о чем читатель уже знает. Но зачем же, Хрущеву понадобилось, на пару с ним, толкаться в помещении штаба и делить служебное кресло? К тому же непонятно, как они распределили свои обязанности: неужели по-братски? тебе – половина, и мне – половина.

А как Жуков представился тамошнему фронтовому командованию? Я, мол, устал в Москве от штабной работы на посту начальника Генштаба, дай, думаю, ноги разомну от сидячей работы, так что ли? Ах, да! Чуть не забыл. Ему, как Георгий Константинович уверял читателей, сам Сталин указал, что «наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись». Поэтому он, как глава государства, видимо, обеспокоенный сложившейся обстановкой на Украине и сообщает товарищу Жукову новость, что, дескать, именно его «Политбюро решило послать… на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования».

В приведенном тексте ни одно слово не стыкуется, настолько содержание пронизано противоречиями. Если командующие не имели опыта в руководстве боевыми действиями, то с какой же стати, тогда их назначали на эти ответственные должности? Но это, ведь, не соответствует действительности, так как и Павлов, и Кирпонос, незадолго до последнего назначения на должность командующих округов, участвовали в советско-финской войне, так что о недостатке у них боевого опыта, вряд ли, стоило говорить. А вот, как раз, товарищ Жуков после Халхин-Гола 1939 года в боевых действиях участия не принимал, но, тем не менее, помчался на фронт со своими «мудрыми» советами, да наставлениями, а также с «огромным багажом» военных знаний. Что получилось, читатель прочитал у Гальдера.

Так же не ясно, когда же они (командующие) успели растеряться, если война идет всего несколько часов, и кто об этом уже успел доложить наверх Сталину?

Но оказывается, что это Политбюро озаботилось ситуацией на фронте и решило послать начальника Генштаба на войну, а Сталин только озвучил его решение. Тоже, получается довольно неуклюжее объяснение. Зачем тогда создается Ставка, если Политбюро будет через голову ее Председателя отдавать приказания. Пусть бы Политбюро, в таком случае, и рулило всеми военными делами. Кроме всего прочего, существует ли документ от лица Политбюро с указанием Жукову и Хрущеву об их полномочиях? Или только на словах все вопросы решали?

Но о какой Ставке Жуков ведет речь, когда сам же, пояснял читателям, что она будет создана только 23 июня, то есть на следующий день после его убытия? А получается, что уже после обеда 22-го июня Сталин ему сообщает решение Политбюро о создании Ставки, коли Жуков едет на фронт ее представителем. Когда же Иосиф Виссарионович всё успел сделать? И заседание Политбюро провести, и Жуковские бумаги по Ставке утвердить на этом же заседании, и на Украину Хрущеву позвонить, и персональное задание Георгию Константиновичу обмозговать, и вопрос с Генеральным штабом решить? И все один! Тяжело, однако!

Неясно, одно. Как Сталин мог давать указания представителю Ставки, поверх головы её Председателя Тимошенко, если он сам там, был всего-навсего на правах рядового члена? Непонятно, также, зачем же утверждал такое запутанное положение вещей?

Да! Не позавидуешь товарищу Сталину в том, что с ним вытворяли впоследствии на страницах «Воспоминаний» Жуков с подельниками от истории. Чистейшая хлестаковщина.

Видимо, эмоции от воспоминаний так порою захлестывали маршала, что все события перемешивались странным образом – никак не могли составить правдивую картину прошедшего. Вот что значит писать свои «Размышления» вдали от мирской суеты, да еще и на даче.

Как видите, действительно, в этом деле никак невозможно связать концы с концами. Сплошные недоразумения. Жуков и Хрущев не могли прибыть на Юго-Западный фронт с полномочиями на словах. Они прибыли в Тарнополь, как проговаривается Жуков, все же на основании решения Политбюро, но представители, какой же, тогда структуры управления? О Ставке уже сказано, но это никак не стыкуется с утверждениями самого Жукова, что он был ее представителем. Судя по всему, Жуков там, на Украине, не только давал советы, но и прямо вмешивался в деятельность командования Юго-Западного фронта, лично отдавая приказы. Что-то не очень похоже на функции уполномоченного?

Давайте-ка посмотрим, что там, у нашего Георгия Константиновича в мемуарах написано по начальному периоду войны? Есть у него, оказывается, в тексте по первым июльским дням, на удивление, псалмы во славу вождя.

«Назначение Верховным Главнокомандующим И.В.Сталина, пользовавшегося большим авторитетом, было воспринято народом и войсками с воодушевлением».

Речь идет, обратите внимание, о 10 июля 1941 года, когда, ГКО преобразовал Ставку Главного Командования, где председателем был Тимошенко, в Ставку Верховного Командования во главе со Сталиным. Соответственно, Тимошенко, в преобразованной Ставке, стал, «как ранее», Сталин, просто рядовым членом.

Риторический вопрос товарищу Жукову. Если, как уверял маршал своих читателей, Сталин пользовался и большим авторитетом, и народ его воспринимал с воодушевлением, то кто же тогда, уважаемый Георгий Константинович, мешал по началу войны сразу назначить Сталина на этот пост? А то, взяли и засунули в Ставку вождя на правах рядового члена. Широкой огласке данному делу не придали, а то народ, может быть и подобное назначение Сталина воспринял бы с воодушевлением, кто знает? Чего испугались-то, со Сталиным?

Хитрец Жуков снова попытался вывернуться, уверяя, что он своею рукою, дескать, вписал товарища Сталина в проекте Ставки, как Главнокомандующего, но его кандидатуру не поддержали на Политбюро. Конечно, лукавит наполовину. То, что он, лично, предлагал Сталина на пост Главнокомандующего вериться с трудом, так как в Ставке был пост Председателя. А вот то, что Политбюро не назначило Сталина руководителем Ставки – это вполне возможно. Важно, какой состав Политбюро утверждал кандидатуру Тимошенко? Не было ли там большинство из оппозиционеров вождю? Тогда стоит ли удивляться, видя Сталина на вторых ролях. Хотя, как утверждал ранее, Сталина вообще могло и не быть в том составе Ставки по причине его отсутствия в Кремле по «уважительной» причине.

А мудрецы от Истории придумали версию, что Сталин, дескать, сам себя назначил на должность рядового в Ставке. Даже бумагу соответствующую этому делу сочинили. Мы данную глупость уже подробно разбирали ранее. Никто из соратников вождя не отмечал у товарища Сталина сильного ушиба головы, чтобы вследствие подобной травмы он неадекватно воспринимал действительность. Поэтому пришлось фальсификаторам прокладывать еще одну дополнительную борозду, обозначая ложный путь.

Друзья-товарищи Хрущев с Микояном, подсуетились и внесли поправку по первым дням войны, уверяя, что Сталин взял, да и уехал к себе на подмосковную дачу (видимо, вместе с бумагами о Ставке). Может, поэтому он на глаза ни кому не попался, и о нем, вовремя не вспомнили? Это уже потом, обеспокоившись отсутствием Иосифа Виссарионовича на рабочем месте в Кремле, партийные товарищи попросили товарища Сталина возвратиться обратно (или хотя бы вернуть подписанный документ о Ставке).

К радости, он проникся их пожеланиями и 23 июня, взял, да и вернул утвержденный документ о Ставке в Кремль (Видимо, поэтому 22 июня Ставка и «не существовала» по Жукову, так как товарищ Сталин, вовремя не подмахнул принесенные ему бумаги). И только, после длительных раздумий (как бы война не закончилась без него), вождь, все же, возвратился на постоянное место службы и возглавил государственные дела, взявшись наводить наверху порядок, сразу начав с военных.

Странно в этом деле то, что когда была создана Ставка Главного командования, ведь, никакого правительственного сообщения по этому поводу, почему-то, не последовало. Разумеется, что это очень секретно, когда Сталин, вдруг, в рядовых членах, к тому же, «отдыхает» на своей даче. Однако когда было создано ГКО, то Сталин, вопреки всему, не испугался сказать на всю страну, что, именно, он возглавил данный орган. Ясное дело, когда Сталин во главе управления обороной всей страны, то это, получается – уже несекретно. Тем более что с загадочным «отдыхом» было покончено навсегда.

Далее, Жуков по поводу деятельности ГКО пишет, что «был реорганизован также Наркомат обороны, уточнены функции каждого управления, сформированы новые органы».

Правда, маршал отчего-то, несколько забежал вперед по дням. Вопрос с Наркоматом обороны будет решен позже, во второй половине июля. Но, видимо, очень уж захотелось ему затереть вопрос со своим военным ведомством. Ну, да, ладно. Ведь, сколько существовал данный наркомат до войны, а у руководства все не хватало времени, чтобы подумать о правильном функционировании управлений, которые составляли его структуру. Так и дождались, когда началась война с немцами, а Сталин, лично, приступил к выполнению этого нелегкого дела.

Теперь главное, ради чего стоило заглянуть в мемуары «великого» полководца. Призываю читателя внимательно отнестись к представленному тексту ранних «Воспоминаний» Жукова за 1969-1971 годы. В последующих изданиях «Воспоминаний» маршала, приведенное содержание будет переработано с целью уничтожения не совсем удачно (а может и опрометчиво) приведенных данных.

«Одновременно с образованием Ставки Верховного Главнокомандования для лучшей координации действий фронтов и флотов и объединения усилий войск, находившихся на важнейших стратегических направлениях, были образованы три главных командования…»

Из текста выделенного жирным шрифтом легко предположить, что одновременно со Ставкой, могли быть образованы и главные командования на стратегических направлениях. А так как, ранее, мною утверждалось, что образование Ставки, имело место, именно, 21 июня, то соответственно, вполне возможно, что одновременно с ней были образованы и эти главные командования войск направлений. А у официоза Ставка образована 23-го июня. Тоже, как видите, мало приятного по времени. Вот и получается, что главные направления появились в самом начале войны.

Видимо, чтобы подобные мысли не возникли у читателя, в последующем этот текст, в дальнейших изданиях «Воспоминаний» Жукова полностью претерпел коренное изменение: его попросту, убрали. Теперь в мемуарах покойного Георгия Константиновича этот сложный момент в понимании Истории Великой Отечественной войны отражен совсем по-другому, но зато, по-военному четко, ясно и конкретно указано, что

«для улучшения управления фронтами 10 июля 1941 года ГКО образовал три Главных командования войск направлений…».

Как видите уточнено, что, дескать, именно, с 10 июля (чтобы не подумали о более раннем сроке создания) они – эти самые структуры управления и появились. Даже указано, с какой конкретной целью, и кто, именно, это сделал. Конечно же, не Ставка, а ГКО. Вечно виноватому Сталину приписать что-нибудь нехорошее – раз, плюнуть!

Это сделано, надо понимать, для укрепления позиции товарища Жукова, в том числе и по данному вопросу. То есть, те, военные историки, которые внесли изменения в текст его мемуаров, заставляют читателя поверить, что данное новообразование, очень даже нужное и важное дело, в отличие от горестных причитаний, по этому поводу, товарища Тюленева. Правда, дескать, оттого что это всё Сталин лично организовывал, потому, надо понимать, и не получилось хорошо в полной мере.

Но, в таком случае, получается некоторое расхождение с Иваном Владимировичем Тюленевым. Выходит, что до 10 июля, у него все было, относительно, нормально, в плане руководства Южным фронтом при взаимодействии с вышестоящей структуры, а вот после 10 июля, связи с образованием направлений, дела пошли и вкривь, и вкось.

А у «Жукова» в новой редакции «Воспоминаний», на удивление, в пожеланиях к образованию новой надфронтовой структуры звучат победные марши.

«Создавая Главные командования, ГКО рассчитывал помочь Ставке обеспечить возможность лучшего управления войсками, организовать взаимодействие фронтов, военно-воздушных и военно-морских сил…».

Как же нам, в таком случае, понимать наших генералов имеющих диаметрально противоположные точки зрения по одному и тому же решению ГКО? Однако, наш «Георгий Константинович» твердо стоит на своем, доказывая целесообразность создания данной структуры управления войсками.

Хотя в предыдущей, более ранней публикации «Воспоминаний» было указано, что Жуков попенял Верховному Главнокомандованию, по сути, Сталину, что оно (или он) забрало, дескать, все резервы фронтов под свой контроль, и этим самым был значительно подорван престиж главкомов направлений.

Читаем:

«Но это (в смысле, образование Главных направлений. – В.М.) не исключало вмешательства Ставки в руководство фронтами, флотами и даже армиями. Последнее было связано с тем, что в то время ограниченные резервы сухопутных войск и авиации целиком находились в руках Верховного Главнокомандования. Это, естественно, не могло не сказаться в какой-то мере на самостоятельности главкомов направлений».

Но, согласитесь, зачем же, тогда было Сталину создавать эти главные командования, заранее лишая их возможности самостоятельно оперировать резервами?

Однако выясняется, что у Жукова, оказывается, есть и другая оценка данного решения ГКО. Это в официальных «Воспоминаниях» он отвешивает реверансы в адрес данных новообразований. В устных же рассказах историку В.Д.Соколову его позиция о Главных командованиях выглядит несколько по-иному:

«Созданные 10 июля 1941 года три Главные командования (Ворошилов, Тимошенко, Буденный) себя не оправдали.

Сталин их создал вопреки нашим предложениям. Он, видимо, рассчитывал, что при их помощи ему удастся справиться с руководством боевыми действиями, но они оказались лишней бюрократической надстройкой».

Очень, даже, неплохо товарищ Жуков выдал про Главные направления. Особенно, последняя фраза – про бюрократическую надстройку. Да, но получается, что теперь он, вдруг, запел в унисон с Тюленевым. И когда же маршал был искренен?

К тому же не ясно, кто же автор предложений в попытке остановить товарища Сталина не делать подобных глупостей? Один известен – это сам Жуков! Другие инициативные герои-стратеги так и остались безымянными на века?

Да, но как прикажите понимать читателю написанное в последующих изданиях мемуаров товарища Жуковым с рецензентами о «возможности лучшего управления войсками»? Получается, что Георгий Константинович со своими «знатоками» истории, любого в трех соснах заплутает.

Значит, ранее ситуация на фронтах, все же, не удовлетворяла высшее командование, коли озаботилось реформированием управления войсками Красной Армии? Или были иные, не доступные для понимания причины?

А по поводу бюрократической надстройки, то это Георгий Константинович, как говориться, перевалил с больной головы на здоровую. Мы еще поговорим на эту тему в ходе дальнейшего расследования.

Кстати, а каким же виделось из Кремля деятельность главкомов при создании данной структуры? Трудно, даже, представить себе работу штаба Главного направления при планировании войсковой операции, не знающему, что у него находится в тылу, в виде резервов? Не правда ли, странное решение ГКО (Сталина), желающего улучшения управления фронтами? Неужели Жуков в этом деле оказался прав?

Кроме того, отчего это Сталину не захотелось напрямую давать указания командующему Южным фронтом товарищу Тюленеву, и он решил затруднить способ передачи оперативной информации из Ставки, создавая эти самые направления, в том числе и Юго-Западное? Дескать, пусть сначала Главком данного направления Семен Михайлович Буденный ознакомится с документами из Москвы: он мне ближе по духу и милее по общению, а уж затем, пусть сам решает – отсылать их Тюленеву или нет? Получается удивительное непонимание товарищем Сталиным военных дел. И Жуков, тоже, что-то по этому поводу говорил нехорошее в адрес вождя. Возмущался тем, что, дескать, важная информация с фронта с трудом доходит до стен Генерального штаба, а если доходит, то невозможно оперативно отреагировать на нее.

Вот спросить бы Георгия Константиновича, но – увы! не дождаться прямого ответа: «Уважаемый! А когда утром 22-го июня вы с Тимошенко, якобы, принесли проект Ставки в Кремль к Сталину на утверждение, то, как мыслили руководить войсками?»

Правда, Жуков, как всегда схитрил: взял, да и объединил должность Главкома и Председателя Ставки Тимошенко в одном лице. Таким, как Жуков – это не возбраняется. Получается, что был Председатель Ставки, но оказывается, что данное лицо, к тому же, еще и Главком. Уж не напутал ли, чего-либо, Георгий Константинович, в принесенных бумагах?

Этот вопрос по Ставке для Жукова всегда был болезненным, но посмотрите, как он старается вывернуться из этой ситуации. Читаем его дальнейшие пояснения о главных направлениях, высказанные упомянутому историку В.Д.Соколову.

«До 10 июля Главкомом и председателем Ставки был Тимошенко, но это был юридический Главком, а фактический ГК был Сталин. Без утверждения Сталина Тимошенко не имел возможности отдать войскам какое-либо принципиальное распоряжение.

Сталин ежечасно вмешивался в ход событий, в работу Главкома, по нескольку раз в день вызывал Главкома Тимошенко и меня в Кремль, страшно нервничал, бранился и всем этим только дезорганизовал и без того недостаточно организованную работу Главного Командования в осложнившейся обстановке».

Наш хитрец Жуков вновь хочет запутать читателя, уверяя, что Сталин был в Ставке с первого дня ее существования. Но нам же, известно, что Тимошенко руководил Ставкой в отсутствии Сталина и даже подписывал документы оригинальным образом, никак себя не обозначая: ни как Председателя, ни как уверял Жуков – Главкома. Помните, как Тимошенко подписывал документы, когда возглавлял Ставку?

«От Ставки Главного Командования Народный комиссар обороны С.Тимошенко».

Здесь и через увеличительное стекло не увидишь Председателя, тем более Главкома. Мутит воду Георгий Константинович. Ой, мутит! Он специально смещает время. Ведь, до 26-го июня, уважаемого товарища «полководца» не было в Москве. Так что, в лучшем случае Сталин мог пригласить в Кремль только одного Тимошенко.

А как же без Жукова в Генштабе, да и в самой Ставке – управлялись? – вот какой вопрос нас более бы, всего, заинтересовал, но на него не дождаться ответа. Кроме того запутан и вопрос о Главнокомандующем. Кем же был Тимошенко в действительности? Главкомом или Председателем? Или тем и другим одновременно? Получается, что Жуков не в состоянии ответить ни на один из поставленных вопросов.

И что, в таком случае, остается делать маршалу с грозным именем Георгий, кроме как врать, врать и еще раз врать, совокупи со всеми деятелями от советской военной исторической науки. Правды-то, ведь, не скажешь!

Он и так о Ставке в своих «Воспоминаниях» цедит сквозь зубы, стараясь особо не выпячивать ее деятельность по первым дням войны.

«У Ставки никакого другого аппарата управления, кроме Генерального штаба, не было. Приказы и распоряжения Верховного Главнокомандования, как правило, шли через Генеральный штаб. Разрабатывались они и принимались обычно в Кремле, в рабочем кабинете И.В.Сталина».

Понимать прочитанное надо, видимо, так: Генштаб рассылал на места приказы и распоряжения, которые готовились в Кремле в аппарате Сталина, а сам Генштаб, как низовое звено, занимался, только, лишь сбором военной информации. В дальнейшем, Жуков в своих «Воспоминаниях» много чего рассказал о работе товарища Сталина в Кремле, но главного так и не сказал. Не пояснил структуру управления войсками из Ставки Верховного Главнокомандования. Лучше, конечно же, было бы от него потребовать объяснения, как протекал подобный процесс, когда во главе Ставки был Тимошенко, но, об этом деле Жуков, в своих мемуарах, вообще, предпочел не упоминать. Он также не пояснил, почему в случае, когда у Ставки не было «никакого другого аппарата управления, кроме Генерального штаба», он, лично, покинул пост начальника и стремглав умчался в Киев? Но, как помним, Жуков, в этом случае, хитро перевел стрелки на Иосифа Виссарионовича, дескать, тот сам так повелел вести дела.

Хочу напомнить читателю, что Сталин, на тот момент, 10 июля, уже держал в своих руках ГКО и Ставку, – остался, пока, вне его контроля, только лишь, Наркомат обороны. По мысли «военных историков», уточняющих мемуары покойного маршала Жукова – Сталин, который из ГКО, решил помочь Сталину из Ставки, чтобы тому, дескать, сподручней стало воевать с немцами. С этой целью Сталин из ГКО, взял, да и употребил всю свою кипучую энергию на создание этого важного военного органа – Главного командования войск направления. Более того, якобы, даже сподобился выпустить нужный для этого дела документ.

Вот что «обнаружили» военные историки в бездонных недрах архива президента Российской Федерации.

«О НАЗНАЧЕНИИ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИХ ВОЙСКАМИ НАПРАВЛЕНИЙ»


№ ГОКО-83сс 10 июля 1941 г.

Сов. Секретно

Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Назначить Главнокомандующим войсками Северо-Западного направления Маршала Советского Союза т. К. Ворошилова с подчинением ему Северного и Северо-Западного фронтов.

2. Назначить Главнокомандующим войсками Западного направления Маршала Советского Союза Наркома Обороны т. С. Тимошенко с подчинением ему войск Западного фронта.

3. Назначить Главнокомандующим войсками Юго-Западного направления Маршала Советского Союза т.С.Буденного с подчинением ему Юго-Западного и Южного фронтов.

4. Ставку Главного Командования преобразовать в ставку Верховного Командования и определить ее в составе:

Председателя Государственного Комитета Обороны т. Сталина, Заместителя Председателя Государственного Комитета Обороны т. Молотова, маршалов Тимошенко, Буденного, Ворошилова, Шапошникова, Начальника Генштаба генерала армии Жукова.

5. Резервную армию подчинить ставке Верховного Командования с тем, чтобы потом, когда она будет приведена в полную боевую готовность,- подчинить ее Главнокомандующему войсками Западного направления.

6. Обязать Главкомов указать в специальном приказе подчиненному им фронтовому и армейскому командованию, что наблюдающиеся факты самовольного отхода и сдачи стратегических пунктов без разрешения высшего командования - позорят Красную Армию, что впредь за самовольный отход будут караться виновные командиры расстрелом.

7. Обязать Главкомов почаще обращаться к войскам своего направления с призывом держаться стойко и самоотверженно защищать нашу землю от немецких грабителей и поработителей.

8. Обязать Главкомов почаще разбрасывать с самолетов в тылу немецких войск небольшие листовки за своей подписью с призывом к населению громить тылы немецких армий, рвать мосты, развинчивать рельсы, поджигать леса, уйти в партизаны, все время беспокоить немцев-угнетателей. В призыве указывать, что скоро придет Красная Армия и освободит их от немецкого гнета.

Председатель Государственного
Комитета Обороны СССР И. Сталин

АП РФ. Ф.З. Оп.50. Д.415. Л. 132. Машинопись, заверенная копия».

(http://bdsa.ru)

Во-первых, правильно сделали, что данный документ засекретили. Не всем его надо было показывать, чтобы не позориться. Кстати, отчего не ясна форма представленного документа? Что это – директива? приказ? распоряжение? Во-вторых, уровень интеллекта товарища Сталина не позволил бы ему подписывать подобную глупость. Непонятно, в качестве кого же вошел в новообразованную Ставку сам товарищ Сталин? Неужели и в этот раз ему было отказано в кресле Председателя? Или он от обиды за прошлое ликвидировал эту должность? Но ведь, не мог же, Сталин подписывать бумаги исходящие из Ставки, как Председатель ГКО? Или для канцелярии той, военной поры, по мысли военных историков, не было особой разницы, какой Председатель? – лишь бы, документы подписывал.

Помнится, на тот момент, то есть 10 июля, Сталин стал Верховным Командующим, но в данном документе, это, почему-то не отражено?

Кстати, когда Жуков говорил о Тимошенко, как о Главкоме, не эту ли приведенную должность в документе (как Главкома Западного направления) он имел в виду? Да, но куда же, в таком случае, исчезла должность Председателя Ставки. Понятно, что произошло реформирование, но почему и это не отражено в данном документе?

В-третьих, винегрет хорошо смотрится на столе, но не в документе. А здесь все в кучу! И преобразование Ставки, и назначение командующих направлениями, и создание Резервной армии – правда, почему-то в единственном числе. Может досадная опечатка? Неужели к десятому июля, едва наскребли на одну дополнительную армию? Тогда неудивительно, что Гитлер дошел до самой Москвы.

[Владимир Мещеряков]

Как всегда вызывает удивление, когда в документах подобного рода одним людям оказывается предпочтение – Тимошенко и Жуков указаны в должностях, а другим – Ворошилову и Буденному, кроме звания не положено иметь ничего. Отчего к ним такая немилость? Неужели Сталин не заметил оплошности в документе или проявил элементарное неуважение по отношению к своим прежним боевым друзьям?

Кроме того, у каждого направления должно быть в подчинении, по крайней мере, два фронта, иначе, чем оно структурно будет отличаться от обычного фронтового управления? Если, только тем, что будет дублировать его, вот и все? И действительно, у Западного направления такой структуры: как два фронта, на тот момент, то есть, на 10 июля 1941 года, – не было?! Объяснений, разумеется, не дано.

Есть, правда, неуклюжая попытка, какую-то, резервную армию передать под контроль данного главкома, но это, согласитесь, вовсе не является каким-либо фронтом. К тому же, это расходится с личным утверждением Жукова, что все резервы находились под контролем ГКО – Ставки. А здесь, сам Сталин утверждает документ, где обязуется привести в полную боевую готовность(?) армию и отдать ее под контроль Главному командованию западного направления. Опять происходит какая-то нестыковка по фактам.

Но если полистаем у Жукова его «Воспоминания», то там есть некое упоминание о подвижках в Москве и Генеральном штабе. Оно датировано 26 июня, то есть, за две недели до этого самого «решения» ГКО.

Читаем, что ранее, нам сообщал Георгий Константинович. Кто бы мог предположить, но оказывается

«товарищ Сталин приказал(?) сформировать Резервный фронт и развернуть его на линии Сущево – Невель – Витебск – Могилев – Жлобин – Гомель – Чернигов – река Десна – река Днепр.

В состав Резервного фронта включаются 19-я, 20-я, 21-я и 22-я армии».

Это было 26 июня. По сути, создавалась вторая линия обороны, расположенная в тылу разорванного немцами на части Западного фронта. Как же, «товарищ Сталин» забыл о ней 10 июля, а товарищ Жуков ему не напомнил, как начальник, извините, Генерального штаба. Непорядок, получается, Георгий по батюшке Константинович. Забыть о четырех развернутых армиях на рубеже рек Западная Двина, Днепр и Десна!!! Или их к 10 июля все еще не развернули и они как неприкаянные с 26 июня, так и мотались с одного места на другое? А в «документе ГКО» за 10-е июля, всего-то, упомянута одна единственная безымянная армия, сиротиночкой приткнувшаяся на неизвестном рубеже, да, к тому же не приведенная в состояние боевой готовности.

Как же это «товарищи из ГКО» не проконсультировались у «полководца» и штабного «стратега», по совместительству? Ведь, к 10-му июля, генерал армии Жуков давно вернулся в свой Генеральный штаб с «прогулки» по местам боевой славы на Украине. Сам же пишет:

«Теперь я начал работать непосредственно с И.В.Сталиным».

Помните, как Жуков лихо рассказывал читателям, что по приезду с Украины в Кремле он, как дважды два, разобрался по картам, как, дескать, надо было правильно вести военные дела на Западном фронте? И вдруг такой пассаж – забыл о Резервном фронте из четырех армий!

Даже, если согласиться с тем, что Сталин быстро отреагировал на «гениальные» предложения нашего «стратега», то и опять факты не стыкуются. Получается, что Сталин с товарищами из ГКО просто напросто, в начале июля, забыли о созданном ранее, Резервном фронте. Ладно, Сталин забыл – он всегда выглядел «недоумком» по начальному периоду войны, еще со времен Хрущева. Да, но в таком случае выходит, что и Генеральный штаб оказался не на высоте. А ведь, Жуков сам пояснял читателю, что «у Ставки никакого другого аппарата управления, кроме Генерального штаба, не было». Следовательно, все оперативные материалы по подготовке документов, ГКО получал, именно, из Генштаба, которым руководил Жуков. Как же вы, Георгий Константинович, о Резервном фронте подзабыли к 10-му июля и не дали сведения наверх? Выходит, опять очень нехорошо поступили, что неожиданно «забыли».

А ведь, по жизни известно, что Георгий Константинович никогда на свою память не жаловался. Вспоминая, например, события на Халхин-Голе, легко припоминал по фамилиям многих монгольских товарищей и, даже, не забыл заместителя главкома корпусного комиссара Ж. Лхогвасурэна. До последних своих дней, также, помнил и самого главкома Монгольской народно-революционной армии Хорлогийна Чойбалсана. А здесь, всего-то четыре армии, но, надо же – память подвела! Война, видимо, там была другая.

И наконец, подводя итоги рассмотрения приведенного документа ГКО, хочется заметить следующее: последние три пункта (6,7 и 8), на редкость, – ну, чистая пропаганда. Видимо, позаимствовано из бумаг Главного политического управления РККА.

Единственная извлеченная польза из данного документа, так это то, что в нем, ни словом не обмолвились о создании, этих самых Главных направлений. Ведь, прежде чем назначить командующего, поначалу необходимо иметь объект управления. Нас же заставляли уверовать в то, что именно, 10 июля и было, дескать, создано данное новообразование. А в приведенном документе создание оного объекта управления (главное направление), как видите, напрочь отсутствует. Следовательно, этим несуществующим фактом невольно подтверждается предположение, о более раннем периоде создании подобной структуры – Главное направление, чем 10-е июля.

Как я считаю, и о чем сказал выше, это создание произошло, именно, 21-го июня, вместе с образованием Ставки, за день до нападения Германии. Разумеется, здесь замешана наша «пятая колонна». О целях создания подобной структуры, как главные направления, поговорим ниже. А о приведенном документе, якобы, вышедшим из недр ГКО, можно выразиться всего двумя словами – чушь несусветная. Топорная работа деятелей от «исторической» военной науки, не более того.

Но читателю, конечно же, хочется, чтобы автор подтвердил свои высказанные предположения о Главных направлениях. Что ж, извольте!

Как известно, следы нашего героя Ивана Владимировича Тюленева привели нас из Москвы на юг Украины. И мы, по сути, почти попали во владения Одесского военного округа, где начальником тамошнего штаба был человек не так давно тянувший военную лямку, аж, в самом Генеральном штабе. Помните, ранее, упоминалось, что Матвей Васильевич Захаров был заместителем начальника Генштаба, но в результате хитрых преобразований в Наркомате обороны, его, за год до войны, от данной работы отлучили и отправили служить подальше от столичной жизни.

Однако прежде чем привести соответствующие выдержки из мемуаров маршала Захарова, вновь напомню читателю о некоторых документах. Они уже приводились ранее, но вспомнить о них еще раз, для пользы дела, ни сколько не помешает. Хотя документы, как уже отмечал, и выполнены неряшливо, да, к тому же, являются и фальшивками, – тем, не менее, вполне еще способны сыграть роль положительного героя.

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК СССР И ЦК ВКП(б)

"О СТАВКЕ ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ

ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СОЮЗА ССР"

№ 1724-733сс 23 июня 1941 г.

Совершенно секретно

Особая папка

Не для опубликования

Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б)

ПОСТАНОВЛЯЮТ:

Создать Ставку Главного Командования Вооруженных Сил Союза ССР в

составе:

тт. Наркома обороны Маршала Тимошенко (председатель), начальника Генштаба Жукова, Сталина, Молотова, Маршала Ворошилова, Маршала

Буденного и Наркома Военно-морского Флота адмирала Кузнецова.

При Ставке организовать институт постоянных советников Ставки в составе:

тт. Маршала Кулика, Маршала Шапошникова, Мерецкова, начальника Военно-Воздушных Сил Жигарева, Ватутина, начальника ПВО Воронова, Микояна, Кагановича, Берия, Вознесенского, Жданова, Маленкова, Мехлиса.

Председатель Совнаркома СССР,

Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.Сталин

АП РФ. Ф.93. Коллекция документов».

Выделенные жирным шрифтом фамилии – это и есть «герои» первых дней войны. В основном, о них пойдет речь в данной главе. Но последняя группа лиц, выделенная курсивом: Жданов, Маленков и Мехлис, тоже представляют особый повышенный интерес, о чем и поговорим ниже.

Хотелось бы, также, задать еще дополнительный вопрос к составителям данного «шедевра». Если уж, указали Председателя Ставки, то почему умолчали о его заместителе? Ведь случись, что с Тимошенко (например, попьет холодного молочка при летней жаре и заболеет, как Жуков – «бруцеллезом»), то кто же будет замещать его на столь высокой должности, тем более, когда идет война?

Указывать настоящего заместителя невозможно из-за наличия в списке Сталина, который ломает все планы фальсификаторов. Не указывать Сталина в составе Ставки нельзя. Сразу возникнет масса неприятных вопросов, один из которых неизбежно будет таким: «А почему нет в руководстве Главного командования страны товарища Сталина?». И что ответить в таком случае?

Указывать Сталина в первоначальном составе Ставки сложно, о чем уже говорилось: сам себя глава правительства назначил рядовым членом в органе управления вооруженными силами страны. Поэтому вопрос о заместителе, не хуже зубной боли для людей, состряпавших данный документ.

Предположим, что в заместителях решили упомянуть самого Сталина, посчитав, что этим скроют настоящее лицо, и отметили бы этот факт в документе. Пусть и невольно, но этим сразу бы выдали фальшивку. Вождь – в заместителях?! Тем более что сам себя и утвердил?! Да, но наличие в заместителях, например, Ворошилова или Буденного, вновь поставило бы составителей документа в неловкое положение: «А что там, простите, в таком случае делает наш дорогой Иосиф Виссарионович, уже на третьих ролях?». И какой же составители могли дать ответ, в таком случае?

Поэтому лучшее, что можно было придумать хрущевцам-заговорщикам в такой ситуации со Сталиным по первым дням войны – это ограничится только ролью Председателя Ставки – своего рода, свадебным генералом, а на данный момент, маршалом Тимошенко, а всех остальных, приведенных товарищей из списочного состава, оставить в роли рядовых членов. Пусть, дескать, сами разбираются, кто есть кто? Даже, в роли «Главкома».

Как помните, в Хрущевской «Истории Великой Отечественной войны» из состава Ставки рискнули упомянуть, лишь, одного Тимошенко. О Сталине, в то время, решили благоразумно промолчать. Его же, как говорил Хрущев, не было в Кремле. Поэтому приводить в «Истории ВОВ» полный состав Ставки без Сталина – не рискнули. Одно дело болтать для делегатов XX съезда, о якобы, сбежавшем из Кремля Сталине, другое – подтверждать в официальных исторических документах его отсутствие без объяснения причин.

Когда рассматривался вопрос о Ставке, я уже выдвигал предположение, что Сталина в том списке не было по «уважительной» причине о которой поговорим позднее в одной из глав. В таком случае заместитель в настоящем списке был, но его, в дальнейшем, постарались не упоминать, чтобы не исказить нарисованную благостную картину под названием «22 июня Молотов и Сталин читают в Кремле ноту Германского правительства».

Скорее всего, тот, кто указан вторым в составе Ставки и был в роли заместителя. Я имею в виду начальника Генштаба товарища Жукова. Именно он, и выполнял функции Заместителя Председателя Ставки. Вот теперь ему, в этой должности, было с руки, и проявлять необъяснимую активность по тем дням, и, якобы, звонить на дачу самому Сталину: Тимошенко, видимо, уже, хлебнул чего-то холодненького, и у него что-то случилось с горлом, так как не мог говорить по телефону. К счастью, подвернулся Жуков с хорошо поставленным командирским голосом (о чем, мы уже узнали, ранее), и его, к тому же, крайне трудно было смутить при любом разговоре.

Но вернемся к документу о Ставке. Ведь, именно, из этого приведенного списочного состава и должно было формироваться Главное командование. Сложность только в том, как его, то есть, командование, выделить из данного списка? Может объединить усилия с другим документом, тоже, приводимым ранее? Этот документ, всё из той же серии фальшивок. Однако пусть и он, даже в таком виде, поработает на пользу Отечеству.

«ЧЕРНОВИК ПОСТАНОВЛЕНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б)

ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ФРОНТОВ И НАЗНАЧЕНИЯХ КОМАНДНОГО СОСТАВА

Особая папка 21 июня 1941 г.

I.

1. Организовать Южный фронт в составе двух армии с местопребыванием Военного совета в Виннице.

2. Командующим Южного фронта назначить т. Тюленева, с оставлением за ним должности командующего МВО.

3. Членом Военного Совета Южфронта назначить т. Запорожца.

II.

Ввиду откомандирования тов. Запорожца членом Военного Совета Южного фронта, назначить т. Мехлиса начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии, с сохранением за ним должности наркома госконтроля.

III.

1. Назначить командующим армиями второй линии т. Буденного.

2. Членом Военного Совета армий второй линии назначить секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова.

3. Поручить наркому обороны т. Тимошенко и командующему армиями второй линии т. Буденному сорганизовать штаб, с местопребыванием в Брянске.

IV.

Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место.

V.

Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом, с выездом на место.

VI.

Назначить членом Военного Совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) т. Кузнецова.

АП РФ. Ф.З. Оп.50. Д. 125. Лл.75-76. Рукопись, подлинник, автограф Г.М.Маленкова.

Имеются пометы и исправления».

Ранее, уже отмечались многие несуразности данного документа, но можно продолжить их перечень.

Дело в том, что Винница, все же входила в полосу действия Юго-Западного фронта. Как же там мог оказаться штаб Южного фронта? Кроме того, не ясно: будет ли осуществляться новая нарезка разделительных полос фронтов, и главное, кем?

Обратите внимание, что Жуков указан в должности, а Мерецков – нет! Не захотели почему-то упоминать ни предыдущую должность Кирилла Афанасьевича, ни его новое назначение.

Если Жукову поручено осуществлять общее руководство, то, во-первых, кто же будет вместо него в Генеральном штабе, и, во-вторых, где расположено, это самое «место», куда он должен выехать, судя по всему из Москвы?

Как, видите, фамилия нашего «героя» – Георгия Константиновича, кочует из одного документа в другой, и везде он на ведущих ролях. Но если Жуков, являлся заместителем Тимошенко, уже, не как Наркома обороны, а как Председателя Ставки, то тогда видится совсем другая картина. Это уже, вполне возможно, и фронтовая деятельность, где в конкретном ведении людские и материальные ресурсы бывших округов.

За Генштабом можно поручить приглядывать и заместителю Ватутину, а самому, засучив рукава, взяться за это новое дело, тем более, как известно, Жуков к штабной работе особых симпатий не питал. Главное, в этом его новом назначении, то, что он осуществляет общее руководство двумя фронтами. Один – Юго-Западный сформирован еще по предвоенному плану прикрытия границы, а второй - Южный, как видите, скоропалительно сорганизован за день до войны. Вот вам и появилась готовая структура Юго-Западного направления, и что характерно, именно, с двумя фронтами. Осталось только назначить Главкома.

Прервемся на короткое время с рассмотрением вопроса по данному направлению. У нас же отложена встреча с Матвеем Васильевичем Захаровым, который на тот момент, предвоенных событий июня 1941 года, находился, как уже упомянуто, в должности начальника штаба Одесского военного округа.

Уточним, еще раз, суть дела связанного с Захаровым. По плану прикрытия границы с Румынией на Одесский военный округ возлагалась задача при начале военных действий на базе управления округом сформировать 9-ю армию, которая организационно входила в структуру Юго-Западного фронта. Ни о каком самостоятельном фронте на базе Одесского военного округа, поначалу, речь и не шла.

Но учитывая длинную протяженность границы, местное начальство пожелало привлечь под свое крыло дополнительные силы, для чего, вроде бы, направило докладную записку в Генеральный штаб с просьбой помочь, чем могут. Однако в Москве, на тот момент, посчитали, что и наличествующими воинскими частями очень даже «можно вести успешные активные действия на фокшанско-бухарестском направлении». Итог всего дела таков: на все предложения руководства округом об увеличении войсковых частей, ответа из вышестоящих структур, они не получили. А ведь, в докладной записке помимо всего прочего, округ, вроде бы, осмелился попросить еще и целый самостоятельный фронт развернуть на румынском направлении. Но оказалось, что события потекли своим чередом.

В дальнейшем Одесский округ, как и все округа западного направления, получили приказ, направленный Комитетом обороны при СНК о приведении войск в полную боевую готовность и выдвижении их к государственной границе. В соответствии с планом развертывания, на базе управления округом образовывалась 9-я армия, задача которой была прикрывать румынское направление. Место дислокации штаба предписано было расположить в Тирасполе. Вот что вспоминал М.В.Захаров по тем дням:

«Утром 20 июня управление 9-й армии тронулось в путь. На следующий день с разрешения командующего войсками округа я также выехал из Одессы поездом в Тирасполь и вечером прибыл в штаб армии…

Собранный по боевой тревоге к 5 часам утра 20 июня личный состав, выделенный на формирование управления 9-й армии, был отправлен на автомашинах в Тирасполь. Мне выехать из Одессы в этот день не удалось по служебным делам. С разрешения командующего войсками округа я выехал 21 июня поездом и прибыл в Тирасполь вечером того же дня».

Все складывалось пока неплохо для местного руководства, даже, несмотря на то, что Наркомат обороны постарался нивелировать отданный ранее, приказ о полной боевой готовности войск приграничных районов. Не здесь, на юге, решалась судьба войны, поэтому у московских Мазеп, руки не дошли, чтобы скомкать планы местного руководства.

Полевое управление 9-й армии уже 20 июня (!) оказалось на нужном месте в Тирасполе. Войска, тоже, пришли в движение. Осталось ждать начала войны.

Вдруг, неизвестно куда (?), во втором часу ночи 22 июня направляется та, самая, известнейшая Директива из Москвы. Это, условно говоря, первая Директива, в которой Тимошенко и Жуков, якобы, предупреждают командующих округами о возможном нападении Германии. И что же мы читаем в шапке Директивы № 1?

«ВОЕННЫМ СОВЕТАМ ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

КОПИЯ НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА».

Происходит какая-то путаница? В Тирасполе уже развернуто управление 9-й армии, а их именуют еще по меркам мирного времени – Одесским военным округом. Такое же положение и с другими округами, хотя их фронтовые управления, тоже, как уверял нас Жуков, уже находились на предписанных свыше командных пунктах. Так какому же руководству была адресована данная Директива и куда она была направлена? Если брать в расчет, упомянутый нами Одесский округ, то, практически, всё его руководство было, уже, давным-давно на новом месте, в Тирасполе.

Получается, что дуэт Тимошенко-Жуков отсылали Директиву во вчерашний день. С точки зрения, задержки информированности командования фронтами о предписываемых им действиях, то подобный способ отправки «срочной» Директивы, очень хорошо встраивается в предполагаемую схему торможения. Лучше и не придумаешь! Выходит, что данная Директива № 1 была отправлена на «старые квартиры» и во все другие западные приграничные округа. А куда торопиться-то? Вдруг немцы передумают нападать? Да и Сталин все равно спит. К тому же, еще ночь на дворе! Не будут же в это время самолеты рассредоточивать и маскировать.

Значит, в Прибалтийском округе, который развернул фронтовое управление в Паневежисе, Директиву направили по старому адресу в Ригу. В Киевском округе, вместо Тарнополя, Директиву направили в Киев. И только в Западном округе, в результате хитро задуманной операции, могли, действительно, ограничиться старым адресом в Минске.

Ну, да, ладно. Важно, что документ, все же, отправили, а то могли бы последовать пословице, что утро вечера мудренее.

Теперь, что касается наших одесситов. Если что и говорилось в Директиве относительно Одесского военного округа, то уж, во всяком случае, не о развертывании фронта. Так, прислали по случаю тревожной ситуации на границе, много «хороших» наставлений и дело с концом. Это, что касается существа «липовой» Директивы. Ясное дело, что она, уже, должна была быть направлена фронтовым структурам в места их выдвижения, а не по месту их предыдущего нахождения, как окружного начальства.

Что можно сказать, кроме всего прочего об этом документе? Читателей уверяли и уверяют, и по сей день, что данной Директивой войска приграничной зоны подняли по боевой тревоге. Точнее, можно было бы сказать и так, что данная Директива, являла собой введение в действие плана прикрытия западных границ, так как в ней, как раз и было заявлено о недопущении противника на советскую территорию.

В пункте 2. Директивы приведено: «войскам… военных округов в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников».

А в пункте 3, вообще говориться о предписываемых действиях:

«а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районом на государственной границе».

…

в) все части привести в боевую готовность…

Несколько слов о боевой готовности. Понятно, что хитро написано. То, что врага надо встречать в полной боевой готовности – это не надо быть Жуковым, чтобы понимать существо дела. Но приведение войск в состояние полной боевой готовности – это не строка в Директиве. Это комплекс мероприятий, рассчитанный не на минуты и часы, а – дни! Кроме перехода войск на новую ступень боевой готовности, он включает в себя и эвакуацию из приграничных районов население и семьи командно-политического состава Красной Армии. Мы еще поговорим на эту тему, когда будет рассматривать подготовку к войне военно-морского флота.

А то понаписали в Директиве – все части привести в боевую готовность. Какую? На местах, дескать, знают, что к чему. Обратили ли внимание, что о военных моряках ни слова не сказали. То есть о боевой готовности флота, видимо, должен был лично побеспокоиться нарком ВМФ Кузнецов. Может быть, для этого ему и направили копию данной Директивы? Однако с такой бумагой Николаю Герасимовичу, скорее всего сподручней было бы сходить до ветра. Все была бы, какая никакая, а польза.

Еще несколько длинных строк о боевой готовности. Бытует мнение, что у нашей армии и флота перед войной были разные степени боевой готовности. На флоте, дескать, было три степени, а в армии, как кот наплакал, всего – две. Сначала о подобной нестыковке, а затем – почему официоз предложил такой вариант развития событий? Но как всегда без показа документов той поры.

То, что должна быть повседневная боевая готовность в армии и на флоте и доказывать не нужно. Иначе, для чего же созданы подобные структуры в государстве? Не для одних же парадов на Красной площади. В последующем вектор боевой готовности у них, почему-то, раздваивается. На флоте вводится повышенная боевая готовность, а в армии – все остается по-прежнему, с ковырянием в носу. И только, когда уже грудь в грудь с врагом, по мнению официальных военных историков, то, дескать, тогда и вступает в силу положение о полной боевой готовности. Могла ли существовать подобная ситуация в действительности? Попробуем разобраться.

А для чего, вообще, вводится повышенная боевая готовность в войсках, и на флоте, тоже? Представим себе, что вблизи наших границ со стороны сопредельного государства начинает скапливаться большое количество военной техники и живой силы, фактически, потенциального противника. Как должно отреагировать на все это наше военное начальство и правительство? Необходимо запросить через посольство, что там собирается делать такое большое скопление военного люда, и долго ли это будет продолжаться? Нам объясняют, что вблизи границы, дескать, состоится футбольный матч между двумя военными группировками соседей: красно-синими в полосочку, и черно-белыми в клеточку.

А все остальные собравшиеся – это, дескать, болельщики, с разных сторон. Если наше правительство не полные бараны с мякиной в голове, вместо мозгов, то оно должно отдать приказ военным привести воинские части, находящиеся в данном районе у границы в состояние повышенной боевой готовности и зорко следить, не превысит ли число «болельщиков» критическую массу, которая может вторгнуться на нашу территорию. К тому же прикажут еще, и подтянуть к границе дополнительные контингенты войск, с целью, что те, тоже, хотят полюбопытствовать, как там на «футбольном поле» у соседей будут развиваться события? Соответственно, и на флоте произойдут позитивные подвижки. Морячки тоже подтянут ремешки на брюках.

Если наши соседи по границе поймут, что затея с «футбольным матчем» провалилась, то «перенесут» его вглубь своей страны. Соответственно от границы уберутся и многочисленные «болельщики». Напряжение спадет и ситуация на границе снова примет первоначальные формы. Нашим уже без нужды станет держать у границы такое количество войск, и прибывшие контингенты возвратятся к местам своей постоянной дислокации. Таким образом, состояние повышенной боевой готовности войск прикрытия будет свернуто и все вернется на стадию повседневной боевой готовности. И флотские ослабят ремешки на брюках.

Но в таком случае в представленном официозом утверждении о разных степенях боевой готовности, появляется трещина. Флот приведен в состояние повышенной боевой готовности, а армия – нет. Разве у нас с Германией по 1941 году намечались чисто морские сражения вдали от родных берегов, что не было нужды армию беспокоить? Или что? - немцы испугались наших тральщиков с деревянными корпусами и дали команду «Отбой!» своей эскадре, чтобы «Тирпиц» уберечь? Поэтому и не состоялась, дескать, битва морских титанов: Германии и Советского Союза. Поэтому повышенную боевую готовность и свернули на флоте. А сухопутным войскам, надо понимать, вообще, не было дел до потенциального противника. Подумаешь, «футбольный матч» на границе? Может его, в скором времени, перенесут на родину футбола в Англию? Зачем нам повышенная боевая готовность? Мы лучше кино посмотрим, на концерт сходим, и мороженое поедим!

Да, но что делать, если беспокойные соседи «футбольный матч» не перенесут, а наоборот, пригонят к границе еще большее число «болельщиков»? Тут и ежу станет понятно, что соседи хотят поближе познакомить нас со своей «футбольной» стратегией и тактикой. Видимо, планируют провести «футбольный матч» уже на нашей территории, без согласования с нашими верхами.

Вот тогда, по здравому разуменью, и вводится в войсках прикрытия границы следующая стадия боевой подготовки – полная боевая готовность. Вследствие этого, начинается эвакуация населения из приграничной зоны и то, о чем мы говорили выше: эвакуация семей командно-политического состава, как в нашем случае, Красной Армии и Военно-Морского флота. При проведении «матчей» такого уровня, как правило, вспыхивают беспорядки среди «болельщиков». С целью поберечь жен и детишек от бесчинствующих «фанатов» их, целесообразнее, отправить вглубь страны. А мужичкам в военной форме надлежит забыть о кино, о концертах, и о мороженом, а быстренько отправиться на военные склады и запастись дополнительным оружием и боеприпасами. Ну и прочее, и прочее, что положено делать в таком случае.

Но у нас-то и с полной боевой готовности не получилось, в должной мере, поэтому, что же, официоз будет мурлыкать о повышенной?

Теперь о том, почему официоз все же предложил такую форму боевой готовности наших вооруженных сил? На флоте, дескать, – три степени, а в армии – две. Предполагаю следующее. Дело в том, что еще в 1959 году, задолго до Жуковских «мемуаров», Арсений Головко, бывший командующий Северным флотом в своих воспоминаниях приводил описание трех степеней боевой готовности на флоте. И адмирал Кузнецов подтверждал сказанное в своих книгах о тех же, трех степенях боевой готовности. Эти книги большими тиражами разошлись по стране. Не станешь же, после этого, принижать флотоводцев в умственной отсталости, дескать, им почудилось, что было три степени боевой готовности. Высокое начальство подумало и решило оставить, как есть, то есть – три, тем более, не на флоте поначалу все решалось? Мы с данными моряками еще столкнемся в главе о том, как советское морское командование встретило начало войны.

А вот как же выкрутиться с армией? Как же объяснить гражданам страны, что Германия напала внезапно? Ведь о том, что на границе готовится проведение «футбольного матча» было известно заранее. «Болельщиков» прибыло со всех стран Европы, как на проходящий чемпионат по футболу! Трудно не заметить. И посольские вовремя позаботились узнать, сколько «футбольных матчей» состоится, и в каких городах будут играть. Практически, получалось, что по всей нашей западной границе.

Как же понимать, что наши войска не привели в повышенную боевую готовность, которой, якобы, не существовало, когда на западное направление подтягивались воинские контингенты из сибирских округов? И это в связи, с чем же произошло? Неужели командующие тех округов решили ноги размять по своему усмотрению?

А с полной боевой готовностью, вообще, получился полный конфуз, если такое слово уместно употребить при случившейся трагедии. О какой эвакуации семей военнослужащих, можно говорить, когда войска-то по боевой тревоге не подняли! Как все это объяснить? Выкрутились тем, что, дескать, в Красной Армии до войны повышенной боевой готовности никогда отродясь и не было, а с полной боевой готовностью просто получилась (ну, кто бы мог подумать!) досадное недоразумение.

Оказывается, «нехороший» Сталин «лапу» наложил на «правильные» решения военных. Правда, дескать, Жуков все же подсуетился, Директивку отослал в округа, мол: «Держитесь, товарищи бойцы и командиры. Скоро Сталина разбудим и откроем ему глаза на правду!». Да, Директива, к сожалению, в проводах запуталась и опоздала к сроку. И петух, вовремя, не прокукарекал на рассвете – не разбудил Красную Армию у границы. И Сталин спросонья, не понял сути дела и «протянул резину». И Ставка полтора дня собиралась – видимо, «крутили бутылочку» в Кремле: кому быть Председателем? Вождь, скорее всего, сам остановил стеклянную емкость, прямо указав на Тимошенко – быть по сему!

Конечно, изложено в шутливой форме, но можно ли поверить во все сказанное официозом о боевой готовности? Конечно, можно, если выступить в роли домохозяйки, слушающей по телевизору различные суждения современных историков о войне и Сталине, густо сдобренных показом телесериалов.

Но, ведь, данная работа рассчитана на людей, с извилинкой в голове, как, впрочем, и на тех, кто признает у себя наличие таковой. Неужели нельзя задуматься над поставленными автором вопросами? У Жукова, как понимаете, о степенях боевой готовности написано маловразумительно. Что ему начеркал официоз в «Воспоминаниях», то он и подмахнул – не глядя. А то прикидывается простачком с петлицами генерала армии, что-то невнятное толкующим о своей деятельности на посту начальника Генштаба.

Однако возвращаемся к существу приведенного документа (Директивы) отправленного, как нас уверяют, дуэтом Тимошенко-Жуков. Неужели не знал начальник Генерального штаба, что в приведенной им «Директиве» должна была присутствовать еще одна подпись должностного лица, которой нет, но, судя по статусу документа, должна была там быть в наличие?

А почему ее не было, этой подписи? Лучше бы спросить об этом Георгия Константиновича с товарищами консультантами, но нас разделяет гигантский временной отрезок в полстолетия.

Вполне вероятно это произошло из-за того, что данная Директива была послана новообразованной Ставкой, а не Наркоматом обороны. Отсюда, как видите, и отсутствие в «шапке» документа военной структуры его выпустившей. Ставку же невозможно привести, а Наркомат обороны потянет за собой то, о чем мы вели разговор выше – вопрос о третьей подписи. А этого Жукову с товарищами, как раз и не надо.

Данная Директива – это заведомо искаженный документ, потому что в нем нет самого главного, на тот момент, – поднятие войск западных направлений по боевой тревоге. Отсюда, скорее всего, и отсутствие подписи третьего лица.

Действительно, на тот момент (конец дня 21-го июня), надо было думать уже не о боевой готовности войск (время-то уже упущено), а о том, чтобы воинские части, хотя бы, не застали врасплох у границы.

Думается, что настоящий-то документ, посланный в войска, в последующем как архивный документ, претерпел изменения, то есть, его слегка подкорректировали. Поэтому, то, что у Жукова в мемуарах приведено по поводу данной Директивы, якобы, выпущенной Наркоматом обороны – чистая «липа», фальшивка.

Да, но интересно, знать: «А какой же тогда Директивой (или приказом) вводился в действие план прикрытия госграницы, если не этой?» Или так, по наитию и стали воевать? По идеи, именно, эта Директива должна была поднимать войска по боевой тревоге, но подлинность ее, крайне сомнительна.

А как же до Жуковских «Воспоминаний» военные историки обыгрывали эту тему – введение плана прикрытия государственной границы?

В хрущевские времена Жуков был в опале, и поэтому ему можно было, в определенной мере, предъявить вину за случившееся на границе с нашими войсками. Командный состав округов знал же настоящее положение дела по тем дням: не все же погибли в войну. Они же читали подлинное сообщение из Москвы. Поэтому наряду со Сталиным, вину за поражение первых дней переложили на плечи военного руководства Красной Армии. Разумеется, без упоминания имен. Так, отделались общими словами.

Как же преподнесли читателям тех, шестидесятых годов, начало войны в исследовательских работах? Прозвучало так: дескать, «некоторые руководители Наркомата обороны и Генерального штаба (Видимо, Тимошенко, Жуков и другие. – В.М.) не сумели сделать правильных выводов из создавшейся обстановки и не приняли своевременно мер по приведению Вооруженных Сил в боевую готовность».

Неплохо смотрелось даже для 60-х годов при самом Хрущеве. Речь-то, ведь, шла о полной боевой готовности наших войск, которой, к сожалению не было. Стоит ли, в таком случае, говорить о степенях боевой готовности, или о какой-то там боевой тревоге. Немец стал стрелять и бомбить – наши, в конце концов, стали принимать ответные меры. Вот вам и вся боевая готовность, и вся боевая тревога. Неужели, дескать, наши командиры не поняли, что началась война?

К тому же, интересно знать, как по тем 60-ым годам, назывался документ, который отправили в округа Жуков и компания? О Ставке при Хрущеве, вообще, предпочли помалкивать. Решили оставить, только Наркомат обороны, коли там нашлись частично виноватые. Читаем далее.

«Достаточно сказать, что приказ Наркома обороны «О развертывании войск в соответствии с планом прикрытия мобилизации и стратегического сосредоточения», переданный по телеграфу, был получен в приграничных округах лишь в ночь на 22 июня 1941 года, когда уже началась война».

То есть, Директивой на тот момент еще и не пахло, поэтому обществу был предложен всего-навсего, лишь приказ от лица Наркомата обороны. Видите, как называлась бумага, которая должна была 22-го июня уйти в войска (или ушла 18 июня?). К тому же черным по белому написано, что и этот отданный приказ в войска опоздал – началась война.

После смещения Хрущева отношение к Жукову изменилось на противоположное. Кто-то же должен был стать героем войны! Политбюро сделало выбор в пользу героя Халхин-Гола. Соответственно, должен был измениться и документ, отправленный в округа накануне войны. Так, скорее всего, и появилась для солидности Директива. В нее, как видите, воткнули полную боевую готовность войск, которая, даже во времена Хрущева не состоялась, и таким образом нужный документ был готов для употребления широкими советскими массами.

А наш «верный защитник» Отечества – Георгий Константинович, стал выпекать эти Директивы, как блины на сковородке. Помните, как они вылетали с его подписью одна за другой. И все с благими намерениями: разбить супостата. Он и сам-то не утерпел – уж очень хотелось пальнуть по немцам. Из Москвы далековато, поэтому решил перебраться, поближе к военным действиям, в Тарнополь. Сам Хрущев, в те далекие 60-е годы, себя по началу войны никак не обозначил. Еще не придумал, где же ему надлежало быть.

Сколько мы говорили о Генеральном штабе, но, пока, ни разу не мелькнула фигура товарища Василевского. Он ведь тоже крутился в Генеральном штабе перед войной. Может чего и скажет нам интересного? Давайте-ка заглянем и в его мемуары. Тоже, ведь, своего рода, «светоч» военной мысли.

Александр Михайлович, разумеется, в подробностях знал все коллизии с этой лжеДирективой , как и то, что там было в Кремле и его окрестностях, по первым дням войны. Решил, однако, поддержать товарищей в маршальских погонах.

Если Жуков упомянул в мемуарах, что Ставка создана 23 июня, то кто же тогда руководил войсками в первый день войны? Разве можно согласиться с тем, что наши генералы и маршалы не знали, как будут руководить войсками в случае начала войны? Эти вопросы оговариваются загодя, а не в тот момент, когда враг нападает на страну.

Так что, по-детски наивный лепет товарища Жукова, что, дескать, рано утром они с Тимошенко документ о Ставке все же принесли Сталину, а тот, взял, да и отложил документ на потом – есть заурядная ложь, цель которой прикрыть творимые безобразия. Поэтому в его «Воспоминаниях» приведен текст только Директивы № 1, да и то, без подписи третьего лица, а тексты последующих Директив при издании «Воспоминаний» благоразумно были опущены. О них было только упоминание на словах самим автором. И все!

Помните, я говорил, что Жуков схитрил: дескать, убыл на Украину, и что там было без него, в Москве – не в курсе. Василевский, решил заполнить образовавшуюся пустоту. Иначе, получается очевидная глупость – выходит, что войска не только не привели в состояние полной боевой готовности, не только не подняли по боевой тревоге, но ими, 22-го июня, вообще, никто не руководил?!

Читаем, что Василевский написал в своем, тоже, «бессмертном» творении под названием «Дело всей жизни». Не дрогнула рука, когда выводил на бумаге такое:

«22 июня 1941 года руководство вооруженной борьбой осуществлялось Главным военным советом. На следующий день была создана Ставка Главного командования».

Это было напечатано в первых изданиях его мемуаров. Руководство вооруженной борьбой – это что? – из восточных единоборств на мечах? Напишут же такое. По-Василевскому получается, что руководство войсками с началом войны осуществлялось, как бы, спонтанно. Тяжкий жребий пал на Главный военный совет. В более поздних редакциях, текст немного подправили. Теперь руководство осуществляется, как бы, по заранее продуманному плану.

Читаем новую редакцию.

«22 июня военными действиями руководил, как и предусматривалось, Главный военный совет, но уже на следующий день была создана Ставка Главного командования Вооруженных Сил Союза ССР».

Теперь вооруженную борьбу заменили военными действиями. Не осмелился, однако, Василевский написать, что руководили Красной Армией. По понятным причинам, что все было как раз, наоборот. Красную Армию сдавали врагу.

[Владимир Мещеряков]

А какое длинное название Ставки употребил наш штабной стратег, в последующих изданиях, что, не то, что запомнить, – с трудом можно выговорить. Мог бы, заодно, и «ССР» расшифровать от усердия. Еще большей солидности прибавилось бы в названии. Однако закончим «глубокую» мысль Александра Михайловича о новообразованной Ставке.

«Я сказал бы, что она носила несколько демократический характер, так как во главе ее был не главнокомандующий, а председатель – нарком обороны Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко».

Товарищ Василевский, несколько запутался в терминологии о понятиях демократии, по причине частого общения с Хрущевым. Придется его поправить. Правильнее звучало бы – «демократичный характер».

Хотя, дело-то не в должности и звании руководящего лица (Ставки), а в форме отношений: начальник – подчиненный. Вообще говоря, армия – это, конечно, не та, среда обитания, где правит бал демократия. Но, тем, не менее, если командир прислушивается к голосу подчиненных, то это, есть признак разумного демократичного руководства. Если же командир, есть деспот в погонах, самодур и держиморда, то даже, если он будет в должности председателя, например, той же Ставки, – вряд ли та изменится по сути, а будет носить, по Василевскому, «демократический(?) характер».

Теперь вернемся к существу дела, ради которого и привел выдержки из данных мемуаров. Василевский, выгораживая Жукова и его подельников по тем, начальным дням войны, сам, невольно, попадает впросак. Понятно, что Александр Михайлович латает образовавшуюся брешь – 22 июня. По его утверждению, в этот день Красной Армией руководил Главный военный совет. Правда, он почему-то не упомянул, что данный орган входил в состав Наркомата обороны, а не функционировал самостоятельно, сам по себе.

Что еще вызывает, и удивление, и недоумение одновременно? По Василевскому выходит, что в случае нападения Германии войсками сначала немного покомандует Главный военный совет, а когда Жуков принесет документы по Ставке на подпись Сталину, то, после их утверждения, к делу подключатся товарищи, вошедшие в состав данного новообразования.

Ему бы холодный компресс на голову, чтобы не писал подобное, а он еще рассказывает своим читателям о демократическом характере образованной, якобы, 23-го июня, Ставке.

Так как наше высшее военное руководство все время говорит неправду, то происходит непрерывная путаница по событиям. Очень сложно при вранье прийти к общему знаменателю. Вот и в данном случае Василевский невольно подставляет Жукова, уверяя, что Тимошенко был не Главнокомандующим, а только Председателем Ставки. Вот и разберись с нашими маршалами: кто из них, менее лжив в своих мемуарах? И это, заметьте, с разнообразной помощью при написании своих опусов. Включая целый штат всевозможных редакторов, консультантов и рецензентов от различных институтов по военной, и прочей, Историям. Вдобавок ко всему, еще и в обнимку с архивами. И всё, оказывается, не впрок, когда заранее пишешь неправду!

В чем еще состоит промах товарища Василевского? Как бы коряво он не убеждал читателя, кто именно, руководил войсками в первый день войны, ему ли не знать, что в приведенной Жуковым Директиве № 1 отсутствовала подпись третьего лица, коли привел Главный военный совет?

Александр Михайлович, видимо, пытался убедить читателей, что данная Директива вышла из недр Наркомата обороны, не приводя, однако сведения о том, что упомянутый им безымянный Главный военный совет относился, именно, к данному ведомству. Об этом, товарищ Василевский благоразумно промолчал, чтобы не разрушить выдуманную им же, хрупкую конструкцию, якобы, управления Красной Армией по первому дню. Знал он, конечно, что лукавит в данном случае, но что поделаешь? – партийная дисциплина – выше совести.

Наш товарищ Василевский, спаситель «чести» маршалов, являясь на тот момент, первым заместителем Оперативного управления Генерального штаба, конечно же, знал, что по Положению о введение в действие плана прикрытия (а это и есть, условно говоря, данная Директива № 1), в ней должна была стоять подпись члена Главного Военного совета при Наркомате обороны. В приведенной Директиве, как все знают, ее не было. Кроме того, особенность данной подписи состояла в том, что лицо, ее представляющее, относилось к партийной власти страны. А она, с октября 1917 года и до самого последнего дня падения Советского Союза, и являлась основной властью страны. И никакие военные не могли и шагу ступить, чтобы проявлять самостоятельность в принятии важных государственных решений, без партийного благословения. Разумеется, в плане обороны страны.

А как раз, незадолго перед войной был введен в действие приказ Наркома обороны Тимошенко об изменении состава Главного Военного Совета на основании Постановления ЦК ВКП(б). Об этом мы говорили в главе о Ставке. Повторяться обо всем составе не имеет смысла, поэтому поведем речь только о лицах, относящихся к высшему партийному руководству страны.

Их в списке, как помните, было всего трое: Жданов, Маленков и Мехлис (Это как раз те, лица от партии, которые, якобы, фигурировали в Постановлении Политбюро от 21 июня о создании Ставки). Кто-то из них, в зависимости от ситуации и нахождения в Москве, должен был подписать эту, якобы, злосчастную Директиву № 1. Но, увы! Никто из них не обмакнул перо в чернильницу. Ставка была «липовой», с точки зрения этих лиц, поэтому для них она не являлась легитимным органом. Возможно, что один из них и поставил подпись под настоящим документом, подготовленным на Главном Военном совете Наркомата обороны. Вопрос тогда прозвучит так: «А был ли дан ход этому документу?»

Разумеется, был. Помните, выше упомянутый приказ Наркома обороны из исследований 60-х годов «О развертывании войск в соответствии с планом прикрытия мобилизации и стратегического сосредоточения»,

Скорее всего, данный документ и был отправлен в войска 18 июня. Он приводил Красную Армию и Военно-морской флот в состояние полной боевой готовности. Осталось только ждать кодового сигнала боевой тревоги.

Как известно, впоследствии, произошла отмена полной боевой готовности и, как итог происходящего, накануне нападения Германии в западные округа пришла Директива № 1 Тимошенко-Жукова. Что она представляла собою в действительности, остается только догадываться, так как на данный момент читающей публике представлен, увы! – препарированный документ. Одним словом – фальшивка! Но, то, что этим документов стреноживали командование округов – не подлежит сомнению.

А тот факт, что в приведенной «Директиве» отсутствует подпись члена Главного Военного Совета от партии, лишь усугубляет существо дела. Кроме того, отсутствие третьей подписи, скорее всего, указывает на то, обстоятельство, что сей документ, вышел на белый свет не из Наркомата обороны, а из Ставки, еще первого довоенного созыва. Следовательно, на 22 июня она, уже, существовала, в пику Жукову. И он, как впрочем, и Василевский, прекрасно об этом знали. Но врали! Значит, было что скрывать!

В советских газетах того времени о событиях на фронтах по первому дню войны было сказано так:

«Сводка Главного Командования Красной Армии

за 22. VI—1941 года.

С рассветом 22 июня 1941 года регу*лярные войска германский армии атакова*ли наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в те*чении первой половины дня сдерживались ими.

Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частя*ми полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Крыстынопольском направлениях* противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стянув и Цехановец, первые два в 15 км, и последнее в 10 км, от границы.

Авиация противника атаковала ряд на*ших аэродромов и населенных пунктов, но всюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артилле*рии, наносящих большие потери против*нику. Нами обито 65 самолетов противника».

Не удержался и привел полностью первое сообщение о военных действиях с Германией в газетах того времени. По-русски написано, кто руководил войсками. Следовательно, это никоим образом не напоминает Главный Военный совет при Наркомате обороны, в чем нас хотел убедить хитроватый Василевский, а четко подтверждает то обстоятельство, что Жуков уехал на Украину с назначением, полученным из Ставки Главного Командования, которая так и называлась, на тот момент.

Но, смотрите! Даже в газету, наши военные деятели, постеснялись дать полное название своей вновь образованной военной структуры, предпочтя сокращенный вариант. Знали, видимо, что рыльце в пушку.

А читающая публика 70-х годов, ознакомившись с «Воспоминаниями» Жукова, жаждала увидеть тексты последующих, очень важных, в понимании прошедших событий Директив, проанонсированных автором. О них, как известно, к сожалению, было только одно упоминание, а увидеть их воочию, не представлялось возможным.

Вполне допускаю мысль, что данные Директивы № 2 и № 3 никогда не существовали в реалиях, а являлись прикрытие псевдо деятельности Жукова и компании.

Но, тем не менее, как и их-то, обнародовать без третьей подписи? Советская военная наука, во всяком случае, так и не решились их опубликовать. И лишь в недавнее постсоветское время «полные» тексты Директив № 2 и № 3 увидели свет. На то, есть свое объяснение.

Если же приглядеться к Директивам № 2 и № 3 выпущенным, как и первая, безымянным ведомством, то можно заметить, что авторы этой (очередной) галиматьи, все же, учли, то обстоятельство, на которое я просил обратить внимание читателей: наличие третьей подписи. На сей раз, подпись третьего лица, наконец-то, явилась на глаза читающей публики. Это член Главного Военного совета при Наркомате обороны Г.М.Маленков. Кстати, присутствует и подпись товарища Жукова, на удивление, в должности начальника Генерального штаба в Директиве № 3.

Помните, как он выкручивался, говоря, что ему на КП в Тарнополь Ватутин позвонил. Дескать, дорогой Георгий Константинович, не соблаговолите ли, дать согласие на то, чтобы Ваша подпись стояла под Директивой? Ну, что Вам стоит сказать – «Да». И Жуков взял, да и согласился для пользы дела, на будущее. Тем более, как уверял читателей – дескать, сам Сталин приказал это сделать! Так что выходит, что Жуков опять ни в чем не виноват.

Но публиковать Директивы с фамилией Маленкова было опасным занятием, так как Георгий Максимилианович прожил долгую жизнь и умер в конце Горбачевской перестройки в 1988 году. И лишь с его смертью представилась возможность приклеить к этим Директивам третью подпись высокого партийного лица, соблюдая тем самым, якобы, законность выхода документа. Только Маленков, в определенной мере, удовлетворял всем тем требованиях, при которых его фамилию, можно было поставить в конце текста Директивы. Другие товарищи: Жданов и Мехлис, выпадали бы из документа по ряду обстоятельств. А без третьей подписи Директива была бы не законной. Так что, История – мамаша капризная. К ней, с любой бумажкой, просто так не сунешься. Такие вот дела!

Кстати, обратите внимание вот еще на что: в Директиве № 1 приведенной в «Воспоминаниях» 1969 года, и Тимошенко, и Жуков приведены без указания должностей. Почему? А чтобы можно было увильнуть от прямого ответа. Это, дескать, другой документ, где не требовалась подпись члена Главного Военного совета.

А задайте, любой из читателей, вопрос знатоку военной истории: «Кем был по должности Тимошенко? А кем – Жуков?». Получите незамедлительно в ответ: «Неужели, дескать, не знаете, товарищи, кем они были в начале войны? Разумеется, Тимошенко – был наркомом обороны, а Жуков – начальником Генерального штаба! Даже у самого Василевского в мемуарах написано, что именно они, в этих должностях и подписали Директиву».

Ну, если Василевский написал, то значит, «так оно и было». С ним, ведь, тоже, много не поспоришь и не спросишь! Давно ушел в мир иной.

Но вернемся к нашим «липовым» документам. Например, в Директиве № 3 есть ряд необъяснимых обстоятельств, связанных, видимо, с ее фальсификацией.

Мы, весь документ подробно рассматривать не будем, а остановимся, в основном, только на вводной части.

ДИРЕКТИВА ВОЕННЫМ СОВЕТАМ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО,

ЗАПАДНОГО, ЮГО-ЗАПАДНОГО И ЮЖНОГО ФРОНТОВ.

№ 3 22 июня 1941 г.

Карта 1000000*.

Как видите, снова нет указания, из какого военного ведомства вышел данный документ? Как впрочем, этого не было и в предыдущих Директивах. Дескать, понимайте, сами как хотите.

1. Противник, нанося удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях. На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями.

Почему такая безграмотность в оформлении документа? Апологеты Жукова стараются причесать данный документ и даже, дают правильные, с их точки зрения, поправки. Хочется спросить служивых: «А как же в таком случае пользовались подобным документом в действительности, в то, военное время?» Что? За разъяснениями звонили Тимошенко в Москву?

Есть населенный пункт – Сувалки. Правильнее звучало бы, Сувалкский выступ. Правда, в дальнейшем тексте прилагательное от данного географического названия будет употреблено правильно: Сувалкская группировка противника. Также, слегка напутано и с другим названием – Радзехов. Правильнее, Радехов. Но это мелочь. Вполне возможна опечатка при изготовлении машинописной копии в послевоенное время.

Важнее другое. В документе приводятся данные, что противник наносит удар на Олита. Могло ли такое название быть в действительности? Дело в том, что данное название города было принято до 1917 года, когда Литва входила в состав Российской империи. После ее распада, в конце 1918 года Литва получила независимость, и данный город стал именоваться Алитус, с ударением на первый слог. Данное название сохранилось и до 22 июня 1941 года. Даже на немецких картах того периода можно прочитать, то же, самое название.

Как же так получилось с данным названием? Это уже трудно отнести к опечатке в машинописной копии. Выходит, что у нашего командования были свои отличительные от других карты, не связанные с топонимикой данной местности? Дескать, плевали мы на литовские названия, нам ближе по духу наше российское?

А может, кто из честных военных историков постарался? Воткнул в «липовую» директиву, своего рода, козью ногу.

Вот такие они «подлинные» документы из архивов. В заключение по данной Директиве № 3, хотелось бы обратить внимание читателя на один из подпунктов, где говорилось об интересующем нас Южном фронте.

д) Армиям Южного фронта не допустить вторжения противника на нашу

территорию. При попытке противника нанести удар в черновицком направлении или форсировать pp.Прут и Дунай мощными фланговыми ударами наземных войск во взаимодействии с авиацией уничтожить его; двумя мехкорпусами в ночь на 23.6 сосредоточиться в районе Кишинев и лесов северо-западнее Кишинева.

Остается только гадать, кому была адресована данная Директива, если командующий фронтом Тюленев, только еще ехал поездом со своим штабом по маршруту Москва-Киев, и прибудет к месту назначения в Винницу, лишь 24 июня? А 18-я армия (одна из двух в составе фронта) еще находилась на стадии формирования в Харьковском военном округе.

В конце документа, как всегда подписи Наркома обороны Тимошенко и всюду успевающего Жукова. Но теперь, начиная с постсоветского времени к ним добавили подпись Члена Главного Военного Совета Маленкова. Чтобы все было, дескать, в ажуре. А в самом конце приведены сведения, откуда «выудили» данный документ.

Народный комиссар обороны Союза ССР

Маршал Советского Союза

Тимошенко

Член Главного Военного Совета

Маленков

Начальник Генерального штаба Красной Армии

генерал армии

Жуков

ЦА МО РФ. Ф.48а. On. 1554. Д.90. Лл.260-262. Машинопись, заверенная копия. Имеется помета: "Отправлена в 21-15 22 июня 1941 г.".

* Не публикуется.

Столько лет документ не мог появиться на свет! Все решали в высоких партийных инстанциях, можно ли военным историкам фальшивочку протолкнуть по поводу забот и хлопот по-отечески «неутомимого труженика войны » товарища Жукова? Наконец-то, дождались и действо свершилось! Читайте и наслаждайтесь прочитанным, граждане-товарищи!

Но если, уважаемый читатель, всё абсолютно подвергать сомнению, зная, что нам сказал историк Николай Григорьевич Павленко по первым дням войны, вполне возможным будет то обстоятельство, что состав партийных деятелей, указанных в предвоенном Постановлении ВКП(б) по Главному Военному Совету, является недостоверным.

Не просто же так, Николай Григорьевич, в свое время, отметил что

«уже пятый десяток лет пошел с тех пор, как кончилась эта война, но правдивой истории о ней как не было, так и нет до сих пор…»

Следовательно, можно предположить, что из данного состава были изъяты фамилии (или фамилия) партийных деятелей (деятеля) играющие на поле оппозиции Сталину. Тогда представляется вполне реальным, что данная Директива № 1 была подписана, именно, тем лицом, упоминать которое было бы, крайне, не желательным явлением. Поэтому его и не указали в Директиве в 1969 году. Не все же, знали, что должны быть три подписи в документе. Для читающей публики тех лет сошло и так. А, в дальнейшем, все же, рискнули внести третью подпись и заменить Маленковым. Надо же, соблюсти «законность» в приведенных документах.

Предполагаю, что, именно, Л.З.Мехлисом прикрыли то лицо от оппозиции, которое в действительности было в составе Главного Военного Совета на основании Постановления ЦК ВКП(б). На Мехлиса «навешивали» и не такое. Подумаешь, воткнули в состав ГВС при Наркомате обороны.

Так вот, данный член Политбюро, прикрытый Львом Захаровичем, был из состава Мазеп, иначе бы не подписал Директиву № 1, да, и, возможно, последующие – № 2 и № 3. Поэтому-то его фамилию, в дальнейшем, при сокрытии фактов предательства, намеренно изъяли из текстов, как упомянутого Постановления ВКП(б), так и этих трех Директив.

Почему настаиваю, именно, на данной версии? Согласитесь, что в реальной жизни, Директива без третьей подписи не могла же быть отправлена в войска. Читайте, что напечатано в приведенной «шапке» Директивы (или приказа): «Военным Советам … округов». Следовательно, не только командующие округами (фронтами) знали, что в документах такого уровня исходящих из Москвы, должна присутствовать подпись члена Главного Военного совета, но и сами члены местных Военных советов, разумеется, были осведомлены о ней. Или они, что же, не члены Военных Советов округов (фронтов)? В противном случае, действительно, Директива не была бы законной, с точки зрения существующих правил. Как видите, сложности возникают и в таком, казалось бы, простом деле, как отправление Директивы в приграничные округа.

Все эти нюансы мы рассматривали с точки зрения законности выхода в свет данных Директив по самым запутанным дням нашей Истории – 21-го и 22-го июня 1941 года. Как видит читатель, многое в понимании случившегося, намеренно искажено и запутано. Поэтому нам и пришлось сделать чрезвычайно большущий круг в рассмотрении трех первых Директив, чтобы вновь вернуться к вопросу о рассылке самой первой Директивы в приграничные округа.

Снова обращаемся к первому приведенному Жуковскому документу (Директиве № 1) и вычленяем из него Одесский военный округ, так как нас, по-прежнему интересует, именно, его преобразование. Ведь, всё это определенным образом связано, и нашими Главными направлениями, о которых мы, ранее, вели разговор, и с командующим МВО Иваном Владимировичем Тюленевым, и с начальником штаба ОдВО Матвеем Васильевичем Захаровым. Как выяснится, впоследствии, по необъяснимым причинам(?), последнего, приказом Наркома обороны отстранят от занимаемой должности 19-го июня.

Уж, не за своевременное и добросовестное исполнение приказа о приведение войск округа в состояние полной боевой готовности, получил начальственный втык? Но, в текучке тех дней приказ с опозданием найдет свой адресат, поэтому Захаров в неведении своего отстранения, будет решать боевые задачи сформировавшейся 9-й армии, фактически, уже не являясь начальником штаба. Все это лишний раз подчеркивает то обстоятельство, что рассылка документации из Москвы шла на «старые квартиры», в данном случае – в Одессу.

Надеюсь, помните, зачем Захаров тормошил высокое начальство? По-поводу просьбы местного одесского командования об организации самостоятельного фронта в пределах округа.

Так вот, уважаемый читатель, вы, наверное, подумали, что московское начальство забыло об этом пожелании Захарова, навсегда? Как бы ни так! Кому надо, «вспомнили» в нужный момент! И в связи с этим Матвей Васильевич пишет, что

«ход последующих событий показал, что некоторые предложения Военного совета округа, направленные в докладной записке Генштабу, были, вероятно, приняты во внимание».

Неисповедимы пути докладной записки из Одесского округа направленной в Генштаб. Каким образом она попала в Центральный Комитет партии, а оттуда на самый верх в Политбюро, не знал никто, видимо, даже сам Захаров. Иначе бы, пояснил читателям. Может почта, по тем дням, ошиблась адресом?

Нам, важно понять одно. Этот «партийный орган», хотя чуточку, и запоздал с решением, но, тем не менее, все же, отреагировал на просьбу одесситов. Кто помог в этом деле, как я сказал, история глухо умалчивает – может музыкант, Леонид Утесов порадел за своих земляков? – но, факт создания документа наличествует. Что ж, радуйтесь товарищ Захаров! Москва, как пишете, – пошла навстречу вашим пожеланиям!

«21 июня 1941 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение создать Южный фронт в составе 9-й и 18-й армий.

Управление последней выделялось из Харьковского военного округа».

Как видите, и у Матвея Васильевича отмечен тот факт, что само Политбюро озаботилось созданием Южного фронта. Теперь две дороженьки сошлись в одну. У нас ведь есть и раннее упоминание о заботе Политбюро по созданию Южного фронта.

Странно, однако, читать данный текст. Ведь, Жуков в своих «Воспоминаниях» уверял читателя, что, лично, дал указание командующим приграничными округами за несколько дней перед войной о выводе фронтовых управлений на командные пункты. Про Одесский округ особо подчеркнул, что выводится армейское управление, то есть, 9-я армия, в составе Юго-Западного фронта. И даже место указал – куда убыть? В Тирасполь. У Захарова тоже читаем подтверждение написанного Жуковым: управление 9-й армии, действительно, уже находилось в предписанном свыше районе. Тем не менее, Политбюро «озадачилось» созданием нового фронта. Опять выходит очередная нестыковка.

Кроме того, не вызывает ли удивление у читателя появление фронтовой структуры 21 июня? Полевые управления армий (9-й и 18-й) – это уже фронт. Следовательно, все приграничные округа, если полевые управления убывают к месту расположения, превращаются во фронтовые структуры: что мы и наблюдаем по Одесскому округу. Логичным, в таком случае, выглядит и приведенное Постановление Политбюро о создании Южного фронта.

Да, но почему же в отношении других округов всё остается по-прежнему, в рамках мирного времени? И Директива № 1направлялась в округа, а не в штабы полевых управлений, убывших к предписываемому месту развертывания.

У товарища Жукова мемуары, как знает читатель, книга довольно солидного объема. Оттого автору видимо трудно было упомнить, что ранее написал. Поэтому про фронтовые управления приграничных округов, отмеченные в книге, которые он уже отправил к месту новой дислокации, малость подзабыл, а товарищи-рецензенты, вовремя, не подправили. Бывают, «досадные промахи», и в издательском деле.

К тому же Жукову с консультантами, видимо, очень уж хотелось показать читателям, что, именно, на мирное течение жизни нашей страны, вдруг, внезапно обрушилась война. Поэтому округ, в таком случае, в мемуарах «полководца» выглядел предпочтительнее фронтового управления. Да и привлекать внимание читателей, к последнему, было делом нежелательным. Так все и получилось, в дальнейшем. Округа остались на старом месте, а 9-я армия, видимо, должна была «позабыть» про Тирасполь.

Однако и у Захарова этот факт создания фронта выглядит, все же, несколько странным. Согласитесь, с чего бы это, пусть даже, само Политбюро, решило вдруг поломать устоявшийся военный порядок в отношении округов и создало в противовес всему – Южный фронт? Что, заело сомнение и тревожное ожидание неизвестности на границе с Румынией? Поэтому, дескать, и уступили настойчивым просьбам начальника штаба Одесского военного округа. Да, будет фронт! Скорее всего, где-то наверху решались «свои», трудные для нашего понимания, задачи.

Но радоваться Матвею Васильевичу, по поводу создания фронта, пришлось недолго. А что вы хотели товарищ Захаров? Просили дополнительные силы на границу – извольте, получить 18-ю армию. Хотели получить самостоятельный фронт на территории округа – и в этом деле ничего невозможного нет.

Удивительно, однако, то обстоятельство, что «Политбюро» не предупредило ни Тимошенко, ни Жукова о создании Южного фронта. От того в рассылке Директивы № 1, видимо, из «Наркомата обороны» и появилось обозначение ОдВО, вместо 9-й армии, а о фронте в документе, вообще не упомянули. Как же так получилось? А еще собрались с немцами воевать. Неужели и у них, было такое разгильдяйство в высшем штабном руководстве, как потеря фронтов?

Уважаемый читатель. Хочу напомнить, что то, о чем вы прочитали чуть выше (о Южном фронте), есть решение все того же, самого Политбюро, которое присутствовало и в «Черновике товарища Маленкова», повторно приведенное в начале главы. Но в своих мемуарах Захаров, разумеется, ссылается на документ, а не на какой-то там черновик. Как бы это он мог написать, что, есть, дескать, черновик с каракулями Маленкова, где упоминается о создании Южного фронта. Скорее всего, документ о создании данного фронта существовал под другой шапкой и с другими утверждающими подписями, но, это сейчас, не столь важно. Главное, все же, что есть содержание документа, пусть и в таком усечено-искаженном виде. Важно, что в нем сказано о создании Южного фронта, и можно понять, вообще, о чем идет речь.

Теперь становится более ясным, почему к созданию данного фронта «приплели» товарища Маленкова с его «Черновиком». Он, ведь, был одним из тех, трех партийцев, кто имел право подписывать документы от лица Главного Военного совета при Наркомате обороны. Жданова же, не было в Москве. Мехлиса, вообще, не желательно было упоминать, ни в коем случае. К тому же 21-го июня он уже возглавлял Главное политическое управление РККА. Остается, как говорил выше, один Маленков плюс законспирированный член Политбюро от оппозиции Сталину.

Итак, новый фронт – Южный, на пару с Юго-Западным, создан. Осталось только, как упоминал выше, назначить Главное командование для вновь образованного направления, если два фронта появились. Исходя из аналогии с документом, выпущенным, якобы, Государственным Комитетом Обороны (ГКО) 10-го июля. Помните, о нем, тоже, упоминалось в начале главы.

Ну, разумеется, за этим дело не задержалось. В подтверждение сказанного, читаем продолжение «Постановления» Политбюро, приведенное у Захарова.

«Этим же решением Г. К . Жукову поручалось руководство Южным и Юго-Западным фронтами, а К. А. Мерецкову — Северо-Западным фронтом».

Понятно, что слегка отредактировали, чтобы сгладить новое назначение, как Жукова, так и Мерецкова. Кстати, прежнюю должность Георгия Константиновича – убрали, чтоб глаза не мозолила его принадлежность к Генштабу.

Чувствуете разницу между «Черновиком Маленкова» и документом из мемуаров Захарова? Исчезло общее руководство, и появилась конкретика. Так что, без всякого жеманства со стороны советской военной цензуры, можно было бы и, в то время, прямо, написать, что Жуков 21-го июня 1941 года вступил в должность Главкома Юго-Западного направления, в состав которого вошли два фронта. И точка. Но дрогнула рука цензора и вычеркнула из текста слово «Главком». Итак, подумал, борец с вольнодумством: «Понаписано – голова кругом идет. Надо немного напутать, чтоб не подумали чего лишнего».

А тут, кстати, и Мерецков под руку подвернулся. Ему – Северный фронт, как Змею Горынычу одну из голов, – сразу, отрубили. Не подумали о последствиях. Какой же он руководитель Северо-Западного фронта, когда им должен был стать, и стал, – командующий Прибалтийским особым военным округом генерал-полковник Ф.И.Кузнецов.

Редактура, и в первом случае (помните, черновик Маленкова), была не на высоте, когда Мерецкова упомянула в сочетании с одним Северным фронтом, без Северо-Западного. Как известно, командующим Северным фронтом, должен был стать, и стал им, – М.М.Попов, из преобразованного Ленинградского военного округа. С Северным фронтом получилась вот какая история. Мерецков же был арестован, но этот факт, как и время ареста, скрывались от широкой публики. Когда завесу таинственности немного приподняли, то решили сделать так: Мерецков, дескать, был арестован 23 июня. А что же он делал до этого?

Якобы, командовал Северным фронтом. И правда, везде, во всех энциклопедиях упоминается создание Северного фронта, как 24-го июня, когда в командование вступил, вроде бы, М.М.Попов. А что же тогда сам Попов делал два дня с начала войны, являясь командующим Ленинградским военным округом? Ведь, именно, из руководящего состава данного округа формировалось фронтовое управление Северного фронта.

Получается, что официоз, так и не выскочил с Мерецковым из замкнутого круга: и правду сказать нельзя – и промолчать невозможно. Вот из-за лжи и происходит такая путаница. Но правдивого изложения, и по сей день, дождаться невозможно, иначе, рухнет вся, построенная на песке, военная концепция о первых днях Великой Отечественной. Так что, будем довольствоваться той, небольшой информацией, что просочилась из мемуаров Захарова. Но зато, этого оказалось, вполне достаточным для того, чтобы познакомиться с новоявленными Главкомами направлений – Жуковым и Мерецковым!

Вот что скрывали оба маршала в своих мемуарах. Как бы ни стала явью их деятельность на посту Главкомов направлений по первым дням войны. Одного на юго-западе, а другого – на северо-западе.

Снова сошлемся на историка Н.Г.Павленко. У него тоже есть опубликованные беседы с маршалом Жуковым на военную тему. Вот что в одной из них отражено по начальному периоду войны.

«В те трагические дни, когда велась тяжелейшая борьба с наступавшими силами противника, среди высшего звена нашего командования поползли слухи о том, что арестован бывший начальник Генерального штаба генерал армии К.А.Мерецков. По словам Жукова, до него эта весть дошла еще тогда, когда он находился в командировке на Юго-Западном фронте. Как только он узнал об этом, у него мелькнула мысль, что на Мерецкова будет возложена вина за поражение в начальном периоде войны. И в связи с этим он полагал, что его тоже вскоре арестуют по этому же делу».

Нам теперь хорошо известно, что эта была за «командировка» Георгия Константиновича. К тому же Николай Григорьевич здорово замаскировал существо дела. Уберег от расправы цензурой данный кусочек текста. Умно прикрылся «слухами». В дальнейшем же пишет, что до Жукова дошла весть. Какие же в таком случае могут быть слухи? К тому же нам известно, что Мерецков был таким же Главкомом, как и Жуков. То-то у нашего героя-полководца, на тот момент, затряслись коленки: «арестуют по этому же делу». Нам теперь понятно, по какому именно, делу. В тот момент, Берия, вполне мог скрутить руки за спину добру-молодцу, но всемогущие члены Политбюро – чуждые советской ориентации, отстояли нужного им человека. Кстати и Мерецкова, в дальнейшем, Хрущев – как член Политбюро, вызволит с Лубянки.

Снова мы оставили товарища Захарова без внимания. Однако, отчего же, приуныл Матвей Васильевич в своем рассказе? – ведь, у него же, как просил, фронт создали! Даже дополнительное начальство, в лице товарища Жукова, появилось.

Но, как помним, товарищ Захаров вдруг подверг критике подобное решение.

« Формирование полевого управления Южного фронта возлагалось не на Одесский округ, как мы предлагали, а на штаб Московского военного округа (МВО). Такое решение не отвечало обстановке и было явно неудачным».

Однако смело сказано против Политбюро. Подвергнуть сомнению решение самого главного партийного органа страны – такое не каждому по плечу! Неужели остановится в критике только на этом моменте?

«Личный состав штаба МВО не знал данного театра военных действий и его особенностей, состояния войск, их возможностей и задач. Времени для изучения всего этого не было. Более того, руководству вновь созданного фронта надо было в условиях войны перебазироваться на новое место, заново организовывать и налаживать управление войсками, принимать прибывшие из внутренних округов соединения и части, обеспечивать их материально-техническими средствами и т. п.

Поэтому успешно решать перечисленные задачи управление Южного фронта не могло, что отрицательно сказывалось на действиях подчиненных ему войск в первые же дни войны.

Очевидно, наиболее целесообразным было бы сформировать предусмотренное мобпланом округа управление Южного фронта на базе аппарата Одесского военного округа, усилив его основные звенья наиболее подготовленными офицерами МВО».

Как говорят, камня на камне не оставил от решения Политбюро предвоенного созыва. Но почему-то с мобилизационным планом вышла заминка. Видимо, было нелегко выговорить или товарищи решили при издании буквы сэкономить. Действительно, трудное словосочетание при написании.

Правда, хотелось бы отметить, что данная редакция мемуаров Маршала Захарова вышла в перестроечное время при Горбачеве, так что критика партийного Олимпа немногого стоит. А если учесть, что никакого Политбюро в подлиннике документа не существовало, то особого волнения партийцам от подобной критики испытать не пришлось. Хочу, однако, заметить, что в предсмертном издании автора в 1972 году, приведенное излияние мыслей автора, в тексте не наблюдалось. В данной же книге Захарова, переизданной, как упомянул выше, в перестроечное время начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР генерал армии М.А.Моисеев, к тому же, привел в послесловии такие слова:

«Книга была написана М. В. Захаровым еще в 1969 году, за три года до его кончины. Столь длительный разрыв между написанием и выходом мемуаров в свет объясняется несколькими причинами. Прежде всего тем, что тогда еще действовали довольно жесткие ограничения в отношении публикаций в открытой печати по вопросам организации, оперативной и мобилизационной деятельности Генштаба. С другой стороны, по негласным правилам того времени для выпуска любого военно-политического, тем более такого важного труда требовалось получить одобрение ряда заинтересованных должностных лиц. Это вылилось в диктат конъюнктурных мнений. Из книги исчезло много ценного информативного материала, появились оценки, несвойственные автору. На глазах М. В. Захарова происходило обесценивание его труда. Все, кто в этот период встречались с М. В. Захаровым, видели, как это тяжело сказывается на нем.

После смерти автора набор книги был рассыпан, изъяты материалы рукописи, находившиеся в личном пользовании.

Можно с уверенностью сказать, что в других условиях М. В. Захаров мог (и он говорил об этом неоднократно) написать более глубокий открытый труд.

Но и в увидевшей свет через двадцать лет рукописи автору удалось запечатлеть для потомства основной спектр вопросов и проблем, которые решал советский Генеральный штаб накануне великих испытаний. Глубоко убежден, что в книге маршала М. В. Захарова много поучительного и познавательного найдут для себя не только убеленные сединами ветераны Советских Вооруженных Сил — современники воина и ученого, не только генералы и офицеры, военные профессионалы. Много интересного найдут в ней также все те, кто интересуется проблемами советской военной теории, стратегии, оперативного искусства, героической историей Советских Вооруженных Сил, нашей великой Родины».

Если военные люди такого уровня, как Моисеев, и такое написали, то, представляете, что же там, в рукописи мемуаров Матвея Васильевича Захарова имелось в действительности!

Жаль, конечно, что еще одному автору не удалось в полной мере пробиться через преграды военно-политической цензуры той поры. Но и за то, что есть – Захарову, огромное спасибо.

[Владимир Мещеряков]

Снова вернемся к вопросу, поднятому Матвеем Васильевичем о Южном фронте. Не о целях его создания хотелось бы говорить. Итак, понятно, что все это делалось неспроста. Обратите внимание, что с появлением Южного фронта появилась предпосылка не только к созданию, крайне важного для наших Мазеп – Юго-Западного направления, как впрочем, и остальных, но и к возможности избавиться от нежелательного руководства Московским округом, в лице Ивана Владимировича Тюленева с верными товарищами.

Хороший получился выстрел дуплетом. Недаром, Георгий Константинович любил поохотиться. После войны приволок к себе на дачу, в качестве «трофеев», более десятка ружей с очень дорогой инкрустацией из охотничьих коллекций немецких баронов. Но не дали в радость пострелять по уточкам злыдни из сталинского министерства госбезопасности. Но, ничего. Придет время, и он им еще покажет, вместе с Никитой Сергеевичем, и кузькину мать, и где раки зимуют!

Возвращаемся к войне первых дней и к решению о создании Главных направлений. Как помните, для создания структуры направления необходимо было иметь в наличии, хотя бы, два фронта. Вот они и появляются в действительности. Даже, если бы Захаров и не возжелал бы развертывания в своем округе самостоятельного фронта, то он, все равно бы появился, так как был крайне необходим нашей «пятой колонне». Таким образом, и получается, что уже к 22-му июня, были сформированы Главные направления, одним из которых стало Юго-Западное с Главкомом Жуковым. Не просто же так поручалось ему руководство двумя фронтами? В действительности выходит, что наш Георгий Константинович, просто напросто, получил новое назначение. В таком случае, баснописец дедушка Крылов говорил так: «А ларчик просто открывался!»

И нечего было юлить, якобы, заботясь о работе Генерального штаба: «Кто же будет осуществлять руководство… в такой сложной обстановке?». Как всегда, нехороший Сталин, взял, да и приказал оставить вместо «стратега» – Ватутина. Выкрутился наш «герой» из сложной ситуации.

Несколько пояснительных слов по составу Ставки. Чтобы скрыть факт, что Жуков получил новое назначение, фальсификаторам от истории пришлось перекроить состав новообразованной Ставки. Жуков деликатно намекнул читателям мемуаров, что он предлагал ввести в состав Ватутина, но Сталин, дескать, воспротивился этой кандидатуре.

Если бы фальсификаторы ввели Ватутина в основной состав Ставки (а он там был на самом деле), то невольно возникал бы вопрос: «Зачем же два человека от Генштаба?». Действительно, получалась несуразица: и начальник, и его заместитель – вместе, в одной упряжке. Зачем? Поэтому пришлось Ватутиным пожертвовать и отойти от истины. Жукова же, с Мерецковым не станешь представлять в новых должностях в составе новоявленной Ставки. Поэтому Жукова и оставили в прежней должности начальника Генерального штаба. Кто-то же должен представлять данную структуру. А Мерецкова для маскировки, как и Ватутина, благоразумно перевели, якобы, в состав советников.

Но возвращаемся к Жуковской «командировке». Теперь нам становится более чем понятным, в качестве кого же, рванул в Киев, наш уважаемый «Маршал Победы». Он стал Главнокомандующим войсками Юго-Западного направления и убыл к месту развертывания штаба, прихватив с собой ряд товарищей из Москвы.

Разумеется, вместе с ним, в качестве члена Военного Совета Юго-Западного направления в Тарнополь прибыл и «дорогой Никита Сергеевич Хрущев», который тоже скрыл факт своего назначения на эту должность. Кто же будет трубить о подлости на страницах своих мемуаров? Поэтому и прикрылся, якобы, должностью члена Военного Совета фронта. При Хрущеве упоминать фамилию Вашугина было нежелательным явлением, поэтому в мемуарах военных о том времени, о боях на Украине сорок первого года, мелькали только упоминания о безымянном члене Военного Совета фронта, не более того.

Таким образом, получается, что в данном случае Никите Сергеевичу по прибытию в Тарнополь, не надо было с Вашугиным делить, якобы, одно место члена Военного Совета на двоих: каждый, оказывается, сидел на своем стуле и на своей должностной ступеньке.

Кто же был начальником штаба данного надфронтового органа? По первым дням, предполагаю, им мог быть заместитель начальника оперативного отдела Генштаба Анисов Андрей Федорович. В дальнейшем, погибнет в мае 1942 года на Барвенковском плацдарме в должности начальника штаба 57-ой армии, вместе с командующим армии Подласом Кузьмой Петровичем.

Почему, именно, ему отдал предпочтение? Дело в том, что какой-то след должен был остаться от этого штаба по началу войны. Хочу обратить внимание читателя, что в издании мемуаров 1972 года у Захарова есть эпизод, когда он, за несколько дней до войны, звонил в Генеральный штаб в Оперативное управление и «к телефону подошел заместитель начальника управления Г.И.Анисимов».

В перестроечном же издании читаем: «к телефону подошел начальник управления А.Ф.Анисов», ну и т.д. Согласитесь, что могла быть опечатка в фамилии, но чтобы и инициалы разнились – это уже слишком. Видимо, по тем, семидесятым годам, не очень-то хотелось обнародовать подлинные фамилии лиц из Оперативного управления главного военного штаба страны, убывших на фронт.

Андрей Федорович Анисов еще долго прослужит при данной структуре. Он будет с С.М.Буденным, условно говоря, на Резервном фронте под Москвой, той, трагической осенью сорок первого года. Погибнет, как упомянул выше, в Харьковской «мясорубке» 1942 года. Якобы, застрелится, чтобы не попасть в плен. Видимо «не пожелал» делиться секретами с немцами, о том, как служил под командованием «выдающегося полководца всех времен и народов» Г.К.Жукова и любимца творческой интеллигенции шестидесятых члена Военного Совета Юго-Западного направления Н.С.Хрущева.

Никита Сергеевич, как клещ вцепится в эту должность члена Военного совета, и будет ходить в этой должности долгое время, перепрыгивая, в зависимости от обстановки, с одного места на другое: то на направление, то просто – на фронт.

Как долго просуществовала данная структура? Насколько позволил сам Хрущев и прикрывавшая его партийная братия. Как нам сообщают военные энциклопедии, лишь после краха Юго-Западного фронта (скорее всего направления) в мае 1942 года в районе Харькова, терпение Ставки (считай, Сталина) лопнуло. Все же, добился ликвидации данной структуры, но произошло это, лишь после очередной военной катастрофы, в конце июня.

Захаров, много кое-чего, порассказал о предвоенных планах Генштаба. Ему ли не знать, находившемуся на самом верху военных секретов Красной Армии. В частности, он припомнил, что Черноморский флот в оперативном подчинении находился у Главного командования, не давая, однако, пояснения, что скрывалось под этим обозначением. Если полагать, что Главное Командование – это и есть Ставка (помните, газетное сообщение от 22 июня), то флоты, скорее всего, не могли подчиняться непосредственно ей, так как, по своей сути, предназначались для выполнения оперативно-тактических операций связанных с действиями сухопутных сил на побережье. У нас ведь не океанские просторы, а в основном, моря закрытого типа. Поэтому флоты Северный, Балтийский и, интересующий нас, Черноморский, в оперативном подчинении были у местного сухопутного начальства, а по войне – у фронта. Северный флот, вроде бы, был в оперативном подчинении у Северного фронта. А вот как было с Балтийским и Черноморским флотом, определиться гораздо сложнее, так как дело умышленно запутано.

По логике, Черноморский флот – должен был находиться в оперативном подчинении у Одесского военного округа, в состав которого входили Крым и южное побережье Украины. И действительно, накануне войны, Черноморский флот проводил учения совместно с войсками Одесского военного округа по взаимодействию высадки десанта.

Захаров и обеспокоился, зная, видимо заранее, что Черноморский флот уйдет из-под контроля Одесского округа, а, следовательно, 9-я армия лишится оперативного взаимодействия с флотом. Поэтому и настаивал на самостоятельном фронте.

И действительно, с началом военных действий Черноморский флот вдруг утратил свою взаимосвязь с данным округом. Понятно, что округ, вдруг, превратился в 9-ю армию, входящую структурно уже в Юго-Западный фронт. В таком случае, флот должен был бы по восходящей цепочке подчинения перейти под контроль Юго-Западного фронта.

Однако, как показывали события, руководство данного фронта никоим образом не показало свою причастность к черноморским морякам. Куда же тогда подевалось сухопутное начальство, с которым должен был взаимодействовать Черноморский флот? И у Захарова, как раз и упоминается, что Черноморский флот находился в подчинении у Главного командования. Но если Главное командование, упомянутое у Захарова, имело продолжение в названии, как Юго-Западного направления, тогда другое дело. Черноморские моряки делали еще один шаг вверх по ступеньке подчиненности. Теперь все оперативно-тактические задачи флота, во взаимодействии с войсками Южного фронта, решало штабное начальство вновь образованного Главного командования Юго-Западного направления.

Кстати, обратили внимание, что копия первой Директивы от 22 июня направлялась Наркому ВМФ Кузнецову. Ему, ведь, тоже надо было знать, что собиралось делать с его флотом сухопутное начальство?

Именно, Главному Командованию Юго-Западного направления, обо всем, что связано с делами на море, и должен был докладывать командующий Черноморским флотом Филипп Сергеевич Октябрьский. Он, это и сделал согласно предписанию, позвонив ранним утром 22-го июня Главкому данного направления Жукову, и пояснил суть произошедшего: «Началось! Какие будут указания?» Что ему пояснил Жуков, мы уже знаем из более ранней главы. Вот такие они были «патриоты» своего Отечества.

Если уж, Главные направления были такими распрекрасными нововведениями, то почему же, тот же Жуков утаил от читателей факт своего участия в этом деле. Да, и судя по воспоминаниям других участников, им, почему-то было отказано упоминать эти направления в самом начале войны. Дело это оказалось подлым, по сути, оттого намеренно и скрывалось хрущевцами.

То же самое, то есть, сокрытие своего назначения, можно отнести и в адрес Мерецкова. Командующим Балтийским и Северным флотами – Трибуцу и, соответственно, Головко, не было никакой необходимости звонить в Москву, подобно Октябрьскому, и разыскивать товарища Жукова по кабинетам: у них появилось свое непосредственное начальство. Обо всех делах на Северном и Балтийском флотах необходимо было докладывать Кириллу Афанасьевичу в Ленинград.

Но данную информацию, ни в коем случае, нельзя было упоминать в постсталинское время. Тут с одним Жуковым с трудностей не оберешься, зачем еще одного главкома привлекать к этому пренеприятнейшему делу.

Итак, как развивались события? Суббота 21-е июня, день предполагаемого создания Ставки. Завтра война и поэтому «пятая колонна» приступает к выполнению своего плана по способствованию немцам в разгроме Красной Армии. На основных направлениях ударов противника были созданы, поверх командования фронтов, эти новообразованные структуры, которые должны были парализовать ответные действия Красной Армии против немцев. А именно: внести сумятицу и хаос в структуру управления войсками. Помните, детскую игру в «испорченный телефон»? Что говориться игроку в начале цепочки, и что мы с улыбкой слышим в конце? Совершенно разные слова.

Вообще, честно говоря, ловко было придумано с этими направлениями. Если из Москвы, те, кто сохранил чувство долга, и постараются руководить действиями фронтового начальства, то, сначала, они по цепочки попадут на командование Главного направления. А там сидят «свои» люди, тот же Жуков, тот же Мерецков. Если же фронтовое начальство начнет своевольничать внизу и громить немцев, так это же командование Главного направления, своевременно, даст им по рукам. Вот так у нас и начиналась война.

Теперь читателю, надеюсь, стал понятен и другой момент, в действиях нашего Ивана Владимировича Тюленева: почему он прибыл в Генеральный штаб к Жукову? На тот момент, Георгий Константинович уже был назначен Ставкой Главкомом Юго-Западного направления, а, следовательно, Тюленев, назначенный командующим Южным фронтом, отправился представляться своему новому начальству. Помните, Иван Владимирович зашел в Оперативный отдел за информацией, а там, наверное, все вытаращили на него глаза от недоумения: «Какой такой новый фронт организован? Ничего не знаем». Он и ушел оттуда несолоно нахлебавшись.

Наш товарищ Тюленев, по приезду в Киев, попытался связаться с Тарнополем, где в тот момент находились Жуков с Хрущевым. В мемуарах упомянута, якобы, его попытка дозвониться до Кирпоноса. Он, просто, пытался получить разъяснения у находящегося там, в Тарнополе, руководства Главного командования Юго-Западного направления, как командующий Южным фронтом. Как помните, у него ничего толком не получилось. Так для этого и был весь этот бардак создан, чтобы командующие фронтов не получали своевременной информации.

У Аркадия Федоровича Хренова тоже, упомянуто о том, как их «хорошо» встретили в штабе Киевского военного округа. Вот такое «великолепное» управление войсками было по началу войны. Причем здесь Сталин?

Матвей Васильевич Захаров, как и наши «путешественники», тоже, отмечает факт безобразной организации вывода штаба МВО на местный театр военных действий.

«О прибытии штаба Южного фронта в Винницу мне сообщил по телефону генерал армии И. В. Тюленев. Прежде всего он просил меня прислать ему карту с обстановкой и несколько телеграфных аппаратов, так как эшелон с полком связи фронта где-то в пути подвергся нападению авиации противника и к месту назначения еще не прибыл. Пришлось срочно направить самолетом в Винницу офицера оперативного отдела штаба 9-й армии с картой обстановки и несколькими телеграфными аппаратами».

Помните, у Хренова отмечено, что они, дескать, заранее озаботились средствами связи. Наверное, редактура подправила, чтобы несколько сгладить описываемое безобразие. Все это, приведенное выше, лишний раз показывает скоропалительность и преднамеренность образования данного фронта.
Итак, Жуков, по первым дням войны был Главкомом Юго-Западного направления. А когда же, интересно, он лишился этой должности? Разумеется, с возвращением Сталина в Кремль, и об этом его (Жукова) возвращении говорилось ранее. Мы к Юго-Западному направлению и к товарищу Тюленеву, еще вернемся, так как тема о Главных направлениях еще не закончена.

Думаю, что читателю будет любопытно узнать, как обстояли дела с двумя другими направлениями: Северо-Западным и Западным. О Северо-Западном, информации ничтожно мало, так как это связано с его первым Главкомом. Как помните из приведенного выше документа, пару Жукову составил еще один заместитель Наркома обороны, товарищ Мерецков.

Это направление объединило два фронта: Северо-Западный и, как нас уверяют военспецы по истории – Северный. Кто входил в состав руководства, кроме самого командующего Мерецкова, вызывает определенные затруднения. На должность начальника штаба, рискну предположить, был назначен М.С.Хозин, а членом Военного совета стал А.А.Кузнецов, секретарь Ленинградского горкома партии. Почему остановился на этих кандидатурах?

По Михаилу Семеновичу Хозину долго рассказывать, так как это довольно длинная история связанная, к тому же с Ленинградской темой. Это предположение, разумеется, основано на определенных догадках, но если Питерские военные историки раскопают в архивах подробности данного дела, то ничего не буду иметь против того, что данный фигурант не будет иметь к этой должности никакого отношения. А пока то, что есть.

Теперь по Алексею Александровичу Кузнецову. Тут и гадать особо не приходится. Он, упомянут в «Черновике Маленкова». Эта личность, и по сей день, покрыта тайной. Давно ли его фамилия стала на слуху? Фотографию-то, не часто встретишь в энциклопедии. Почему обстоятельства занесли его на это место? Видите ли, в чем дело? На момент начала войны секретарь Ленинградского обкома и член Политбюро Андрей Александрович Жданов отсутствовал в Ленинграде по особым обстоятельствам. Во-первых, в середине июня его отправили отдыхать в Сочи, а во-вторых, это было связано с дочерью Сталина – Светланою. Более подробно читатель узнает об этом в другой главе посвященной нашему флоту.

Важен факт, что его не было в Ленинграде несколько дней. Видимо, с появлением Сталина в Кремле Жданов и вернулся в Ленинград. Не берусь ставить в вину Кузнецову его нахождение на этом посту. Вполне возможно, что было роковое стечение обстоятельств. Но то, что он был связан, впоследствии, родственными связями с Микояном, предполагает в нем человека сомнительного свойства.

По Кириллу Афанасьевичу Мерецкову много вопросов в силу того, что он был арестован по делу Павлова, да к тому же, видимо, немало намутил в должности Главкома Северо-Западного направления, но, все же, сумел выскользнуть из рук следователей, как уже сказал, при помощи Никиты Сергеевича Хрущева. Как это произошло, мы поговорим подробнее, тоже, в другой главе, тем более что там, данному герою, будет уделено достаточно много места. Хотя, в общих чертах о нем нам уже известно из воспоминаний А.Ф.Хренова.

С возвращением Сталина в Кремль и образованием ГКО данные лица первого назначения, сразу будут смещены с должностной лестницы Северо-Западного направления, хотя сама структура будет сохранена, так как Жуков, несколько «погорячился» с реформированием Наркомата обороны. Это произойдет немного позднее, как уже говорил ранее, во второй половине июля. Мушкетеры из данной структуры, да и сам Георгий Константинович, в роли д,Артаньяна, еще покажут зубы гвардейцам кардинала – Сталина из ГКО. Нельзя сбрасывать и со счетов само Политбюро, которое и создало подобную структуру. Не скоро еще подковерная борьба на вершине власти будет благосклонна к патриотам Отечества.

Но дело, по развороту военной машины Советского Союза на сто восемьдесят градусов, потихонечку тронулось с места в лучшую сторону.

Так что, никакой Сталин не звонил на КП Юго-Западного фронта, с целью потревожить Георгия Константиновича и оторвать его от важных военных дел. Пришел документ с заменой Главкома Жукова на другого человека. Вот и все. Георгий Константинович, не хуже «блудного сына» вернулся в родные стены Наркомата обороны. Он там еще покажет «волчий оскал» по приезду Сталина с товарищами на разборку с военными, но, на «удивленье», так до конца войны и «застрянет» на самом верху военной лестницы, увешанный несчетным количеством наград.

А как, в дальнейшем, обстояли дела с Северо-Западным направлением? На должность главкома второй волны, в силу обстоятельств, будет назначен верный Сталину человек – К.Е.Ворошилов. Не отстанет от него, близкий ему по духу, и член Военного совета Андрей Александрович Жданов. А замкнет тройку главного командования, в должности начальника штаба, наш хороший знакомый, Матвей Васильевич Захаров.

А как же Балтийский флот? Кому же, в конце концов, он должен был подчиняться? В связи с вхождением прибалтийских республик в состав Советского Союза в 1940 году, Таллин, как крупная военно-морская база, стал местом основного базирования Краснознаменного Балтийского Флота. К какому же военному округу необходимо отнести территорию Эстонии?

Ознакомьтесь с первым довоенным приказом Наркома обороны С.К.Тимошенко, условно говоря, по Балтийскому флоту.

«Приказ НКО СССР № 0141

Об изменениях в составе военных округов в связи с формированием Прибалтийского военного округа и о переименовании Белорусского особого военного округа в Западный особый военный округ

г. Москва 11 июля 1940 г.

Секретно

1. Приказываю сформировать к 1 августа 1940 г. управление Прибалтийского военного округа с дислоцированием г. Рига.

2. Управление Прибалтийского военного округа формировать по штатам, установленным для Ленинградского военного округа в составе:

3. Командующим войсками Прибалтийского военного округа назначается генерал-полковник Локтионов А.Д., начальником штаба округа — генерал-лейтенант Кленов П.С.

4. В состав Прибалтийского военного округа включить войсковые части, учреждения и заведения, дислоцируемые на территории Латвийской и Литовской республик, а также Западной части Калининской области в составе Опочецкого округа и районов: Ашевского, Бежаницкого, Великолукского, Куньинского, Локнянского, Невельского, Ново-Сокольнического, Октябрьского, Плоскошского, Сережинского, Торопецкого и Холмского.

5. Расформировать управление Калининского военного округа с обращением личного состава на укомплектование Прибалтийского военного округа.

6. В состав существующих военных округов дополнительно включить:

а) Ленинградскому военному округу — войска и учреждения, находящиеся на территории Эстонской республики;

б) Белорусскому особому военному округу — Смоленскую область — войска, учреждения и заведения, находящиеся на территории Смоленской области;

в) Московскому военному округу — Калининскую область без Опочецкого округа и районов, указанных в п. 4 настоящего приказа с войсками, учреждениями и заведениями, находящимися на этой территории.

7. Переименовать Белорусский особый военный округ в Западный особый военный округ.

8. Начальнику Генерального штаба Красной Армии дать перечень частей, учреждений и заведений:

а) включаемых и состав Прибалтийского военного округа;

б) передаваемых из состава Калининского военного округа в состав Западного и Московского военных округов.

9. О сформировании Прибалтийского военного округа командующему войсками донести 31 июля 1940 г.

10. Приказ ввести в действие по телеграфу.

Народный комиссар обороны

СССР Маршал Советского Союза С. Тимошенко

РГВА. Ф. 4. Оп. 15. Д. 22. Л. 172—172об. Типографский экз.

Частично опубликовано:

Военно-исторический журнал. 1989. № 11»

Где в этом приказе заложены подводные камни? Не секрет, что воевать будем против Германии. Один из ударов немцев, вне всякого сомнения, будет нанесен по Прибалтике. Должен ли будет Балтийский флот оказывать содействие сухопутным войскам? Разумеется. Но как командующий Прибалтийским военным округом сможет отдать приказ морякам, если флот, дислоцируемый в Таллине, будет подчиняться Ленинградскому военному округу, а на случай войны – фронту? Военные, видимо, на такой вопрос, удивленно поморгали глазами и пожали плечами.

Но с подачи Сталина Политбюро пересмотрело состав Главного Военного Совета при Наркомате обороны, о чем сказал выше, и новые люди, вошедшие в Совет, видимо, увидели слабость данного приказа и потребовали его изменения. Практически через месяц, появился новый приказ, где и было исправлено это «досадное недоразумение».

«Приказ Народного Комиссара Обороны СССР
«О территориальных изменениях Прибалтийского, Ленинградского
и Московского военных округов»

№ 0190 17 августа 1940 г.

(приводится в сокращении)

Во изменение приказа НКО № 0141 от 11.07.1940 года

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Территорию Эстонской ССР со всеми войсковыми частями и учреждениями исключить из состава Ленинградского военного округа и включить в состав Прибалтийского военного округа.

…3. Прибалтийский военный округ впредь именовать Прибалтийский особый военный округ.

…5. Приказ ввести в действие по телеграфу.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза

С. Тимошенко

РГВА, ф. 4, оп. 11, д. 60, л. 114-115. Подлинник. Ф. 4, оп. 15, д. 28, л. 231.

Типографский экз.»

(http://ww2doc.pochta.ru/nko/1940/NKO1940)

Теперь всё, как будто бы встало на свои места. В случае предполагаемой агрессии Германии Балтийский флот будет в оперативном подчинении у командования Прибалтийского особого военного округа, а на случай войны – Северо-Западного фронта.

Получается, что если не знать о существовании данного приказа от 17 августа, то можно попасть впросак, с вопросом о подчиненности Балтийского флота по началу войны. В свое время Военно-исторический журнал (смотри выше) намеренно исказил существо дела, скрыв от читателей августовский приказ. И таким образом выходило, что Балтфлот по первым дням войны оперативно подчинялся Ленинграду. Тем самым, уводили в тень Главное командование Северо-Западного направления с Мерецковым во главе. Вот так у нас и продвигалась «вперед» историческая наука.

Теперь поговорим о подводных камнях предыдущего (июльского) приказа, которые залегли на глубине до поры до времени и остались незамеченными, в последующем. Но кто бы мог подумать, в то, время, о плохом?

Хочу подчеркнуть, что округ с началом войны, как структура не исчезает. Взамен убывшего руководства округа на сформированное полевое управление, в данном случае, фронта (но может быть и армии), назначается новое, скорее всего по сокращенным штатам. Как правило, оно состоит из числа заместителей и оставшихся прежних военнослужащих, – которые переключаются на проведение в округе (в тылу) мобилизационной работы по формированию новых воинских частей входящих в Резерв Главного Командования.

Но обратите, внимание. Расположенная в глубоком тылу, вдали от границы Калининская область растаскивается по округам: Прибалтийскому и Московскому. С началом войны, именно на их плечи должна лечь основная задача по мобилизации. Но мы уже знаем, что наши Мазепы сотворили с руководством Московского военного округа по началу войны и что из этого вышло. И это притом, что поставленной цели они не достигли. А если бы всё у них получилось?

Прибрав Московский округ к рукам, Мазепы сорвали бы повсеместную мобилизацию в тылу образовавшегося Западного фронта. А если учесть, что стремительный удар немцев по Прибалтике внес существенную дезорганизацию и в работу её тыловых структур, то в отошедших к Прибалтийскому округу районах Калининской области некому было организовывать мобилизацию населения, как тыловой структуре Северо-Западного фронта. А структура управления бывшего Калининского округа была заблаговременно ликвидирована.

Обратите внимание, что и в тылу Западного фронта, в отношении Смоленской области произошла точно такая же ситуация. Руководство Западного округа в результате быстрого охвата войск фронта ударными группировками немцев, было охвачено паникой и деморализованное покинуло Минск, уж, никак не озабоченное свалившимися на него заботами. Местные комиссариаты Смоленской области должны были все дела по мобилизации согласовывать, именно, с руководством Западного округа. Что у них получалось в бардаке первых дней войны, даже, трудно представить.

Хочу уточнить, что Московский округ должен был по мобилизационному предписанию в самое ближайшее время с начала войны поставить под ружье в формируемую 16-ю армию – 5 стрелковых дивизий, и еще, дополнительно, 5-стрелковых дивизий в составе двух корпусов (61-й и 69-й). А где оружие?

К тому же, необходимо было сформировать мехкорпус полного состава (2 - танковые дивизии и 1- мотодивизия). А где бронетехника и артиллерия? Тоже, небось, у границы дожидались?

Приведу в качестве небольшого примера по первым дням войны фрагмент из дневниковой записи хорошо нам известного немецкого генерала Гальдера. Ему докладывают о захваченном военном складе в Дубно. Количественный и качественный состав трофеев просто потрясает.

«Большое количество жидкого топлива и бензина (Жди, когда из Румынии доставят, а здесь сразу все под боком!), 42(!) 210-мм мортиры (Как тяжелые орудия такого калибра оказались у границы? В дальнейшем пригодятся немцам для крушения наших оборонительных рубежей и будущего обстрела блокадных городов.), 65 пулеметов (Наверное, нули в конце не пропечатались), 95 грузовых автомашин (Оставили, чтобы поддерживать высокий темп продвижения немцев на восток), 215(!) танков (жаль, что не указан тип танка, но все равно количество впечатляет), 50 противотанковых пушек (неужели, Грабинские 57-мм орудия), 18(!) артиллерийских батарей (Уж, не противотанковой ли артиллерийской бригаде РГК предназначалось это богатство?)».

Как же все это без эмоций объяснить читателю доступным для понятия языком военных? Это, ведь, Жуков там был по тем дням. Об этом поговорим отдельно. Но особенно впечатляет количество бесхозных танков. Неужели не успели распределить по мехкорпусам округа?

Оставим, однако, Украину и вернемся к нашему горемыке – Балтийскому флоту. С образованием 21-го июня Северо-Западного направления флот снова был переподчинен новому командованию, которое уютно расположилось в городе на Неве.

Таким образом, приказ наркома обороны от 17 августа 1940 года, где решался вопрос о судьбе Балтфлота, вновь развернули в обратную сторону. Поэтому этот августовский приказ особо и не афишировали, чтобы не привлекать к нему внимание. Пусть все думают, что, дескать, вопрос о флоте был решен еще июльским приказом Наркома обороны. Вот так незатейливо уводился в сторону вопрос о Северо-Западном направлении первого назначения, с Мерецковым во главе.

Итак, что у нас прорисовывается с данным направлением по началу военных действий? Получается довольно неприглядная картина. Уже, никак не позавидуешь командующему войсками Северо-Западного фронта Ф.И.Кузнецову. Теперь – увы! не отдашь приказ командующему Балтийским флотом В.Ф.Трибуцу, чтобы тот подбросил в порядке помощи бойцам-красноармейцам огонька, со своих кораблей. Теперь надо было испрашивать, уже, разрешение у Главкома Северо-Западного направления товарища Мерецкова со штабом. А тот, в свою очередь, спокойно мог «пожевать варежку», переадресовав просьбу прибалтийцев выше, в Ставку Главного Командованию Председателю Тимошенко. Тот, таким мелким вопросом, мог и не заниматься – не с руки ему мараться несущественными делами. Запрос Ф.И.Кузнецова, вполне, мог уйти в Генштаб к Ватутину. Наш «великолепный умница-штабист» для уточнения принятия решения, очень, даже, мог себе позволить поинтересоваться морскими делами в Главном морском штабе ВМФ, где рулил исполняющим обязанности данной структурой В.А.Алафузов.

– А не забылось ли за текущей суетой с бумагами о Федоре Исидоровиче с его просьбой о поддержании пехоты огоньком с кораблей Балтфлота, – озаботится внимательный читатель.

– Ну, что, вы! – успокоил бы его любой военный чинуша из перечисленных структур. – Как же можно-с отказать в законной просьбе такому уважаемому человеку, как командующий Северо-Западным фронтом Кузнецов. Не извольте-с беспокоиться, товарищ. Данный генерал-полковник завтра же, в Паневежисе, получит соответствующий приказ!

[Владимир Мещеряков]

А он, ему, уже, и не нужен этот приказ по вчерашнему дню. Да и получит ли его Кузнецов в Паневежисе? Войска отступили под сильным нажимом врага. Штаб фронта, уже, днем с огнем не найдешь в суматохе отступления. Да, к тому же, и присылать корабли Балтфлота в данный район побережья уже не имело смысла.

– Хорошо бы поддержать наши передовые части авиацией флота, – озадачится еще одной просьбой, объявившийся на новом месте Кузнецов. – Её, ведь, в немалом количестве имеется, у того же, начальства Балтики. Нанесли бы удар бомбардировочной авиацией по атакующей группировке противника – какое облегчение было бы для оборонявшихся бойцов.

Но и этот, новый приказ, тоже, должен был «пробежать» по тому же, кругу. Вот и «бегали» приказы во благо врагу. Чего же удивляться, когда к 10-му июля немцы прошли уже половину Прибалтики.

Видимо, вот за такую «доблестную» службу народу, Кирилла Афанасьевича Мерецкова и отблагодарили соответствующим образом – скрутили ему руки за спину и доставили на Лубянку в Москву.

Хорошо помня прошедшее, он предпочел не раскрываться по началу войны и в своих воспоминаниях, с удивительно подходящим для этого случая названием – «На службе народу», где ни словом не обмолвился о том, кем же он был 22-го июня. Видимо, все же истово верил, что те безобразия, творимые под его руководством на Северо-Западном направлении, в полной мере отвечали такому понятию, как служение Отечеству. И его мало заботила составляющая, этого самого Отечества – народ, перетираемый в жерновах войны, по его, между прочим, вине. Но не дрогнула его рука, выводящая название своих военных мемуаров.

В 1945-ом году он, как и многие другие, в орденах и медалях с головы до ног. Как же, по-иному. Тоже, как и Жуков, полководец, однако.

Возвращаемся к нашей теме. Главкомами на данном направлении были: Мерецков и, в последующем, Ворошилов, то есть, всего-то – двое. Но путаницы создано, как будто их было больше, – втрое. Настолько скрыты обстоятельства, связанные к тому же и с блокадой Ленинграда, в которую затащили город на Неве. Как всегда, и везде – «наследил» Жуков, с подельниками.

Теперь у нас на очереди Западное направление. Вопрос: было ли оно создано первоначально вместе с перечисленными выше направлениями? Ведь в Белоруссии был всего один фронт, в отличие от соседей справа и слева. Или опять, чего-нибудь хрущевцы хитро задумали? Вполне достаточным было наличие одного полевого управления Западного фронта. Но советский официоз уверял, что Западное направление, тоже, было необходимо. Это, видимо, было нужно нашим Мазепам, чтоб фронтовым товарищам труднее было бы докричаться до Кремля. Поэтому когда читаешь в представленном документе ГКО, что Тимошенко по решению этого органа был назначен Главнокомандующим Западным направлением и одновременно командующим Западным фронтом, то невольно оторопь берет: какой Тимошенко, какому Тимошенко приказывал?

Скорее всего, в тылу будущего Западного фронта создали Резервный фронт из двух, находящихся во втором эшелоне армий: 21-ой и 22-ой. Неужели умные люди в Кремле не понимали, что Гитлер может ударить на Москву? Если и прошибет первую линию обороны, то эти армии заткнут образовавшуюся брешь.

Таким образом, объединив эти два фронта, получим новое направление – Западное. Но, выясняется, что Тимошенко по первым дням не командовал Западным направлением, хотя желание отправиться в Белоруссию у него было. В силу каких-то сложных обстоятельств, его поездку отменили.

Давид Ортенберг, известный газетчик из «Красной Звезды», вспоминал:

«Иногда меня спрашивают:

- Ты на войну когда ушел?

- Двадцать первого июня.

- ?!.

Да, это было так…

Настало 21 июня. Утром меня вызвали в Наркомат Обороны и сказали, что группа работников наркомата во главе с маршалом С.К.Тимошенко выезжает в Минск. Предупредили, что и я поеду с ней. Предложили отправиться домой, переодеться в военную форму и явиться в наркомат. Через час, а может быть, и меньше, оказываюсь в приемной наркома обороны. Там полным-полно военного народа. С папками, картами, заметно возбужденные. Говорят шепотом. Тимошенко уехал в Кремль. Зачем – не знаю. Ничего, кроме тревоги, мне не удается прочитать на его лице».

Отчего же собравшийся военный народ в Наркомате обороны был заметно возбужден? Хотя и говорили шепотом, но не на ухо же, шептали друг другу? Можно же было расслышать, о чем идет речь, тем более что в приемной было полным-полно военного народа. Неужели Давид Иосифович вложил в уши ватные тампоны от цензуры?

«Около пяти часов утра(22 июня) нарком вернулся из Кремля. Позвал меня:

- Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в «Красную звезду» и выпускайте газету…».

Как видите, уважаемые читатели, Давид Иосифович уже 21 июня знал, что начинается война, поэтому его и вызвали в Наркомат обороны. Правда, он прикинулся наивным простачком, и простоял в приемной наркома с каменным лицом, стараясь не прислушиваться к чрезвычайно-важным новостям, передаваемым из уст в уста. А еще, уверял читателя, что он, человек из газеты! И чтобы вот так, простоять столбом в прихожей целую вечность, зная, что его вызвали на войну, о которой, в конце концов, сообщили около пяти часов утра 22 июня и ничего, ранее, не понять из разговоров окружающих его военных людей?! Можно ли в это поверить? Да, но как прикажите разгадывать эту замысловатую шараду?

И Тимошенко, разумеется, знал, когда будет война, коли собирался взять с собой товарища Ортенберга. А вот Жуков почему-то не знал? Может потому что сидел безвылазно в своем кабинете? Ему бы, быть поближе к Тимошенко, который ездил в Кремль. Глядишь, и узнал бы все новости.

Удивительно другое: Семен Константинович, оказывается, брал с собою в Кремль Жукова?! Вообще, получается цепочка, довольно занятных «недоразумений». Но хитрый Георгий Константинович, с помощью товарищей из института Истории СССР, постарался выкрутиться и из этой непростой ситуации. Предложенная версия отлучения Тимошенко по естественным надобностям из своего кабинета, скорее всего, соответствует действительности.

Читаем у Жукова в «Воспоминаниях»:

«…Заканчивался день 21 июня.

Доехали мы с К.С.Тимошенко до подъезда наркомата молча, но я чувствовал, что и наркома обуревают те же тревожные мысли. Выйдя из машины, мы договорились через десять минут встретиться в его служебном кабинете».

Это же надо! Всю дорогу промолчать и не сказать Жукову о начале войны? Наверное, Георгию Константиновичу думалось, что в своем кабинете Тимошенко будет более разговорчивым. Да где там! Так и пришлось дожидаться сообщения из Севастополя от Октябрьского.

За такие книги надо присуждать Государственную премию в области литературы. Сначала чествовать героя на Родине, а затем выдвигать на Нобелевскую, за выдающееся произведение, тонко передающее психологическое состояние военного человека накануне войны, и к тому же, занимающего важный государственный пост.

Видимо, поначалу оппозиция планировала, что все три направления возглавят свои люди, как три богатыря на картине В.Васнецова: Жуков, Тимошенко и Мерецков. Но, мозговой центр заговорщиков переиграл с назначением в отношении Тимошенко. И правильно, между прочим, сделал. Зачем сразу подставлять Наркома обороны, когда эту должность Главкома, на самом трудном участке обороны, можно было очень ловко навесить на другого человека. Заодно, замутить воду и в отношении командующего Павлова.

Тогда в поисках виноватого, при неблагоприятной ситуации для заговорщиков, следствие вынуждено будет искать его среди этих двоих: главкома направления и командующего фронтом. Кто-то же должен будет нести ответственность? Если бы Главком, по первым дням войны, сгинул бы в небытие, то Павлову значительно легче было бы на следствии. Выполнял, дескать, приказ старшего по должности и званию. Все вопросы к нему.

Тяжкий жребий ответственности, как мы знаем, действительно, пал на командующего фронтом Павлова. И заметьте, всё ведь, как, оказалось, складывалось не в пользу Дмитрия Григорьевича? И в начале работы, я это, тоже, подчеркивал – всё против него! Может, и на самом деле он оказался честным человеком?

Но без настоящих архивных документов, очень трудно разбираться с делами такого рода. Вопрос в одном, где их взять – подлинные документы? Неужели, что-то настоящее, еще сохранилось в наших архивах? Вы же видите, уважаемый читатель, что вытворяют с представляемыми документами. Это же тихий ужас – сплошная фальсификация!

Итак, кого же направили на Запад вместо Тимошенко? Гадать особо не приходиться – это маршал Кулик Григорий Иванович. Его очень здорово подставили с эти делом. Скоропалительно, в конце дня, 21 июня, сняли с должности заместителя наркома по артиллерии, и тут же, видимо, назначили на новую должность Главкома Западного направления. То-то о нем нигде сведений не найдешь по началу войны. Он, сам, к сожалению, об этом не успел сказать, да и не дали. Мы к этому эпизоду, с его отставкой, еще вернемся в более поздней главе.

Кулика, намеренно вставили в эту хитро-задуманную игру. Ему могли поручить невыполнимое дело: через голову командующего Павлова возглавить управление войсками. Во что это вылилось, думается, не стоит даже и говорить.

Жуков в свойственной ему манере наводить тень на плетень, вскользь сообщил о действиях Григория Ивановича по первым дням войны. Действующие лица в данном эпизоде – одни покойники, разумеется, кроме нашего героя.

«Николай Федорович (Ватутин) говорил, что И.В.Сталин нервничает и склонен винить во всем командование Западного фронта, его штаб, упрекает в бездеятельности маршала Г.И.Кулика.

Маршал Б.М.Шапошников, находившийся при штабе Западного фронта, сообщил, что Г.И.Кулик утром 23 июня был в штабе 3-й армии, но связь с ней прервалась».

Если Ватутин, а он, на тот момент, исполнял обязанности начальника Генерального штаба, сообщил о Кулике, то, значит, связь с Западным фронтом была. Тем более со штабами армий, если из 3-й армии поступило данное сообщение.

К тому же, если учесть, что правофланговая 3-я армия Западного фронта попадала под удар группировки врага из Сувалкского выступа, то там тоже была настоящая заваруха. Как Кулик уцелел, пробираясь по немецким тылам к своим, диво дивное. Но тот факт, что он все же вышел, не подлежит сомнению. Разумеется, что Кулик попутал карты нашим Мазепам, потому что на него, уже, собирались навесить все грехи по разгрому войск Западного фронта. Вполне возможно, что его выход из окружения, мог послужить серьезным обвинением командующего Павлова. Кулик же воочию видел творимый беспредел.

Но зная, что наш Георгий Константинович, не может, чтобы, не успев с утра чая попить, ни соврать! – предполагаю, что Кулик находился не в 3-й армии, а в другом месте. Помните, что ранее, писал Жуков о местах дислокации полевых управлений будущих фронтов? По Западному фронту предполагалось размещение полевого управления, дескать, в некой Обыз-Лесне, а это есть район Барановичи. И что характерно, тоже, было одним из главных ударов немцев на центральном направлении.

Например, части нашей левофланговой 4-ой армии, как раз и попадали под лязгающие гусеницы 2-ой танковой группы Г.Гудериана. Очень даже предсказуемо, что Григория Ивановича, могли послать в данный район, с целью, якобы, развертывания там штаба Главного командования Западного направления. Дескать, там же должно быть развернуто и фронтовое управление Павлова. Вместе, дружненько, и будете руководить войсками. Но там ничего и никого не было, а из-под Барановичей, уже на второй день войны надо было уносить ноги. Соседом нашей 4-й армии с правого фланга, в центре выгнутой дуги-границы, была 10-я армия. Вполне вероятно, что из Барановичей, с целью координации действий этих двух армий, Кулик и отправился под Белосток. К сожалению, ни о каком управлении войсками штабом Кулика не могло идти и речи, так как, видимо, руководство прибыло туда, уже, с началом военных действий.

Поймать, в хаосе стремительного наступления немецких танковых колонн, нити управления нашими войсками не представлялось возможным, тем более что существовало еще и фронтовое управление, которое, по всей видимости, специально «застряло» в Минске. Результат по первой недели боев – полный развал в управлении Западного фронта. Ко всем прочим свалившимся бедам была добавлена и запланированная дезорганизация управлением войсками. Но, несмотря на все тяготы, свалившиеся на плечи советских бойцов в первые дни войны, среди них был отмечен подъем небывалого героизма. Что, конечно же, не входило в расчеты как немецкого командования, так и наших заговорщиков. Разумеется, что темпы продвижения немецких войск были немного замедлены. Но что делать? – правду говорят: сила – солому ломит.

Пришлось отступать под сильнейшим давлением немцев. Ни какой маршал Кулик, вместе с героизмом бойцов, все равно, не смогли бы выправить ситуацию. Поражение Красной Армии в начальном периоде войны было заранее запрограммировано нашими Мазепами. Но, подчеркивал не раз, и вновь подчеркиваю, что только благодаря неимоверным усилиям Сталина и его сторонников, удалось остановить надвигающийся коллапс Красной Армии. Уже к концу июля ситуация на фронтах постепенно стала стабилизироваться. Фронт стал приобретать реальные очертания. Кулика, по возвращению с фронта, еще раз подставят с военными перевозками вооружения: в этом деле прослеживался подлый след Лазаря Кагановича. И хотя нарком путей сообщения отделался лишь выговором: еще бы, член Политбюро! – то, Григорию Ивановичу Кулику это стоило должности и скорой отправки снова на фронт.

Его опять (и снова) крупно подставят под Ленинградом, когда он будет командовать 54-ой армией с целью внешнего прорыва блокады осенью 1941 года. Хорошую «свинью» ему тогда подложит, как раз, Георгий Константинович, когда будет орудовать в Ленинграде по началу блокады. Сорвет ответные действия Ленинградского фронта, а всю вину за провал операции возложит на Кулика.

Григория Ивановича окончательно добьют хрущевцы, уже, после войны, добившись его осуждения по расстрельной статье.

Почему выбор Мазеп пал на Кулика? Видимо, потому что в Белоруссии было главное направление удара немцев, – тем более, на Москву. Не Тимошенко же, сразу пихать под их удар у Барановичей? Зачем? Если была возможна замена. Когда Кулик выскользнул из расставленной ловушки, то всю ответственность пришлось навешивать на командующего Западным фронтом. У военных историков по Павлову, и так, неудобных вопросов наберется целый чемодан, поэтому данного генерала хрущевцы быстренько и расстреляли, чтоб помалкивал.

Гибель Кулика была бы, тоже, очень желательным исходом. На него можно было бы навесить все свершенные довоенные подлости по части вооружения: как по стрелковому, так и по артиллерии. Не просто же так, наши Мазепы тайно, разместили на военных складах у самой границы миллионы винтовок (около 10 млн. единиц оружия), чтобы они, как можно быстрее, достались врагу. Это входило в план заговорщиков по части срыва повсеместной мобилизации.

С 23-го июня (22-го об этом, в верхах, как-то не подумалось?!) началось формирование новых воинских частей, а стрелкового оружия катастрофически стало не хватать. И где же оружие, выпущенное нашими военными заводами до войны? А оно, уже, тю-тю, – у немцев. Много всякого военного добра немцам перепало с помощью нашей «пятой колонны», всего не перескажешь. Что у Гальдера приведено в дневнике – крохи!

Следующее должностное лицо рассматриваемого нами Западного направления по началу войны – это член Военного совета. Скорее всего, планировалось, что им должен был стать П.К.Пономаренко – как первый секретарь ЦК КП(б)Б. Но не сложилось, о чем читатель узнает из последующих глав. О начальнике штаба, тоже, пока затрудняюсь сказать. Хотя, если и была попытка избавиться и от Б.М.Шапошникова, выдающейся личности в области военного планирования, – посылая его вместе с Куликом, то это вполне могло иметь место.

По-поводу Бориса Михайловича, абсолютно точно можно сказать следующее: он будет зафиксирован вместе с Ворошиловым, примерно, 27 июня в Могилеве, где займется созданием новой линии обороны по рекам: сначала на Березине, а затем и по Днепру. Там же будет присутствовать в качестве члена Военного совета Западного направления и Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко.

О командующих данного направления можно сказать еще несколько слов. Цепочка Главкомов выглядит, примерно, так: Кулик – Ворошилов – Тимошенко – Буденный – Сталин (!) – Жуков.

Предполагаю, что в самый критический период сражения под Москвой, когда рухнул под Вязьмой Западный фронт, Сталин с Шапошниковым и возглавили, по совместительству, Западное направление. Жуков, в тот момент, был номинальным командующим Западного фронта. Как следствие, за разгром немцев под Москвой не получил даже медали. Это справедливо, так как пакостничал под Москвой везде, где только смог. Примеров хватит на целое самостоятельное исследование.

Как долго просуществовала данная структура – Западное направление? Как уверяет военная энциклопедия, вроде бы, должна была быть упразднена 10 сентября 1941 года. Это когда под ее крылом Жуков на Резервном фронте натворил немало безобразий под Ельней, которые закончились к 8-му сентября. Но было ли так на самом деле, под очень и очень большим вопросом, тем более, когда сам Сталин руководил военными действиями под Москвой. Да и в последующем, в начале 1942 года Жуков будет назначен Главкомом Западного направления, куда войдут Западный и Калининский фронты. Он, о своих подвигах на постах Главкомов постарался нигде не упоминать. И неудивительно, зная, с какой подлой целью они были созданы.

Почему же была предложена такая схема руководства, как Главные направления? Ко всему прочему, видимо, заговорщики посчитали, что военное руководство округов, особенно таких, как Прибалтийский и Киевский, трудно склонить к предательству. И как же, в таком случае быть? Как открыть дорогу немецким войскам? Самое лучшее – это возглавить данный округ-фронт! Но как? Решили создать дополнительную паразитную структуру управления фронтом, насытить ее своими людьми, и внедрить в жизнь. Для этого новоявленная Ставка и учредила 21-го июня командующих направлениями. А чтобы не бросалась в глаза определенная направленность цели, вполне возможно, решили «разбавить» своих командующих, инородным членом – например, маршалом Куликом.

Кроме того, как помним, Молотову, подсунули бумагу для выступления по радио, где фигурировало только два направления удара немцев: на Прибалтику и на Украину. Поэтому задачу Кулику, могли сформулировать и попроще: надо, мол, съездить, Григорий Иванович в Белоруссию, и посмотреть, как там, у Павлова дела? На границе, дескать, случайно, немцы не стреляют? Стоит ли повторяться в какое дело «вляпался» маршал Кулик по прибытию в Барановичи?

Упомянутый нами товарищ Василевский из Генштаба, так описывал начало войны. Что помнил, то и написал, не подумавши, в первых изданиях своих мемуаров!

«Некоторая растерянность, наблюдавшаяся среди работников Генштаба вначале, в дальнейшем быстро исчезла, да и отношение к Генштабу в целом со стороны Главнокомандования постепенно становилось иным. В первые дни, когда руководящие лица Наркомата обороны и Генштаба по приказу Сталина(?) были посланы на основные направления фронтов, все оставшиеся в распоряжении Наркомата обороны средства связи были брошены на установление с ними немедленного контакта.

У нас работников Генерального штаба, невольно создавалось впечатление, что Генеральный штаб в самый ответственный момент оказался предоставленным самому себе. Все решения принимались наверху помимо него, и он был лишь передаточной инстанцией».

Как видите, первые дни войны, это, сами понимаете, не далекое 10-е июля, но направления фронтов уже присутствуют. А что это за ответственный момент, когда Генеральный штаб оказался не у дел? Не тогда ли, когда его стены покинул Жуков, а Ватутин был лишь «передаточной инстанцией»?

В последующих изданиях мемуаров эта тема у Александра Михайловича не получила должного развития и благополучно испарилась. Более того, товарищу Василевскому, видимо, намекнули, чтобы он, в дальнейших переизданиях, «вспоминал» только в нужном для партии направлении. Что он «добросовестно» в последующем и сделал.

Но, а мы продолжаем знакомиться с действующими лицами из командного состава Главных направлений. Нас, конечно же, интересует, в большей степени Жуков с Хрущевым, поэтому снова, как говорят, на повестке дня, – Юго-Западное направление. Оно, как мы знаем, включало в себя Юго-Западный и Южный фронты. А на создаваемый Южный фронт можно было удачно спихнуть руководство Московского военного округа, во главе с Тюленевым, а не так, как ранее думал товарищ Захаров, предполагая, что это место займут товарищи из Одесского округа. Кроме того, не надо забывать, что данному направлению в оперативное подчинение попадал и Черноморский флот.

Теперь читателю ясно и понятно, почему командующий флотом Ф.С.Октябрьский поутру позвонил Жукову. Филипп Сергеевич отчитался о своей проделанной работе и доложил о результате налета «неизвестной» авиации: мин повсюду накидали, но боезапас флота, – увы! – «по счастью», уцелел. Тут же получил в ответ указание – в ближайшее время бомбить Румынию и атаковать ее прибрежные объекты, где в результате морской операции Черноморский флот сразу потерял два крупных надводных военных корабля и подводную лодку. Так держать, товарищ Октябрьский плюс товарищ Жуков!

А что, в действительности, произошло на самой Украине, в смысле военного руководства? Никто, на мой взгляд, из руководящего состава Юго-Западного фронта (Кирпонос, Пуркаев и Вашугин) не запятнали себя недостойным поведением.

Вашугина убили сразу, как только он выявил предательскую сущность Жукова. Кирпоноса подставили под немцев при выходе из окружения в районе Лохвицы, где он и погиб. Пуркаев сумел, вроде бы, в то время выскользнуть из лап хрущевцев, но смерть, вскоре, после войны загадочна.

Цепочка Главкомов, здесь, чуть короче: Жуков – Буденный – Тимошенко.

Хотелось бы вновь предоставить слово Ивану Владимировичу Тюленеву. Ведь, именно, он настоящий герой нашего повествования. Как помните, Сталин сразу по возвращению в Кремль, якобы, отозвал «полководца» Жукова с Украины, но тот, ясное дело, наврал читателям о причинах своего убытии. А это произошло примерно 25 – 26 июня. Разумеется, Сталин постарался на его место назначить военного, верного делу Отечества. Им оказался, всем известный, Семен Михайлович Буденный. Ну, то, что его назначение по официальным данным произошло 10 июля, меня лично, не убеждает, о чем и было высказано выше. Читаем, что написано у Тюленева по этому поводу:

«На следующий день после моего приезда в Винницу (то есть, примерно 25 июня. – В.М.) штаб получил директиву народного комиссара обороны, в которой было сказано, что из резерва Ставки Главного командования создана группа армий под командованием Маршала Советского Союза С.М.Буденного».

И все об этой группе армий во главе с Буденным. А ведь, дело-то произошло в то же самое время, когда Жукова «попросили» вернуться в Москву. Ясно, что в мемуарах было указано о смене руководства Юго-Западного направления по этим дням, но текст был сознательно искажен. Хотя, есть еще один нюанс. Не было ли здесь приведено частичное содержание еще, более раннего приказа Ставки об удалении из Москвы заместителя наркома обороны Буденного по случаю его назначения на Резервный фронт, который составлял, как бы, вторую линию обороны на Западном и Юго-Западном направлении? Такая была дислокация, упомянутых выше, 21-й и 22-й армий.

Так что, как знать? Хрущевская братия на все была способна.

По-поводу того, что С.М.Буденный командовал войсками задолго до 10 июля, есть упоминание и у английского историка Д.Фуллера, с которым мы ни однократно встречались ранее. Вот что тот писал в своей книге по тем дням:

«Одновременно с началом действий на минском направлении левое крыло группы армий фон Рундштедта перевалило через Карпаты и начало наступление в восточном направлении. Буденный отошел на линию Луцк — Броды — Тернополь — Черновцы. Однако правое крыло Рундштедта смогло форсировать Прут только 5 июля».

Как видите, главком Буденный отвел войска на новую линию обороны еще до 5 июля, если Рундштедт вел наступательные действия до этого срока, чтобы в дальнейшем успешно форсировать реку Прут. Так что ни о каком мифическом приказе из ГКО от 10 июля, с подписью Сталина, даже не стоит вести речь. Просто, очередная фальшивка, с использованием имени вождя. Жуков, с этим, разумеется, согласился бы, но, не более того.

Помните, в более ранней главе, где было рассказано о дневнике Ф.Гальдера, есть упоминание о записи 25-го июня, которую исказив, вставили в текст Жуковских мемуаров. Разве, отъявленный лжец Георгий Константинович указал бы, что войсками командовал Семен Михайлович Буденный, сменивший его на этом посту? Да, ни за что на свете!

Я привожу полный текст окончания дневниковой записи Гальдера в подразделе о группе армий «Юг».

«Создается впечатление, что противник подтягивает свежие силы с запада и юга против продвигающегося с тяжелыми боями на восток 4-го армейского корпуса и против корпуса фон Бризена (52-й армейский корпус), видимо, с целью поддержки своих разбитых соединений и создания нового фронта обороны на линии Самбор, Львов, Дубно. Необходимо отметить, что командование этого участка фронта (командование юго-западного направления) переместилось в Тернополь».

Видите, и у Гальдера отмечено, что против группы «Юг» действуют силы Юго-Западного направления. Редактура умно поступила, оставив в дневнике немецкого генерала в целостности обозначение нашей структуры управления на тот момент. А чтобы сильно не привлекать к этому внимание различных рецензентов в примечании, дескать, дали правильное наименование. Читаем: «Управление Юго-Западного фронта прибыло в Тернополь значительно раньше, т.е. 22.6.1941 г. – прим. ред.».

Как думает, читатель: неужели немцы не знали, какая структура руководит военными действиями у противника? Не будем же наивными по отношению к врагу.

В отредактированных мемуарах Тюленева, есть и довольно смешной момент. Выше отмечал, что с образованием Южного фронта, кто же? и когда? произведет разграничительную линию вновь образованных фронтов. Хотите улыбнуться? Советская военно-политическая цензура решила этот вопрос так: дескать, когда «официально» было образовано Юго-Западное направление во главе с Буденным, тогда данный вопрос и был решен. Читаем:

«10 июля 1941 года в целях организации тесного взаимодействия и координации боевых действий двух фронтов было создано Юго-Западное направление, главнокомандующим которого был назначен Маршал Советского Союза С.М.Буденный, а членом Военного Совета Н.С.Хрущев.

Между фронтами устанавливалась разграничительная линия: Кременчуг, Винница, Коломыя».

А как же тогда воевал Тюленев, как командующий фронтом, до 10 июля, если не знал, где же у его 18-й армии стык с соседней 12-й армией Юго-Западного фронта?

Как известно, нас повсюду уверяли в том, что, дескать, Буденный, кроме лошадей, в военном деле ни в чем «не разбирался». Ему ли понимать разграничительные линии между фронтами? Да и начальника штаба, данной структуры, как видите, не указали. Тоже, наверное, был под стать своему Главкому? Остается один Никита Сергеевич, как член Военного совета Юго-Западного направления. Правильно сориентировался по глобусу (ему это, как раз было бы с руки) и передал сообщение в штаб Южного фронта. Поэтому если так руководили, то неудивительно, что так же стремительно и отступали.

Ну, а можно ли посмотреть настоящий приказ Ставки по Тюленеву? Захаров привел его в подлинных мемуарах, но цензура, как всегда, скорректировала. Поэтому имеем то, что есть. Однако Матвей Васильевич умно вывернулся. Читаем, что проскользнуло мимо цензуры. Захаров пишет:

«Привожу текст приказа Наркома, в котором говорилось о создании Южного фронта».

Это надо понимать так, что существовал некий, полный приказ, из которого и была произведена данная выкопировка. Вопрос лишь в том, когда же был вручен Тюленеву подобный приказ? Ведь, до Винницы Ивану Владимировичу еще предстояло добираться несколько дней. Скорее всего, его могли вручить в Киеве, в штабе КОВО, куда Тюленев заезжал. Не просто же так он добивался там контакта с начальством. В Москве, Тюленеву, видимо, вручили приказ о его перемещении с командующего округом на должность командующего фронтом, и все. А все подробности, дескать, получишь в Киеве.

Рассмотрим этот «укороченный» приказ подробнее.

«ТЕРНОПОЛЬ.

КОМАНДУЮЩЕМУ ВОЙСКАМИ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА – КИРПОНОСУ.

ВИННИЦА.

КОМАНДУЮЩЕМУ ВОЙСКАМИ ЮЖНОГО ФРОНТА – ТЮЛЕНЕВУ.

Для объединения действий наших войск против войск противника, развернувшихся на территории Румынии,

ПРИКАЗЫВАЮ:

К 00.05 25.6.41 г. создать Южный фронт в составе 18-й и 9-й армий и 9-го Особого стрелкового корпуса в Крыму».

Снова все с ног на голову. Все подобные документы готовились на одной кухне. Сначала назначается командующий, а затем для него создается фронт. По-иному и нельзя. Как можно было создавать 21 июня фронт, когда всех уверяли, что немцы внезапно напали на мирную страну 22 июня. Какой же тогда, выходит фронт? Кроме того получается путаница с Жуковскими мемуарами, где речь идет только о 9-й армии.

В отношении Румынии, стараются представить дело так, как будто она до 25 июня не предпринимала никаких особых военных действий. Так немного румыны пошумели на границе и еще обстреляли из орудий наши близко расположенные воинские части, вот и все.

Читаем дальше творение советских историков:

«Для этого:

1. Назначаю командующим войсками Южного фронта генерала армии Тюленева И. В.

Членом Военного совета фронта — армейского комиссара 1 ранга Запорожца А. И.

Начальником штаба фронта — генерал-майора Шишенина Г. Д.»

Вновь приходиться говорить о «затемнение» в понимании содержания.

Как же можно обращаться (в шапке документа) к Тюленеву как к командующему фронтом, если фронт только еще, (как видим из содержания) создается данным документом, а Иван Владимирович, просто напросто, отсутствует в данном населенном пункте. Кто же в пустом КП под Винницей будет получать, и расшифровывать данную депешу? Сам же «Тимошенко» и подтверждает подобную глупость.

Но если соответствующую бумагу Тюленеву подсунули в Москве, о чем сказал выше, тогда получается, что все, вроде бы, нормально, по дням. Или в начале этого (полного) приказа было упомянуто о назначении Тюленева командующим Южным фронтом. Тогда данный приказ могли подготовить и в Москве, втихую. Иначе, в Оперативном отделе Генштаба Тюленеву выдали бы всю полагающую в таком случае военно-техническую документацию.

«2. К исходу 24.6 развернуть в г. Винница управление Южного фронта».

Управление фронтом еще в дороге, а Тюленеву в Винницу, якобы, шлют указание. Неплохо смотрится Ставка по управлению войсками. Чему же удивляться, если, в конце концов, Красная армия под председательством Тимошенко подвергнется разгрому.

Ниже столько понапишут о воинских соединениях – не захочешь, а поверишь, что, будто бы, весь документ правдивый.

«3. Включить в состав Южного фронта:

а) 18- ю армию в составе 17 ск (96,60 гсд, 1б4сд); 1бмк(39, 15тд, 240 мд); 64-ю авиационную дивизию, 88 иап.

Штарм 18 с 24.6.41 г. — Каменец-Подольск.

б) 9- ю армию в составе 35 ск (30 гсд, 95, 176 сд); 14 ск (25,51 сд); 48 ск(74, 150сд);2мк(11, 16тд, 15мд); 18мк(44,47тд,218мд);2кк(5, 9 кд); 20, 21, 45 и 7 авиадивизии.

Штарм 9 — Тирасполь.

в) 9-й Особый стрелковый корпус в составе 106, 156 сд и 32 кд.

Штакор — Симферополь.

г) В непосредственном распоряжении фронта — 55ск(130, 169, 189 сд); штакор 55 — Дунаевцы. 7ск(116,142,196,206 cd) в районе Котовск, Болта.

д) Все пунктовые части ПВО и ВНОС в границах фронта.

е) Все склады и материальные запасы в границах фронта».

Так как же, теперь быть, уже, с командованием Юго-Западного фронта? Ведь, 9-я армия, ранее входила в структуру данного фронта? Правильнее, сначала, надо было, указать в приказе командующему Кирпоносу, о передачи данной армии Южному фронту, а затем проводить нарезку разграничительных линий между фронтами. И все.

Последующее формирование Южного фронта относится исключительно к прерогативе его командующего и никакого отношения к Юго-Западному фронту не имеет. У нас, как всегда чудят! Если документ «липовый», то в нем, как правило, всего намешают для придания правдивости.

Ниже читаем о нарезке между фронтами.

«4. Границы:

а) Между Юго-Западным и Южным фронтами — Черкассы, Винница, Бар, Отыня, В. Вышеу; все пункты, кроме Отыня, исключительно для Южного фронта».

А дальше, штабу Юго-Западного фронта, уже, должно быть неинтересно – как там взаимодействуют армии соседнего фронта? А им, нет! – будьте любезны, ознакомьтесь! Запишите или запомните, как там и что там, будет у вашего соседа!

б) Между 18-й и 9-й армиями — Умань, Вапнярка, Ажурин, Тринка, Пашкани, все пункты, кроме Пашкани, исключительно для 9-й армии».

Наконец-то добрались до существа дела, по которому решено создать новый фронт.

«5. Задачи Южного фронта:

Общая — оборонять государственную границу с Румынией. В случае перехода и перелета противника на нашу территорию — уничтожать его и быть готовым к решительным наступательным действиям».

А до этого, какую же задачу выполняла 9-я армия, сформированная на базе управления ОдВО? Птиц что ли, бойцы в небе считали?

А Тюленева с товарищами, зачем из Москвы в такую даль пригнали? Чтобы они подготовились «к решительным наступательным действиям»? А кто же будет следить за румынами, до тех пор, пока московские товарищи не приедут? Судя по всему, это было отражено в том, «секретном» приказе, о котором сказано ниже.

«На период до исхода 24.6.41 г. — согласно приказу № 3 от 22.6.41 г.»

Если нумерация приказа, всего ничего, – № 3, то это, скорее всего документ из вновь образованной Ставки. Канцелярия, видимо, только-только начала работать.

В конце документа, как всегда схитрили. Чуть было, не купился на их уловку.

«6. Командующему войсками Южного фронта о фактическом вступлении в должность донести мне 24.6.41 г.».

Тимошенко».

После местоимения «мне» в данном документе, хитрецы поставили точку. Вроде бы, давая таким образом понять читателю, что документ, дескать, выпущен 24 июня, чтобы отвести подозрения от МВО по началу войны. Но это, тогда, не стыкуется уже, с самим содержанием документа, где сказано, что, лишь, к исходу 24 июня Тюленеву предстоит доложить Тимошенко о прибытии в Винницу. Так, когда же выпущен данный приказ? Дата, как видите, не приведена. Ее невозможно указать, чтобы не рассыпалась версия неожиданного нападения немцев.

И как всегда, трудности, с указанием должности Семена Константиновича, на тот момент. Ограничились одной фамилией. Разве, дескать, читатель не знает, кто такой Тимошенко? Конечно, читатель знает, кем был Семен Константинович. Более того, он прекрасно осведомлен, что когда маршал возглавлял Ставку, то подписывался своеобразным образом:

«От Ставки Главного Командования Народный комиссар обороны – С.Тимошенко».

Именно эту запись Тимошенко постарались убрать публикаторы данного приказа, чтобы не раскрыть время подписания документа.

Вот так у нас дозволялось описывать события Великой Отечественной войны.

На этом, собственно, пока всё о Тюленеве, Захарове, о Хрущеве с Жуковым – на пару, и о Главных командованиях войск направлений.

С более полной версией данной главы читатель может познакомиться в самостоятельной работе под названием «Почему 22 июня 1941 года командующий Черноморским флотом Октябрьский позвонил Жукову?».

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/102-zagovor23.html

В своих воспоминаниях наш посол в Англии И.М.Майский так описывал события накануне войны. В субботу 21 июня ему позвонил посол Англии в Советском Союзе Стаффорд Криппс, который был в то время на своей родине и попросил встретиться. При встрече сообщил важную новость: «…У нас есть заслуживающие доверия сведения, что это нападение (германское – В.М.) состоится завтра, 22 июня, или в крайнем случае 29 июня… Гитлер всегда нападает по воскресеньям.. Я хотел информировать вас об этом».

После того, как они «обменялись краткими репликами по поводу этого сообщения», Криппс прибавил:

« Разумеется, если у вас начнется война, я немедленно же возвращаюсь в Москву».

Трудовой народ Англии с первых с первых дней нападения фашистской Германии на СССР выступил в поддержку Советского Союза.

«Когда Криппс ушел, – пояснял Майский, – я сразу же отправил в Народный комиссариат иностранных дел шифровку-молнию о его сообщении… но в голове еще острее, чем раньше, стоял неотступный вопрос: «Неужели завтра война?».

То есть читатель ясно понимает из прочитанного, что Ивана Михайловича и до прихода Криппса мучил вопрос о завтрашнем нападении Германии (т.е. 22 июня) на нашу страну. И действительно, страницей ранее, своих мемуаров, он писал, что у него было тревожное чувство, и он терзал себя аналогичными вопросами:

«Неужели завтра, послезавтра война?.. Неужели гитлеровские орды бросятся через нашу границу?.. Неужели фашистские бомбы обрушатся на наши города?.. Неужели десятки и сотни тысяч советских людей обречены на жестокую смерть под ударами врага?.. Ах, если бы всего этого можно было бы избежать!..».

Хочу пояснить читателю, что никакие «заслуживающие доверия сведения» Криппс нашему послу Майскому не передавал, а, следовательно, Иван Михайлович – не получал. Дело в том, что и сам Майский был в курсе этих самых «доверительных сведений». Их передало британское радио. Помните радиоперехват севастопольских моряков? Так что, Ивана Михайловича, просто, вынудили «слегка подправить» воспоминания. А чтобы в тексте не прозвучал подлинный источник информации, его заменили Криппсом. Я не исключаю, того факта, что посол Англии в Советском Союзе и наш Майский, могли обмениваться мнениями, по поводу данного сообщения по английскому радио, так как оно, действительно, носило сенсационный характер, но не более того.

Кроме того, хотел бы обратить внимание читателя на одну странность в изложении данных событий товарищем Майским. Почему, по мнению нашего дипломата, война может начаться завтра или послезавтра? А Криппс, вообще, разносит сроки нападения, аж, на неделю. Что за странные сведения о предполагаемом нападении прозвучали по английскому радио?

О том, что это было за сообщение, мы, как всегда, поговорим в конце работы, и в отдельной главе.

Сейчас важно другое. Как наш посол повел себя, узнав, что завтра ожидается нападение Германии на Советский Союз, чью страну он представлял на Британских островах?

На следующий день в 8 часов утра Иван Михайлович узнал о том, что германские войска перешли нашу границу. Около 11 часов по советскому радио было сообщено, что в полдень выступит с заявлением по радио нарком иностранных дел.

« Когда я узнал о предстоящем выступлении, - вспоминал Майский, - первое, что пронеслось у меня в голове, было: «Почему Молотов? Почему не Сталин? По такому случаю нужно было бы выступление главы правительства». Однако я не придал данному обстоятельству особого значения…(а сосредоточил главное внимание на содержании речи наркома иностранных дел) – текст изъят.

Жирным шрифтом в скобках я выделил текст, который соответствовал изданию воспоминаний И.М.Майского в 60-е годы при Хрущеве. В более позднем переиздании мемуаров, при повторном редактировании, и от этого текста советской цензуре пришлось отказаться, так не сцеплялись последующие «исторические события» начального периода Великой Отечественной войны, предложенные советскому читателю. По ходу цитирования текста Ивана Михайловича Майского, я буду указывать читателю, что было изъято из текста его воспоминаний.

«Выступление наркома иностранных дел произвело на меня хорошее впечатление. Оно вполне соответствовало моему настроению. (И моей твердой уверенности, что мы разобьем Германию. В тот момент, однако, – сознаюсь в этом откровенно, – я не представлял себе, какую страшную цену нам придется заплатить за победу. Но это объяснялось тем, что летом 1941 г. я, подобно многим, очень многим другим, не сознавал ясно ни культа личности Сталина, ни всех трагических последствий этого факта) – текст изъят.

Как видите, и у Майского возникло чувство недоумения по поводу отсутствия Сталина на Московском радио в полдень 22 июня. Но впоследствии, партийные товарищи, видимо, разъяснили бывшему послу в Англии, что он глубоко ошибался, по поводу своих переживаний из-за отсутствия в радиоэфире советского вождя.

Дальше события становятся не менее интересными. Майский вспоминает: « Я с нетерпением ждал каких-либо руководящих указаний от Советского правительства и прежде всего указаний о том, готовить ли мне в Лондоне почву для заключения формального англо-советского военного союза».

Это высказывание нашего посла надо понимать так, что после начала войны с Германией ему в Лондон не было послано ни одного сообщения о поводу его дальнейшей деятельности. Но Майский, как честный человек, патриот, не мог оставаться безучастным к судьбе своей Родины: « Я считал, что в годину великого бедствия каждый советский гражданин должен что-то сделать для своей страны. Из моих прежних разговоров с товарищами в Москве я знал, что вопрос о втором фронте является одним из важнейших в случае нападения Германии на СССР. Я решил сделать соответственный демарш. Но с кем говорить на такую тему? ... По зрелому размышлению я пришел к выводу, что, пожалуй, целесообразнее всего первый демарш сделать перед лордом Бивербруком».

Как видно и это решение он принимает самостоятельно, без указаний из Москвы. И как долго длилось данное состояние дел? Надеюсь, читатель не забыл, что началась война с Германией и бездействие советского посла в стране, волею обстоятельств ставшей теперь, как бы нашим союзником, вызывает полное недоумение. И сколько же времени продлилось это ничегонеделание?

« Бивербрук был в то время членом военного кабинета Черчилля и как таковой имел отношение к общим вопросам стратегии и ведения войны. Вдобавок за предшествующие шесть лет у меня сложились с ним хорошие личные отношения… И я решился: на пятый день после начала германо-советской войны я отправился в Черкли (имение лорда – В.М.) и просил Бивербрука поднять в военном кабинете вопрос об открытии второго фронта во Франции».

Проведя несложное арифметическое действие, мы узнаём, что Иван Михайлович отправился на встречу с лордом Бивербруком 27 июня 1941 года, что также подтверждается его телеграммой на Родину от 30 июня: « В частности, по поводу мыслей Бивербрука, которые он мне высказал 27 июня…». Таким образом, получается, что его «зрелые размышления» по поводу своих решительных действий, как гражданина-патриота, удивительным образом совпали с возможным отсутствием Сталина в Кремле и закончились как раз с предполагаемым возвращением Сталина к активной работе. Очень даже может быть, что это было случайное совпадение. В жизни всякое бывает, особенно, как у нас, в начальный период войны, но, смотрите, как после этого зашевелился Вячеслав Михайлович Молотов.

«О своем разговоре с Бивербруком, - вспоминает Майский, - я немедленно телеграфировал в Москву. Никаких возражений против моей инициативы не последовало. Напротив, нарком иностранных дел вызвал к себе Криппса и, ссылаясь на сочувственное отношение Бивербрука к идее второго фронта, просил британского посла поставить этот вопрос перед британским правительством».

Чем же занимался наш нарком иностранных дел Молотов эти пять дней, если не удосужился послать Майскому, хотя бы одну телеграмму? А ведь тот очень тяготился своим неведением относительно дел на Родине.

И тут автору могут возразить товарищи, из министерства иностранных дел, подготовившие и издавшие в 1983 году в двух томах документы и материалы «Советско-Английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945», где в 1-ом томе под номером 3 приведена телеграмма наркома иностранных дел СССР послу СССР в Великобритании.

« 22 июня 1941 г.

«Если заявление Криппса о присылке военной миссии и экономических экспертов действительно отражает позицию Британского правительства, Советское правительство не возражает, чтобы эти две группы английских представителей были присланы в Москву. Понятно, что Советское правительство не захочет принять помощь Англии без компенсации и оно в свою очередь готово будет оказывать помощь Англии.

Молотов».

Так что же, выходит, Майский вводит нас в заблуждение, утверждая что не получал никаких указаний из Москвы? И кто же прав в таком случаем? Майский или товарищи из министерства?

Давайте-ка, сначала разберемся вот с каким вопросом. Посол Майский послал на Родину срочное сообщение, основанное на информации Криппса о том, что на 22 июня ожидается нападение на нашу Родину. Почему же его не включили в данный сборник документов? Это ведь не какое-то рядовое сообщение, а чрезвычайно важное. Да ради таких сообщений порой и находятся послы в сопредельных государствах, чтобы первыми ударить в набат и предупредить свою Отчизну о планах врага. А здесь, посол Майский шлет экстренную телеграмму о сроках нападения, кстати, сведения оказались на удивление, достоверными, и решение, не включить такую телеграмму в сборник, представляется не вполне, обоснованным.

Разумеется, всегда можно сделать отговорку, сославшись, дескать, на то, что приведенные в сборнике документы, начинаются с 22 июня, начала войны, а послание Майского, о котором мы ведем речь, относится как бы, к довоенному времени – 21 июня. Пусть будет так, но Майский 22 июня посылает еще одну телеграмму. Так вот любителям русского языка и литературы автор предлагает поломать голову над вопросом: «Является ли телеграмма Молотова, приведенная выше, ответом на телеграмму Майского от 22 июня?».

Приводить телеграмму Майского (док. № 2) полностью не решаюсь из-за ее большого объема, но ключевые предложения раскрывающие суть данного сообщения привожу. Итак,

« 1. Сегодня в 8 час. 30 мин. утра секретарь Идена позвонил в посольство и просил меня быть у Идена (министр иностранных дел Англии – В.М.) …

В 12 час. я был у Идена. Он начал с расспросов о содержании речи Молотова. Я его подробно информировал. Далее он заявил, что только сегодня утром беседовал с Черчиллем и на основании этой беседы считает нужным заявить, что объявление Германией войны Советскому Союзу ни в какой мере не меняет политику Англии, что ее действия в борьбе с Германией сейчас не только не ослабевают, но, наоборот, усилятся…

Далее Британское правительство готово оказать нам содействие во всем, в чем оно может, и просит лишь указать, что именно нам нужно. В частности, военная и экономическая миссии, о которых мне вчера говорил Криппс, могут вылететь в любой момент, если мы того пожелаем. Иден просил меня выяснить также, не нужна ли нам какая-либо помощь в морских делах?...

Вообще, подчеркивал Иден, нам нужно только сообщить, что мы хотим, а Британское правительство постарается, поскольку это в его силах, исполнить всякое наше желание. Я ответил, что по понятным причинам не могу сейчас дать ответ на вопросы Идена, но обещал снестись с Советским правительством и после этого вновь его повидать. Жду от Вас по этому поводу указаний.

2. Иден сообщил мне, что сегодня в 9 час. вечера премьер выступит по радио и выскажется в том же духе, в каком Иден только что сделал мне заявление. Я заметил, что, учитывая слухи и разговоры, которые в последние недели велись вокруг прилета Гесса, «мирной кампании» немцев в США и так далее, было бы хорошо, если бы Черчилль в своей речи ясно и определенно заявил, что Англия тверда в своей решимости вести войну до конца. Иден обещал переговорить об этом с премьером и добавил, что совершенно спокоен за позицию своей страны: ни о каком мире с Гитлером не может быть и речи…

Затем я поинтересовался мнением Идена об американской реакции на совершившиеся события…

Иден ответил, что только вчера вечером имел длинную беседу с Вайнантом, который вчера прилетел из США на бомбардировщике, и в предчувствии того, что совершилось, как раз поставил перед американским послом аналогичный вопрос…

Со своей стороны Иден добавил, что, поскольку нападение Германии на СССР носит характер самой явной и оголтелой агрессии, реакция Америки должна быть более благоприятной для СССР и Англии, чем это имело бы место в других условиях…

3. Затем Иден перешел к вопросу о Криппсе. Он хотел бы, чтобы Криппс как можно скорее вернулся в Москву, однако ввиду инцидента с коммюнике ТАСС и болезненной реакцией на него со стороны Криппса Иден хотел бы знать, является ли Криппс для нас «персона грата»? Иден считал бы нецелесообразным в такой момент менять посла, но он готов это сделать, если бы мы того пожелали. Я заверил Идена, что подозрение Криппса ни на чем не основано, что отношение лично к нему у нас хорошее и что если у Криппса раньше были в Москве известные трудности, то это вытекало совсем из других, хорошо известных Идену причин. Иден был очень доволен моим ответом и заявил, что постарается срочно отправить Криппса в Москву».

4. Иден интересовался поведением Турции и Японии, но я не мог ему сообщить ничего нового. В заключение я поставил Идену прямой вопрос: могу ли я сообщить Советскому правительству, что ни о каком мире между Англией и Германией не может быть и речи, что Англия не только не ослабит, а, наоборот, усилит свою энергию в борьбе с Германией и что Англия твердо будет продолжать войну? Иден ответил: да, можете это сообщить…

Когда я прощался, Иден в раздумье произнес: «Это начало конца для Гитлера». Я ответил: « Война делает поворот всемирно-исторического значения».

« Майский».

И где же здесь в тексте упоминается о заявлении Криппса, товарищи дорогие, из министерства иностранных дел? Что же вы так не внимательны к своим же собственным документам? Ведь в послании Майского на Родину 22 июня (док. № 2) тот сообщает, что вел переговоры именно с министром иностранных дел Иденом и ни с кем другим, и, где в одном из пунктов был затронут всего лишь вопрос о Криппсе, точнее, о его возвращении в Москву.

А вот о заявлении Криппса, которое он сделал Майскому, отражено именно в телеграмме последнего от 21 июня. Текст этой телеграммы, как я уже отмечал, почему-то в сборнике не приведен, но в препарированном виде, этот текст можно обнаружить в т.1 в примечании под № 1.

«Примечания.

1. В беседе с Майским 21 июня 1941 г. Криппс заявил, что (и далее следует закавыченный текст, судя по всему этой самой экстренной телеграммы нашего посла от 21 июня – В.М.) «уже договорился с начальником генштаба Диллом о том, что в случае нападения Германии на СССР из Лондона в Москву в самом срочном порядке будет отправлена военная миссия для передачи нам опыта войны с Германией, причем данная миссия сможет отправиться по воздуху без посадки из Англии в СССР через Швецию… Равным образом Криппс договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов в целях налаживания хозяйственной координации между обеими странами. Люди, которых в данных условиях послала бы Англия, были бы людьми «первого ранга», могущими решать большинство вопросов на месте. Все это Криппс просил меня передать Советскому правительству немедленно и заверить его, что Британское правительство не допустит никакого промедления в оказании СССР (в случае нападения на него Германии) той помощи, на которую оно будет способно».

Как видно, очень хочется, вышеупомянутым товарищам, заполнить этот злополучный день 22 июня, какими-либо действиями Молотова и правительства. Ну не могла эта телеграмма Молотова быть отправленной в Лондон 22 июня. Понятно, что если очень хочется, то можно! Телеграмму нашему послу от Молотова, видимо, от 26 июня перенесли на 22 июня и пытаются таким образом заполнить, тот, образовавшийся информационный вакуум по первым дням. Задайтесь вопросом: «Зачем нужно передергивать даты телеграмм и почему нельзя правдиво изложить данные события?»

Ведь, все это лишний раз показывает и доказывает, что события начальных дней войны, видимо, очень беспокоили определенные круги постсталинского руководства нашей страны, по части правдивого их изложения. Иначе, зачем такая жесткая цензура?

Выше, я уже сказал, что воспоминания Майского подверглись вторичному «редактированию». Сначала их «корректировала» хрущевская цензура, с тем, чтобы скрыть характер сообщения английского радио и по ряду других причин. Затем, в брежневские времена пришлось сделать усечение и того, что было издано ранее, так как и то, что оставалось, оказывается, тоже, мешало воссозданию «подлинно-достоверной исторической правды» о том периоде войны.

Можете прочитать, что же пришлось убрать, впоследствии, в мемуарах Ивана Михайловича, чтобы они засверкали, как бриллиант в новой оправе.

«Наступил второй день войны – из Москвы не было ни звука. Наступил третий, четвертый день войны – Москва продолжала молчать. Я с нетерпением ждал каких-либо руководящих указаний от советского правительства и прежде всего указаний о том, готовить ли мне в Лондоне почву для заключения формального англо-советского союза, но ни Молотов, ни Сталин не подавали никаких признаков жизни.

Тогда я не знал, какое положение создалось в Кремле в первые дни после нападения Германии, и объяснял себе молчание Москвы тем, что у правительства, заваленного сверхсрочными военными делами, просто не доходят руки до дел дипломатических». – текст изъят.

А нас уверяют, что Майскому телеграммы из Москвы отбивали. Как видите, то, что устраивало поначалу хрущевцев – отсутствие Сталина в Кремле, уже никак не могло устроить последующее, брежневское руководство. На кого же, в таком случае, сваливать поражение по началу войны, если Сталина не было в Кремле, у руля власти? Кроме того, формировался культ партии. Как же быть в таком случае, когда возникнет вопрос: «Куда же смотрели «верные ленинцы» в Кремле?». И если, как пишет Майский, он ЧЕТЫРЕ дня не получал никаких указаний из Москвы? Что же там, в Кремле произошло такое неординарное, что прекратил функционировать, ко всему прочему, и наркомат иностранных дел? Ответ дать невозможно, поэтому и пришлось убрать этот текст из мемуаров Майского, а в издании «Советско-английских отношений…» вставить фальшивку. Чего не сделаешь ради «исторической правды»?

Но и это не все, о чем бы хотел сказать Майский, но его оборвали на полуслове. Тогда, в июне 1941 года он «не знал, какое положение создалось в Кремле», следовательно, по возвращению на Родину, он узнал причины молчания наркомата иностранных дел, и почему «Молотов и Сталин не подавали никаких признаков жизни»? Как видите, не только ответ Майского на этот вопрос, но и сам текст в последствии были изъяты из мемуаров.

Придется вновь вернуться к его разговору с Бивербруком.

Как нам пояснял Иван Михайлович, он поставил перед лордом вопрос о втором фронте и аргументировал, что это благоприятно скажется на интересах самой Англии.

«Бивербрук внимательно слушал меня и затем сказал:

- Все, что вы говорите, очень хорошо, но…

Он замолчал на мгновенье и затем, испытующе глядя на меня, добавил:

- Позвольте быть с вами вполне откровенным… Вы действительно будете драться? У вас не произойдет того, что случилось во Франции?

Я был так ошеломлен вопросом моего собеседника, что сначала почти лишился дара речи. Опомнившись, я вскипел и резко воскликнул:

- We will fight like the devils (Мы будем драться, как дьяволы).

Бивербрук внимательно посмотрел на меня, потом коснулся рукой моего плеча и каким-то более теплым, чем обычно, голосом сказал:

- Я вам верю… Хорошо, я попробую поставить вопрос о втором фронте перед правительством».

Как и многое, данный диалог требует пояснения. Прошло четыре дня после начала войны, а Иван Михайлович, как мы знаем, не получил из Москвы ни одного сообщения. Интересно, наркомат иностранных дел игнорировал только свою посольскую службу или для иностранных послов, находящихся в Москве, делал исключение? Судя по всему, нет! Следовательно, лорд Бивербрук понимал, что в Москве происходит что-то странное и необъяснимое, так как посольства иностранных стран, скорее всего, были лишены приема у Молотова. Более того, Стаффорд Крипппс не покинул пределы своей страны, так как наш Майский не мог получить из Москвы подтверждение на прилет английского посла.

В свете изложенного Бивербрук и подчеркнул откровенность в разговоре с нашим послом и задал ему вопрос, который ошеломил Ивана Михайловича. А отчего это, наш Иван Михайлович, чуть было не лишился «дара речи»? Ведь, Бивербрук, всего лишь, выдвинул предположения по поводу Франции? Или это и было откровением в разговоре, воплощенное в одном единственном слове, которое было позволительно написать товарищу Майскому?

Мемуары Ивана Михайловича Майского заслуживают того, чтобы уделить им хотя бы несколько предложений.

Поначалу они были изданы в двух томах, но события в книге были обрублены 1939 годом. Это было во времена Хрущева – в 1963 году. После отставки Никиты Сергеевича и смерти лорда Бивербрука, в 1965 мемуары вышли небольшой отдельной книгой и освещали, уже завершающий период деятельности Майского, как посла с 1939 – по 1943 годы. Последующие годы жизнедеятельности Ивана Михайловича, по убеждению властей, того периода, не представляли, какого-либо «интереса» для советского читателя. А ведь, он был арестован в начале 1953 года службой госбезопасности Игнатьева с обвинением, что является «английским шпионом». Вряд ли, читатель может, даже, предположить, что явилось истинной причиной ареста бывшего посла. Однако, если он внимательно прочитает данную работу, вполне возможно, что сможет самостоятельно угадать, с чьим именем будет связано пребывание на Лубянке уважаемого Ивана Михайловича Майского.

Через несколько месяцев после ареста он будет выпущен Лаврентием Павловичем Берией за надуманностью обвинений. Это будет одно из малых дел, которое успеет сделать Берия, объединивший в своих руках оба силовых ведомства МГБ и МВД. К сожалению, это решение по объединению несколько запоздает и начнет действовать уже после смерти Сталина, что не даст того положительного результата, на который они оба (Сталин и Берия) рассчитывали. Лаврентий Павлович, практически, останется в одиночестве и будет обречен на гибель.

Но закончим с воспоминаниями нашего дипломата о туманном Альбионе. Самое позднее издание мемуаров произошло в Горбачевские времена и представляло переиздание книги Брежневского периода 1971 года – сокращенный вариант всего того, что было издано ранее.

Возвращаемся, к прерванному разговору Майского с лордом Бивербруком. Помните, ранее, из энциклопедии 1947 года я приводил данные о «пятых колоннах» на Западе. Даже, в то, Сталинское время, не очень-то жаловали употребить это выражение по поводу Франции, заменив словосочетанием – профашистское правительство. Тем не менее, именно, «пятая колонна» во Франции поспособствовала краху республики при нападении Германии. Майский, в начальных главах книги издания 1965 года, давал очень резкую оценку деятельности французского правительства и вооруженных сил страны в период военных действий в 1940 году, в плане подставы Гитлеру.

Нет смысла приводить высказывания Ивана Михайловича по этому поводу. Важно другое. Лорд Бивербрук прямо спросил нашего посла, что, не произошло ли у него в стране то, что происходило ранее в ряде европейских государств, в том числе и во Франции? То есть, не собирается ли наше советское правительство сдать страну Гитлеру? Вот что следовало понимать под словом «Франция».

А что другое, мог подумать английский лорд, когда с объявлением Германией войны Советскому Союзу, вместо руководителя правительства Сталина по радио выступил его заместитель Молотов. И в то же время, вот уже четыре дня, как посол Майский не получает от своего наркома иностранных дел никаких указаний. К тому же, Советское правительство никак себя не обозначает, а Сталин исчез в неизвестном направлении. Вот все это, совокупи, вполне возможно, и выложил лорд Бивербрук при встрече нашему послу.

Разумеется, тот вскипел: «Как Вы могли подумать такое!» На что, лорд вполне серьезно ему ответил, что он верит в честность, искренность и порядочность Ивана Михайловича, как человека, но будет лучше, когда тот дождется хороших вестей из Москвы. И только удостоверившись, что Майский получил от Молотова телеграмму о согласии на вылет Криппса, а Сталин был зафиксирован на встрече в Кремле, лорд Бивербрук и стал проявлять свои инициативы по открытию второго фронта.

Так что и разговор с лордом Бивербруком, произошел, скорее всего, не 27-го июня, а хотя бы на пару-тройку дней раньше, скорее всего 24-го июня, в момент, когда Иван Михайлович у себя в посольстве испытывал в полном объеме самый настоящий «информационный голод». Отсюда следует, что хотя Бивербрук и был английским лордом, он прекрасно разбирался в существе «пятых колонн» и профашистски настроенных правительств ряда европейских стран. Ему ли, владельцу газетно-информационной империи в Англии, не знать существо данного дела, когда он не раз поднимал шум в прессе из-за британских «миротворцев-голубков», которые были пропитаны симпатиями к своим коллегам из фашистской Германии.

Но вернемся к воспоминаниям Майского и проследим, как он описывает последующие события.

« На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 3 июля, И.В.Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях – и притом в самом ближайшем будущем», – (но это плохо удавалось. – текст изъят), – признавался в своих чувствах читателям Майский. Да и в дальнейшем не скрывает, что услышанное его ничем не порадовало.

«Таким образом, теперь не подлежало сомнению, что немцы оккупировали обширные районы советской территории и что Красная Армия отступила от границ далеко вглубь страны. А призыв Сталина «в занятых врагом районах создавать партизанские отряды» и уничтожать «все ценное имущество» в оставляемых Красной Армией местах невольно наводило на мысль, что скорого перелома к лучшему, видимо, ждать нельзя, - тем более, что (далее Сталин прямо заявил: «Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР») – в скобках текст оставлен, т.к. он из речи вождя.

В голове невольно вставал роковой вопрос: как это могло случиться? Неужели опыт финской войны нас ничему не научил? Неужели Красная Армия оказалась неподготовленной к германскому нападению? Неужели вовремя не были приняты меры для мощного контрудара, если фашистские орды обрушатся на нас? Тут я вспомнил мою телеграмму о концентрации германских войск на советской границе, посланную в Москву 10 июня, и публикацию после того 14 июня заявления ТАСС, заверяющего о лояльном соблюдении Германией пакта о ненападении». – текст изъят.

Из написанного Иваном Михайловичем вполне ясно читается, что тот лишь 3 июля, наконец-то, услышал самого Сталина и из его уст узнал о происходящем в стране в результате гитлеровской агрессии. Предыдущие сообщения по радио, как видите, Ивана Михайловича не радовали. К тому же он ждал, когда же его задействуют, как посла? А до предполагаемого появления Сталина в Кремле, с Майским, судя по его воспоминаниям, никто из нашего МИДа не вел никаких переговоров относительно его действий. Вообще, речь Сталина по радио 3 июля, произвела огромное впечатление не только на Ивана Михайловича, но и на мировую общественность. И не только из-за содержания речи, а еще, как мне думается, именно потому, что все услышали голос живого Сталина.

А то что на границе Советского Союза было сконцентрировано огромное количество войск, в большей степени беспокоило, видимо, нашего посла в Англии, чем, того же начальника Генерального штаба Жукова, который, в последствии, приводил массу оправдательных доводов, не достойных военного руководителя такого уровня. С такими взглядами на войну, ему предпочтительнее было бы возглавлять французский Генштаб в окружении , близких ему по духу, родственных душ.

Майский продолжает:

« С начала июля (разумеется, после речи Сталина 3 июля. – В.М.) стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами…

Черчилль был несколько обижен(?) тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства.

7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии».

Смотрите, как стала проясняться картина. Черчилль, по замечанию Майского, высказал, определенное неудовольствие тем, что Сталин никак не отреагировал на его речь, но, тем не менее, первым сделал шаг к сближению наших стран. Да, но кто же мешал Черчиллю послать письмо раньше, хотя бы до 26 июня? Однако не решился этого сделать. Почему? Да потому что доподлинно знал, что Сталина нет в Кремле. Видимо, эта тема обсуждалась на заседании кабинета министров, иначе бы, Бивербрук не высказал бы Майскому упрек, со ссылкой на Францию.

Англичанин Д.Фуллер так многое подтверждает своими высказываниями в исследовании о второй мировой войне по нашей теме, что практически к любой главе у него можно найти интересный материал. Вот и по данному вопросу косвенно подтверждает сказанное Майским.

«…События в России развивались не так, как в Польше и Франции. Внешне «молниеносная война» была успешна сверх всяких ожиданий, однако, как ни странно, на русском фронте и за ним не было, или почти не было паники».

То есть, немецкие генералы и политики, в том числе и сам Д.Фуллер, будучи английским генералом, были, видимо, абсолютно уверены в том, что Советский Союз ожидает участь Польши, но, главное – как и Франции. Ведь, именно, там, особенно ярко проявила себя «пятая колонна». На что и обратил внимание посла Майского лорд Бивербрук.

Особенно, разительным был контраст по первым дням войны в нашей стране, когда поначалу успехи немецких войск были просто фантастическими. Это и отметил английский историк, показывая читателю, что «молниеносная война» была успешна сверх всяких ожиданий».

Но, вдруг, немецкая машина стала давать сбои. В Кремль на пост главы правительства вернулся Сталин. И сразу на русском фронте и, что особенно важно, за ним – то есть, в тылу (понятие весьма растяжимое – можно считать до самого Кремля), не было паники. В отличие от той же Франции.

В дополнение к написанному материалу Фуллер привел характерную для той поры заметку из немецкой газеты, которая, видимо, появилась, как отклик на выступление Сталина от 3-го июля.

«6 июля во… «Франкфурте цейтунг» указывалось, что

«психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке, что в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь, пытается охватить германские клещи».

Стоит ли повторяться в комментариях? Итак, все понятно!

По первым дням войны о событиях в Кремле, хотелось бы обратиться еще к одному иностранному историку. Из работы Габриэля Городецкого «Канун войны: Сталин и дело Гесса» приведу маленький кусочек, который, думаю, тоже заинтересует читателя.

«Когда британский поверенный в делах нанес визит в Кремль рано утром 22 июня по своей собственной инициативе и без особых указаний, он нашел русских не только, как могло ожидаться «чрезвычайно нервными», но также и «чрезмерно осторожными» (Вопросы истории № 11 за 1992 год).

Как видите, о Сталине ни слова, – это, раз. Но, как понимать – «по собственной инициативе»? Значит, имел (что?) личный интерес, не обусловленный каким-либо поручением дипломатического представительства? – это, два. «Без особых указаний» лишний раз показывает, что данное лицо выполняло определенное задание не дипломатического характера, скорее разведывательного, – это, три. Что же, британский поверенный в делах не привел конкретные фамилии «русских», которые находились в Кремле и были не только «чрезвычайно нервными», но и «чрезмерно осторожными»? – это, четыре.

Что же данное лицо хотело выяснить? Г.Городецкий, между прочим, привел это сообщение исходя не из своих личных выводов о кремлевском посланце, а базируясь на официальных архивных данных Форин Офиса, министерства иностранных дел Великобритании.

Я не собираюсь, грубо подталкивать читателя к выводу, что речь, в этом приведенном отрывке, шла именно о присутствии (или отсутствии) Сталина в Кремле. Но разве есть, разумное объяснение, столь странного утреннего визита в Кремль британского поверенного в делах? Что? Были сильные сомнения по поводу моральных качеств русских, и англичанин лично решил убедиться в этом, посмотрев на «русских», а то, вдруг, они будут только «чрезмерно нервными» и не станут «чрезмерно осторожными, – так что ли?».

Я просто убежден в том, что данный визит послужил поводом для англичан, лишний раз убедиться в наличии (или отсутствии) товарища Сталина в Кремле. Поэтому, Черчилль и не писал ему письмо после 22 июня, осведомленный об отсутствии главы Светского государства на своем посту. Но это еще не факт для Черчилля, что Сталин мертв.

Затем, как видим, после 25 июня появились документы за подписью Сталина. Но и этого было мало английскому премьер-министру для принятия важных решений. Возможно, что английская разведка и зафиксировала появление Сталина где-либо, в правительственных учреждениях после 25 июня, но для Черчилля, только прямое выступление Сталина по радио, явилось неоспоримым доказательством того, что это настоящий живой Сталин, а не его, скажем, двойник (Он по делу Гесса сталкивался с подобным явлением). Поэтому он и написал письмо Сталину, именно, после 3 июля. А строить из себя обиженного, особенно в глазах советского посла Майского, то это была его отличительная черта, как политика-актера, не более того.

Подписание соглашения между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии.

Теперь, давайте обратимся к личности посла Англии в Советском Союзе Стаффорду Криппсу. Как видно из сообщения Майского, министр иностранных дел Англии Иден обеспокоен тем, как отнесутся к возвращению в Советский Союз посла Англии и не будет ли тот «персоной нон грата»? А почему, собственно говоря, возникла данная проблема? Почему Криппс так «болезненно» отреагировал на сообщение ТАСС от 13 июня, которое прозвучало по радио для иностранных слушателей? Приведем отрывок из данного сообщения:

«Сообщение ТАСС.

Еще до приезда английского посла г-на Криппса в Лондон. Особенно же после его приезда, в английской и вообще иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР Германией...

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны…».

Криппс убыл из нашей страны за три дня до этого сообщения, якобы для консультаций со своим правительством. После же сообщения ТАСС, как пишет в своей книге «Трагедия 1941 года» А.Б.Мартиросян, Криппс срочной телеграммой приказал своей дочери, находящейся в Москве, немедленно выехать в Тегеран. Чего же он так испугался?

Думается, не только начала войны, но и тех непредсказуемых событий, которые могли бы произойти в Москве. Криппс предполагал, что вторжение Германии начнется в ночь с 14-го на 15-е июня, т.к. Гитлер, как правило, совершал нападение с субботы на воскресение. Сам Криппс пояснял это Майскому. Поэтому и удрал за разъяснениями в Англию, как себя вести в случае переворота, если власть захватит «пятая колонна». Кроме того, могло быть вооруженное столкновение и стрельба, которая, пришлась бы, думаю, не по душе английскому послу. Все-таки, зря он убыл в Англию. Если бы был в Москве, то свое «сообщение о нападении Гитлера», сразу бы принес Молотову в Кремль, а не суетился бы в Лондоне, через Майского. Столько лишних хлопот себе прибавил.

Кстати, Криппс умер в 1952 году еще при жизни Сталина! По зарубежным источникам он скончался от «тяжелого заболевания» в Швейцарской клинике, где проходил обследование. Вдали от дома всегда меньше любопытных глаз дотошных журналистов. И пусть не смущает читателей его возраст – 63 года. Лучше сопоставить его деятельность, как посла в СССР в 1941 году, и теми событиями, которые проходили в нашей стране в послевоенный период, вплоть до 1953 года.

И вот находясь в Лондоне, буквально накануне войны, 21 июня, Криппс напросился на встречу с нашим послом Майским и, якобы, сообщил ему «секретную информацию» о нападении Германии на Советский Союз. Более того, выразил желание немедленно возвратиться в Москву для работы в посольстве и предложил направить военную и экономическую миссии для контактов с Советским правительством.

Помните, выше мы разбирали причины, по которым Гесс, якобы, прилетел в Англию. Пришло время рассказать об одной деликатной помощи (а может это оказалось личной инициативой самой Англии?), которую, видимо, должна была оказать Англия Третьему рейху. Что должно произойти с Германским посольством в Москве при начале военных действий между СССР и Германией?

Совершенно верно, оно должно быть интернировано. Таким образом, связь заговорщиков и руководства Германии, осуществляемое, разумеется, главным образом через посольство, будет, таким образом, парализована. И через кого же, она будет осуществляться в дальнейшем и как? Ведь, без связи нет координации действий заинтересованных сторон: наших заговорщиков и Германской стороны.

Вот эту функцию, видимо, и должно было взять на себя Английское посольство. Во-первых, ничем необъяснимая дружеская расположенность Криппса к нашему послу. К тому же, как-то с трудом, верится, в «дружеские порывы» английского дипломата? Вы посмотрите, на уровень его полномочий. Криппс, будучи дипломатическим работником, как видите, без труда «договорился с начальником генштаба Диллом» об отправке в Москву военной миссии. Кроме того, Криппс «договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов», которые тоже должны были войти в контакт с высшим руководством нашей страны.

Обратите, также внимание на уровень полномочий лиц, составляющих военно-экономическую миссию. Эти лица «первого ранга», будут наделены полномочиями «могущими решать большинство вопросов на месте». Это вам не 1939 год, когда в Москву прибыла английская делегация под руководством адмирала Дракса для ведения переговоров без необходимых на то, полномочий.

Как было видно из сообщений Майского, Криппс буквально рвался в Советский Союз и Иден, в свою очередь тоже, подтверждал намерения английской стороны отправить Криппса с военно-экономической миссией как можно скорее. Вопрос был только в согласии нашей стороны. Если верить нашим архивистам и зная намерения англичан, то после телеграммы Молотова, якобы, от 22 июня нашему послу, где говорится о согласии принять данные миссии, они должны были бы прилететь буквально на следующий день. Однако, как следует из документов, Криппс и компания, прилетели в Москву только 27 июня, что, ну никак не соответствует логике событий и жгучих желаний самого Криппса срочно прибыть в нашу страну.

Как я уже говорил выше, эта «телеграмма от 22 июня» из наркомата, на самом деле, от 25-26 июня, к тому же, ее содержание выглядит намеренно сокращенным, чтобы по тексту трудно было понять, что она послана значительно позже указанной даты. Цель одна - затруднить понимание процессов происходящих в первые дни войны.

Но вот, наконец, английская миссия во главе с Криппсом 27 июня прибыла в Москву. В составе военной – генерал-лейтенант Мэсон Макфарлан, контр-адмирал Майлс, вице маршал авиации Кольер; экономической – Лоуренс Кадбюри, полковник Эксам, командор Уайбэрит и полковник Дэвис. Все, надо полагать, сплошь джентльмены!

Для начала обменялись дипломатическими любезностями, затем Криппс остался один на один с Молотовым. Вячеслав Михайлович попросил английского посла раскрыть карты, относительно деятельности представителей обеих миссий. Криппс сразу пошел с козырей: «члены военной миссии должны войти в контакт с представителями советских военных кругов, причем английская военная миссия будет независима» от него. А чего церемонится-то, время идет, а цель-то, еще недостигнута – советское правительство не свергнуто. А насчет другой миссии еще конкретнее: «экономическая миссия», по утверждению Криппса, «должна будет установить контакт с Микояном и будет работать» под его руководством.

А что сказать по поводу вот такой информации приведенной в книге «Трагедия 1941 года» А.Б. Мартиросяна:

« До начала 1941 г. у британской разведки, к сожалению, имелся очень сильный, прекрасно информированный агент непосредственно в секретариате члена Политбюро А.И.Микояна. Кстати говоря, он передавал своим британским хозяевам информацию мобилизационного характера».

Жаль, конечно, что у нас происходила утечка информации. Но и не факт, что этот агент был раскрыт в конце 1940 года? Иначе, чем объяснить конкретную направленность «экономической миссии», которая так и рвалась на встречу с А.И.Микояном? А как вел себя Анастас Иванович, мы узнаем, чуть попозже из его воспоминаний?

Но пришлось, английской миссии несколько поубавить свою прыть. У Молотова, тоже нашлись свои козыри в данной игре: а ну-ка, любезный друг, Стаффорд, расскажи-ка нам про Гесса. С какой такой целью прилетел он к вам на острова? Криппс сразу завял и промямлил, что « Гесс прибыл в Англию не без ведома Гитлера». Скажите-ка, на милость, какая прозорливость. Кто бы мог подумать такое! Ну, а по конкретнее можно? Или это все что «выжали» из Гесса на тот момент? Ничего вразумительного в ответ не прозвучало.

«В настоящий момент Гессом в Англии не интересуются», попытался успокоить Криппс нашего наркома и клялся, отрицая его (Молотова) предположение о том, что « Гесс предупредил Английское правительство о возможности ближайшего нападения Германии на СССР».

Разве, этот змий английский, проговориться, когда-нибудь? Не менее абсурдно звучит и фраза «Гессом в Англии не интересуются». Один из руководителей Третьего рейха, видимо, в одиночестве бродит по Лондону, а представители английской общественности и, даже, дотошные журналисты, не хотят обращать на него, ну, никакого внимания.

А на тему, нельзя ли немедленно получить ответы на поставленные вопросы, Криппсу указали, примерно, как в «12 стульях» И. Ильфа и Е.Петрова. Днем вопрос – вечером ответ или вечером вопрос – утром, следующего дня, ответ.

Теперь-то, Молотову стало значительно легче: у него теперь есть весомый козырь – в Кремле, наконец-то, появился Сталин. Молотов, так прямо и заявил Криппсу, обо всем, что говорится на переговорах, он докладывает лично главе правительства И.В. Сталину. Поэтому, раньше и отделывался молчанием Вячеслав Михайлович с послом Майским, что до 25 - 26 июня не мог он, часто, советоваться со Сталиным. А взять на себя ответственность, как видно, не по молодцу шапка.

А английские ребята из военной миссии так насели на Молотова при очередной встрече, что нашему наркому пришлось, буквально, отбиваться от их настойчивых попыток иметь «детальную и подробную картину всей обстановки, существующей сейчас повсеместно на восточном фронте». Молотов им разъясняет, «что он не собирается вдаваться в подробности существующей сейчас на фронте обстановки и не считает, что это входит в задачи собравшихся здесь. Общее положение на фронтах уже известно. Сведения опубликованы в советских газетах, в сводках Информбюро, из которых совершенно ясно вытекает, что обстановка на фронте весьма серьезная. Речь идет в настоящий момент не о деталях, а о серьезных вопросах, и помощь со стороны Англии весьма ослабила бы это напряженное положение… В этом смысле сейчас и встает вопрос, могут ли военные силы Англии каким-либо образом помочь своими действиями».

А что, разве именно такая задача стояла у данной английской миссии? Макфарлан с подозрительным упорством снова стал домогаться «получения подробных сведений, без которых, по его мнению, Генеральный штаб (английский, разумеется – В.М.) не сможет решить вопрос о помощи и не сможет определить пути ее оказания».

Макфарлану и компании нужно официально получить возможность контактировать с верхушкой нашего военного командования, среди которых и будут находиться нужные им люди из числа возможных заговорщиков. Макфарлан делает очередной заход на цель, пытаясь выглядеть при этом невинной птичкой: он, дескать,

«не хочет получить конкретные сведения о расположении советских войск и линии фронта на карте, он лишь хочет получить соответствующие необходимые сведения от советского Генерального штаба, которые он мог бы сообщить в Англию».

А чтобы отвести от себя подозрения в чрезмерной назойливости в получении информации от наших военных, то взял и перевел стрелки на посла Криппса, дескать, тот «уже телеграфировал о серьезности положения на фронте и просил Макфарлана выяснить детали этого положения».

Нелегко приходилось Молотову на встречах с «товарищами по оружию». Они из тех, о ком говорят: его гонишь в дверь, а он лезет в окно. Если не допускают до получения чужих сведений, то, англичане требуют, – дайте, хотя бы возможность, передать свои. И Макфарлан с упорством, заслуживающим одобрения своего начальства, пытается зайти с другой стороны: он, дескать,

«весь день хотел передать весьма важные сведения, полученные из Генерального штаба Англии, но, ввиду отсутствия возможности, до сих пор их не передал в Штаб советских войск. Он хотел бы обменяться информацией и сверить имеющиеся у него сведения, чтобы получить точные и полезные для обеих сторон материалы».

Конечно, при желании все эти действия английской стороны можно представить и в другом свете. Дескать, «твердокаменный» Молотов не пускает британских представителей к нашим военным для передачи им боевого опыта англичан, например «под Дюнкерком», а недалекий в военных делах Сталин не понимает «свалившегося на него счастья», в виде английских генералов и адмиралов, грудью, пытающихся «встать», на защиту нашего Отечества.

А вот давайте, зададимся таким вопросом: « С помощью чего должны установить связь наши заговорщики с немцами, если немецкого посольства в Москве уже нет и помощь англичан, как видели выше, будет блокироваться?». Радиосвязь очень проблематична, так как ее тут же запеленгуют. Курьеры слишком долго и ненадежно. Остается, самое быстрое, после радио на тот момент – авиация. Наши «активисты из пятой колонны» вполне могли с помощью авиации совершать перелеты линии фронта и сбрасывать вымпела с нужной для немцев информацией. Разумеется, цель полета может быть вполне оправданной. Например, связь с нашими войсками, находящимися в окружении. Читатель вправе потребовать у автора привести примеры. Но, понимаете, в чем дело. В двух словах ведь не опишешь эти эпизоды, а полномасштабное описание уведет нас несколько в сторону от рассматриваемой темы. В дальнейших работах автор обязуется подробно осветить эту тему.

Поэтому, смотрите, что предлагает Макфарлан Молотову. Дескать, не у него одного имеется информация для передачи нашим военным. Такой же информацией обладает и вице-маршал авиации Кольер,

«который до сих пор не был представлен ни одному из представителей Воздушных Сил Советского Союза».

То-то, после войны, одними из первых, кто получил по загривку от Сталина, были именно наши доблестные ВВС. Да, и в войну эти деятели от ВВС получали по «заслугам» от Сталина.

Видать крепко не допускали мы англичан до наших военных, что они решили изменить тактику: чем больше их представителей будет в Советском Союзе, тем лучше. Кто-нибудь да пробьется к цели. И вот из Англии прибывает дополнительная миссия:

«два эксперта по ПВО, три клерка – авиационный, военный, морской; один офицер-техник (специалист подводник), один офицер из разведки, имеющий последнюю информацию о германской армии; один офицер-шифровальщик; один офицер-воздушник, приезжавший с военной делегацией два года тому назад; один сержант стенографист-машинист».

Густо они, однако, облепили наш наркомат иностранных дел, ничего не скажешь. Пресекая, видимо, попытки контакта с англичанами и принимая во внимание имевшую место негативную оценку деятельности ряда лиц из числа военных высокого уровня, Сталин решил отправить их на фронт. В число явных фигурантов попали сам нарком обороны Тимошенко, представители Генштаба Ватутин, Маландин, и к ним в компанию, Соколовский. Вскоре к ним присоединится и наш, неутомимый борец с фашизмом, товарищ Жуков.

[Владимир Мещеряков]

http://www.izstali.com/statii/101-zagovor24.html
Вот кто, казалось бы, должен достоверно ответить на интересующий нас вопрос. Ведь как не им, работающим бок о бок со Сталиным в течение большого периода, тем более военного, не составит большого труда ответить на простой вопрос: « Что делал Сталин в первые часы и дни войны?»

Историк Г.Куманев посвятил теме «Сталинские наркомы» большое количество труда и времени, и смог взял интервью у многих лиц, бывших в ту пору теми, кого мы привыкли называть коротким, но емким словом – нарком.

Не все интервью удалось опубликовать, на то были разные причины, которые Георгий Александрович не счел нужным приводить. Итак, понятно, что высказывания определенных персоналий не попадали в русло установок ЦК КПСС и Министерства обороны. Но те, которые были опубликованы, вызвали определенный интерес не только у читающей публики, но и привлекли особое внимание историков и публицистов, специализирующихся на исследованиях о Великой Отечественной войне. Можно ли найти в этих интервью ответ по интересующей нас теме? Как-никак, Сталин был председателем Совнаркома СССР, а они, в то время, являлись его подчиненными.

Вот так прямо им вопрос: «Был ли Сталин в Кремле 22 июня?», конечно же, не задавался, и понятно почему. Разговор с ними велся в русле того, как, дескать, данный человек, занимающий такой высокий правительственный пост, встретил начало Великой Отечественной войны, и какая реакция была у него связи с этим? Разумеется, разговор касался и личности самого Сталина.

Конечно, рассматривать все интервью не представляется возможным из-за большого объема информации, поэтому ограничимся лишь теми из них, которые представляют для нас наибольший интерес.

М о л о т о в

Частично мы приводили воспоминания Вячеслава Михайловича. На вопрос о том, почему он не пишет мемуаров, Молотов ответил: « Трижды обращался в ЦК с просьбой допустить меня к кремлевским архивным документам. Дважды получил отказ, на третье письмо ответа вообще не было. А без документов мемуары – это не мемуары».

В этом ответе видна определенная честность Вячеслава Михайловича. Человеческая память, каким бы не был высокоодаренным человек, все же остается не вполне надежным биоматериалом для сохранения информации. Человек может помнить определенные моменты общения с другими людьми, но чтобы, вот так, абсолютно точно сказать об определенной дате, спустя тридцать с лишним лет, это очень сложно. Поэтому Молотов и хотел, видимо, подстраховаться архивными документами, где точно зафиксированы даты важнейших для него, как мемуариста, событий.

А так, без документов, описание тех дней будет неопределенным по времени, что значительно снизит качество воспоминаний участника событий. В конце концов, попросил бы дать свое выступление по радио 22 июня 1941 года. Может, в этом не отказали бы? Да прокомментировал бы с позиции тех лет, глядишь, и нам бы работы было бы поменьше.

Это, как говориться, одна сторона дела, но может быть и другая. Правду не напишешь, а врать не хочется. Можно, конечно, сослаться на отсутствие документов по тому или иному военному периоду или привести другие оправдательные ссылки, но отсутствие мемуаров Вячеслава Михайловича – неоспоримый факт. Остались только небольшие реплики по ряду вопросов зафиксированные Ф.Чуевым. И это все!

Но, тем не менее, без внимания, Вячеслава Михайловича мы не оставим. Он еще много чего порассказывает нам по ходу наших исследований. Сохранился порох в его пороховнице! Это Георгию Александровичу Молотов поскромничает отвечать в полном объеме. Найдутся люди, с которыми «железный» нарком был более откровенен.

А нам, все же в дальнейшем, при рассмотрении интервью, которые опубликованы Г. Куманевым, нужно будет учитывать и возраст наркомов, и временной интервал с той давней военной поры. Ведь прошло более тридцати лет со дня начала Великой Отечественной войны. К тому же «не всё вспомнишь», что захочешь?

К а г а н о в и ч

Г. Куманев спрашивает Л.Кагановича о том, что в «Журнале лиц, принятых Сталиным в Кремле» есть его фамилия от 22 июня 1941 года и просит вспомнить:

- «Каким Вы нашли Сталина в тот момент?

Л.Каганович: Собранным, спокойным, решительным.

Г.Куманев: Интересно, какие лично Вам он дал указания?

Л.Каганович: Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.

Г.Куманев: Вы пришли по своей инициативе или Сталин Вас вызвал?

Л.Каганович. Вызвал Сталин, он всех вызывал. Конечно, основной круг заданий мне был связан с работой железнодорожного транспорта. Эти поручения касались проблем максимального обеспечения перевозок: оперативных, снабженческих, народнохозяйственных, а также и эвакуационных».

Прервем пока интервью с Лазарем Моисеевичем. Выходит, что Сталин был в Кремле, коли давал указания лично Кагановичу и был на тот момент «собранным, спокойным и решительным». Не то, что в воспоминаниях у Жукова, «проявлял излишнюю нервозность». Это интервью Г.Куманев брал у Л.Кагановича в 1990 году, когда тому исполнилось, можете себе представить, 97 лет. Стоит ли распространяться на тему: « В каком состоянии находится память и умственная деятельность у человека в возрасте приближающимся к сотне лет?» Продолжим прерванное интервью.

Л.Каганович: Я ведь тогда был министром путей сообщения СССР. Кстати, в дарственной надписи в Вашей книге Вы меня почему-то называете наркомом?

Г.Куманев: Относительно периода войны?

Л.Каганович: Да.

Г.Куманев: Нет, министры в годы войны еще назывались наркомами, а будущие министерства – народными комиссариатами, т.е. наркоматами.

Л.Каганович: Наркоматами во время войны назывались гражданские министерства.

Г.Куманев: Нет, нет, Лазарь Моисеевич. Нарком путей сообщения – это послевоенный министр путей сообщения. Я Вам напомню, что наркоматы были переименованы в министерства в 1946 г. после первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР.

Л.Каганович: Да, да, вспоминаю. Возможно, возможно».

Грустные чувства вызывает это интервью. Если бы оно состоялось, хотя бы лет на тридцать раньше, тогда другое дело. А так, получается, что Каганович просто, что-то вспоминает про свою кипучую деятельность в те далекие сороковые годы, когда еще Сталин был «собранным, спокойным и решительным» и, о каком 22 июня, с ним можно говорить. Что можно требовать от памяти человека в возрасте 97 лет?

П е р е с ы п к и н

Интервью взято в 1978 году.

Г.Куманев. Каким для Вас оказался первый день войны, где Вы ее встретили?

И.Пересыпкин. «Накануне вероломного фашистского нападения на нашу страну, 19 июня 1941 г. около 10 часов вечера мне позвонил Поскребышев и сообщил, что меня приглашает к себе товарищ Сталин. По какому вопросу меня вызывают, Поскребышев, как обычно, не сказал. Такие вызовы случались довольно часто. И обычно до встречи со Сталиным было невозможно догадаться, с какой целью ты должен прибыть в Кремль. В кабинете, в котором я бывал уже не раз, Сталин находился один. Он поздоровался со мной, предложил сесть, а сам несколько минут прохаживался, о чем-то размышляя. Сталин показался мне несколько взволнованным. Подойдя потом ко мне, он остановился и сказал:

- У Вас не все благополучно, товарищ Пересыпкин, со связью и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте туда, разберитесь и наведите порядок.

После этого Сталин повернулся и направился к своему рабочему столу. Из этого я сделал предположение, что разговор, по-видимому, закончен…»

«Сложный» человек, этот Сталин. Как повернулся к своему столу, так и остался, наверное, стоять в таком положении, до нового посетителя кабинета. Слова, видимо, берег для другого разговора. Кроме того, плохо, товарищ Сталин знал географию. Не хуже Чеховского героя указал адрес убытия. Их ведь три республики, в Прибалтике-то? Да, но с другой стороны, всего лишь – три. Как же Иван Терентьевич догадался начать проверку с Литвы? Может, Поскребышев подсказал?

«Из Кремля я поехал в Наркомат связи, где со своими заместителями мы наметили ряд сотрудников, которые должны были вместе со мной отправиться в командировку. Но наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу 20 июня, состоялось заседание правительства, на котором был и я. Председательствовал глава СНК СССР Сталин. В ходе обсуждения одного из вопросов повестки дня для подготовки проекта решения потребовалось создать комиссию. В ее состав по предложению Сталина был включен и я. Проект решения мы должны были подготовить 21 июня. Отсюда я сделал вывод, что моя поездка в Прибалтику откладывается на два дня.

Во второй половине дня 21 июня комиссия подготовила проект решения и документ был подписан. После этого я побывал в Наркомате связи и часа через два уехал за город. Был субботний вечер, и мне пришла в голову мысль, что выезжать в Прибалтику надо в конце следующего дня, т.к. в воскресенье все там отдыхают. Когда же я приехал к себе на дачу, мне вскоре позвонил Поскребышев и сказал, чтобы я срочно по такому-то телефону связался со Сталиным. Я тут же набрал указанный номер телефона.

- Вы еще не уехали? – спросил меня Сталин.

Я попытался объяснить, что по его же поручению работал в комиссии по проекту решения… Но он меня перебил:

- Когда же Вы выезжаете?

Я вынужден был поспешно ответить:

- Сегодня вечером.

Сталин положил трубку, а я стал лихорадочно думать, как нам в названный срок выехать из Москвы».

Очередное сочинение на тему: « Как я провел субботний день, когда на нас напала фашистская Германия». Как всегда кроссворд повышенной сложности. Я, никоим образом, не имею желание обидеть такого уважаемого человека, как Иван Терентьевич.

Прекрасно понимая, что данное интервью подверглось жесточайшей цензуре, делаю на него ссылку, как на кроссворд. Будем разгадывать! Такое ощущение, что здесь описаны три Сталина. Один – посылает Пересыпкина в Прибалтику, другой – заставляет готовить проект решения в Совнаркоме СССР, а третий – после всего этого, разговаривает с ним еще и по телефону. Из трех «Сталиных» самый «туповатый» - это последний. Спрашивать абонента: «Вы еще не уехали?», когда с ним по телефону разговариваешь.

Это надо полагать, уровень «товарища Бывалова» из к/ф «Волга-Волга». А выяснять «почему не уехал?», значит признаться в том, что правое полушарие в голове не в ладах с левым. Разбираться, в данном моменте, с вопросом: «Какой из них настоящий Сталин, первый или второй?», тоже малопривлекательное занятие.

Если первый – Сталин, то сомнительно, чтобы после отдания приказа о приведении войск в полную боевую готовность 18 июня, посылал бы Пересыпкина в Прибалтику разбираться с кадрами и связью? Раньше это надо было делать. Кроме того, высылать из Центра наркома Пересыпкина, это фактически блокировать руководство наркоматом связи, важнейшим органом управления по началу военных действий.

Если второй – Сталин, то, что же он не помнит, что накануне послал Пересыпкина в Прибалтику? К тому же, неясно, кто же пригласил Ивана Терентьевича на заседание Совнаркома? Конечно, эти вопросы лучше всего было бы задать тому, кто редактировал эти мемуары, да где ж его, родного, возьмешь теперь за давностью лет?

Но приближаемся к кульминационному моменту, началу войны. Она застала Ивана Терентьевича в пути. Он был в поезде под Оршей, когда узнал, что Германия напала на нашу Родину.

« Я размышлял, как мне поступить дальше: продолжать ли следовать в Вильнюс или возвращаться в Москву. Из кабинета начальника вокзала я позвонил в Наркомат связи своему заместителю Попову и попросил его срочно переговорить с маршалом Ворошиловым, который тогда курировал наш наркомат, и получить ответ, как мне поступить дальше».

Ну, вот туман неопределенности понемногу начинает рассеиваться. Значит, командировочка была, конкретно в Литву, а не в абстрактную Прибалтику, и не задержись в Москве товарищ Пересыпкин, то 22 июня он был бы уже в зоне боевых действий с непредсказуемыми для него последствиями.

Думаю, что настоящий Сталин, до такого не додумался бы, чтобы отправить Пересыпкина из Москвы. К счастью, как всегда, в нужный момент возникает Климент Ефремович, который помогает «рулить» в нужном направлении. Опять фигурирует заместитель председателя Комитета Обороны при СНК Ворошилов, но никак не Сталин. К тому же, обратите внимание, что Пересыпкин сразу обратился в Комитет Обороны, так как доподлинно знал, что именно тот решает вопросы военного характера уровня наркомов. Куда же, в случае отсутствия Сталина, должен был звонить Пересыпкин, если не сюда?

Теперь по поводу телефонных звонков. Можно с уверенностью сказать, что задание «по связи и кадрам» в Прибалтике, Пересыпкину было дано в Наркомате обороны. Но на следующий день, ему, видимо позвонил или Поскребышев, или, например, Вознесенский, и пригласил на заседание Совнаркома. Как Пересыпкин мог отказаться, если тот же зампред СНК Вознесенский, вполне мог дать указание и Иван Терентьевич не мог отказаться, по должностному соответствию, так как был одним из наркомов.

На заседании, где «председательствовал… Сталин» он получил задание «подготовить проект решения» поэтому и задержался с выездом из Москвы. Вполне возможно, что председательствовал, все тот же Вознесенский, так как он будет часто выступать в этом качестве. Третий «тупой» телефонный звонок был, видимо, опять из Наркомата обороны. Товарищ «оттуда» поинтересовался, выехал ли Пересыпкин в Прибалтику или нет? Отсюда и вопрошающий тон при разговоре.

Разве, мог настоящий Сталин, так глупо вести телефонный разговор с Пересыпкиным: почему тот не уехал? Далее, война застает Пересыпкина в дороге и тут, надо полагать ему уже не до командировки, а стоит вопрос «Что делать дальше?». Он позвонил к себе в наркомат и попросил своего заместителя выяснить обстановку в Кремле у Поскребышева, по степени своей подчиненности. Разумеется, объяснил причину своей поездки в Литву заданием Наркомата обороны.

Если бы Сталин был в Кремле, то зачем привлекать Ворошилова? А вот отсутствие Сталина, сразу переложило все его обязанности на заместителей, среди которых был и Климент Ефремович, и зампред Вознесенский. Так как командировка была по заданию военных, то разобраться, с этим делом и было, видимо, предложено Ворошилову, который как раз и был в Комитете по обороне при Совнаркоме СССР по связям с военными. Кому, как не ему решать военные дела? Поэтому Ворошилов, особенно не вдаваясь в суть дела, просто дал указание Пересыпкину, через его заместителя: «Немедленно возвратиться в Москву» и, разумеется, приступить к своим прямым обязанностям наркома. И неудивительно, как вспоминает Иван Терентьевич, что «в наркомате связи нас ожидало много чрезвычайно важных и сложных дел. Вот так я встретил первый день войны, так она началась для меня. К этому еще добавлю, что днем 24 июня я был вызван к Сталину».

Итак, подводим, пока, предварительный итог. О 22 июня и 23 июня, в отношении Сталина, Пересыпкин ничего не сказал, так как не мог видеть вождя, а вот 24 июня, якобы, был вызван в Кремль к нему лично. Значит, что же, можно поверить Ивану Терентьевичу и согласиться, что Сталин мог быть в Кремле и ранее? Перефразируя, опять же, не безызвестного персонажа из «Кавказской пленницы», товарища Саахова, так и хочется сказать его словами: « Э-э, здесь торопиться не надо. Общество должно получить полноценные сведения. Если, Иван Терентьевич что-либо и подзабыл, наша задача помочь ему. Вах-вах, ведь столько лет прошло!».

Действительно, разве товарищ Пересыпкин не мог, просто по жизни, подзабыть некоторые, ничего незначащие для него, даты? Возраст, однако. Да и редакторы издательства, совокупи с рецензентами из Института истории СССР, вполне могли направить, не только мысль нашего дорогого товарища не туда, куда надо, но, и отредактировать его воспоминания так, что сразу появились три Сталина. Все было в их руках. Но, прервем на время воспоминания Ивана Терентьевича Пересыпкина.

Давайте обратимся за «помощью» в этом вопросе к товарищу Микояну. Уж, он-то, все знает! Тем более, книгу воспоминаний написал «Так было». Но сначала открываем запись беседы Анастаса Ивановича Микояна с историком Г.Куманевым.

М и к о я н

Воспоминания Микояна приведенные в нашем исследовании о наркомах, надо выделить особо. Это «апофеоз» всего того, о чем мы рассуждали, предполагая отсутствие Сталина в первые дни войны в Кремле. Эта такая смесь фантазий, нелепостей и лжи, что порой удивляешься, неужели такой человек занимал руководящий пост в правительстве и Политбюро? Или что, других, отличных от него, не могло быть там, в принципе? Впрочем, он вполне соответствует поговорке: « От Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича».

Итак, предлагаю к рассмотрению воспоминания «верного ленинца» Анастаса Ивановича Микояна в записи историка Георгия Александровича Куманева.

« В субботу, 21 июня 1941 г., поздно вечером мы, члены Политбюро ЦК партии, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменивались мнениями по внутренним и международным вопросам. Сталин по-прежнему считал, что в ближайшее время Гитлер не начнет войну против СССР».

Ну, «тупой», Сталин, – что с ним поделаешь! К тому же очень «упрямый» человек, никак не переубедишь. Верит, понимаешь, какому-то Гитлеру, а своих боевых товарищей, по Политбюро, которые ему правду говорят, не хочет слушать.

Понятно, что все из Политбюро, кроме Сталина – умные, хотя «обменивались мнениями» у него на «кремлевской квартире».

«Затем в Кремль приехали нарком обороны СССР Маршал Советского Союза Тимошенко, начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков и начальник Оперативного управления Генштаба генерал-майор Ватутин. Они сообщили: только что получены сведения от перебежчика – немецкого фельдфебеля, что германские войска выходят в исходные районы для вторжения и утром 22 июня перейдут нашу границу»

Эта неизменная троица, так и кочует из одних мемуаров в другие и что интересно: они всегда втроем. Как персонажи из популярного кинофильма, своеобразные «Трус, Бывалый и Балбес». Что, о немецком перебежчике надо было докладывать обязательно втроем, а то, если вдруг Нарком обороны что-либо забудет, найдется, кому напомнить? Хотя, и привел Микоян этих военных при полном параде и званиях в своих мемуарах, но «Балбеса», Анастас Иванович, почему-то понизил в звании на одну ступень? Наверное, и правильно, по делу. Иначе, редакторы подправили бы автора.

« Сталин усомнился в правдивости информации, сказав: « А не подбросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?» Поскольку все мы были крайне встревожены и настаивали на необходимости принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» дать директиву войскам, в которой указать, что 22-23 июня возможно внезапное нападение немецких частей, которое может начаться с их провокационных действий. Советские войска приграничных округов должны были не поддаваться ни на какие провокации и одновременно находиться в состоянии полной боевой готовности».

Опять все обеспокоены судьбой государства, один Сталин с трудом поддается уговорам. В конце концов, на самом деле можно усомниться, по поводу немецкого перебежчика. Разве поведение во внешней политике Советского государства должно строиться на показаниях сдавшегося в плен немца? Неспроста запихали в нашу историю войны этого перебежчика. Как будто вся Красная Армия только и ждала, чтобы какой-нибудь, немецкий Лисков, переплыл пограничную реку и по секрету рассказал, что с минуты на минуту Германия из-за угла нападет на нас. А наши разведчики из ГРУ лениво ковыряли в носу, ожидая возможности отобрать лавры у Лискова, как первого осведомителя о Германском нападении.

На счет Директивы отосланной в войска мы уже знаем ее качество исполнения. Если эта та Директива, которую подготовила новоявленная Ставка, то Сталину, волей неволей, пришлось бы с ней «согласиться». Он же в ней «был» на правах рядового члена, а не председателя. С Тимошенко же, как с Председателем Ставки, много не поспоришь.

Вот спросить бы Анастаса Ивановича: «Дорогой! Ведь, как член Политбюро – всё ведь, знаешь! Скажи, кто из вашей партийной братии подмахнул эту горе-Директиву?»

Не исключена возможность, что сам Микоян, мог испачкать перо в чернилах. То-то его Сталин не пустил в ГКО первого созыва.

Эта приведенная им фраза – «не поддаваться на провокации», так бессмысленна в своей не конкретике, что невозможно представить себе, как это должно было выглядеть на самом деле, на практике? Немцы что же, будут хладнокровно расстреливать наших бойцов, а те, выполняя данные обязательства, еще крепче будут сжимать свои винтовки и, с еще большим презрением будут глядеть на беснующегося от безнаказанности врага?

И все это в сочетании с, якобы, полной боевой готовностью войск приграничной зоны, которую так никто и не объявил.

В последующем, этому «верному ленинцу», грех было ни напомнить читателю о своей неустанной заботе о чаяниях народа: некогда, дескать, было даже сомкнуть глаз, так много работы, тем более, когда отвлекали связи с войной.

« Мы разошлись около трех часов ночи, а уже через час меня разбудили: война! Сразу же члены Политбюро ЦК собрались в кремлевском кабинете у Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным. «Обманул – таки, подлец, Риббентроп», - несколько раз повторил Сталин».

Все время идет противопоставление: мы, то есть, истинные партийцы, и Сталин – хозяин кремлевского кабинета. Мы – не верим, Сталин – верит. Мы – верим, Сталин – не верит. Мы – обеспокоены, Сталину – «до лампочки». И если следовать данной логике Микояна о противопоставлении то, выходит, что если Сталин выглядел в данном эпизоде «подавленным и потрясенным», они-то, наверное, все «светились от счастья»!

Однако получается, по данному рассказу, что члены Политбюро были у себя на Кремлевских квартирах, коли разошлись? Это Сталину, надо было ехать обратно к себе на дачу поспать, а затем, получается что вновь, пришлось возвращаться в Кремль? Молотов же, уверяет, что все члены Политбюро были у Сталина на даче. Кому верить?

Им бы всем членам Политбюро, как и маршалам с генералами, надо было, после смерти Сталина собраться вместе и определиться: как освещать начальный период войны? А то, получается один в лес, другой по дрова. Кстати, о Жукове, по началу войны ни слова? А тот, так старался себя проявить, «названивая» рано утром на дачу Сталину. Получается, что именно Жуков, вроде бы, всех разбудил, а Микоян в его адрес доброго слова не отпустил. Почему? Может Жукова в Кремль ребята из НКВД не пустили? Позвонил, дескать, Сталину на дачу и хватит шум поднимать.

«Все ознакомились с поступившей информацией о том, что вражеские войска атаковали наши границы, бомбили Мурманск, Лиепаю, Ригу, Каунас, Минск, Смоленск, Киев, Житомир, Севастополь и многие другие города. Было решено – немедленно объявить военное положение во всех приграничных республиках и в некоторых центральных областях СССР, ввести в действие мобилизационный план (он был нами пересмотрен еще весной и предусматривал, какую продукцию должны выпускать предприятия после начала войны), объявить с 23 июня мобилизацию военнообязанных и т.д.».

Тут, очередная страшилка для наших граждан. Прямо «ковровое» бомбометание с севера на юг по всей Восточно-Европейской части Советского Союза, не хватило до кучи, только Москвы и Ленинграда. Вот бы эту информацию, да Молотову для речи по радио, глядишь, и сам бы, наверное, догадался бы позвонить в Генштаб насчет Западного округа. Ну, а по поводу, мобилизационных планов, то про это мы и без Анастаса Ивановича знали. Лучше бы, этой информацией, в свое время, поделился бы с Институтом истории СССР Академии наук СССР, а конкретнее с сектором истории СССР периода Великой Отечественной войны и доверил бы эту «тайну» советским историкам. Глядишь, и не выдумывали бы в своих научных трудах о начальном периоде войны всякие глупости и небылицы.

« Все пришли выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался, сказав: « Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит». Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышит обращение к народу не Сталина – руководителя партии, председателя правительства, а его заместителя. Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом к народу – всем подняться на оборону страны. Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас; в другой раз это сделает, а Молотов сейчас выступит. Так как Сталин упорно отказывался, то решили: пусть Молотов выступит. И он выступил в 12 часов дня».

Снова противопоставление: мы и Сталин. Снова унижение Сталина, до тупого непонимания радио, как средства массового информирования населения по конкретному вопросу. С другой стороны – «чтобы авторитетный голос раздался»? Получается, что среди Политбюро с авторитетным голосом для выступления оказалось всего два человека: Сталин и Молотов.

Вообще, так трудно, уверяет нас Микоян, приходилось Политбюро, чтобы уломать капризного Сталина сделать что-нибудь хорошее, например, сообщить населению, что наступил «ответственный исторический момент» – началась война. Хорошо, что Молотов покладистым оказался и выступил по радио, а то народ, мог и не узнать, что Германия на нас напала. И как Микоян не пытался красиво врать Куманеву, а все же проговорился.

« Ведь внушали народу, что войны в ближайшие месяцы не будет. Чего стоит одно сообщение ТАСС от 14 июня 1941 г., уверявшее всех, что слухи о намерении Германии совершить нападение на СССР лишены всякой почвы! Ну а если война все-таки начнется, то враг сразу же будет разбит на его территории и т.д. И вот теперь надо признать ошибочность такой позиции, признать, что уже в первые часы войны мы терпим поражение.

Чтобы как-то сгладить допущенную оплошность и дать понять, что Молотов лишь «озвучил» мысли вождя, 23 июня текст правительственного обращения был опубликован в газетах рядом с большой фотографией Сталина».

Жаль, что Анастас Иванович уже никогда не объяснит читателю, что он имел виду, говоря о поражении «в первые часы войны»? Что-то быстро достигла Москвы информация о беспорядках на нашей границе?

Однако странным выглядит и то, что Микоян, в своем рассказе, все время дистанцируется от ранее принятых решений Политбюро. Почему? Ведь, какая не была бы личная инициатива Сталина по какому-либо вопросу, тот (вопрос) всегда проходил «обряд освящения» во время обсуждения всеми членами высшего партийного органа страны и Микояном, в том числе. А строить из себя «скромную девицу», из состава Политбюро и «совращенную» Сталиным по наивности и доверчивости, это не красит, не только, Анастаса Ивановича, но и других подобных ему, из числа «единомышленников» по партии.

А насчет «озвучил мысли вождя» – это в самую точку попал! Помнил, наверное, под чьей редакцией и, главное, когда, готовили проект выступления по радио. Рассказ Микояна о создании Ставки я решил опустить, так как об этом было рассмотрено ранее, в достаточно большом объеме. Переходим теперь к самому интересному моменту, ради чего собственно и рассматриваем данное интервью.

« Вечером 29 июня, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Всех интересовало положение на Западном фронте, в Белоруссии. Но подробных данных о положении на территории этой республики тогда еще не поступило(?). Известно было только, что связи с войсками Западного фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой».

Значит, по воспоминаниям Микояна следует, что члены Политбюро во главе со Сталиным, целую неделю (!), начиная с 22 июня, интересовались положением на Западном фронте, но позвонить в Наркомат обороны догадался только один Сталин. А что же он не догадался позвонить туда в первый день и выяснить обстановку? Так связи не было, помните, уверял нас в этом, сам Жуков.

А что же Сталин не позвонил на второй или третий день войны и не поинтересовался положением дел на Западном фронте? В конце концов, у него что, нервы не выдержали от интереса, и он решил позвонить в Наркомат обороны лишь на седьмой день (!) войны? Более того, никто другой, а именно он, Сталин, «встревоженный таким ходом дела и предложил» товарищам по партии поехать туда. А вот такая простая мысль о поездке в данный наркомат, почему-то, не посетила головы товарищей Сталина по Политбюро. Снова, почему? Ответа, как всегда не найти. Да им, собратьям по Политбюро, в голову, действительно, не пришла еще более «оригинальная» идея, просто напросто, взять телефонную трубку и дозвониться до Наркомата обороны самостоятельно, без вождя.

Опять просматривается новое противостояние: Сталин – Политбюро. Сталин – встревожен положением дел на Западном фронте, а члены Политбюро с Микояном – только заинтересованы.

Только человек с «отмороженными мозгами» может поверить в такую чушь, что Сталин за семь дней ни разу не захотел позвонить из Кремля военным и узнать о положении дел в одном из важнейших в стратегическом плане округе.

Здесь, явная нестыковка с Жуковым. Помните, мы рассматривали приезд Георгия Константиновича в Кремль 26 июня. Сталин, якобы, бросил на стол карту Западного фронта. Для чего же тогда Жуков сначала просил сорок минут, а затем еще пять минут в «новых» воспоминаниях прибавил, чтобы «подготовиться» с ответом? Он ведь, по мысли тех, кто писал за него мемуары, должен был разъяснить обстановку, именно, на Западном фронте. Микоян-то, видимо, точно знал, что никаких карт не было, как не было никакого отчета Жукова. Может поэтому Сталин и был, якобы, «встревожен» положением на Западном фронте?

Но вот, все любопытные, но скромные товарищи из Кремля, вместе со Сталиным, приехали в Наркомат обороны с целью узнать, наконец: «Есть связь с Западным фронтом или нет?».

« В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не удалось. Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т.д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для восстановления связи, никто не знает. Очевидно, только в этот момент Сталин по-настоящему понял всю серьезность просчетов в оценке возможности, времени и последствий нападения Германии и ее союзников. И все же около получаса поговорили довольно спокойно».

Хочется возразить дорогому Анастасу Ивановичу, этому «верному ленинцу» из Политбюро. Уважаемый! У вас (ус отклеился! – помните?) все время концы с концами не сходятся. Вот и в данном эпизоде, сам же утверждаешь, – знали, что «связи с войсками Западного фронта нет», а Жуков уверяет, и как следует из его объяснения, связь, как минимум вчера была, но «за весь день восстановить ее не удалось». Сталин сразу понял игру военных, и их явный саботаж вывел его из себя. Он не позволил водить себя за нос, как Молотова!

«… Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного, но все еще с влажными глазами Жукова».

Сразу вспомнилась смешная фраза «Из записных книжек» Ильфа и Петрова: «В комнату, путаясь в соплях, вошел мальчик».

Смотрите, как Микоян выгораживает Жукова, рисуя того в розовых тонах. Опять мы наблюдаем противостояние, теперь уже Сталин – Жуков. Сталин – взорвался, а Жуков – просто растерялся. Сталин – груб, незаслуженно оскорбил «мужественного человека». Жуков – сентиментален. Правда, разрыдался как баба, но хорошему человеку это дозволительно. С другой стороны, представить себе эту картину – «Плачущий начальник Генерального штаба Жуков у карты Западного фронта» – крайне сложно. Однако Анастас Иванович очень старается «обелить» Георгия Константиновича, – чем же ему, так Жуков мил стал? Уж, не из одной ли компании?

Вообще, у антисталинистов, а Микояна вполне можно отнести к этой категории лиц, своеобразное понятие человеческих качеств. У них всегда то, что принято считать положительным качеством у человека, оценивается со знаком минус и наоборот: отрицательные качества, почему-то, приобретают положительную окраску. Вот и в нашем случае. Что мужественного увидел Микоян в действиях начальника Генштаба Жукова? Отсутствие необходимого усердия и должностной подлог – это что ли, считать мужеством? В данном варианте воспоминаний, при описании произошедшего инцидента в Наркомате обороны, Жуков еще выглядит паинькой, а вот в воспоминаниях Молотова, пересказанных писателем Иваном Стаднюком, эта сцена выглядела совсем не так, сентиментально-плаксивой:

«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками….

Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу….»

Тем не менее, для Микояна Жуков будет всегда мужественным человеком. Это Сталину отказано во всем. Интересно, побелевший Жуков, случайно не бросился с кулаками на руководителя государства? Глазки-то, наверное, уже просохли от слез.

Продолжаем «увлекательное» чтение воспоминаний в рубрике: сказка для взрослых. Чем же закончилось эта поездка в Наркомат обороны, якобы, 29-го июня? По Микояну следует, что «главное тогда было – восстановить связь». Да вот незадача. Каждый ее, видимо, понимал по-своему. По Микояну – послали на фронт курьеров с большими звездами на погонах, вот и будет связь. Разумеется, если им на плечо еще повесить катушку с полевым проводом, – тогда уж точно будет! Но так ли понимал связь, товарищ Сталин. Что ему следовало сделать, согласно логике развития событий? Думаю, что 100% читателей согласятся со мной. Сталину надо было срочно вызвать к себе на прием наркома связи И.Т.Пересыпкина!

И мы снова возвращаемся к воспоминаниям Ивана Терентьевича Пересыпкина, которые прервали на том, что он вернулся из несостоявшейся командировки к себе в наркомат связи и был вызван 24 июня (?) днем (!) на прием к Сталину.

« Необычность вызова(?) заключалась в том, что чаще всего мне приходилось являться в Кремль в вечернее время или поздно ночью. Сталин подробно расспросил меня о состоянии связи с фронтами, республиканскими и областными центрами, поинтересовался относительно нужд Наркомата связи».

Тут вот какое дело. Во время беседы со Сталиным Пересыпкин рассказал ему, что твориться в радиоэфире:

« На многих частотах лилась страшная антисоветчина, звучали фашистские бравурные марши, слышались крики «Зиг, Хайль!» и «Хайль, Гитлер!». Гитлеровские радиостанции на русском языке выливали на нашу страну, на советских людей потоки злобной и гнусной клеветы. Враг хвастливо сообщал, что Красная Армия разбита и через несколько дней германские войска будут в Москве».

Чтобы не подумалось, что Иван Терентьевич, мог ввести Сталина в заблуждение, прочитаем, что написал сам Геббельс по этому поводу:

«Работа наших секретных передатчиков – образец хитрости и изощренности… Мы работаем тремя секретными передатчиками, направленными против России. Тенденции: первый передатчик – троцкистский, второй – сепаратистский и третий – национально-русский».

Разумеется, Сталин не мог отнестись к сообщению своего наркома равнодушно, и заставил подготовить соответствующий документ. Обратите внимание на оперативность, с которой работал Сталин. Взял в руки подготовленный Пересыпкиным проект документа,

«просмотрел и написал резолюцию: «Согласен». Потом сказал, чтобы я отправился к Чадаеву (управляющий делами Совнаркома СССР), и пусть тот выпускает закон».

Следовательно, в этот же день и было выпущено Постановление Совнаркома СССР от 25 июня 1941 года «О сдаче населением радиоприемников и передающих устройств». Думается, были приняты еще дополнительные меры, так как уже 27 июня Геббельс взвыл от досады:

«Большевики не из трусливых. Москва имеет более сильные радиостанции».

Значит, сильно щелкнули по носу, отъявленного немецкого пропагандиста-лжеца. Но, а мы продолжаем тему о связи. Уточняем, что 25 июня Сталин был у себя в Кремле и вел беседу с наркомом связи Пересыпкиным и тот, разумеется, дал ему подробный отчет «о состоянии связи с фронтами». Следовательно, надо полагать, что Сталин получил самостоятельную связь с фронтами. Иначе, он глава государства или кто? по мысли Микояна.

Действительно, в этот раз «Журнал посещений кабинета Сталина», вроде бы, не соврал. Пересыпкин был у Сталина, правда, ночью –1.10 – 1.40, т.е., практически 25 июня. Что, вроде бы, соответствует Постановлению СНК. А редакторы Политиздата и Воениздата все пытаются заполнить пробел в днях, чтобы создать видимость работы вождя. Взяли и перетянули дату посещения Пересыпкина на 24 июня.

В нашем случае, логика неумолимо подталкивает нас к выбору ответа на вопрос о Сталине, что не мог тот находиться в Кремле ранее 25 июня. В противном случае, это был бы не Сталин, а кто-то другой.

Вот до какого безобразия доведены наши архивы, и какой подлой оказалась партноменклатура хрущевско-брежневско-горбачевского разлива, что невозможно верить документам, которые они (разумеется, архивы) представляют для открытой печати. А можно ли, абсолютно точно быть уверенным в том, что и дата указанного выше Постановления соответствует действительности?

Но оставим в стороне данное Постановление. Главное, на данный момент, это то, что Сталин с помощью Ивана Терентьевича получил связь с фронтами. Поэтому байку Микояна о том, что Сталин поехал в Наркомат обороны, чтобы подержаться за телефонную трубку, где должен был звучать голос командующего Западным фронтом, оставим на его совести. Не такой была цель поездки Сталина в Наркомат обороны, и не 29 июня происходило это дело.

Что же дальше вспоминает Микоян. Проходит четыре дня, со дня «появления» Жукова в Кремле, и у Сталина проявляется, видимо, рецидив старой болезни – «ничего не помню», диагноз которой поставили ему советские историки еще во времена Хрущева. Микоян же, уверяет нас, что Сталин интересовался положением дел, но связи не было с Западным фронтом.

И вот «под этим соусом» Сталин, дескать, вместе с товарищами, и Микояном включительно, поехал в Наркомат обороны. Версия поездки к военным в Наркомат обороны, по поводу связи, выглядит жидковато, но на помощь Анастасу Ивановичу приходят историки. Якобы, по совокупности со связью, Сталин узнал о падении Минска (из сообщений зарубежного радио) и это его подтолкнуло к данной поездке.

Действительно, не все же радиоприемники конфисковали согласно Постановлению от 25 июня. Сталин свой, видимо, всё же утаил, и потихонечку слушал Германское радио на русском языке. Ему, надо полагать, не грозила геббельсовская агитация троцкистского толка. Узнав, что немцы уже в Минске, всполошился, и сразу бросился к товарищам из Политбюро. Первый, кто встретился Сталину на пути, видимо, был Анастас Иванович, которому он и излил свои тревоги относительно положения дел в Белоруссии.

А если серьезно? Надо полагать, что Сталин с помощью Пересыпкина (тот дал связь) узнал о положении дел на фронтах, и его могло встревожить то обстоятельство, что военные из Ставки (она же существовала реально) не информируют правительство о положении дел на фронтах, или информируют ложно, скрывая правдивую информацию.

Кроме того, они, просто, могли вести свою игру, последствия которой могли оказаться катастрофическими для страны и армии. А как же насчет радио? Действительно ли, Сталин слушал вражеские голоса? Вряд ли, Сталин имел много времени для прослушивания радиоприемника, но люди, отвечающие за радиоэфир, разумеется, информировали его обо всех интересных сообщениях. Вполне возможно, что одно из сообщений и подтолкнуло его к данной поездке, но только не сообщение о взятии Минска. Если ездить к военным разбираться по поводу каждого сданного города, по тому тревожному времени, то можно было, вообще, не покидать Наркомат обороны.

Но как все это, связанное с поездкой, преподносит читателю товарищ Микоян? Ясное дело, постараться увести в сторону от истинного положения дела, намеренно перетащив дату поездки на 29 июня. К тому же, Анастас Иванович, все же, сглаживает остроту момента. Согласитесь, что сокрытие информации военными из Ставки – это уже есть должностное воинское преступление, а вот отсутствие связи, всегда можно представить и как объективные обстоятельства: дескать, всякое бывает, идет война; и как – субъективные: наркомат связи, дескать, «не чешется». То-то, хитрый Анастас Иванович, на связь «стрелки перевел», но это всё для нас, простых читателей его мемуаров. Сталину «лапшу на уши», в вопросах связи, трудно было повесить. Не зря, одним из первых у него появился нарком Пересыпкин.

Поведение военных при встрече, сразу показало Сталину, что без полного контроля над (Наркоматом обороны – по Микояну), а точнее сказать над высшим военным генералитетом, который создал Ставку, удачи на фронтах не видать. Поэтому, Сталин и не стал втягиваться в дальнейшие разборки с военными в Ставке (Наркомате обороны), а сразу вернулся к себе в Кремль. И кого он вызывал к себе, в тот момент, мы не сможем узнать, так как отсутствуют те, злополучные страницы «Журнала» за 29 и 30 июня 1941 года. Зато, Микояну удобно стало врать. Кто ж его опровергнет? Есть предположение, даже историков (наверное, с подачи Микояна), что Сталин уехал на дачу подумать и собраться с мыслями. Неужели растерял по дороге, когда ездил в Наркомат обороны?

Да, но в «Журнале» об этих днях (29 и 30 июня) отобразили бы, что «посетителей не было». Или что, Сталину перестали приносить документы? Неужели всех оповещали, что Сталин на дачу уехал?

Дальнейшие же события, развивались в такой последовательности: образование ГКО, с абсолютной полнотой власти, в том числе, и это, главное, над военными, и последующий приказ об аресте руководства Западного фронта.

Микоян, не был бы антисталинистом, если бы, не попытался исказить события путем передергивания фактов. Вот и в интервью Г.Куманеву он утверждает, что Сталин после посещения Наркомата обороны, вдруг без видимых на то причин, взял да и «уехал к себе на «ближнюю» дачу в Кунцево, и всякая связь с ним полностью оборвалась». Тут любого читателя оторопь возьмет.

Абсолютно не просматривается мотивация поведения Сталина. На удивление, Микоян не привел ни одного довода, хоть как-то оправдывающего внезапный отъезд вождя. Неужели, решение «восстановить связь с Западным округом», так повлияло на душевное состояние Сталина, что он потерял всякий интерес к Наркомату обороны? Микоян много чего пишет, но, то, что связь со Сталиным «полностью оборвалась» после его отъезда на дачу, представляет для нас определенный интерес.

За примером обратимся к школе. В начальных классах учеников обучают логически мыслить. Берутся кубики, на которых написаны отдельные слова и детям дается задание из этих слов составить предложение. Каждому слову соответствует свой кубик. После выполнению задания кубики обычно рассыпают, чтобы вновь использовать для новой задачи.

Так вот, у нас, примерно аналогичная задача. Анастас Иванович из «кубиков» составил предложение, но его нельзя предать гласности по ряду причин. Тогда Анастас Иванович расставил эти же кубики, но в такой последовательности, что за счет потери смысла в тексте стало возможным его новое прочтение и даже, публикация. Наша задача: попытаться расположить «кубики» в первоначальном виде, чтобы восстановить утраченный смысл.

По Микояну, следует, что Сталин в ночь на 22 июня присутствует в Кремле. Здесь расхождение с Жуковым, который уверяет, что Сталин в это время был у себя на даче. Дело в том, что хрущевцы и, принявшие у них эстафету Лжи, последующие творцы истории, никак не могут найти для Сталина удобное, с их точки зрения, место пребывания вождя в роковой для страны день, 22 июня. Поэтому и происходят различные нестыковки по времени, месту и действию. Это Правда, бывает только одна, а Ложь, как всегда, многолика и многогранна.

[Владимир Мещеряков]

Последующие дни, по описанию Микояна, проходили так:

« На второй день войны для руководства военными действиями решили образовать Ставку Главного Командования. В обсуждении этого вопроса Сталин принял живое участие. Договорились, что председателем Ставки станет нарком обороны маршал Тимошенко…».

Вот тебе раз! Как же это могло быть, что Сталин – глава правительства, «принял живое участие» в рассмотрении вопроса о Ставке, и вдруг оказался в ней на правах рядового члена? Чудеса! А с кем договорились, по высказыванию Микояна, сделать Тимошенко Председателем новоявленного органа управления войсками? Понимай, как хочешь, Кремлевского хитрована. Наверное, у Иосифа Виссарионовича было халявное угощение за столом, коли всё время собирались у него? Ни разу, Анастас Иванович не пригласил товарищей из Политбюро к себе на дачу обсудить пару вопросов политического характера. Все время к вождю за советом и перекусить в перерыве. В дальнейшем же, все огрехи на его счет. «Товарищи», однако.

Но это никак не стыкуется с утверждением Жукова, что он с Тимошенко рано утром принесли документы по Ставке в Кремль на подпись Сталину. Чудеса нашей советской Истории в воспоминаниях руководителей государства.

«Вечером собрались у Сталина. Были тревожные сведения. С некоторыми военными округами не было никакой связи. На Украине же дела шли пока неплохо, там хорошо воевал Конев. Мы разошлись поздно ночью. Немного поспали утром, потом каждый стал проверять свои дела, звонить друг другу, в Генштаб, каждый по своей линии: как идет мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим, снаряжением, с транспортом и т.д. Так начались наши тяжелые военные будни»

Как «разошлись поздно ночью» 23 июня, так стой поры Анастас Иванович и «потерял» боевого друга по Политбюро, Иосифа Виссарионовича.

« Помню, как на третий или четвертый день войны утром мне позвонил Молотов и пригласил на какое-то важное хозяйственное совещание. В его кабинете собралось более 30 человек: наркомы, их заместители, партийные работники».

А почему же в это время отсутствует Председатель Совнаркома СССР И.В.Сталин, в чьем прямом подчинении находились сидящие здесь в кабинете наркомы? К тому же, как уверят Микоян, совещание было «важное». Что же Сталина-то не пригласили?

« Последующие четыре дня (25 – 28 июня) прошли в большой и напряженной работе. Достаточно сказать, что тогда мы рассмотрели и утвердили десятки решений по самым неотложным и очень важным военным и военно-хозяйственным вопросам…

Помимо напряженной работы в эти дни в Политбюро ЦК, Совнаркоме и Наркомате внешней торговли, с 28 июня мне пришлось начать переговоры с прибывшей в Москву английской экономической миссией».

Опять о Сталине, в эти дни, ни слова. Наверное, «растворился» в «напряженной работе»? Если бы, было что сказать о нем в эти дни, непременно измазали бы черной краской своего товарища по партии или бросили бы, на худой конец, камень в его огород. Кстати, как английские «товарищи» из военной делегации рвались на встречу с Анастасом Ивановичем, мы уже говорили ранее. Желание, видимо, было обоюдное.

И вот, якобы, только 29 июня Сталин «попал» в поле зрения Микояна. После злополучного разговора с военными в Наркомате обороны, Анастас Иванович, почему-то, отправляет Сталина на дачу с полной потерей с ним всякой связи. Пусть «покапризничает» в одиночестве, а мы без него «станем проверять свои дела, звонить друг другу» и решать важные задачи по народно-хозяйственному плану. Далее, следует версия Микояна о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО).

Что здесь представляется сомнительным? И суток не прошло, как «оборванная с ним связь», была восстановлена. В данный момент Сталина уже нельзя было отправлять далеко в неизвестность, чтобы, как говориться, «дать» ему возможность «залечь на дно», так как произошедшие исторические события неизбежно вытолкнули бы его, как поплавок, на поверхность реальной жизни. Прибывшую из Англии 27 июня военно-экономическую миссию нельзя же выбросить за рамки исторического процесса, так как в протоколах ведения переговоров отражен Сталин, с которым вел консультации нарком иностранных дел Молотов. Сам же Микоян признается, что участвует в данных переговорах, правда, как всегда лукавит, почему-то, ограничивая деятельность данной миссии, только экономическими вопросами.

Но возвращаемся к теме создания ГКО. По версии Микояна, инициатором этого мероприятия был Л.П.Берия, но разгребая горы лжи Анастаса Ивановича, можно ли с этим согласиться? Разумеется, во время своей незапланированной «болезни» Сталин был ограничен в получении информации и скорее всего связь с «внешним» миром поддерживал через Лаврентия Павловича и Вячеслава Михайловича. Из посещения Наркомата обороны (Ставки), Сталину стало ясно, что военные, внаглую подмяли всех под себя, видимо, отказываясь предоставлять какую-либо информацию о событиях на «Западном фронте» или наоборот, поставляли, заведомо лживую информацию.

Отговорка «об утери связи», эта сказочка не для Сталина и Берии, а для некоторых читателей мемуаров. Недаром, как говорят очевидцы, Берия на встрече в Наркомате с военными, во время острой стычки с военными, перешел на грузинский язык в разговоре со Сталиным. Видимо, предостерег!

Вообще, честно говоря, слухи о всевластии Сталина, очень сильно преувеличены. Иначе, как понимать, что во время данного нелицеприятного разговора Жуков послал его по матери…

Да, у Сталина было много властных полномочий, но это было связано и с большой ответственностью за порученные дела. А так, чтобы, кулаком по столу, – нет! Если бы, это было – заметили бы. Политбюро был орган коллегиальный. Надо было еще убедить товарищей о принятии какого-либо решения. Не помню точно, чьи сведения, но при решении о расстреле Павлова, только Сталин и Берия были – «против», остальные – «за». Чем кончилось – всем известно. Павлова и компанию – расстреляли.

Даже в наркомате обороны, как видно из вышеприведенного, военные вели себя нагло. А если бы Сталин не стал бы в мае 1941 года Председателем Совнаркома? Могли бы и в шею вытолкать из наркомата обороны. Поэтому и поехал туда с Берией. С ним безопаснее.

Кроме того, читателю на размышление по данной теме. Почему Сталин поехал к военным в Наркомат обороны, а не вызвал их к себе в Кремль? Или там карта была крупнее? К тому же связь-то, по уверению Жукова, ведь, не работала?

Но, вновь, возвращаемся, к изучению так называемых, воспоминаний Микояна. Зачем Анастас Иванович притянул к созданию ГКО Берию?

После Наркомата Обороны, как уверяет читателей Микоян «связь со Сталиным была утеряна». Она была утеряна не только для Анастаса Ивановича, но и для Николая Алексеевича Вознесенского, бывшего в тот момент заместителем Сталина по Совнаркому. Читаем дальше.

« На следующий день (30 июня – В.М.), около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский(?). Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. Идем. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов и Берия. Мы их застали за беседой».

И здесь происходит, якобы, «ответственный исторический момент», создание Государственного Комитета Обороны (ГКО), которому решили «отдать всю полноту власти в стране». Осталось только его «освятить», путем наделения Сталина должностью председателя. Получается, что о Ставке уже забыли, куда Сталина воткнули, якобы, рядовым членом? Ведь, получается явное противоречие.

Значит, когда создавали Ставку, то Сталин, на тот момент, не пользовался среди товарищей из Политбюро, тем авторитетом, который позволил бы его наделить функциями Председателя? Отдали этот пост Тимошенко. А прошла всего неделя и на тебе, пожалуйста: Сталин преобразился до неузнаваемости – целая куча достоинств, сразу, все не перечислить. Теперь его уже можно посадить на должность Председателя, опять вновь (!) созданного органа управления ГКО. Вот такие кульбиты происходили в сознании членов Политбюро и товарища Микояна.

Дальше все пошло по накатанной колее. Молотов знакомит товарищей с документом. И тут происходит инцидент, инициатором которого, якобы, становится Вознесенский.

« Пусть Вячеслав Михайлович скажет, почему нас с Вами, Анастас Иванович, нет в проекте состава Комитета, - перебил Молотова Вознесенский, обращаясь ко мне и рассматривая этот документ.

- Каков же состав предлагается? – спрашиваю.

- Как уже договорились, товарищ Сталин – председатель, затем я – его заместитель и члены Комитета: Маленков, Ворошилов и Берия, - отвечает Молотов.

- А почему же нет в этом списке нас с Николаем Алексеевичем? – задаю новый вопрос Молотову.

- Но кто же тогда останется в правительстве? Нельзя же почти всех членов Бюро Совнаркома вводить в этот Комитет, - было сказано в ответ.

После некоторых споров Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы с ним решить все вопросы. Мы считали, что в одном имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями».

Ну, то что «в одном имени Сталина большая сила», особенно для военных, типа Жукова, мы уже познакомились при поездке Сталина в Наркомат обороны.

Давайте-ка, зададимся вот каким вопросом: «Почему в первоначальный состав ГКО не были включены Микоян и Вознесенский?» Судя, по воспоминаниям, Микоян был раздосадован не меньше Вознесенского, узнав, что их не включили в состав вновь образовавшегося органа государственной власти. Это читателям Анастас Иванович, в очередной раз, «вешает лапшу на уши», принижая функции ГКО, говоря что, Комитет сосредоточит в своих руках только контроль со стороны правительства, Верховного Совета и ЦК партии, а о военных, как всегда, ни слова, вроде и нет никакой войны.

Хотя со слов Молотова было ясно, что ГКО сосредотачивает всю полноту власти в стране в своих руках под руководством Сталина. Микоян-то, вместе с Вознесенским сразу понял, что им было отказано в доверии, вот в чем вопрос. Значит, отказано было за что-то? Может за активное сотрудничество со Ставкой Тимошенко? Возможно, Микоян и Вознесенский вошли в состав Ставки, чем навлекли на себя гнев других, но верных Сталину товарищей из Политбюро? А может, как предполагал выше, Анастас Иванович подмахнул первые три Директивы за члена Главного Военного совета?

И как же им, Микояну с Вознесенским, быть? Ведь они, не войдя в состав, лишаются возможности получения оперативной информации, которая будет стекаться в ГКО. Обратите, внимание, с какой настойчивостью они добивались своего включения и добились его, хотя только на правах уполномоченных. И лишь в феврале 1942 года Микоян и Вознесенский будут включены полноправными членами в состав ГКО. Кто же им протежировал?

Микоян, как всегда, верен себе, так как проводит очередное противопоставление. На этот раз, на удивление, противопоставляя Сталину – Берия. Во-первых, надо исключить всякие предпосылки личной инициативы Сталина в создании ГКО, пусть лучше это будет исходить от товарища Берии. Во-вторых, подозрение в их неискренности, т.е. лишение их доверия от товарищей по партии, пусть тоже будет исходить от Лаврентия Павловича.

Ему по статусу положено всех подозревать. Молотов, думается, обеспокоился заявлением посла Криппса об установлении контактов миссии персонально с Микояном, и поделился своей тревогой со Сталиным и Берией. И, в-третьих, без Берии не обойтись при «поездке на дачу». Надо же найти «повод», чтобы поехать к Сталину на дачу и «уговорить» его вернуться в Кремль. Сам же пишет: « Охрана, видя среди нас Берию, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому…».

А если бы рядом не было Лаврентия Павловича, то, надо полагать, что охрана Сталинской дачи, ворота членам Политбюро не открыла бы, так что ли?

Интересно, кому охрана беспрепятственно открывала ворота? Только Сталину и Берии? Или Анастас Иванович, как всегда, лукавит?

Опять приходится переставлять «кубики» Микояна, чтобы события приняли правильные очертания.

Ведь не просто же так, говорил Хрущев с трибуны съезда, об отсутствии Сталина в Кремле впервые дни войны. Вот Микоян и пытается «подправить» своего «Первого секретаря ЦК КПСС», перенося время «уединения» Сталина, на более поздние дни. Речь сейчас пойдет уже не о днях, как таковых, а о самой поездке. Как бы там ни было, а в реальной ситуации, при отсутствии Сталина, должны ли были члены Политбюро и правительства поехать к нему на дачу, чтобы навестить его и справиться о состоянии здоровья? Разумеется, были должны, вот они и поехали.

Предположительно, поездка была утром 24 июня, потому что мы уже зафиксировали появление Сталина в Кремле в час ночи 25 июня. У Молотова, к тому же, есть путаный рассказ о первых днях войны.

«Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я. Оттуда я и Берия поехали к Сталину на дачу. Это было на второй (24 июня. – В.М.) или на третий (25 июня. – В.М.) день войны. По-моему, с нами был еще Маленков. А кто еще, не помню точно. Маленкова помню. Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было».

Может, на самом деле было так: поехали в Наркомат обороны без Сталина? Узнали новости. Тихий ужас!!! Скорее к Сталину на дачу. Товарищ Сталин, выручай! Скорее возвращайся в Кремль и бери ситуацию под свой контроль!

О состоянии здоровья Сталина по Молотову – своеобразный диагноз, вполне достойный члена Политбюро. Вот и пойми – живой ли тот был, вообще?

Конечно же, Молотов прекрасно все помнит! Они, действительно, в эти дни, в этом составе ездили и на дачу к Сталину, и вместе с ним, в наркомат обороны (Ставку). И Вячеслав Михайлович, даже знает, по какому поводу. Но, как и Микоян, немного хитрит, прикидываясь, что запамятовал.

А вот Микоян, на удивление, все помнит! Анастас Иванович отчетливо рисует ситуацию, когда прибыл на дачу к Сталину, якобы, после посещения наркомата обороны 29 июня. Какое же было у него первое впечатление от встречи с вождем? Товарищ Микоян крутит, как всегда свою шарманку, выводя лживые мелодии. Он тоже поставит диагноз, вполне подходящий для партийного руководителя высшей власти. Речь у нас идет о 24 июня. Молотов, только что, об этом говорил, выше. Но, Микоян, хочет нас уверить, что поехали 29 июня. Зачем? Будет понятно, в дальнейшем. Однако надо же, какая память! Прошло столько лет, но Анастас Иванович описывает ситуацию со Сталиным, как будто это было вчера.

«Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. (Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать). Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: «Зачем пришли?» Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать».

Вообще, эту буйную фантазию, видимо все же, ошибочно приписали Анастасу Ивановичу. Уж, Микоян-то, должен был знать и помнить, что за его долгую жизнь, находясь в руководстве партии, он не только ни разу не участвовал в арестах кандидатов, но, а чтобы поднять руку (в смысле ареста) на своего брата, действующего члена Политбюро – такая, через чур, смелая мысль, вряд ли могла придти ему в голову.

В данном случае, я не совсем точен. Меня можно упрекнуть: «А как же, в таком случае, понимать арест члена Политбюро Лаврентия Павловича Берия?»

В более ранней главе я приводил воспоминания «товарища» Жукова об «аресте» товарища Берии. Это было заранее спланированное убийство, в котором ни каким арестом и не пахло. Так же хитро было подстроено и убийство члена Политбюро товарища Сталина. Какой мог быть арест вождя?! Такая мысль, даже и не могла возникнуть в головах его недругов. Только ловко подстроенная смерть позволяла окончательно расправиться с такой крупной политической фигурой, каким был Сталин. Это все знали и понимали, в том числе, и Анастас Иванович.

Ну, а если, скажем, и решились бы они, предположим, ограничить свободу перемещения Сталина заключением под стражу, ведь по версии Микояна, тот «Сталин» в кресле решил же, что его пришли арестовывать, то какое же должно было быть выдвинуто ему обвинение, и в чем, конкретно, оно должно было выражаться? Поэтому, стоит ли удивляться, читая, что Сталин «вопросительно смотрит» на прибывших товарищей, ему ведь тоже не совсем ясно: «За что?» Может, за то, что оскорбил в Наркомате обороны «мужественного» Жукова и после этого молчком уехал к себе на дачу? А скорее всего, за то, что «всякая связь с ним оборвалась». А ведь по законам военного времени, умышленный обрыв связи, действительно, может быть приравнен к диверсии или саботажу.

Кстати, об описываемой обстановке. На мой взгляд, кресло, в котором, сидел «Сталин», что-то плохо вписывается в интерьер столовой. Из жизни кремлевских богов, что ли, – обедать, сидя в кресле? Лучше всего, для этой залы подходят стулья или широкие лавки.

Теперь о внешнем виде вождя. Каким должен был выглядеть человек, перенесший отравление, болезнь или сильное нервное потрясение, в результате, предполагаемого покушения на его жизнь? Что? По всей видимости, все жаждали увидеть жизнерадостного кавказца с кинжалом на поясе и пляшущего в ритме горского танца. Это, только Никита Сергеевич, в вышитой рубашке, мог радовать членов Политбюро своим «гопаком». И если человек после всего перечисленного выше еще слаб и требует отдыха, лучше всего ему, конечно, находиться в состоянии полусидя или полулежа.

У наших мемуаристов, из высшего эшелона власти, всегда происходит что-то, необъяснимое: только вчера в Наркомате, «Сталин взорвался», т.е. если мягко сказать, был в ярости. Спустя всего сутки, от прежнего Сталина не осталось и следа: «голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг». Вдобавок ко всему сидит в кресле, вместо того, чтобы активно передвигаться по комнате. Видимо, поэтому так долго прятали историю болезни Сталина, что там мог быть записан диагноз этого странного «заболевания» вождя.

А если серьезно, то приведенное описание, если и имело под собой веское основание, то уж во всяком случае, никак не могло быть соотнесено, как говорил выше, с поездкой в Наркомат обороны. А пообщавшись с членами правительства и Политбюро, прибывшими к нему на дачу, Сталин, и без помощи врачей, видимо, понял, что его промедление с возвращением в Кремль грозит гибелью не только Красной Армии, но и всего Советского Союза.

К тому же, возникает сильное сомнение по поводу поездки самого Анастаса Ивановича Микояна. Думается, что он участия в данном деле не принимал, но чтобы напустить туману в события, присочинил и себя родного. Если Микояну было отказано в доверии, войти в состав ГКО, то с чего это было ему рваться на встречу со Сталиным? Он, ведь, и раньше не жаловал сделать Сталина председателем Ставки, а здесь вдруг обеспокоился, как бы ГКО не остался без авторитетного имени Сталина во главе. Если Микоян кругом лжет, то почему в этом деле должен быть правдивым?

Теперь о возвращении Сталина в Кремль после «болезни». Ему сразу пришлось решать многие накопившиеся вопросы. А их было, действительно, множество: и по международным отношениям, – по поводу Англии, задействовав в делах посла Майского; и по реорганизации Московского военного округа, – путем замены командного состава своими людьми; и по установлению связи с фронтами, – привлекая к решению этой задачи наркома Пересыпкина; и создание ГКО, – с привлечением к руководству грамотных специалистов и т.д. и т.п.

А то, что мемуары участников данных событий часто искажены, а архивные документы либо сфальсифицированы, либо просто уничтожены, лишний раз говорит о том, что в этом деле не все было чисто. Честному человеку нечего бояться и заведомо говорить неправду. А вот негодяю во власти, всегда хочется скрыть свои подлые делишки, чтобы не предстать обвиняемым перед судом Истории.

И еще немного о «болезни» Сталина. Если, как предполагаю, члены делегации приехали к Сталину на дачу 24 июня, и застали его в таком неважном состоянии, то значит, не по вине военных из Наркомата обороны, дошел Сталин до такого состояния? Читатель, надеюсь, улавливает мысль автора. Следовательно, «болезнь» Сталина, действительно была раньше 24 июня? Тогда и перепалка с военными никак не могла произойти 29 июня? Иначе, рушится версия теперь уже «дарагова Анастаса Иванавича»?

Как бы микояны не переставляли «кубики» фактов, логика происходящих исторических событий все равно выстроит их в ряд закономерной последовательности. Как бы хрущевцы и их приспешники, не закатывали правду о войне асфальтом лжи и клеветы, все равно она, как росток, вечно живой природы, пробьется к свету, преодолевая, казалась бы непреодолимые препятствия. Более того, с каждым днем она будет набирать силу, укрепляясь и развиваясь. А затем, думается, все же наступит такое время, когда вся ложь, как шелуха, отлетит прочь, и мы увидим то, настоящее подлинное «зерно правды», что было десятилетиями скрыто от нас, и по достоинству оценим тот подвиг, который совершил по истине, великий человек, имя которому – Сталин.

Тысячу раз, оказался, он прав, говоря, что «на его могилу нанесут кучу мусора». Но не менее правым, оказался он и в оценке действия «ветра истории», утверждая, что тот «безжалостно развеет эту кучу»!

Пономаренко

Предлагаю к рассмотрению материал о видном политическом деятеле Компартии Белоруссии П.К.Пономаренко. Несомненно, материал представляет определенный интерес по нашей теме. С этими воспоминаниями Пантелеймона Кондратьевича получилась целая история. Я, вначале, сомневался использовать их в данной работе, так они затрагивают вопрос о начальном периоде войны в Западном военном округе, а все это, так или иначе, связано с Д.Г.Павловым и его окружением, поэтому данная тема предполагалась рассматриваться самостоятельно. Но пришлось обратиться к ней сейчас, так как П.К.Пономаренко приводит такие факты, мимо которых нельзя пройти мимо.

Они, эти факты, как бы, по сути «обрушивают» мою версию об отсутствии Сталина в Кремле в первые дни войны. Пономаренко «общался» со Сталиным, правда, по телефону, но, как у него написано, в самые первые часы гитлеровской агрессии. Тем более, с воспоминаниями надо ознакомиться и широкой читательской аудитории. Но, для начала, как всегда обратимся к мемуарам Г.К.Жукова – своеобразному Краткому курсу Великой Отечественной войны? Надеюсь, что читатели не забыли, что после обеда, 22 июня, Сталин «послал» его помогать командующему КОВО Кирпоносу, осуществлять «твердое» руководство на Украине.

Более того, Сталин проявил, прямо таки отеческую заботу: якобы, предварительно позвонил в Киев Хрущеву и попросил лично встретить Георгия Константиновича. Затем, Никита Сергеевич, вместе с Жуковым, поехал в штаб Юго-Западного фронта, якобы, в качестве члена Военного совета фронта, как будто, других дел у него, как первого секретаря ЦК КП(б)У в Киеве и не было, а в штабе фронта, в свою очередь, не было человека исполняющего эти обязанности.

Там был членом Военного совета фронта корпусной комиссар Н.Н.Вашугин, с которым очень скоро, по приезду «сладкой парочки» Жуков – Хрущев, произойдет трагедия: очень странное «самоубийство» Николая Николаевича. Но эти события будут рассмотрены в другой работе, а сейчас давайте зададимся вот каким вопросом. А как повел бы себя впервые дни войны первый секретарь компартии Белоруссии, соседней с Украиной, советской республики?

Он выполнял такие же функции, как и Хрущев, тем более интересно будет провести между ними параллели. По логике преподносимых нам фактов о деятельности Сталина в первые, даже не дни, а часы, он, как видите, нашел время позаботиться о товарище Жукове, которого, якобы, командировал на Украину. Следовательно, теперь Сталин и в отношении Западного направления, тоже должен проявить отеческую заботу, т.е. эти схемы с представителями «Ставки» должны быть логически увязаны. Смотрите сами: на Украину вылетает Жуков и товарищ Сталин «заботливо» звонит Хрущеву, то же самое, должно происходить и в Белоруссии. Итак, слово предоставляется Пантелеймону Кондратьевичу Пономаренко.

«22 июня 1941 г. в 4 часа 30 мин. Утра у меня на квартире раздался телефонный звонок. Командующий Западным особым военным округом генерал армии Д.Г.Павлов сообщил, что германская армия в 4.00 открыла военные действия против наших войск.

По всей линии границы и особенно у Бреста и Гродно идут бои. Вражеские самолеты бомбят крупные города и важнейшие стратегические объекты западной части страны. Командующий попросил незамедлительно прибыть в Военный совет округа. Я тотчас же позвонил дежурному по ЦК и, примерно рассчитав время, предложил к 5.30 собрать в ЦК партийных и советских руководителей республики, включая наркомов, а также секретарей Минского обкома партии и председателя горсовета. В 5.00 на Военном совете генерал - армии Д.Г.Павлов и начальник штаба округа генерал-майор В.Е.Климовских сообщили об обстановке, как она рисовалась в тот момент. Павлов проинформировал об указании сверху – ввести в действие необходимые силы, с тем, чтобы разбить и выбросить с нашей территории вторгнувшегося врага, но государственную границу не переходить, т.к., возможно, что это не война, а крупная провокация противника. Это заблуждение, как известно, нам дорого обошлось».

То есть, Пантелеймона Кондратьевича надо понимать так, что если бы Д.Г.Павлову сразу бы сказали, что это война, а не крупная провокация, то он, не только бы разбил вторгшегося противника, но и перешел бы границу. Оригинальная трактовка событий. Видимо, бойцы Красной Армии, думая, что это крупная провокация, стреляли не по врагу, а в воздух, желая только напугать противника, чтобы он, в последующем, убрался с нашей территории. В таком случае, трудно не согласиться с Пономаренко, что это было заблуждением, которое «нам дорого обошлось».

Только, что ранее, мы рассматривали тему о главных направлениях. Если проводить параллели с Хрущевым, то Пономаренко, по статусу должен был бы занимать пост члена Военного Совета Западного направления. Он им и стал, но редакторы постарались скрыть этот факт. Непонятно, как Пономаренко разминулся с Куликом, вскоре, после начала войны, прилетевшим из Москвы?

Этот вопрос частично разбирался ранее, поэтому в данном разделе подробнее рассмотрим воспоминания Пономаренко о, якобы, его телефонных разговорах со Сталиным поначалу войны.

«В 5.30 началось первое заседание бюро ЦК КП(б) Белоруссии с участием руководящего актива. Я сообщил присутствующим, что сегодня на рассвете фашистская Германия напала на Советский Союз. На всем протяжении границы идут тяжелые бои с рвущимися на нашу территорию фашистскими ордами. Начавшаяся война с опытным, коварным и жестоким врагом (Интересно, когда, об этом успели узнать? – В.М.) выдвигает перед партийными организациями, всем населением Белоруссии новые, чрезвычайно сложные задачи, при решении которых нельзя терять ни одной минуты. Сделав обзор неотложных военно-мобилизационных мероприятий, которые требуется срочно осуществить, я предложил пока всем разойтись, каждому подумать в своей сфере первоочередные действия и затем в 9 часов утра вновь собраться, чтобы принять решения по конкретным задачам…».

Собственно говоря, ничего неординарного, в описываемых событиях не произошло. До всех, кому надо было позвонить – дозвонились, и все ответственные советские и партийные работники, кому надо было собраться на Военном совете – собрались. Правда, смущает одно обстоятельство. Война, как известно, началась в половине четвертого, но позвонили Пономаренко домой в половине пятого. Наверное, не хотели потревожить его утренний сон? Так же неясно, где же собрались все вышеперечисленные товарищи? Как где? – удивится читатель, разумеется, там, где и должен был находится Первый секретарь Компартии Белоруссии. По всей видимости, в столице республики – городе Минске, если Пантелеймон Кондратьевич не отсутствовал по уважительным причинам. Да, но где, в таком случае, должен был находиться командующий Западным военным округом Д.Г. Павлов, который присутствовал на Военном совете?

В соответствии с указаниями Генерального штаба, полевое управление штаба Западного округа должно было убыть под Барановичи (Обыз-Лесну), но, по каким-то невыясненным обстоятельствам осталось в Минске. Вопрос с месторасположением штаба Западного фронта крайне запутан, о чем уже шла речь раньше, но, тем не менее, факт его нахождения в Минске – неоспорим.

Таким образом, Пантелеймону Кондратьевичу, не оставалось ничего другого, как прибыть в штаб округа к Павлову. Его нахождение в штабе фронта, аналогично положению Хрущева, и только наличие Западного направления позволяет Пантелеймону Кондратьевичу занять правильное место в военной иерархии.

После этого начинается то, что характерно для всех мемуаристов из числа высшего партийного и военного руководства: наводить тень на плетень или немного лукавить. Некоторые это делали по убеждению, другие – под давлением партийно-советской цензуры. К числу последних можно отнести и товарища Пономаренко. Итак, читаем, что было позволено знать советскому человеку.

«Около 7 часов утра позвонил Сталин. Поздоровавшись, он спросил об обстановке и о том, что предпринимает ЦК Компартии Белоруссии в связи с началом войны. После моего сообщения Сталин сказал: «Сведения, которые мы получаем из штаба округа, теперь уже фронта, крайне недостаточны. Обстановку штаб знает плохо. Что касается намеченных вами мер, они, в общем, правильны, Вы получите в ближайшее время на этот счет указания ЦК и правительства. Ваша задача заключается в том, чтобы решительно и в кратчайшие сроки перестроить всю работу на военный лад. Необходимо, чтобы парторганизация и весь народ Белоруссии осознали, что над нашей страной нависла смертельная опасность, и необходимо все силы трудящихся, все материальные ресурсы мобилизовать для беспощадной борьбы с врагом.

Необходимо, не жалея сил, задерживать противника на каждом рубеже, чтобы дать возможность Советскому государству развернуть свои силы для разгрома врага. Требуйте, чтобы все действовали смело, решительно и инициативно, не ожидая на все указаний свыше. Вы лично переносите свою работу в Военный совет фронта. Оттуда руководите и направляйте работу по линии ЦК и правительства Белоруссии. В середине дня я еще позвоню Вам, подготовьте к этому времени более подробную информацию о положении на фронте…»

Это что же выходит? Удивительным образом Пантелеймон Кондратьевич в 7 утра 22 июня 1941 года беседует по телефону со Сталиным и таким образом Пономаренко, фактически опровергает все выше приведенные автором доводы, о якобы, отсутствии Сталина в Кремле впервые дни войны. Такими «неопровержимыми» фактами припирает автора к «стенке», что, в пору, надо сдавать свои позиции и складывать «оружие». Еще бы! Сам Первый секретарь Компартии Белоруссии утверждает, что Сталин 22 июня был в Кремле. К тому же, звонил ему по телефону! Теперь не о чем вести речь! Все ясно, Сталин был в Кремле! Пономаренко, видимо, следует наградить посмертно орденом «Правда для народа» и медалью «За кристальную честность».

Но, не будем торопиться делать поспешные выводы. Дело в том, что сталкиваясь с работами советских «историков» всегда надо ставить перед собой вопрос: «Насколько можно доверять опубликованному материалу?» Надо понимать, что они, историки той поры (а нынешние, тоже, не хуже), были люди «подневольные», хотя некоторые действовали и по убеждению, и поэтому, что приказывало вышестоящее начальство написать и опубликовать, то и делали.

Выше, мы уже рассматривали сомнительные, с точки зрения автора, документы и материалы, почему бы не рассмотреть и этот, представленный в сборнике Г.А.Куманева «Рядом со Сталиным». Поэтому, и к данному тексту, давайте-ка, внимательно присмотримся. То, что такой разговор мог состояться и состоялся: нет сомнений. Вопрос о времени – когда? На все сто процентов – только не 22 июня, тем более в 7 утра.

Надеюсь, что и читатели обратили внимание вот на какую курьезную вещь. Глава государства товарищ Сталин рано утром звонит П.К.Пономоренко в Белоруссию и интересуется у того, что происходит в республике связи с нападением Германии? Не показалось ли странным, что сам Пантелеймон Кондратьевич, после звонка от командующего Павлова о начале военных действий на границе республики, не стал утруждать себя докладом в Москву, в ЦК партии, тому же Сталину, по партийной линии, а стал дожидаться звонка сверху. Уж не партийный ли барин республиканского масштаба товарищ Пономаренко?

Ну, почему мы, в таком случае, сразу плохо подумали о Пантелеймоне Кондратьевиче? Конечно же, он сам хотел первым позвонить в Москву, но Сталин взял, да его и опередил. Как помните, Жуков поднял с постели Иосифа Виссарионовича очень рано. Сразу, как только немцы сбросили бомбы на Севастополь. Вот, связи с тем, что сон перебили, вождь и озаботился рекомендациями Первым секретарям республиканских партий. Пономаренко шел по списку вторым. Первым, как известно, был Хрущев, которому Сталин наказал встретить на аэродроме «пламенного патриота своего Отечества» товарища Жукова.

Вообще, все эти публикации, под бдительным оком института Истории СССР, вызывают у меня, иной раз, снисходительную усмешку, не более того. Посудите, сами. Иногда получается, что в публикации «автор» мемуаров правой рукой пишет, а левой – зачеркивает. Это происходит в результате всевозможного рода проверок, перепроверок и запретов по представляемой рукописи воспоминаний. В результате, для достижения определенного результата происходит вставка определенного текста, который по смыслу не всегда стыкуется с ранее написанным.

Вот и в нашем случае, что мы видим при прочтении текста? Состоялось важное утреннее совещание, где сам же Пономаренко предложил «пока всем разойтись, каждому продумать в своей сфере первоочередные действия и затем в 9 часов утра вновь собраться, чтобы принять решения по конкретным задачам». Если это не перевод с немецкого, то ясно и понятно, что принятие решений состоится после второго заседания, которое намечено на 9 утра сего дня, то есть 22 июня, а не 21 июня или 23 июня, к примеру. Таким образом, получается, что Сталин обладает определенным даром провидения, потому что сообщает Пантелеймону Кондратьевичу еще в 7 утра, «что же касается намеченных вами мер, они в общем правильны. Вы получите в ближайшее время на этот счет указания ЦК и правительства».

Действительно, если таким даром обладать, то никакие Гитлеры не страшны, поэтому, видимо, мы и выиграли войну. О наличии таких «талантов» у Сталина я, лично, даже и не предполагал.

А чуть ранее, в разговоре Сталин сказал, тоже из той же сочиненной «оперы»: «сведения, которые мы получаем из штаба округа, теперь уже фронта, крайне недостаточны. Обстановку штаб знает плохо».

О каких сведениях из штаба округа могла идти речь в телефонном разговоре Сталина в 7 утра, когда сам командующий Павлов в показаниях следователю о событиях 22 июня говорил следующее:

« Примерно в 7 часов прислал радиограмму Голубев (командующий 10А. – В.М.), что на всем фронте идет оружейно-пулеметная перестрелка и все попытки противника углубиться на нашу территорию им отбиты».

Это надо понимать так, что в 7 утра в штабе фронта были получены лишь первые данные о событиях на границе с одного участка, а еще предстоит получить и обработать данные с других, дать им оценку и только после этого отправить их в Наркомат обороны и Генштаб. Оттуда они, сведения, еще неизвестно, в каком виде, поступят к Сталину. Довольно длинная цепочка передачи сообщений, но дело-то, не в сообщениях, а о времени их получения.

Как видите, и эти слова Сталина – трудно отнести не только к 7 утра, но и вообще к 22 июня. Скорее всего, одна часть приведенного разговора могла состояться до выступления Сталина по радио 3 июля, где он сформулировал первоочередные задачи на начальный период войны, видимо основываясь и на полученной от Пономаренко информации. А то, в данном случае получается, что Сталин бежит, опережая события. Еще не ясно, во что выльются начавшиеся приграничные сражения с немцами, а он уже толкует с Пономаренко о том, «что над нашей страной нависла смертельная опасность». Это в своей знаменитой июльской речи, Сталин выскажет все то, что сейчас пересказывает от его лица, якобы, сам П.К.Пономаренко. Вспомним, выступление вождя, где он задался вопросами

«… что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?» или «… необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране…».

Сталин, как всегда точен в изложении своих мыслей и невозможно удержаться от желания, чтобы не прокомментировать его. Обратите внимание на фразу: «…чтобы наши люди, советские люди поняли…». Людей-то в стране много, но не все советские, а именно их выделяет и к ним обратился их вождь, в те трудные и трагические дни. Сравните нынешнее обращение – «дорогие россияне» и почувствуйте разницу.

Еще по поводу сравнения. Помните, в каком состоянии был «Сталин» в мемуарах Жукова и в описании В.Жухрая утром 22 июня. Похож он на того «Сталина», говорящего по телефону через час с Пономаренко? То-то и оно!

[Владимир Мещеряков]

Продолжим, однако. Теперь что касается другой части телефонного разговора со Сталиным, о работе штаба Западного фронта. Как нам стало известно, уже с первых дней войны существовало Западное направление. Более того, Жуков пояснил, что Сталин лично послал туда, в Белоруссию, и Кулика и Шапошникова, но в разговоре с Пономаренко, никак не проявил свою озабоченность данными людьми. Как всегда: послал и забыл.

Если же Сталин был не доволен полученными сведениями от военных и просит через Пономаренко, прояснить обстановку о положении на Западном фронте, то это можно отнести по времени на 26 июня и чуть далее. Главкомом Западного направления стал Ворошилов, а Военный совет возглавил Пономаренко.

Скорее всего, это было после того, как Пересыпкин организовал дополнительный (или самостоятельный) канал связи Сталина с Белоруссией, а точнее, со штабом Западного направления. Сталин мог узнать о падении Минска лично от Пономаренко, чем из какого-то сообщения иностранного радио. Но на запрос в Наркомате Обороны, с подтверждением этого факта, ему, надо полагать ответили, что все там, у Павлова, дескать, нормально (А могли и не ответить). Может поэтому Сталин и поехал разбираться к военным? Не всем же, Сталин обязан докладывать о наличии у себя дублирующей связи со штабами фронтов и направлений?

Не лучше обстояло дело и на Юго-Западном фронте и направлении. Штаб из Киева прибыл в Тарнополь, на командный пункт около 7 утра 22 июня, так что не о каких ранних утренних сообщениях в Наркомат обороны и Генштаб не могло быть и речи. Такие вот дела.

А у наших, академических историков, Сталин проявляет поистине фантастические действия – с утречка пораньше, 22-го июня, раззванивается по штабам войск на западе страны, и требует оперативных данных о военных действиях.

Пантелеймон Кондратьевич продолжает:

«В 11.30 я приехал в ЦК, т.к. наступило время, когда как было условлено, должен был позвонить по высокочастотной связи Сталин…

Раздался звонок. У телефона был Сталин. Он сразу спросил: «Что Вы можете сказать о военной обстановке? Что делает и как себя чувствует товарищ Павлов?

Я рассказал ему коротко о тяжелой обстановке, как она рисовалась по данным штаба фронта и сообщениям секретарей обкомов и райкомов партии, о наших попытках восстановить связь и результатах этого».

Опять – двадцать пять. Пономаренко рассказал Сталину о той обстановке, которая сложилась на данный момент, пусть и в короткой форме, но по данным штаба фронта. И «как она рисовалась», означает, что с мест дислокации войск были получены определенные данные. Предполагается, что они (данные) были обработаны, проанализированы и на карту была нанесена соответствующая обстановка. Как член Военного совета Западного направления (а корпусной комиссар Фоминых, соответственно член Военного совета фронта.) Пантелеймон Кондратьевич должен был с нею, надо полагать, ознакомлен. Когда же он успел это сделать, да и все, вместе со штабом, к 11.30, якобы, первого дня войны? Это полная чушь. А когда же Пономаренко успел еще получить сообщения от секретарей обкомов и райкомов партии, по своей партийной линии, тем более, сам же говорит о том, что связь пришлось восстанавливать?

«На вопрос о генерале Павлове я ответил, что несмотря на свои положительные качества: военный опыт, большую энергию, безусловную честность, под давлением тяжелой обстановки, особенно из-за утери связи со штабами фронтовых войск, он потерял возможность правильно оценивать обстановку и руководить сражающимися частями, проявляет некоторую растерянность. Командующий загружен до отказа и, пытается сотни вопросов и дел, которыми могли заниматься его заместители, работники штаба фронта, не сосредотачивается на главных проблемах руководства…»

Все, что здесь изложено, однотипно с предыдущим. С одной стороны приведены доводы Пономаренко, которые он излагает Сталину о Павлове, как о командующем, «который загружен до отказа, пытается решать сотни вопросов и дел». Опять вопрос: « Когда все это Павлов успел сделать до обеда?». С другой стороны, происходит «обеление» Павлова и в текст воспоминаний делают вставку, чтобы подогнать под Жуковские мемуары. Помните, с какой целью «Сталин» отправил Жукова на фронт? Помочь растерявшимся командующим. Вот один из них, в лице Павлова, и предстал перед нами. Что мы читаем о нем? – «потерял возможность правильно оценивать обстановку … проявляет некоторую растерянность».

Это убеждают нас в этом те, кто корректировал воспоминания Пономаренко, что, дескать, примите во внимание его, Павлова «положительные качества: военный опыт, большую энергию, безусловную честность». Трудно согласиться с мнением товарищей, что именно эти качества, особенно, безусловная честность, для командующего являются доминирующими. Но, тем не менее, такого замечательного человека, «по приказу Сталина», взяли и расстреляли. Обычно, как правило, добавляется, что «без суда и следствия». Но так, самочинно, именно Жуков и практиковал, а к нему, как всегда, претензий не имеется – время говорят, однако, было суровое. Понятно, что Сталин и Жуков, видимо, жили «в разные времена».

Тут вот еще, какая тонкость. Нас же Жуков уверял, что, дескать, образована Ставка, во главе с маршалом Тимошенко, которая будет решать все военные вопросы. А академик Яковлев, в свое время даже представил документ, который, якобы, подтверждает достоверность сказанного Жуковым. Из документа явствует, что Сталин, по недосмотру или по каким иным причинам, но во главе Ставки утвердил именно Тимошенко, а себе там выделил «почетное место» рядового члена, чтобы, видимо, «избегать ответственности» за принятие решений. Так вот, почему-то получается, что с самых первых часов начала войны, Пантелеймон Кондратьевич обращается со всякого рода просьбами военного характера, не к Тимошенко, как к главному среди военных – Председателю Ставки, на тот момент, а к Сталину – рядовому члену этого органа. Почему? Наверное, потому, что Сталин на тот момент уже стал председателем ГКО и взял Ставку под свой контроль. Хотя и возвращение его в Кремль, как главы правительства, уже, само по себе играло существенную роль в принятии решений.

«Я хотел бы просить Вас товарищ Сталин», – заявил я, – прислать, в штаб фронта одного из авторитетных Маршалов Советского Союза, который, не будучи поглощен разрешением многочисленных текущих оперативных вопросов» изучил бы внимательно обстановку, продумывал бы неотложные мероприятия и подсказывал их командующему».

Сталин ответил: «Я уже думал об этом, и сегодня же к вам выезжает маршал Борис Михайлович Шапошников. Имейте в виду: это опытнейший военный специалист, пользующийся полным доверием ЦК. Будьте к нему поближе и прислушайтесь к его советам».

В тот же день, 22 июня, маршал Шапошников, прибыл в Минск…»

Это, те же самые блины, с той же самой сковородки. Состыковать информацию, изложенную в мемуарах Георгия Константиновича, с тем, что, якобы, вспоминает Пономаренко. По версии института Истории СССР, раз Хрущев встретил Жукова в Киеве, по просьбе Сталина, то надо, чтобы, якобы, Сталин проявил заботу и о Шапошникове, но только, через Пономаренко, чтобы не «выпячивать» заинтересованность встречи Жукова с Хрущевым. Поэтому, «Сталин» и идет на встречу «пожеланиям» Пономаренко: «…я уже думал об этом». Еще раз напоминаю, чтобы не забыли: время половина двенадцатого дня 22 июня, еще Молотов не выступал по радио, а «Сталин» только и обеспокоен нашими военными, откомандированными в западные округа. Так и просится, в качестве комментария, эпизод из к/ф « Место встречи изменить нельзя»: «…шлю тебе с ним, Анюта, живой привет, будь с ним ласкова, за добрые слова его одень, обуй и накорми – вечно твой друг». В нашем случае, можно было добавить, «товарищ Сталин».

Как помните, в главе о Главных направлениях я высказал предположение, что с Куликом заодно, могли отправить и Шапошникова. Но в Барановичи, думается, Борис Михайлович мог и не полететь, так как штаб округа остался в Минске. Во всяком случае, не факт, что Шапошников отражен у Пономаренко, именно 22 июня. Целесообразнее, в тот момент, было срочно создавать вторую полосу обороны восточнее Минска на Березине, что впоследствии и будет сделано.

Пономаренко в беседе с Куманевым «вспоминает» еще один разговор со Сталиным, теперь уже, от 23 июня 1941 года. Если Сталин появился у «Пантелеймона Кондратьевича» 22 июня в Кремле, то теперь ему никуда от этого «не деться». Обязан, по статусу, отвечать на звонки Первого секретаря Компартии Белоруссии.

« В середине дня я позвонил Сталину и после краткой информации сообщил ему о нашем решении (ЦК КП(б)Б принял решение об эвакуации. – В.М.). Он удивился и спросил: Вы думаете, это надо делать? Не рано ли?»

Я ответил: «Обстановка сложилась такая, что в половине западных областей республики (в Брестской, Белостокской, Пинской, Барановичской) широкая эвакуация уже невозможна. Боюсь, что опоздание с этим для Минска и восточных областей станет непоправимым».

Подумав, Сталин сказал: «Хорошо, приступайте к эвакуации…»

Значит, 23 июня можно было позвонить Сталину в Москву, не дожидаясь его звонка, а ранее, 22 июня – ну, ни как нельзя было? Но, тогда получается, что и 23 июня Сталин находился на своем рабочем месте и, как видите, вел телефонные переговоры с Пантелеймоном Кондратьевичем. Впрочем, по «Журналу посещений…» Сталина в этот момент не было в Кремле. Может Пономаренко звонил ему на дачу?

Обратимся к работе доктора исторических наук Э.Иоффе «Эвакуация» размещенной на сайте www.minsk-old- k-2998new.com/mins. Текст приводится в сокращении. Используется только материал, перекликающийся с нашей темой.

«До сих пор в официальных изданиях проведение эвакуации в начальный период Великой Отечественной войны подается только как подвиг…

Так ли все было на самом деле? Вот мнение авторитетного белорусского исследователя, кандидата исторических наук, большого знатока архивных источников, лауреата Государственной премии Беларуси Г.Д.Кнатько:

«П.К.Пономаренко пишет в воспоминаниях, что 23 июня 1941 г . ЦК КП(б)Б пришел к выводу о необходимости начала частичной эвакуации и что, позвонив Сталину, он получил разрешение начать ее. Сопоставление мемуарных источников показывает, что власти 23 июня принимали все меры, чтобы не допустить паники, даже до использования силы вооруженных отрядов для борьбы с паникерами. Рабочие не имели права покидать предприятия, разговоры об эвакуации карались. Если допустить наличие решения об эвакуации, так оно было тайным, народ о нем не знал. Официально эвакуационная комиссия была создана 25 июня, когда руководство республики было в Могилеве, куда оно выехало вечером 24 июня после того, как целый день противник бомбил Минск».

(Примерно совпадает по датам: 25-го июня создана комиссия, а на следующий день, т.е. 26-го июня, до обеда Пономаренко мог звонить в Кремль. По «Журналу посещений…» в кабинете Сталина в этот день было оживление – В.М.).

В статье И.Ю.Воронковой “Минск 22—28 июня 1941 года” есть такие строки:

«...Что касается населения Минска в целом, вопрос о его эвакуации 23 июня не поднимался. В этот день автотранспортом из города выехали в основном лишь семьи командного состава ЗапОВО. Семьи руководства Белоруссии были направлены сначала на дачи ЦК и СНК, ставшие своеобразным сборным пунктом, а затем вывезены на восток. ...Тем не менее, обстановка ухудшалась с каждым часом.

Начать в таких условиях (речь идет о 25 июня 1941 г . — Э.И.) массовую эвакуацию из Минска предприятий, учреждений, населения было уже невозможно. Подвижные пути Минского железнодорожного узла оказались разрушенными, часть подвижного состава была уничтожена. В перерывах между бомбежками отряды из рабочих, служащих и студентов пытались восстанавливать железнодорожное полотно и взлетную полосу аэродрома. Гигантские усилия предпринимались железнодорожниками, чтобы сформировать хоть какие-нибудь составы из разномастных вагонов, стоявших на запасных путях...

Авторитетный белорусский историк, профессор З.В.Шибеко отмечает:

«Наступление немцев вызвало развал советской администрации. Пинск коммунисты оставили, когда немцы находились на расстоянии более чем за 100 км . ЦК КП(б)Б на четвертый день войны (25 июня – В.М.) был в Могилеве. Часть ответственных работников БССР уже в конце июня оказались с семьями на легковых автомашинах в Москве, но их сразу отправили назад. Функцию управления взяли на себя органы НКВД. Но с Западной Белоруссии сотрудники безопасности почти ничего не вывезли и даже не успели там провести мобилизацию призывников...

(Все это входило в планы Гитлера, о чем мы говорили ранее. – В.М.)

Политические узники в 32 тюрьмах БССР расстреливались. Крупные промышленные предприятия, сельскохозяйственная техника, животные, зерно — все ценное эвакуировалось или уничтожалось. Почти целиком были сожжены Витебск и Полоцк. А после войны все списывалось на немцев...».

Анализируя процесс эвакуации населения и материальных ресурсов из БССР в 1941 году, польский историк белорусского происхождения Юрий Туронак приходит к такому выводу:

«...Только 29 июня, то есть назавтра после того, как немцы заняли Минск, Совет Народных Комиссаров СССР и ЦК Всесоюзной Коммунистической партии большевиков направили в партийные и государственные органы прифронтовой полосы директиву, в которой очерчивались основные задачи эвакуации. Еще позже – 3 июля – эти задачи представил народу Сталин в своей речи по радио.

После того, как Пономаренко со своими соратниками уже 24 июня 1941 года оказался в Могилеве, он опасался гнева Сталина, который мог бы обвинить его в трусости. К большой радости Пантелеймона Кондратьевича, Сталин простил своего выдвиженца. А тот решил обелить себя».

Разумеется, Пономаренко позвонил в Москву сразу, как начались военные действия. Другого варианта, и быть не должно, по определению. Это же не ясли, детсад или школа. Серьезные дяденьки в руководстве страны. Узнав, что Сталина нет в Кремле, а другим руководителям из Москвы, видимо, было не до него, – Пономаренко и принял такое, «неадекватное» решение, в результате которого «оказался в Могилеве».

Затем, Сталин дал о себе знать и «колесо завертелось». Безрадостные события в Белоруссии поставили Сталина перед свершившимся фактом, и надо было искать выход из создавшейся ситуации, а не заниматься разборками с Пономаренко. К тому же проблем у Сталина оказалось – не меряно, а бегство Пантелеймона Кондратьевича выглядело настолько мелким на фоне всеобщей катастрофы Западного фронта, что не было ничего удивительного в прощении вождем «своего выдвиженца». Кроме того, были и другие обстоятельства, о которых уже говорилось ранее. Это приезд в Могилев Ворошилова и организация командованием Западного направления новой линии обороны.

К тому же Пономаренко стал выполнять функции члена Военного совета Западного направления. Так что «бегство» Пономаренко в Могилев, скорее, можно отнести, как к запланированной акции. Не просто же так, именно, в Могилеве был размещен штаб Западного направления. А если Шапошников, как уверял Пономаренко, прилетел в Минск 22-го июня, то им обоим было с руки отправиться к месту будущего расположения Ставки Главкома Ворошилова в Могилеве.

Тем не менее, выводы историка Юрия Туронака, в общем-то, вполне перекликаются с предположениями о том, о чем мы уже говорили, анализируя, якобы, телефонные переговоры Пономаренко со Сталиным от 22 июня 1941 года. Никаких звонков от Сталина, как и самому Сталину, по первым дням войны не было и не могло быть. Только с появлением Сталина в Кремле 25 июня, колесо истории по обороне страны закрутилось с нужными оборотами.

Небольшое отступление от сталинской темы. У белорусского историка, профессора З.В.Шибеко промелькнула фраза о том, что «политические узники в 32 тюрьмах БССР расстреливались». Это требует пояснения, так как тема необычна и выводит вновь на предвоенные события, тех, роковых дней, перед войной.

Обратимся к документу из сборника: «Приказано приступить. Эвакуация заключенных из Белоруссии в 1941 году», Минск, 2005г.

«Доклад Наркома государственной безопасности БССР Л.Ф. Цанавы первому секретарю ЦК КП(б)Б П.K. Пономаренко об итогах проведенной в западных областях БССР операции по аресту участников контрреволюционных организаций и выселению членов их семей.

21 июня 1941 г.

Сов. секретно

г. Минск

Доношу итоговые данные проведенной операции по аресту участников к-р (контрреволюционных) организаций и формирований и выселению членов их семей и другого контингента, подлежащих выселению:

I. Операция, по заранее утвержденным планам, была начата в ночь с 19-го на 20-е июня одновременно по всем западным областям Белорусской ССР и, в основном, закончена в тот же день — 20 июня до 15 часов дня.

II. В результате проведенной операции всего репрессировано — 24412 душ. В том числе:

1. Арестовано и заключено в тюрьмы руководителей и членов различных польских, белорусских, украинских, русских и еврейских к-р организаций и формирований, чиновников быв. польского государства, белогвардейских офицеров, бежавших из Советского Союза, и другого к-р элемента — 2059 чел.

2. Выселено — 22 353 душ. В том числе:

(Далее перечисляется количественный состав семей. – В.М.)

III. В разрезе областей вышеуказанный контингент репрессированных распределяется следующим образом:

1. БЕЛОСТОКСКАЯ ОБЛАСТЬ:

Всего репрессировано — 11905 душ.

В том числе:

1. Арестовано и заключено в тюрьмы руководителей и членов различных польских, белорусских, украинских, русских и еврейских к-р организаций и формирований, чиновников быв. польского государства, белогвардейских офицеров, бежавших из Советского Союза, и другого к-р элемента — 500 чел.

2. Выселено — 11405 душ. В том числе:

(Далее перечисляется количественный состав семей).

2. БРЕСТСКАЯ ОБЛАСТЬ: Всего репрессировано — 3339 душ. В том числе:

1. Арестовано и заключено в тюрьмы руководителей и членов различных польских, белорусских, украинских, русских и еврейских к-р организаций и формирований, чиновников быв. польского государства, белогвардейских офицеров, бежавших из Советского Союза, и другого к-р элемента — 300 чел.

2. Выселено — 3039 душ. В том числе:

( Далее перечисляется количественный состав семей)

3. БАРАНОВИЧСКАЯ ОБЛАСТЬ:

Всего репрессировано — 3199 душ.

В том числе:

1. Арестовано и заключено в тюрьмы руководителей и членов различных польских, белорусских, украинских, русских и еврейских к-р организаций и формирований, чиновников быв. польского государства, белогвардейских офицеров, бежавших из Советского Союза, и другого к-р элемента — 476 чел.

(Далее перечисляется количественный состав семей)

4. ПИНСКАЯ ОБЛАСТЬ: Всего репрессировано — 2662 душ. В том числе:

1. Арестовано и заключено в тюрьмы руководителей и членов различных польских, белорусских, украинских, русских и еврейских к-р организаций и формирований, чиновников быв. польского государства, белогвардейских офицеров, бежавших из Советского Союза, и другого к-р элемента — 363 чел.

2. Выселено — 2299 душ. В том числе:

(Далее перечисляется количественный состав семей)

5. ВИЛЕЙСКАЯ ОБЛАСТЬ: Всего репрессировано — 3307 душ. В том числе:

1. Арестовано и заключено в тюрьмы руководителей и членов различных польских, белорусских, украинских, русских и еврейских к-р организаций и формирований, чиновников быв. польского государства, белогвардейских офицеров, бежавших из Советского Союза, и другого к-р элемента — 420 чел.

2. Выселено — 2887 душ. В том числе:

(Далее перечисляется количественный состав семей)

IV. При проведении операции имели место следующие происшествия:

а) в Белостокской области два арестованных участника контрреволюционных организаций во время конвоирования бросились бежать. Сопровождавший их конвой, после неоднократных предупреждений, произвел несколько выстрелов, в результате чего оба арестованных были убиты.

б) в местечке Скидель Белостокской области жена полковника быв. польской, царской и белой армий Имижук Анна, 44-х лет, в момент прихода в ее квартиру оперативной группы, бритвой перерезала себе горло и тут же умерла.

в) в Столинском районе Пинской области жена арестованного участника к-р организации Баркевич, будучи доставлена на пункт погрузки, приняла сулиму. Баркевич была доставлена в больницу, где и умерла.

г) на хуторе Мервин Клейкого района Барановичской области оперативной группой вблизи дома бандита Сидорчика был обнаружен руководитель банды Мател, который пытался скрыться в лесу. Во время преследования Мател ранен и арестован.

д) в городе Белостоке при выселении Гужиудовской Ядвиги в ее квартире на чердаке изъят набор шрифта польского алфавита весом в 10 кгр. Со слов Гужиудовской, набор шрифта принадлежит ее брату — Тельману Г.И. (находится на нелегальном положении).

е) в городе Гродно оперативной группой арестован подлежащий выселению быв. польский постерунковый полицейский Станкевич П.А., у которого в квартире обнаружено и изъято: топографическая карта Белорусской ССР, на которой нанесены дислокация войск вокруг города Минска и остальной территории западных областей БССР, с указанием частей по роду войск.

ж) в Вилейской области в Свирском районе при выселении семьи участника к-р повстанческой организации Пашунас, последний вышел из леса и произвел два выстрела по дочери депутата сельского совета, участвовавшей в операции, и скрылся, однако, от выстрелов никаких последствий не последовало.

Других происшествий не было.

V. Выселенные погружены в эшелоны и направляются к местам назначения.

Народный комиссар государственной безопасности

Белорусской ССР

Л.Ф.Цанава »

Что означает сей документ? Внутренними органами республики накануне войны была своевременно проведена «зачистка» западных областей республики от враждебных элементов, которые относились к местной «пятой колонне». При нападении Германии они могли бы представлять собой прямую угрозу нашим войскам. В соответствии с приведением в полную боевую готовность регулярных частей Красной Армии от 18 июня, на следующий день НКВД Белоруссии оперативно начал зачищать тылы войск образовавшегося Западного фронта, особенно его приграничных областей. Как видит читатель, документ был направлен республиканскому руководству в лице П.К.Пономаренко. Второй адресат в документе, видимо, был союзный НКВД под руководством Л.П.Берия. Но Москву, как видите, решили к этому делу «не привлекать».

Поэтому с улыбкой и читаем иногда мемуары высоких партийных, и иных чиновников, которые наивно утверждают, что о войне узнали, когда она началась. А до этого, дескать, ярко светило солнце и на небе ни облачка. Кругом тишь, да благодать и птички пели. Вдруг откуда ни возьмись появились немцы, и началась война.

Нет, уважаемые мои, в том числе и заредактированный «Пантелеймон Кондратьевич»! Всё вы знали заранее и данный документ, самое верное тому подтверждение. Зачистка тылов Красной Армии и выход ее частей к госгранице с занятием укрепрайонов, вот два основных компонента при отражении вражеской агрессии. Первый этап был выполнен войсками НКВД. Почему был сорван второй этап, об этом мы уже говорим не в одной главе.

Теперь что касается расстрелов, щемящих сердце слов – «политических узников», то с данным контингентом читатель познакомился в первом разделе документа. Начинается война и всякие сентименты приходится оставлять в стороне. Жалко? А что прикажите делать? Речь идет о судьбе государства, и крайние меры являются суровой необходимостью в реалиях войны. С врагом не миндальничают, а его уничтожают. В противном случае враг уничтожит тебя. Что вытворяли на оккупированной территории Белоруссии все эти зондеркоманды из подобных элементов, перечисленных выше, думаю, говорить не стоит. Эти факты известны и особых комментариев не требуют. Так что всхлипывать по невинным жертвам, якобы, политических узников, думаю, не совсем уместно и корректно.

С другой стороны, можно же, конечно выразить, по-человечески, и сожаление по тем лицам, которые могли случайно попасть под топор войны. Не повезло. Такая судьба. Но, надо заметить, что семьи «КРов» не были осуждены к ВМН, а были, по возможности, вывезены в глубины России – Сибирь, Казахстан и прочее.

Думается, больший интерес должно представлять сообщение о еврейских контрреволюционных организациях. Скорее всего, это были сионистские организации, но все равно, забавно читать, что еврейские контрреволюционные организации готовят в тылу Красной Армии подлянки в пользу Гитлера. А через пару месяцев, когда уляжется пыль от немецкой техники, ушедшей на восток, на оккупированных западных территориях Советского Союза, начнется массовая зачистка от еврейского населения. Очень интересный, и крайне запутанный вопрос, который требует отдельного разбирательства и, который, напрямую связан с нашей «пятой колонной» в верхах.

Да, не удивляйтесь этому, уважаемый читатель. Вот такими они бывают, иногда – зигзаги истории.

Возвращаемся к нашему Пантелеймону Кондратьевичу. Тут к нему самому, как видите, накопилось немало вопросов, а мы хотели от него получить точные сведения о Сталине и первых дня войны.

Все же представляется очень маловероятным, все эти телефонные разговоры Пантелеймона Кондратьевича с Иосифом Виссарионовичем, к тому же, и к этим записям бесед Пономаренко с историком Куманевым, надо относиться более сдержанно. Это все же, не стенограммы переговоров Сталина, а вольный пересказ самого Пантелеймона Кондратьевича, к тому же, как видите, сильно заредактированный. Более того, все это было издано после смерти Пономаренко, а покойники, как известно – не возражают против того, что написано от их имени. Ведь с его мемуарами, еще при жизни, тоже вышла целая история. Вот как об этом рассказывает уже сам, Георгий Александрович Куманев.

«Мое личное знакомство с П.К. Пономаренко состо*ялось в ЦДСА 15 апреля 1965 г. на Международной научной конференции посвященной 20-летию Победы в Великой Отечественной войне, на которой он выступил на второй день её работы с интересным сообщением «Некоторые вопросы организации руководства партизан*ским движением».

Потом были встречи еще на нескольких конференци*ях и совещаниях в 1966, 1970 гг. 11 мая 1972 года мне удалось «сагитировать» П.К.Пономаренко и генерала армии А.В.Горбатова побывать в гостях у коллектива нашего Института истории СССР АН СССР на торжественном заседании, посвященном 27-й годовщине По*беды Советского Союза над фашистским блоком. И все же основные творческие контакты между нами ограничивались тогда телефонной связью.

Однако наши встречи стали особенно частыми, а от*ношения весьма теплыми и доверительными в последу*ющие годы. В 1974 году Пантелеймон Кондратьевич обратил*ся в институт с просьбой помочь в переработке рукописи его мемуаров о войне. Дело в том, что именно в это время бдительный «серый кардинал» М. А. Суслов провел в ЦК КПСС решение, согласно которому воспоминания политических деятелей страны отныне должны издаваться исключительно в Политиздате, а военных - в Воениздате.

Находившаяся в издательстве «Наука» рукопись ме*муаров П. К. Пономаренко оказалась под угрозой ис*ключения из издательского плана. Чтобы спасти поло*жение, дирекция издательства предложила автору переработать текст воспоминаний в научно-исследова*тельский труд. В свою очередь руководство нашего ин*ститута, поручило коллективу возглавляемого мною сек*тора истории СССР периода Великой Отечественной войны оказать необходимую помощь автору в этом деле.

Мы с интересом откликнулись на указанную просьбу. Вскоре состоялась встреча сотрудников сектора с П. К. Пономаренко с его выступлением на нашем засе*дании, рукопись воспоминаний была обсуждена, отрецензирована, прошла первичное редактирование.

Но основная работа была еще впереди. Пантелеймон Кондратьевич трудился не покладая рук. В течение мно*гих месяцев примерно два раза в неделю я ездил к нему на дачу во Внуково, где мы вдвоем (а иногда втроем с издательским редактором В. М Черемных) просматрива*ли и нередко в горячих спорах обсуждали переработан*ные автором разделы, главы, а позднее — корректуру.

По ходу наших дискуссий или во время перерывов П.К.Пономаренко аргументировал те или иные автор*ские положения, комментировал затронутые сюжеты, рас*сказывал любопытные эпизоды, охотно отвечал на наши вопросы».

Как следует из выше упомянутого текста, Пантелеймон Кондратьевич решил написать мемуары о своей жизнедеятельности, разумеется, осветив события и на посту Первого секретаря Компартии Белоруссии. Не оставил он без внимания, судя по всему, и события начального периода войны. И что из всего этого получилось? Его мемуары, как видно, не попадали в официальную «струю».

В Хрущевский период, о чем я говорил ранее в своих главах, официальная точка зрения на место Сталина в начальный период войны была такая: Сталин был в «прострации» и его не было в Кремле. Затем при Брежневе Сталин вновь был возвращен в Кремль, чтобы было на кого «повесить» все то, что «открылось нового» о Великой Отечественной войне в военной исторической науке. А, «открылись», разумеется, частично, некоторые безобразия, которым нужно было дать оценку. Она, к сожалению, однозначно была негативной. Кто виноват в этом случае? Естественно Сталин. Но если одни деятели его убирают из Кремля, другие возвращают в Кремль, то, где же, был Сталин на самом деле?

Обратите внимание на то, как пришедшие к власти хрущевцы и их последователи обеспокоились теми обстоятельствами, что мемуары видных политических деятелей страны, особенно тех, кто работал бок о бок, со Сталиным, могут выпасть из-под их контроля, если будут издаваться в разных издательствах. Поэтому было решено ограничить их возможность быть изданными без должной проверки по официальной линии, будь то партийный деятель или крупный военачальник. Опасались, что излагаемые в мемуарах события не состыкуются с официальной точкой зрения.

А тут, не к месту, подвернулся П.К.Пономаренко со своими воспоминаниями, которые, тут и нечего гадать, портили всю ту «красочную» картину, которые нарисовали военные историки той поры. Поэтому перед этими воспоминаниям и загорелся красный свет. Но, стараниями друзей и сочувствующих, как видите, решили выкрутиться, издав их в другом формате.

«Работа над книгой П.К.Пономаренко «Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских захватчиков 1941-1944» объемом более 40 п.л. продолжалась несколько лет. Последний вариант доработанной и отредактированной рукописи неоднократно рецензировался в научных учреждениях, партийных инстанциях, посылался на апробацию в Белоруссию, на Украину, Северный Кавказ.

Отзывы приходили весьма положительные, хотя и содержали ряд конструктивных рекомендаций и замечаний, связанных с некоторыми неточностями и пробелами. Все принципиальные предложения Пантелеймон Кондратьевич стремился учесть, и необходимые исправления быстро вносились в текст. По его просьбе, которую он счел необходимым даже согласовать с секретарем ЦК КПСС М.В.Зимяниным, мною было написано небольшое предисловие к книге. В июле 1981 года рукопись была сдана в набор, и к концу года поступила первая корректура. Казалось, еще два-три месяца и долгожданный труд, наконец, выйдет в свет».

Пономаренко затянули «играть на чужом поле». Научно- исследовательский труд – это согласитесь, все же не мемуарная литература. Поэтому, в данной работе, тем более посмертном издании, ничего личного, от воспоминаний Пономаренко, практически не осталось. Сухой, казенный язык официоза о партизанском движении на оккупированной территории, слегка разбавленный героическими эпизодами участников партизанских отрядов. И все! Особенно умиляет фраза о «конструктивных рекомендациях». Что под этим подразумевала военная историческая наука, трудно сказать? Понятно, что готовился «научно-исследовательский труд». Но, как мы знаем, по примеру спортсменов, на чужом поле очень трудно одерживать победы, тем более, если ты новичок в подобных соревнованиях.

«…Неожиданно производственный процесс резко застопорился. Два давних, мягко говоря, недоброжелателя П.К.Пономаренко: известный руководитель партизанского движения на Украине дважды Герой Советского Союза А.Ф.Федоров и бывший заместитель по диверсиям начальника Украинского штаба партизанского движения И.Г. Старинов – предприняли очередную, но на этот раз довольно продуманную акцию. В высокие партийные и государственные инстанции из Киева за подписью А.Ф.Федорова было направлено небольшое письмо (и серия его копий), в котором говорилось, что он (А.Ф.Федоров) ознакомился с рукописью книги П.К.Пономаренко и «дал ей добро». Но через некоторое время как истинный патриот своей Родины он задумался: а не явится ли это произведение после опубликования прекрасным пособием для всех диверсантов и террористов в их борьбе против Советского государства. А поэтому не лучше ли издать книгу П.К.Пономаренко ограниченным тиражом «для служебного пользования» или вообще под грифом «Секретно?».

В данном случае, надуманность принятого решения очевидна, а эти люди просто выполняли задание партии. В отношении И.Г. Старинова, сказать что-то определенное сложно, т.к. Илья Григорьевич тоже пострадал при написании собственных мемуаров: цензура нещадно вырезала «правду» о войне из его рукописи. Кроме того, ему «зажали» звание генерала, которое Старинов вполне заслужил своими ратными делами. Что же касается А.Ф.Федорова, то этот партийный деятель был довольно высокого ранга и вполне мог колебаться в соответствии с заданной линией партии.

«Почему Федоров и Старинов так ведут себя, чем вызвано их такое отношение к Вам?» - интересуюсь у Пантелеймона Кондратьевича.

Федоров, как и Хрущев, не мог пережить моего назначения начальником Центрального штаба партизанского движения. Я как-нибудь расскажу Вам, как все это произошло. Что касается Старинова, то причина его та*кого отношения ко мне тоже уходит в военную пору. В начале осени 1942 года ему удалось подписать у Вороши*лова, назначенного 9 сентября Главкомом партизанского движения, распоряжение о массовом изготовлении новых типов мин для подрыва вражеских эшелонов. Главным агитатором этих мин был Старинов. Вскоре после снабжения ими партизанских отрядов в Центральный штаб партизанского движения стали приходить тревожные сообщения: мины не взрываются.

Только позднее была выявлена причина такого казуса: мины, которые активно пропагандировал Старинов, были рассчитаны на более тяжеловесные паровозы, какие имелись у нас, но никак не на немецкие. Потом партизаны с этим делом разобра*лись и приспособили «стариковские мины» к подрыву поездов противника, но большие издержки были налицо. Старинов получил взыскание, хотя заслуживал более стро*гого наказания…».

Дело, думается не в личностях, нашли бы других исполнителей воли руководителей высшего партийного звена. Цель – скомпрометировать Пономаренко и не дать возможности выпуска его, относительно правдивых мемуаров, а Федоров и Старинов – инструмент, как «фомка» для грабителя. К тому же высокие чины всегда стремятся сохранить видимость объективного судейства.

« Между тем письмо «истинного патриота» встревожи*ло адресатов и достигло своей цели: «сверху» была спуще*на директива – издать работу Пономаренко тиражом не более 2 500 экземпляров под грифом «Для служебного пользования». В таком виде, спустя полтора года, она, наконец, увидела свет и 9 марта 1983 года мне представи*лась возможность вручить её автору. Пантелеймон Кондратьевич был безмерно рад. На моем экземпляре книги он написал: «Дорогому Г. А. Куманеву на память о работе над книгой и с благодарностью за вложенный в неё труд. Пономаренко. 9.3.85. Внуково».

Создали видимость демократии и свободы слова, а по сути, ограничили доступ к изданной публикации. Есть узкий круг лиц, кому предоставлена возможность прочитать книгу под грифом «Для служебного пользования», а остальные пусть утрутся. А, ведь, надо учитывать, кем по должности, в свое время, был Пономаренко! Правил республикой Беларусь, которая имела самостоятельный статус в Организации Объединенных Наций. Это его, Пантелеймона Кондратьевича, Сталин ввел в 1952 году, в расширенный состав Президиума ЦК партии. Поэтому, в верхах, издания его мемуаров и боялись: много, чего мог, порассказать лишнего.

Но, все же наша общая радость омрачалась тем, что об этой книге ввиду ограничительного грифа нельзя было даже упоминать в исследованиях, библиографических описаниях, не говоря уже об откликах в средствах массовой информации. Словом, налицо парадокс: книга издана, а её вроде бы и нет.

Спустя какое-то время ответственный редактор кни*ги академик А.М. Самсонов и я получили вызов к секре*тарю ЦК КПСС М. В. Зимянину. Он поручил нам обес*печить подготовку для открытой печати сокращенного варианта издания П.К.Пономаренко и добавил при этом, что освещение всех «партизанских изобретений», тактических методов и других специальных вопросов из произведения Пономаренко следует изъять. В процессе новой работы было сокращено около 5 п.л. Открытый вариант книги был опубликован в 1986 году – через два года после кончины ее автора…»

[Владимир Мещеряков]

Вот это, по-нашему, по партийному. Могли бы и на могилку принести книгу, о выходе которой мечтал усопший. Кстати, не надо обольщаться тем обстоятельством, когда говорят, что, дескать, автор не дожил до «светлого дня» и не увидел своего детища. Бывает, даже, лучше, что он этого не увидел, а то, мог бы умереть от разрыва сердца.

Согласитесь, что теперь, после смерти автора, кто же будет согласовывать издаваемую книгу, которая еще не вышла из издательства. Вот теперь-то, после смерти автора, как раз и наступает разгульное время: можно делать с еще не изданной книгой, что хочешь, практически, за руку, никто не схватит. И теперь безбоязненно в нее можно внести всевозможные редакторские правки или изъять те или иные главы, которое было бы немыслимо сделать при живом авторе.

У кого есть сомнения, на этот счет, отсылаю к изданной после смерти Александра Ивановича Покрышкина его книге « Познать себя в бою» изданной в 1986 году. В раннем издании «Небо войны» Александр Иванович написал о некоторых мерзостях, которые творились в частях ВВС во время войны, в том числе и среди, «так называемого», летного командного состава. Как думаете, сохранились ли те эпизоды, в новой книге, после смерти автора?

Конечно, в отношении мемуаров нельзя бросаться в крайности: или полностью отметать доводы автора или молиться на книгу, как на икону, в смысле истинной ценности. Лучше подходить к делу изучения воспоминаний участников войны, осторожно, помня, что с ними вытворяла советская цензура, вычищая достоверную информацию и заставляя авторов прогибаться под властью. И заметьте, к сожалению, что, чем дальше по времени, от происходящих событий, тем больше происходит искажение действительности. Поэтому, чтобы приблизиться к истине, необходимо тщательно анализировать предложенный читателю текст, включая в дело логику развития событий.

Да, действительно, много разного мусора натащили на могилу вождя!

Митинг на Московском заводе под лозунгом «Наше дело правое, враг будет разбит!»

Чадаев

1) Кремлевские воспоминания.

Сложные чувства охватывают при прочтении данного материала. С одной стороны, человек приближенный к Сталину вспоминает те далекие, трагические дни начала войны и свое пребывание в Кремле. С другой стороны ощущается, какая-то фальшь, искусственность, надуманность. Какое-то чувство, что это не рассказ самого Чадаева, а нечто другое или точнее, рассказ Чадаева, но разбавленный теми «нужными» событиями, которые как раз и волнуют нас и поныне, в первую очередь.

С одной стороны, Г.А.Куманев отличает в Якове Ермолаевиче, что «благодаря недюжинному уму, удивительной памяти, высокой степени организованности, инициативе и четкости в работе он умело справлялся с огромной и ответственной нагрузкой», но в то же время, с другой стороны этого, как раз и не всегда наблюдается в его повествовании. С одной стороны мало в его рассказе того, чего он должен был бы осветить, как Управляющий в Кремле делопроизводством, а с другой стороны нам подсовываются именно те события, которые никаким боком не должны были бы касаться самого Чадаева. Хочу уточнить, что мы в данной работе рассматриваем довольно узкий отрезок времени – всего один день, 22 июня 1941 года, но связанный с именем Сталина.

А посмотрите, сколько вокруг него нагромоздилось лжи. Ведь, на протяжении всего нашего небольшого исследования, мы только и занимаемся тем, что пытаемся «продраться» сквозь частокол самого различного вранья: будь то, чьи либо воспоминания или опубликованные документы. Если бы все то, что нам представлено, было правдой, то не было бы разного рода вариантности. Правда – она или есть или ее нет. Эти все мемуары, как «блики» на поверхности Истории, если можно представить ее таким образом. Они – скорее, ложь, но другого нет и не предвидеться.

Что ж, давайте, рассмотрим еще один предложенный Г.А. Куманевым данный материал о беседе с человеком Сталинского времени – Яковом Ермолаевичем Чадаевым.

Его «воспоминания» о начале войны я разбил на несколько фрагментов. Пояснения будут даны ниже.

1).В субботний день 21 июня мне несколько раз пришлось приходить в приемную Сталина – приносить для подписи или брать для оформления отдельные решения.

2).Члены Политбюро ЦК ВКП(б) в течение всего дня находились в Кремле, обсуждая и решая важнейшие государственные и военные вопросы. Например, было принято постановление о создании нового – Южного фронта и объединении армий второй линии, выдвигавшихся из глубины страны на рубеж рек Западная Двина и Днепр, под единое командование. Формирование управления фронта было возложено на Московский военный округ, который немедленно отправил оперативную группу в Винницу.

Политбюро ЦК заслушало сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны и вынесло решение об усилении войск ПВО страны.

3). Вызванные на заседание отдельные наркомы получили указания о принятии дополнительных мер по оборонным отраслям промышленности.

Когда ко мне заходили работники Управления делами с теми или иными документами, то неизменно спрашивали, как дела на границе.

Я отвечал стандартно: «В воздухе пахнет порохом. Нужна выдержка, прежде всего выдержка. Важно не поддаться чувству паники, не поддаться случайностям мелких инцидентов...»

4). Руководители наших Вооруженных Сил от наркома до командующих военными округами были вновь предупреждены об ответственности, причем строжайшей, за неосторожные действия наших войск, которые могут вызвать осложнения во взаимоотношениях Советского Союза с Германией. Сталин дал даже распоряжение: без его личного разрешения не производить перебросок войск для прикрытия западных границ.

5). К концу дня у меня скопилось большое количество бумаг, требующих оформления. Я, не разгибаясь, сидел за подготовкой проектов решений правительства, а также за рассмотрением почты.

Приведенный выше текст, я разбил условно, на пять пунктов. Нечетные (1,3,5) – это, собственно, и есть, как мне думается, воспоминания Якова Ермолаевича о последнем предвоенном дне. Здесь нет военного умничанья, а просто, человек, занимающийся определенным делом в Кремле, у Сталина, вспоминает, что было с ним сорок (!) лет назад.

А вот четные пункты (2,4) – это очень похоже на то, о чем я говорил выше. Казенный официоз так и выпирает из этих, на мой взгляд, искусственных вставок. Особенно забавно выглядит п.2. Эту тему, о создании Южного фронта, мы уже рассматривали. Ну, скажите, зачем уважаемому Якову Ермолаевичу, сообщать нам о том, что было 21 июня заседание Политбюро именно по теме создания этого «злополучного Южного фронта», через столько-то лет, помнить об этом? Или уж так захотелось поделиться радостью от причастности к «великим тайнам» Политбюро? Так в память врезалось данное заседание, что и через сорок лет всё помнит повестку дня? А дальше, наверное, еще больше захотелось поделиться военными «новостями». Хотя война-то, давно закончилась, да «Чадаев» все никак не успокоится, а вроде, сугубо штатский человек.

Тема о создании Южного фронта, довольно подробно освещена в предыдущей главе, так что нам, уже, ясно, когда и с какой целью был создан Южный фронт.

Поэтому вернемся к воспоминаниям Чадаева. По поводу всего происходящего в данных публикациях, я решил вот что: если эти вставки делал не Чадаев, то надо их, кому-то, просто приписать. Но кому? Автор неизвестен, – не Куманеву же? Сделаем небольшое литературное отступление. Грибоедов при написании своего бессмертного произведения «Горе от ума» использовал фамилию для своего главного действующего лица – Чацкий.

Не секрет, что под этой фамилией отображен его друг – Чаадаев. Трансформация данной фамилии Чаадаев – Чадаев – Чадский – Чацкий привела к появлению данного литературного персонажа. Так как, я сильно сомневаюсь, что всё, что нам предложено под фамилией Чадаев – настоящее, то я решил, всё то, что, на мой взгляд, является сомнительным – отнести к литературному творчеству некоего лица. Пусть это будет – Чацкий, как антипод нашему Чадаеву. Такую разбивку текста легче будет и прокомментировать. Итак, читаем, что получилось в дальнейшем.

(Чадаев) « Около 7 часов вечера позвонил А. Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ для оформления. Я сразу же зашел к нему. Поскребышев сидел у раскрытого окна и все время прикладывался к стакану с «нарзаном». За окном был жаркий и душный вечер. Деревья под окнами стояли, не шелохнув листом, а в комнате, несмотря на открытые окна, не чувствовалось ни малейшего движения воздуха.

Я взял от Поскребышева бумагу. Это было очередное решение о присвоении воинских званий.

– Ну, что нового, Александр Николаевич? – спросил я. Поскребышев многозначительно посмотрел на меня и медлил с ответом. Обычно он откровенно делился со мной новостями, о которых знал сам.

– Что-нибудь есть важное?

– Предполагаю, да, – почти шепотом произнес Поскребышев»

Вполне объяснимое воспоминание по истечении стольких лет. О тревожном состоянии на границе с ним вполне мог поделиться и Александр Николаевич Поскребышев, тем, более что это никак не выходило за рамки дозволенного.

(Чацкий) – «Хозяин», – кивнул он на дверь в кабинет Сталина, – только что в возбужденном состоянии разговаривал с Тимошенко... Видимо, вот-вот ожидается... Ну, сами догадываетесь что... Нападение немцев...

– На нас? – вырвалось у меня.

– А на кого же еще?

– Подумать только, что теперь начнется…, – сказал я сокрушенно, испытывая огромную досаду. – Но, быть может, это еще напрасная тревога? Ведь на протяжении нескольких месяцев ходили слухи, что вот-вот на нас нападет Гитлер, но все это не сбывалось...

– А теперь, пожалуй, сбудется, – ответил Поскребышев. – Уж очень сегодня что-то забеспокоился «хозяин»: вызвал к себе Тимошенко и Жукова и только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны.

– Да... дело принимает серьезный оборот, – в замешательстве сказал я.

– То и дело поступают тревожные сигналы, – добавил Поскребышев. – Сталин вызвал к себе также московских руководителей Щербакова и Пронина. Приказал им в эту субботу задержать секретарей райкомов партии, которым запрещено выезжать за город. «Возможно нападение немцев», – предупредил он».

Хочу напомнить читателю, что Чацкий, по интеллекту значительно слабее Чадаева – ведь тот, как никак, был Управделами при Сталине (!), и поэтому, наш новоявленный персонаж, иногда выглядит чудаковатым. Интересно, на кого еще могли напасть немцы, находящиеся вблизи наших границ? А насчет Тюленева, Чацкий мог бы добавить и про 75% боеготовности ПВО, о которых мы упоминали выше.

(Чадаев) «Позвонил правительственный телефон. Я вернулся к себе и долго находился под впечатлением сообщения Поскребышева.

(Чацкий) Тревожное чувство сохранилось, и я решил эту ночь провести у себя в кабинете. Но спал не более двух часов».

Какое-то ребячество проскальзывает в действиях Чацкого. Уж не Анатолий Рыбаков ли вносил редакторские правки. Очень напоминает его «Бронзовую птицу». Там, правда, двое мальчиков, в отличие от Чацкого, решили переночевать в одном помещении и по сути дела, это позволило им раскрыть тайну. А у нас всего один литературный герой. Зато, какой! Так что наш Чацкий вполне может сойти за двух мальчиков. Как и у Рыбакова, наш Чацкий остается на ночь, пусть и не в музее, но в более важном месте – Кремлевском кабинете, и там с ним происходят, не менее, удивительные вещи.

Во- первых, он узнает о войне. Он, конечно, мог узнать о ней и в другом месте, но, согласитесь, что в кабинете Кремля, интереснее. Кроме того, понимаете, в чем дело? Вот уже сколько приведено всякого рода фактов, которые могли бы, вроде, абсолютно точно доказать присутствие Сталина в Кремле, именно, 22 июня, но как видите, пока еще ничего не доказано.

И вот он, еще один «весомый» аргумент, в противовес моей версии. Некий Чацкий, под видом Чадаева, остался в одном из Кремлевских кабинетов с целью переночевать, а также своевременно узнать о начале войны.

Во-вторых, и это главное, утром увидеть и доложить нам, что версия об отсутствии Сталина в Кремле ошибочна.

(Чацкий) «Ранним утром 22 июня мельком видел в коридоре Сталина. Он прибыл на работу после кратковременного сна. Вид у него был усталый, утомленный, грустный. Его рябое лицо осунулось. В нем проглядывалось подавленное настроение. Проходя мимо меня, он легким движением руки ответил на мое приветствие...»

Ну, что тут сказать – нет слов, просто разведу руками. Видимо, я ошибся насчет Анатолия Рыбакова. Здесь явно поработал поэт:

« вид… усталый, утомленный, грустный…», так и хочется добавить, о Сталине: «… он не пишет, нет! – диктует устно…». Кто бы это мог быть из советских поэтов, частенько захаживающих в Кремль?

«…Проглядывалось подавленное настроение…» – прямо, художественное творчество. Одним словом – лирика.

Далее, снова пошла проза – «мельком видел» – это как? В дверную щелку или в замочную скважину? Это при таких обстоятельствах, наблюдая, возможно видеть мелькание людей? Такое, также, возможно, когда большое скопление движущегося народа и трудно уследить за всеми сразу. Если же Сталин шел по коридору, то где же, в это время, был наш Чацкий? Если шел навстречу Сталину, то какое же это мелькание? Не бегом же бежали навстречу друг другу? Если стоял в коридоре, то тем более, был в состоянии его разглядеть. Вон сколько строк в описании внешнего вида вождя. Почти, как в мемуарах у Жукова, даже еще хуже. И вот при таком состоянии, «Сталин» еще отвечает «легким движением руки» на приветствие Чацкому. Сценарий для комедии Гайдая. И это все нам преподносится только для того, чтобы сказать: «Был товарищ Сталин в Кремле 22 июня! Непременно, был! Вот, и Чацкий, подтверждает!»

Помните, что говорил в таких случаях известный режиссер театра Константин Сергеевич Станиславский? Я, тоже, присоединяюсь к его мнению.

(Чадаев) «Спустя какое-то время многие сотрудники Кремля узнали грозную весть: началась война! Первым делом я зашел к Н. А. Вознесенскому, поскольку он, как первый заместитель Председателя СНК СССР, вел текущие дела по Совнаркому. Когда я вошел в кабинет, Вознесенский в этот момент разговаривал по телефону с кем-то из военного руководства.

– Позвоните мне еще через час, – сказал он и положил трубку на аппарат. Настроение у него было хмурое, но достаточно уверенное. Всматриваясь в мое лицо и напряженно о чем-то думая, он со сдержанным недовольством произнес:

– Вот видите, как нагло поступил Гитлер.

– Разбушевавшийся воробей человека не боится, – с оптимизмом заявил я.

Вознесенский долго и в упор посмотрел на меня и на вопрос: «Какие будут указания?» угрюмо ответил: «В данную минуту – пока никаких».

Вот это уже похоже на правду. Я уже обращал внимание читателей на тот факт, что все те наркомы, которые прибыли 22 июня в Кремль общались, именно, с Вознесенским, хотя, как уверяет нас Чацкий, Сталин был в Кремле. Куда же он запропастился, в таком случае, когда шло заседание правительства, никто не знает. Правда, нас уверяют, что Сталин иногда не вел заседания, а сидел рядом с ведущим или ходил по кабинету с трубкой. Да, но в такой ответственный момент, мог же сказать товарищам, хотя бы пару слов ободрения для поддержки духа? Все-таки, не рядовое совещание – война началась. Ладно, сам не выступал, но присутствие Сталина, что-то, никто из наркомов не заметил и в своих мемуарах не отразил. Куда же он шел по коридору, в таком случае, если не на заседание в Совете? В неизвестность?

(Чацкий) В это время в кабинет вошла Р. С. Землячка. Поздоровавшись с Вознесенским и со мной, она, огорченно качая головой, произнесла:

– Все-таки свершилось вероломство, Николай Алексеевич.

– Да, удар нанесен сильный и внезапно, – заметил Вознесенский.

– А я специально зашла к Вам, чтобы спросить, какие новости на границе.

– Вчера поздно ночью стали поступать сообщения с западных границ, что в расположении немцев слышится усиленный шум моторов в различных направлениях и еще позднее из приграничных округов почти беспрерывно начали сообщать о действиях авиации противника и затем, что немецкие захватчики вторглись на советскую землю. Первое военное донесение было получено в 3 часа 30 минут утра от начальника штаба Западного округа генерала Климовских. Он доложил, что вражеские самолеты бомбят белорусские города. Тут же поступило донесение от начальника штаба Киевского округа генерала Пуркаева, который сообщил, что воздушные налеты совершены на города Украины. И, наконец, из донесения командующего Прибалтийским округом генерала Кузнецова стало известно о налетах вражеской авиации на Каунас и другие прибалтийские города.

Далее Вознесенский подробно рассказал о том, что в это время происходило в кабинете у Сталина. Причем этот его рассказ весьма совпадает с тем, что изложено в книге маршала Жукова «Воспоминания и размышления».

Очень сложно что-либо, сказать. Ну, как же можно было обойтись без Розалии Самойловны Землячки? Хотя и занимала, в свои 65 лет, высокий партийный пост в ЦК партии, но это, думается, все же, не повод, чтобы вот так, в Кремль, с утра пораньше. Это, видимо, было нужно для того, чтобы сообщить Вознесенскому о том, что «свершилось вероломство»? Каким же образом она узнала о начале военных действий? По радио сообщения пока не было. Как явствует из рассказа Чацкого, ее приход был до обеда. Может ей Сталин позвонил, как старому партийному работнику с большим революционным стажем? А может ее приход был не утром 22 июня, а в другой день, более знаменательный для страны, чем этот?

Потом, по тексту, как всегда, начинается перепев «Воспоминаний» Жукова. Все это венчает сообщение о том, что «рассказ» Вознесенского совпал со «сказками» Жукова. Ай, да Чацкий! Ай, да … молодец! Кстати, начали бомбить города Белоруссии. Что же Чацкий не подсказал Вознесенскому, чтоб тот сообщил об этом Молотову? Может, тот успел бы вставить это сообщение в свою речь? Наверное, Розалия Самойловна его задержала…

(Чацкий) « К 12 часам дня я находился в своем кабинете и с тяжелым чувством приготовился слушать по радио речь В. М. Молотова. Война опрокинула у всех обычных распорядок мыслей. На душе было неспокойно, тревожно. Серьезность тона речи Молотова красноречиво говорила о том положении, в каком оказалась наша Родина.

Примерно часа через два после правительственного сообщения мне позвонили из приемной Молотова и передали приглашение прийти к нему. Не успел я зайти в его кабинет, как сюда же вошел Сталин. Я хотел было удалиться, но Сталин сказал:

– Куда Вы? Останьтесь здесь.

Я задержался у двери и стал ждать указаний.

– Ну и волновался ты, – произнес Сталин, обращаясь к Молотову, – но выступил хорошо.

(Мог бы и добавить, что я, мол, тоже скоро выступлю по радио, где-то в начале июля, числа третьего, и учту все твои недочеты – В.М.)

– А мне казалось, что я сказал не так хорошо, – ответил тот. Позвонил кремлевский телефон. Молотов взял трубку и посмотрел на Сталина:

– Тебя разыскивает Тимошенко. Будешь говорить?»

Я уже отмечал невысокий интеллект товарища Чацкого. Слушать речь Молотова по радио в Кремле?! Да он, под видом Чадаева, находясь, в центре событий, общаясь со всей «верхушкой» власти в стране, стал бы слушать речь наркома иностранных дел в своем кабинете?

Речь, которая была обращением к рядовому советскому человеку, которого просто ставили перед фактом, что началась война. А после всего, что услышал из динамика радиоприемника, еще и пошел в кабинет Молотова? Говорит, что позвали. Наверное, чтобы посмотреть на живого Молотова? Здесь происходит вторая за день встреча с вождем. Надо же подтвердить, что Сталин в Кремле. Кстати, проясняется и отсутствие Сталина в утреннее время. Вот по какой причине его не видели наркомы.

Сталин, как и Чацкий, видимо, заперся в каком-то кабинете (Кремль-то, большой), и слушал речь своего боевого товарища Молотова. Сам же признался: « Ну и волновался ты. Но выступил хорошо». Еще бы! Разве мог иначе? Молотов же утверждал, что речь вместе со Сталиным готовили. Хотя, видите, сам Вячеслав Михайлович, своей речью не совсем доволен. Может, догадался, что его военные подставили. А Сталин, как всегда, не догадался насчет военных и направления ударов немцев, видите, даже похвалил Молотова. Что с него взять? Понятное дело – только духовную семинарию окончил.

Вот как нам быть? В.Жухрай уверяет, что Сталина почти в бессознательном состоянии увезли на дачу, а у Чадаева, как видите, гуляет по Кремлю, слушает по радио речь боевого друга Молотова и звонит наркому Тимошенко, который по Жуковским воспоминаниям готовит важные документы. Может данные мемуары поначалу были выпущены в серии «Научная фантастика»?

(Чадаев) « Сталин подошел к телефону, немного послушал наркома обороны, потом заявил:

– Внезапность нападения, разумеется, имеет важное значение в войне. Она дает инициативу и, следовательно, большое военное преимущество напавшей стороне. Но Вы прикрываетесь внезапностью. Кстати, имейте ввиду – немцы внезапностью рассчитывают вызвать панику в частях нашей армии. Надо строго-настрого предупредить командующих о недопущении какой-либо паники. В директиве об этом скажите... Если проект директивы готов, рассмотрим вместе с последней сводкой... Свяжитесь еще раз с командующими, выясните обстановку и приезжайте. Сколько потребуется Вам времени? Ну, хорошо, два часа, не больше... А какова обстановка у Павлова?

Выслушав Тимошенко, Сталин нахмурил брови.

– Поговорю сам с ним...

Сталин положил трубку на аппарат и сказал:

– Павлов ничего конкретного не знает, что происходит на границе! Не имеет связи даже со штабами армий! Ссылается на то, что опоздала в войска директива. Но разве армия без директивы не должна находиться в боевой готовности?

Я внимательно наблюдал за Сталиным, думая в тот момент, какую все-таки огромную власть он имеет. И насколько правильно сможет употребить эту власть, от чего зависит судьба всей страны…»

Не хочется повторяться, но это, все же, другой временной отрезок, другие дни после 22 июня. Сравните с воспоминаниями Пономаренко. Почти, те же слова о направлении Шапошникова на Западный фронт к Павлову и прочие военные глупости. А что еще «вспомнишь» через сорок лет о войне?

Над Чацким можно иронизировать до бесконечности, поражаясь убогости его умозаключений. Некий «Сталин», что-то умничает по телефону, а читателю подсовывается: « какую все-таки огромную власть он имеет». Надо полагать, что это и является главным моментом, на который надо обратить внимание?

Дальше, то же, самое. Но Чацкий, чем-то похож на Совинформбюро, передающее сообщения с фронтов. Правда, он, как всегда не в ладах с логикой: не успели подтянуть войска, то есть, не хватает живой силы, но зато – надо нанести контрудар. Этого мы у Жукова начитались. Видимо, и Яков Ермолаевич брал в руки книгу Георгия Константиновича.

(Чацкий) « Они (войска) оказались в очень тяжелом положении: не хватает живой силы и военной техники, особенно самолетов. С первых часов вторжения господство в воздухе захватила немецкая авиация... Да, не успели мы подтянуть силы, да и вообще не все сделали... не хватило времени. Надо немедля нанести контрудары по противнику».

Весь дальнейший текст досконально приводить не имеет смысла, поэтому остановимся на самом существенном. Трудно иной раз отделить Чадаева от Чацкого, так их порой переплетают редактора.

(Чадаев, Чацкий) «В первый день войны мне довелось присутствовать на двух заседаниях у Сталина и вести протокольные записи этих заседаний. Что особенно запомнилось – это острота обсуждаемых вопросов на фоне отсутствия(?) точных и конкретных данных у нашего высшего политического и военного руководства о действительном положении на фронтах войны. Несмотря на это, решения были приняты весьма важные и неотложные».

А зачем нашему «высшему политическому и военному руководству» точные данные? Они и сами с усами. Тем более что есть «Сталин». Вот пусть и думает по «острым вопросам». А их задача, высшего руководства страны, только решения принимать: «важные и неотложные». Что заседания были – не вопрос. Сколько их было у Чадаева за 10 лет – не перечесть. Но, в данный момент, получается, прямо Штирлиц наоборот. Тот ведь уверял, что запоминается последнее. У нас же нет – особенно запомнился день 22 июня и два заседания у Сталина? Может, все же в кабинете Сталина? Да и наркомы утверждают, что заседание вел Вознесенский. Как быть? Кому верить?

(Чадаев) «В течение 22 июня после визита к Вознесенскому я побывал также с документами у других заместителей Председателя Совнаркома. Нетрудно было убедиться, что почти все они еще не испытывали тогда больших тревог и волнений (Это Сталин стал не похожим на себя, от переживаний. – В.М.) Помню, например, когда поздно ночью закончилось заседание у Сталина (или все же в кабинете Сталина? - В.М.), я шел позади К. Е. Ворошилова и Г. М. Маленкова (стенографировал, наверное, для истории. – В.М.). Те громко разговаривали между собой, считая развернувшиеся боевые действия как кратковременную авантюру немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно такого же мнения придерживался тогда и В.М.Молотов».

Разумеется, если сведения на фронтах будут сообщать им Тимошенко с Жуковым из Наркомата обороны (Ставки)?

На этом мы прервем приведенные воспоминания Я.Е.Чадаева, с которыми он «поделился» с Г.А.Куманевым, и обратимся к другой его истории. Она, в чем-то схожа с тем, что произошло с Пономаренко. Речь идет об издании его мемуаров. Чем кончилась история подобного издания у Пономаренко, известно. Вместо мемуаров вышла исследовательская работа – ни уму, ни сердцу. Теперь небольшое повествование по поводу одиссеи мемуаров Чадаева. Вот как это описывает Г.А. Куманев.

«Яков Ермолаевич напряженно трудился над мемуарами («Мои воспоминания»), по нескольку раз переделывая и перепечатывая отдельные главы и разделы. Их главную источниковую основу составили почти ежедневные записи (в том числе стенографические) автора различных заседаний, проходивших у Сталина во время войны. «Таких записей и других материалов у меня накопилось на восемь чемоданов», – не раз говорил Я.Е.Чадаев. (Правда, по его же более позднему свидетельству, после перепечатки последнего варианта рукописи он ликвидировал(?) все эти записи и заметки военного времени, «занимавшие слишком много места в квартире».)

Где-то в 1983 г. Чадаев решил подготовить краткий вариант своих воспоминаний. Он попросил меня ознакомиться с полным текстом мемуаров и отметить наиболее важные и интересные места. Так появилась в сжатом виде почти готовая мемуарная рукопись объемом около 38 а. л. После перепечатки Чадаев направил ее в Комитет по печати, оттуда она попала в Политиздат. Этими воспоминаниями там зачитывались, их похваливали, но, увы, результат оказался нулевым. По «высоким соображениям» начальство из ЦК «не сочло дать добро». Так объяснил Якову Ермолаевичу отказ в публикации мемуаров один из руководителей Политиздата».

Как и П.К. Пономаренко, наш герой решил издать мемуары. Особенность их состояла в том, что Яков Ермолаевич обладая возможностями стенографиста, вел записи своей Кремлевской работы. Вы представляете, какой клад для исторической науки они являли собой? Он подготовил максимально возможный объем своей работы и представил в издательство. Но вышло Постановление ЦК по мемуарной литературе партийных и военных деятелей, где все, подобного рода мемуары, должны были издавать в одном месте – ПОЛИТИЗДАТе.

Таким образом, Чадаев должен был направить свои стопы в данное издательство. Представляете состояние главного редактора, когда Яков Ермолаевич выложил на его стол свое сокровище. Да, с точки зрения исторической науки – это все, конечно, здорово! Но не забывайте, что наверху сидели еще те, кто был причастен и к убийству Сталина, и к государственному перевороту в июне 1953 года, а самое главное – к событиям 1941 года.

Очень им нужны мемуары разных деятелей: пономаренко, чадаевых, пересыпкиных и им подобных. И посылают они этих людей, с их правдой, куда подальше. А как же стенографические записи Якова Ермолаевича, что с ними стало? – спросите вы. Со слов Куманева, после завершения машинописного варианта рукописи мемуаров, Чадаев, дескать, все свои записи ликвидировал. Так ли это было на самом деле? – остается только догадываться. Столько лет эти записи находились в квартире Чадаева и не мешали ему и вдруг, стали «занимать слишком много места в квартире». С чего бы это? Разумеется, что до тех пор, пока Чадаев не принес рукопись своих мемуаров в Политиздат, о наличии этих записей у него, никто, даже, и не догадывался.

А здесь, в редакции, от него видимо, потребовали подтверждения написанного. Естественно, он дал объяснения. Теперь эти записи были обречены на забвение. Такой, по сути дела, «взрывной материал» не должен был попасть ни в чьи руки. Думаю, что не открою особого секрета, если предположу, что на квартиру к Чадаеву явились сотрудники грозного ведомства и просто изъяли все эти записи. Скорее всего, была установлена определенная договоренность с властью, потому что Куманев, говорит о подготовке Чадаевым сокращенного варианта мемуаров. Кстати, сам же помогал ему, как пишет, подготавливать данный материал. Но, представляется, что Чадаева, как и Пономаренко, тоже «перетянули играть на чужом поле». Результат известен. Этих мемуаров мы не дождемся никогда. Будем довольствоваться вот такими изданиями воспоминаний Чадаева – Чацкого и на том, как говориться, спасибо.

А после истории с попыткой издания своих мемуаров Яков Ермолаевич, почему-то, недолго задержался на белом свете. Куманев продолжает свой рассказ:

«В творческом плане Чадаев был неутомим. Он намеревался в течение двух-трех лет написать большую книгу о руководителях Советского государства времен Великой Отечественной войны... Вот только бы позволило здоровье, а оно меня все больше тревожит», – сокрушался Чадаев.

К сожалению, эти тревоги не оказались напрасными: все чаще он стал отлучаться по лечебным делам в санатории, продолжительно болел и дома. Осенью 1985 г. Яков Ермолаевич оказался в больнице, где 30 декабря того же года скончался...»

На такой грустной ноте, мы и заканчиваем наше исследование о воспоминаниях одного из тех, кто трудился рядом со Сталиным в тяжелое военное время.

2) Мог ли Чадаев издавать такие документы?

В этом маленьком по объему материале, похоже, мы снова столкнулись с Чацким. Он был у Сталина и взял подписанные им документы.

"Постановление 1728-737с СНК СССР
23 июня 1941 г. Москва, Кремль.

О комиссии по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации.

СНК СССР постановляет:

Создать при Совнаркоме СССР Комиссию по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации на 1941 год в составе: т.т. Ворошилова К.Е. (Председатель), Шверника Н.М., Шапошникова Б.М. (с заменой, в случае отсутствия, т. Соколовским)

Председатель СНК СССР И. Сталин
Управляющий делами СНК СССР Я. Чаадаев"

Этот документ из той же серии «Яковлевских», что и приведенный ранее «О Ставке», сравните номера (О Ставке № 1714 – 733 сс). Теперь, далее по оформлению документа. Секретность! В чем секретность комиссии? Если для современных исследователей военной истории, то да. Просто обязательно. Почему убрали вторую букву «с» после номера документа? Видимо побоялись переборщить с секретностью. Перед комиссией, как всегда в таких случаях «мухляжа», не ставятся ни цели, ни задачи. Потому что из содержания можно было бы легко понять время разработки и выпуска документа. В нашем случае, мы это и наблюдаем. Название документа. Кого собирается освобождать комиссия от призыва по мобилизации и кому собирается давать отсрочку? Судя по всему, название намеренно сократили. Об этом, чуть ниже.

Состав комиссии при СНК СССР вызывает вопросы. Если Ворошилов – занимается военными вопросами при СНК, как заместитель Сталина, то Н.М. Шверник – 1-й секретарь ВЦСПС, каким боком туда влез. Шапошников – все время при Генштабе, хотя и входящего в состав наркомата обороны. Если бы знали цели комиссии, то был бы ясен объединяющий мотив этих должностных лиц?

Теперь, что касается подписей должностных лиц в приведенном документе. При подписании подлинных документов на русском языке при написании должностного лица, ВСЕГДА ставилась его фамилия и инициалы его ИМЕНИ и ОТЧЕСТВА. Но, есть одна тонкость. При газетных публикациях или в иных печатных изданиях допускается ОТЧЕСТВО опускать. Так принято в журналистике и в издательском деле. Поэтому, если нам приводят так называемые «подлинники» документов, то их «стряпают», видимо, исходя из выше приведенных разъяснений как для издательского дела, что показывает их искусственную сущность. Поэтому Сталин, с одной буквой в имени, без отчества – очень сомнителен.

Да и сам Управляющий делами, но уже с одной лишней буквой в фамилии, выглядит весьма забавно. Это по сути, тот же Чацкий, т.к. настоящая фамилия Управляющего делами была – Чадаев, а не как дальнего предка известного русского мыслителя и общественно-политического деятеля 19 века П.Я.Чаадаева.

Что нам предложено? Если это подлинный документ, т.е. по мысли публикаторов, который должен был подтвердить наличие Сталина в первые дни в Кремле, то он что, оформленный таким образом и попал в перечень Постановлений СНК СССР? Глупость! Не более того. Это мог быть проект документа, подписанный Сталиным. Тогда возникает новый вопрос. Каким образом Сталин подписал документ, который не оформлен должным образом. Еще раз приглядитесь к пометке, сделанной Сталиным. Это поручение Чадаеву.

Выяснить: кто есть кто, и впечатать в документ. Не может в таком виде оформленный документ выйти за стены кабинета Сталина. Документы издают для работы, а не для того, чтобы показывать будущим историкам при ЦК КПСС. При таком написании документа, кому прикажите исполнять поручение. Шапошникову или Соколовскому? Чадаев должен был выяснить, где в данный момент находится маршал и, только убедившись в его отсутствии в Москве, впечатать в текст Соколовского, да и то при условии согласования с тем начальством, в подчинении которого тот находился. В данном случае, Г.К.Жукова, как начальника Генштаба или наркома обороны К.С.Тимошенко. Если это проект документа, то кто же его подготовил? Не Чадаев же? Неужели Управделами СНК СССР должен был заниматься мобилизационными вопросами? Кто же, тот таинственный незнакомец, принесший данный проект на подпись Сталину и главное когда?

Есть предположение о создании подобной Комиссии по отсрочкам и освобождению. По воспоминаниям Н.В.Новикова, работающего в наркомате иностранных дел, после объявления о мобилизации 23 июня, практически все работники его отдела ушли добровольцами на фронт. Некому стало работать в отделе, хотя объем работ возрос в связи с изменившимися обстоятельствами. Думается, в целях не допущения дестабилизации работы в высших органах власти и была создана комиссия с целью упорядочения призыва на военную службу сотрудников данных учреждений. Но это другой временной отрезок, более позднего времени, чем предложенный читателю в «документе».